Текстовушка №107. Рождественская ярмарка. Чудесная Видеорама Клауса

[Simka]

История восьмая. Мюнхен

Очередной вечер очередного бесполезного дня. Под Новый год, если честно, всегда накрывает неотвратимостью этого всеобщего дедлайна, он накатывается словно асфальтоукладчик, с таким огромным круглым валом который вот-вот размажет меня тонким слоем по земле. А весь мир вокруг радуется, прихорашивается и готовится к праздникам. Не знаю как давно уже меня это сводит с ума и как давно я вижу вовсе не возможность начать новое, а только подбитие итогов старого. Наверное с тех пор, как эти итоги стали бесконечно ничтожны?
Выхожу из дома развеяться немного, вытряхнуть грусть и усталость из головы, может, даже горячего вина выпить - должно же быть в этом празднике что-то для меня? Одна из центральных площадей города, как всегда, отдана под елку и ярмарку, вращающуюся вокруг бесконечной пестрой каруселью. Люди выглядят счастливо, покупают пряники и подарки, все сверкает, но мне не радостно и я сама себе кажусь тут неуместной. Отхожу в более-менее тихий уголок и оказываюсь рядом с неприметным павильоном. Тут практически нет людей и даже свет гирлянды не так режет глаза. Под деревянной вывеской с выцветшими буквами - “Чудесная видеорама Клауса”, кажется - сидит старик с книгой в руках. На секунду мне даже кажется, что я чувствую запах страниц, а он, заметив мой интерес, добродушно спрашивает:
— Как год прошел, что искала, что нашла? — на секунду удивляюсь такому вопросу, но старик выглядит таким приятным и сочувствующим, что пытаюсь даже без иронии ответить:
— Да не очень радостно, дедушка, как-то больше потеряла, — и так грустно мне становится, лучше бы вообще сегодня из дома не выходила, — не люблю я праздники, хоть двадцать пятое декабря, хоть первое января, такой же день как и любой другой, а столько им значения люди придают…
— Такой же, да на самом деле каждый день чем то выделяется, и сегодняшний, в том числе. Вот где бы ты сейчас оказаться хотела? Нет, нет, не отвечай, просто подумай и заходи ко мне, посмотришь на моё новое изобретение, — он улыбается, и я захожу в его павильон.
У входа стоит коробка и старик предлагает мне заплатить чем то, что хотелось бы оставить в прошлом. Я чувствую себя словно в тумане и совершенно не понимаю, почему слушаю его, но тем ни менее начинаю рыться в карманах в поисках чего-то подходящего. Так, монетки, ключи, телефон, чек от кофе, а это что? Достаю блистер  с одной оставшейся таблеткой, это что ли значит что я забыла ее выпить сегодня? Не суть, бросаю его в коробочку и прохожу вглубь к старику который стоит у простой деревянной двери без надписей. Он смотрит на меня добрыми глазами, открывает дверь и я оказываюсь в… аэропорту?
Ну да, вот табличка “F36”, а рядом кабины для сна, точно это же Мюнхен. Но как это произошло, и вообще, как этот старик узнал что я думала про Мюнхен? Оглядываюсь в поисках проектора, но в этот момент на меня налетает совершенно реальная девушка, извиняется, смотрит по сторонам растерянно. Я вспоминаю насколько этот аэропорт огромный и как я сама впервые в нем оказавшись торопилась на самолет и никак не могла понять куда же идти. Мне хочется ей помочь и каким то образом я уже знаю какой гейт она ищет и могу указать ей самую короткую дорогу. На душе становится теплее и я решаю просто прогуляться раз уж выпала такая возможность.
Еще с ноября прямо в терминале находится ярмарка, даже каток залит. Разливают пунш, продают сувениры, а я внутренне посмеиваюсь над этой помешанностью на празднике. Иду дальше - вот поезд между терминалами, на нем даже приятно прокатиться когда не торопишься, а вот ларек с баварскими сосисками, все на том же месте, сколько раз я останавливалась перекусить у него когда еще часто ездила сюда. Мда, когда еще часто ездила, я ведь училась в Мюнхене и думала что останусь тут и дальше работать, но не сложилось. Тогда я еще страстно обожала рождественские базарчики…
С этой мыслью я поднимаю взгляд, пытаясь придумать куда еще пойти, и понимаю что я уже вовсе не в аэропорту, а на Мариенплац и прямо передо мной огромная елка на фоне белого камня ратуши. Кажется, скоро забег Крампусов, вон несколько человек уже натягивает маски демонов. Помню, как когда-то один подкрался ко мне со спины и положил свою волосатую руку на моё плечо. Вот это я визжала! А сейчас и вовсе не страшно, даже удивительно, как я тогда не поняла сразу, что это просто человек в костюме. Прохожусь до площади Виттельсбахов, тут всегда невообразимое разнообразие рукодельных сувениров “под средневековье”, даже жаль что я наверное не могу ничего купить. Да и кому, разве оказалась бы я сейчас тут будь у меня с кем проводить праздничные вечера?
Изо всех сил пытаюсь радоваться неожиданному приключению, но на самом деле все мои мысли крутятся вокруг одного-единственного места в Мюнхене, места по которому я скучаю больше чем по всему городу вместе взятому - университету. Я действительно была счастлива тут учиться, счастлива ходить мимо светлых зданий и сидеть вот тут, на бортике римского фонтана. И свои планы насчет будущего я тоже строила исключительно вокруг академической карьеры именно тут, а когда меня не взяли в аспирантуру разочаровалась настолько, что кардинально поменяла сферу деятельности. А сейчас, оказавшись тут совершенно волшебным образом, не чувствую ничего! Только какую-то легкость освобождения - теперь это больше не мой дом, теперь я могу быть кем угодно и не чувствовать себя ущербной и лишней только потому, что конкретно этот университет меня не хочет. Даже посмеиваюсь, на секунду сравнивая это со страданиями по несчастной любви. Пора возвращаться, ведь тут меня больше ничего уже по-настоящему не держит. Я, конечно, обязательно приеду сюда еще - просто как в один из любимых городов, но сейчас я хочу оказаться дома!
И вот я снова в аэропорту и кажется только что подсказала дорогу налетевшей на меня девушке. Смотрю в её спину и вижу мои же темные волосы, моё пальто и чемодан кажется тоже у меня такой был. Поддавшись моменту совершенно искренне желаю чтоб у нее все было хорошо и, повернувшись, опять открываю неприметную деревянную дверь. Возвращаюсь во все тот же павильон, словно и не было ничего. Старик улыбается мне, а я ему в ответ, пожалуй впервые за весь этот вечер, и он даже не спрашивает, понравилась ли мне “Видеорама”, просто протягивает коробку и говорит:
 — А теперь возьми что-то, сувенир на долгую память, — и я достаю из нее толстый блокнот, раскрываю его, а там моей же рукой записаны номера родителей, двоюродной сестры, бабушки, семьи, которую я кажется два года не видела из какого то глупого упрямства и разочарования. А они ведь всегда меня ждали и звали к себе… Но я могу все исправить, и сделаю это прямо сейчас.
Разве не для этого существуют рождественские вечера?

[Simka]

История девятая. Бурлингейм

Дома сидеть уже просто невозможно. Но и пойти некуда: бары закрыты, по вечерам - комендантский час. Я обещала Саше больше не пить в одиночестве. Надо развеяться.
Я еду в центр на трамвае: владельцы магазинов организовали в витринах настоящую рождественскую выставку. Прохожие с удовольствием гуляют среди нарядных витрин, громко делятся впечатлениями. Парочки, в основном, конечно. Или семьи с маленькими детьми. Это я одна. Кому я тут нужна.
С тех пор, как разошлись с Мишей два года назад, мужчин у меня больше не было. А лучшая и единственная подруга улетела от меня в Чикаго. Эх, Саша, Саша, бусинка моя ненаглядная.
Это Саша спасла меня от прозябания и депрессии полтора года назад. Так получилось, что мы обе почти одновременно разошлись с мужьями и искали компаньонку, чтобы снимать квартиру на двоих. Саша сразу мне понравилась: было в ней что-то невыразимо привлекательное. И одинаковый возраст - чуть за тридцать - тоже пошёл на пользу нашей дружбе. У себя на родине - в Минске - Саша работала директором детского оздоровительного центра. Когда они с мужем переехали в Калифорнию, Саша начала работать тренером: проводила занятия по физкультуре для малышей. Её мечтой было открытие собственного центра. Развод с Андреем стал для неё настоящим ударом. Работа в Штатах не приносила ей и доли того удовольствия, к которому она привыкла на родине: приходилось подстраиваться под требования начальства, преодолевать языковой барьер, терпеть непривычные обязанности вроде мытья полов и обслуживания кассы.
И вот, неожиданно, незадолго до рождества, когда стало понятно, что вакцина скоро будет доступна всем, и мы наконец-то победим пандемию, Саша получила приглашение возглавить детский центр в Чикаго. Долго думать она не стала, уволилась с нелюбимой работы, побросала вещички в чемодан и, счастливая, отбыла, оставив меня в полной прострации и невозможности понять, как теперь жить.

 А витрины, и правда, красивые. Владельцы всю душу вложили. Настрадались они за этот год, не терпится его проводить поскорее. Жаль, что из-за наворачивающихся слёз я не могу рассмотреть всю эту красоту.
Что ж, следует признать, затея с прогулкой была не слишком удачной, лучше вернуться домой и записаться на очередной он-лайн курс - будет чем занять голову на длинных выходных.
Я сворачиваю в переулок, чтобы сократить дорогу до трамвайной станции и недоумённо оглядываюсь: здесь неожиданно тихо, прохожих совсем нет. Моё внимание привлекает небольшой павильон с самодельной вывеской, будто сошедшей с винтажных открыток: “Claus’ Marvelous Videorama”. Люблю винтаж. Я не могу оторвать глаз от огромных напольных часов - точно такие же стояли в доме у моего прадедушки. Кажется, этот павильон сегодня открыт. На пороге встречает запах старых книг и чего-то неуловимо знакомого.
В жизни не видела таких красивых новогодних игрушек. Я рассматриваю украшения, пытаясь понять, что делает их настолько необычными и привлекательными, и не сразу замечаю приветливого старика, который поднялся из-за стойки и с улыбкой наблюдает за моим восторгом.
Он здоровается и начинает задавать странные вопросы. Простите, что я ищу? Где бы я хотела оказаться прямо сейчас? Ах, можно не говорить вслух, просто подумать. Спасибо, это хорошие вопросы, хотела бы я знать на них ответы.
Я уже давно не удивляюсь чудачествам пожилых людей. А его вопросы мне нравятся: они простые, но почему же так сложно на них ответить?
Старик, между тем, не останавливается. Он предлагает испробовать своё новое изобретение - видеораму. В качестве платы нужно положить в резной сундучок то, что я хочу оставить в прошлом. Я включаюсь в эту игру. Когда, если не теперь - перед моим самым одиноким в жизни рождеством. В кармане куртки я нахожу помятый листок - справку о прохождении теста на ковид. Лучшего кандидата на избавление в этом году уже не будет: бросаю его в сундучок, нахально улыбаясь в невероятно молодые голубые глаза Клауса.
Клаус улыбается ещё шире, подводит меня к холодильнику с кока-колой, который стоит у входа, и просит взять из него любой напиток. Я тяну дверцу на себя. Тугая, очень тугая, никак не поддаётся. Клаус посмеивается. Ах, так, ну ладно, уж я смогу одолеть это чудо враждебной техники. Я дергаю дверь изо всех сил.

Прохладный ветер ударяет в лицо. Пронзительный гудок и запах железной дороги. Я быстро моргаю и щипаю себя за руку. Но нет, это не сон. Железнодорожная станция в Бурлингейме. Ну, конечно, Бурлингейм! Город, по которому мы с Сашей намотали тысячу миль, посидели, наверное, в каждой кафешке, пересчитали все эвкалипты и скупили всю возможную выпечку.
Я прохожу пару кварталов до нашей любимой чайной лавки Лиланда. Сколько раз мы покупали тут чай, обязательно сдабривая его очередным пирожным.
Моё внимание привлекают девушки, которые оживлённо обсуждают детали предстоящей рождественской вечеринки, прихлёбывая ароматный чай и обложившись свежайшей сдобой.
Год назад мы с Сашей здесь же планировали встречу нового две тысячи двадцатого года. Она яростно призывала не напрягаться, а отпраздновать в удовольствие без постылой уборки и готовки. Не знаю, как так вышло, но пока я разбиралась с очередным форс-мажором на работе,  Саша успела навести почти стерильную чистоту дома и приготовить немыслимое количество селедки под шубой из селедки, которую ей привезли друзья из русского магазина. В тот вечер я неожиданно оказалась желанной гостьей в собственном доме.

