Текстовушка №105. T&T: СНТ-404

[Снайпер]

2.

Тихо-тихо осторожно, верно-верно неизбежно зарастает дом.
Мягким гладким нежным покрывается ковром.
Расцветают стены, истлевает мебель, загнивает пол.
Вот крыльцо осело, вот подмыло сваи, хлюпает вода.
Там, где жили люди, вновь растёт осока, не ходи туда.

[Снайпер]

3. Мама и ребенок

    Дача встретила Ольгу с дочерью скрипом чуть покосившейся калитки, чавкающей грязью тропинки и рассохшейся дверью - чтобы открыть ее пришлось приложить некоторые усилия. Но запас дров был, водопровод благополучно пережил зиму, так что чуть привести все в порядок - и можно спокойно жить. Юлька с восторгом оглядывала большой участок, по которому можно носиться целыми днями, большой клен, по которому можно лазать, качели под ним, на которых можно качаться до одурения и старый сарай, в котором прошлым летом она устраивала себе домик для игр.
  - Надень синие штаны, что я тебе купила для валяния в лужах, и можешь гулять, - разрешила Ольга и поцеловала дочь в светловолосую макушку.
   Дел было невпроворот. Засучив рукава молодая женщина принялась за работу. Оторвала бумажный скотч, смазанный мазью Вишневского, приклеенный к плинтусам, по краям полок и шкафчиков, призванный отпугивать грызунов, приходящих в пустой дом зимой. Судя по отсутствию мышиного и крысиного помета, средство, подсказанное старенькой бабушкой-соседкой, помогло. Накипятила воды, чтобы вымыть дочиста полы, покрытые полугодичным слоем пыли. Растопила нещадно коптящую после долгого простоя печь, раскрыв все окна и двери. Вытащила на уже теплое весеннее солнышко сыроватые матрасы на просушку. Периодически выглядывала в окно, присматривая за Юлькой.
   Наконец, когда домик приобрел более жилой и уютный вид, можно было передохнуть. Пользуясь тем, что дочка возилась со старой игрушечной посудой в сарае, Ольга села на веранде и закурила. Она очень не хотела, чтобы пятилетняя девочка застала ее за этим занятием. Хотя умом понимала, что наверняка остается тот же запах, но все равно, упорно скрывалась. Да и не настолько много она курила. Просто сейчас хотелось сделать передышку.
   Вместе с отдыхом от работы, в голову пришли непрошеные мысли. Сбежала. На эту дачу Ольга просто сбежала. Когда у них с Олегом все пошло так наперекосяк? Когда он стал задерживаться допоздна на работе? Или когда начал на все вопросы о его делах начинал кричать, что это не ее “собачьего ума дело”? Или когда начал контролировать все траты жены, требуя отчета за каждую копейку, включая ее собственную, пусть и небольшую, зарплату? Она убеждала себя, что просто он сильно устает на работе, что ипотека высасывает слишком много денег, что вернется она нормально в офис и станет легче, все наладится. Но когда она сказала об этом мужу, заехавшему домой на обеденный перерыв, он будто взбесился. Орал, что она и так ничего толком не делает, а на работу хочет только чтобы трясти задницей перед мужиками. Ольга стояла перед ним, судорожно, до боли в пальцах, сжав кухонное полотенце и еле сдерживая слезы. А потом Олег схватил со стола тарелку, наполненную до краев горячей солянкой, и с силой бросил ее на пол. “Ты будешь работать удаленно и следить за домой, как нормальная женщина!” - сказал муж и вышел из кухни.
   Будто во сне она собрала с пола осколки. Это тарелка была из ее любимого сервиза, подаренного им на свадьбу тетей Верой. Вымыла пол. Вытащила большую спортивную сумку и сложила туда некоторые вещи, свои и Юлькины. Забрала дочь из садика. И приехала сюда, на дачу, которую Олег никогда не любил. И вряд ли жажда свежего супа и чистых носков заставит его приехать. Домик был ее собственным, оставшимся от бабушки. Нельзя сказать, что Ольга очень любила здесь бывать, но иногда вырывалась на выходные подышать свежим воздухом.
Сейчас, сидя на веранде с тлеющей сигаретой в пальцах, она поняла, что решение принятое будто в бессознательном состоянии, было верным. Ей нужно время отдышаться от невыносимых последних месяцев. Разбитая тарелка стала последней каплей. Оттирая следы жирного бульона с кафельной плитки, Ольга думала о том, что следующей может стать не тарелка, а она сама.
   Туша сигарету об стенку кофейной банки, приспособленную под пепельницу, она решила, что поживет пару недель здесь, а потом вернется с Юлькой к маме. И подаст на развод.
   Размышления прервал крик дочери: “Ау! Ау!” Женщина подумала, что уж кому, как не ее малышке будет лучше здесь, чем дома в атмосфере постоянных скандалов. Она легко поднялась с кресла и пошла во двор к Юле.
   Дочка стояла около калитки и опять кричала “Ау”.
  - Юль, кому ты кричишь? - спросила Ольга, беря ее за плечо.
  - Мама, там дети были. Я с ними играла, - девочка говорила, вглядываясь куда-то вдаль в лес.   - Но потом они побежали в лес. И меня звали с собой. Можно я пойду к ним?
  - Котенок, ты с ума сошла? В незнакомый лес с незнакомыми детьми я тебя не отпущу ни в жизни!
   Ольга было несколько удивлена. За все свои приезды она как-то ни разу не видела здесь детей. Видя, что дочь начинает кривить рот и оттопыривать нижнюю губу - верный признак начинающихся слез, она быстро сказала:
  - Давай оденемся потеплее, а то к вечеру холодает и сходим вместе. Давно я здесь по лесу не гуляла.
   Лес встретил их свежим запахом хвои и влажного разнотравья. Вечернее солнце золотило нежную молодую листву. Ольга быстро нашла тропинку, которую помнила еще с детства. Как раз мимо большого поросшего мхом валуна, где когда-то в детстве они с подружками закапывали яркие фантики, придавленные цветными стеклышками. Мимо куста рябины, вымахавшего выше нее, из ягод которого они делали себе яркие бусы. Мимо старой расколотой молнией ели, около которой они играли и строили шалашики.
  - Ау-ау! - вдруг закричала Юлька, отпуская ее руку, идущая всю дорогу необычно спокойно.
  - Ты чего, котенок?
  - Ну, мам, вон там под деревьями те ребята!
   Ольга вглядывается туда, куда показывает дочь, но не видит ничего кроме старого леса, который стал уже менее солнечным.
  - Да вот же они, около елочек. Они зовут меня, а тебя боятся немножко, - девочка делает несколько шажков вперед и говорит: - Не бойтесь. Моя мама очень хорошая. Она знает очень много сказок и печет вкусные булочки с изюмом и орешками.
   И тут Ольга, кажется все-таки начала различать тех, кто под деревьями.
   Они зовут и ее, говорят, как хорошо и спокойно им будет в лесу.
  - Мам, - тихо произносит Юлька. -Давай останемся. Здесь действительно так хорошо. И папа тут нас не найдет и не будет кричать.
   Ольга крепко взяла дочь за руку.
  - Мы пойдем домой. А папу можешь больше не бояться - он больше никогда не будет на нас кричать.

[Снайпер]

4. Менеджер

- Дорогая, не переживай, Игорь отвезет вас в аэропорт. Нет, хорошая моя, не смогу. Да, я помню, что обещал постараться, но вот никак. Ты, главное, позвони мне, как долетите, только обязательно.
- Виктор Геннадьевич, Андрей Валентинович просил, — в кабинет зашла секретарша нашего биг-босса.
Я махнул рукой, чтобы подождала.
- Все, и я тебя. Не волнуйся. Мама взяла лекарства? В ручную кладь положила? Мальчишек собрала? Хорошо. Подъехал? Родная, я же тебе говорил: Игорь никогда не опаздывает. Все, совещание побегу. И обязательно мне набери, договорились?
- Да, что вы хотели? - я положил телефон на стол и поднял глаза на Леночку-Людочку-Лизочку, все время забываю, как ее зовут.
- Андрей Валентинович просил передать вам договора по Ростстройпрому. Сказал, что с ними возникли сложности и надо, чтобы юристы просмотрели их в первую очередь.
- Хорошо, оставьте, я посмотрю, - смотрел я, правда, в данный момент на ее удаляющийся к двери юркий задик. Да, умеет же Андрюха выбирать себе, гм, надежных работников.
Я поднял трубку городского телефона, набрал дополнительный номер.
- Андрей Валентинович, я по поводу Ростстройпрома.
- Витька, не морочь голову. Ленка заходила, передала?
- Да. Какие сроки?
- Не парься! Не горят. Ты, я слышал, сеструху мою с семейством на моря на майские сгрузил. Развлечемся?
- Андрей, ты же меня знаешь.
- Да, да, — захохотал в трубке густой бас, — ты у нас примерный муж и отец, я помню.
- Муж твоей родной сестры, на минуточку.
- Правильно, Витька, за Аньку я тебе, если что, голову оторву, ты же помнишь.
- Помню, помню. Отпустишь пораньше? Хочу Анину машину в сервис отогнать, она на тормоза жаловалась. А мастер только до шести сегодня.
- Валяй. Тормоза – это серьезно. Да и майские впереди. Скажи, Витюх, - голос Андрея стал серьезным, - а что ты-то решил в городе остаться?
- Сюрприз Анютке готовлю. Договорился с риелтором помотаться, дома посмотреть. Она давно мечтает, что мы за город переедем. Только никому, договорились?
- Ты ж меня знаешь. Могила! Ладно, давай. Если там с тачкой что-то не то, говори. Лучше новую ей куплю, она же на ней племяшей моих возит. Не дай бог что.
Я скрипнул зубами. Андрей в своем репертуаре. Тачку он моей жене купит. Сразу тогда уж джип, чтобы все ее телеса туда влезли. Ладно, Вить, дыши ровнее. Если бы не Андрей, хрен бы бы ты сейчас в теплом месте сидел, начальником юридического отдела, да еще и за десятку зелени в месяц.

Я подъехал к Катенькиному подъезду даже на пару минут раньше чем договаривались. Мой БМВ вальяжно взгромоздился двумя колесами на тротуар. К вечеру закапал мелкий дождь, и мне совсем не хотелось, чтобы моя зайка шлепала по лужам.
- Милая, я приехал — позвонил я.
- Зайчик, уже выхожу.
Мы познакомились полгода назад в фитнес-центре куда я пришел согнать накопившийся жирок. И надеялся со временем уговорить Аньку снять наконец младшенького со своей пухлой, исчерканной синими венами сиськи, и хоть что-то сделать с фигурой. С этой же целью заглянул в зал йоги, ну не мне же, мужику, там на коврике изгибаться.
Зал был пуст, предыдущая группа только что ушла, а новая, видимо, пока не появилась.
- Извините, - позвал я — мне нужен тренер Екатерина.
Из незаметной дверцы подсобки вышла моя принцесса, моя Катенька. Гибкая фигура, светлые волнистые волосы небрежно скручены в пучок, огромные карие глаза.
- Вы что-то хотели?
- Вас, — неожиданно для себя ответил я.
Пищит домофон, и Катенька выскальзывает из подъезда. Голубой спортивный костюм обтягивает тонкую фигурку.

Машина летит по трассе. На удивление этим предвыходным вечером на выезде из города не теснились такие же желающие провести майские на природе. Катенька весело подпрыгивает на пассажирском сиденье и щебечет про коврик для йоги, который моя предусмотрительная малышка взяла с собой, про утренние асаны на тихом берегу реки в минуте ходьбы от моей дачи. Я, предвкушая, что там будут за асаны, держу руль, с трудом борясь с желанием заняться асанами прямо сейчас, припарковав машину в ближайшем лесочке.
Гудит телефон. Сбрасываю. Черт, я же сам просил Анну позвонить, когда они долетят.
- Кто там? - изгибается на сиденье моя принцесса.
- По работе, скорее всего. Сейчас заедем на заправку и я перезвоню, пока моя зайка выпьет кофе.
- Фу, зайка не пьет кофе, это вредно. Знаешь, мы тут с друзьями ездили, там на повороте будет заправка, где продают свежий сок. Котик же остановится?
- Конечно. Остановлюсь, где пожелаешь.
Пока Катюшка ждет свой сок, я отошел в сторону и перезвонил жене.
- Милая, извини, не смог сразу взять. Разговаривали со старшим юристом.
- Хороший мой, мы долетели, все в порядке. Отель отличный,  - еще бы, за такие бабки, - мальчишки умотались и спят, а мы с мамой пьем вино и едим спагетти, -  и потом мы удивляемся. почему у нас задница размеров с дирижабль.
- Отдыхайте, родные, — краем глаза заметил, что Катенька уже выходит со стаканом сока и недоуменно ищет меня глазами, — я сейчас домой, устал, сил нет.
- Целую, мой хороший.
- Целую.

Дом встречал нас мягким теплом растопленным камином. Ну, не зря же я приплачиваю паре пенсионеров по соседству. Мы, хохоча, вытащили пакеты с продуктами из багажника. Впрочем, они особо и не понадобились. Гораздо больше пригодился коврик для йоги.

Рванув на себя дверь, выскакиваю из дома.
- Катя! Катенька!
Туман отозвался звонким смехом.
- Ну погоди, догоню!
Поминутно поскальзываясь на мокрой траве, на звук серебристого русалочьего смеха, отзывавшегося из тумана, бегу к реке.
Внезапно земля под ногами исчезает, и я со всего размаха влетаю в холоднющую речную воду.
- Какого хрена!
- Милый, — за мной в воду заходит, как оказалось, стоявшая на краю обрывчика Катенька.
Она резко прижимается ко мне неожиданно холодным телом и поднимает на меня водянистые глаза. Что за чертовщина?!
- Милый, — нараспев повторяет она. - Сам пришел.
- Принцесса, не дури. Тут вообще-то омуты есть.
Катенька смеется и с неожиданной силой толкает меня в грудь. Я чувствую, как уходит из под ног опора, как холодная вода заливается в ноздри. Бью руками по воде и вдруг понимаю, что вода меня не держит. Меня что-то толкает все глубже. Нелепо взмахивая руками, пытаюсь подняться на поверхность. Дура, что за тупые шутки! Она что, с дубу рухнула? Зачем? Из последних сил сдерживаюсь, чтобы не хлебнуть воды.
Неожиданно передо мной появляется лицо Катеньки, облепленное мокрыми волосами. Или нет? Блестят водянистые, а не карие глаза. Ее рука с перепонками между пальцев нежно гладит меня по груди. От неожиданности я хватаю ртом воду. Она заливается мне в легкие. Мы спускаемся все ниже и ниже, в ушах звенят колокольчики. Руки и ноги путаются в  водорослях. Я отчаянно рвусь и тут же проваливаюсь глубоко, глубоко, глубоко….

- Тьфу ты, приснится же хрень такая, — я сел.
С другой стороны кровати пусто. На подушке лежала записка «Котик, твой зайчик пошел заниматься к речке. Целую. Скоро буду». Катенька ускакала на утреннюю йогу. Меня будить не стала, ах, умница моя. При мысли о том, как сейчас разминается на коврике ее тонкое тело чуть прикрытое зябким утренним туманом, как задорно торчат упругие грудки, в бедрах потеплело. Пусть только вернется  - я зажмурился от удовольствия, представив какой упоительный день нам предстоит, как мой язык будет скользить по линиям ее тела, как ….
- За-ай, — облокотившись на дверной проем в спальне стояла Катенька. Моя белая рубашка доходила ей до середины бедер. Влажная ткань облепила зернышки сосков. Влажная?
- Купалась?
- Окунулась только. Зай, там так хорошо, — Катюшины карие глаза блестели. - Пойдем?
- Куда?
- На речку. Представляешь, прохладная вода и горячая я. - Катюша подошла ближе, медленно провела ладонью по моей груди.
- Может, здесь? - я обхватил рукой тонкую талию.
Катюша неожиданно ловко вывернулась, расхохоталась и скользнула в коридор.
- Нет, зая. Там. Хочу тебя там!
Ну, там так там. Я покажу ей, кто тут главный.
Я торопливо спустился на первый этаж, но Катюша уже успела выпрыгнуть на крыльцо и теперь корчила мне рожицы из-за стеклянной двери.
Требовательно загудел валявшийся на столе телефон. Схватил трубку — жена. Я принял звонок, не отрывая взгляда от хулиганящей за дверью Катюшки.
- Дорогой, никак не могла до тебя дозвониться, — голос Анны показался мне визгливым и неприятным.
- Родная, я на совещании был, отключил звук. Как дети?
- Все хорошо, — она хохотнула, — вон в песке валяются. Илюшка пытается…
- Хорошая моя, меня шеф вызывает. Да, по итогам совещания. Я тебе перенаберу, как только смогу. Мальчишек поцелуй за меня.
- Обязательно. И… милый… я тебя очень люблю.
Катюшка сбежала со ступенек и, обернувшись, призывно помахала мне рукой. Почти исчезнувшая в тумане она казалась чем-то невесомым.
- И я тебя, милая, — торопливо проговорил я в трубку, — все, пора бежать. Целую, любовь моя.
Мобильный полетел на стол, проскользил по скатерти и замер на самом краю. Плевать! Рванув на себя дверь, я выскочил из дома.
- Катя! Катенька!
Туман отозвался звонким смехом.
- Ну погоди, догоню!
Поминутно поскальзываясь на мокрой траве, на звук серебристого русалочьего смеха отзывавшегося из тумана, я побежал к реке.
Внезапно земля под ногами исчезла, и я со всего размаха влетел в холоднющую речную воду.
- Какого хрена!
- Милый, — за мной в воду зашла, как оказалось, стоявшая на краю обрывчика Катенька.
Она резко прижалась ко мне неожиданно холодным телом и подняла на меня водянистые глаза. Что за чертовщина?!
- Милый, — нараспев повторила она. - Сам пришел.

[Снайпер]

5. Грибарий

Людочка, всё ещё пребывая в расстроенных чувствах, второпях кое-как убрала со стола посуду и проводила разозленного мужа в дом, обещав налить ему рюмку водки в обед. Вернувшись, она поправила скатерть и всплеснула руками, еще раз оглядев яблоко, вернее, яблоню раздора, сиротливо чернеющую голыми корявыми ветвями на фоне остальных деревьев, уже обильно сбрызнутых майской зеленью. Ну да, красивая была, кто ж будет спорить. Но и они не нарочно же ее повредили.. Может, когда для забора столбы вкапывали, пару корней подрубили, может, когда грядки вплотную к забору сделали, тоже парочку отчекрыжили, а кто знал-то, что корни не вниз, а вбок растут? А может пришла уже к ней ее яблоневая смерть, вооруженная невидимой бензопилой...
Обида клокотала в груди, и просилась наружу со слезами.Тоненький нос еще сильнее вздернулся и зачесался, тонкие губы скривились, и вся Людочка целиком затряслась в беззвучных рыданиях.
А ведь какое было прекрасное утро. Они с мужем проснулись пораньше, позавтракали, выставили рассаду в парник, и Людочка принялась за просушку подушек и полосатых половиков, а ее муж Валера - за рассохшиеся ставни, последнее, что оставалось от старого дома. Они делали это как всю остальную работу - неспешно, с удовольствием, муж чаще возился с деревьями, да столярничал, а Людочка занималась домом и огородом. Потом за хлопотами незаметно пришло время второго завтрака. Людочка накрыла стол на улице - было почти по-летнему тепло, и, казалось, всё вокруг дышало покоем и гармонией, перемешанными с легким ароматом навоза. Она даже поставила на скатерть щербатый молочник с несколькими желтыми первоцветами и ароматной лилово-розовой медуницей, и собиралась было положить мужу в тарелку идеальный кусок глазуньи, с круглым оранжевым желтком и толстым ломтем "Докторской", кокетливо присыпанным укропом, как вдруг из-за забора показался мерзкий Шпиленковский внук и раскричался...
И ведь из-за чего скандал-то? Из-за сущего пустяка.
Подумаешь, каких-то пару метров бурьяна себе  отгородили... Ишь какой принципиальный, интеллигент выискался, даром что очкарик, а глотка луженая. Наверное, все вокруг эти вопли слышали, стыдоба. Мол, замер сделаю, засужу, за яблоню ответите.. Ни вершка вам не отдам! Как собака на сене, и ведь разорался-то как! Муж, конечно, попытался его успокоить, сдерживал Людочку, да только бесполезно. Она быстро этого наглеца осадила. Правда-то глаза колет: не любит он дачу, потому что бездельник и неумеха. Ладно б он хоть пару грядок посадил, или сад разбил, ведь раз в год дай бог появится, и всё ему не так, будто от него убудет из-за пары метров. И что дед его в гробу уже крутится, как волчок, когда видит, что с его ненаглядной дачей творится.

Что за невезение такое с соседями?
Людочкин участок был одиноким образцом порядка. Справа этот эгоист очкастый. Слева у сестёр Герасимовых, крайних к лесу, царило запустение, кустарники казались джунглями. Бытовка уже почти развалилась, сам участок уже давно был отключен от света за долги. Вечно оттуда перли жабы, мыши, жирные ненасытные слизняки и прочая дрянь, да мох лез аж на грядки. А теперь еще и болото наступало. Это открытие они сделали год назад, когда решили пойти в лес за грибами через герасимовскую калитку, и чуть не увязли по колено в грязи. За зарослями черноплодки оказалось самое настоящее болото, с камышами да тучей вьющихся мошек, обрамленное травой-белоусом.
Слезам Людочки не было конца. Еще бы, болото - рядом с домом.. Комары, зараза. Валера, Людочкин муж валил все на распад союза и отсутствие должной политики мелиорации. Люда же была склонна винить в бедствии многочисленные коттеджные поселки, вырастающие на полях вокруг... "Небось всё заасфальтировали, вот к нам больше воды-то и льется", - говорила она,  пока выкорчевывала мох и оплакивала сгнившие розы. В этой части участка выживал лишь топинамбур и хрен с крапивой...

Как нарочно, шпиленковский участок был повыше. Там росло абсолютно все - недаром еще давно сам дед Шпиленко неустанно там трудился - возил песок аж грузовиками, трубы закапывал какие-то. А как помер - внуки забыли про старую дачу, наведывались изредка и нос задирали, колодец совместный делать не захотели... Супруги решили - раз уж будут одни колодец копать и ставить забор за свой счет, то подвинут его чуток, до старой яблони, на пару метров. От шпиленков не убудет, а им в самый раз - малину сажать, да пару грядок под лук и чеснок будет. А перед домом лужайку разобьют, внукам песочницу и качели сделают. При мыслях о лужайке Людочкино сердце снова заныло. Весь прошлый год они потратили на то, чтоб обустроить дом для зимы, и наконец-то обосновались на даче. Пусть молодые одни проживут, может, ребеночком обзаведутся, сюда на дачу его привозить будут. А соседу-то зачем этот кусок, а? Он только и знает, что шашлык жарить, барин нашелся... Уу, в следующий раз кротов ему за забор накидаю, как травить их будем.
На участке ненавистного соседа хлопнула дверь.
Пролетарская ненависть крепко засевшая в ее душе, постепенно утихала. Людочка промакнула глаза передником, погрозила мертвой яблоне кулаком и поспешила скрыться в парнике. Вот где было ее царство... Рассаду уже можно было высаживать со дня на день: она приобрела здоровый зеленый цвет, огурцы трогательно тянули свои усики вверх, а стволы помидоров потемнели и  покрылись микроскопическими волосками. Ряды петрушки кучерявились, как ажурные бабушкины салфетки, на укропе блестели капельки росы, а в самом торце, в высоком ящике гордо дозревал редис.
Но работа находилась всегда: Людочкина гордость, новая ремонтантная клубника, не тратила времени даром: она обильно цвела и старательно раскидывала усы по черной пленке. Это был самый настоящий бунт.

Людочка оторвалась от геноцида клубничных усов, и распрямила спину. Отложила тяпку в сторону, сняла перчатку и вытерла лоб  тыльной стороной кисти. Ну и баня же в парнике!
Чай не чучмеки эти делали на отцепись, а муж, с любовью. Вон, начало мая, а уже все зелено, и клубника завязалась. Дотошно ж строил, почти всё прошлое лето. Как на пенсию ушел, с весны еще, так засел с Людочкой на даче, и дом в порядок привел, и кухню внутри сделал, и парник вот соорудил. Не зря Валера три года хранил  на лоджии те проклятые окна старые с работы, пригодились. А как Людочка ругалась на него за это, как ругалась... Что весь балкон захламлен, и гараж. А вишь оно всё в дело пошло - и окна старые, и доски, что у Ивановны с сарая сняли, и плитки, что с дорожки в парке по осени прихватили.

Время шло к обеду, Людочка отщипнула петрушки для салата, вытащила несколько уже вполне упитанных редисок, затем подумала, и добавила мяту для чая. Она вышла из парника, и побрела к дому. Мёртвая яблоня тихонько и жалобно заскрипела от теплого весеннего ветерка. Досада снова заскреблась в Людочкиной душе, и чтоб отвлечься и выместить злобу, она принялась высматривать розетки одуванчиков, и яростно уничтожать их тяпкой. В один из таких моментов ее осенило, что что-то вокруг изменилось.
Она метнулась к кустам смородины - нет, почки были в порядке. Дорожка тоже. Рулон рубероида по-прежнему покоился у сарая. Бордовые побеги пионов на месте...
Не хватало березовых стволов, которые Валера пару лет назад прикатил из леса, чтоб опята выращивать. И ведь прошлым летом они немало с них собрали, только вот поливать их надо, если сухо. Людочка застыла в недоумении: что за чертовщина? Спер что ли кто? Да не может быть, они тяжеленные, да трухлявые уже. Может, Валера куда переставил свой обожаемый "грибарий", как он в шутку его называл. Затейник. Она поспешила в дом.
К своему удивлению, прямо в прихожей, на стуле у ночного ведра красовались обе пропавшие колоды. Вокруг них лежали куски замшелой бересты и весело шастали мерзкие древесные жучки. Людочка топнула ногой и влетела в кухню, брякнув миску с редисом и петрушкой на стол.
- Валер, ты сдурел что ли сюда труху эту тащить?! Ну-ка неси свой грибарий обратно на улицу, развел мне тут "в мире животных" в прямом эфире! - прокричала она, наливая ковшом воду в кастрюлю, в которой перекатывалась очищенная еще до инцидента с соседом картошка.
Муж отозвался из дальней комнаты, мол, какой грибарий, ты о чем вообще.
"Ну да, как всегда. Строит из себя дурачка, чтоб не попало, ждет, небось, что за него уберусь. Ну держись, шутник, я тоже шутить умею" - подумала Людочка, поправила косынку, схватила мухобойку со стены и пошла за мужем, надеясь устроить ему хорошую взбучку. В гостиной она замерла - ей показалось, что пахло плесенью. Еще бы, с этой дрянью в прихожей... Людочка взялась за ручку двери, потянула ее на себя и обомлела: с другой стороны двери по низу росли самые настоящие опята. Не летние, желтоватые и осторожные, а осенние, крепенькие и бархатно-ровные, усеянные коричневыми пупырышками. Еще такие же семейки усыпали весь потолок. Стены. Пол. Валера стоял в центре комнаты, и из его ушей торчали опята... От неожиданности Людочка только и смогла вымолвить: "Валера, это не смешно, мыть сам будешь", и замахнулась на него мухобойкой, но тот даже не шелохнулся, только открыл рот, и произнёс: " Я не видел твои колоды, я не видел твоыыышшшш". Последняя фраза оборвалась на середине, потому что изо рта тоже показались опята.
Они прорастали из его кожи, глаз, и за считанные секунды ее муж стал похож на березовый пень, сплошь облепленный. опятами. Пень-Валера заскрипел и протянул к жене покрытые опятами корни.
Людочка взвизгнула и со всех сил шлепнула шевелящийся пень мухобойкой,  тот опрокинулся набок, и, продолжая перебирать корнями, медленно пополз к ней. Она попятилась к двери, но ее ноги скользили и увязали в море опят, дверь покрытая опятами, сливалась с гостиной, тонувшей в опятах, и весь дом заполонили опята, опята, опята…
Опята. Трогательные, с нежной белой пелериной под пупырчатыми шляпками. Прорастающие с удивительной скоростью отовсюду.
"А сколько бы банок можно было засолить..." - было последней Людочкиной мыслью.

[Снайпер]

6. Затянуло

Петр Иванович кликнул поворотником, осторожно выворачивая руль вправо. Вряд ли стоило беспокоиться – было еще слишком зябко, все дачные обитатели ютились по городским квартирам, и он не ожидал никого встретить. Но Петр Иванович отличался добросовестностью и без труда следовал правилам.
Вопреки ожидаемому, кто-то в деревне все же был – на перекрестке дорог с глубокими колеями, полными вешней воды, стояла женщина и смотрела вдаль, будто ждала кого-то. «Сына, - подумал Петр Иванович. - Не самой же копать ведь?». Женщина была в возрасте и странно одета, будто собиралась в церковь. Длинная, в землю, юбка, растянутая темно-зеленая кофта и замусоленный платок, покрывавший голову. Когда серебристый универсал Петра Ивановича проехал мимо, она проводила его взглядом, но на приветствие не ответила даже кивком. Только продолжала смотреть.
«Не больно-то и надо!», - подумал Петр Иванович, продолжая путь, и скоро выкинул женщину из головы. Ему предстояло подготовить дачу к зимнему сезону: вскопать огород, выложить мангальную группу, проверить, дали ли электричество, - да мало ли дел. Вскоре он остановился у знакомого деревянного штакетника. Забрав сумку, он направился к крыльцу, вдыхая весенний воздух. Пахло талой сыростью.
Петр Иванович решил не откладывать, и, оставив вещи на крыльце и взяв всегда стоящую наготове лопату, направился к оттаявшей целине.
Он оглядел свои шесть соток. Дом на сваях, сарайчик, теплица под помидоры… Весна вступила в свои права, обнажив неприглядность и пустоту огорода. Мать, когда была жива, не раз привозила саженцы фруктовых деревьев, пытаясь разбить сад, но груша, яблоня, вишня и шелковица не приживались на бывшем торфянике. Они покрывались серыми трупными пятнами и безжизненно стояли, покуда мать наконец не вырывала их из земли вместе с гнилыми корнями.
Зато вольготно себя чувствовали упитанные кабачки да пузатые рыжие тыквы, без подвязки волокущие по земле извилистые стебли. И картошка. Как же без картошки.
Петр Иванович резко вогнал лопату в глинистую почву и надавил ногой, всаживая полотно глубже. Наклонил черенок и с усилием вытащил на свет плотный ком земли, в глубине которого крылись редкие прошлогодние картофелины. Неприятно чавкнуло, на дне ямки показалась водица.
Когда-то, когда был он лишь вертким кучерявым Петькой, а не солидным, дородным Петром Ивановичем, отец пытался продать дачу. Голодные годы, когда они кормились с этой земли, миновали, а деньги им пригодились бы: Петьку в школу собрать, в жилье вложиться.
Первый же покупатель пришел не просто так, а вооруженный гвоздем. Опытный. – Ну-с, показывайте.  – сказал он. Осмотрев дом, покупатель остался доволен, но, подняв доски, что закрывали погреб, досадливо крякнул. – Эге, - сказал он, демонстрируя гвоздь, без усилий вошедший в размякшую половицу. – Да у вас тут… гниль!
Гниль, и верно. Несмотря на ухищрения Петькиных родителей то же видели и другие покупатели, и участок так и остался в семье, где они и проводили каждое лето, согнувшись над грядками. А Петьке стали сниться сны.
Петр Иванович разбил земляной ком полотном лопаты, рукой выбрав пару мелких, щербатых картофелин и со стуком бросив их в ведро. Стоит ли вообще что-то сажать в эту сырость? Досадливо покачав головой, он вновь глубоко вонзил лопату и покачал, расшатывая земляную рану. Почва хлюпала и упрямилась.
А сны Петьке снились странные. Будто идет он по болотной тропинке, по высоким кочкам, а тропка все уже становится. Шагает в траву осторожно, а вокруг босой ступни теплая илистая муть выступает. А и трава - не трава. Жесткая, кусачая. Осока. Идет, он так, идет, а потом оступается, и скользит вниз, прямо в мутный бочаг…
Но то осенью. Весной снилось, что, идя овражным берегом, Петька теряет равновесие и начинает съезжать по подтаявшему, скользкому снегу – туда, где синеет тонкая корка льда на дне оврага. Зимой ему снилось, как пробивается санями лед замерзшего озера, а лето было полно омутов и тихих речных заводей. Петька всегда просыпался в поту, так и не успев коснуться воды, и не знал, что будет, если коснется. Только, что он этого не вынесет.
Что-то еще беспокоило его в них – нечто общее, которое он никак не мог ухватить. И только спустя время понял: дна не видно. Как только пришла ему эта мысль, продрало Петьку дрожью, да такой, что нескоро смог унять. Но сны прекратились, а после и забылись со временем. Но иногда вспоминались.
Вот и сейчас, отголоском, прошел по телу холодок. Петр Иванович повел плечами, сбрасывая знобкую память, и обернулся. За забором стояла женщина, что он видел недавно. Она внимательно наблюдала за ним. Петр Иванович посмотрел на нее в упор, но женщина ничуть не смутилась. Поморщившись, он отвернулся и продолжил работу. Мало ли зевак, а дело делать надо – но, все же, было неприятно.
Большая часть грядок оставалась еще невскопанной, когда он почувствовал неладное. Ноги стали чересчур вязнуть в глине, и каждый шаг давался с трудом. Вода, недвижно стоявшая в канаве, перелила за край, намочив низ городских джинс Петра Ивановича. Чертыхнувшись, он направился к дому, но смог сделать лишь пару шагов.
Та нелепая женщина стояла уже вплотную к штакетнику. «Надо было посадить шиповник перед забором, как у соседок», - мельком подумал Петр Иванович, но осекся. В позе женщины мстилось нечто жуткое. Тело напряжено, шея вытянута вперед, ноздри раздувались, словно в охотничьем азарте. Цепкий взгляд выкаченных глаз впивался в Петра Ивановича и не выпускал, словно силясь впитать его, выпить досуха. «Ну как есть сумасшедшая», - подумал он, вытирая о джинсы вспотевшие ладони.
- Здравствуйте! – сказал он, стараясь сделать голос приветливым. – Вы что-то хотели?
Женщина не ответила. Неестественно растянув губы в широкой, жабьей улыбке, она продолжала молча пялиться.  Земля вдруг подалась под Петром Ивановичем – вместо холодной и твердой, как прежде, она сделалась мягкой и уступчивой. Студеная влага обняла лодыжки. Он рванулся к крыльцу, но тщетно – только увяз по пояс. Пытался крикнуть, но лишь беззвучно открывал рот. Под взглядом женщины он провалился по грудь, отчаянно хватаясь за осклизлый, вонючий слой вспучившейся почвы. Какое-то время на поверхности еще виднелось его перекошенное лицо, но потом снизу будто дернуло, и Петр Иванович камнем ушел под воду.
Пузыри медленно лопались на недвижимой поверхности. На полувскопанной грядке валялась брошенная лопата. Болотница довольно улыбалась: природа возвращала захваченное.

[Снайпер]

7. Зеркало

Сквозняк из приоткрытого окна ерошил волосы и неприятно холодил шею, но без него было душно. Солнце грело уже по-летнему, накалив даже светлый Matiz.
Оксана подумала, что нужно съездить в сервис и починить наконец-то кондиционер.
Но то одно, то другое, да и сколько там того лета? К тому же и ездить некуда, работа в соседнем доме. Разве что вот так, на выходные на дачу.

Прошуршав колёсами по гальке, машина заехала на участок. Как бы ни ворчала мать, так было намного удобнее, чем останавливаться, выходить, открывать ворота, загонять машину и закрывать всё обратно на тридцать три замка.

«Впрочем, может быть мама и права», – мелькнула у Оксаны расстроенная мысль, когда взгляд зацепился за гору хлама прямо на газоне с цветами.
Ну как газоне, как с цветами – когда-то Оксана просто высыпала в землю пару пакетиков и полила. С тех пор что-то растёт. Даже каким-то чудом из земли выкарабкался красивый куст с маленькими розами.

При ближайшем рассмотрении гора оказалась старой мебелью. Видно кто-то решил, что её участок совсем заброшен. И, честно признаться, Оксана не могла их винить.
Любовью к дачному облагораживающему труду она так и не прониклась, хотя отдыхать на дачу ездила регулярно. Толком ничего у неё и не росло, разве что немножко малины, и лук в три ряда, чтобы можно было выйти утром и сорвать пару свежих перьев для салата. В остальном бурьян и одуванчики. Поэтому Оксана и ворота не ставила, не видела смысла.
Соседи мирные, воровать у неё нечего, да и не промышлял никто в округе. Местность такая, старики в основном, ни шумных компаний, ни подростков. А старикам её дача зачем? У каждого и малина и крыжовник свои, а уж яблоки в сезон вообще девать некуда.

За хлипким соседским забором почудилось движение. Оксана присмотрелась, надеясь увидеть соседа – нелюбимого пенсионера, и вздрогнула – птица сидела на одной из соседских скульптур.
Жуткое хобби – собирать скульптуры пионеров из заброшенных лагерей. Было в этом что-то неправильное, что-то неестественное. И даже попытки убедить себя, что это просто хобби, придурь пожилого мужчины, не срабатывали. И вид его в окружении потрескавшихся, облупившихся от времени гипсовых детей внушал какой-то животный ужас.
И всё же, судя по тихой игре радио с участка, он тоже сейчас был здесь. Удача, как ни крути – сезон только начинается. Тем более, как вдруг вспомнила Оксана, у него была тачка, на которой он и привозил свою добычу в дом.
Можно попросить, чтобы разгрести мусор на участке. И заодно спросить, не видел ли чего.

– Простите, здравствуйте! – она неуверенно постучала в калитку, и через некоторое время увидела голову соседа за забором. – У меня кто-то мусор свалил на участке, вы никого не видели?
– Мусор? – блёклые старческие глаза смотрели куда-то сквозь неё. Мужчина медленно моргнул, потом перевел взгляд на её участок, будто вообще впервые заметил, что он не один во всем поселке. – Не видел.
Ощущение неправильности усилилось, подтвердив Оксану в мысли, что что-то всё же с ним не в порядке. Отогнав холодок, скользнувший по позвоночнику, она заставила себя поволноваться за него, в конце концов пожилой человек, мог перегреться на солнце. Но когда она по инерции завела разговор о тачке, то поняла, что двигается старик нормально.

«Ничего, пирог ему испеку потом», – успокаивала себя женщина, возвращаясь на участок. Всё же ближайший сосед, он может ей не нравиться, но нормальные отношения – это важно. А пока он с топором за ней не бегает, и дети у него на участке исключительно гипсовые, у неё нет поводов подозревать его в… в чем-либо.

Остаток дня запомнился только маревом жара. Вещей оказалось много: фанерные листы, переломанные стулья, доски, полки. Что-то она оставила на дрова, что-то сжигала сразу в большом мангале.
Впрочем, в груде хлама оказалось и на удивление крепкое, пусть и слегка ободранное, кресло. Рубить его Оксана была уже не в силах, и малодушно решила оставить. Застелет потом пледом и будет греться вечерами у огня.

В том числе нашла она и вполне добротное трюмо с красивым резным зеркалом. Зеркало было заляпано чем-то темным, похожим на высохшую грязь, но оценить его красоту Оксана смогла даже в таком виде. Завитки вокруг стекла складывались в причудливый сложный узор, не повторяясь ни разу. Они нежно окружали гладкую поверхность, будто лаская её. Это точно была ручная работа.

На такие зеркала она любовалась в антикварных магазинах, но глядя на их цену только вздыхала про себя. А тут, внезапно, в горе хлама.
– Тебя я точно оставлю, – нежно сказала она зеркалу, погладив его по резной раме. Трюмо правда ей было совершенно не нужно, да и не дотягивало оно до зеркала.
Перевернув его, Оксана поняла, что была права. Сзади трюмо с зеркалом соединяли деревянные рейки. Не понадобился даже топорик, хватило узкого долота, чтобы отсоединить их друг от друга.

Вечерело. Мир медленно терял краски, и взамен им приходили блики от огня в мангале.
Оксана распрямилась, устало потирая поясницу.
«Помою зеркало, съем что-нибудь и лягу спать», – решила она, взяв из дома чистящее средство.
Конечно, это можно отложить и на завтра, но зеркало было слишком красивым, хотелось проснуться утром и при свете дня любоваться уже чистым, своим. Мечта, оказавшаяся в руках.
Брызнув на тряпку средством, она коснулась темной поверхности, но рука прошла сквозь с неприятным хлюпающим звуком, будто в трясину засосало. На мгновение Оксана подумала, что просто выдавила зеркало из старой рамы, но вода? Откуда? Дождя не было уже несколько дней.
В сумерках легкое свечение из зеркала казалось зажжённым во тьме фонарём, к которому притягивается взгляд. Тусклое, какое-то мутное, оно тем не менее высветило странную женщину. И это была не Оксана.
Выпуклые круглые глаза смотрели без какого-либо выражения, седые волосы с криво повязанным платком обрамляли узкое лицо с широким каким-то неровным ртом. Темная, кажется зеленая, кофта висела почти до колен, и из-под неё свисала почти до пола длинная мятая юбка. Подолом лежащая на… лягушачьих лапах.

Оксана дернулась назад, но тут на её запястье сомкнулись холодные скользкие пальцы, с неожиданной силой потянув её к себе. В зеркало. Женщина охнула, опершись о раму, но миллиметр за миллиметром незнакомка побеждала.

«Долото!» – вспыхнуло обжигающей искрой в сознании Оксаны. Она обернулась. Да, оно лежало в каком-то метре от неё, и если сделать рывок, то…

Пальцы скользнули по рукояти и впились в землю, оставляя глубокие борозды.

Медленно догорал огонь в мангале.
Бросая последние отблески на старое чем-то заляпанное зеркало.

[Снайпер]

8. Прораб

   
Субботнее утро выдалось прохладное, но солнечное, по проселочной дороге в сторону дачного поселка пылила старенькая «Нива», в машине сидели Сергеичи. За рулем — Александр, немолодой уже инженер одного из московских НИИ, которому в наследство от тетки досталась дача, рядом — друг Петр, прораб, которого Александр пригласил на выходные, чтобы осмотреть дом и остальное хозяйство и придумать, какую пользу из этого неожиданного богатства можно извлечь.
   Машина, подпрыгивая на ухабах, заехала в поселок. Александр повернул раз, другой, и они, наконец, остановились у забора из штакетника, покрашенного когда-то давно красной краской. Друзья вылезли из машины, вытащили сумки и подошли к калитке. Тетка в последние годы сильно сдала и почти не ухаживала за дачей — кусты и деревья разрослись, весь участок был покрыт пожухлой прошлогодней травой и вьюном, тут же росла уже и свежая трава, все это образовывало плотный ковер, тропинка к дому едва намечалась. Небольшой домик когда-то выглядел аккуратно, но аура заброшенности коснулась и его. Было видно, что краска поблекла и облупилась, двери и окна чуть перекосились. Рядом с домом виднелись несколько сараюшек, в которых когда-то хозяйка держала инструменты и живность. Стекла были целы, замок на двери открылся легко, и оба Сергеича зашли в дом.
   Александр щелкнул автоматом на щитке и тут же услышал, как в глубине дома довольно заурчал холодильник.
— Нда, много работы нам предстоит.
— Это да, — ответил Петр, — ничего, день поработаем, уберемся тут немного, попьем чаю и домой поедем.
Друзья переоделись в рабочее, взялись за инструменты и приступили к делу.
   День пролетел незаметно, ближе к вечеру дом и участок уже не выглядели такими заброшенными, было заметно, что здесь поработали люди старательные, привычные к труду. Над печной трубой вился дымок, уже посвистывал чайник. Оба Сергеича сели за стол, накрытый старенькой скатертью, заварили себе по большой кружке чаю и теперь неспешно жевали бутерброды, прихлебывая горячий и ароматный напиток.
— Ну, что ты обо всем этом думаешь?
— Участок хороший, довольно сухой и ровный, это не беда. А вот постройки… Заборы, сам видел, все покосились, сарайки эти старые только в печку и годятся. Дом? С домом получше, но тоже видел, фундамет старенький уже, дом перекосило, в окнах щели, двери плохо закрываются, печка вон с трещиной. Грустно это, но дом, видимо, придется разбирать и строить новый…
   Так, неспешно, за чаем и беседой, тек майский вечер, но все заканчивается. Закончился чай, друзья закрыли дом и сели в машину. Саша вставил ключ в замок зажигания, повернул… и ничего, машина жужжала стартером, чихала, но заводиться не хотела ни в какую. Друзья полезли под капот, тщательно все проверили, но «Нива» заводиться упорно не хотела. И Петр, и Саша были мужиками толковыми и рукастыми, просто так сдаваться не хотели. Уже смеркалось, они взяли фонарь, еще раз осмотрели двигатель, потрогали провода. Саша снова повернул ключ и чудо — машина завелась. Друзья сели в нее и потихоньку поехали по поселку. Первый поворот, второй, третий… Вот тут вроде должен быть выезд из поселка, но только узкая тропинка уходит направо в лес, а дорога сворачивает налево. Друзья петляли и петляли по поселку, поворачивали направо, налево. Останавливались, пытались запоминать ориентиры. Совсем стемнело. «Да что за черт нас кругами водит, тут невозможно заблудиться», — ругался Александр. Петр молчал и становился все мрачнее. Машина уже привычно подпрыгивала на кочках, но каждый раз или выезжала к мрачной тропинке, ведущей в лес, или петляла по улицам поселка, или оказывалась возле уже хорошо знакомого дома и забора. Друзья попытались включить навигатор, но ни сотовой связи, ни спутников их телефоны словно не замечали, позвонить никуда не получалось — нет сети, писали оба аппарата. В очередной раз подъехав к дому тетки, Саша сказал:
— Петь, нам, кажется, не судьба отсюда уехать сегодня.
— Да, похоже. Заночуем?
— Заночуем. Печка есть, поесть придумаем чего нибудь, электричество работает.
   Друзья снова припарковали машину и вернулись в дом. Петр снова растопил печку, Саша поискал по шкафам, нашел подушки и одеяла, пахнущие так, как и пахнет обычно старый дом, и друзья стали устраиваться на ночлег. Петру досталась кровать, на которой, видимо, когда-то ночевала хозяйка, Александру диван в другом углу комнаты. Наступала ночь, все затихло, друзья погасили свет и уснули. На поселок опускался туман.

   Утром друзья проснулись от зябкого холодка — дрова в печке давно прогорели, из окон натянуло сырости. Петр включил электрический чайник, Александр нарезал еще бутербродов. Друзья решили не задерживаться надолго, поели и снова пошли к машине. На этот раз «Нива» не капризничала — завелась сразу, и друзья опять попытались выехать из поселка. И снова словно кто-то зловредный закрутил поселок. Вот опять ЛЭП и болотце, вот опять тропинка в лес, вот опять теткин дом, и никакой дороги на выезд. Попетляв по поселку еще час, друзья снова вернулись к дому. На часах было уже 11 утра, но туман не рассеивался, а так и лежал плотными слоями, накрывая поселок.
— Странно это все. Может, попробуем пешком выйти? Тут тропинки есть к ЛЭП и на станцию, и к шоссе, ну не может так быть, чтобы не было дороги, мы приехали сюда как-то? Значит должны и выбраться.
— Давай попробуем.
   Друзья пошли по поселку в сторону выезда к тропинке в лес. Петр, мужик худощавый и спортивный, шел легко и уверенно, Саша, больше привыкший сидеть в офисе, быстро отстал и запыхался.
— Совсем тебя работа эта в увальня превратила. Иди в дом, а я схожу, разведаю.
Саша хотел было возразить, но Петр еще раз сказал «возвращайся в дом» и ушел по лесной тропинке. Саша пошел обратно в поселок.
   Время шло уже к обеду, он успел растопить снова печку, нашел в погребе небольшой запас картошки и поставил ее вариться, в общем, не сидел без дела, но умотался, задремал и пропустил возвращение друга. Что заставило Александра резко, как из омута, вынырнуть из накатившего сна, он так и не понял. Он встал, вышел из дома и увидел бесцельно бродящего по двору с миской и размахивающего рукой Петра.
— Петь, Петь, пошли пообедаем!
Петр словно и не слышал, что его зовут, продолжал ходить по двору, шевелить губами и махать рукой, и вдруг Александр понял, что Петр кормит невидимых кур или гусей.
   Саша подбежал к другу и попытался его встряхнуть, привести в чувство… Петр остановился и посмотрел на Сашу пустым, бессмысленным взглядом, потом повернулся и продолжил странное занятие. На Александра, никогда не бывавшего в серьезных переделках, начала накатывать липкая паника. Он хотел заорать, завыть… но лишь тихонько сделал три шага назад, и бессильно сел на крыльцо.
   Он смотрел на своего друга, а тот все так же ходил, шаркая ногами, по двору и кормил птицу. И вдруг Александр с ужасом понял, что его друг полностью копирует поведение умершей тетки. Так же «раскидывает зерно», так же шаркает, таким же движением, хоть и стрижен под «ёжик», поправляет волосы, и Александром вновь овладела паника, ему внезапно захотелось бросить все и бежать, бежать от этого ужаса. Но тут же пришла мысль, что Петя попытался выйти, и с ним стало вот так, а значит, просто сбежать не получится.
   Александр подошел к Петру и, твердо взяв его за руку, повел в дом. Друг не сопротивлялся и покорно прошел на веранду и сел за стол. Александр попытался похлопать его по щекам, попытался напоить чаем, но друг все так же бессмысленно смотрел перед собой, и иногда поправлял несуществующий локон, чай пролился на его кофту, но он словно и не заметил этого. Саша попытался позвонить хоть куда нибудь, но оба телефона, как и вчера, показывали «нет сети». Тогда Александр решился искать помощи в поселке и вышел за калитку.
   Прошло около часа, Александр ходил по поселку то молча, то пытаясь кричать, он уже очень устал и покрылся липким потом и от страха и от непривычной нагрузки. Хотя и были майские выходные, поселок выглядел так, словно в нем нет ни единой души. Птицы пели со всех сторон, но нигде не было слышно ни звуков радио, ни человеческих голосов, ни шума косилки или машины. Все калитки были заперты, все дома тускло посверкивали стеклами,и только странный туман, хоть и истончился до легкой дымки, но все еще висел над поселком, сгущаясь на его окраинах.
   Наконец Александр вышел к ЛЭП, но ее опоры лишь слегка проступали через сгущавшуюся за околицей муть, напоминая каких-то изломанных роботов или чудовищ. Тропинка вела из поселка, но в тумане не было видно, куда она ведет и где заканчивается. Саша не решился пойти по ней, опасаясь, что может или не вернуться, или тоже потерять разум, как и Петр. Пришлось вернуться в поселок. Внезапно Саша увидел в отдалении на перекрестке что-то похожее на женскую фигуру. «Эй, — закричал он, — постойте, помогите нам!», и бросился бежать в ту сторону. Сердце бешено стучало, пот тек в глаза, когда Саша подбежал к тому месту, где ему почудилась фигура, там уже никого не было. Во все стороны расходились четыре пустых дороги.
   Пели птицы, других звуков не было слышно. И тут снова краем глаза он увидел движение, резко повернулся в ту сторону — да, там что-то мелькнуло, и он опять побежал, и опять никого, только щебет птиц и тишина. В какой-то момент Саша понял, что заблудился в небольшом поселке и не помнит, куда ему теперь идти. Заборы, заросли за ними, запертые калитки, пустые дома… Он брел по улице под припекающим сквозь дымку солнцем. Все тот же легкий туман скрывал улицу в отдалении. Внезапно Саша осознал, что пришел к той самой тропинке, возле которой они с Петей расстались утром, и откуда Петр вернулся иным, и снова задумался, что будет, если он пойдет в лес, вернется ли он собой, или вернется иным? А может быть, его друг уже пришел в себя?
   И он опять не решился покинуть поселок, развернулся и медленно пошел по дороге… шел, пока внезапно не оказался возле уже такого привычного теткиного дома, зашел внутрь. Петр все так же сидел за столом, бессмысленно глядя в стену перед собой, перед ним на том же месте стояла чашка чая. Саша снова попробовал тормошить друга, отвесил ему даже оплеуху, но ничего не менялось. Тогда он снова потянул Петра за руку, отвел в комнату и уложил в постель. Друг не сопротивлялся, просто лег на спину и бессмысленно уставился в потолок.
   Наступал вечер, потихоньку становилось прохладнее, сгущался туман. Александр сидел на крыльце и не знал, что делать. Он так и не нашел в поселке ни единой живой души, он так и не решился выйти из поселка. Он даже не смог дойти до правления, хотя и пытался, но его словно раз за разом сбивало что-то с пути и водило кругами. Вот уже и туман укрыл поселок плотным одеялом, солнце уже зашло, птицы затихли, и Александр вдруг осознал, что наступила абсолютная, липкая, плотная тишина. Что щупальца тумана подступили вплотную и дальше забора уже и не видно ничего. И ничего не происходит, ни единого дуновения ветерка, ни движения, словно не осталось в этом мире ни птиц, ни насекомых, ни людей, ни животных, а лишь участок, дом, и два человека.

[Снайпер]

9. Соня

Чайник у Екатерины Владимировны абсолютно древний, кремовый, с розовыми мелкими цветочками. И чашечки в том же стиле, из убедительно толстой керамики, и хорошо, что толстой - мои руки так трясутся, что я всерьез опасаюсь выронить чашку, которую сжимаю обеими ладонями. Екатерины Владимировна подливает мне чаю, уютно пахнущего травками - мята, смородина, что-то еще, незнакомое - садится рядом, гладит по голове. Ее муж усаживается напротив, кладет локти на лакированный столик, я невольно упираюсь взглядом в его левую руку, сплошь забитую татуировками - русалка с голой грудью, роза ветров, какая-то надпись готическим шрифтом, морда волка под полной луной. А крутой мужик, хоть и старый. Вон и косуха на вешалке болтается, и шлем мотоциклетный. Огонь-дед, не то что мой, только и может нудеть: Соня, учись хорошо, Соня, не смотри в телефон за обедом, Соня, поступай в мединститут.

Я отхлебываю очередной глоток чая и с удивлением обнаруживаю, что руки больше не дрожат. Екатерина Владимировна это замечает, ободряюще улыбается тонкими, аккуратно накрашенными губами. Она тоже крутая, хоть и седая, но с модной асимметричной стрижкой, и на пальцах куча колец с разными камнями, и ногти ярко-красные. Еще она умеет фехтовать, и если жабы придут сюда, им не поздоровится, она обещала.

Чашка снова начинает мелко трястись в моих руках. Нет, о жабах лучше не думать.

***

Алина с Сашкой строчат мне сообщения в телеге всю ночь - поддерживают, как могут, пока я мучаюсь в этой дурацкой деревне. Я художественно жалуюсь - мне тут совершенно не с кем общаться. Молодежи нету, одни бабки-дедки, ну или чуть помоложе, но все равно - взрослые. Говорить с ними не о чем, даже непонятно, как разговор начинать. Здрасьте, я подсяду? Куда подсяду, на грядку? Девчонки закидывают меня сочувственными гифками, и мы договариваемся сгонять в кафешку, когда я вернусь. Вроде скоро должна открыться какая-то новая в нашем районе, надо разведать.

С утра родители поднимают меня ни свет ни заря, чтобы позвать с собой в город за продуктами и стройматериалами. Я отказываюсь - ну его. Таскаться по Мерлену нога за ногу, пока они выбирают из двух одинаково унылых оттенков краски или с умным видом рассматривают стопятьсот дверных ручек? Спасибо, я уж лучше погуляю, пофотаю чего-нибудь. А перед этим - обратно в кровать, четырех часов сна было маловато.

Но выспаться не выходит - приезжает сосед и орет на всю деревню, даже закрытые окна не спасают. Оказывается, бабка с дедкой, живущие справа от него, оттяпали кусок его участка и заодно подрубили корни у яблони, из-за чего та сдохла. Гоооосподи. Участок. Яблоня. Да что с этим мужиком не так? Он же даже не старый, и одевается адекватно. И яблонь этих у него шесть штук, каждую осень отдает нам несколько ведер с яблоками, какая разница вообще - одной меньше, подумаешь. А он судиться собрался. Это я тоже из-за такой фигни буду переживать, когда взрослой стану?

Зевая, одеваюсь, выползаю из дома и иду гулять, раз уж поспать не дали. Но фоткать почти нечего - это просто самая унылая деревня в мире. Дома обшарпанные и даже не старинные, цветов еще никаких нет, повсюду слякоть, брр. Зря только кроссовки заляпала. Решаю пройтись до выезда из деревни - сделать пару кадров дороги, уходящей вдаль. Попсово, но все же. Может, даже видео в тикток засниму.

Но дороги нет. Буквально в сотне шагов от деревни она превращается в тропинку, а дальше и вовсе теряется в свежепробившейся траве. Я останавливаюсь в нерешительности, оглядываюсь. Но мы же вчера тут ехали. Дорога же была! Мама еще радовалась, что ее отремонтировали. Внезапно я остро жалею, что не поехала с родителями. Вокруг пусто - чисто поле. Слишком пусто, куда ни посмотри - ничего. Только свежая негустая трава, да небо пыльно-голубого цвета, даже облаков нет. Если бы степь на меня смотрела, я бы казалась ей совсем мелкой букашкой, в таких масштабах какая разница - я или комар. Поворачиваюсь, быстро иду обратно к деревне, поминутно оглядываясь через плечо. Не могу отделаться от ощущения, что степь и впрямь пристально смотрит мне в спину. Солнце нещадно жжет плечи, но мне холодно.

На обратном пути меня окликает Екатерина Владимировна, худая и подтянутая, несмотря на старость - ну, еще бы, бывшая физручка. Ее муж тоже приветственно машет мне рукой, шутит про Соню-засоню и продолжает ковыряться в недрах своего навороченного внедорожника. На секунду я думаю рассказать им об исчезнувшей дороге, но отбрасываю эту мысль - покрутят пальцем у виска, да и все. В конце концов, может, мне просто померещилось с недосыпа. Так что я отвечаю на дежурные вопросы об оценках, выслушиваю болтовню про их десятилетнюю годовщину свадьбы, которую они приехали отмечать на дачу. Поздравляю, улыбаюсь, киваю - полный набор хорошо воспитанной девочки, дедушка был бы счастлив. Потом, стараясь не бежать, спешу в дом, закрываю за собой дверь. Пытаюсь набрать родителей, но сеть не ловит. Отправляю обоим сообщения - не доставлено. Пишу Сашке и Алине - то же самое.

Что-то не так. Я чувствую это всем телом, кажется, даже ногтями. Что-то не так. Все, как в фильме ужасов, где начинает происходить что-то странное, и сначала это мелочи, так что герои ничего не предпринимают, а потом уже поздно. Сколько раз мы смотрели такие фильмы с девчонками, сдавленно возмущаясь набитыми попкорном ртами: да что ты творишь, дебил, беги оттуда, прямо сейчас беги! Ну идиоооот! Ну капееец!

И вот, я - такой герой. Что бы мне нужно было делать, если бы это был ужастик? Собирать рюкзак и бежать прочь из деревни по той тропинке, заросшей травой. Может, если идти по ней долго, то морок спадет, и она снова превратится в асфальтированную дорогу. Может, я просто смотрела не так? Может, нужно было перекреститься, и все бы стало, как раньше? Я упираюсь взглядом в экран телефона, крещусь, тараторю: Отче наш, иже еси на небеси, да святится имя твое, да пребудет царствие твое. Дальше не помню, на всякий случай добавляю: спаси и сохрани, аминь. И следом - совсем уж смешно - вспомнившийся обрывок из школьного спектакля по "Трем мушкетерам", где я играла королеву Анну: pater noster, qui es in caelis, sanctificetur nimen tuum. Amen. Королеве это не особенно помогло.

Еще раз набираю родителей - нет сети. Сообщения висят в недоставленных. Ну, а чего я ожидала? Самое время собираться и бежать из деревни, как сделал бы умный герой ужастика. Вместо этого я выхожу в центр участка, оглядываюсь. Справа баба Нина, коллега моей бабушки по университету, пропалывает грядки. Слева новые соседи, их я не знаю, двое детишек бодро носятся туда-сюда. Откуда-то слышны стук топора и лай собаки. Все так обычно и скучно, что я успокаиваюсь. В конце концов, что я себе напридумывала? Наверное, просто я забыла, что прямо перед деревней был плохой участок дороги, вот и все. И сеть не ловит - ну, так я же не в городе. Все в порядке. Все хорошо. Самое время включить музыку и сообразить себе бутерброды на обед.

Я роюсь в холодильнике, подпевая Imagine Dragons, пытаясь отвязаться от внутреннего голоса, который звучит то как Сашка, то как Алина: ну и идиотка! Да ей жить надоело! Стопудово ее первую убьют!

***

Когда темнеет, становится понятно, что родители сегодня не вернутся. Наверное, задержались в городе и решили уже не ехать в ночь. Наверное, звонят мне и пишут, но тоже не могут пробиться.

Или нет. Я представляю себе их, сидящих в машине, ошеломленно глядящих на дорогу, внезапно превратившуюся в тропинку. Выходящих из машины, идущих вперед, недоуменно оглядывающихся: но деревня же должна быть прямо здесь, прямо перед нами. Где же она? Где участки, дома? Где Соня? И только степь смотрит на них, пристально, не отводя безглазого взгляда.

Я решительно трясу головой. Плотно запираю входную дверь, закрываю окна, включаю свет. Обещаю себе никуда не ходить, если услышу подозрительный шорох. Подумав, затыкаю уши наушниками, чтобы с гарантией никаких шорохов не слышать. Не раздеваясь, залезаю под одеяло - это так похолодало к ночи, или мне холодно от страха? Утыкаюсь в дебильную игрушку на телефоне - простенькая бродилка, все остальные требуют интернета. Но мой герой в смешной кепочке постоянно падает в пропасть, и оставив попытки играть, я перехожу в галерею фото. Вот мы с девчонками в кабинете биологии, дружно обнимаем скелет дядю Васю. Вот я удачно сфоткала Алину в ярко-зеленых Сашкиных сережках. Вот школьный коридор с неподвижно стоящей Сашкой в центре, я выставила длинную выдержку, и резкая на фотке только сама Сашка, остальные - размытые тени вокруг нее. Круто получилось, надо бы в чб перевести. Я почти успокаиваюсь, открывая Snapseed, но тут какое-то движение на веранде привлекает мое внимание.