Сегодня Бурлингейм особенно прекрасен. Рождественские украшения ему к лицу. Я досадую на саму себя, что без подсказки Клауса не догадалась сюда приехать.
Побродив немного среди нарядных домов, я иду к эвкалиптовой аллее. Эвкалипты завораживают: огромные, мощные, ароматные. Я закрываю глаза, слушаю шелест листвы на ветру и вдыхаю запах.

Открываю глаза: передо мной залив, позади шелестят эвкалипты. Я смотрю на центр города Сан-Франциско: сегодня ясно, и я вижу каждый небоскрёб даун-тауна. Над заливом летят огромные пассажирские и грузовые самолёты. Мне становится спокойно и хорошо: это всё запах нагретых на солнце эвкалиптов и умиротворение от того, что вся суета сосредоточена сейчас там - в заходящих на посадку самолётах и в аэропорту. Они отделены от меня воздухом и водой, а здесь - мой остров спокойствия и безмятежности. Я поднимаюсь на горку к площадке для пикников и поляне с большим поваленным деревом. Семья в весёлых рождественских свитерах разливает по кружкам горячий шоколад из термоса.
Саша всегда брала с собой термос с чаем на такие вылазки. В тот мартовский день мы поехали в Койот Пойнт, несмотря на большую вероятность дождя. Мы гуляли под дождём, дышали эвкалиптовой влагой, а потом пили горячий чай в машине, оказавшейся единственной на весь парк. И ещё успокаивали рейнджеров, прикативших к нам с вопросом, всё ли у нас в порядке, и не нужна ли нам помощь.
Я смотрю на огромный почтовый самолёт. Несколько сотен или даже тысяч подарков прямо сейчас пролетает над моей головой. Самолёт снижается всё сильнее, кажется, что он вот-вот начнёт задевать верхушки исполинских деревьев. И этот невыносимый гул! Я закрываю уши руками и зажмуриваю глаза.

Толкаться-то зачем? Ах да, вы спешите, тогда конечно, толкайтесь на здоровье, ни в чём себе не отказывайте.
Аэропорт Сан-Франциско сейчас не такой оживлённый, каким я его помню, но людей достаточно много.
Я смотрю на табло с рейсами и жду. Я не знаю, чего, но это очень важно. Надо обязательно дождаться. Вашингтон, Денвер, Остин, Бойзе, Нью-Йорк. Лос-Анджелес, Лас-Вегас. Нет, всё не то, надо ждать дальше.
Чикаго ожидается без задержек. Чикаго! Вот ради чего я здесь.
Я жду, жду, жду. Кажется, вся Америка уже прилетела в Сан-Франциско. Вся, кроме Чикаго. Чикаго - приземлился. Осталось совсем чуть-чуть.
Из зоны прилёта выходит высокий молодой человек. Он рыжий и в свитере с эльфом. Конечно, кто же ещё.
Он улыбается мне немного смущённо и рассказывает свою историю. Сам он местный, живёт в Бурлингейме, летал в Чикаго по делам. И на пути туда встретил в самолёте чудесную девушку Сашу. Они прекрасно пообщались, а потом она попросила его по возвращении разыскать меня и передать мне кое-что очень важное.
Ах, как это похоже на Сашу - вмиг очаровать незнакомого человека, сделать его своим добрым приятелем, промелькнуть и оставить след на всю жизнь.

Я кручу в руках сухой лист гинкго билоба. Его брат-близнец лежит дома на моём рабочем столе. Это была наша последняя совместная прогулка. Мы шли по парку, ослепляющему осенней листвой, и подводили итоги. Мы загибали пальцы, перечисляя свои достижения и провалы. Сошлись тогда на том, что личная жизнь у нас обеих, определённо, не задалась, но зато в остальном мы молодцы.
Я улыбаюсь этому лёгкому осеннему воспоминанию, поднимаю глаза на молодого человека, но передо мной никого нет. Я тороплюсь к выходу из аэропорта, двери разъезжаются, я шагаю быстро, почти перехожу на бег, но вместо улицы и дороги с вереницей такси я вижу знакомую комнату, заполненную невероятными ёлочными украшениями, старинные напольные часы в корпусе из теплого орехового дерева мягко отливают золотом и невозмутимо отсчитывают секунды, мгновенно сбивая мою суетливость и заставляя сделать глубокий вдох.
Старик за стойкой поднимает голову от толстой книги и, улыбаясь, спрашивает, понравилась ли мне его видеорама. Я растеряно лепечу что-то в ответ. Смеясь, он предлагает мне взять сувенир из второго сундучка. Ноги плохо меня слушаются, но я делаю над собой усилие, улыбаюсь и подхожу к старику. В сундучке лежит книга. Это книга на русском языке. Корней Чуковский «От 2 до 5». Я окончательно перестаю понимать, что происходит. Пока я собираюсь с мыслями, чтобы спросить, что это было, Клаус желает мне весёлого рождества и счастливого нового года, выпроваживает за дверь и запирает свой салон. Я безуспешно стучусь в дверь с надписью «Закрыто», вглядываюсь в сумрак за стеклом, и, холодея, понимаю, что помещение стало абсолютно пустым: исчезли полки, забитые игрушками, огромные часы и даже стойка, за которой сидел Клаус. Я делаю шаг назад и не верю глазам: передо мной пыльная витрина с надписью «Сдаётся в аренду»; от вывески не осталось и следа.
Я стою и таращусь на дверь так долго, что меня окликает случайный прохожий. Всё хорошо. Наверное. Пожалуй, мне пора домой.
Убер мчится сквозь сиреневые сумерки, пропитывая волосы и одежду ментоловым освежителем, вытравливая остатки запаха старых книг и того, неуловимого, но такого знакомого и родного.
При входе домой я замираю: мандарины. Самый прекрасный новогодний аромат на свете. Курьер оставил пакет у порога. Кажется, я ещё никогда не была так рада мандаринам.
Я вваливаюсь в тёмную квартиру, наполняю её мандариновым удовольствием, мою руки, мою мандарины, устраиваюсь поудобнее на диване - таком большом для меня одной.
Корней Чуковский «От 2 до 5» - книга как ни в чём не бывало лежит в сумке. Отлично, у меня есть доказательство. Доказательство чего?
Я перелистываю несколько страниц. Вот он - сухой лист гинкго билоба - один из двух, подобранных тогда, в осеннем парке.
Меня накрывает тёплой волной, и я улыбаюсь:
- Удачи тебе, дорогая.

[Simka]

История десятая. Тбилиси

- Happy New Year, Happy New Year — как меня достала эта песня! С приближением новогодних праздников раздается из каждого утюга!
Я неторопливо шагал по городу.  Боль внутри мешала дышать, но к этому я уже привык. И мне очень хотелось, чтобы в преисподнюю провалилась и группа ABBA, и бесконечные новогодние гирлянды, блестящими щупальцами обвивавшие все вокруг. И весь этот год, вместе с последующими и предыдущими.

В самом начале года от рака умер отец. Он, блестящий хирург онколог, всю жизнь боровшийся со смертью, несомненно понимал, что эту схватку проиграл. Но никогда не показывал. Даже в последние, самые тяжелые дни, когда уже почти не помогали обезболивающие, улыбался. Страшно было видеть родную улыбку на восковом исхудавшем лице.
Всего через несколько месяцев после похорон тихо, во сне, ушла мама. Думаю, она не хотела оставлять отца одного. В нашей просторной квартире остался я и кот Макс, которого мы с отцом пятнадцать лет назад под проливным дождем выудили из наглухо завязанного пакета, валявшегося в урне. Когда мы, промокшие и грязные, ввалились в квартиру и предъявили маме тощий новорожденный шнурок невнятного цвета и происхождения, она недоуменно вздернула бровь и негромко усомнилась в нашей с отцом психической стабильности. Что, конечно, не помешало ей уже через несколько минут бежать к недавно родившей соседке за детской смесью. Уже через год Макс вырос в роскошного черно-белого котяру, с кисточками на ушах, твердо знающего себе цену.
И вот позавчера я сидел в клинике. Макс тихо лежал у меня на коленях. Голос врача доносился будто издалека, наверное, мне так проще было представлять, будто он говорит не со мной.
- Ну вы же понимаете, пятнадцать лет, отказали почки, не мучайте животное…

Ноги вынесли меня на центральную площадь. Здесь концентрация новогодней мишуры, песен, фонариков и конфетти уже превышала все допустимые пределы. Но мне в любом случае надо было на противоположную сторону. Что же придется потерпеть. Не глядя по сторонам, я почти побежал вперед. И ушел бы без потерь, если бы не еловая ветка посреди дороги, об которую я и споткнулся, чудом не пропахав носом сугроб.
Раздраженно откинув ее ногой, я оглянулся. "Чудесная Видеорама Клауса" — господи, что только люди не придумают, чтобы развести охочих до новогодних псеводочудес граждан. Правда, похоже безуспешно, павильончик был весьма потрепан, вывеска покосилась, а вокруг не было ни души. Может зайти, порадовать продавца хоть каким-то клиентом? Ну сдерет он с меня пару грошей, покажет какие-нибудь «веселые картинки», мне то все равно, а человеку приятно.
Внутри было тихо и немного пахло пылью. За стойкой сидел старик, погруженный в чтение явно старинного фолианта, обтянутого красным бархатом. Подняв голову, он улыбнулся.
- Добрый день, молодой человек. Приветствую вас в чудесной видеораме Клауса, - мягко произнес он.
Я поздоровался.
- Не могли бы Вы перед тем как отправиться в путешествие с нами ответить на несколько вопросов? - старик поспешно замахал руками — не пугайтесь, не вслух.
Я пожал плечами. Как говорится, все страньше и страньше.
- Вопросы простые. Что Вы ищете? Где бы хотелось очутиться сейчас? Подумайте, не спешите. И еще одно. Пользование видеорамой платное. Нет нет, деньги не нужны. Видите там в углу сундучок? Да, вот этот. Положите, пожалуйста, в него что-то, что вам уже не нужно.
Я пошарил в карманах куртки и достал чек, который мне вчера дали в клинике. Вернулась привычная боль в груди: я держал в руках подтверждение того, что оплатил смерть своего последнего близкого существа. Смяв чек, я бросил его в сундук.
- Что же, проезд оплачен, прошу вот сюда, за занавесочку. Приятного путешествия.
Протиснувшись за пыльную занавеску я увидел деревянную дверь. На ней был вырезан огромный Болнисский крест и надпись «Тбилиси». Едва сдержав слезы, я зажмурился и переступил порог.
В лицо ударил ветер. Голова закружилась от множества незнакомых запахов. Вот это реалистичность, я уже не жалел, что зашел в этот странный павильон.
Открыв глаза, я обнаружил себя на узкой, хорошо знакомой улочке. Ее фотография висела на стене в кабинете отца. И так же как там вдали виднелись величественные очертания крепости Нарикала.

Мой отец был грузином, сиротой, которого воспитывал дальний, очень дальний родственник в закоулках Старого Тбилиси. Получив в школе золотую медаль, уехал в холодный и мокрый Ленинград. Так он штурмом взял две, казалось бы, неприступные крепости: медицинский институт и мою маму. Когда она привела отца, крупного, громогласного, с неистребимым кавказским акцентом и шикарными усами знакомиться с родителями, бабушка, бывшая балерина, взялась за сердце. А дед, доцент кафедры истории в Ленинградском университете и, как говорили, талантливый скрипач, чуть не лишился возможности играть на любимой скрипке. Таким крепким рукопожатием поздоровался с ним дочкин кавалер. Когда отец уже заканчивал институт, мама объявила о своей беременности. Скрепя сердце, с формулировкой «в нашем семье незаконных не было» родители все таки дали согласие на брак. Отца же они потом всю жизнь не то чтобы не любили, но явно побаивались.

Я сделал первый шаг по узкой мостовой. Вопреки опасениям, иллюзия не растаяла, я продолжал жадно разглядывать родной город отца. И вспоминал.