Это жаба. Отвратительная, серо-зеленая жаба. Я прижимаю руку к колотящемуся сердцу, выдыхаю. Успокойся, Сонька, успокойся. Ты сама свет не выключила, вон, куча мошкары налетела. А жаба припрыгала эту мошкару ловить. Все логично, все нормально. В погребе ведь живут лягушки, значит, и жабы могут быть. За первой жабой появляется вторая, третья, четвертая... они запрыгивают на веранду одна за другой, шлепаясь на доски толстыми животами. Когда их становится больше десятка, я ловлю себя на том, что жалобно всхлипываю. It's where my demons hide, it's where my demons hide - поет Дэн Рейнольдс мне в уши. Я прибавляю звук, выкручиваю на максимум, на веранде уже столько жаб, что почти не видно пола. Я хочу закрыть глаза, хочу накрепко зажмуриться, но это почему-то еще страшнее, чем смотреть.

В темноте мелькает что-то светлое и на веранде появляется маленькая девочка в белом кружевном платьице, с длинными золотистыми локонами. Жабы расступаются перед ней, пропуская вперед. Откуда здесь ребенок, да еще и такой маленький? Дети соседей старше, а таких малышей я в деревне и не припомню. И что она делает здесь одна? Девочка поднимает голову, смотрит на меня. Ее глаза огромные, темные, бездонные. Кривой рот от уха до уха скалится в улыбке. Она подпрыгивает на руках, все ближе и ближе. Пухлые ладошки цепко упираются в доски веранды, перепонки между пальцами слегка поблескивают в свете люстры. За ней остаются мокрые следы, кружево по низу платьица тоже намокло, отяжелело. У нее нет ног - внезапно понимаю я. У нее нет ног. Кажется, я плачу. Девочка смотрит на меня в упор, ангельские локоны слегка колышутся от ее дыхания. Прыжок - и она ближе, еще прыжок...

Я бегу. Я вылетаю из дома через кухню, несусь по темной деревне, нигде не горит свет, нигде даже не лают собаки. Все дома потухшие, молчаливые, будто мертвые. Я плачу, я кричу во весь голос, кажется, даже визжу, но никто не выходит. Но вот в одном из домов загорается свет, распахивается дверь, потом калитка. Екатерина Владимировна сильной рукой втаскивает меня к себе на участок, ведет в дом, запирает за нами дверь. Тут светло, тут не страшно, они с мужем укутывают меня в плед, расспрашивают, но проходит много времени, прежде чем я могу говорить, прежде, чем мои руки перестают дрожать.

***

Меня уложили спать в кухне на раскладушке. Окна закрыты ставнями, дверь на улицу заперта, и я не могу даже думать, так сильно во мне облегчение. Завтра, завтра будет день, и все станет понятно. Екатерина Владимировна с мужем отвезут меня в город, и никогда, больше никогда я сюда не вернусь.

Екатерина Владимировна хорошая. Зря я вместе с мамой над ней смеялась по дороге в деревню. Подумаешь, старая дева, подумаешь, живет одна. Это еще ни о чем...

Так, стоп.

[Снайпер]

10. Гипсовые горнисты

Семь последних лет Борис Валентинович просыпался по ночам и вслушивался в дачную тишину.
После шестидесяти лет в квартире, где постоянно кто-то сверлил, катал невидимый шар и не мог расслышать телевизор, звуки природы казались почти молчанием. Лишь два голоса молчать не любили, и один из них раздавался прямо сейчас.
- Кьяа, кьяа! – и через небольшую паузу снова: - Кьяа!
Он так и не научился различать голоса птиц и, когда сосед с почти карикатурными украинскими усами говорил: "Чу, слышишь - рябинник поет!", кивал и уважительно замолкал на какое-то время. Среди шелеста листьев и отдаленного смеха детей и правда слышалось какое-то чириканье. Хотя, возможно, это были кузнечики. "Красиво", - говорил он и спешил уйти, пока речь не зашла про рассаду и посевы, а в растениях он понимал еще меньше, чем в птицах.
"Совсем одичали тут на грядках своих", - качал головой Борис Валентинович, отряхивал югославские туфли и запирал за собой калитку.
На его участке царила гармония. Вся площадь была тщательно утоптана и выложена широкими дорожками. Одну из стен двухэтажного дома украшала мозаика - старательная имитация советской техники. Тут и похожее на подсолнух солнце, и голубь с хвостом в виде пухлой пятерни, и диковинные цветы с шахматной доской на месте серединки, и двое пионеров: строгий горнист с красными самоцветами вместо глаз и моделист с ракетой. Фон мозаики сине-зеленый, рябой, вверху - с россыпью звезд, внизу - с облаками. Борис Валентинович каждый раз, проходя мимо, аккуратно прикасался к ней: гладкость смальты чередовалась с шероховатостью скола, глубина цвета менялась и играла на свету. Он молодел на глазах, улыбался и солнцу, и голубю, и цветам, и пионерам, и даже слепой соседке Марьяне Никитичне.
Никогда прежде он не любил этот дом в Абрикосовке. С юности это был просто филиал его домашней библиотеки: толстенные тома по эпохе Возрождения, потрепанные сборники с манифестами и эссе художников, учебники по живописи и скульптуре, купленные по блату альбомы картин, каталоги выставок, - он хранил здесь то, чему не было места на антресолях и что жалко было сложить на балконе. Ради четырнадцати томов "Из истории мирового искусства" он сдал десятки килограммов макулатуры. За "Сокровищами искусства стран Азии и Африки" ехал за четыре тысячи километров к сибиряку, опубликовавшему объявление в газете. Борис Валентинович тщательно проверял, не повредит ли сырость книгам, опутывал дом цепями и замками, несколько раз проверял засовы, задвигал окна первого этажа шкафами, сооружал тайники. Возвращаясь с новыми сокровищами, жадно пересчитывал и проверял каждую полку. Но даже когда однажды на дачу забрались воры - книги лишь раскидали по комнате, пропали посуда, ковер и прочие вещи, отсутствия которых он и не заметил. Впервые Борис Валентинович обрадовался низкому уровню общественной культуры.
На работе посмеивались над ним, нелюдимым, с натруженными ладонями и очередной заумной книгой в них. Будучи подмастерьем, он еще пытался восторженно рассказывать о пастозной технике и сфумато, но старшие коллеги лишь отмахивались: "далась тебе эта чушь". В порыве вдохновения он украсил резьбой раскроенные столешницы, за что получил выговор и лишение премии. "У нас здесь нет места художествам! - громыхал бригадир. – Это не творческие твои мастерские, это цех!». С тех пор отдушиной для молодого плотника Бори стали соцреализм и Галочка.
Их роман был коротким, дурманящим, полным моря и цветущих абрикосов. Галочка появилась как-то неожиданно: то ли вышла из пены, то ли спустилась с небес, в лазурном сарафане и белой соломенной шляпе, смеющаяся, загорелая. И не было ни сомнений, ни страха, словно она всегда была частью его жизни. А через полгода, краснея, она шепнула на ухо, что их уже трое, и на время Боря почувствовал себя настоящим творцом.
Через четверть века поседевший, но несгибаемый Борис Валентинович снял с рабочего шкафчика картину де Латура со святым Иосифом и фотокарточку кудрявой девушки в старомодной блузке с бантом, навсегда оставил плотницкую и сменил робу на жилет и брюки. Смотритель в музее – невеликая должность, но позволяла смотреть на полотна на равных, а на большинство людей - свысока. Он по-отечески поучал детей и старался держаться на важных открытиях как дворецкий. Представительные бабушки с веерами из соседних залов вызывали лишь насмешку – они читали легкомысленные романы и даже не представляли, рядом с какими жемчужинами проводили свои дни. Зато кураторы всегда вежливо выслушивали его и хвалили за выбор источников.
В плавящем июле на временную экспозицию среди прочих модернистских работ привезли «Плотника» Малевича, и Борис Валентинович долго всматривался в непривычные ему формы. Он не понимал эти модные век назад новшества, поиски, протесты и вычурные идеи, но в плоских глазах краснокожей фигуры было столько упрека и горького понимания, что от нее хотелось спрятаться. Взгляд Плотника, поначалу казавшийся халтурно нарисованным, следовал за Борисом Валентиновичем везде, и по ночам ему вновь стали сниться лучистое морское дно и светящееся изнутри распухшее тело.
На пенсию его провожали в одном из главных музейных залов – под витой золоченой люстрой и без абстрактных полотен, рождающих слишком много неясных волнений.

После продажи квартиры Борис Валентинович приехал в Абрикосовку как впервые; поставил на крыльцо два пузатых чемодана и осмотрел поросший бурьяном участок. Галочка порой намекала, что хотела бы на даче высаживать цветы и отдыхать от пыли и шума, да и Павке было бы полезно побегать, но он отмахивался: зачем прохлаждаться за безделием, когда можно с толком провести время в библиотеках или в очередной раз пойти на выставку?
Но вот уже тридцать семь лет нет ни Павки, ни Галочки, а участок остался.
- Кьяа! - представилась птица.
- Давненько вас не было видно, - беззубо улыбнулась Марьяна Никитична. Казалось, она ослепла и склонилась к земле еще в детстве Бориса Валентиновича, но до сих пор была весела, подвижна и остроуха. – Надолго к нам?
- Насовсем.
За расчисткой территории и уборкой дома незаметно пробежали полгода. От плодородного дачного участка, о котором грезил бы любой пенсионер, не осталось и следа. "Моя галерея, - горделиво думал Борис Валентинович. - Моя будущая совершенная выставка".
Осенью он принялся за обстановку комнат. Зал на первом этаже увешал репродукциями – так Павка когда-то украсил стену над своей кроватью киноплакатами, испортив желтые бумажные обои. Галочка страшно ругалась тогда – эти обои она перекупила у семьи Семиренко, и их хватало на однушку только если не клеить за мебелью.
Напротив двери висела работа Соловьева: в сторону светлого будущего смотрели двое красивых молодых людей. Юноша со светлыми волосами прижимал к груди стопку книг, на обложке верхней имена - "Ленин Сталин", девушка же свою книгу держала названием от зрителя. На красном знамени позади - профили вождей, снизу лозунг: "Молодые строители коммунизма! Вперед, к новым успехам в труде и учебе!". Женя и Женечка, как называл их Борис Валентинович, охраняли бессчетное количество потертых пожелтевших томов и брошюр в трех массивных шкафах.
На правой стене, освещаемой окном, были пришпилены "Советская физкультура" Самохвалова, "Пионерский хор" Сычкова и "Прием в комсомол" Григорьева. Над столом - советские марки, измятую "60 лет Артек" Борис Валентинович заботливо спрятал под стекло, рядом с фото Саманты Смит.
В углу усталым ровным голосом бубнило "Радио России".
- Кьяа, - проскакала по подоконнику птица.
- Ишь, повадилась, - прогнал ее Борис Валентинович и опустился в твердое вздохнувшее кресло.
Вскорости начали заходить и другие, прежде незнакомые соседи. Они успели сыграть свадьбы, посадить саженцы яблонь и срубить их дряхлыми, поплакать на разводах детей и отметить выпускные внуков, пока он гнался за музами и стремился попасть в круг богемы.
"Впервые вижу, чтобы у вас свет горел", - сказала румяная Нина Петровна, держа перед собой горячий пахучий пирог. Она так откровенно заглядывала за спину Бориса Валентиновича, что он пригласил войти.
"У вас здесь прям советский музей", - наперебой говорили ему. Некоторые даже приводили внучат – посмотри, мол, как раньше жили.
Борис Валентинович с трепетом демонстрировал и книги, и картины, но у подрастающего поколения его кураторская деятельность восторга не вызывала, а поколению старшему больше хотелось обсудить, как удобрять кабачки и как в прошлом году все пожрала медведка.
"Возраст не делает людей культурнее", - с досадой вздыхал он, и мозаичный горнист понимающе сверкал глазами.

Весной, когда птица стала кричать еще чаще, а на вычищенном участке стали появляться ненавистные ростки, Борис Валентинович задумался, где бы найти битый кирпич и камень.
Машины у него не было, мастерские задирали цены, а он и так изрядно потратился на мозаику.
В окрестностях не было строек - лишь могучий, дышащий лес, но старый атлас говорил, что в четырех километрах от Абрикосовки, если идти на запад от главной дороги, есть детский лагерь «Летняя сказка». Никаких шумов и автомобилей в той стороне Борис Валентинович не замечал, но книги врать не будут. Чуть рассвет он пошел на разведку: подвязал штаны снизу, укутал шею и взял длинную палку ощупывать буйную поросль - в его возрасте травмироваться совсем ни к чему, а уж по такой причине и подавно, огородники засмеют.
Издалека лагерь выглядел так, будто смена недавно закончилась. Но, подойдя ближе, стали видны и разбитые бутылки, и бытовой мусор на площадке перед главным корпусом. Над остатками пьяного костра со стены улыбались пионеры: две гимнастки, волейболисты, пловец. Борис Валентинович отсалютовал им и осторожно пошел вдоль, прислушиваясь: вдруг вандалы еще не ушли.

«Все мертвые спят непробудно…».

Окна актового зала оскалились разбитыми витражами. Он заглянул внутрь: вдоль стен - металлические растительные орнаменты с цветными стеклами, полы усыпаны штукатуркой. На заросшей спортивной площадке ржавел каркас от стенгазеты, на верхней планке еще проступали буквы "исуем".

«…но Ленин не спит никогда!»

А около круглого здания столовой Борис Валентинович замер.

"Папа, меня приняли в пионеры, папа!"

Несколько десятков белоснежных фигур обступили разграбленное здание. Настолько чистые, что слепило глаза. Молодые, хрупкие, с внутренним светом, как будто живые. Несколько раз Борис Валентинович поднимал руку, но так и не решился коснуться ни одной из скульптур. Медленно он обошел их, всматриваясь в лица, а перед горнистом замер.

"Я пионер, пап!"

"Павка", - хриплым голосом произнес он, развернулся и опасно быстрым шагом пошел прочь.

Ночью Борис Валентинович проснулся с бешено бьющимся сердцем. В окно стучал ветер, так похожий на яростный шум волн. Его утягивали в пучину жадные водоросли, и маленькие рыбки так и ждали возможности выесть глаза и поселиться в удобном черепе. "Я еду в Артек, папа", - смеялся красноглазый малек.
- Э кьяяяяк? - обеспокоенно спросила птица.
Наспех одевшись, Борис Валентинович схватил фонарик и тачку попрочнее и отправился к лагерю. Белые фигурки светились среди спящего леса, как нимфы в руках сатира, помогали ему не сбиться с пути.
"Сейчас, Павка, сейчас".
Горниста он поставил справа у входа в дом, старательно вымыл, выкрасил галстук в красный, а на горн повесил красно-золотой флаг "Будь готов".
Следующими он перевез на участок трубача (ему досталась шляпа) и барабанщицу.
Постепенно все они, стройные, смелые, с гордо поднятыми подбородками, выстраивались вдоль аллеи: знаменосец, часовой, голубятник, пионерка с пионерским приветом, авиамоделист, даже композиция из трех октябрят, которую он вез добрых три часа, задыхаясь сосновым воздухом.
"Советский музей, говорите", - усмехался Борис Валентинович, проходя от калитки до дома. Утром он приветствовал своих пионеров, с некоторыми разговаривал. Барабанщица Наталка была упрямой и вздорной, моделист Толька - молчаливым, а часовой Тимур был самым рассудительным. Именно Тимур навел Бориса Валентиновича на мысль снова попробовать работать с деревом.
Вырезать из коряг оказалось куда сложнее, чем казалось. Борис Валентинович распотрошил одну из диванных подушек и смастерил из нитей парик, но ни он, ни пуговичные глаза, ни тусклые бусины из швейной шкатулки не могли спасти угловатых чудовищ. Слишком тонкие и узловатые руки, чрезмерно искаженные страхом лица - как будто бы экспрессионистские картины пытались ожить. В отчаянии Борис Валентинович бросил их в костер, и деревяшка с красноватыми потеками на шее выдула несколько пузырей, прежде чем обуглиться.
Но Тимур настаивал: нужно пробовать. Все мы с чего-то начинали, - вторил Толька.

«И если никто не поможет, то Ленин поможет тебе».

И Борис Валентинович снова и снова вырезал - собаку, корову, лебедя, журавля. Животные получались неплохо, мебель, миниатюры которой он делал от отчаяния, и вовсе получалась отлично, но это были отголоски конвейерной работы. А творчество давалось с трудом.
Женщина с крыльями вместо рук и с ухмылкой на маске-клюве была первой удачей. Борис Валентинович вырезал ее из абрикосового дерева, покрыл бронзой кончики перьев, обвел бордовым глазницы и поджарые икры, добавил черные контуры и бело-розовый цветок в волосы. Вторым получился Ихтиандр - совсем юный и напуганный, с выпирающим позвоночником с картин Дейнеки. На его голени и плечи Борис Валентинович наклеил водоросли, а в ладошку вложил крохотную улиточью раковинку и зеленый прозрачный бисер.
Он работал над духом леса с массивными копытами и раскидистыми рогами и тщательно вычищал ему грудную клетку, когда в соседском доме раздался шум, громкий и почти кинематографичный. Наверняка, какой-то боевик, с неудовольствием подумал Борис Валентинович и выглянул в окно. В домах напротив через забор переругивались соседи. Безусый парень лет тридцати что-то яростно выговаривал Валерию Васильевичу, а тот грозил кулаком в ответ и не успевал даже слово вставить в площадную брань. Борис Валентинович поморщился и занавесил окно.
Над участком разгорался болезненно-алый закат. Мазал по наспех насыпанному щебню, усиливал красноту флагов и галстуков, отражался в самоцветах мозаики. Борис Валентинович повернулся было с вечерним разговором к горнисту Павке, но увидел лишь вздернутый нос знаменосца Петро. Пробежался глазами по аллее: горнист стоял почти у самой калитки, как стражник, голубятник развернулся к лесу, а барабанщицы, казалось, и след простыл. "Вот это уработался", - покачал головой Борис Валентинович и засмеялся.
Последние лучи солнца заскользили по статуям, задерживаясь на глазах и в уголках ртов, играя языками на галстуках, стекая с пальцев.
Птица кричала всю ночь, будто разговаривала с собой, на два голоса: "кьяаа кьяаа" потоньше, "кьяааааа" напевнее.

[Снайпер]

Борис Валентинович проворочался до утра. Проснулся разбитым - даже Женя и Женечка не обрадовали, даже синяя смальта не улучшила настроение. По крыше и пионерской братии стучал дождь. Борис Валентинович нехотя вышел на крыльцо, проверить почту было сегодня планом максимум.
Но на верхней ступени у половичка лежало что-то отвратительное.
Оно было бесформенным, будто ожиревший имбирный человечек, с взглядом Плотника и ухмылкой осатаневшей игрушки. Первым желанием было отшатнуться, вторым - удостовериться, что никто не услышал твой вскрик, третьим - рассмотреть повнимательнее.
Урод был глиняный и, хотя глаза его были выдавлены пальцами, смеялся полным ртом разнокалиберных камешков. В голову воткнули десятки заостренных веток, в левом боку свернулись гнилые листья. Обрывок замызганного бинта заменил пионерский галстук, в оплывшей руке вместо горна он держал осиновый сук. Вокруг этого самолепного святого Себастьяна ровным кругом разложили поганки и рядовки.
Захлебнувшись гневом и страхом, Борис Валентинович пяткой вдавил урода в крыльцо и топтал его так долго, что заболела стопа. Грибы он брезгливо подобрал и выбросил, половик тщательно вымыл, еще и подмел вокруг. Убедившись, что от мерзкого сувенира не осталось и следа, он огляделся. Кто мог сотворить такую гадость? Наверняка кто-то сейчас хихикал, наблюдая за бешенством соседа, и считал это отличной шуткой. Вчерашний молодой хам был очень похож на любителя подобного юмора, но его окна демонстрировали безлюдные комнаты. Неужели так долго спит, что пропустили спектакль? А может, это чьи-то внуки залезли ночью, но как он мог их не услышать?
Борис Валентинович надел выходной пиджак и пошел по соседям. Многие удивлялись, видя незнакомца, некоторые радовались ответному визиту, в двух домах ему не ответили, а в самом отдаленном его облаяла собака. "Эх, барбос, увидишь негодяев с уродом - кусай не думая. Только грибы не ешь". Участки Зарембы и Петровых выглядели запущенными, будто хозяева давно не заглядывали, но с Владимиром они на днях у магазина здоровались.
"Ты, никак, ищешь каво?" - спросила Марьяна Никитична, поворачиваясь на звук шагов.
Борис Валентинович хотел отшутиться, но морщинистое лицо старушки было таким знакомым и таким отзывчиво-добрым, несмотря на белые слепые глаза, что он рассказал все: и про далекий мир искусства, и про пионерскую аллею, и про дурную шутку. Марьяна Никитична кивала, а сама усадила взволнованного соседа в тенек и дала студеной воды. Руки его дрожали так же сильно, как и голос, но отказываться было нельзя: это означало нанести хозяйке смертельную обиду. Борис Валентинович расстегнул верхнюю пуговицу рубашки, чего не позволял себе никогда, и жадно пил. Воду Марьяна Никитична, сколько он помнил, держала в ведре с серебряной монеткой на дне, и угощала ею из серебряной же кружки, наверняка поэтому нигде не доводилось ему пить воды вкуснее.
А пока он успокаивался, Марьяна Никитична говорила, мол, никого не слышала она, и никакая живность не потревожилась, не было никаких хулиганов в Абрикосовке ночью. "Но кто же тогда?...", - начал было Борис Валентинович, но она лишь головой помотала: "Не свои урода тебе подложили".
Настроение искать виновных почти пропало и сменилось растерянностью. Несколько человек из тех, к кому он не заходил, шумело у выезда из деревни, и им явно было не до расспросов о глиняных куклах. "Неужели еще и грозу какую проворонил, что размыло все, - усмехнулся Борис Валентинович. - Старею, скоро кусок стены вынесут, а я и не услышу". Но оказалось, что дорога не просто в плохом состоянии или перекрыта: ее не было вовсе. Вместо нее до самого горизонта тянулось поле диких хризантем, среди которых терялась тропинка.
Борис Валентинович вернулся домой.
"Что-то все идет наперекосяк, - говорил он невесть как взявшейся у крыльца Наталке. - Кажется, совсем я уже плох".
- Кьяаа-аа-аа, - засмеялась за спиной птица.
- Я тебя!...
Но та даже не испугалась. Смешно наклонив голову, смотрела в лицо, и лишь спустя пару минут неспешно попрыгала прочь.

Борису Валентиновичу не спалось. Он то и дело подходил к окну спальни и до боли в глазах осматривал двор. Аллея пионеров мягко подсвечивалась, будто отражая от скульптур тусклый свет спальни.
Наконец, Борис Валентинович погасил ночник, но от окна не отошел. С гордостью и умилением он смотрел на участок. Подростком он ненавидел этот стереотипный клочок земли, во взрослом возрасте избегал его, а в старости сделал его своим главным творением. В груди что-то сладко щемило, наверное, это и называлось счастьем.
Ночь была удивительно тихой, даже птица молчала, но вдруг Борису Валентиновичу почудилось шевеление у мозаики - негромкий шорох, а потом будто тень мелькнула. "Да что ты мог рассмотреть там в темноте, - говорил вслух Борис Валентинович, пока бежал вниз по лестнице и надевал тапки - Привиделось же не спавши".
Оружия в доме не было, но появиться на улице в домашней одежде уже было достаточно безрассудно.
"Я вам покажу!", - собирался было закричать Борис Валентинович, но не смог.
Дверной проем освещал лишь небольшой фрагмент аллеи - и на ней не было ни одного пионера. Он выскочил на дорожку, и дверь позади с грохотом сорвали с петель.
В желтом свете лампы обступившие пионеры были наполнены светом, как тот самый Плотник. Статуи смыкали кольцо, передвигаясь прямо на тумбах, как шахматные фигурки, их белые глаза без зрачков и век смотрели куда-то над головой Бориса Валентиновича. Горнист сделал выпад вперед, и Борис Валентинович упал на спину. "Шах королю", - подумал он с горечью, глядя в звездное, пахнущее абрикосами и морем небо.
Первый комок глины прилетел прямо в лицо, второй упал на запястье холодной кляксой. Твердая ладонь надавила на губы, Борис Валентинович вскрикнул от боли, и в рот посыпались мелкие камешки. Он закашлялся, но было уже не подняться.
"На улице чудовище, пап", - булькал Павка, пока гипсовые руки обмазывали тело грязной глиной и ветками. Борис Валентинович отчаянно вертел головой, но скульптуры тянули за волосы и кормили тиной, гнилой рыбой и ракушками.
"Оно схватиббллло меня за ноги!" - кричал Павка.
Пальцы были переломаны, камни во рту смешались с зубами и кровью, проткнутые глаза жгло до самого затылка, и с каждой секундой становилось все меньше неба. Слух играл с ним: голос Павки доносился, казалось, со дна водоема: "Мне быблллл так хололллллдно". "Я знаю, сынок, я знаю, - подумал Борис Валентинович и выдохнул в последний раз: – Мат королю».

Утром по гигантскому глиняному уроду прыгала птица.
- А здесь живет Борис Валентинович, любитель всего советского, - щебетала соседка из дома 5Б. - Обязательно зайдите к нему, у него настоящий музей, вам понравится! А какие фигурки он на участке поставил - с ума сойти!
- Кьяа, - согласилась галка. Она взлетела, выклевала красный самоцвет из мозаики и улетела из Абрикосовки навсегда.

[Снайпер]

11. Сестры

Шиповник расцвёл как-то особенно ярко, крупными белыми и розовыми цветами - то ли тёплая зима пошла ему на пользу, то ли ещё что-то. В садоводстве Лена не разбиралась никогда, да и не стремилась – она бы и дачу продала, но кому нужна половина дома с заросшим колючими кустами участком; она бы, наверное, и от шиповника избавилась, он лез колючими ветками в окна первого этажа, делал небольшой участок визуально ещё меньше, но мама когда-то очень любила этих разросшихся колючих монстров, а следом за мамой полюбила прятаться в тени сплетённых веток и кошка Лиска. К тому же, Маринка вырубила на своём участке всё живое, превратив его в подобие военного полигона, по которому с дикими криками носилась орда лениных племянников, будь у неё также, дело, наверняка, не ограничивалось бы залетающими через забор воланами и мячами – орда носилась бы по двум участкам сразу.

***
Дом с участком достался сёстрам поровну три года назад, и даже воспоминания о беззаботных летних деньках, проведённых здесь в детстве, не остановили скандала.

– Детей буду летом вывозить, – сказала Марина, – чего им в городе сидеть? А здесь воздух, лес рядом, озеро, да и участке места полно.

– Продать надо, – покачала головой Лена, – сама понимаешь, место удобное, дом в хорошем состоянии. Дачники с руками оторвут. А деньги поделим, у меня как раз приличная сумма для первого взноса будет, надоело по съемным мотаться.

– Хорошо придумала! Тебе, значит, квартиру, а мне всё лето с детьми в городе сидеть? Нет уж, ничего я продавать не стану, заработаешь себе ещё на первый взнос!

– Сама в жизни ни копейки не заработала, а решила советы раздавать, у тебя муж, и квартирой обеспечил, и работает, а я одна!

– С кошкой, – хмыкнула Марина, – удивительно, что только с одной.

– Моя Лиска хотя бы воспитанная и не орёт почём зря!

На крики сбежались испуганные маринкины дети и заголосили не хуже матери, потом возник Денис и увёл куда-то зарёванную жену. Лена осталась в комнате с хлюпающими носами племянниками и желанием завыть громче сестры.

Дом в итоге поделили, поделили и участок, к старому входу с резной калиткой и заедающим замком добавили новый, простой и практичный – чтобы дети не мучались, по маринкиной половине прошлись рабочие, выкорчевавшие кусты и пни, а следом Денис с газонокосилкой, ленина часть осталась нетронутой.

Легче, впрочем, не стало. Лена приезжала на дачу редко, но каждый раз обнаруживала поломанные ветки кустов шиповника – «волан через забор перелетел», исцарапанных племянников – «ну мы пытались его достать», недовольную физиономию сестры – «ты можешь уже что-то сделать со своим ботаническим садом». Сами визиты были не лучше, начинались с утреннего громкого «кис-кис-кис» под окном, продолжались шипением Лиски и воплями очередного поцарапанного племянника и заканчивались «да уйми ты уже своего монстра» от сестры.

***
Марина позвонила неожиданно, накануне майских.

– Денис детей к своим везёт. А нам бы встретиться, на даче крыша протекать стала. Надо прикинуть, что и как с ней делать. Крыша-то общая, да и вообще...

Что там «вообще» Лена узнавать не стала, крыша – так крыша, действительно общая, не хватало, чтоб во время летних дождей затопило чердак.

– Съездим, на пару дней, дальше у меня планы, – то, что планы включали в себя исключительно просмотр любимых сериалов с мурлычущей Лиской под боком, уточнять не стала, с сестры сталось бы снова ехидничать о неминуемом росте популяции лениных кошек.

На дачу приехали с утра, одна, отправив детей с мужем в соседнюю область, другая, оставив кошку с инструкциями проверенной соседке, молча переглянулись и разошлись каждая в свой вход – на разговоры не тянуло, стоило проверить дом после длительного отсутствия, выдохнуть, расслабиться после утомительной недели, а беседу можно отложить и на завтра.

***
Утро встретило ярким распустившемся шиповником, Лена даже подумала, что не зря отказалась от вырубки кустов – пусть и дальше цветёт, только забор надо будет построить повыше, чтобы ни мячей, ни воланов, ни поцарапанных детей.
Решила, что стоит сходить прогуляться, заодно и обдумать предстоящий разговор, чтоб не сорваться на очередной скандал и договориться. Потянула за ручку калитки, та привычно скрипнула.

За калиткой почему-то оказался маринкин полигон, ровная чуть влажная земля, пара луж, старый сдувшийся футбольный мяч у одной из них. Тряхнула головой – наваждение какое-то, снова открыла калитку и шагнула обратно.
С другой стороны калитки снова был тот же полигон, даже мяч лежал на том же месте с вмятиной на том же боку.
Калитка была своя, и выходила она с утра к своему привычному шиповнику, да и калитка сестры виднелась рядом. Прошла ещё несколько раз – снова и снова безрезультатно, одна и та же голая земля, лужи, брошенный мяч. Неподалёку хлопнула другая калитка, а следом раздался удивлённый возглас Марины.

– Что ж такое? Опять эти колючки! – видимо, и она через свой вход попала на чужой участок. - Лена, ты в доме, зайду?

– Я у тебя! Не понимаю, что тут творится, не могу попасть к себе, и на улицу не могу.

Соседняя калитка снова открылась и захлопнулась.

– Я всё время к тебе захожу, – в голосе сестры чувствовалась лёгкая истерика, – хожу от тебя к тебе. И кусты твои растут!

– Чего бы им не расти, если по ним дети не прыгают! И растут, и цветут, не то что у тебя!

– Ты не поняла, они растут на глазах, в высоту и в ширь, они тут везде!

По забору между участками медленно ползла колючая ветка, от неё отделялись веточки потоньше и проползали на пустой участок. По внешнему забору тоже расползалась колючая изгородь, вспыхивая тут и там белыми и розовыми цветами. Шиповник рос, и рос всё быстрее и быстрее, разрастаясь с каждым новым открытием калитки, заполняя собой всё вокруг, острый шип проткнул мяч, и тот окончательно сдулся.

За ожившей стеной забора послышался плач сестры.

– Это потому что мы всё время ссоримся! Говорила же мама – «Вы сёстры, разбирайтесь», а мы не разбираемся, а...

Шиповник плотно оплёл оба забора, и внешний, и внутренний, и теперь тянулся тонкими и колючими веточками вверх. На фоне ярко-голубого неба извитые линии, двигающиеся навстречу друг другу казались даже красивыми, до тех пор, пока их было несколько. Но они тянулись друг к другу, сплетались, и голубого становилось всё меньше, и солнечный свет гас, путаясь в сплетениях ветвей, листьев и цветов.

Лена отошла от калитки, потрогала заросший забор – ветки казались неожиданно крепкими, может – ухватиться и перелезть, ну, руки поранятся, но всё лучше, чем застрять без возможности выхода? Ветка от прикосновения обломалась легко, а на её месте тут же ещё плотнее выросли новые. Острые шипы впились в ладонь, на землю упала пара капель крови, а шиповник распустился парой алых цветов.

– Лееен, – голос сестры звучал тише и глуше, – ты там как?

– Через забор хотела. Не получается.

– А он поэтому опять растёт. Лен, не надо его трогать. Нам договориться надо, начать жить нормально, не ссориться по каждому поводу. Я детям скажу, чтоб они аккуратнее были, чтоб не лазили к тебе, пока тебя нет, кошку твою не обижали...

– И что? Мы от этого отсюда выберемся что ли? Теперь уж ни кошки, ни детей, вообще никого.

– Не знаю. Вдруг получится? Не просто же так твой шиповник разросся...

Может, и не просто так. Может, и права была Марина – колючие ветки разрослись как обиды и ссоры, мелкие пакости в детстве и скандалы, убрать их – и шиповник вернётся на место. Только вот как их убрать?
Почему-то все прежние обиды вспоминались с новой силой – от любимой сломанной куклы, от стащенной украдкой помады (и ведь совсем не шёл Марине розовый, и отлично она это знала), до свадьбы, где после третьего бокала Марина громко шептала подруге, что уж Ленке-то точно своей свадьбы не видать, до маминого «понимаешь, у Марины дети, ей моя помощь нужнее», до сопливых племянников, ломающих шиповник и пугающих Лиску.
А с другой стороны – ну не сидеть же в шиповнике как Спящая красавица? Как там будет Лиска без любимой хозяйки? А орда племянников без матери с пузырьком зелёнки наготове? Да, ругались всю жизнь, но ничего непоправимого не сделали. Может, и правда, стоит начать по-новому, может, мамин любимый шиповник действительно даёт шанс?

– Эй! Марин, не заросла там ещё?

– Пока нет, – сестра нервно усмехнулась в ответ, – он не двигается.

– Давай забор уберём? Твои с него на кусты прыгать не будут – меньше колючек из них доставать. И в гости пусть заходят – надо же с племянниками знакомиться, Лиска у меня дружелюбная, если не хватать без предупреждения.

Шиповник замер и не шевелился, сверху еле-еле виднелась сеточка голубого неба.

– Соберёмся вместе в конце праздников, смету на крышу прикинем. Самим жить или продавать, а крыша же всё равно нужна хорошая?

В полумраке сплетённых веток ярко вспыхивали распустившиеся цветы. Белые. Красные. Розовые.

[Снайпер]

12. Пугало

Дом выглядит хуже, чем в твоих воспоминаниях. Весь какой-то маленький, приземистый, темные стены — светлые черточки птичьего помета на старом пугале во дворе. Ты морщишься и думаешь — возможно, еще недостаточно чистящих средств захватил в супермаркете на выезде из города. Баба Нюра держала домик в гораздо более приличном виде, но с тех пор сюда ездили только родители. Она, вообще хорошая была, баба Нюра, пироги пекла с вишнями, сладкие. У соседей брала, кажется, самой ей уже не хватало сил ухаживать за садом. Радовалась так когда отец привозил тебя, неизменно встречала у старой железной калитки, неизменно же сидела на крыльце, подперев сухим кулачком щеку пока отец учил тебя работать с деревом. Доживала.

Прошлое всколыхивается сладковатым маревом, ты и сам не знаешь почему, да? Давно не приезжал, а теперь вот собрался, да? Чувствуешь какую-то глупую ностальгию, хотя на деле ты сюда попросту сбежал из шумной двушки на Ленина, в которой теперь стало слишком невыносимо. Родители воркуют над новорожденными близнецами, а те еще долго будут слишком мелкими, чтоб понимать, что старшему братику надо готовиться к сессии. К тому же, они словно подстегивают друг друга — стоит одному начать плакать, так второй тут же подхватывает. Мама уже похожа на оживший труп, в косяки не вписывается видимо только потому, что вы тут уже лет десять живете. Хотя, наверное, через пару лет с ними будет здорово проводить время. Ты привычно уже думаешь о том, с чего вдруг им приспичило завести еще детей, проходясь по дому и открывая окна. Душновато и пылью пахнет, убираться нет воодушевления, но ведь помимо учебы была еще надежда зазвать сюда подругу и побыть наконец наедине. Весенние сумерки, потрескивание костра, одуряющий запах акации, ну какая девушка тут устоит? Но дом, конечно, нужно подготовить, в грязищу она не приедет.

Уборка займет весь остаток дня, к тому же к вечеру похолодает и стоит заранее протопить дом. Ты чистишь старую грубу, разжигаешь в ней огонь, а потом рисуешь шестипалую лапу сажей на заборе, с каким то дурацким весельем думая, как через неделю напугаешь подругу таинственным рассказом о ее происхождении. Надо бы что-то помистичней придумать! Лезешь по рассохшейся деревянной стремянке на чердак в надежде найти там какие-нибудь тряпки и зависаешь на добрых полчаса, найдя пакет со старыми вещами родителей. Ты помнишь, как тебе в детстве не нравился этот свитер из-за слишком тугой горловины и помнишь как мама, натягивая его на тебя, шутила что с такой большой башкой ты просто обязан учиться на отлично. Тогда ты злился на то, что от этой головы одни проблемы — и свитер, и требования родителей, а сейчас с твоих рук на тебя смотрит пластиковыми глазами собака и ты думаешь, что, в общем-то, это были неплохие времена. Улыбаешься сам себе, решительно хватаешь одежду и идешь восстанавливать еще одну важную деталь этого домика.

Пугало. В свое время ты сделал голову отцу в попытках убедить его, что огород без пугала  — это глупо, и в итоге вы смастерили его вдвоем. Оно кривовато, ведь это десятилетний ты подбирал палки и забивал гвозди, но все равно это  — самая первая вещь которой ты действительно гордился. Надеваешь на него тот самый свитер, с собакой, старую отцовскую куртку и треники и идешь, наконец, убираться. К вечеру удается более-менее разгрести хаос, да и дом прогревается, так что ты даже рад, что приехал. К тому же, за день удалось переброситься через забор парой слов с Виктором Ивановичем — соседом-охотником и тот уверил тебя, что в поселке все тихо и спокойно. Ужинаешь на крыльце, любуясь закатом и мимоходом думаешь, что было бы забавно сплести пугалу венок, а то в сумерках оно выглядит мрачновато. Даже встаешь и проходишься по двору, но ничего не находишь, а в лес идти темно, так что просто проверяешь калитку и идешь в дом.

Утром встаешь немного помятым. Старые пружины дивана полночи впивались тебе в спину и бока, да и зачитался ты вчера, сам не заметил, как время пролетело. Завтракаешь спокойно и решаешь сперва-таки пройтись до леса, а потом уже садиться за учебники. Выходишь во двор все еще позёвывая, наощупь пытаешься закрыть дверь и чувствуешь как твои пальцы попадают во что-то мокрое. Удивленно подносишь руку к глазам, потом оглядываешь двор… Твою ж мать! Все вокруг измазано в чем-то, и когда ты натыкаешься взглядом на валяющиеся птичьи перья и трупики воробьев становится очевидно, что это кровь. Тебе становится противно, но еще больше ты злишься на то, что все вчерашние труды впустую. К тому же кто-то спер твоё пугало!

Впрочем, очень быстро оказывается, что неизвестные злоумышленники просто зачем-то переставили его за забор, вот блин, еще и калитку сломали! Мимоходом удивляешься, как же ты не услышал ее грохот ночью, но раздражение перекрывает все другие эмоции. Ты подходишь к пугалу с намерением его забрать и поставить на место и замираешь. На тебя смотрят десятки пластиковых глаз с тыквенного лица, а на шее висит ожерелье из птичьих голов. К тому же, это пальто ты не видел, и по налипшему на него пуху и буроватых потеках создается впечатление, что всех этих птиц убивали прямо в нем. А потом надели на пугало, да. Кому это вообще могло понадобиться, не Виктору Ивановичу же, он хоть и мрачный, но спокойный и серьезный мужик. Ты оглядываешься по сторонам и замечаешь что даже твоя машина вся изгваздана, и калитка, и стены дома, и вон на окно брызнуло, а уж что творится на дорожке! Ты чувствуешь, как сбоку на твое плечо что-то падает и передергиваешься от испуга и омерзения, это откуда на тебя мог упасть очередной воробьиный трупик?

Выскакиваешь на поселковую улицу в твердом намерении найти психа который это все устроил и заставить его как минимум убрать, но вокруг спокойно. Из двора на другом конце улицы несется звонкое “Раз-два, три-четыре, а теперь в другую сторону, раз-два”. Это Екатерина Владимировна, бывшая учительница физкультуры уже зарядку устроила, и ты направляешься к ней, чтоб выяснить, не знает ли она кто бы мог заняться такой ерундой. Подходя к ее дому, ты постепенно успокаиваешься и уверяешься в том, что это просто дурацкая шутка. Заглядываешь через забор, здороваешься, а она смотрит на тебя улыбаясь и чуть обеспокоенно:
- Ой, здравствуй, Тимошка, что недовольный такой, случилось что-то?

[Снайпер]

13. Охотник

Весна – это желтые звезды мать-и-мачехи среди прошлогодней мертвой травы. Это островки почти растаявшего снега – зернистого и острого, нестерпимо блестящего под солнечными лучами даже под налетом пыли. Это первые муравьи и мошки, это набухающие день ото дня почки, это упругие и упорные ростки новой травы. Весна – это подернутые нежной зеленой дымкой кроны деревьев и тяжелый, пряный запах согревающейся земли.

День за днем мы с Бьянкой ходим по лесу, впитывая в себя новую весну. Рыжая, похожая на ожившую медную молнию, легконогая Бьянка мелькает среди деревьев, время от времени подбегая и толкая носом ту мою руку, которая держит ружье. Я знаю, что она то и дело натыкается на пернатую дичь, но сейчас не сезон охоты, дичь бить нельзя ни по закону, ни по совести. Я, наверное, мог бы оставить дома ружье, чтобы не будоражить сеттера понапрасну, но за долгие годы службы сроднился с оружием, и без него чувствую себя лишенным зрения. Или слуха. Или ноги. Да и мало ли – вдруг в лес вернутся медведи, пропавшие лет тридцать назад. А что – угодья у нас прекрасные, ниша не занята – приходи и живи, косолапый.

Так что трое нас в лесу на прогулках – я, да мое ружье, да верный друг Бьянка. Дичаем с ней потихоньку, но ни она, ни я на такую жизнь не жалуемся. Спокойно тут, и столько жизни вокруг!

Сегодня с прогулки мы вернулись рано. Начало мая – время вспомнить боевых товарищей. Стол накрыт для одного, но память надежно хранит дорогих людей, и кажется мне, что за столом не я один выпиваю третью рюмку стоя и одним махом.
Не дело это – пить в одиночку, но свою норму я давно выучил, Бьянка накормлена, и боевые друзья незримо ждут за столом.

***
Утро встречает меня тишиной. Не слышно Бьянки – ни сонного сопения, ни цокота собачьих когтей по полу, ни укоризненных вздохов. Обхожу дом, осматриваю участок. Собаки нет. Не могла она уйти со двора, не пойдет обученная собака по чужим дворам, пока хозяин спит. Может сманил кто?

Одеваюсь, беру ружье. Этот друг еще со мной, и то хлеб. Иду искать Бьянку по дворам, и не узнаю деревни. Всегда распахнутые или небрежно прикрытые калитки надежно затворены, занавешены окна в домах. На стук и зов никто не отвечает. Тишина и легкое ощущение заброшенности преследуют меня, пока я обхожу дворы и зову Бьянку. Вот, например, соседи. Когда их участок весь успел плющом зарасти? Вроде детей с участка они увезли поздней осенью, и двор их был чист и ухожен. Плющ не растет зимой. Или те, с детьми, с другого дома? Не могу вспомнить, неожиданная тишина путает мысли.
Наконец нахожу открытый двор. Сколько раз ни заходил к одинокой бабке – у нее всегда калитка нараспашку и у прохода  ведро с колодезной водой да кружка для ребятишек стоит. Вот и сегодня – калитка открыта, ведро со свежей водой (холодная какая, аж зубы заломило!) на месте, а самой бабульки нет.

Не стал я к ней в дом стучаться – умылся из того же ведра, ружье перехватил поудобнее, да в лес отправился. Куда еще охотничьей собаке идти, если не туда? Измаялась, бедолага, со мной. Дичи море, а трогать не моги.

***
Долго я по лесу Бьянку кликал – не отзывается. И чем дольше не откликается, тем больше тревога нарастает – где ж это видано, чтобы пес родной, обученный, не раз и не два испытанный, от хозяина убегал? Давно уже и алкоголь весь выветрился, и ноги гудеть начали, и ружье потяжелело, а я все собаку найти не могу. Да и сколько ж я уже по лесу верст отмерить успел?

Да не много и успел. Знаю я эти места, хорошо знаю. Кругами хожу, эвона как. Так занят был поисками, что не заметил, как меня чертов леший за нос водить начал. Ну, есть у меня и на него управа! Как бабка учила? Через левое плечо поплевать надо. И заговорить нечисть лесную, заболтать, на то и поговорки имеются.

 «Дидку Лешак, явись не серым волком, не черным вороном, не елью жаровою, покажись…»

А каким, собственно? И к чему мне его светлый лик нужен?

«Поди от меня, несчастный, на мхи, на болота, на гнилую колоду.
Там тебе постель послана, изголовье высокое, перина пуховая - там тебе спать, а моего не видать!»

Разбежался Леший туда «подить», как же. Ни начала, ни конца у этого заговора нет.

«Не я тебя гоню, гонит тебя Христос и святой Лука, гонят тебя огнем, пламенем, железным прутом.»

Тут совсем смешно. Ни креста на мне, ни знакомства со столь уважаемыми в лесу людьми.

Пока я бабкины заговоры вспоминал и посмеивался, под ногами и хлюпать начало. Откуда? Болота осушены даже раньше, чем последнего медведя в этих краях видали. Снег сошел уже, а почва легкая, песчаная, вода долго не стоит.

***
Нутряное, мерзкое чувство начало овладевать мной. Ноги вымокли, сапоги нахватали воды. Штаны у колен мерзко прилипают к ноге и отлипают при каждом шаге. Ружье стало таким тяжелым, что я впервые за много лет стал ощущать его, как нечто инородное и мешающее. На руках повисли белые неопрятные клочья паутины. Оно и не мудрено – мёртвые нижние ветви елей так густо заросли ею, и такая она прочная, что приходится руками разрывать, снимать с пути рукавом, прежде чем идти дальше. Мысли стали настолько инертными, что я добрый час отшагал по старому ельнику, прежде чем осознал, что лес-то вокруг нашей деревни лиственный, с легкими светлыми сосновыми островами. Откуда же это болото и этот темный ельник? Куда же я забрел?

Странное ощущение все четче формируется – я в нашем лесу, я хожу вокруг деревни и должен видеть перед собой березы и нежный весенний подлесок, но никак не ту чавкающую мокрую землю и не те древние полугнилые ели, которые видят мои глаза.

В какой-то момент я останавливаюсь и любуюсь на особо старое дерево, стоящее чуть особняком от остальных. Опущенные старые лапы так разрослись, что за ними не видно ствола. Иголки конечно давно осыпались с погибших ветвей, но их заменил седой лишайник и паутина. Верхушка жива-живехонька – темно-зеленая, гордая, пронзающая собой яркое весеннее небо. Эх, мне б туда – наверх, к свету и свежему ветру. Тут, внизу, совсем темно и неуютно.

Пока я любовался елью, удалось вспомнить еще одно средство от лешачиного морока. Тулуп наизнанку – наивернейшее средство!

Ель очень уж удобно свои лапы раскинула. Да и крепкие они еще, даром, что давно мертвы. Вешаю ружье на сухую ветвь, споро скидываю с себя куртку и выворачиваю рукава. Краем глаза отмечаю легкое движение, и все внутри обмирает от внезапно возникшей в голове последней заповеди.

«Железа из рук не выпусти!»

На месте ели стоит длинный и худой старик. Он настолько стар, что кожа его потемнела от времени, посерела, пошла глубокими морщинами. Словно кора старого дерева его кожа. Словно паутина – облако легких длинных волос. Смотрю на лицо старика, и в сплетениях морщин отыскиваю наконец его глаза. Веки прихвачены, сшиты грубой нитью, и такой же нитью запечатан рот старика – бледный, почти безгубый.

Он держит в сухих руках за ремень мое ружье, и ружье потихоньку тонет в холодной болотной воде. Я смотрю на лицо старика, на его волосы, изо всех сил стараюсь не опустить взгляда, ибо что-то внутри меня криком кричит, надрывается.

«Не смотри вниз! Не смотри!»

Старик пытается открыть рот, но нить держит крепко. И тогда, тогда между бледных изуродованных губ показывается и тут же прячется кончик языка. Он такой яркий, такой настоящий! Змеиный узкий язык стремительно показывается вновь, на этот раз достигая подбородка. Я не могу не следить за ним, он слишком живой и чужеродный среди окружающей нас стылости, и когда язык появляется в третий раз, я вновь провожаю его взглядом.

Трепещущий язык опускается ниже лица, ниже редкой бороды старика. Он касается тела и мгновенно взвивается наверх, а на груди, прямо сквозь складки истлевшего тулупа, просыпается глаз.

Бледно-зеленый, словно лишайник, огромный глаз неотрывно смотрит на меня, и я понимаю, что пропал. Целиком и полностью пропал, попался в лапы Одноглазого, и нет мне больше спасения. Все, что мне остается – это перевести мой взгляд еще ниже, на живот старика. Туда, где искривляется в муке нетерпения полногубый красный рот. Где жадно и алчно облизывает острые белые зубки мясистый язык.

[Снайпер]

14. Фотограф

Есть два вида мерзости: мерзость, которую мы стараемся не замечать, и мерзость, которую нас заставляют считать красивой. Вторая опасней, чем первая. Первая – это плевки, не попавшие в серую в стиле «советский ампир» урну, оставленные рядом с урной бутылки из-под пива, волны хаоса, попытка почувствовать себя опасным.
Второй вид мерзости – это ядовито-жёлтое здание вокзала с ступенями «под мрамор», которые зимой накрываются старым паласом, чтобы пассажиры не пероломали себе ноги. В соседнем посёлке здание станции построили из красного кирпича – получилось скромно и со вкусом, как в небольшом европейском городке. Местный мэр выстроил вместо пригородного вокзала своё понимание «дворца как у бохатых». И это уродское сооружение, которое должно было вызывать чувство благоговения «ведь не украл, не в карман положил», убивало в горожанах нечто гораздо более важное – понятие красоты. Они терялись, как слепые котята, не понимая, что есть хорошо, стремясь покупать дорогие вещи, потеряв понятие о том, чего же они хотят, как же выглядит их собственная мечта.
Я приезжал на этот вокзал все пять лет с момента покупки дачи, только теперь я мог проехать мимо. Машина помогает видеть мир, будто на экране монитора, как кинофильм, который можно переключить. Мир вокруг ещё ободран, зелень только-только начинает заполнять деревья, чтобы летом пышной пеной заслонить страшненькие дома, а осенью уйти, оставив мир размытым дождями дорогам и серому небу.
Но сейчас небо чистое, на участке соседа прибавилось гипсовых горнистов и я, чуть наклонив голову, смотрю на сочетание белого на фоне ясного голубого. Ставлю машину прямо на участке. Меня всё обещают выселить по законам гор, вернее, по законам СНТ, обязывающего возделывать участок, но не то всё-таки не имеют права, не то слишком ленивы и равнодушны, чтобы связываться со мной.
В доме раскрываю картонные коробки, достаю лампы и прожекторы. Смахиваю пыль с гроба, открываю окна, чтобы проветрить, запускаю робот-пылесос, дом наполняется деловитым гудением. Пока развешиваю сине-фиолетовые занавеси, прижимаю ухом к левому плечу телефон и слушаю череду пустых неотвечающих гудков.
За все годы никто зимой домик не вскрывал, на осветительные приборы не покушался. Может, потому, что я их не прячу, они в коробках прямо на полу большой комнаты, потому никто и представить не может, что их общая стоимость тысяч триста. Может, гроб отпугивает грабителей, ничто так не пугает людей, как напоминание о смерти.

- Однако же, какой колёр, Аркадий Антонович, - Лепадский повернулся на пятках и не в силах найти иного эпитета, повторил – экий мастерский колёр!
Филиппов лишь слегка наклонил голову, был наклон этот столь неявен, что и не сказать было не то соглашается он с Лепадским, не то упала на его густые тёмные брови волнистая прядка от того, что прошёл по сцене невидимый ветер.
- Аж жуть пробирает, Аркадий Антонович, - Лепадский хихикнул своим глубоким, поставленным голосом, сделал несколько шагов и поднял руку мальчика с завязанными глазами. Рука легко поднялась, лишь тихонько скрипнули шестерёнки внутри. – Это же, Аркадий Антонович, до чего же на человека похоже. Не боитесь, голубчик? Кабы Господь это за вызов примет, так вы работу Его делаете?
Казалось, слова эти задели мастера-декоратора.
- Не сторонник я, Яков Эдуардович, всяких новых прометеев. Ведь в чём этот их вызов заключён? Создать нового человека без посредства способов, данных свыше. Получают они бледную копию, коей и распорядиться не знают как, сим и не знают, как для своего создания сделать мир. Это вызов? Это слабая копия чужого, глупость внутри себя. Вот играете вы роли, разве роли эти – вызов Божественному? Коль создаёте вы копию человека,  так и вселенную создайте этому человеку. Самое верное дело человеку – создавать миры. Вот говорят, что пугают куклы мои, пугают тому лучше, что с людьми схожи, но не совсем, искусственное всегда есть в них что-то.
Флиппов сделал шаг к кукле танцовщицы с остановившимся, испуганным взором. Какое-то шевеление в глубине сцены привлекло его внимание, но Лепадский сделал шаг в сторону и будто случайно загородил декоратору обзор.
- Так и говорю я, Яков Эдуардович, искусственное и есть для человека самое естественное. Могут ли плотины сами по себе образовываться? Искусственное оно. Но ведь для бобра  строить плотину – естественно. Естественно для человека создавать миры да населять их созданиями. Не вызов это, а лишь покорность…

Недавно, пока обрабатывал фото (взял заказ), смотрел подкаст какого-то издательства, где девчонки пугали друг друга страшными историями. Одна говорила, что очень боится, когда в книгах или когда представляет себе, что мертвецы подходят и смотрят. Остальные стали соглашаться.
Привидения ещё в детстве казались мне чем-то успокаивающим. Ничто так, как привидение, не утверждает торжества жизни. Смерть не заканчивает жизнь, если кто-то может возвращаться. Мне хотелось написать комментарий к видео: «Вы все тоже станете мертвяками. Бояться мертвецов, это всё равно, что бояться взросления и пугаться момента совершеннолетия». Иногда я не понимаю этого. Это я сделан из другого теста? Или просто я слишком глубоко впитал в себя постсоветскость и мне намного страшнее загробного мира, полное исчезновение? Как-то мне сказали, что все эти мысли у меня от того, что я рыжий и у меня нет души. Волосы у меня каштановые, но если выгорят на солнце, с определённой долей фантазии можно назвать их рыжими. Мне представляется такая «Матрица», души спят в резервуарах, дожидаясь пробуждения, а бездушные – такие клоны агента Смита. Быть без души – это значит и быть всей Матрицей, всем миром разом.
Маринке дозвониться не удалось. Первый раз никто не отвечал. Второй раз абонент был недоступен. Третий раз я попал на разговор пьяных парня и девушки, постоянно перемежающийся громкими взрывами хохотами. Тогда я позвонил Коляну, две недели назад Маринка встречалась именно с ним. Кто-то взял трубку, телефон, видимо, был в кармане чьих-то брюк, разговоры, не то звуки ссоры, не то секса. Телефон отключился и абонент тоже стал недоступен.
Я присел на подоконник, глядя на сгущающие сумерки, понимая, что Маринка уже скорее всего не приедет. Мозгов у Маринки не было по факту заводского брака при выпуске с фабрики. Других моделей, в принципе, у меня и не бывало. Мало кто согласится сниматься в гробу, на кладбище, да и с прочей макабрической экзотикой. Заказы у меня были всё больше зарубежные. Один заказ – и живи год. А если пока заказа нет, либо фото обрабатывай, либо пока снимай Маринку, либо Ульяну (у неё реально такое имя, в позапрошлом году сменила паспорт и теперь не Варвара, а Ульяна), чтобы на стоках продавать. Главное, чтобы с заказами не обломали, как три года назад.
Стоило плюнуть на всё и уехать в город. Но сам себя убедил тем, что незачем с моей неопытностью по ночным дорогам колесить. Принёс из машин фотоаппарат, оставлять в машине на ночь – страшно. Принёс пакет с продуктами, купил заранее, где-то в глубине души знал, что останусь. От запаха французского хлеба затошнило…
Долгов у меня оказалось миллиона на три, а заказ обещал принести миллионов пять. Всё отменили в сентябре. Я почувствовал… сперва ощутил что-то вроде тупости. Застыл, как щенок в свете фар. Потом побежал отдавать, продавать всё, что мог из техники. Пошёл по друзьям. Ещё и проценты были громадные, помню, что сам себя успокаивал, что из-за процентов всё равно бы барыша не было. Позанимал у друзей, отправил свои три калиброванных монитора Витьку на передержку, квартиру на полтора месяца сдал. Душа здесь нет, горячей воды тоже. Хотя можно греть электрочайник. Оплатил на ноуте безлимитный инет на два месяца, по итогу в кармане осталось 700 рублей. Конец сентября был тёплый, а октябрь ударил морозами. В доме до сих пор в щелях остатки газет 17-го года. В соседней деревне женщина пекла (а, может, и сейчас печёт) собственный хлеб. Звал я её тётей Олей, а она как-то созналась мне, что зовут её на самом деле Олимпиада Клавдиевна. За 50 рублей она мне, жалеючи, продавала по три хлеба. Туда 5 км, обратно 5 км. Я шёл туда и обратно и постоянно думал о картошке. Ни о чём другом, только о картошке. С июля оставалось всё то, к чему мы даже не прикоснулись во время дня рождения – пять больших пачек «Провансаля», килограмм семь репчатого лука, тридцать бутылок водки, которые привёз Витёк, хотя знал, что все мы будем пить шампанское.
В доме я постоянно завёртывался в одеяло. Это странно – то, что творится с тобой от холода. Ты будто застываешь, как гусеница зимой. Мозг оставался ровным. Ты уходишь за пределы. За пределы холода, пьянства, безумия. Почему-то я очень боялся зарасти бородой, у меня был набор одноразовых бритв, но при этом мне всякий раз казалось, что открывая новый станок, я сам у себя отнимаю будущее, потому пользовался тупыми, а потом добривал начисто свежими. Кожа быстро стала покрыта раздражением, порезами и прыщами.
Пальцы едва действовали, но я сворачивал всё новых и новых персонажей из пластилина. Они жили в гробу, я фотографировал их весь день. Их цивилизация развивалась, часто они пытались выбраться из гроба. По вечерам на ноуте с интернетом я слушал музыку. Средневековые люди не могли слушать музыку тогда, когда хотят. И смотрел фильмы.
Несколько раз я вставал по ночам, пользовался только подсветкой фотоаппарата, чтобы фотографировать их. Есть кое-что похуже, чем то, что твои создания могут ожить – хуже, если они не оживают. К концу месяца я всех их скатал в один большой пластилиновый шар, который до сих пор лежит у меня в спальне. Их личности, индивидуальности – всё вернулось туда, где и было создано – в глубины моей фантазии. Прах к праху.
Я мог бы спать в гробу. Знаю, что местные так обо мне и говорят. И я думал об этом. И, наверное, так было бы теплее. Но меня просто тошнило от неизъяснимой пошлости этой мысли.
По вечерам я разводил костёр прямо во дворе и грелся около него. Одеяло до сих пор пахнет костром. Наверное, потому я и люблю тут ночевать. Это снова вызов. Вызов, который легко преодолеть теперь, когда нет такого холода, есть еда и деньги.
На следующий год я в большой комнате установил фальшивую дверь с римским портиком. Такие делают на склепах, дверь в иной мир. Привидения – это свидетельства того, что эту дверь не запирают строго и, если тебе очень понадобится, ты сможешь выйти.

…Сам себе Филиппов не поверили и снова дёрнул входную дверь, лишь чтобы обнаружить, что и впрямь она заперта.
- Дворник! Дворник! – застучал Филиппов в двери.
Но театр позади него был пуст, да и снаружи не раздавалось ни звука. Филиппов развернулся и пошёл по коридору, полагая, что уж ожидает его где-то служащий, нервно потряхивающий ключами, ждущий строжайшего спроса за то, что случайно запер мастера-декоратора. Коридор привёл его в зрительный зал. Свечи были погашены, но над сценой приоткрыл кто-то люки, так что лунные лучи падали на любовно украшенную декоратором сцену.
Снова зашевелилось что-то на сцене. Филиппов кашлянул. Сердце глухо его стучало, но был в том быстром стуке не столько холод ужаса, сколько чувство столь тонкое, столь неявное, что сходно оно было с предвкушением…
Однако же, стояли его механические истуканы как прежде, двое карликов с серыми лицами, до того рассматривающие мастерское украшение сцены, обернулись к Филиппову…

Я проснулся от завывания ветра. Некоторое время лежал, завёрнутый в кокон одеяла, наслаждаясь стихией. Если за окном непогода, всегда можно прогулять и спать будешь полутра – и из-за того, что тебе разрешили прогулять, и из-за того, что из-за стихии уют всегда возрастает многократно. Дом скрипел так, будто его снесёт, это и прогнало сон. Надо встать и принимать на себя взрослые обязанности. Знать не знаю, что буду делать, чтобы мой домик не унесло ветром, чтобы пристукнуть какую пожилую леди-процентщицу в серебряных башмачках, но во время урагана надо делать вид, что и ты что-то делаешь.
Я спал в одежде, но майка у меня с короткими рукавами. Сквозь щели не бьёт ветер. А должен бить, я не утеплял дом и старые газеты революционного (плюс век) года не смогли бы его сдержать. Свет от фонаря на дороге падает на мой участок. Листья на деревьях не шевелятся. И на соседнем участке не шевелятся. Дом стонет, почти кричит от завываний ветра. Я приоткрываю окно и меня стукает об стену от порыва. Я упираюсь в раму, делаю рывок. Сзади шурх, шурх… Рама закрывается. Маленький робот-пылесос крутится у окна. Посолонь, приходит в голову слово. По солнцу, хотя солнца нет, есть только фонарь на улице, который бросает лучи на мой участок. Ветер стихает, а маленький чёрный пылесос с серебряными буквами продолжает усердно трудиться.
Я заглядываю в спальню. Пластилиновый шар на месте. Я беру фотоаппарат и сажусь около стены, чтобы смотреть, как трудолюбиво кружится маленький пылесос, блестя буквами xiaomi в свете фонаря. Иногда я включаю луч-подсветку фотоаппарата, потом выключаю. Сколько аккумулятора у пылесоса? Он работает много дольше. Я ни о чём не думаю. И чтобы было о чём думать, я дорассказываю себе одну из своих сказок.