Сколько себя помню, отец мечтал отвезти нас с мамой в Тбилиси. В детстве я даже знал несколько десятков грузинских слов, иногда так мы с отцом шифровались от мамы. И всегда что-то не получалось. То у мамы внепланово переносили отпуск, то у отца появлялись срочные операции, то не хватало денег. Он показывал нам фотографии и картины, рассказывал грузинские сказки, читал стихи.
«Вскрыли вино в погребах,
Полночь подкралась незримо,
Воздух жаровней пропах,
Сладостью крови и дыма.
Ходят огни ходуном,
Вновь здесь поют за вином,
Девушка в скифском уборе
Пляшет на взгорье родном… *

И вот я стою здесь. Какая разница, будь оно хоть трижды иллюзией, это Тбилиси. И я решительно пошел вниз по улице, восторженно пялясь по сторонам. Старинные балкончики, гроздья каких-то маленьких кафешек, магазинчиков и бог знает чего еще. Старые чуть покосившиеся домики соседствовали с безликими параллелепипедами времен союза. Кованные двери вели во дворы, где на веревках, протянутых с балкона на балкон сушилось белье. Улица была пуста, чему я, честно говоря был рад. Тем неожиданнее стало, когда меня со спины с воплем «Дато!» облапили чьи-то огромные руки. Пока я выворачивался из объятий то из лившегося на меня потока грузинских слов успел разобрать «Где ты ходишь?» и «Мы тебя заждались».
- Извините, - я наконец повернулся к собеседнику лицом. - Но я не Дато.
- О, слушай, извини, друг. Обознался, - на неплохом русской ответил мне огромный черноволосый мужчина лет пятидесяти.
- Да ничего, - я махнул рукой и собирался продолжить свою прогулку.
- Да постой. Русский? Турист?
- Ну почти, - смущенно сказал я. - Отец отсюда был. А я вот впервые.
- Отец? Грузин? Первый раз в Тбилиси? Что же ты молчал. Пойдем, пойдем, гостем будешь.
- Да я тут… погулять.
- Э, слышишь. На пять минут зайди, впервые человек приехал. Гостем будешь, радость разделишь, внук у меня родился.
Я не успел опомниться как мы уже заходили в дно из кафе, где за длинными столами собралась, по моим ощущениям, половина населения Тбилиси.
На столах же стояло все, что мычит, телится, колосится, пенится и созревает в Грузии. Я не успел опомниться, как уже сидел за столом, в бокале робко краснело вино, а в тарелке лежала гора еды. Через час соседи по столу уже поднимали тосты за моего отца, а я, чувствуя как исчезает ставшая такой привычной боль и теплеет внутри, обещал непременно приехать осенью на свадьбу Нино и Левана.
Немного шумело в голове то ли от вина, то ли от гостеприимства. Решив подышать свежим воздухом, я тихонько поднялся, вышел из кафе и… очутился на вершине горы Давида.
Внизу блестел огнями вечерний Тбилиси. Ветер бил в лицо и куртка, которую я до этого считал излишней стала необходимостью.

- Все, едем! - отец зашел на кухню и выложил на стол билеты.
- Куда едем, Дато? - мывшая посуду мама отключила воду и, вытирая руки полотенцем подошла к столу. Я отложил учебник.
- Туда куда никак доехать не можем. В Тбилиси! У Даньки последний курс в институте, потом работа начнется и мы никогда уже не сможем отпуска подогнать. И ей-богу, Тамара, если ты скажешь сейчас, что у тебя опять план, отчет, комиссия, - отец хлопнул широченной ладонью по несчастному столу. - То я с тобой разведусь! Вот обещаю!
- Дато, Дато, - улыбнулась она — у меня может и комиссия, и отчеты, но ты прав, потом не выберемся. Дань, ты с нами? Или ты уже взрослый и тебе неинтересно со стариками родителями?
- С вами, конечно. Я правда уже взрослый, - я обнял маму и положил руку на плечо отца — но со стариками родителями мне интересно. А когда едем-то? А то у меня сессия только через неделю заканчивается.
- Ну и заканчивай на здоровье, в июле поедем.- сказал отец — я как раз спину подлечу, созвонился с однокурсником, договорился, что он посмотрит, и поедем.

Я стоял на горе и вспоминал как отец сказал, что мы все таки едем сюда. Через месяц после этого разговора мы узнали о диагнозе. Чувствовал ли он уже тогда, как подкралась болезнь и пытался убежать от этого? Не знаю. А может подсознательно ощущая, как мало у него осталось времени, стремился выполнить обещание и накрыть нас с мамой ласковыми объятиями Тбилиси, чтобы мы не чувствовали себя одинокими, знали, что есть место, которое хранит частичку души отца.
Зажмурившись, я сделал шаг вперед и снова оказался в Тбилиси. Широкий проспект гудел машинами, навстречу мне спешили пешеходы и я снова свернул на первую попавшуюся улочку. Пройдя по ней, я увидел небольшую белую церковь скромно притулившуюся между разномастных домов. Мне захотелось зайти туда, не знаю зачем. Поставить свечку за отца? Но я даже не знаю, ставят ли в грузинских церквях свечи.
Так и не подойдя к церкви, я свернул в какой-то дворик и присел на край облупившейся скамейки.
- Мяу.
Я оглянулся. Из тени кустов ко мне вышел… Макс? Ну конечно нет, просто похожий черно-белый зеленоглазый котяра.
- Извини, приятель, у меня с собой еды нет.
Кот вспрыгнул на скамейку, неторопливо прошествовал ко мне, деловито обнюхал пальцы, видимо, еще пахнувшие недавним застольем и, поставив лапы на мне грудь, лизнул в щеку.
Я онемел. Именно так меня приветствовал Макс. Кот же, убедившись, что еды все равно нет, исчез в густых зарослях.

Очередная улочка привела меня на проспект. Я устало брел по нему, ноги гудели, а до этого, по-моему, пробродил по городу одну маленькую бесконечность и еще чуть-чуть. Надо бы купить воды, правда лари нет, но где-то в карманах наверняка завалялось пара евро. А вот и какой-то магазинчик.
Негромко бренькнул колокольчик, закрепленный на двери.
Продавец поднял голову от толстой старинной книги, обтянутой красным бархатом.
- Вам понравилось путешествие, молодой человек?
- Да — растерянно протянул я.
- Тогда возьмите, пожалуйста, свой сувенир из вон того сундучка. И ждем вас снова в чудесной видеораме Клауса.
Я нащупал на дне сундучка что-то круглое. И достал елочный шарик. Внутри его шел снег, падая на миниатюрную копию крепости и спускающийся вниз по горе теплый древний город.

На выходе из павильона чья-то незримая, но однозначно добрая рука сунула мне бумажный, щедро исходящий кофейным духом стаканчик.
Я побрел вниз по улице, дошел до набережной и поднял глаза в сумрачное прибалтийское небо, набухшее целой вереницей пухлощеких туч. Я улыбнулся. Где-то там, в облаках улыбается мама. Притворно хмурит густые брови отец. И спит, развалившись лапами вверх в самом густом и пушистом облаке, Макс.

* стихотворение Георгия Леонидзе «Новолуние в Кахетии». Перевод А.Сорокина

[Simka]

История одинадцатая. Санкт-Петербург

Каждый год главная ярмарка города перегораживала центральный проспект на десять дней. Машины пускали в объезд, на входе выстраивали рамки металлоискателей, а внутри - почти километр в длину - бушевала ярмарка.
Уже через три минуты я ненавидела ее всем сердцем.
Центральный проспект - это не только главная улица, это еще и главные офисы банков, а мне был нужен один из них, чтобы закрыть трудный вопрос, который не могли решить в маленьких отделениях. Конечно, надо было съездить в начале декабря, а не тянуть до последнего, но год и так выдался аховым, а уж конец года - совсем тяжким.
Так, хватит ныть. Нужно закончить дела и выдохнуть. Просто выдохнуть.
Вывалившись из офиса, я постаралась свернуть от ярмарки в какой-нибудь переулок и уйти туда, где потише. В переулке стоял неприметный балаганчик, в котором виднелся старичок-хозяин в антикварном пенсне и с толстой книгой в руках.
- Куда бы вы сейчас хотели? - спросил он, глядя поверх очков.
Почти вырвалось - подальше отсюда.
Потом - домой, спать.
Потом - само собой, в Питер.
- Оплату вы выбираете сами. Что-то, что хотите оставить в прошлом.
С радостью бы кинула пачку рабочих документов, да нельзя - разглашение получится. Тогда...
В кармане лежал скомканный талончик электронной очереди из банка.
- Проходите.
Дверь распахнулась.
В Петербург.

Давняя шутка "найди разницу между цветной и черно-белой фотографией Питера" шуткой не была, но даже таким мертвенно-серым я город никогда не видела. Я стояла на Университетской набережной, возле сфинксов, но с каждой секундой все сильнее наваливалось ощущение, что это не Питер, а какая-то фальшивка. Застывшая вода в Неве; застывшее серое небо, хотя облака всегда мчатся наперегонки; ни холодно, ни жарко - как в помещении. Ни ветерка, ни запаха реки, ни дизеля из порта... Ни плеска воды, ни шума городской улицы.
Диорама какая-то, только непонятно, как сделанная - под ногами вроде гранит, да и сфинксы возвышаются над головой, вот только вода...
Вода вдруг поднялась горбом над спуском и надвинулась, медленно и беззвучно, и я бросилась наверх, не оборачиваясь. Задела кого-то, развернулась уже с извинениями... Ох.
Мой персонаж, которого я так часто рисовала с огромными белыми глазами на сером лице, в жизни походил на портреты молодых декабристов. Бакенбарды, цилиндр, прихотливо повязанный бант, плащ и трость. Першпективный.
- Здравствуйте, барышня, - он приподнял цилиндр и раскланялся. Я ответила реверансом - когда-то всерьез училась бальным танцам.
- Вам не хватает ветра? Вы же ненавидите его в Петербурге.
- Я не люблю шторм, а Петербург без ветра не представляю.
- Тогда позвольте.
Он выписал тростью на граните замысловатый вензель - и тут же в лицо ударил привычный питерский порыв, Нева заплескалась по ступеням, а сфинкс выгнул спину и сладко потянулся, выпустив когти и оцарапав ими постамент.
- Брысь! - прикрикнул Першпективый. - Не порть мебель! Составить вам компанию, барышня?
- Всенепременно. А что мост, почему нет машин?
- Дорожные работы, движение перекрыто. Что вас тревожит?
Что меня только не тревожило. Списка хватило аккурат до Стрелки.
На Стрелке, ровно посередине, стояла светловолосая девушка. Не отрываясь, она вглядывалась в воду.
- Она утопится хочет?
- Она видит того, кого пока не видим мы.
Першпективный неожиданно ловко взобрался на парапет и протянул мне руки, помогая подняться тоже. С высоты я разглядела под водой длинное гибкое тело.
- Тюлень? В городе?
- Ах, если бы тюлень...
Русалка вынырнула в паре метров от причала. Трудно было его не узнать - рваный спинной плавник, длинные белые руки... И тебя я рисовала много раз в реках и каналах Петербурга.
- А девушка - Даша?
- У вас не так много выживших персонажей в Петербурге. Даша, совершенно верно.
Она медленно шагнула к воде. Русалка нырнула и снова показалась уже у камней. Или правильнее - нырнул?
Подтянулся, сел на ступеньки, плеснул пару раз хвостом по воде... Как завороженная, девушка двигалась к нему маленькими шажками, но уже понятно было, что вот-вот она свалится в воду.
- Даша!
Она не услышала.
Зато я услышала топот и бегущего к ней человека в форменной куртке. Майор, мы вас заждались.
Майор первым делом оттащил девушку от воды и крепко встряхнул за плечи. Потом развернулся к русалке и что-то ему высказал. Тот плеснул хвостом и кивнул. Прежде, чем нырнуть, протянул майору перепончатую руку.
Тот, поколебавшись секунду, ответил на жест.
С парапета было хорошо видно, как девушка плачет, а майор, слегка обняв ее за плечи, успокаивает и утешает. Вот сказал что-то забавное - она улыбнулась сквозь слезы. Привлек к себе - она не отстранилась. Повел куда-то наверх, в сторону Биржи.
- Это он правильно, не надо пока на мост, - заметил Першпективный, - сейчас вспомнит там кофейню поблизости, будет отпаивать глинтвейном. Через полчаса она уже поверит, что никаких русалок в Неве не живет.
- Погодите, так он это подстроил? Майор? Уговорил русалку?..
- Да ну что вы, такие кунштюки недостойны офицерской чести. Это русалка додумался. Он хорошо знает маршруты майора, а уж напеть девушке спуститься к воде он может, даже не выныривая.
- Каков подлец.
- Не то слово.
- А если бы она свалилась в воду? Не лето все-таки.
- Не дал бы ей утонуть до появления майора и нырнул бы в самый ответственный момент, оставив другу всю героику. Он ведь не тщеславен, просто понятия о честной игре у него... подводные.
Першпективный спрыгнул с парапета и протянул мне обе руки.
- Спускайтесь, я вас поймаю.
- И что у них дальше? Счастливая семейная жизнь, трое детишек и дача под Всеволожском?
- Так далеко я не заглядываю, - развел руками Першпективный. - Как минимум, они проведут вместе немало счастливых минут. Майор еще придет благодарить рыболюда, купит ему мешок крабовых палочек, засадит весь расчет вынимать их из пленки.
- Так они же не из крабов и вообще сплошная химия.
- А вы, барышня, никогда не покупаете искуственные продукты? К вредной еде русалки пристрастились одновременно с людьми. Кстати, как насчет пышек на Петроградской стороне? Я помню о ваших принципах, но петербургские пышки есть петербургские пышки.
Пока мы стояли в маленькой забегаловке и обжигались пышками и "ленинградским" кофе, я глянула на часы.
- Никак не стемнеет... Откуда белые ночи в декабре?
- Хотите, еще и солнце выйдет? А на Марсовом поле расцветет сирень.
- Еще скажите, мосты разведут, и мы пойдем кататься на кораблике.
- Почему бы и нет? Мы задолжали вам праздник.
В этом году в полночь дня рождения я мечтала стоять на палубе корабля посреди Невы. Город встретил меня штормовым предупреждением, подъемом воды до уровня наводнения и затопленными причалами. Само собой, никакого кораблика не случилось.
- И то правда.