…без своего импозантного седого парика Лепадский сразу стал стар, стало видно, что в глазах его красные прожилки, а лицо устало и беззащитно. Филиппов моргал, свет в гримёрной после театральной темноты вызывал в глазах его боль. Но мог он различить - на одном из карликов, том, на которого опирался Лепадский, было платье короля Лира, один был как дядя Ваня, третий – в вольтерьянском парике был почти неузнаваем…
- Да вот каждый же сыгран, каждый прожит, как вы говорили, Аркадий Антонович, жизнь их, вселенная целая… Сперва я им жизнь давал, а теперь они и мне…
И смотрел Филиппов на них, что сие было за зрелище! Все они, что живой, что остальные были корявы, слабы, призрачны. Но им, им было дано и зависть, чёрная, будто жижа болота, поднималась откуда-то из живота Филиппова, затопляла разум…

На пылесосе зажглась красная лампочка, он пискнул и остановился. В окно лился серый утренний свет. Всё тело затекло. Я с трудом встал, с трудом снял с себя одеяло. Нужен душ, душ, согреть электрочайник и помыться. Кончик языка гуляет по внешней стороне зубов, стараясь оценить степень налёта и запах изо рта. Одеяло – на кровать. Пластилиновый шар смять в ладонях, сделать плоским (так Земля стала плоской) – в задний карман брюк. Фотоаппарат на шею. Потом на улицу. Зачем? Наверное, спросить кого-то. Или нет. Пылесос остался в доме. Вернусь, взял пылесос. Похож на маленькую верную собачку.
Снова на улице. Какая-то девушка/женщина/девочка с сумрачным медведем в руках. Снова ясное небо. Полуголые деревья, не обретшие защиты листвы, тянут ветви-культи к небесам…

[Снайпер]

15. Медведь

Истошный писк парктроника вырывает из сонного оцепенения. Трава это, трава у дома, истеричка ты, а не машина. Её можно примять, там не будет сюрпризов в виде брёвен или ям. Бываю здесь наездами, но помню каждую кочку ещё с босоногого детства. Родная дача, островок спокойствия. Сюда не дозвонятся и не достучатся, ни одна сволочь не придёт и не дёрнет по поводу годового отчёта, какое счастье, что он сдан, господи, даже не верится.

Ключ под крыльцом, скрипучая входная дверь. Надо будет её смазать, да. Потом, всё потом. Сейчас застелить постельное, было же, где-то было. Пыль стереть… Чья это старая куртка? Не помню. Неважно, потом. Сейчас добраться до кровати и лечь. Дорога измотала. Выехать рано, до пробок, было неплохой идеей. Плохой идеей было не спать накануне. Постельное пахнет затхлым. Кто же хранит его зиму в закрытом шкафу, эх, балда. Запах мерзкий, мышиное дерьмо. Надо проветрить. Пока проветривается, посижу в кресле на веранде. Недолго, пять минуточек всего. Ну пятнадцать. Уже май, уже тепло, не продует, как бабушка всегда беспокоилась.

Но господи ты боже мой, какой же отвратительный запах. Такое ощущение, что он въелся под кожу. Подташнивает. Нет, надо пройтись. До родника. Там всегда чисто, и воздух как будто другой. Ступеньки к роднику скользят от утренней росы. Удивительно, прошла всего ничего, а отдышаться не могу, как будто марафон бежала. Наклоняюсь над родником, чтобы зачерпнуть воды, и вижу в отражении вздувшуюся щёку. Ну конечно же! Это зуб. Зуб болел накануне, как могла забыть? Надо его вынуть, и всё будет снова нормально. Расшатываю зуб, он выходит неожиданно легко. Второй. Третий. Передние немного жаль, но без них легче, уходит эта тупая боль. Смываю кровь родниковой водой, улыбаюсь своему беззубому отражению, и всё бы отлично, если бы не пила залпом холодную воду – аж задохнулась от неё, и до этого не могла отдышаться, а тут грудь как будто сдавило.

Это от неудобной позы, кажется, на сквозняке всё-таки задремала. Расправляю себя в кресле, сейчас, устроюсь поудобнее, ещё немножечко полежу-посижу. Задрогла немного. Надо взять плед, где-то точно был в доме. Старое ватное одеяло? Сойдёт. Беру его – неожиданно тяжёлое. Оно расползается в руках. Из него потоком льются тараканы, затапливают комнату, шуршат, разбегаются. Стряхиваю их со своих рук, подпрыгиваю, бью себя хаотично везде, чтобы стряхнуть с себя эту дрянь.

Дёрнувшись, ударяюсь рукой о какую-то балку на веранде. Прядь волос соскользнула, щекочет ключицу. Надо будет постричься, обязательно. Коротко, всегда мечтала. А чего тянуть? Может, у соседей по даче найдётся машинка для стрижки? Надо прямо сейчас пойти, потом ведь решимость пропадёт. Стою у их калитки, тётя Надя всегда её на вертушку закрывает, а тут нет.  Странно это. Стучу. Эй, есть кто дома? Есть кто живой? Дядя Саша в окно выглядывает, кивает – заходи, мол. Прохожу по галечной тропинке, поднимаюсь на крылечко. Дядь Саш, а машинка у вас есть для стрижки? Конечно, говорит. Садись, сам тебя постригу. Тороплюсь, чтобы не утратить решимость. Табуреточку он даёт низенькую, для ног. Падаю на неё тяжело, всем весом.  А голова остаётся в руках у дяди Саши, он её держит за волосы на затылке. Тела больше не чувствую, вот оно, лежит там, внизу, мешком. Наверно, сейчас всё кровью залью, зачем дяде Саше моя голова?

Затекло, всё затекло, не чувствую ни рук, ни ног. Не такое уж удобное это кресло, подлокотники впиваются в локти, тяжёлая колючесть по рукам разливается. Надо встать, размяться. Я прыгаю, машу руками – кажется, они сейчас отвалятся под собственным весом, но нет, не отваливаются. Когда я так делаю, Макс обычно заливисто лает и скачет вместе со мной. Макс? Дурища, оставила его! Он же у магазина привязан! На пять минуточек заскочила воды взять, и пошла! Как могла вообще? Он же там с ума сойдёт, бедный! Лечу к машине, ключи, где же ключи? Идиотка, в траву уронила. Батарейка не срабатывает! Ковыряю ключ, кусаю батарейку, машина квакает – открылась. Срочно, бегом за руль и к Максу, господи, хоть бы с ним всё было в порядке. Буксует в грязи, да что за нахер, вылетаю, бегу к соседям, тётя Лена, дядя Слава, помогите вытащить, мне в город надо, срочно! Макс без меня с ума сходит, я его у магазина забыла! Вдруг его украдут? В смысле, дядь Слав, как похоронили? Макса? Когда? Что вы такое говорите, неправда!

Прошлой весной, его мотоциклист сбил. Максик, как я по тебе скучаю, малыш. Сползаю на пол, на коленях стою перед этим чёртовым пыточным креслом, хочется плакать, оплакать Макса, бабушку, всё это страшное и нелепое, что случилось, но слёз нет. Тогда я кричу, вою в голос, бью кулаками по облупившимся доскам пола, но легче не становится. Чумазый рабочий с соседней дачи подошёл, стоит в дверях, наблюдает. Лопочет что-то на чужом языке. Отвечаю ему грубо, убила бы тварь, ненавижу! Ухмылка гадостная. Хватаю топор, лечу на эту улыбающуюся харю, бью изо всех сил, кромсаю в куски, с глухим чавканьем топор погружается в то, что было в черепе. Нет хруста, есть только чавканье. Поскальзываюсь и лечу с крыльца, отчаянно взмахивая руками.

Просыпаюсь от судорожного рывка всем телом. Я на даче. На веранде. Нет никого. Иду в дом, стряхивая с себя остатки сонного оцепенения. Плохо, весь день проспала. Что ты ночью будешь делать? Мама так всегда спрашивала. Говорила – поспишь вечером, сумеря придёт, придушит ночью. И Медведя давала. Медведь любого сумерю отгонять умел,  у него рычалка в пузе. Он ведь здесь где-то, на даче. Оставляли на тумбочке. А теперь не могу найти. Неужели кто-то залез? Но Медведя-то зачем забирать? Ладно бы телевизор старенький вынесли, или варенье из погреба. А Медведя с глухой рычалкой, с заштопанным ухом? Нервный смешок.

Придётся сумерю одной встречать. Ставлю чайник, из машины приношу хлебцы – по дороге купила на ужин. В магазин не пойду, темнеет уже, всё закрыто, наверно. Нахожу на чердаке потрёпанный томик «Графини Рудольштадт». Как он в детстве читался запоем! Сейчас это можно только со скептической усмешкой воспринимать, но вдруг удастся воскресить то чувство, когда читаешь, и тебя уносит? Карету графини во весь опор мчат лошади под проливным дождём. И со двора доносится отчётливый чвяк. И ещё. И ещё. Там кто-то есть. Ходит по грязи. Соседи? Рабочие с дачи напротив? Выглядываю – никого. А чвяки не смолкают. Задёргиваю занавеску, и вовремя. На неё падает тень. Длинная тень, слишком длинная. Не бывает таких высоченных людей.

Сказки это всё. Или нет? Сумеря замер за окном. А потом снова – чвяк, чвяк, чвяк. Хоть бы он ушёл, хоть бы! Зубы непроизвольно выбивают дробь – слишком громкую, сумеря слышит, он же так придёт, он решит, что его тут ждут! Зажимаю себе рот руками, стараюсь дышать как можно тише.

Утробный рык за окном. Как у Медведя рычалка после стирки, только громче, намного громче. Как будто Медведь и сам вырос.  Сумеря исчезает из окна – как будто поезд мимо него проехал, а ты в вагоне сидишь. Чвяк. Чвяк. Неуверенные какие-то хлюпания. Понимаю, что сумеря с медведем не хочет связываться. Как-будто-бы-поезд проезжает мимо огромного сутулого силуэта. И ухо, надорванное ухо! Медведь снова рычит, и больше сумеря не появляется. Точно это знаю, потому что не сомкнула глаз до первой утренней серости.

По утрам всегда холодно, да ещё и водой ледяной из рукомойника ополаскиваюсь. Но это поможет прогнать ночные кошмары. Выхожу на крыльцо – бесконечно в доме сидеть не будешь. И вижу Медведя – родного, с заштопанным ухом и хмурой мордочкой. Сидит на крыльце, как будто ждёт. А земля вокруг истоптана какими-то перепончатыми лапами, и широченными медвежьими.

Нечего здесь делать. Забрать Медведя и ехать домой. Да вот только машина выдаёт жалобное кряхтенье на любые попытки её завести. Понимаю, что тени-то ночные подсвечивались её фарами, и аккумулятор высадился в ноль. Беру Медведя – не хочу оставлять его здесь, и иду по посёлку, ищу того, кто прикурит.

Столько здесь домов заброшенных. И дяди Славы дом покосился. И у тёти Нади окна заколочены. Давно здесь не была. О, Катерины Владимировны дом!  Жилой явно. Она уже на пенсии, должно быть. Вряд ли будет в школе преподавать. Сколько ей было, где-то уже за тридцать, когда меня учила колесо делать?  Говорила – не поставлю оценку, пока не научишься. Сколько слёз было пролито из-за той оценки. Но ведь научилась! Катерина Владимировна гордилась, как своим лучшим достижением. Зайду к ней – раз она тут живёт постоянно, может, знает что-то про ночные чвяки.

Тук-тук. Есть кто дома?

[Снайпер]

16. Джипер

Дурацкие болота, вечно то подмоет, то огород затопит, то еще какая нелепица.
Какая нелепица. Недавно стукнул полтинник, а твоя девушка - хотя, какая, к черту, девушка пятидесяти лет - зовёт на выходные на дачу, чего-то там починить. Вроде бы, размыло стену.
Вы познакомились, когда ты уже совершенно не рассчитывал ни на какие отношения. Случайно. За почти тридцать лет, прожитых с бывшей женой, ты уже забыл, как это бывает. А тут - красивая, подтянутая фигура в ярко-синем купальнике, смешная резиновая шапочка, покрасневшие от хлорки раскосые карие глаза. Катя, Катерина. Ужин в кафе, потом выставка популярного художника в музее... И - как в молодости. Словно и не было этих тридцати лет, будто снова двадцать, ты молод, свободен, но только поцелуи не в отцовском запорожце, а в дорогом комфортабельном внедорожнике, секс реже, дольше, изобретательнее, разговоры проще и непринуждённее.
Вам обоим уже пошёл шестой десяток, у тебя взрослые дети, и происходящее как-то даже нелепо. В таком возрасте надо либо спокойно доживать свой век с женой, либо спонсировать юную красавицу, пытаясь вновь ощутить вкус уходящей молодости. Но уж точно не бегать по свиданиям с ровесницей, не выбирать в цветочном ларьке у дома букеты, и, конечно, не ездить черт знает куда чинить чужие дачи.
Однако, ты едешь. Достаёшь из шкафа глубоко закопанные военные штаны, вполне пригодные для загородного отдыха, заправляешь полный бак бензина, кладёшь в багажник чемоданчик с инструментами. Ты не знаешь, чего ждать - у тебя самого никогда не было дачи, а когда-то очень давно, когда девушки приглашали тебя на дачу, это вовсе не имело отношения ни к какому ремонту. Но ты уже давно не тот мальчик, она уже давно не девчонка, которой нужно придумывать повод для сближения, и, возможно, поработать все же придётся. Вспомнишь старые инженерные навыки. Впрочем, заезжая в магазин, ты все же добавляешь в тележку пару бутылок дорогого вина и шоколадные конфеты, заворачиваешь за букетом темно-бордовых роз.
Дом, действительно, подмыло, стену повело. Весь день ты ходишь с инструментами, измеряешь, прикидываешь, считаешь. Наверное, если бы не постоянно маячащее на краешке сознания ощущение, что что-то тут не так, ты не на своём месте, это могло бы быть даже приятно. С тех пор, как ты решил открыть свою фирму, жизнь заполнили счета, отчёты, договора, продажи. Поначалу ещё случалось ходить с мастерами на объекты, разбираться с особенно сложными случаями, руководить бригадой, но расширение следовало за расширением - времени стало все меньше, денег все больше, нанятые специалисты справлялись все лучше, и ты сам не заметил, как в шкафу любимые военные штаны и джинсы сменились строгими деловыми костюмами.
Ты можешь сделать тут ремонт - понимаешь ты. Поправить дом, положить хорошие каменные дорожки на участке, подкрасить крыльцо и поменять хлипкую входную дверь на новую, железную, с хорошим замком. И Катя, как сегодня, будет подавать инструмент и болтать о чем-то, что уже через десять минут ты даже не вспомнишь. А потом вы будете сидеть на маленьком столике на террасе, поставите, как сегодня, вонючую спираль от комаров, нальете вино в чайные чашки с цветочным узором, будете есть печенье из вазочки и отмахиваться от комаров, которые совершенно игнорируют любые спирали.
Вы станете говорить о её бывших учениках - когда-то Катя была учительницей физкультуры, о твоём бизнесе, обсуждать, что неплохо бы починить ещё и кран на кухне. У тебя появятся здесь свои тапочки - одни резиновые, чёрные, чтобы ходить по участку, и одни мягкие, для дома, обязательно темно-синего цвета - свой халат, запасные футболки и штаны в ящике шкафа, любимая кружка для утреннего кофе, новая зубная щётка и дешёвая пена для бритья из масс-маркета. И все это, скорее всего, даже будет тебе нравиться. Оно заполнит твою жизнь, твоё свободное время. Может быть, ты познакомишь с Катей своих детей, а они однажды привезут сюда внуков, и на участке поселится надувной бассейн, качели, бесконечное множество игрушек. Может быть, может быть...
Вы пьёте вино из чайных чашек с цветочным узором, ты слушаешь рассказы учеников, и почему-то никак не можешь выгнать из груди смутную тревогу. Все правильно. Все так и должно быть. Наверное. Если бы только не...
Сомнительную тишину деревенского вечера нарушает крик. Такое случается. В деревне постоянно кто-то перекрикивается с разных частей участка, то и дело кто-то обнаруживает прямо в своей чашке двуххвостку или небольшого паука. Но этот крик не останавливается.
По дороге бежит девочка, хрупкая, полураздетая, в одной только длинной футболке и с босыми ногами, она кричит, и смутная тревога в твоей груди разрастается, кажется, заполняя все тело чем-то тяжёлым и тёмным. Пока Катя ловит девочку и пытается её успокоить, ты успокаиваешь себя - вас это не касается, мало ли, что могло произойти. Но тревога не отпускает, она все ещё с тобой, когда ты закрываешь калитку, тенью следует за тобой по участку, заставляет сердце испуганно подпрыгнуть, когда неожиданно громко щёлкает замок на входной двери. Что-то не так. Что-то очень сильно не так.
- Жабы, жабы... - бормочет девочка, пока Катя кутает её в одеяло, заваривает чай. Кажется, до какого-то момента она и вовсе тебя не видит, а когда замечает, почему-то пугается. Ты смотришь в широко распахнутые тёмные глаза, и отчего-то тебе страшно ничуть не меньше.
- Это мой муж, - отмахивается Катя и начинает теснить тебя на кухню.
И ты уходишь. На кухне, в одиночестве, душевное равновесие удаётся немного восстановить. Впервые за день ты берёшь в руки телефон, собираешься проверить почту и почитать новости, но сети почему-то нет. Только экстренные вызовы. Чашка крепкого кофе окончательно успокаивает, вновь загоняя тревогу куда-то в глубины подсознания. За стенкой слышатся приглушённые голоса, но слов не разобрать. На стенке мерно тикают круглые красно-белые часы, стрелки показывают без двадцати одиннадцать.
Катя приходит ещё минут через двадцать. Она говорит странные вещи, девочка рассказала: выход из деревни пропал, дороги нет, мобильные телефоны не ловят. Родители девочки уехали утром, за едой, в город, и должны были вернуться ещё днем, но так и не приехали, а в дом наползли не то жабы, не то какая-то нечисть.
Девочке надо к врачу - возникает первая мысль, а ещё стоит связаться с её родителями. И, может быть, посмотреть, что там с дорогой - тут знатные болота, высокая влажность, дожди, дорогу вполне могло и размыть. Твой внедорожник осилит, наверное, любую местную грязь. И черт поймёт, что со связью, завтра надо будет поговорить с соседями.
Ты запираешь все двери и окна, стараясь не разбудить заснувшую в гостиной девочку. Навязчивые мысли крутятся в голове, пока Катя стелет постель в спальне. Это мой муж. Так легко и непринуждённо. Будто бы и правда за спиной лет десять крепкого брака.
Это мой муж - слова до сих пор звенят в ушах. Веки тяжелеют, ты слышишь ровное, глубокое дыхание Кати рядом с собой, чувствуешь тепло её тела. Завтра ты все решишь и обо всем подумаешь. Это мой муж - тревога вновь вспыхивает в груди, и, кажется, вот, сейчас ты поймешь, догадаешься, в чем же дело, еще секунда и... но глаза закрываются сами собой, неподалёку слышится тиканье часов, и ты проваливаешься в чёрный омут беспокойного сна.

[Снайпер]

17. Лешовка

Кто я? Да как вам сказать, по-разному меня называют: кто Лесной Девой, кто Лесовихой, а кто и Лешовкой - от Лешего производное, значит. Сама себя считаю Хранительницей леса, мы - Изначальные, спокон веков живу я на этом месте, и лес мой столько же стоит - всегда он был.
Всегда была и усадьба моя -  Хранительница живет на опушке своего леса, она его оберегает и хранит, следит, чтобы все было как положено, и порядок держит строгий. Усадьба знатная - дом большой, уютный и теплый, из сухого, звонкого дерева построенный, на каменном подклете, стоит посреди просторного двора, и все у меня в усадьбе обустроено, всего вдоволь, этим Шуша моя занимается. Кто такая Шуша? А это Домовиха моя, глазки у нее черные, шерстка мягкая, приятная на ощупь, лапки ловкие да быстрые, любое дело управит лучше, чем домовитая хозяйка. Шуша скрытная, никто ее видеть не может, только мне она показывается,  и то не всегда, если чем занята - не усмотришь, просто что-то мелькает, словно комочек какой катится.

А болото после появилось, как пришла болотница, привела с собой целую ораву кикимор, тинников да прочих тварей неудобь сказуемых. Мне болотница без разницы, что есть она, что нет - все равно, ну вот как ветерок или облако в небе - так, явление природы. Власти у нее надо мной нет, а колодца моего она как огня боится, оттого и не смеет даже посмотреть в сторону моей усадьбы. А лес мой для нее - сторона заповедная, ей туда и ходу нет. Так и бултыхается в своем болоте, она в нем хозяйка.
Весна в этом году выдалась дружная - разом снег согнало с полей, зазеленели озими, и ольха выпустила пушистые сережки, а в лесу моем пробились сквозь прошлогодний почерневший опад подснежники. За ними и другие первоцветы в рост пошли, деревья от весеннего тепла проснулись, очнулись от спячки, выпустили первые листочки, зазеленели, словно зеленым пушком покрылись, стоят себе, радуются. Вот уж и апрель к концу подходит, за ним май - а там и лето красное прикатит, не успеешь оглянуться.

И  поселок,  на бывшем болоте  строенный, тоже оживился, всяк на своем участке делом занят - копают, сажают, гоношатся.  Беспокойные, суетливые, многоглаголивые, нет у них ни стройности, ни порядка. Вестимо - люди.
Да, стояло себе болото и болото, а потом вдруг пришли люди - недавно это было, почитай, сразу после войны, и закипела у них работа. Чего им вдруг вздумалось на болоте строиться, то мне неведомо, но взялись они,  молодые, бойкие, грамотные да ученые, за дело дружно,  а главное - умеючи. Сначала разметили территорию, все в трубки какие-то глядели, да столбиками направления провешивали, проверяли, в какую сторону уклон идет, рассчитывали,  как им все правильно-то спроектировать.

На усадьбу мою они и внимания не обратили, стоит - и стоит себе, как будто так и надо. Мимо моих ворот дорогу проложили, ровную, асфальтированную, дорога эта к самой чугунке выходит, станция там. А на развилке, где камень-валун тоже испокон веку лежит, от дороги тропа отходит, к лесу ведет. Целый день по тропе ходьба, и кто ни пройдет,  к моему колодцу завернуть норовит. Кто просто попросит водички испить, чистой да студеной, а кто и пару ведер с собой унесет. А все потому, что колодец мой не простой, а особенный - стоит он в том месте, где под землей водяной горизонт сливается с волшебными струйками, а понизу жилочки серебряные проходят. Оттого вода в колодце живая, напоенная волшебством, зачерпнешь - пузыриками исходит, люди от нее сил набираются, свежеют и здоровеют, а всякая нечисть окрестная, мертвяки да мракобесы, и прочие анчутки неумытые, колодец мой десятой дорогой обходят - им эта вода что железный прут, жжет да корежит. Ну, а мне воды не жалко, пейте, люди добрые, сколько захочется.

И вот заходят путники, пьют водицу из моего колодца, а перед глазами у них домик мой - маленькая избушечка, над дверью железная подкова кованным гвоздем приколочена, крылечко в три ступеньки с точеными столбиками да скамеечками по обе стороны,  резные наличники на окнах белой краской крашены, под окнами завалинка - все чин-чином. А дворик махонький, травкой муравчатой поросший,  вдоль плетня полынь-трава чуть не в рост человечий вымахала, на огороде подсолнухи к солнцу головки свои поворачивают,  все чистенькое да ухоженное, в полном порядке содержится. И сама я - бабулька маленькая, чистенькая и опрятная, платочком повязанная по седым волосам, личико улыбающееся да румяное, глаза ясные, зеленые, а что взгляд такой, особенный, так на это никто и внимания не обращает. И ходу им по двору только до колодца, до черты невидимой, мною наведенной, с того места видят они то, что положено, а дальше путь им заказан, переступить черту человечья нога не может. Ну, а если попадется кто особо любопытный да наянливый, тому я глаза отведу так, что и забудет обо всем. И никому дела не было, откуда я взялась, сколько мне лет и как я живу тут одна-одинешенька. Для них я баба Марьяна - да и все тут.

 Ну вот, а как проект сделали, техники нагнали железной - видимо-невидимо, тут тебе и бульдозеры, и грейдеры, экскаваторы на гусеницах и канавокопатели, и трубоукладчики, словом, целый мелиоративный отряд.  Работали споро, чуть не круглосуточно, проложили канавы дренажные, трубы для стока воды в речку направили - и осушили болото, облагородили землю, превратили бросовые участки в плодородные угодья. И выстроили на этой земле целый поселок, с домами капитальными, на каменных фундаментах, провели водопровод, канализацию, развели сады и огороды, да и поселились здесь целыми семьями. Руководил всем этим главный мелиоратор - бойкий молодой парень, красавец, в роговых очках, в куртке кожаной и в сапогах резиновых до колен - ну, это чтобы по болоту сподручней ходить было. Голос у парня  громкий, командный, как гаркнет - в лесу эхо отдается, а уж характер -  железный, должно быть, сроднился он со своими машинами, вошли они в его плоть и кровь, душу закалили. Через этот самый характер, волю его железную, непоколебимую, болотница и осталась ни с чем - как ни пыталась она обойти его, корнями обвести, околдовать да к рукам прибрать, ничего у нее не вышло - железо ей не по зубам оказалось. И ушла болотница в речку, в прибрежную тину, затаилась там, забилась под бережок, под корягой ухитилась, тише воды, ниже травы - совсем обессилела.

Главный мелиоратор тоже в этом поселке поселился, дом поставил большой, справный, с мезонином и террасой, и женился - жена красавица у него оказалась, а уж работящая - слов нет. Родился у них сын, а когда повзрослел, вошел в возраст, тоже завел семью, и сына на свет произвел, внука, значит, главному мелиоратору.
Время шло, поселок разрастался, и люди стали забывать, что стоит он на месте бывшего болота. Мелиорации больше не делали, дренажные трубы никто не проверял, а кое-где их вообще из земли выворотили и выбросили - зачем, мол, они нужны, только мешают вглубь копать. Болотница же, сидя у себя под бережком, под корягой, все чуяла да примечала, начала силу набирать, потихоньку стала выползать из своего убежища и подбираться к поселку, да только внутрь никак пробраться не могла - по границам поселка, там, где, бывало,  ходил главный мелиоратор, оставались еще следы его воли железной, они-то болотницу и удерживали.

И все бы было ничего, да случилась у них там, в поселке, какая-то свара, чего-то они там не поделили, сердешные. Из-за чего весь сыр-бор разгорелся, мне неведомо, да и не мое это дело, в человечьи дела вникать, да только внук того самого главного мелиоратора (ох, не в деда пошел парнишка, не в деда!) поддался болотнице. Обвела его болотница, опутала и заморочила, и он, совсем разум потерявши, разобиделся на весь белый свет, да еще в сердцах чертей помянул, попросил, чтобы черти взяли, да и убрался из поселка незнамо куда.

 И открылся болотнице путь в поселок, обрела она полную силу и развернулась вовсю. Начались в поселке странные и непонятные дела. Кого грибами-поганками осыпало, затянуло и в поганки превратило, кто в лес ушел, сам не ведая, куда его ведет нечистая сила, да там и сгинул бесследно, а кто к речке отправился, русалок искать, и пропал там - остались только кроссовки да старые штаны на бережку, сплошь чешуей облепленные. В опустевших домах по ночам замелькали-засветились болотные огни, а к утру и домов не стало - ушли в трясину, вдруг появившуюся на месте участков. В три дня поселок опустел, обезлюдел, осталось живых людей всего ничего, по пальцам пересчитать - кого иконы защитили, что дома имелись, кого - крестик нательный, кого - душа светлая, незамутненная.

Сбились они, те, кого еще не забрала болотница, в кучку, собрались на толковище, судили да рядили, что делать да как быть, а как спастись, не знают. Спасение у них в одном - если внук мелиоратора, голова бестолковая, вернется и возьмет назад свое неосторожно брошенное слово, да где ж его искать-то, беспутного, как объяснить ему, что он должен сделать, чтобы соседей от болотницы избавить и самому в живых остаться.

Но то мне ведомо, а для них - тайна за семью печатями, и не моя она. Невместно мне их учить, Хранительница леса не должна людскими делами заниматься. Даже если весь поселок в болоте утонет, меня это не коснется, и с болотницей нам делить нечего, у нее свои дела, у меня - свои. Висит над моим домом подкова, растет у плетня полынь-трава в рост человечий, колышет под ветерком листочками, да колодец чистый, серебряный, не пересыхает никогда. Придут люди, попросят водицы испить, - налью им, да и только.

[Снайпер]

18. Протагонист

Глава 3. Море волнуется раз

- Значит, мы договорились? Вы все ответственные люди, я вам доверяю и надеюсь на вашу сознательность. Не забывайте, пожалуйста, что сейчас вы находитесь в чужом городе. В случае каких-либо происшествий сразу сообщайте организаторам и звоните мне. У вас будут время  и возможность погулять по городу, посетить достопримечательности, пообщаться с другими конкурсантами. Надеюсь, вы получите приятные впечатления и от самого конкурса, и от поездки. И давайте договоримся: как приехали, так и вернемся домой - все вместе. В 21.00 общий сбор в холле, не забудьте. Удачи, ребята, хорошего всем дня.

Фух, наконец-то можно немножко выдохнуть.
Стакан горячего кофе приятно согревает ладони. Сонливость потихоньку проходит; конечно, по-хорошему не мешало бы пару-тройку часиков отдохнуть после перелета и всех организационных хлопот, но оставаться в холодной гостинице не хотелось. Брр, такое чувство, что она на болоте построена – сыро, промозгло, я практически ощутил запах тины.
Приветливая администратор посоветовала мне уютный ресторанчик недалеко от набережной; после небольшой прогулки и вкусного обеда я почувствовал себя значительно лучше.
Надо бы пройтись по плану. Итак, в гостиницу заселились, ребята  уже на попечении организаторов конкурса, контактами все обменялись, програмки распечатаны, график составлен. В городе пробудем четыре полных дня. Почти все это время я свободен, аки птица, только послезавтра утром нужно будет посетить местный университет – для нас организовывают небольшой концерт и торжественную церемонию награждения по итогам конкурса. На самих занятиях мне присутствовать не нужно, дети в сопровождении не нуждаются.
За время пути успели немного познакомиться с ребятами, пообщаться; дети оказались на удивление вменяемыми и толковыми, я даже  приятно удивился. Отвык уже от таких любознательных подростков, мои-то студенты живостью ума и тягой к образованию не отличаются. Или причина во мне, права была Ираида Львовна? Не сумел заинтересовать, подход неправильный выбрал, слишком много требовал...
Так, нет, не хочу снова самоедством заниматься. Какая плохая привычка, когда я только её успел приобрести.
Пора заняться делами насущными. Дети посмеялись над незадачливым мной – они же заранее знали, куда едут, запаслись подходящей одеждой. А у меня кроме футболок и шорт только джинсы и ветровка легкая – четыре дня на холодном побережье точно не протяну. Надо бы хоть свитер и тёплые носки прикупить.
Туристический район оказался весьма интересным, и в другое время я бы обязательно неспешно прогулялся, исследовал всё. Но сейчас меня интересовала только покупка одежды – ненавижу мёрзнуть. У меня даже  тёплым летом конечности холодными остаются. Помню, Нину это жутко бесило. Очередной из моих многочисленных недостатков.
Как назло, онлайн-карта зависла, редкие встреченные прохожие оказывались туристами и не могли ничего подсказать, к тому же я еще и забрел куда-то, где не было ни магазинов, ни кафе, чтобы зайти  погреться. Потрясающая в своей нелепости ситуация, такое только со мной могло произойти. Гордый титул победителя по жизни в очередной раз достается мне.
К счастью, навстречу мне идут две девушки, о чем-то увлеченно беседуя.
- Многие верят, что янтарь обладает особой силой. Во всех известных легендах ему приписывают волшебное происхождение...
 Я не хочу невежливо прерывать их разговор, поэтому просто иду следом, поджидая удачный момент и невольно подслушиваю.
- Часто разные мотивы переплетаются. В мифах и сказках дублируются одни и те же сюжеты, и это неспроста – ведь людей во все времена волновали одни и те же темы. Любовь, невозможность быть вместе, горечь разлуки, потери, наказание за своеволие, сопротивление предначертанному. Один из частых мотивов – запретная любовь между теми, кто принадлежит к разным мирам. А у народов, живущих на побережье, сильна вера в селки, русалок  и других волшебных морских созданий; поэтому ключевой конфликт очевиден.
Певучий голос девушки завораживает и успокаивает. Я продолжаю идти за подругами, никак не решаясь перебить и встрять в разговор со своим вопросом. Кстати, кажется, немного потеплело – или я уже привык к холоду...
- Каститис был лучшим из рыбаков, его всегда сопровождала удача. Однажды в погоне за уловом он отважился заплыть так далеко, что совсем потерял из виду родной берег. К вечеру юноша отчаялся и выбился из сил. Внезапно он услышал чудесную песню...
Не знаю, зачем я продолжаю идти за девушками, навстречу уже не раз попадались другие люди. Но я  уже и не помню, что хотел спросить. Девушка говорит негромко – и я невольно ускоряю шаг, стараюсь держаться поближе. У неё такой приятный голос...А ещё мне почему-то очень хочется услышать продолжение этой истории. И я продожаю красться следом, ухожу все дальше, не чувствуя прикосновения ледяного ветра, бесстыже пробирающегося под куртку, не видя красоты старых зданий, не замечая ничего вокруг.
- Каститис не мог забыть Юрате. Они с морской царевной начали встречаться, тайком, и каждая втсреча была сладостной и мучительной одновременно. Юрате боялась гнева грозного бога Перкунаса – хранителя порядка. К тому же,  на суше морская царевна не смогла бы жить. Каститис же не хотел оставлять родных и страшился морской обители. Но спустя какое-то время он поддался чарам возлюбленной и Юрате забрала его к себе в чудесный Янтарный дворец...Что вам нужно? Почему вы нас преследуете?
Наваждение спадает, и я теряюсь под гневным взглядом девушки. Мне становится стыдно – похоже, я их напугал, сталкер недоделанный. Пытаюсь исправить ситуацию и сбивчиво рассказываю свою дурацкую историю, начиная от внезапного вызова и прилета в северный город без теплой одежды, спрашиваю наконец про магазины. И внезапно предлагаю угостить их кофе.
Девушки украдкой переглядываются, а я чувствую, как замерзшее лицо отогревается - от смущения кровь прилила к щекам. Как же по-идиотски я сейчас выгляжу.
К моему удивлению, предложение приняли. Девушку с чудесным голосом зовут Марина. Имени подруги не расслышал; к тому же, она заспешила, быстро попрощалась с Мариной и ушла по своим делам, оставив нас наедине.
Марина оказалась профессиональным гидом – неудивительно, что я так заслушался, а точнее, просто был очарован её голосом. Сейчас у  неё много свободного времени - туристический  сезон пока не наступил.
Она провела меня в магазин и помогла выбрать вещи, а потом мы вдоволь нагулялись по старым улочкам. Марина показала мне знаменитые часы Солнечный Зодиак и сказочный дом Гофмана. Мы пили кофе и горячее какао, гуляли, говорили обо всем на свете.
Этот день прошел просто чудесно. Я расслабился, ни разу не скатился в самоедство, не был раздражен.Такое чудесное полузабытое ощущение – лёгкость бытия.
Мне  очень не хотелось расставаться с Мариной, но нужно было возвращаться в гостиницу к ребятам – все же у меня есть обязанности, я в ответе за вверенных мне детей.
К счастью, Марина согласилась встретиться со мной завтра.
Впервые за долгое время я засыпал от приятной усталости и не мог согнать с лица улыбку. Катя, самая младшая из ребят, даже вслух отметила мой довольный  вид и почему-то заговорщицки мне подмигнула. Дети, что с них взять.
Если бы еще в этой клятой гостинице не было так холодно; и запах сырости я уже просто ненавижу.

Глава 4. Море волнуется два

Мы снова провели вместе целый день, гуляли по старым кварталам.
Марина решила показать мне Тихий город – так она называет места, не внесенные в список обязательных к посещению достопримечательностей, но в которых таится сама душа Светлогорска.
Маленькие скульптуры, спрятанные в потаенных уголках садов; чудесная смальтовая мозаика в неприметной  с виду церквушке; вырезанные прямо в стене старого дома стайки рыб – кажется, они сейчас заплывут  прямо в окна.
Она показывала мне уютные кафе и магазинчики; подсказала с выбором подарков Тане и маме.
Она очень много знает об архитектуре, об истории, о литературе, о живописи.
Она влюблена в море.У неё милая родинка возле левого глаза.
Любимый цвет – жёлтый, как одуванчики.
У неё музыкальные кисти и тонкие прохладные пальцы. На левой руке браслет интересного плетения – похоже на плотно прилегающие друг к другу янтарные чешуйки.
Из всех туристических достопримечательностей Марине больше всего нравились скульптуры. Она рассказывала мне истории их создания, а  я рассматривал мозаичную раковину Нимфы и любовался изящной Ундиной – скульптор запечатлил русалку в момент выхода из морской пучины, когда она превращалась в человека. Голова вскинута, волосы взлетели вверх,  бронзовая чешуя сползает пластами, открывая стройные ноги, на губах играет предвкушающая улыбка.
Я попросил Марину дорассказать мне ту легенду, о морской царевне и рыбаке.
- ...И разгневанный Перкунас ударил молнией прямо в Янтарный дворец, и разрушил его. Безутешную Юрате он приковал к руинам дворца. Она тоскует по утерянной любви, оплакивает Каститиса. Говорят, что янтарь в форме капелек, который часто находят на берегу - это окаменевшие слезы Юрате. Я очень люблю янтарь, особенно такой, цвета меда.
Марина улыбается и показывает браслет, а я наконец решаюсь взять её за руку. Долго рассматриваю затейливое украшение - руки она так и не отняла.
Я вернулся в отель; вытребованный  обогреватель не справился – в комнате  все еще было очень сыро. Проведал ребят, получил заверения в том, что у них все хорошо и никая помощь не требуется. К счастью, их комнаты оказались более удачными – тепло, никакой сырости, нет запаха тины. Похоже, мне просто в очередной раз не повезло – наверняка какие-то неполадки с трубами.В любом случае, мне всего-то две ночи осталось, перетерплю.
Мысль о скором отьезде оказалась внезапно очень неприятной.
Наутро я чуть не проспал на торжественную церемонию, будь она неладна – лучше бы вместо неё несколько лишних часов провел с Мариной.
Очень захотелось написать ей или позвонить – и тут до меня дошло, что я за два дня не взял номер телефона девушки.
Мы просто договаривались о встрече – и всё. Не могу поверить в то, какой же я осел. А если она не придет?  Если что-то случится и мы не встретимся?
Мероприятие казалось томительно долгим. Терпеть не могу концертные залы в домах культуры среднего пошиба. Наконец, эта обязательная часть закончилась; ребята заняли  третье место и выглядели весьма довольными собой. Я искренне их поздравил и хотел распрощаться, пора уже было бежать на променад, на встречу с Мариной.
Да что ж так не везет-то сегодня. Дети решительно настроены прогуляться со мной, и никакой предлог, как бы мне от них улизнуть, не приходит в голову. Врать я вообще плохо умею, но рассказывать детям про Марину не хочется, они и так уже что-то подозревают и по-доброму подсмеиваются надо мной.
Они болтают о новых друзьях, о том, как переживали, как готовили свои диорамы, какое строгое было жюри, какие планы дальше...Я замечаю знакомую фигуру, хочу окликнуть – но налетает ветер, дети верещат и отскакивают от нахлынувших на берег волн.
Я отвлекся буквально на  пару секунд, а когда снова поднял голову – Марины уже не было.

Глава 5. Море волнуется три

Вчера мы так и не встретились снова. Дети притихли, чувствуя мое настроение.
День прошел скомканно, я чувствовал себя уставшим, разбитым и расстроенным. Долго ворочался в снова отсыревшей за день  постели. Ночью снились что-то очень муторное, неприятное - кажется,  я тонул, увязал в чем-то, а кто-то издевательски хихикал где-то рядом, в темноте.
И Барсик был далеко и не мог отогнать вязкую муть своим кошачьим тарахтением.

Дети сегодня гуляли сами, а я упорно ходил по городу, квартал за кварталом, постоянно возвращаясь на променад. Я искал Марину уже несколько часов и чувствовал, как внутри закипает обида на себя, неудачника. Осел, самый натуральный осел – вот как можно было два дня гулять с понравившейся девушкой и не додуматься взять номер телефона?  А завтра мы уезжаем.
Дурацкий ветер, дурацкая вода, дети эти визжащие – ну как так получилось-то!
- Сегодня подопечные тебя отпустили?
Она улыбается, солнце золотит медовые волосы. Марина берет меня за руку, крепко переплетает свои пальцы с моими.
Мы снова гуляем. Марина непривычно молчалива, зато я все говорю и не могу остановиться. Не знаю, зачем  я это делаю, может, последствия беспокойной ночи и страха не найти девушку снова. Но я сейчас рассказываю, кажется, всю свою жизнь, выливаю то, что давило на меня последние полгода.
Все вокруг меня постепенно рассыпается на кусочки, словно кто-то разбирает пазл. Чувствую себя актером, который вышел на сцену – и узнал, что роль отдали другому, а него самого теперь иное амплуа. Был героем – стал паяцем. Совсем недавно я жил спокойно, размеренно. Все как у всех – жена, кот, друзья, работа, ипотека, планы, путешествия... Были мечты и увлечения – я занимался моделированием. А потом все как-то пошло наперекосяк. Недовольство достигнутым, особенно на фоне успешной сестры и  самодовольных друзей Нины, развод, жалобы матери, неудачи на работе, и еще соседи эти, из-за жадности сгубившие любимую яблоню – память о дедушке.
 - Мне очень хочется, чтобы все это закончилось, хочется все наладить – только не знаю, как.
Марина молчит. Я поддаюсь порыву и пытаюсь поцеловать её.
Она резко отворачивается и я чувствую, как внутри все привычно холодеет. Дурак, сначала малосвязным потоком излил на бедную девушку  все накопившееся в душе, а  теперь лезу с поцелуями. С чего я  вообще решил, что нравлюсь ей?
- Прости, я не хотел ничего плохого, просто мне показалось...
- Ты это уже говорил.
Она обрывает меня и резко разворачивается, смотрит прямо в глаза.
- Бабушке той, помнишь? На остановке.
Что? Но я же ничего не рассказывал Марине о той странной старушке, откуда она знает?
- Знаешь, а ты ведь ей очень понравился, себе на беду. А мне чужого не надо, обойдусь.
Я уже просто ничего не понимаю и молча жду хоть каких-то обяснений.
Марина замечает мою растерянность, непривычно угрюмое выражение лица смягчается.
- Вы, люди, не понимаете законов мира, в  котором живете. И не осознаете ни своей власти, ни ответственности. Смеетесь над всем, что находится за границами привычного и рутинного; как только дети вырастают, они забывают сказки и легенды, забывают все уроки и подсказки, заботливо оставленные предыдущими поколениями – теми, кто лучше знал законы природы. Во всех сказках, во всех мифах, легендах, былинах – всюду основное зло идет от людей или от чисто человеских качеств. Зависть, злость, гнев, жадность, гордыня, раздражительность... Помнишь, что ты кричал там, на остановке? Чтоб всех черти взяли. Проклятье, искреннее, напитанное злостью, идущее из самого сердца – ты даже не понимаешь, какой силой оно обладает. Ты воззвал – и тебя услышали. Придут черти, придут. Болотные, прихвостни болотной хозяйки – той самой старушки, которую ты повстречал на остановке. Ты ей понравился – таким, как она, всегда любы боль и злость, это подпитывает их силу. А тебе было очень горько, просто исходил злобой.
Так что ты там говорил - хочешь, чтоб все наконец закончилось? Знаешь, а это можно сделать. Здесь Болотная Хозяйка до тебя не дотянется, не её территория, связь со временем  ослабнет. Так что выбирай. Можешь остаться здесь, со мной, и сила моря укроет тебя от всего, и ты забудешь прошлое, чтобы стать счастливым здесь. И пути назад больше не будет. Мне чужого не надо – но и свое я не отдаю. Или возвращайся в свою привычную жизнь, забудь меня, и принимай все последствия собственных поступков.

Марина отворачивается и снова смотрит на море.
Я тщетно пытаюсь осознать услышанное. Какие черти, какая Болотная Хозяйка, какие проклятья? Да что происходит? Марина решила меня разыграть? Это она в такой оригинальной форме призывает меня остаться с ней?
Но ведь про встречу со старушкой я никому не говорил. как она узнала? Тут же вспоминаются нелепые сны, сырость и противный запах тины в номере  - и я невольно чувствую укол страха.
Но здесь я был счастлив, по-настоящему. Эти дни с Мариной, эта легкость, радость от каждой минуты  с ней – может, все таки стоит решиться и остаться? Что меня держит там, в родном городе?
Я ведь уже понял, что не стоит привязываться к прошлому - плохая это затея. А  после поездки в тот дачный поселок твердо решил изменить свою жизнь к лучшему - возможно, это и есть мой шанс.
Мне чужого не надо – но и свое я не отдаю.
Я вспоминаю нарочито бодрый тон сестры, когда она примчалась ко мне, узнав об уходе Нины – Таня всегда бросала свои дела ради меня. Вспоминаю родителей – да, пусть они не идеальны, а иногда раздражают. Но они любят меня и заботятся, по-своему.
Вспоминаю Барсика  - он спокойно сидит на руках Антонины Павловны, провожает меня взглядом; знает, что скоро за ним вернусь, как было уже не раз.
В гостинице ждут ребята.
И давайте договоримся: как приехали, так и вернемся домой - все вместе.
 - Спасибо тебе за все. Знаешь, я давно не чувствовал себя таким счастливым...
Плечи Марины чуть вздрогнули.
Мне чужого не надо – но и свое я не отдаю. Нет уж, пожалуй,  мне стоит наконец научиться быть собой, своим собственным, не чьим-то.
Пусть встреча с Мариной и эти чудесные дни останутся в моей памяти.
Я беру её за руку и легонечко целую нежную кожу. Оглаживаю пальцами причудливый браслет, любуюсь медовыми переливами янтаря.
На губах остается привкус соли.
Мне пора возвращаться.

[Снайпер]

Эпилог

"Надо поговорить, систер"
Такое обращение не сулило ничего хорошего. "Я женюсь", "я развожусь", "я в скорой, не волнуйся" - везде было это "систер". Знак крайнего душевного раздрая и нервного напряжения.
"Приезжай"

Мы сидели за кухонным столом под маминым абажуром и молчали. Брат грел о кружку бледные руки и смотрел куда-то за окно.
- Давай еще раз. Ты встретил на Балтике русалку...
- Ундину.
- Да, прости. Ундину. Она сказала, что ты проклял соседей по даче и теперь ты хочешь распроклясть их обратно?
Я потянулась и потрогала лоб тыльной стороной руки. Холодный.
- Температуры вроде нет, бредить не должен.
- Я не болен! - он вздрогнул всем телом. Чай выплеснулся на скатерть, и он виновато потупился. - Извини, я сейчас...
- Ничего.
Пока вытирали стол в четыре руки, снова замолчали. Да что же это такое.
- Хорошо. Давай так: мы с тобой завтра поедем на дачу. Если дача стоит как стоит, а все вот это ты придумал себе сам, то на каникулах ты поедешь в санаторий лечить нервы. За мой счет, - я вскинула руку, прерывая возражения, не хватало еще поссориться из-за этого. - Лучше бы сейчас, конечно, но ты же не бросишь своих недорослей в семестре. Считай, что это подарок ко дню защиты от детей. Братец, серьезно, ты на покойника похож. Я за тебя боюсь.
- А если дача не стоит?
- Ну, тогда ты распроклянешь ее обратно. Ундина научила, как?
Он попытался улыбнуться, но губы задергало нервным тиком и получилось криво. Еще не хватало. Хорошо хоть, машину он не водит.  
- Сказала, что сами слова совершенно неважны, важно поверить в них и искренне хотеть исправить содеянное. Систер, а вдруг я правда их утопил?
- Если они сгубили дедову яблоню, то туда и дорога. Присоединим их участок, отстроим дворец, устроим маме розарий наконец-то.
- Чтоб она занялась цветами и перестала требовать с нас внуков?
Он наконец-то рассмеялся, и я следом. Оживает потихоньку. Славно.
Перед тем, как лечь спать, он вытащил с полки семейный альбом и долго листал - снимки бабушки, дедушки, черно-белые еще, потресканные. Наш папа, еще мальчишка, катается на велосипеде без рук, их с мамой свадьба... Дед при параде, с орденами, среди учеников. Бабуля со здоровенной тыквой осенью. Силуэт первого спутника, выложенный яблоками, на обороте подпись - октябрь 57 г., на фоне дача - еще даже недостроенная.
"Дед, помоги, - вдруг подумала я. - Помоги нам, пожалуйста."

- Тань, ты проехала.
- Да ладно, недоехали еще. Навигатор бы сказал.
На навигаторе только карта. Пропал проложенный маршрут, пропала наша точка и значок GPS. И нет сети.
С каких пор тут нет сети?

- Разворачивайся, Тань, там была остановка.
Развернуться сразу нельзя - сплошная. Вперед еще километр, поворотник, разворот, поворотник, разворот... И правда, наша остановка. А где же съезд в деревню?
- Видишь? - лихорадочно затараторил братец, - я тут шел от остановки пешком, тут был нормальный съезд, асфальт, указатель! А сейчас...
А сейчас сквозь прошлогоднюю жухлую траву пробивается яркая свежая зелень, и никакого съезда нет и в помине.
И машина потихоньку вязнет правыми колесами. Ну уж нет.
Пока я парковалась заново, уже строго на асфальте и на аварийке, мимо промчался без остановки рейсовый автобус. Странно, обычно он у каждого столба... хотя, если поселка нет, то и остановки нет.
- Я передумал! Я беру слова обратно! Отпусти их, нежить болотная, они тебе не вредили!
Как же по-идиотски мы со стороны выглядим. Один кричит в лес, другая запарковалась в грязь. "Голова твоя садовая", - вспомнился дед, помогавший отчищать платье от фруктового сока.
- Черт с ними, с дачами, людей отпусти! Нужно тебе болото - забирай, но люди-то чем провинились?
У него срывается голос. Ощущение беспомощности нарастает лавиной - а дальше-то что? В лес я не пойду и его не пущу, и он, кажется, это понимает, съезда нет, дозвониться ни до кого из соседей не вышло... Остались еще кадастровые документы на участок, если остались, а не съедены тиной прямо в папке.
Мы снова молчим, не глядя друг на друга и не зная, что делать. На пустой трассе такая тишина, что слышны весенние птичьи трели. Ну не священника же приглашать?
Невнятный шум потихоньку нарастает - двигатель. Но на трассе машину видно и слышно издалека, а здесь... Здесь кто-то пытается выехать из леса.
Могучий пикап-внедорожник, изгвазданный по самую крышу, вязнет в глине чуть ли не по пороги, но все-таки движется к шоссе.
- Похоже, лечить нервы мы поедем оба.

[Снайпер]

МАСКАРАД

Дракоша - Менеджер
Ноомо - Лешовка
Мастер-детективщик - Фотограф
СансетСаспарилла - Охотник
Чехарда - Затянуло
Шебуршунчик - Мама с ребенком
Begotten - Гипсовые горнисты
Caguento - Грибарий
der Westen - Сестры
looolka - Тихо-тихо
Next - Соня
Notoriginal - Джипер
Simka - Протагонист
somberowl - Пугало
Succin - Зеркало
Todo Uno - Медведь
Vaisman - Прораб

[Снайпер]

РЕЦЕНЗИИ-1
Протагонист

Прежде всего хочу выразить Симке восхищение таким объемом проделанной работы)

   История протагониста читалась на одном дыхании. Сам персонаж вызывает неоднозначные чувства: вроде и действительно все у человека не клеится, всё против него, такой хронический неудачник, а с другой, начинаешь задумываться, а не сам ли он виноват в этом. Смесь жалости с каким-то недоумением: ну попробовал бы хоть чуточку оптимистичнее быть, искать хоть какие-то радости в жизни, а не «скрупулезно вести подсчет неприятностей». Еще одной из первых мыслей в процессе чтения была: «Батенька, а не надо ли вам к психологу? А не депрессия ли у вас часом?» КМПшечка оставила свой след. ;-D А так все у него тоскливо, серо, уныло…

  Воспоминания о детстве освещают текст как лучики света. Симке несколькими предложениями замечательно удалось передать атмосферу лета и беззаботного детства; маленькие штришки оживляют картину в голове читателя. Особенно мне понравилось про снимание пенок с варенья).
Очень прочувствовалось насколько герой проникся идеей поездки на дачу – строки просветления в тексте: и попутчики славные, и кофе хорош. По приезду он пытается сохранить это ощущение цепляясь за знакомые «якорьки» в обстановке, но потом выходит на улицу… Один из основных объектов счастливых воспоминаний вероломно уничтожен.

  Описание соседей заставило меня их почти возненавидеть. Как вживую представились эти неприятные господа. Сразу вспомнились всякие дачные истории вроде просьб спилить прекрасную, а то она драгоценной картошке свет загораживает. Я представила толстую-толстую тетку в спортивных штанах и замусоленном лифчике, которая раком ползает по картофельной плантации, выдирая сорняки, а потом она же наворачивает картошку с маянезиком из огроменного таза.
  Кстати, тут не могу не сделать поклон в сторону Кагу, которая умудрилась из соседей сделать вполне милую пару. Я аж не сразу поняла, что это одни и те же люди)))

  После того, как он в сердцах проклинает (а я сразу поняла, что он действительно их проклял, а яркий образ милой бабули старой чертовки этому только поспособствовал) своих соседей, лично у меня сложилось впечатление, будто ему стало немного легче. Выпустил пар, так сказать. Он строит планы на нехитрый отдых в компании Барсика, даже начинает думать о девушке, и не кажется уже таким взвинченным, как, например, в первой части.
И даже ему везет! Море, командировка, он весь в предвкушении! И тут такой облом. Хотя, ИМХО, сам виноват, что не потрудился спросить, на какое именно море он едет. Я вон учла его бэкграунд и сразу почему-то подумала о Белом.

 Несмотря на разочарование в месте командировки, все оказывается не так уж плохо (начиная с того, что ему понравились ребята, которых он сопровождает). Читая обстоятельства его знакомства с Мариной и еще не зная, что будет в конце, я была удивлена, что  она не послала его куда подальше: какой-то он весь стремный, неудачливый, несуразный… Но она же не просто обычная девушка. Я так и не могу понять, что в нем зацепило эту светлую сущность? Или же не настолько она светла, ведь не просто параллельно описывается, как напитывается сыростью его номер. Нет ли в этом некоего зловещего предзнаменования?
 Но при этом ее монолог как кульминация истории протагониста, монолог, в котором она ставит его перед нелегким выбором. И если честно, я была уверена, что он выберет остаться с ней. Весь вот он такой убогонький, ноющий, забьется под крыло доброго духа моря и будет себе жить и в ус не дуть. И герой меня-таки удивил. Уверена, в наводке была установка выбрать, и спасибо Тюленьчику, что она реабилитировала своего персонажа. И опять якорьки: сестра, которой он дорог, хотя наверняка считает непутевым братцем, пожилые родители и, конечно, кот; и даже ребята и данное им обещание вернуться вместе. Вот последнее, кстати, особенно умилило – создалось ощущение, будто его приняли в свою компанию, и это его радует. Кстати, вообще хоть и не рассказываются подробности о ребятах, но вот эти добрые подтрунивания над его незадачливостью, почти клятва вернуться вместе – все это мелкие штришки, которыми рисуется их какой-то живой и милый образ.
 Я рада, что ГГ сделал такой выбор. Ему грустно, да, но прощание получается каким-то неожиданно легким, наверно, потому что он и сам понимает, что принял правильное решение.
Спасибо Симке за эту историю.

Кстати, название «Тихий город» - это не отсылка к Фраю?

Протагонист (2)

История Протагониста разбита на две части. Биение на главы мне показалось необязательным, но это дело вкуса. С одной стороны, тексты прекрасно читаются вместе, единым рассказом, но с другой стороны, со структурной точки зрения обе части вполне самостоятельны – в первой нам даётся бытовая настроенческая завязка, второй акт – встреча с соседями и кульминационное проклятье, а за ней развязка в виде беседы со старушкой. Последние абзацы намекают на продолжение (что вполне подходит сказочной истории). Во второй части также дана завязка, история встреч с Мариной, кульминационные откровения, поцелуй и… герой едет домой. Третий акт скорее приходится на мастерский эпилог, так что паззл отлично сложился.
Деление на акты мне помогло понять, обо что я споткнулась в тексте – а это очень длинная завязка в обеих частях. По объёму завязки сопоставимы с основным действием, но при этом в них по сути ничего не происходит. Задаётся тон повествования, выставляется экспозиция, мы проникаемся чувством героя, погружаемся в его текучку, но каааак же долго это тянется. Да, история подводит нас к мысли, что герой действительно не хотел ничего плохого, но у него накопилось (тут же меня мучает вопрос, если у него накопилось от всего, а вылил он на соседей – то точно ли это искреннее проклятье?), но нудность бытия главного героя как бы топит в себе вообще всё остальное, что происходит вокруг него, вместе с соседями, старушками, кикиморами, ундинами, мифами, янтарём и студентами. Ох, не из-за холодных рук его жена бросила.
Перегруженность однородными элементами не дала мне сосредоточиться, обдумать происходящее. Скажем, стартовый диалог, который задаёт тон дальнейшим злоключениям героя. Здесь есть выдержи из самой речи начальства с канцелярскими сухими конструкциями, от которых немедленно сводит зубы у читателя. Потом маркеры, чтоб читатель вник: головная боль, духота. А потом тут же красивое, богатое метафорами описание этой самой речи. Читатель, смотри, нудная речь. Она очень нудная. Если ты не понял, какая она нудная, то если бы нудность мерилась в килограммах, то она весила бы очень много тонн. Я бы предложила оставлять читателю какое-то место для воображения, то есть либо дать ему прочувствовать речь, либо описать её косвенно, но так чтобы читатель вообразил самую ужасную начальственную выволочку, а всё вместе как будто излишне. Потом наслаивается – головная боль, гнусные студенты, гнусный автобус, гнусные пельмени (на вкус тоже наверняка), гнусный лихач, тоска по прошлому, заболел. Возможно, было бы динамичнее отметить 3 ярких события, три пятна и двигаться дальше. История о прошлом героя встраивается хорошо, объясняет его общее состояние, окрашивающее всё настоящее в серые тона. Сестра немного лишняя как будто – дань наводке?
Видно, что дача должна выглядеть глотком воздуха на фоне всего происходящего, что с ней у героя связан позитив и его настроение улучшается по пути, но мало у дачи места, мало, мало истории, мало веса, она не довплетена в полотно. Так долго описывается институт, вторичный для сюжета, с начальством – диалог, со студентами – переглядывание на абзац, а про дачу герой только говорит, что она может стать «чем-то хорошим», но из текста не вполне это чувствуется. Тут уже наоборот хотелось бы больше деталей, может чуть размазано по тексту – чтобы он в начале в окно смотрел и в лес хотел, а не вот это вот всё, чтобы смотрел сел на качели во дворе, а вспомнил бы дачные, чтобы она висела ружьём с самого первого слова, а потом бы выстрелила вхолостую этой выкорчеванной яблоней. Саспенса дачного не хватило, а с ним и динамики тексту. Мы ничего не ждём, только наблюдаем.
Конфликт с соседями набросан кратко. Но тут, мне кажется, осторожность во вторжении в чужой паззл и чужих героев, плюс некая загадка для читателя, которая раскроется в Грибарии, так что все хорошо.
Вторая часть страдает от того же. Мне лично показалось, что часть со Светлогорском должна была контрастировать с городской частью. Типа ух, приехал, глотнул свободы, наприключался с развратными русалками, а потом и к Барсику. Но нет. У героя и тут институт, дети, которым он поперек сказать ничего не может, штанов нет, спросить не у кого, всё через левое плечо, а развлечения высокоинтеллектуальные – прогулки и беседы, все это под аккомпанемент приступов самокритики. Даже девушку и ту чуть не прозевал. Ну хорошо, ладно, разврат герою не свойственен, но во второй части завязка (приехал в город и встретил ЕЁ) по объёму как их роман, кульминационная беседа и расставание. Да, детали атмосферные, но, по сути, автор расставляет фигуры и развешивает декорации дольше, чем идёт действие. А хорошее, лёгкое, оно как раз как будто скрадено немного, перебивается сценами, где у героя всё как всегда. Я как раз не удивлена, что он не остался с русалкой. У него что дома все не так, что тут все не так, но тут еще и кровать мокрая.  
Словом, хотя каждая сцена сама по себе хороша, кажется, что они от произведений сильно разного объёма, много, много деталей, которые можно было бы ополовинить без потери смысла и атмосферы, но набрав в динамике. В некоторых местах автор как будто бы оправдывается перед читателем: так, он поедет на дачу. Но не с друзьями, я этого раньше не говорил, но с друзьями он рассорился. А не с сестрой, потому что она слишком успешная и её друзей он не знает. И вообще он хочет побыть один. Да нам то что! Понятно, что хочет один, а об остальном захваченный рассказом читатель и не будет думать. Автор все продумал – молодец, но не обязательно все отмазки в текст добавлять)) Либо читатель уже и сам начал подумывать о даче к тому моменту, что и герой, либо уже поздно объяснять, почему это хороший выбор, не подведена мысль историей.
Протагонист вышел живенький такой. Может и неплохой парень, но явно к специалисту бы сходить проконсультироваться. Может, тогда и тоска пройдёт и границы очерчивать научится, мнение своё перестанет метаться из угла в угол. Он выпуклый, проблемный, и сразу начинаешь у русалки гастрономический интерес подозревать. Может не сожрёт, но точно заморочит, какие с ним партнёрские отношения.
В общем и целом, текст хороший, но порезать бы его на треть, стал бы классный.