Сойдя с трапа, Першпективный галантно подал мне руку.
- Фонтанка. Сопроводить вас домой?
- А как отсюда - домой?
- Зайдите в любую парадную. И передайте мои наилучшие пожелания господину по ту сторону. Он в некотором смысле мой коллега.
- Всенепременно. До встречи?..
- Петербург всегда рад вам, - Першпективный приподнял цилиндр.

Хозяин балагана смотрел на меня поверх очков лукавым взглядом всезнающего.
- Возьмите на память сувенир.
В руку лег отполированный кусочек гранита, на котором был высечен портрет грустного Петра, беседующего с корюшкой у воды.
"Не может же дождь лить здесь триста лет!" - гласила надпись под портретом.
На оборотной стороне было нацарапано короткое "поребрик".

[Simka]

История двенадцатая. Краков

Рождественская ярмарка расположилась в самом центре города, в пешеходной зоне, и похоже, я попала в самый разгар распродажи.
Легкие киоски, павильончики, ларьки и ярмарочные прилавки тянулись пестрыми рядами. В самом людном месте, на перекрестке рядов, поместился продавец воздушных шаров, худой и посиневший от холода. Шары, скучившиеся у него над головой шуршащей перламутровой гроздью, норовисто дергали постромки, угрожая взлететь и унести ввысь своего субтильного хозяина. Колыхались на ветерке тяжелые фестоны, свешивающиеся с крыш, шелестели и переливались всеми цветами радуги гирлянды и длинные хвосты елочного дождика. В глубине лавок таинственно помаргивали и светились кислотными цветами елочные фонарики. Искусственные елки, всех оттенков зеленого и всех типоразмеров, от совсем миниатюрных, не выше колена, до здоровенных, в полтора моих роста, красовались перед лавками, призывно протягивая к потенциальным покупателям свои синтетические лапы, напоминающие ершики для бутылок. На прилавках среди упаковок с елочными украшениями - наборами шаров, золотых и серебряных бантиков, мерцающих всеми цветами радуги сосулек, - лежали красные колпаки с искусственными бородами в крутых завитках, разноцветные маски,  мягкие игрушки, карнавальные костюмы, сияющие стразами короны и ободки с пушистыми шариками на пружинках. Словом, разнообразие полнейшее - выбирай, чего душа пожелает. Моя душа не желала ничего: на ярмарку я забрела совершенно случайно, и ничто здесь меня не соблазняло.
А посетители ярмарки, возбужденные столь буйным великолепием, переходили от прилавка к прилавку, присматривались, приценивались, выбирали, покупали, и, счастливые, нагруженные покупками, устремлялись к лавочкам с едой, источавшим сладостные ароматы  свежей выпечки, горячего шоколада и кофе. В морозном воздухе время от времени звучали новогодние мелодии, добавлявшие праздничности ярмарочной суете. Все волновалось и шумело.
Год для меня выдался недобрым. Должно быть, высшим силам показалось, что я слишком хорошо живу, и они взялись за меня вплотную. Дела мои пошли вразнос и наперекосяк, все  планы и задумки порушились и полетели в тартарары. Борьба с обстоятельствами заставляла напрячься и душевно и физически, изрядно трепала нервы, натягивая их, как рояльные струны, и что самое плохое - съедала драгоценное время.
Время вообще оказалось какой-то абсолютно непредсказуемой субстанцией - оно то невероятно растягивалось, истончаясь до полупрозрачности, то съеживалось в микроскопическую точку, пугающую своей темнотой и плотностью - ни дать ни взять, черная дыра.
Прошло лето, наступила осень, с ее приходом все более-менее стабилизировалось, но усилия, затраченные на эту стабилизацию, вымотали меня окончательно. Все, что могла, я сделала, теперь оставалось только ждать. Ждать терпеливо, спокойно, мудро, с надеждой и благодарностью встречая каждый новый день, приближающий меня к заветной цели.
Дни складывались в месяцы - и вот уже сумрачный ноябрь закончился, плюнув напоследок снегопадом и морозами, наступил декабрь, а с ним - вся эта предрождественская суматоха, никоим образом меня не волнующая. Те, кто мне дорог, от меня сейчас далеко,  все мои мысли и чаяния с ними, а то, что происходит здесь - пройденный этап, перевернутая страница, интерес к которой потерян давно и безвозвратно.
Ша, хватит, хочу домой! Я выдралась из толпы, свернула в боковую улицу,  к метро, но почему-то оказалась в самом центре ярмарки и чуть не столкнулась с продавцом шаров. Не понимая, как это могло случиться, снова прошла вдоль киосков, свернула - и опять я на оживленном перекрестке, среди искусственных елок и сверкающей мишуры. Продавец шаров приветливо помахал мне рукой. Развеселая гомонящая толпа обтекала меня с двух сторон, от стеклянного павильона с выпечкой долетали запахи жаренного в масле теста, над головой грянула веселая мелодия Jingle Bells. Голова у меня закружилась, по спине поползли мурашки.

Нет, я понимаю, мой географический кретинизм иногда зашкаливает,  но чтобы уж так -  заблудиться в своем городе, в центре, где тебе знакома каждая улица?.. А может быть, дело в том, что этот город уже стал для меня чужим? И теперь сам вытесняет меня, как инородное тело, из своего городского пространства и безмолвно дает мне понять это, лишив ориентации? И эта толпа безумная - да они же это пространство едят! Матка боска Ченстоховска!..
Машинально я расстегнула куртку, сняла ее, зачем-то встряхнула, надела снова и застегнула молнию до самого ворота. Потом развернулась в противоположную сторону и быстро пошла вдоль ярко освещенных павильонов и пестрых прилавков, надеясь, что выберусь из этого вертепа с противоположной стороны.
В самом конце ярмарочного ряда оказался неприметный павильончик, который почему-то сначала ускользнул от моего внимания. Кругом было безлюдно и благословенно тихо. В глубине павильончика приглушенно светился старинный фонарь с матовыми стеклами, за прилавком спокойно сидел седой старичок в мягкой шапочке, то ли колпачке, то ли ермолке, и читал какую-то толстую книгу. Я остановилась, разглядывая его - серебристая бородка клинышком, лицо строгое и спокойное, темно-синий плащ красиво окутывает фигуру свободными складками.
Старичок поднял глаза от книги и улыбнулся мне, я невольно улыбнулась в ответ и кивнула:
- Здравствуйте!
- Здравствуйте, здравствуйте, барышня, - ответствовал старичок, не сводя с меня пристального взгляда темных, глубоких глаз. - Вы что-нибудь ищете?
Я неуверенно пожала плечами. Старичок заложил страницу книги узкой кожаной закладкой, захлопнул свой фолиант и отодвинул его в сторону. Потом чуть привстал со своего места и заговорщицким движением поманил меня к себе. Я подошла.
При ближайшем рассмотрении павильончик оказался ничуть не рождественским - ни елочных украшений, ни костюмов, ни прочих новогодних атрибутов здесь не было. На прилавке, крытом темной гобеленовой тканью, лежала книга, по обе стороны стояли два небольших сундучка, украшенных резьбой и перламутровыми медальонами. И все же атмосфера праздника и таинственности ощущалась здесь необыкновенно явственно. Она была во всем - и в тускловатом сиянии фонаря, который с моим появлением будто бы разгорелся ярче, и в одеянии старичка, и в его милой, доброжелательной улыбке. И странное дело - чем дольше я рассматривала внутренность павильончика, тем больше замечала всякие интересные подробности, они словно проявлялись, как проявляется фотография при печати. Вот выступили из полумрака полки темного дерева, задрапированные тяжелой тканью с узорами, а на полках появились толстые, в кожаных переплетах, гримуары, наподобие того, что читал хозяин павильона, вот показались на стене часы, старинные, в лакированном деревянном футляре, за стеклом светится белый циферблат с римскими цифрами, четко чернеют острые стрелки и мерно отщелкивает секунды маятник темного золота, а вот стала видна вывеска - на куске пергамента с неровными краями каллиграфическим почерком выведено:  "Чудесная Видеорама Клауса".
Эта вывеска прямо-таки притянула мое внимание, и я не сразу услышала, что старичок обращается ко мне.
- Что, простите?
- Я спрашиваю, что именно вы ищете? И где в эту минуту хотели бы очутиться?
Я зачем-то взглянула на часы - они показывали четверть первого - потом перевела взгляд на старичка. Он, словно прочитав мои мысли, поднял руку в предостерегающем жесте:
- Нет, не говорите ничего, просто подумайте, куда бы сейчас вы хотели попасть. Подумали? - Я кивнула. - Я предлагаю вам попробовать, испытать мое новое изобретение, оно называется Видеорама, чудесная Видеорама Клауса.  
На секунду-другую я задумалась: испытать? новое изобретение?  Почему-то вдруг вспомнилось путешествие Сани Привалова на машине времени, и я заколебалась.
- Моя Видеорама совершенно безопасна, - уверенным тоном сказал старичок.
- Хорошо, давайте попробуем. Сколько это будет стоить?
Старичок едва заметно улыбнулся и прикоснулся к крышке сундучка - рука у него была тонкая, длиннопалая, на безымянном пальце блеснул старинный перстень с темно-синим квадратным камнем.
- Вы полóжите сюда то, что вам хотелось бы оставить в прошлом, это и будет ваша плата.
Хм, то, что мне хотелось бы оставить в прошлом... Однако, задача! Я задумалась, потом автоматически полезла в сумку. Рука скользнула по среднему отделению и нащупала что-то маленькое и холодное. В руке у меня оказался ключ, ключ от квартиры, которую я продала... Ключи отдала новым хозяевам, а этот - непонятно, как и почему он оказался у меня в сумке, но вот этот ключ как раз то, что сейчас нужно. Старичок приоткрыл крышку, я опустила в щель ключ и разжала пальцы.
- Превосходно! А теперь идемте, - старичок сделал приглашающий жест, я шагнула следом, и в глубине павильона возник холл с большой, темного дерева, дверью. На двери была надпись "Краков". Изумленная - именно Краков почему-то пришел мне на ум в ответ на вопрос старичка  - я оглянулась на него, и он, улыбаясь одними глазами, одобрительно кивнул и указал на дверь.
 Я нажала на ручку, дверь легко и бесшумно распахнулась, пропуская меня. А дальше - дальше начались чудеса.
Я действительно оказалась в Кракове, древней столице польских королей. То, что это Краков, я поняла каким-то шестым чувством, во мне просто возникло это знание - и все. Я не стала задумываться, как это случилось, все равно ничего не надумала бы, а просто сказала себе - да, ты попала в Краков, тебе выпал чудесный шанс, и грех им не воспользоваться. После этого все стало на свои места. Я огляделась: в ясном, голубом небе плыли редкие облачка, чуточку морозило, под ногами была чистая, влажная брусчатка, а прямо передо мной раскинулось красивое трехэтажное здание красного кирпича, с красной крышей и башенкой, увенчанной шпилем. Как оказалось, это Краковская Высшая духовная семинария, а сегодня - вот совпадение - здесь день открытых дверей, и каждый желающий может поучаствовать. Моей ноги что-то коснулось. Это был кот, крупный, очень пушистый, красивого тигрового окраса, с огромными серовато-зелеными глазами, он обтирался об мои ноги и не отходил от меня ни на шаг. Присутствие кота в столь серьезном заведении меня смутило, но молодые люди в черных сутанах, ученики семинарии, гостеприимно приглашали всех, и к коту отнеслись совершенно так же, как и ко мне - нас любезно провели внутрь, рассказали об обучении, показали аудитории, библиотеку, а потом угостили чудесными марципанами и песочными пирогами, которые они сами приготовили. Удивительно, но я отлично понимала польскую речь, а когда меня о чем-то спросили, сама заговорила по-польски - это было еще одним чудом, к которому я, впрочем, быстро привыкла.
Выйдя из семинарии, я направилась в сторону набережной, кот бодро семенил рядом, гордо задрав хвост - он чувствовал себя здесь настоящим хозяином. Мы полюбовались на Вислу, на лебедей и уток, что плавали у берега - кот даже привстал на задние лапы, чтобы лучше видеть птиц. Я погладила его, почесала за ушками и под подбородком, а он весь распушился, зажмурился от удовольствия и громко замурчал.
- Ну что, дружок, куда теперь? - я заговорила с котом безо всякой задней мысли, но он взглянул на меня совершенно осознанно, словно понял мои слова. "На Рыночную площадь, конечно, куда же еще", - эти слова возникли у меня в голове как бы сами собой. Кот побежал вперед, оглянулся, словно приглашая следовать за ним, и я, уже ничему не удивляясь, пошла следом. Невероятно, но на Рыночную площадь мы с котом пришли очень быстро - и пяти минут не прошло.
На Рыночной площади стояли деревянные павильончики, украшенные еловыми ветками, светящимися фонариками, разноцветными гирляндами. Тут и там виднелись бочки с пивом, аппетитные запахи выпечки, копченостей, горячего глинтвейна носились в морозном воздухе. В уголке площади, возле арки, музыканты в национальных костюмах задорно играли краковяк, несколько пар танцевали. Я засмотрелась на танцующих.
- Пани...
Мужчина примерно моего возраста, в куртке с капюшоном, отделанным пушистым мехом, высокий,  с темно-русыми, чуть вьющимися волосами и пышными усами, протягивал мне руку. Его серо-зеленые глаза смотрели весело, чуть с прищуром, словно он привык всматриваться вдаль.
- Пани, приглашаю на танец, окажите честь!
Я улыбнулась - а почему бы и нет? - и положила руку на его ладонь, неожиданно мягкую и очень теплую.
Как оказалось, краковяк танцевать совсем несложно - это танец вроде польки, а мой партнер танцевал превосходно - очень легко и грациозно. Мы прошли три круга, и танцевали  бы еще, но музыканты закончили играть, поклонились и ушли.
- Пойдемте гулять, пани, - мой неожиданный партнер потянул меня за руку. - Составьте мне компанию на сегодня, прошу вас.
Я оглянулась в поисках моего прежнего спутника, кота, но его нигде не было видно. Ну и ладно, наверное, убежал по своим кошачьим делам, ничего ему не сделается в городе, где так уважительно относятся к котам.
- Хорошо, давайте пойдем гулять.
Моего нового знакомого звали пан Котек. Мы очень быстро нашли общий язык, и через пять минут болтали и смеялись, как старые друзья, хотя обычно я схожусь с людьми довольно трудно. И он неуловимо напоминал мне кого-то, только я никак не могла понять, кого именно. Да сейчас это было и неважно...
Под руку с паном Котеком мы направились к деревянным павильончикам. Чего здесь только не было! Затейливые разноцветные свечи, украшенные золотистой фольгой, расписанные вручную елочные игрушки, ручной работы глиняная посуда, всякие деревянные изделия - ложки с длинными ручками, доски для нарезки, скалки и поварешки, миски и плошки. Тут же продавались фигурки ангелочков, Санта Клаусов, сказочных персонажей - нарядные, красиво раскрашенные, праздничные. На других прилавках высились пирамиды всяких печеностей - пирогов, кексов, рулетов, вафельных трубочек, тут же были вареники, жаренные в масле - пан Котек, взявший на себя роль гида, сказал, что это перóги, - и блестящие, с разными посыпками, бублики, которые назывались обварзанки. Мы взяли бублики с маком и направились к другим павильонам, где висели гирляндами и лежали в низких широких корзинах, плетенных из ивовых прутьев, знаменитые краковские колбасы, домашней выпечки хлеб самых разнообразных форм и размеров, рогалики и багеты... Тут же была выставлена буженина и прочие деликатесы, а в отдельной корзине возвышалась целая пирамида свиных рулек, они назывались голонки, и готовились особым образом: сначала их следовало варить в бульоне, а потом запекать в печи, все время поливая пивом.
Пока пан Котек рассказывал мне все это с большим знанием дела, мы успели съесть по паре бубликов и дойти до суконных рядов - Сукеннице - построенных в шестнадцатом веке в стиле Ренессанса. Пройдя ряды со множеством сувенирных магазинчиков, мы оказались у Ратушной башни, а потом прогулялись по Флорианской улице и через Флорианские ворота вышли к Барбакану. Обратно мы возвращались по улице Святого Яна - пан Котек непременно хотел показать мне музей Чарторыйских, где хранится шедевр Леонардо да Винчи, "Дама с горностаем". Полюбовавшись на "Даму", мы переместились в Коллегиум Майус, самое старое здание Ягеллонского университета, который, как оказалось, не только самый старый университет в Польше, но и один из старейших в Европе. Я не напрасно говорю - переместились - мы именно переместились туда каким-то непостижимым образом. То ли пан Котек обладал какими-то сверхспособностями, то ли Чудесная Видеорама Клауса умела изменять законы времени и пространства, но стоило только поговорить о каком-то месте, высказать желание там очутиться - и мы тут же перемещались туда, ничуть не задумываясь, как это происходит.