Мама и ребенок

Мне было страшно. Вроде и все благополучно закончилось: и папа кричать не будет, и к "детям" Ольга Юлю не отпустила. Но это такой страх из разряда " а если бы". Если бы Юлька побежала к "детям" было бы совсем безнадежно. И несправедливо. И слишком страшно. Здорово, что автор выдержала грань между криптовушкой и безнадежностью.
Очень много мелких деталей, как "чуть покосившейся калитки, чавкающей грязью тропинки и рассохшейся дверью - чтобы открыть ее пришлось приложить некоторые усилия" или "Судя по отсутствию мышиного и крысиного помета, средство, подсказанное старенькой бабушкой-соседкой, помогло." - это здорово, текст становится "выпуклым".
Как по мне главный криповый персонаж в этом тексте Ольгин муж (за разлитую солянку я вообще готова была его придушить и пофиг, что это литературный персонаж). И вообще, бытовая составляющая текста страшнее мистической. Дети то ладно, в принципе, все закончилось более менее, да и можно просто уехать с дачи да и дело с концом. А вот с таким офигевшим от своей значимости бараном еще придется как-то контактировать. Да и не удивлюсь, если он им жизнь будет портить, как только сможет.
Я не мастак писания рецензий. Но о том, как меня впечатлил и зацепил рассказ Шебуршунчика, может сказать то, что я ушла варить солянку.  

Менеджер

Ой, неприятный тип. Тут автор постарался на славу: есть всё, и зависть к брату жены, и замечание насчет ягодиц секретарши, и приторные сюси-муси с женой, хотя за глаза гг замечает и про грудь в венах, и лишний вес... И вот этот налет "хозяина жизни" - пенсионерам он приплачивает, видите ли.
Наверное, самое неприятное лично для меня - эта лживость персонажа. Он не только врет жене, но еще и врет любовнице!!!! То есть, я понимаю, что жене он врет, чтоб не потерять работу, но Катеньке-то зачем??

По собственно тексту - мне очень понравилось, как организован рассказ, очень синематографично. Гг на работе, где мы его видим во всей красе, гг едет за Катенькой, сам сон.. Катя возвращается с речки, напряжение будто бы на минутку отпускает, и вдруг - сон шаг за шагом становится явью. Очень красивый прием с повтором.

Но мне бы хотелось, чтоб автор пояснил: с речки вернулась Катенька, или уже русалка?

Единственное замечание по тексту - при общем очень живом и верном языке иногда проскакивают несогласования.
"Пока Катюшка ждет (ждала?) свой сок, я отошел в сторону и перезвонил жене."
"Поминутно поскальзываясь на мокрой траве, на звук серебристого русалочьего смеха отзывавшегося из тумана, я побежал к реке." Тут может быть, стоило поменять действия местами: побежал- на звук-подскальзываясь.
" Дом встречал нас мягким теплом растопленным камином." - теплом растопленного камина?

Но это мелочи, чисто чтоб придраться, история раскрыта прекрасно, персонаж объемный, достоверный, и на мой взгляд, Дракоша отлично справилась. Большое спасибо, было очень пугающе.

Грибарий

Что сказать, автор явно знаком с дачной действительностью, и мастерски оперирует деталями. Аромат навоза, щербатый молочник... много их.

Если сначала Людочка с мужем предстают вполне положительными трудягами, то потом их хозяйственность начинает приобретать новые черты, от которых у читателя начинает подгорать, а чтоб не затухало, автор время от времени еще подбрасывает дровишек. Главные герои явно из тех, про кого на КМП ласково говорят "в мире грибов", и автор явно именно этой ассоциации и добивался.

Концовка была больше смешной, чем жуткой. Ох уж эта Людочка... и опята такие милые.    Мне понравилось.

[Снайпер]

РЕЦЕНЗИИ-2

Затянуло

Важный текст для повествования, как мне кажется. Здесь впервые болотница появляется, так сказать, лицом перед читателями. Кратко поясняется, что именно она делает.

Сам Петр Иванович описывается скупо, но атмосферно.  Тон задает уже начало повествования

Но Петр Иванович отличался добросовестностью и без труда следовал правилам.

Хочется назвать его гражданином. Эдакий добротный винтик в системе, который не даёт сбоев и который молча и добросовестно будет делать своё дело. Он и к даче относится так же – сам же говорит, что времена когда эта земля кормила прошли, но продолжает по привычке что-то сажать, хотя сам не знает почему. И думаю родители его были такими же. Но это и делает его таким живым, привычным взгляду – много их таких ходит.
Но при этом, ему явно нравится сама дача. Он о ней думает, мысленно заботится – потому что до последнего мысли «как улучшить», вон, даже о шиповнике подумал.
Мужика жалко. Почему-то мне кажется, что если бы он выкарабкался, то это что-то поменяло бы, может приезжал бы туда не картошку копать, а шашлыки жарить за зависть соседям.

Немножко смутила путаница с сезонами. То он готовит дачу к зимнему, и я думаю «ого, целый год что ли там уже болотница лютует?», а потом вдыхает весенний воздух.

Зеркало

История очень понравилась. Хорошо переданы некоторые «дачные» моменты, например мусор, который кто-то подкинул на заброшенный участок, да и «гипсовые дети» прекрасны. При чтении это все отлично представляется. Несколько удивился моменту, когда Оксана вроде загнала машину на участок, но «удобнее чем открывать ворота», но понял, когда прочитал дальше. Обычно дачники все таки стараются огородить свою территорию, редко бывает, чтобы ворота не ставили. Удивило «марево жара» - раньше не доводилось видеть, чтобы так писали. В общем — очень хорошо.

Прораб

В этой игре есть два текста, которые проехались по самым моим глубинным внутренним страхам. Мишка и Прораб. И я очень порадовалась, что на второго мне выпало писать рецензию.

С детства одним из самых жутких моих ночных кошмаров был тот, где близкие, хорошо знакомые люди - родители, бабушка, друзья - вдруг начинали вести себя странно. Очень странно. Вариации странности могли быть разными, но суть всегда одна - человек, которому я полностью доверяю, превращается в жутковатое нечто.

В тексте эта специфическая жуть передана, на мой взгляд, прекрасно. Уже в начало вплетена очень красивая деталь - в машине сидят Сергеичи. Будто бы одно целое, будто бы братья. Автор буквально одним штрихом закладывает так нужное для дальнейшего хоррора впечатление близости между персонажами.

И в дальнейшем персонажи почти не описываются по отдельности. Старательные, привыкшие к труду, толковые и рукастые Сергеичи - вместе, заодно, дружно.

Как полагается хоррору, самое страшное начинается даже не тогда, когда неведомая сила водит друзей кругами и не даёт уехать из посёлка, а когда они разделяются. С этого момента Александр остаётся один.

Пётр возвращается другим, и это описано по-настоящему жутко. Копирование теткиного поведения, полнейшая отрешенность от реальности. И тем более грустно смотреть на Александра, которому и в голову не приходит бежать в ужасе, бросив друга - вместо этого он пытается его вытащить до последнего.

Концовка эталонно-безнадёжная. Дом, участок, два человека (а оба ли они теперь люди?). Меня качественно так пробрало до мурашек.
Спасибо автору.

Соня

Вообще, забавно, что мне попался на рецензию этот текст, учитывая, что последние дни я сижу в чате с Жабаботом [а сегодня моя жаба женилась, ихих], и я никак не могла отделаться от этой ассоциации.)

********
На первом абзаце меня кинуло во флэшбеки: когда-то давно я хотела быть хорошей девочкой и заодно сыграть в игры с подарками [спойлер: не сработало] и подарила бабушке какую-то посудину, как раз "кремовую, с розовыми мелкими цветочками". Сейчас даже не посмотрела бы в ту сторону, а лет в восемь это казалось самой чудесной посудой из всех. Екатерина в целом в образ такой посуды вписалась, а как персонаж конкретной истории - уже вызвала интерес.

Вообще, главгероиня оказалась удивительно близка, и очень "в среде", и над хоррорами традиционно смеется, но поступает "как положено", плюс - я ее адски понимаю относительно всех этих магазинов для взрослых и прочих этих вещей [которые, конечно же никогда не коснутся моей собственной жизни! ахах ]... Собсна, про яблони мысли один-в-один мои, да и восприятие всей этой дачной жизни в целом - это прям как будто мой собственный голос. "Здрасьте, я подсяду" - заорала. Хоть и спорный мем, но люблю его.))

Словила достаточно пугающее и тошнотворное ощущение на моменте, где

Может, если идти по ней долго, то морок спадет, и она снова превратится в асфальтированную дорогу.

Вот прям взаправду зависла и дышала.
Представилась дорога, по которой и идешь и идешь и идешь и идешь и иде... а потом как будто врезаешься в невидимый купол, доля секунды розового мерцания - и нормальная дорога, но ощущение "я ехала в маршрутке по выбоинам" не прошло.
Дышишь.

Криповые дети в моем случае работают всегда. Я детей и как таковых боюсь, чоуж, они сами по себе "не от мира сего", а добавь  в них еще хоть что-то потустороннего - и оооо, эту конфетку я сожру с горящими глазами. А тут еще и жабопрыгающий ребенок, ооооо, восхитительно представить и охолодеть.)

Если честно, концовки с "так, стоп" я не поняла. То есть, понятно, что это как-то связано с Екатериной, у которой уже нет мужа, но?...
Возможно, мне слишком понравились она и ее муж, чтоб я вообще как-то вплела ее в эту игру.
Но если это вариант с меняющейся реальностью - то это прям вах и збс. *_*

P.S.:
Вообще, если оффтопом и чисто для сближения с героиней,
то где-то около пяти лет назад я нечаянно ударилась в инди-игры и инди-музыку [да-да, там разные жанры и прочее, но вы понимаете, о чем я веду речь, если нет, то вы знаете, где меня найти],
и группа, которую я старательно обходила стороной на этой сцене - как раз Imagine Dragons, но вот тут мой плейлист меня и подставил, всего две песни, но как в тему текста:

Привет, Сонь.)

Гипсовые горнисты.

Один из самых объёмных и наполненных подробностями и разнообразными сплетениями текстов текстовушки. Очень детальный, очень атмосферный, очень живой и очень запутанный.
Кстати, вполне себе жуткий и без финальной сцены - что-то мне подумалось, что живи я в подобном «музее» или даже по соседству с ним, крыша у меня съехала бы довольно быстро и довольно далеко. И дело даже не в том, что советский соцреализм, скажем прямо, не то чтоб мой любимый жанр, а в этой чёткой музейной выверенности и искусственности - всё же продумано до мелочей и ритуализировано чуть ли не по минутам, кто где стоит, что где висит, как кого зовут. Но ничего - соседи героя смотрят на этот музей как на милую причуду, а сам он, кажется, вообще иной жизни не представляет.

Вообще образ героя получился довольно целым и достоверным. Он с самого начала несколько «не от мира сего». Сначала весь в поисках книг и альбомов, творчества в собственной жизни и работе, даже Галочка выходит у него из морской пены - вообще без ассоциаций с тем или иным искусством не проходит ни одно событие. В общем, совершенно неудивительна и дальнейшая, что работа в музее, что превращение в музей всего вокруг.
Вроде как, подобная целостная и горящая своим делом личность должна вызывать симпатию, но почему-то хочется сбежать от героя с его музейностью куда подальше и почему-то в конце не чувствуется ни сожаления, ни особого сочувствия - законсервировали как очередной экспонат, и ладно (удивительно только, что непростая вода от Лешовки никак не помогла).

Честно говоря, я несколько потерялась в семейной истории, что случилось с женой и сыном. Их нет уже давно, и, судя по ассоциациям с пионерами, сын погиб довольно юным (утонул? пропал?). Может быть потеря семьи окончательно и поспособствовала полной оторванности героя от мира и растворению в старой эпохе? Хотя почему-то мне кажется, что он всегда был таким.

Детали прекрасны - хоть мозаика на стене, хоть заброшенный лагерь (сколько их таких стоит в ближнем и не очень Подмосковье? И все примерно на одно лицо, разве что без скульптурных изображений, в общем, очень узнаваемая картинка). Особенно стоит, наверное, отметить птичку. Птичка - часть природы, естественного, противопоставленного искусственно выверенному миру героя (неудивительно, что ни как называется птичка он не знает, ни пение её отличить не может, и рукой на неё машет). Не удивлюсь, если птичка - просто добавлена для детальности антуража, но в её криках видится какое-то предупреждение «Вылезай из своей консервации мужик, посмотри вокруг, хуже будет». Возможно, и галкой птичка оказалась неслучайно и в итоге упорхнула из (не)жизни героя навсегда подобно его Галочке.

Получилось очень визуально, очень (по началу) обыденно, а дальше в лучших традициях жанра ужасов. В принципе, по этой истории можно снимать кино - каждый шаг, каждая картинка так и просится на большой экран.
Спасибо, Френ!

[Снайпер]

РЕЦЕНЗИИ-3
Сестры

Когда я читала всю текстовушку первый раз “Сестры” вызвали у меня ассоциации с какой-то старой доброй сказкой — такая четко прослеживающаяся мудрость мол цветы посаженные матерью не желают слушать как ее дети ругаются и вынуждают сестер помириться. Да и шиповник тот же очень уж сказочное растение - цветы и колючки, ползет ппо забору на соседний участок. И может правда он дает начать по новому, забыть все ссоры и управлять домом вместе? И этим же она немного не вписывалась в общую атмосферу - ну какая болотница будет учить людей жить мирно, ей лишь бы дачи изничтожить и вернуть себе свое.
Но даже так мне вот кажется что не получилось бы у них помириться слишком уж разных взгляд на жизнь у сестер. Марина прям кладезь всего что я недолюбливаю у людей - словно назло все Лене делает и воспоминания намекают что всегда так было, от кукол до свадьбы, да и вряд ли бы она смогла простить что в итоге мама отдала таки предпочтение младшей сестре. Так хорошо отображена мелочность обеих женщин даже на примере разделения дома, это ж значит они и внутри его перегородили как то, и забор построили и даже калитку новую, лишь бы не пересекаться.
А при втором прочтении текста у меня вдруг возникла стойкая уверенность что не сказка это вовсе, что шиповнику никакого дела до их ссор нет, что в конце красными цветами он распускается напитавшись их крови, а идея того что помирившись они спасутся и вовсе не сработала. Не знаю как на деле задумывала der Westen, но мне видится все же кровавый конец.
В целом для меня текст очень многогранный получился, тут мелкие дурацкие ссоры, и попытка обеих сестер побыть мудрыми, и жуткий момент когда все никак не можешь выйти из двора, и шиповник пробивающий мяч, и совершенно разные мои эмоции при изменении восприятия концовки.

Пугало

Ох, тяжело писать впечатления на тексты, написанные от второго лица. Наверное, они должны обращаться к читателю, вовлекая его в рассказ как главное действующее лицо, но у меня восприятие немного иначе работает. И такие тексты я читаю, как мое обращение к герою. При этом обращаюсь к герою я, но слова в тексте не мои, выражения чужие, и уже от этого становится страшно и неуютно. Самое то для крипоты, пожалуй)

Повествование от второго лица еще и создает проблемы при согласовании предложений, конструкции получаются громоздкими, надо очень постараться, чтобы ничего не упустить. Вот тут somberowl немного ошиблась, например: "...и по налипшему на него пуху и буроватых потеках создается впечатление..." В общем, достаточно сложный вариант повествования.

По сути текста - хорошо. Сначала легкая бытовуха и хлопоты, потом погружение в воспоминания и ностальгия, на что-то грозное автор намекает только выбором предмета, который герой желает воссоздать и упоминанием, что пугало вышло "мрачноватым". Вторая ступень нагнетания жути - уже после спокойного утреннего завтрака, когда ничего беды не предвещает. Вот тут еще одна спорная конструкция, за которую я зацепилась.
"Все вокруг измазано в чем-то, и когда ты натыкаешься взглядом на валяющиеся птичьи перья и трупики воробьев становится очевидно, что это кровь." Становится очевидно, что валяющиеся птичьи перья и трупики - кровь. Читается именно так, и нужно остановиться, вернуться и пару раз перечитать, чтобы понять, как оно написано на самом деле.

Крови и трупиков все больше, больше, они даже падают сверху на парня. Сочувствую ему, очень. Обилие пластиковых глазок на тыквенном лице - страшно, впечатляет. Я б не хотела такое увидеть даже в домашней спокойной обстановке)

Немного накал жути сбавляет настрой героя. Ему не страшно, он злится. Возможно, именно это его и спасает, и дает дойти до оазиса Екатерины Владимировны. Мне кажется, если бы парень испугался, он бы не добрался до соседки и сгинул, пополнив своей головой ожерелье пугала.

Охотник

>И чем дольше не откликается, тем больше тревога нарастает

"И чем дольше не откликалась, тем больше во мне нарастала тревога")))
У меня заточен глаз на инверсию. И на иное употребление глаголов времени.
Очень видно, как человек выстраивал определённый мир и определённый характер. Даже через построение предложений.

Сейчас сижу и создаю в себе пустоту, чтобы сразу понять, чего в тексте не хватает. Но на самом деле всё в нём на месте. Автор отлично вводит читателя во внутренний мир персонажа. Упоминание про медведя тридцать лет назад и то, что в начале мая персонаж пьёт за сгинувших друзей, указывает на очень почтенный возраст. Мне очень нравится этот приём, когда автор вводит в образ персонажа опосредованно. Мы не знаем, кто этот человек, есть ли у него семья, но мы проникаемся чем-то иным, общим образом и, думаю, все бы нарисовали персонажа достаточно схоже.

Опять же очень понравился монстр в финале. Сшитый рот и губы на животе. Всё это подано очень спокойным языком, примерно таким, как и описание дерева, насколько понимаю, это и создаёт картинку. То есть важно автору не испугать, а создать реальность этого монстра.

Мне, как и всем, нечеловечески жаль Бьянку. Но я очень надеюсь, что если собака пропала, она не сгинула, а спаслась где-то за пределами болота.

Мне кажется тут влияние Пришвина. Только не говорите, что это Бианки и кличка собаки - это намёк!) Мне понравилось как текст выстроен и, уверена, это так и задумано - сперва инверсионные предложения, которые должны задавать атмосферу и образ персонажа, а под конец всё завершается таким же атмосферным и с большим количеством определений ("зубки белые", "язык мясистый") описание кошмара. Из-за этого в тексте присутствует некая ирония, игра.

Медведь

Сложный текст. Мне пришлось его читать несколько раз - вот вроде и написано хорошо, и образы яркие, а внимание куда-то ускользает. Такое бывает, когда натыкаешься на что-то проблемное, что не хочется видеть и чувствовать.
Я вообще-то не склонна бояться потустороннего, но, наверное, во всей текстовушке этот текст единственный вызвал во мне что-то вроде страха. Не что-то конкретное, не какая-то отдельная сцена, а именно общая атмосфера. Частично, возможно, это из-за обрывистого, резкого стиля написания. Так люди часто начинают мыслить и говорить в очень нестабильном эмоциональном состоянии, например, когда сильно тревожатся.
Сюжеты снов героини знакомые, я бы сказала, архетипические. Шатающиеся и выпадающие зубы, тараканы, обрезанные волосы, топор. Этакое воплощение классических иррациональных страхов. На этом фоне история с собакой кажется чем-то более личным. Тем не менее, подозреваю, что у человека, которому снятся такие сны, большие проблемы. Когда читаешь, не слишком понятно, где заканчивается реальность и начинается сон. И наоборот. И было ли вообще пробуждение.
Очень детальный текст. Впечатляющий. И жутковатый.

Фотограф

Я очень рада, что мне достался этот текст на рецензию, и можно продолжать сидеть в уютной песочнице в уголке текстовушки. Я этот текст помню вот такусеньким, в смысле, ещё с наводки, да что там – с запроса на наводку.
Когда от Энджи пришло, что она будет работать в стиле «Господина оформителя», то я поскакала читать статью в Википедии, и ждала текста, нервно переминаясь с лапки на лапку.
Что меня восхищает – неизменное умение Энджи выстроить мрачноватую готику  везде. Даже в чисто колхозном сеттинге дачи (не в обиду мастеру, я свою наводку просто восприняла именно как-то так – деревня «а-ля рюсс», грабли, жопой кверху на грядках, шашлыки под пивко). И вот даже посреди всего этого её персонаж будет возвышаться весь такой красивый в фиолетово-чёрном плаще. При этом будет не бельмом на глазу, а аккуратно вписан в окружающую реальность. Чужеродный, пугающий и в то же время – на своём месте.
Когда-то давно, может, даже в до-КМПшные времена, я говорила, что Энджи создаёт вокруг себя атмосферу, какую ей надо. Этот текст – хорошая иллюстрация к моим словам. Атмосферы в нём – залейся.  Причём атмосфера двух слоёв – один в мире пластилиновых творений, в стиле Достоевского что-то, а другой – в мире творца-фотографа. Они как-то неуловимо взаимно проникают друг в друга. Ни одного слова про быт театралов, но считываются сигналы тлена, нищеты и безнадёжности. Множество слов про быт фотографа, но при этом вторым планом идёт величие демиурга.
Быт – это мои отдельные реверансы. Узнаваема каждая деталь «революционного плюс век» года. И контрасты, контрасты. Дорогое оборудование – и нечего есть. Пафосные съемки и заказы – и не согреться, заткнутые газетами щели. Фотограф прилагает усилия к тому, чтобы быт не затопил и не сожрал его («мог бы спать в гробу, но это пошло»). Фактически, автор даёт рецепт, как выживать в довольно мерзком окружающем мире. Пошаговый мастер-класс «как жить ангелу в человеческом мире», о сложном и возвышенном – просто и понятно.
Очень много вложено в текст потрясающе комфортных для меня идей. Как, например, та, что привидения – это уютно и обнадеживающе. Что мертвец – это этап жизни. Про потерю мечты, своего чувства прекрасного, и следование навязанным идеалам. Все эти «лирические отступления» отзываются во мне нотками удовольствия, как тёплый душ.
На их фоне лично для меня меркнет объективно удачный образ пластилинового мира как земного шара.  Вообще, космогоническая символика ненавязчиво прошивает весь текст. Про робот-пылесос, который движется «посолонь», было в наводке, а вот плоская земля добавлена автором самостоятельно.
Честно скажу, я пока что не осилила всю текстовушку, и поэтому мне трудно оценить контекст и вписанность Фотографа в него. Но то, что я успела ухватить, даёт мне представление об общем месте, затягиваемом болотом. И текст Фотографа для меня – как изображение в миниатюре этой сценки. Болото затягивает, но мы не сдаёмся. Для этого нужно встать на вот эту кочку и думать вот эту определённую мысль, дыша определенным образом, вот тебе секундомер. Автор – мой фитнесс-тренер в экзистенциальном смысле

Джипер

Джипер мне очень импонирует.
Почему-то у меня создалось впечатление, что это бывший военный, автор упоминает "военные штаны" (камуфляж, должно быть), причем не просто строевой офицер, а что-то типа военного инженера, возможно, с морским уклоном - такие вот личные ощущения.
Это тот тип мужчины, который, по словам героини одного фильма, называется "нет проблем" - рукастый, и руки тем концом вставлены, есть "чемоданчик с инструментами", и сам по себе он может сделать все или почти все, а если его опыта и умения недостаточно, ему ничего не стоит найти соответствующих специалистов.
Прекрасный организатор - открыл фирму, сумел найти свою нишу и вписаться в рынок, и занимается он не болтологией, а вполне реальным делом - счета, отчеты, договора, продажи, и доходы неуклонно растут. Причем у него все делается спокойно, по-деловому, без вставания в позу, без демонстрации излишней крутости, без показной патетики. И точно также по-деловому он подходит к ремонту дачи - оценить состояние, измерить, прикинуть, посчитать - очень взвешенный, инженерный подход.
При этом Джипер обладает развитой интуицией - он чувствует, что здесь что-то не так, что именно - пока не может понять, но это чувство "нетаковости" держит его в тонусе и помогает в дальнейшем. Автор очень умело использует цвет в описаниях - черные резиновые тапочки для ходьбы по участку (узбекские галоши?), и другие, домашние, непременно темно-синие, часы на кухне - круглые красно-белые, а букет цветов для любимой женщины - темно-
бордовые розы. И даже чайная посуда - не просто керамические китайские бокалы, простые и неубиваемые, но - чайные чашки с цветочным узором. все это создает впечатление хорошего вкуса, любви к комфорту, уюту. Единственный огрех в описании - "А потом вы будете сидеть на маленьком столике на террасе" - обычно сидят за столиком. Но, возможно, это такой специальный прием?
Неудивительно, что столь уравновешенный и цельный персонаж находит пару себе под стать - Катю, бывшую учительницу физкультуры, подтянутую, спортивную, лишенную каких-либо обывательских черт. Сущность их отношений - в нескольких фразах, но сразу же понятно, что они нашли друг в друге то, чего им не хватало в предыдущем периоде жизни.
Оба - люди чистые, без гнили в душе, поэтому именно к ним бежит Соня, интуитивно чувствуя, где можно найти защиту и спасение, поэтому нежить не может навредить им напрямую, довольствуясь косвенным вредом - подмыть дом, затопить огород. И фраза Кати - "Это мой муж" - сказанная свободно, как само собой разумеющееся событие - это вершина, высшая точка сформированной защиты от нежити - она объединяет обоих в единое целое и дает мощный душевный импульс - "Так легко и непринуждённо. Будто бы и правда за спиной лет десять крепкого брака." Джиперу можно позавидовать - он нашел то, что искал так долго, и вполне возможно, что именно напряжение момента помогло ему понять это.
В целом текст читается легко, оставляя после прочтения приятное послевкусие и твердую уверенность - и Джипер, и Катя, и Соня в числе тех, кто спасется. Они сильнее болотницы и ее воинства.

Лешовка

Итого, условно в игре можно выделить несколько фракций героев: Протагонист, жители поселка, Болотная Ведьма (незримо присутствует повсюду) и Лешовка.
Последняя особо примечательна тем, что является сторонним наблюдателем и передает все события беспристрастно.
Себя она называет Хранительницей леса, а её роль в игре я бы назвала Хранительницей знаний.
Не добрая, не злая - разумеется, в человеческом понимании категорий добра и зла.
Этот текст в целом представляет собой очень важный кусочек общего пазла -  раскрывает предысторию, завязку конфликта, показывает истинную суть происходящего, при этом оставляя открытым вопрос, как же все закончится, интригуя читателя и вызывая предвкушение финала, подогревая интерес.
Я бы сказала, что этот текст ближе к мастерскому -  в том плане, что игрок владеет всеми ниточками сюжета, и наконец читатель понимает всю картинку в целом.

Автор хорошо справился с поставленной задачей, читать действительно было интересно. Понравилось, как выписан образ Лешовки.
Она просто есть, живет себе спокойно в своей обители. Ни с кем не конфликтует, не принимает чью-либо сторону.
Лешовка  олицетворение невозмутимости и отрешенности; действительно производит впечатление древнего создания, части природных сил.
Это отображено в ритме текста - история плавная, гладкая, разворачивается неспешно.
Лешовке нет никакого дела ни до Болотной Ведьмы, ни до скоротечных людских забот; к людям она относится отстраненно, с некоторой снисходительностью, что вполне логично.

Беспокойные, суетливые, многоглаголивые, нет у них ни стройности, ни порядка. Вестимо - люди.

С лаской выписан образ Шуши (интересно, это отсылка к позапрошлой криповушке или просто подбор шипяще-ласкового имени?);
Очень тепло Лешовка описывает пробуждение леса весной - вполне закономерно для Хранительницы леса.

То, что героиня старая-древняя, подчеркивается и построением фраз, и выбором лексики. Действительно создается ощущение, что какая-то старушка деревенская историю рассказывает.
дорога эта к самой чугунке выходит, камень-валун тоже испокон веку лежит, понизу жилочки серебряные проходят, лето красное прикатит, анчутки неумытые, путники, чуяла да примечала,  сердешные и т.д.
Да одно наянливый чего стоит (в значении нахальный, назойливый - вот вообще не слышала раньше, буду знать

Умилило и очень понравилось описание самой Лешовки и её усадьбы; мне показалось, что тут и чуть похвальбы есть, и чуток снисхождения к людям.

Понравилось, как передана история деда Протагониста, в т.ч. момент с описанием силы воли и отсылкой к железу - извечному средству против разной нечисти.

а уж характер -  железный, должно быть, сроднился он со своими машинами, вошли они в его плоть и кровь, душу закалили. Через этот самый характер, волю его железную, непоколебимую, болотница и осталась ни с чем - как ни пыталась она обойти его, корнями обвести, околдовать да к рукам прибрать, ничего у нее не вышло - железо ей не по зубам оказалось.

Мудра Лешовка - твердый характер часто заставляет все неурядицы отступить и пакости низводит в ноль.
Главный мелиоратор, похоже, все же вызвал у неё толику уважения - неплох мужик оказался... как для человека

Спасибо Ноомо за очередной интересный и качественно написанный текст
(отмечу, что автор появляется редко, но метко)

[Снайпер]

Обратная связь: концепт

Ну что, дорогие мои детишечки, вот и прошел ещё один Хэллоуин. Время пересчитывать конфеты в ваших мешках.



Идея родилась в Светлогорске (это такой городок в Калининградской области. В наводке его не было, как его угадала Симка - для меня загадка.)
Там на променаде стоит скульптура Ундины, выходящей из воды, а ещё там два уровня променада - можно идти поверху, где выложена плитами хорошая дорога, а можно понизу, по песку и камням.

Там появилась чуть ли не последняя сцена из наводки - когда волна захлёстывает променад, и девушка в этой волне исчезает. Дальше клубок потихоньку завертелся - а что за девушка? Она должна рассказывать легенды. Она гид? Она рассказывает приезжему? Он идет за ней, заворожённый, потому что она русалка? Клево, а откуда он приехал? Почему? Эта часть концепта обсуждалась с сомастером (а чего, не Игуане же одной быть трехголовым змеем!)
Вторая часть идей пришла из книги Вьюрки Дарьи Бобылевой. Завязка игровая похожа на книжную - пропадает выезд из поселка, ушедшие в лес возвращаются нежитью, время останавливается, вечное лето без связи с внешним миром. К слову, книга была написана за год до пандемии и самоизоляции, а ведь как хорошо ложится!
Книга оставила смешанные впечатления: из антологии она внезапно превратилась в паззл, а потом и вовсе схлопнулась в историю одной семьи, нежить лесная была описана где-то отлично, а где-то совсем беспомощно, местами в традиционный народный эпос влетали совсем уж современные придумки Голливуда. В общем, очень хотелось забрать оттуда хорошее, а остальное переписать. Поскольку я довольно ленивый автор, переписывать я заставила вас.

Был и третий вектор, влиявший на наводки и концепт - сама игра. Это Хэллоуин, традиционно в Хэллоуин я беру всех, кто приходит, даже если приходит за два дня до дедлайна. Но при этом я вынуждена заниматься риск-менеджментом, оценивая, кто из игроков точно успеет, кто будет работать по наводке, а кто солировать, кому доверить паззловые, а кому попроще, кто вытянет крипи, а кому лучше не давать страшных историй. Это влияет на расклад персонажей и наводок.

Мне хотелось организовать саспенс уже с этапа получения наводки. Для этого надо было строго дозировать информацию для каждого и оставить открытый конец почти во всех наводках. Мы не знаем судьбу тех, кто выжил в первой встрече с нечистью. Мы не знаем, спаслись ли они. Каждый додумывает сам себе, и это прекрасно.