[Simka]

После Коллегиум Майус мы оказались в королевском замке Вавель, резиденции польских королей. У входа в Вавельский кафедральный собор, где покоятся почти все короли Польши, поглядели на гигантские кости ископаемого носорога. Кости эти действительно колоссальные; как утверждает легенда, они найдены на этом месте и защищают собор и собственно Краков от тех, кто попытается причинить городу вред. Вот уж не знаю, насколько права старинная легенда, но Краков - один из немногих городов Польши, который не разрушили немцы во время последней войны - от Варшавы они камня на камне не оставили. Как знать, может быть, в костях и заключена некая волшебная сила - пан Котек, по крайней мере, был в этом твердо уверен, а брать под сомнение его слова я не стала.
Королевский замок произвел на меня впечатление своим барочным и ренессансным великолепием - роскошные покои, украшенные фламандскими гобеленами, обилие резьбы, позолоты, сияющие хрусталем и бронзой люстры, наборные паркеты - красиво жили польские короли, как, собственно, им и положено по статусу. Тяжеловесная резная мебель, напомнила мне экспозиции Пушкинского музея в Москве, а оружейная палата с ее коллекцией оружия и доспехов - Рыцарский зал в Эрмитаже.
Обилие впечатлений уже начало утомлять, и когда мы выбрались из замка в замковый двор, я поняла, что устала и проголодалась. Пан Котек моментально уловил мои мысли и заявил, что пора отдохнуть и пообедать, и он приглашает меня, а обедать мы будем там, где готовят лучшие в Кракове журек и запеченную в пиве рульку, ту самую голонку, что мы видели на рыночной площади в павильонах.
Лучшие в Кракове журек и рулька, запеченная в пиве, готовились, как оказалось, в кафе "Польские смаки". Время было обеденное, но мы нашли свободный столик в глубине кафе. Официантов здесь не было, кафе работало на самообслуживании, но в этом была некая прелесть, а кроме того, можно было посмотреть, как выглядит то или иное блюдо. Конечно же, мы взяли журек - его можно было получить в своеобразной хлебной посуде - что-то вроде горшочка, выпеченного из теста, наполненного супом и прикрытого печеной из хлебного теста крышечкой. Но мы решили не гоняться за экзотикой и предпочли обычные тарелки. На второе выбрали рульку, то есть, простите, голонку. Пан Котек добавил еще перóги с капустой и грибами - он заявил, что не переживет, если я не отдам должное этому блюду, что перóги - это вкуснятина необыкновенная, и что стоит мне только начать - и я уже не смогу остановиться. Он так смачно расписывал достоинства перóгов, так прижмуривал глаза и прищелкивал языком, что у меня разыгрался не только аппетит, но и любопытство. На сладкое взяли по паре кусочков пирога с начинкой, и большой чайник с чаем, настоянным на травах и ягодах.
Мы уселись за столик и приступили к еде. Журек, горячий, ароматный, пахнущий копченостями, с приятной хлебной кислинкой, очень мне понравился - я и не заметила, как опустошила тарелку. Утолив первый голод, приступила к второму блюду, голонке - мясо, пропеченное в пивной заливке, таяло во рту и было восхитительно вкусно. А перóги - пан Котек оказался прав - были просто прелесть, я не остановилась, пока не съела все до единого вареничка.
За едой я рассматривала интерьер кафе. Здесь было очень уютно - небольшие столики, покрытые клетчатыми скатертями, удобные стулья, красивая посуда - тарелки, расписанные розовыми букетиками, с узорными краями, обведенными золотом, напоминали стиль пятидесятых годов, для меня очень милый и приятный (сказать по правде, не люблю современные тарелки геометрических или ломаных форм, и не люблю икейскую посуду). Настенные полочки украшали горшочки с цветами, на выступающих панелях - банки с соленьями и маринадами, кое-где  на стенах развешана деревянная посуда - те самые, выточенные из белого дерева ложки, поварешки, доски для нарезки и скалки, что мы видели в павильонах на Рыночной площади. В целом "Польские смаки" чем-то напомнили мне московские Вареничные - те же клетчатые скатерти, то же стремление создать домашнюю обстановку, простая, вкусная еда, только здесь не было такой тесноты и не бегали девочки-официантки, наряженные в кукольные платьица или школьную форму.
Пан Котек налил мне чаю и придвинул тарелочку с кусочками пирога.
- А вот, - он сделал гостеприимный жест, словно приглашая, - попробуйте мазýрек.
- Что? - я невольно вздрогнула.
-  Мазýрек, - повторил он, - это пирог такой, очень вкусный, его обязательно пекут на Пасху.
Вот так -  мазýрек, это, оказывается, пирог такой, пасхальный. А для меня это слово значило совсем другое - в нашем классе училась девочка, звали ее Лена, а фамилия ее была Мазурек, правда, произносили ее с ударением на последнем слоге. И это слово, пусть и с другим ударением, вдруг открыло в моей памяти какие-то створы, и передо мной, словно наяву, встала Лена Мазурек, яркая блондинка с тонкой, легко краснеющей кожей лица и с огромными, зеленовато-прозрачными глазами, а за ней появился весь наш класс, вспомнилась школа, детство - счастливая, беззаботная пора. Эта пора, детство, лучшая в жизни, но детьми мы этого не замечали. Мы воспринимали это счастье, беззаботность, безмятежность как должное, и хотели побыстрее вырасти, повзрослеть. А теперь, когда я уже давным-давно повзрослела, любое воспоминание о той поре, навеянное случайной встречей, старой фотографией, какой-то вещицей тех времен или же, как сейчас, простым словом, вызывает теплое, сладостное чувство, щемящее душу. И, как это часто бывает, одно воспоминание повело за собой другое, вытянулся целый ассоциативный ряд, и вот уже светлый рой чудесных образов, полузабытых лиц, улыбок, голосов кружит голову. Пан Котек сидел напротив меня, откинувшись на спинку стула и облокотившись на нее одной рукой, его прищуренные глаза, лениво обозревающие зал, мерцали зеленым.  И - как внезапная вспышка - я поняла, кого мне напоминает пан Котек - кота, что встретил меня возле Духовной семинарии! Та же уверенная, хозяйская повадка, те же гибкие и грациозные движения, те же зеленоватые, прищуренные глаза...  От неожиданности я поперхнулась чаем и закашлялась.
- Что с вами, пани, что-нибудь не так?
- Нет, пан Котек, все так, еще лучше, чем так!
И, видя, что мой визави продолжает смотреть на меня с недоумением и даже как-то недоверчиво, я рассказала ему о своей однокласснице Лене Мазурек - попутно вспомнила, что она как-то раз сказала о себе, что на четверть полячка, - но об остальных ассоциациях и догадках умолчала. В конце концов, это же Чудесная Видеорама Клауса, что тут такого особенного?
Некоторое время мы обсуждали, насколько часто встречается в Польше фамилия  Мазýрек, какое отношение к этому имеет танец мазурка и Мазурские болота, а также с аппетитом уплетали пироги, попутно стараясь определить состав начинки и пряностей, которые в нее добавил умелец-кондитер. Потом пан Котек отошел к прилавку с десертами и вернулся с блюдом, полным аппетитных кусочков пирога - не мазýрека.
- А вот, пани, другой пирожок, это пляцки. Надеюсь, таких одноклассниц у вас не было? - улыбнулся он.
- Таких не было, - согласилась я. - Но, знаете, был такой композитор, Пляцковский...

После обеда мы опять отправились бродить по Кракову - заглянули в Мариацкий костёл, где полюбовались на роскошный алтарь под пятью высокими колоннами с яркими витражами - шедевр польского готического искусства, а оттуда переместились в Костел Святого Франциска. Внутреннее убранство этого костела было великолепно - я не могла оторвать глаз от чудесных старинных витражей - просвеченные солнцем, они сияли волшебными, чистыми цветами. Здесь как раз шла экскурсия. Экскурсовод, почтенных лет мужчина с академической внешностью, вещал с придыханием:
- В задней части над хорами для органа находится знаменитый витраж в стиле модерн, изготовленный в 1900 году местным художником Станиславом Выспяньским, учеником Яна Матейко. Огромный «Бог-отец» выполнен яркими, смелыми красками. Говорят, что в качестве модели для Бога-отца Выспяньскому послужил нищий. Витражи за алтарем изображают блаженную Саломею - вы видите ее слева, и святого Франциска - справа.
Пан Котек слушал, как завороженный. Меня стиль модерн не интересовал - я прошла в   крытую аркаду, где были старинные фрески и портреты каких-то суровых старцев, должно быть, епископов или других представителей католической церкви. В конце аркады я повернулась, чтобы идти обратно, но тут воздух вокруг меня сгустился, пошел радужными пятнами, и передо мной появилась Дверь. Автоматически я взялась за кованую бронзовую ручку и оказалась в знакомом павильоне. Посередине павильона стоял старичок в мягкой шапочке и темно-синем плаще. Он выпростал из складок плаща тонкую руку с перстнем на безымянном пальце и приветствовал меня:
- Ну, вот вы и вернулись. Понравилась ли вам Видеорама? Как все прошло?
- Да, Видеорама очень понравилась, она действительно чудесная, - искренне отвечала я. - Все было отлично!
Старичок ласково улыбнулся мне, а я вдруг сообразила, что даже не попрощалась с паном Котеком... И что он подумает о моем столь внезапном исчезновении?
Старичок опять улыбнулся - чуть заметно, одними глазами, - подвел меня ко второму сундучку и приоткрыл крышку.
- Возьмите сувенир, на память о Видеораме и сегодняшнем дне...
Я запустила руку под крышку и вытащила бублик. Румяный, блестящий, с маком.
- Не переживайте, дитя мое, он все прекрасно поймет.
В павильоне по-прежнему неярко горел фонарь с матовыми стеклами, и часы на стене щелкали маятником, отсчитывая время. Стрелки показывали четверть первого. Но я уже ничему не удивлялась.
Я распрощалась со старичком и вышла из павильона. В отдалении кипела и суетилась ярмарка, в небе колыхались воздушные шары, долетал приглушенный шум. Но теперь я точно знала, куда мне нужно идти.
А главное - впервые за много-много дней моя душа преисполнилась спокойствия и уюта, и безмятежное счастье согрело мне сердце. Я знала, что  у меня все будет хорошо.

[Simka]

История тринадцатая. Рейкьявик

В общем, он проводит меня к двери, а на двери написано "Рейкьявик", я чуть в обморок не упала, честное слово, это ж получается, он мои мысли прочитал, потому что когда он спросил, где бы я хотела оказаться, я же про Рейкьявик и подумала, вот как можно было случайно угадать, это ж не Париж и не Милан, это Исландия, кто туда вообще ездит, кроме таких же отбитых, как мы с тобой? В общем, открывает передо мной эту дверь, и смотрит на меня так внимательно, а глаза синие-синие, как у молодого, будто вовсе и не старик, интересно, как его лицо без маски выглядит, но маску он не снимал, конечно же, да и правильно, в его возрасте еще корону подхватить не хватало. Ну да ладно, Ань, это я отвлекаюсь. В общем, открывает он мне дверь, и я выхожу, - вот щас погоди, ты хорошо сидишь, точно хорошо? - выхожу на ступени Кафедрального собора Рейкьявика. Да, я серьезно, не надо на меня так смотреть, или погоди, у тебя видео зафризилось, ты меня слышишь, или ты зависла?

Ага, отлично, слышишь. Слушай дальше. Значит, выхожу я к Кафедральному собору, и самое интересное - мне не странно. Вот я сейчас тебе рассказываю, я в миллион раз больше удивляюсь, чем в тот момент, потому что я вышла, и такая: о, Рейкьявик, отлично, как раз сюда и хотела. Как будто я все свое удивление за той дверью оставила, вместе со стариком. А там ярмарка перед собором, и я сразу подумала: привезу что-нибудь Аньке из Рейкьявика, причем заметь, вообще не было мыслей о том, как назад буду возвращаться, просто подошла и купила у первого же продавца елочный шар расписной, очень красивый, с морем и рыбами, тебе понравится, вот смотри, хотя через камеру непонятно, какой он красивый. Ну ладно, купила, отошла к лавочке, чтобы знаешь, спокойно его в рюкзак запихнуть, а на лавочке тетрадь лежит, из таких, толстых, какие у бабушки всегда были, в кожаной обложке, только вся потрепанная, и трещины на коже немного царапаются, когда в руки берешь. Я ее зачем-то взяла, как ты понимаешь, и открыла.

А там куча записей, разными ручками, разными почерками, то ли как книга жалоб, то ли как школьная анкета для друзей. Кто-то пару строк черканул, кто-то несколько страниц исписал, все по-разному. И записи такие... Я начала читать, и такое чувство, что про мою жизнь писали. То "и танцевать на берегу моря с книжкой в одной руке и бокалом в другой - лучшее, что было в этом году", это ж мой две тысячи шестнадцатый, вспомни, я в Тае именно так и танцевала. То "старшая сестра - это когда есть, кому рассказать, что ты влюбилась в рыжего из десятого "Б", а это же как раз мой четвертый класс, я тогда тебе рассказывала про этого Димку рыжего, помнишь, а ты героически надо мной не смеялась, я тебе до сих пор благодарна. Так вот, и на какой записи ни остановлюсь, такое чувство, что все про меня. Поразительно.

И опять же, вот я читаю и не удивляюсь. Почитала, положила тетрадь на место и пошла на набережную, но так, не торопясь, потихоньку, по разным там улочкам попетляла, постояла на том мостике, где мы с тобой фотались, но почему-то вот даже в голову мне всю дорогу не приходило фотку сделать или селфи. Зато потом на берегу камушек подобрала, и знаешь, хорошо так было - стою, дышу, воздух свежий, и такое чувство абсолютной свободы, давно у меня такого не было, наверное, последний раз я такое как раз и чувствовала, когда мы с тобой в Исландию ездили, а потом с Джеймсом все закрутилось, и два года было что угодно, только не свобода, да ты и сама знаешь, я вот думала, когда он съедет, я это почувствую, но почему-то не получилось, зато на набережной Рейкьявика прямо нахлынуло. Ну да, поплакала я там немного, а может, и не немного, чего уж там. Но хорошо поплакала, как будто балласт сбросила.

А потом начала думать, что вот, я по собственному желанию в Рейкьявике оказалась, и где бы еще мне хотелось сейчас очутиться, и ты не поверишь, Анька, я еще даже мысль не сформулировала, а уже на Белых скалах, вот над тем самым водопадом, куда тогда Серега чуть не сверзился. И опять же - не удивляюсь, ничего, просто стою и радуюсь. А там холод звериный, конечно, зато ни души, я села на камень и залипла на водопад, пока не заледенела до конца. Как-то обо всем там думала, и о маме, и о Джеймсе, но больше всего о тебе, что как бы мне хотелось, чтобы ты со мной была. Блин, это я уже сорок минут говорю? С ума сойти. Окей, пошли переподключаться, ссылка та же.

Так вот, сижу я на Белых скалах, замерзла в ноль, и тут подумалось, что а сейчас бы куда-то, где тепло, и да - Самуи. Вот в ту же секунду, без паузы. На пляже толпа, все танцуют, веселятся, я пальто скинула и так стороной, чтобы внимания не привлекать своей одеждой, добралась до воды, полные ботинки песка набрала, потрогала море, села так по-турецки и опять зависла. Я там почему-то зависала везде. И вот в Тае, знаешь, впервые нормально подумалось о будущем. Я же все прошлое рефлексировала, а там залипла на море и начала думать, что надо бы курсы закончить наконец, и даже не так, не "надо бы", а вот знаешь, желание ощутила их закончить. И силы, вот прям есть энергия, хочется подскочить и что-то делать. И французским поплотнее заняться. И довязать уже этот чертов свитер. Не знаю, сижу, волны о берег бьются, и во мне энергия так же бьется. Так хорошо, Ань, слов нет.

А потом встала, и очутилась обратно у Кафедрального собора возле той лавочки с тетрадкой. Достала ручку, и сама туда написала. Два слова всего: будущее прекрасно. Не знаю, глупо и пафосно, наверное, но это так, как я в тот момент чувствовала. На всякий случай на инглише продублировала и на французском, ну чтобы все поняли мою офигенно умную мысль. И пошла к собору, открыла дверь, а вошла не в собор, а в павильон к тому старику. Он улыбается, спрашивает, мол: понравилась видеорама, мисс? Я говорю, очень понравилась, и кажется, все еще плачу немножко. И он так покивал, знаешь, умудренно, и предложил сувенир взять на память. У него там под прилавком сундучара огромный, деревянный, резной, я чуть опять не залипла, только теперь на сундук. Но справилась с собой, руку засунула и достала носки - теплые, шерстяные и ужасно новогодние, ну, в смысле, рождественские.

И всё. Я попрощалась и ушла, и вот знаешь, только когда домой пришла, начало доходить, вот я тебя сразу и набрала. Да нет, не сочинила я ничего, чтобы тебя развлечь, ты там что, в своей больнице совсем перестала отличать, когда я правду говорю, а когда сочиняю? Ты выписывайся, я тебе все покажу - и носки, и камушек с набережной, и шарик, который тебе купила. И себя счастливую покажу, это зрелище особое, ты его два года не видела. Выздоравливай только скорей, сестрён, надери там задницу этой короне.

[Simka]

История четырнадцатая. Копенгаген

У снега тысячи имен. Я называл свой снег Одиночеством.
Окна квартиры занесло почти полностью. Пару дней назад их покрывал нежный платочный пух, а сейчас они скрылись за плотным слоем цвета замерзшего молока. Сквозь тоненькую полоску наверху было видно, как вспыхивают на улице красные, белые и зеленые огоньки, а небо изредка и ненадолго светлеет.
Подъезд расчищали каждые несколько часов, но снегопад восстанавливал все, то украшая заботливыми хлопьями шарфы снеговиков и ступени, то бросаясь ледяной дробью в двери.
Я выходил из дома черными вечерами и проваливался в сугробы по бедра, как в детстве. За десяток шагов снег изматывал меня, и, вытирая варежкой лицо, я выдыхал в небо белые клубы усталости. Новый год уверенно шел на росомашьих лапах, оставляя меня далеко позади.
У снега тысячи имен.
Для снега-слякоти и снега-холодного-крошева, для снега-перед-паводками и для снега-неподходящего-для-игры-в-снежки, для снега-который-ранит-оленьи-ноги и снега-который-подтаял-за-день-и-замерз-к-вечеру. Мой снег же был снегом воспоминаний.
Будучи детьми, мы строили из него форты под наблюдением строгого окна, в котором уже никогда не зажжется свет. Мы закапывались в свежевыпавшие заносы и играли в полярников и спасателей тюленей. Моя одежда обрастала снежками, и дома я вытряхивал их из рукавов и штанин, отлеплял от подкладки, оставлял по всему коридору, как дорожку, по которой можно найти обратный путь, а самый маленький и плотный давал хомяку, и тот отдергивал от подарка голые ладошки.
Не все, с кем я делил те зимние вечера, были живы. Не все, с кем я получал нагоняи, были рядом. Но ни их образы, ни моя память не померкли.
Мой снег был вихрем разорванных фотографий.