Я категорически против обосновывать гибель персонажей как-либо кроме “потому что!”. Болотница - нежить, нечисть, почему она должна руководствоваться христианской моралью и воздавать по делам вашим? Болотница - как вода или плесень, если она смогла затечь и уцепиться, значит, будет расти, если нет - то нет. Ей не нужны причины, мотивации и биография человека, чтоб его сожрать. Смогла - сожрала. Более того, лишние мотивации на мой взгляд снижают градус саспенса, если мы видим мерзкого Менеджера и сразу можем предсказать, что его сожрут - что тут страшного? Непредсказуемость куда страшнее.

Сложно было расставить тексты в правильном порядке. Они условно делились на первый и второй день - у кого жуть началась сразу после отъезда Протагониста, а у кого ночью и утром. Но даже в этих категориях расставить тексты было очень сложно, особенно не имея на руках самих текстов. Так что порядок выкладки (редкость для моих игр!) был сформирован практически в последний день и потребовал каких-то невероятных усилий, чуть ли не сравнимых с написанием самих наводок. Очевидна была только закольцованность - Протагонист начинает и заканчивает, эпилог не в счет.

Итак, тайминг: 1 мая Протагонист приезжает в деревню в первой половине дня. Хтони ещё нет - родители Сони спокойно уезжают, Сергеичи заняты осмотром дома, Джипер и Екатерина тоже, маленькая Юля возится в огороде, хозяйка Медведя спит на веранде, замученная работой… у всех своя тихо-мирная жизнь. Протагонист ссорится с Грибарием и уходит из поселка, на остановке встречает Болотницу и проклинает соседей. Поселок схлопывается.
И вот уже Соня идёт за фотосессией, а выезда из деревни нет. Петра Ивановича затягивает дача, Болотница затаскивает в зеркало опрометчивую хозяйку, и т.п. и т.д. Вечером к Соне придут жабы и игоша.
Ночью нежить разгуляется в полный рост.
Утром проснутся те, кто выжил и волей-неволей соберутся к единственному жилому и более-менее светлому дому Екатерины. Лешовку в расчет не берем - она из дому не выходит и жителям не показывается, дозваться ее невозможно. Помогать она наянливым людям не будет, и люди это чувствуют. Разве что Борису Валентиновичу намекнет, что не люди ему урода слепили, но он, погруженный в свои мысли, намека не услышит и к людям не пойдет.
Думаю, что на следующее утро все выжившие рискнут пойти на прорыв из поселка на пикапе Джипера. Чем это закончится - непонятно даже мне.
Вообще, концепция матрешки решений меня очень радует. Итак, Двигатель Прогресса - он же Протагонист - заваривает всю эту кашу. Ему же ее и расхлебывать. Но если Ундина сподобилась ему хотя бы пояснить, кто такая Болотница, то Болотница пояснять ничего не намерена. Если бы Симка выбрала оставаться с Ундиной, не было бы никакого эпилога, все выжившие точно сгинули в лесу. Симка, что особенно интересно, несколько раз спросила, как ее выбор отразится на остальных, но ответа не получила. Более того, Симка не получала вторую часть наводки до сдачи первого текста. Мне хотелось максимально чистого эксперимента.

Протагонист выбирает возвращаться - тут, как обычно, на пути у нежити встает котик. И у выживших появляются опции:
1. Сплошной хэппи-энд - все, кто пережил первую ночь, выбираются на пикапе Джипера. Выбираются такими же, какими открывали дачный сезон.
2. На пикапе Джипера выбираются не они. Лес подменяет личины, как подменил Прораба. Возможно, из лесу выедут именно подменыши, и перемены родственники спишут на стресс и шок. А потом подменыши научатся жить среди людей. Оглянитесь - все ли ваши коллеги возвращаются из отпуска такими же, как были? А вы сами?
3. Выезжает не пикап. Нежить умеет подменять и имитировать, почему бы не сымитировать и шум мотора, и облик джипа.
Какими они выберутся, выжившие не знают, не знают и игроки. Знает, или по крайней мере догадывается, Лешовка, но она молчит, людям не помогает и не мешает.
Тот, кто решает, не знает, что он решает; кто не решает, не знает, кто решает; а кто знает, тот не решает и молчит. Уроборос, который тешит мое коварство.

[Снайпер]

1. Некст - Соня
Первая, получившая наводку и первая сдавшаяся.
Я обсуждала с Некст, сможет ли она взять Протагониста, и Некст охотно согласилась на роль дублирующего экипажа. Но в итоге уходить на резервный вариант не понадобилось, и Некст получила важный кусок паззла и девочку-подростка.
И тут же связала ее с другими подростками, которых уже писала у меня во втором Хэллоуине, оцените красоту игры.
Мне тут попеняли, что у нее не сходится паззл с Джипером, но если честно, я настолько увлекалась жабами и игошей, что вступление пропускала как нечто должное. Ну, обсуждали свадьбу, может, прошлый брак Джипера, а девочка не в контексте и приняла за их собственную… И ладно… На самом деле, это признак качественного текста. Мне не хотелось ничего исправлять.
Безумно понравились две находки - ассоциация с ужастиками и концовка. Ужастики - это прям круто, у меня в нескольких наводках было, что персонажи из XXI века принимают проделки нежити за идиотские шутки соседей и пытаются рационально объяснить себе происходящее. Так и Соня - примеряет на себя роль героини ужастика и думает, а что сделали бы в кино. В итоге не делает ничего и дожидается игошу на свою голову.
Игоша - неупокоенный младенец, либо умерший некрещенным, либо вовсе ребенок кикиморы, проказит как она. Особенно злится, что с ним не обходятся, как с домовым. Как правило, уродец без рук и без ног. В нашем случае игоша приходит вместе с жабами.
Некст хорошо пишет жуть, Некст ее умеет и любит, а я за это люблю брать ее в свои игры. Концовка, в которой до девочки вдруг доходит, что мужа у физручки никогда не было - мое почтение. С этого момента у читателей должно свербить - а не НЕХ ли он, часом. Вдвойне - когда выжившие начинают собираться вокруг Екатерины и Джипера - а не в болото ли он их завезет. В общем, интрига Джипера должна была жить почти до самого конца игры.
Отдельно я радовалась тому, что Некст, как и ее героиня, не знала о Джипере ровным счетом ничего, кроме того, что он хоть с виду и крутой, но какой-то до ужаса подозрительный мужик.
Спасибо, Некст!

2. Сансет - Охотник
Бывший военный, человек нелюдимый и необщительный, вечно ходит в камуфляже и резиновых сапогах, пьет, но в меру. Типичный портрет дачного обитателя, наверняка у многих такие были в соседях или в знакомых. У меня был такой сосед в глубоком детстве, я даже в школе еще не училась. Почему-то я его боялась тогда до полного отупения.
Сансет пишет его очень визуально - не очень ожидаешь такого, но этот мрачный человек видит и чувствует мир почти художественно, примечает цветы и первую зелень, запахи, звуки. Оттого текст кажется более живым, что ли, сильнее берет за душу. Начинаешь проникаться и переживать и за него, и за собаку.
Кстати, кто боится за собаку - думаю, почуяв в поселке неладное, она сбежала и болото ее миновало. В конце концов, она же зверушка, а Болотница к зверям особых претензий не имеет, только к людям. Думаю, все у Бьянки хорошо, и ее приютят в соседней деревне хорошие добрые люди.
В концепте Охотник был нужен как доминантный аккорд при субдоминанте первого, почти плюшевого текста. Черти лесные не только весело зовут к себе, они еще и вот такие, сюрреалистичные, прожорливые. Сожрут - не заметишь.
Опять порадовала беспомощность человека из XXI века перед нежитью - ни одного наговора до конца, ни креста, ни молитвы, ружье - и то выпустил.
Хотя, если бы не выпустил, думаю, все равно б его закружило и затянуло, просто не так ярко и кинематографично.
Бабкина вода ему не помогла и помочь не могла, бабкина вода - индикатор, а не лекарство. В первых набросках было, что бабка пускает к себе выживших, но всех заставляет отпить воды, а тот, кто откажется - подменыш, нежить. В итоговой версии вода просто стоит для всех желающих. Отпил - живой. Пока что.
Сансет аккуратно придерживается наводки и выверяет эпитеты. Иногда, мне кажется, слишком выверяет. Возможно, это эффект новичка, Сансет не так давно в играх, и скоро разыграется в полную силу. С нетерпением ждем.
Спасибо!

3. Кагуэнто - Грибарий
О, тут я буду петь и плясать.
По концепту после вводных частей про чертей мерзких соседей должно уже было настигнуть возмездие, хотя и незнакомо Болотнице понятие справедливости. Но будем честны, проклинали-то именно их. И они в буквальном смысле стали болотом.
Мелькала еще идея, чтобы кто-то из выживших поутру увидел гигантскую колонию опят вместо дома, но тогда пришлось бы раскрыть темную подноготную поселка, а мне не хотелось раньше времени. Так тоже отлично вышло.
Кагуэнто, хотя и играет недавно, пишет истории давно, и это чувствуется. Наработан свой стиль, очень узнаваемый и очень колоритный. Я поймала себя на том, что текст Кагуэнто ждала с особым нетерпением, примерно как Протагониста. И текст все мои ожидания оправдал.
“Кротов ему накидаю” - это прекрасно. Клубничные усы и война с ними, да и вообще весь дачный сельхоз-колорит. Неожиданно теплые отношения в семье - с какой любовью Людочка отзывается о парнике, сделанном мужем, и даже грибарии. Хоть и старается выглядеть грозной и держать мужа в ежовых, а все-таки любит.
Два гриба нашли друг друга.
И на этом фоне почти теряются окна, стыренные с работы, плитка из парка, доски с чужого сарая… почти, но не до конца.
В общем, я сначала долго смеялась, а потом смаковала захват грибами дома.
Спасибо, Кагуэнто!

4. Ноомо - Лешовка
Как вы помните (надеюсь), Ноомо приходит в мои игры незримой тенью, и потому может проходить сквозь стены и видеть будущее и минувшее. В этот раз Ноомо и роль досталась надзирающая, даже не судьи, а наблюдателя.
Бабка невероятной древности, которую все жители поселка помнят старенькой еще в своем детстве. Бабка, во дворе которой колодец и всегда стоит ведро с чистой водой. (Такое ведро с серебряной монеткой стояло в доме моей бабушки.) Сам двор затянут зеленью, но ухоженной, дорожки выметены, окна вымыты, изнутри - белый тюль. Бабка, которой нет дела до людей и до болота.
В первой версии она была ведьмой, но потом выросла в нечто большее - в нимфу, духа, сущность. Она не плохая и не хорошая, она как ветер - неважно, что вы думаете, но если ему нужно, он дует. Наводка сложная, характерная, много деталей, и я недолго думала, кому отдать.
Ноомо отлично умеет рассказывать сказки - вы не знали, а я знаю. Это еще одна такая сказка, выдержанная стилистически, распевная, не без хулиганства (наянливые! многоглаголивые! анчутки неумытые!), в общем, отличная со всех сторон. Мне очень понравилось исполнение - и по наводке, и в то же время глубоко индивидуально, и не похоже на предыдущие тексты. В общем, классно.
Спасибо!

5. Игуана - Медведь
Наводка с Медведем с рычалкой появилась тогда, когда стало понятно, что без оберегов сожрут абсолютно всех. Медведь с рычалкой - еще один привет из детства, у многих же такие были. Почему он вдруг стал магическим защитником - не знаю, а почему вдруг к Соне пришла Игоша?
Игуана пришла за текстом почти случайно, я выдала необязательного медведа, а получила в полвторого ночи (я специально проверила время!) такую жуть, что полночи мне снились кошмары. Они мне, правда, и так постоянно снятся, отсюда и выросли криповушки, но это не суть важно. Тут были особенно забористые.
Само ощущение “проснулся я или нет” - до боли и ужаса знакомо, ненавижу такое. И оно прям через весь текст, и вообще весь текст настолько физичен-физиологичен, что я то волосы начинала проверять, то зубы языком пересчитывать, аааа, бррр, господи, за что. Запишу себе капслоком на будущее, хотя все равно не поможет - НЕ ЧИТАЙ ТЕКСТЫ ИГУАНЫ НОЧЬЮ.
Сумеря - офигенно прекрасное слово, оно должно войти в анналы вместе с нутрянкой. А ведь это планировалось нестрашной наводкой! Нестрашной!
В общем, я аплодирую, спрятавшись за своего медведя, вдруг поможет.
Спасибо!

6. Мастер - Фотограф
Мастер играть не планировал и пришел почти случайно, как я поняла. Наводок к этому моменту уже не осталось, но отказать Мастеру я не могу, поэтому на ходу придумала парную наводку к Игуане - робот-оберег. Шутка про то, что робот ходит посолонь, родилась двумя часами раньше, потому что мой робот и правда обходит все комнаты строго по часовой стрелке, и я точно знаю, где он уползет под кровать, чтоб его там поймать и остановить. Мастер хотел мрачной готики, а я слабо в ней понимаю - ну, пускай это будет фотостудия в стиле готики. Я даже нечисть нормальную не придумала, только ураганный ветер.
И мастер, как и всегда, укутал наводку в двадцать слоев смыслов и подтекстов, встроил вторую историю с творцом, переплел ленты Мебиуса и склеил бутылку Клейна. Кстати, именно поэтому рецензии сдавались в обратном порядке - я хотела, чтоб отзыв на Мастера писала Игуана, не обрекать же кого другого на такое испытание. Лично мне всегда невероятно сложно, потому что на мой взгляд, это как попытка семиклассника написать критический разбор Улисса Джойса.
В общем, классно, что у нас есть такой мастер, глядя на которого, можно завистливо вздыхать и цокать языком - умеют же люди, а, не то что мы, грешные.
Спасибо!

[Снайпер]

7. Вайсман - Прораб
Эх, надо было еще котика вкрутить в наводку, но одной сбежавшей собаки нам хватит. Котики - это святое.
Так вот, как только я для себя додумала, что играть мы будем про дачу и поселок, сразу начала заманивать Вайсмана. Должен же хоть кто-то из игроков понимать в этом самом строительстве, раз уж я в нем ничего не понимаю и понимать не хочу!
Вайсман вяло поупирался, но все-таки уговорился.
Я отдала необязательного прораба - все-таки, новичок в игре, мало ли что. Это наводка, взятая из книги, там как раз была такая душераздирающая история - мужик ушел в лес, а вернулся подменыш. Правда, в книге он просто жрал, мычал и плевался чернотой, здесь же подменил тетку. По логике лесной нежити (у них есть логика?), раз от него пахнет теткиным домом, значит, он тетка. Так и подменили.
Вайсман неожиданно выдал стиль советской прозы периода соцреализма, а еще какой-то чуйкой определил, что во всем виновата женская фигура - Болотница. В наводке фигуры и блужданий в тумане не было, был свободный выбор - друг вернулся из леса “теткой”, дальше решай сам, что делать. Вайсман повертелся-повертелся, но решать так и не стал, передав эстафету в туман. Вообще, если в начале я немножко приуныла, то по мере разгона сюжета и крипоты радовалась все больше - надо же, какой перспективный новичок, туман у него, калитки заколоченные, женская фигура, просто прелесть, какая гадость! Неуловимо и стиль сменился с передовицы Правды на вполне себе живое повествование о щупальцах тумана. Похоже, начало придумывалось с трудом, а по ходу развития событий Вайсману самому становилось все интереснее. Остается только пожелать ловить эту волну чуть пораньше, не с середины, или хотя бы на ней же возвращаться к началу.
Спасибо!

8. Симка - Протагонист
Отдать Протагониста Симке я решила сразу, едва его придумала. Во-первых, Тюлень один из лучших тайм-менеджеров в играх, и если уж надо писать аж два текста, причем схемообразующих, то кому ещё их доверить. У остальных кандидатов ирл творилась какая-то цыганочка с разнообразными выходами, и я опасалась их тормошить. Во-вторых, Тюлень вкусно и классно пишет, и если уж от кого и читать два текста, то от Тюленя. Смущала только жизнь ирл, и потому я завела дублирующий экипаж. Но Тюлень победила все перипетии и, несмотря на коварство мастера, выдававшего инфы в час по чайной ложке, написала два прекрасных текста в срок.
Я до сих пор переживаю, что наводки были слишком объемные и подробные, с другой стороны, я изо всех сил толкала Протагониста в море. Дома его не держало ничего - ни постылая работа, ни пиление мозга со стороны семьи, ни оскверненная уже дача. Я не согласна с рецензией, не такой уж он и рохля, просто бывают периоды, когда весь мир против тебя. Не согласна и с тем, что можно было подсократить - можно, конечно, но как тогда смаковать все эти деталюшки, от которых текст выпуклый и осязаемый?
Добил меня Светлогорск - в наводке было северное море, в скобках - подразумевается Балтийское, но не обязательно. Я б поняла Питер или любой из его пригородов, но как Симка угадала именно Калининград? Возможно, Тюлень - тоже немного Ундина, присмотритесь к ней внимательно. Как минимум, у нее ласты.
И да, Барсик спутал весь расклад. Барсик встал между героем и нежитью и отмурчал его обратно в мир живых. Без кота Протагонист, думаю, ушел бы в море. Но это же Симка, она всегда старается сделать хэппи-энд даже там, где мастер последовательно выкладывает яд, пистолет и верёвку мылом уже натер. И клей с ластами подложил, а Тюлень все равно курлык - и делает хэппи-энд. Аж пришлось эпилог писать, чтоб не было у вас светло и радостно на душе, хэллоуин у нас или что.
Спасибо, Тюлень!

9. Янтарь - Зеркало
Янтарь ещё до написания наводки пришла ко мне и радостно сказала: "А прикинь, вот если старое зеркало, и человека в него затянуло! Ну клево же, клево!"
"Клево, - говорю, - именно это ты и будешь писать."
Я ленивый мастер, я люблю, когда игроки сами себе придумывают наводки, спасибо, Янтарь, за идею. И за реализацию, чо уж тут.
У меня стойкое подозрение, что долото - это привет моему тексту про радио, на форуме его не было, если что. Но у меня героиня дотягивается до отвёртки и нежить убивает, а Янтарь, едва получив наводку, сказала, что все умрут. А если б выжили - хороша была бы палата в ближайшей психушке - одна с медведем, другой с робопылесосом, третья с долотом…
Янтарь переживает, что крипи нестрашная, добротная, а я говорю - отлично. Крипи всякие нужны, крипи всякие важны, в том числе и такие, тонкие, тихие, без кровь-кишки, проникновенно-безнадежные. Ведь если вдуматься - тебя тащат и тащат в зеркало, и никак не отбиться, не во что упереться, некому помочь, ноги скользят… И фоновая музыка нарастает-нарастает до крещендо и вдруг затихает, и в объективе пустой двор, следы на грязи, в которых уже проступает вода, и все то же заляпанное зеркало. А человека нет.
И да, видите, я не правила запятые? Это потому, что увлеклась.
Спасибо, Янтарь!

10. Сомбероул - Пугало
Это ещё один сюжет, взятый из книги, с той лишь разницей, что в книге пытались через пугало с нежитью поговорить, узнать, что им нужно, а тут просто пугало чудит. Сомбероул выбрала очень сложную форму от второго лица, и из-за нее кажется, что у парня постоянно идёт внутренний диалог с самим собой, что добавляет крипового безумия. Сама наводка поддерживает идею о том, что люди XXI века, даже столкнувшись с нехом лицом к лицу, спишут его проделки на других людей, дурацкие шутки, розыгрыш или пранк, но никак не на неха. Так и этот парень, даже стоя лицом к лицу с многоглазым пугалом, думает о том, кто мог так по-идиотски подшутить. Но всем же понятно, что птиц убивало пугало, украшения себе тоже навешало оно само, и голова парня не добавилась только потому, что за одну ночь все не успеть.
Сомбероул хорошо справилась с подбором криповых деталей - шестипалой лапы, птичьих тушек и пластиковых глаз, но, как верно заметил рецензент, не вполне победила падежи. Тут я опять, как мастер, встаю в тупик - надо ли мне такое исправлять при выкладке или оставлять авторский вариант? Когда-нибудь я решу эту философско-этическую дилемму, и даже, возможно, напишу на эту тему эссе, но не сегодня.
Спасибо, Сомбероул!

11. Вестен - Сестры
Еще одна наводка, взятая из книги, но доработанная под игру.
В оригинале это были две соседки, а из зарослей их совместными усилиями вызволяли остальные жители поселка, банально спалив всю эту поросль с применением солярки. Тут помочь некому. Хотя…
Рецензент верно заметил - ну какая Болотница будет учить добру и смирению, что это за диснейский мультфильм. Правильно, никакая, она и не учит. Мы имеем дело с ненадежным рассказчиком - сестры сами себе придумали, сами в это поверили, но вовсе не факт, что так и есть на самом деле. Но при этом совсем не факт и то, что красные цветы шиповника - кровь сестер. Само собой, от примирения шиповник никуда не денется, и дальше есть два варианта - либо они дозовутся-докричатся других выживших, и те спалят эту живую изгородь, либо не дозовутся и останутся в зарослях. Возможно, как-то поможет бабкина вода (но это не точно).
Вестен с шиповника начала и им закончила, изящно закольцевав композицию. Аккуратно вплела все детали из наводки - третируемую кошку, ссоры и перепалки, припорошила переживаниями, напугала пробитым мячом и завершила на лёгкой цветочной ноте. Такой лёгкой, что сразу думается про кровь сестер, безысходность и смерть всего живого. Отлично, люблю такие финты.
Спасибо, Вестен!

12. Чехарда - Затянуло
Первое название - Опасное сосало, и пришлось прям напрячься, чтоб переформулировать и назвать в выкладке без дурацких шуточек.
Этот персонаж - саммари целой кучи моих коллег, которые зачем-то встают в субботу в чёртову рань (чтобы успеть до пробок!), едут к черту на рога, проводят на даче все выходные, в понедельник маются сорванной спиной, мозолями на руках и недосыпом ииии… чтобы что? Я много раз пыталась добиться мотивацию - зачем вы это делаете? В ответ слышу “но там же грядки, надо вот сажать-растить-ухаживать!” Да гори огнем те грядки, после которых ты два дня стонешь, что у тебя все болит, из-за этого ты хуже сосредотачиваешься и не можешь дойти в соседний корпус пообщаться по делу. На КМП тоже целая куча таких историй, которые неизменно загоняют меня  в ступор. Так что Чехарда писала практически агитплакат: Товарищ, дача - опасное сосало! Остерегайся!
А еще я помню, что Чехарда отлично пишет жути, и потому берегла для нее жуткую наводку.
Тут тоже безысходность, но немножко с другой стороны, Болотница не вмешивается физически, как с Зеркалом, она просто стоит и смотрит. Колдует, поди, куда без этого.
Обычно Чехарду не надо поправлять, но в этот раз она увлеклась и вписала осень вместо майских праздников. Потом поправила, но я тоже просмотрела перепрыг времен года. А все почему? Потому что жуть хорошая, качественная. Контраст обыденности и бессмысленности копания на даче с очень целеустремленной и явно сверхъестественной нечистью вышел очень ярким, не оторваться. И если бы тут не было наводки, а просто критики искали синие занавески, то наверняка написали бы, что это метафора рутины, затягивающей каждого из нас. Но мы-то с вами знаем, что это одна конкретная жаба.
Спасибо, Чехарда!

[Снайпер]

13. Френ - Гипсовые горнисты

Моя наводка была страшная до усрачки, я серьезно,
...
Но так я тупо сидела, смотрела в пол, видела это отвалившееся лицо, светлые волосы, кукольные все эти штуки, хоспаде, про это орать надо.

(с) Френ, ноябрь 2019

Я: у меня есть наводка про гипсовых горнистов. Кому бы ее отдать…

Нет, я не изверг, и прежде, чем выдать наводку, я честно пошла к Френ и спросила, что она думает по поводу играть в кукол в деревне. И если бы Френ сказала, что ну его нафиг, горнисты бы ушли к кому другому (скорее всего, Чехарде.) Но Френ сказала, что это сытное пастбище, на том и порешили.

С тех пор отдушиной для молодого плотника Бори стали соцреализм и Галочка.  

(с) Френ, октябрь 2020

С некоторых пор я думаю, что Френ доросла до уровня мастера-детективщика по вложенности смысла в текст. Даже точно так же стала писать после игры пояснялки со схемой и подтекстами. Помимо того, что в текст уместилась пара учебников по художественной культуре соцреализма, Френ добавила страшный семейный анамнез (этого не было в наводке!), птицу (она ведь жила только в сознании героя?), украшалочки на статуи, мозаики и плакаты, Ленина и слепую старуху-лешовку. Этот момент я сознательно исправлять не стала - лешовка разным видится по-разному, и если бы я искала синие занавески, то сказала бы, что это метафора слепоты самого Бориса Валентиновича, который кроме своих горнистов не видит и не хочет видеть ровным счетом ничего.
Во всем остальном - чистое удовольствие. Все, что было в наводке, реализовано даже лучше, чем все мои ожидания и фантазии. Очень плотное повествование, множество деталей, как в тех самых советских мозаиках, освоение пространства поселка - Френ единственная, кто дал ему название, заметили? Предыстория персонажей может быть неизвестна читателям и вовсе не факт, что просматривается в тексте, но автор совершенно точно знает, кто, куда, когда и зачем.  
Если делать семинар по писательскому мастерству, то я бы точно брала Горнистов за наглядное пособие для новичков.
Спасибо!

14. Дракоша - Менеджер
Нет, в наводке он не был настолько мерзким.
Дракоша начала с вопроса - а обязательно ли тонуть. Я вопроса не поняла, если честно, потому что в наводке опций не было, да и вообще встреча с русалкой у воды вариантов не оставляет. Конечно, обязательно.
Не знаю, заставила бы я исправлять в случае спасения героя, но сама бы точно страдала.
К счастью, Дракоша решила героя топить.
Текст тоже можно брать, как наглядное пособие для новичков, но для другого примера.
Итак, в наводке “обожаешь детей, любишь жену, но не хочешь”. Мало ли таких историй вокруг нас.
Но, пытаясь найти для себя мотивацию персонажа, Дракоша ушла по самому простому пути и сделала Менеджера терминальной сволочью и тварью. Это как у меня в Писателяху-убийцах персонаж курил рядом со всеми, протащил на территорию закрытого пансиона проститутку, но с крыши столкнули его за то, что он лез в общее блюдо своей ложкой. В общем, собрал все смертные грехи. Так и тут - шурину завидует, к жене испытывает отвращение, на детей, похоже, плевать, да и на любовницу, по большому счету, тоже. Сопереживать ему не получается совершенно, а это ведь залог читательского интереса. Нет, эту сволочь хочется утопить сразу же после второго абзаца.
Сглаживает впечатление закольцованность композиции и переход из сна в реальность, хорошая находка.
Хочется пожелать Дракоше чуть более вдумчиво относиться к мотивации и характерам героев. Со временем, с опытом это должно прийти - ты постоянно задаешь себе вопросы, зачем герой делает или говорит то или другое, стал бы он поступать так или эдак, что в нем хорошего, что плохого. Бинарные персонажи - большая роскошь, лучше ими не злоупотреблять.
Спасибо, приходи еще!

15. Ноториджинал - Джипер
Нот сдала текст за пару часов до дедлайна, а то я бы непременно докопалась, зачем так мрачно. Это была единственная светлая и теплая наводка, в которой не было ни жути, ни мрака, ни смерти, ни отчаяния. Была женщина, с которой он познакомился в полтинник, влюбился по уши и рядом с которой откровенно кайфует. Была деревня, в которую он приехал помочь с домом и приятно провести время. Девочка-подросток, которая бежит с воплем “жабы!” - и у героя не закрадывается никаких задних мыслей, ну, напугался ребенок, бывает, особенно если она городская и с живностью не встречалась. И даже рассказ девочки не особенно его тревожит - он спокоен и уверен в себе, рядом любимая женщина, которая так легко и свободно назвала его мужем - так проще, чем объяснять девочке, кто ты и почему ты в ее доме. Мало ли что девочке привиделось, но вы-то оба взрослые, умные и опытные, вы вдвоем со всем справитесь. И по наводке он не то чтобы против такого обращения и развития ситуации, наоборот, по моим прикидкам, даже обдумывал варианты.
У Нот он тоже обдумывает варианты, но второе лицо повествования добавляет в текст не то ироничный, не то недоверчивый оттенок. “Она заполнит твое свободное время” - звучит как приговор, хочется вскочить и бежать. А ведь так не планировалось, по концепту после всех жутей это должен был быть островок надежды - мы выедем на танке и все будет хорошо. Ровно до текста Лешовки, когда выяснится, что от них не зависит вообще ничего.
Нот справилась со вторым лицом, но вложила в текст столько нервозности и сомнений, что по прочтении ни в какой хэппи-энд не верится вообще. Наоборот, кажется, что если они все-таки выживут, то точно расстанутся. Я такого не планировала, это все Нот.
Спасибо!

16. Шебуршун - Мама с ребенком
А с чего вы решили, что все благополучно кончилось?
А с чего вы решили, что оно вообще кончилось?
А с чего вы решили, что они вернутся?
Эта наводка взята практически с КМП и Шеб хорошо уловила настроение. Вводная часть наводки - про мужа и обстановку дома - отлично расписаны, в несколько штрихов, но сразу узнаваемо и понятно. Я еще долго переживала, кому отдать наводку с ребенком и как сделать так, чтоб ребенок не пострадал, все-таки среди игроков куча народу с детьми и дать им детскую смерть даже у меня рука не повернется. Поэтому мама с ребенком тихонечко ушли в лес. Вернутся ли они - я не знаю. Выпустит ли их лес или превратит в подменышей, выпустят ли их лесные черти и как они переживут первую ночь. Если вернутся и переживут - само собой, поедут вместе с джипером и остальными, но куда они приедут, если приедут?
Вне контекста игры это был бы отличный, светлый и почти нестрашный текст, но в игровой рамке он становится зловещим приветом от тех, кто под деревьями.
Спасибо, Шеб!

17. Лулка - Тихо-тихо…
С Лулкой неловко получилось.
Лулка пришла за день до дедлайна. Я уже перестала надеяться, раздала все наводки и потому пришлось придумывать на ходу. Изначально в наводке был тинник - ждал-ждал, и вот наконец-то сложилось. Предполагалось, что он придет в Грибарий и доест то, что осталось от дома, разведет там сферическое болото и будет с наслаждением плесневеть.
Времени оставалось мало, и Лулка ушла совсем в другую степь. Если бы не жесточайший цейтнот, я бы постаралась встроить Лизу в историю, но времени уже не оставалось совсем. Поэтому я уволокла стишок. Наверное, это самая большая корректура текста во всех играх, но вариантов не было. Очень жаль, что у Лулки не получилось полноценно поучаствовать, спокойно посидеть с наводкой, покрутить ее и потыкать. Удивительно, что даже в таких жестких условиях Лулка сумела написать стишок в пять строк, от которых пятьсот мурашек будут гарцевать по вашей спине и немножко подгрызать нервы.
Спасибо, Лулка!

А это еще одна скульптура Светлогорска - Царевна-Лягушка. Никого не напоминает?



Спасибо, котики, приходите через год на первый юбилей Хэллоуина. Нам будет пять лет!

[Снайпер]

[Succin]

Два предположения пальцем в небо
Кагу - эпилог?
Симка - горнисты?
Френ - менеджер?

[Шебуршунчик]

Масштабно получилось))
А мне показалось, что Грибарий - Кагу)