В соцсетях слово “сочельник” сменялось фотографиями елок и салатов, когда что-то внутри погнало меня наружу, подальше от голых стен и подаренного на работе керамического бычка.
Декабрь всегда присасывался к моему сердцу миногой.
Снегопад утих, и воздух подернулся морозной дымкой. Я шел, засматриваясь на звездное небо и то и дело увязая в сугробах. В оранжевом свете фонарей снежинки кружились спиральными хороводами, и в каждом вдохе был щемящий торжественный привкус.
Сам не заметил, как дошел до остановки, включил в наушниках Wham! и смотрел на гирлянды в чужих квартирах. Некоторые стекла выделялись нарисованными еловыми ветками, некоторые так и прятались, занесенные. На четвертом этаже семья с двумя детьми наряжала елку. Когда отец под восторженные прыжки детей поставил на верхушку звезду, подъехал троллейбус, и я не задумываясь сел в него.
В салоне пахло мандаринами и водкой, кондуктор из-под маски с белой бородой поздравил меня с наступающим. Я кивнул и встал у окна, повернувшись спиной к листовкам с цифрами “2021”. Центр города раскинулся прямо под нашим маршрутом, и его праздничное сияние было как рассыпанные по бархату бусины. Я невольно улыбнулся.
Я вышел на утоптанной до льда центральной площади, прямо у главной елки. Пробежался глазами по кольцам украшений на ней, и сам не заметил, что считаю по башенным часам, сколько же осталось до полуночи.
У световых оленей, подарков и шаров толпились люди, и чей-то малыш в шапке со свинкой Пепой выглядывал на меня из праздничной избушки и с визгом прятался, поймав ответный взгляд в свою сторону. Мы играли так, пока моего нового товарища не подхватили на руки со словами “не приставай к людям, Гриша”.
Смоляное небо вздохнуло зелеными сполохами. “Мама, смотри!”.
“Каждый знает, что в такие часы происходит всякая чертовщина”, - подумал я и зашагал от фотографирующей толпы.
Я хотел раствориться где-то во дворах, где можно было в тишине считать звезды, смотреть на отражения бездны в воде и безнаказанно курить. Но даже тихие арки, которые поросли паутиной еще в старшей школе, стали сверкающими воротами на улицы с потолками из гирлянд и снежинок. Я старался избежать бенгальских огней и шарфов из мишуры, но меня толкали в праздник даже бесконтактно.
На тот-самый-павильон я натолкнулся, когда пятился от распевающей “в лесу родилась елочка” компании.
Он стоял в нише, в которую не доносились голоса и до которой не доставал мигающий свет. Вывеска была неброская, с нее явно недавно стерли рукавом нападавшие снежинки. На грубой доске прыгали цветные заостренные буквы: "Чудесная Видеорама Клауса". “Мне бы в детстве такие мелки, - подумал я. - И не стираются, и в темноте видны”. И только потом я подумал - почему Клаус, что за Клаус? Не самое типичное из иностранных имен в наших краях.
Пожилой мужчина поднял глаза от книги (“Да как он видит здесь? Еще и без очков!”) и улыбнулся под фиолетово-звездной маской. Я готов был уже привычно кивнуть ему “…и вас так же” и уйти, но он просто сказал “Добрый вечер” и вопросительно указал на термос.
Я неожиданно для себя согласился. Отвар пах рябиной, клюквой и какими-то листьями, но вместо горечи я отпил давно забытый вкус. Старик пододвинул ко мне маленькую упаковку раскрошившегося печенья - такое очень любила моя бабушка, и сквозь промозглую морскую влажность повеяло домашним теплом.
Я поинтересовался, он ли тот самый Клаус с вывески, но старик лишь рассмеялся и спросил, есть ли мне с кем разделить эти дни, и я отрицательно помотал головой. К нему явно подходили нечасто - он хотел поговорить. Я боялся расспросов о родных, о работе, о личном, - да почти обо всем, что произошло в этом году, - но это его и не интересовало. Я решил, что когда-то он был преподавателем философии  или литературы, поэтому и задает вопросы вроде “что ты ищешь сейчас?” и “где сейчас твое место?”.  Я и хотел бы отшутиться, но даже самые из остроумных моих ответов были похожи на черный юмор.
“Загадай, где бы ты хотел оказаться сейчас”, - сказал он, и перед моими глазами замелькали картинки. Лед, немного тревоги, лебединые перья и привкус аниса.
“И я окажусь там?”.
Старик невозмутимо кивнул. Я выдохнул с облегчением: вот мы и подошли к самому аттракциону или фокусу или чему там посвящена эта палатка.
“Только оставь здесь плату”, - старик пододвинул ко мне сундук. Сундук выглядел так, будто в нем хранили сокровища несколько поколений детей: краска поистерлась, на крышке были отчетливо видны следы зубов, но дерево заботливо подкрашено фломастером.
”Сколько?”.
“Нет-нет, - он замахал руками. - Не деньги. Что-то, что ты бы хотел оставить  позади”.
Я не думая достал смятую бумагу - последний счет за палату. Я носил его в кармане не первый месяц, неоплаченный, истершийся, пришедший в негодность еще до вступления в силу. Листок с запахом медикаментов и безысходности.
Старик поманил меня за собой, и под тентом павильона я обнаружил обширное закулисье, в котором таились зеркала, ширмы и ряд шатров - их было несколько десятков, но лишь один был виден. Мой, с надписью “Копенгаген”.
Старик подтолкнул меня в его сторону, и я даже не успел прикинуть, насколько безопасным будет шагнуть в неизвестный шатер после чашки неизвестного варева.
Я шагнул внутрь. Сначала показалось, что я оказался в открытке - одной из тех, что так нравятся туристам, но над которыми смеются жители.
Кто-то подошел к конструктору со всей серьезностью и разложил его произведением искусства. Именно таким мне показался берег канала. Домики прижимались друг к другу с пряничной строгостью и смотрели на меня сияющими глазами. Вода играла отражениями, будто плескалась в бокале. Мимо пронеслись велосипедисты - подтянутые и утянутые в спандекс, как персонажи будущего, цветные, как рейнджеры.
Я коснулся одного из домов - шершавый, теплый, будто только что нарисованный, хоть и не окрасивший мои пальцы в свой горчичный цвет. “Лети-лети, лепесток”, - подумал я, представив очередную картинку о Дании, и тут же оказался около памятника Русалочке. Я несколько раз протер глаза - около достопримечательности не было ни души, что даже в наши карантинные времена редкость. Я приблизился к ней, помялся и посмотрел в ту же сторону, что и Русалочка. На ее лице красовалась маска, но взгляд был все тот же - ищущий, любознательный.  “Однажды я поступил почти как и ты”, - сказал я срывающимся голосом. Помолчал, а потом продолжил - временами переходя на хрип, временами выдавая почти оперные ноты, и Русалочка слушала меня. А я говорил и говорил - как верил, как надеялся, как в итоге нашел в себе сил и как обманулся. Русалочка не смеялась, как сделал бы почти каждый, кого я знал, и не стала терзать меня нравоучениями, - просто смотрела вдаль, будто там таился ответ на наши вопросы. Я обнял ее, как не обнимал никого, и пошел вдоль по дороге.
Я перенесся в парк оленей в Клампенборге и послушал нестройные песни в Христиании, посетил Тиволи и Дирехавсбаккен, поставил галочку у замка Гамлета и прошелся по Строгет, засмотрелся на “черный бриллиант” городской  библиотеки и на строгие стены океанариума. Фонтан драконов, фонтан аистов, Гефион - я никогда не любил воду, но сложно было не воспользоваться неожиданной телепортацией. Полночь я встретил в Новой глиптотеке Карлсберга - сидя на полу галереи и захлебываясь от всего того, что мне наперебой говорили художники. Каждое полотно оборачивалось разными гранями, каждое из них отзывалось многоголосьем, каждый мазок оказывался символическим.  Импрессионисты смеялись и пророчили моим современникам признание и звание классиков - сколько там должно пройти, всего-то лет сто, люди столько не живут, а искусству это не срок. Надо лишь посоветовать журналистам использовать меткие словечки - глядишь, они и станут названием жанра. “Или просто дождаться изменений в обществе”, - подмигнула из музея Аркен Герда Вегенер.
Мне казалось, что все из этого я уже проживал ранее, и нет-нет да и видел знакомое лицо - то среди художественных критиков, то на аналитической вечерней передаче, то на передовице газет. В замках Кристиансборг, Розенборг, Амалиенборг  и крепости Кастеллет меня встречали уже виденные ранее люди, а в церкви Грундтвига с кафедры рассказывали истории моей жизни - и я бы не удивился, если бы по ним учились в воскресной школе. Каждая из ниточек тянула следующую, каждое событие оказывалось необходимой деталькой паззла. Полотно, которое казалось изорванным, впервые легло передо мной плотной тканью.
Я сидел на ступеньках музея Андерсена и пил из горла аквавит, когда забрезжил рассвет.
Вот Христос родился, Бог наш и Спаситель.
Воспойте Господу песнь новую;
воспойте Господу, вся земля.
Пойте Господу, благословляйте имя Его.
Хмель в моей голове откуда-то знал текст, и одними губами я подпевал ему.
Я поднялся в тот момент, когда солнце окончательно оттолкнулось от горизонта, и потянул на себя узорчатую под старину дверь, надеясь увидеть за ней почту.
Но за дверью была все та же темная ниша и увлеченный книгой старик. Я заметил, что непрочитанных страниц осталось совсем немного.
“Понравилось? - спросил он и пододвинул ко мне второй сундучок - собранный из лего. Ребенку, который его мастерил, не хватило желтых деталек, и справа на крышке было фиолетово-розовое пятно. - Здесь небольшой сувенир на память”.
Я вытащил из сундучка упаковку соленой лакрицы Old Dutch, и события прошедшей ночи пролетели передо мной полароидными снимками.
Я поблагодарил владельца павильона и вывернул на центральную площадь.
До полуночи оставалось еще больше двух часов, и в торжественном молчании города мне послышалось обещание.
Телефон непривычно зажужжал в кармане, и еще раз, и еще.
”Давно не виделись. завтра буду в городе, не пропадай!”.
”Как ты, приятель? Приеду на праздники, жди”.
“Привет, как насчет увидеться во вторник?”.
На лицо упали первые хлопья нового снегопада.
У снега много имен, горнолыжники называли его паудер. Но этот снег я звал Надеждой.
И под хруст под ногами побежал на последний троллейбус.

[Simka]

Благодарю за создание Рождественской Видеорамы:

[Begotten] - Копенгаген
Cagüтвинк - Барселона
der Westen - Бремен
Next - Рейкьявик
Notoriginal - Мармарис
somberowl - Мюнхен
Succin - Котор
TVHC - Бурлингейм
voronaam - Стэнфорд
Дракоша - Тбилиси
Мастер-фантаст - Москва, Брюссель
Ноомо - Краков
Снайпер - Санкт-Петербург
Шебуршунчик - Герцег-Нови

У одного автора два текста.
Рецензии не пишем. Пока можете рассказать о своих впечатлениях, маскарад.
Я в этот раз как-то не рассчитала, не вовремя отмечала тексты, не сопровождая их традиционными описаниями-картинкам, оставив на потом, поэтому добавлю это в ОС.
Сама обратная связь - 29.12 и 30.12 (завтра и послезавтра), в двух частях.

[Simka]

ОБРАТНАЯ СВЯЗЬ. Часть 1
Должна вам признаться, в этот раз праздничная игра далась мне как-то тяжело.
Предыдущие рождественские наводки (игры Рождество в Гэлтахте и Календарь сказок) писались гораздо легче (пусть даже не сразу выстраивалась итоговая концепция) и само мое настроение было каким-то более лёгким, прям вот хотелось подарить кусочек праздника себе и вам.
В этом году я чувствовала усталость, мысли-идеи никак не оформлялись во что-то цельное; я уже боялась, что просто-напросто не смогу продумать хорошую игру.
Многие игроки беспокоились о том, что не могут прям в позитив и "праздник-праздник, праздник к нам приходит". Забавно, что это полностью совпадает с моим изначальным настроем.
В итоге в этот раз многие истории получились печальными (да и начало каждой наводки было грустным), но это светлая печаль.
Я не считаю, что праздник - это обязательно радость и бурлящее веселье,  не приветствую позитивизм-оптимизм любой ценой; для меня в этот раз ключевым ощущением была надежда и ожидание чего-то хорошего, отдых-восстановление.
Поэтому, хотя изначально я планировала начать выкладку с Кракова и закончить Барселоной, в итоге все перетасовала и закончила текстом Френ, мне показалось финальная нота этого текста отлично подходит для финала игры и финала текстовушечного года в целом.

У снега много имен, горнолыжники называли его паудер. Но этот снег я звал Надеждой.
И под хруст под ногами побежал на последний троллейбус.

Хотела сказать отдельное спасибо Снайперу и Чехарде.
Снайпер натолкнула меня на мысль о  путешествии по городам (изначально разговор был о сказках разных стран мира), а благодаря Чехарде, которая поделилась со мной идеей собственной текстовушки (кстати,очень интересной и перспективной) я пришла к идее об обмене: каждый герой оставляет в прошлом что-то, что его тяготит, что-то болезненное и тягостное, а взамен получает что-то хорошее (из сундучка/шкатулки - снова отсылка к надежде)и продолжает свой путь уже с  иными чувствами.
И вот как-то из разных кусочков в итоге собрался концепт.

Клаус - открытая и незавуалированная отсылка к Санта-Клаусу; только мой Клаус не ходит по домам с волшебными подарками; нет, он все так же нарушает законы времени-пространства, эдакий волшебник Шредингера; он одновременно нигде и повсюду, спокойно читает книжки и  ждет тех, кому очень важно и нужно хоть ненадолго выпасть из привычной рутины - привычной реальности, позволить себе остановиться, выдохнуть, отболеть, переключиться, набраться сил и потихонечку поверить -  все будет хорошо.

На саму идею видеорамы натолкнул рассказ Джона Уиндема "Волшебная видеорама Пооли".
Ну и Нат, как, обычно, права в своих догадках  В этом году мне очень не хватало путешествий, благодаря которым обычно я переключаюсь и заряжаюсь новыми силами; поэтому я решила вашими руками сделать подарок себе же и восстановить собственные впечатления.
А к тому же я еще вспомнила одну Рождественскую ярмарку в Москве; тогда в разных уголках города организовали тематические мини-ярмарки, по городам (по-моему, больше тридцати таких точек было; точно помню, что посетила ярмарки, посвященные  Праге и Стокгольму).
Как я уже упоминала, в список попали те города, где я побывала сама, за исключением Санкт-Петербурга - это мой личный незакрытый гешлтальт.

Хочу отметить, что авторы просто молодцы. Я ведь, по сути, выслала игрокам эдакие контурные наводки, наводки-обертки. Без описания героев, без их предысторий, без конкретных воспоминаний-переживаний. Задала лишь общий контур и фон-город.
В наводках отличались только детали (плата-подарок, город-назначение); а начало и конец были практически идентичными, зачастую повторялись и пересекались те же мотивы; у кого-то был проводник, кого-то я оставила  в одиночестве, некоторые герои видели сценки-воспоминания из своей жизни... Некоторые наводки я подгоняла под выбранного игрока, на основе того, что помню по форуму/читала в чате (например, строительство дома/ремонт для Кагу; подарок-давно искомая книга для voronaam).
Так что в чем-то, можно сказать, получился повтор эксперимента Некст с жанровой текстовушкой; и каждый игрок увидел и создал что-то свое.
Мне осталось лишь хорошенько подумать над порядком выкладки.

Спасибо вам всем за такой новогодний подарок; надеюсь, вы получили свою толику тепла от этой игры.
Пусть вам, ка ки вашим героям, будет спокойно и уютно, ощущается предвкушение чего-то хорошего. И пусть это хорошее наступит.
С новым Годом, текстовушечники

[Simka]

Обратная связь. Часть 2.

Барселона – Кагу
Как я уже упоминала в общей части обратной связи, некоторые моменты в отдельных наводках были подогнаны под конкретного игрока. В случае с Кагу я обратила внимание на её эпопею с домом; в качестве входной платы в наводке был указан чек за оплату коммунальных услуг, а сувенир на память – яркая мозаичная ящерка, напоминание о творениях Гауди (из своего реального путешествия я привезла мозаичного котика в котоколлекцию и пару ярких сережек в виде мозаичных ящерок).
С первой же фразы истории я  загрустила:

Однажды из моей жизни исчезло новогоднее волшебство.

и дальше это ощущение грусти только усиливалось. При чтении мне казалось, что кто-то показывает мне негативы веселых праздничных снимков. Нет ожидания чуда, нет радостного предвкушения, все уныло, серо, отвтратно (соответствуя настроению первой части наводки).
Героиня представляется уставшей, измученной, жаждущей покоя и семейного тепла. Она держит себя на плаву, вытягивает за волосы, словно Мюнхгаузен, то сил на радужное восприятие действительности не хватает. Используемый лексикон очень это подчеркивает: рыскающие толпы, прогорклые колбаски, скалящиеся лица, пьяные ублюдки.
Разумеется, Кагу весь текст щедро приправляет в своем фирменном стиле, не упуская случая добавить то горькой насмешки, то грубоватого юморка. Одно описание братцев-алкоголиков чего стоит.
Очень пробирает контраст между настроем родителей, изо всех сил цепляющихся лапками друг за друга и пытающихся удержаться на плаву, и чистым новогодним счастьем ребенка. И тут прям проникаешься уважением к героине: несмотря на собственное моральное состояние, она готова пересилить себя и таки обеспечить праздник своей маленькой дочери.
Очень трогательный момент с копилкой. А еще настойчивые требования достать звезду на елку – забавно, как дети часто склонны строго следовать правилам и традициям. В детских глазах ведь всё очень просто: идешь по заданному алгоритму – получаешь весьма предсказуемый результат).
В некоторых текстах авторы добавляли от себя порцию грусти (хотя, снова повторюсь – и наводки ведь безграничным позитивом изначально не блистали). Так и здесь, героиня смотрит на Клауса, а вспоминает старика-тестя.
(вообще мне всегда интересно наблюдать, как по-разному игроки обыгрывают идентичные части наводок)
Касательно описания самого путешествия: Кагу создает потрясающе объемную картинку. Насыщенный визуальный и звуковой ряд, исторические отсылки, фрагменты личных воспоминаний, тактильные и вкусовые ощущения... Разумеется, высылая Кагу наводку про Барселону, я делала это с расчетом, что она может много привнести на основе своих знаний и впечатлений. И все равно  - экскурс в прошлое и такая прорисовка деталей стали для меня приятным сюрпризом. История, география, искусство, технический прогресс – Кагу использует все, чтобы читатель сам прошел улочками старой Барселоны, увлекаемый Жасинтом. И серцевина этого образа – личные воспоминания, детализированные, сумбурные,  выпаленные на едином дыхании. Немного смешные, немного нелепые, трогательные, настоящие.
И да, отдельно хочу отметить образ Жасинта. Описание Проводника было на усмотрение игрока, и я с удовольствием ознакомилась с творением Кагу. Интересный получился персонаж, по-своему трагичный, очень соответсвует духу своего Города. Живой, взбалмошный, по-отечески снисходительный, терпеливый учитель, ценитель простых радостей. Кагу еще и предысторию ему создала, по-своему раскрыла роль. Запоминающийся персонаж, безусловно.
Очень тронуло завершение истории, получился хороший такой контраст с началом. Читатели чуть больше узнают о семье героини и вместе с ней уверяются – все будет хорошо.

Спасибо, Кагу)
P.S. Шебуршун отметила, что представила героиню в образе самой Кагу. Присоединяюсь.

Котор - Янтарь
Мы были в Черногории пять лет назад, жили в Будве, во время экскурсии провели день в Которе и Герцег-Нови. При этом Будва никакую особую струнку не затронула, не скажу, что мне хочется туда вернуться. Попали в разгар сезона, шумно, людно, слишком стандартно-курортно. А вот Котор и Герцег-Нови запомнились, поэтому для текстовушки  я их смело включила в список локаций.
Разумеется, мы с мужем просто не могли пройти мимо Музея Кошек. А на фоне шумных туристов и жаркой улицы тишина и прохлада музейного зала показались еще привлекательней. Ну и внутри просто рай для кошатников (или филокартистов). Для справки: Музей открыли в 2013 году, большая часть экспонатов получены из Венеции, из фонда Международного центра кошачьих приютов «Бадоер».На выставке представлены гравюры (16-19 вв.),  антикварные книги, монеты, медали, иллюстрированные и поздравительные открытки,  киноплакаты, ноты, старые объявления, штампы и пр.

Когда я создавала наводку по Котору, то хотелось включить больше тепла и милоты. По изначальной задумке, в какой-то момент героиня понимает, что кошки удивительно напоминают её близких, друзей, просто знакомых, сами представленные сценки будто иллюстрируют разные радостные, забавные и теплые моменты из её собственной жизни. Этот момент был переигран; в итоговом тексте Янтарь просто дает своей героине передышку, та погружается и немного растворяется в окружающей атомосфере.
Ещё она слышит мурчание – забавная, очень органичная деталь.

чувствовала, как с плеч падают и разбиваются на мелкие осколки усталость, раздражение, тоска. А взамен проходит уют.

Героиню тяготит одиночество, поэтому после возвращения из путешествия происходит маленькое новогоднее чудо.

И последним с плеч, глухим треском, падает одиночество.

В целом автор постепенно подводила нас к такому счастливому финалу, ведь героине еще в музее слышался тонкий писклявый голосок; ну и выбранный сувенир не оставил шансов на иное развитие событий.
Этой части в наводке не было, встречу с котенком Янтарь добавила от себя, получилось здорово.
Понравилось, что «выздоровление» героини условно разбито на две части, и что автор показывает: да, Видеорама помогла, подарила маленькое чудо, эдакую передышку. Но настоящие чудеса встречаются не только в лавке Клауса, не обязательно искать магическую дверь. Иногда достаточно оглядеться и прислушаться, проявить немного смелости и ответственности.
Рассказ получился коротким, скорее зарисовка – у героини нет особой предыстории, мы не узнаем ничего особо о ней, о её окружении, нет какого-то особого фэнтезийного пласта в части о Которе. Клаус, Котор, Рождество – все это так и осталось фоном. Общий настрой меняется от чёрной меланхолии к спокойствию и лучику надежды.
Просто небольшая картинка - уставший человек находит маленького друга, вырывается из тоскливой рутины. И делает первый шаг навстречу всему светлому, прочь из черной полосы.

Спасибо, Янтарь)

Герцег-Нови - Шебуршунчик
Герцег-Нови – город лестниц; вот честно, не курорт, а просто сплошной фитнес-центр)
Поэтому, несмотря на наш достаточно неспешный темп прогулок и свободный график экскурсии, все равно смутно ощущалось желание ускориться. Лестницы там были просто повсюду.
Собственно, поэтому проводником в этой истории я выбрала Белого Кролика, а героиня рассказа по наводке должна была сначала броситься за ним в погоню, а уже потом переключиться, выпасть из ритма гонки (кролик-то и не убегал на самом-то деле, а просто вел за собой) и насладиться городом. Мотив гонки и убегающего времени зачастую осбо актуален для новогоднего периода - ускользающий год, дедлайны, целый список дел, пусть в т.ч. веселых хлопот.

Шебуршун начинает историю с раздражающего мотива громко тикающих часов. Героиня расстроена и подавлена из-за тяжелого года и отмененной семейной встречи,  всё вокруг невольно раздражает. Праздничная суета не вызывает очень уж сильного негатива, но и не затрагивает. Пластиковую корову было искренне жаль - душераздирающее зрелище, душераздирающее)

Животное печальными глазами смотрело на наскоро сделанный из ящика и соломы вертепчик, в котором лежал розовый пухлый пупс.

Мила очень верно отвечает на вопрос Клауса: она ищет настроение. Людям зачастую тяжело быть в диссонансе с окружающим миром, именно поэтому праздничная суета не сглаживает, а наоборот, угубляет чувство дискомфорта, одиночества и растерянности.
Сам текст читается очень быстро, на одном дыхании, кажется, автор и тут подхватила заданный в наводке мотив времени. Правда, после все же читатель может немного расслабиться, выдохнуть вместе с Милой.
Понравилось, как Шебуршун описала город и поведение Милы, когда та наконец смогла выдохнуть и расслабиться, вырваться из ненужной гонки. Добавить щепотку детского озорства, немного любопытства, чуток детских воспоминаний, оттенить пасторальными красками – и вот оно, описание ожившей сказки и человека, вырвавшегося из самодельной ловушки.
Кстати, заметили, как по-разному выводят авторы своих героев из Видеорамы?
В этой истории Шебуршун снова придержалась мотива времени, использовала образ магазинчика с часами.
Мне вообще понравилось, что автор не стала слишком зацикливаться на образе Белого кролика в привязке к Стране Чудес, но все же строчку из Бармаглота ввернула, и мотив времени по тексту в целом получился сквозным, прямо красной нитью проходит. В том Шебуршун полностью реализовала изначальную задумку мастера)

И в конце истории мы снова слышим тиканье часов – уже приветливое. Круг замкнулся, путешествие осталось позади, но главное – хорошее настроение и отдых – Мила уже получила.
В итоге получилась очень приятная качественная зарисовка.
Спасибо, Шебуршун)

Бремен - der Westen
В Германии я была дважды. Берлин, Гамбург, Бремен, Ганновер. Берлин понравился меньше всех других городов, Гамбург - неплохо, но не особо затронул, поэтому для наводок выбирала Бремен и Ганновер.
У меня есть разделение городов в ассоциации с сезонами. Я бы с удовольствием погуляла бы по зимнему Бремену, вот чтобы пушистый снег, лёгкий морозец - и тишина, чтобы не было шумной толпы. И чтобы Ослу дали немножко покоя и не полировали снова нос и ноги цепкими пальцами, в милионный-то раз.

Основная характеристика текстов der Westen для меня - полновесность. Они не тяжелы в чтении, это не тот случай, когда тебе интересно, но ты прям вынужденно продираешься по абзацам, потому что текст  тесно сбит и давит.
Истории Вестен полновесны, но при этом читаются легко, а ещё они самодостаточны. Обычно в антологиях у нас получается веер текстов разных форматов, от зарисовок и стихов до практически полноценных повестей. У Вестен получился вроде небольшой рассказ, но очень ёмкий, с полным раскрытием героя. Прошлое, настоящее, будущее - мы получаем историю "от и до". И эта история живая и реалистичная, несмотря на небольшой мистический элемент. Вестен всегда очень хорошо удавалось вплетать историческую составляющую в свои рассказы, и в Бременской истории это тоже сработало на отлично.
Текст довольно экспрессивный, яркий, повествование разворачивается быстро. Вестен отдает должное и описаниям, текст не сухой, но при этом постоянно чувствуется движение. Он насыщен глаголами, действия в явном приоритете,  не созерцания и размышления. Повествование просто выливается на читателя. Одна фраза (я её читаю с невольным ускорением):

В декабре куда привычнее был бы глинтвейн, но декабрь был исключительно на календаре, за спиной шелестели листьями финиковые пальмы, со стороны океана дул тёплый ветер, я стоял в шортах совершенно вырвиглазной расцветки у пляжного бара в Майами и понятия не имел, чего я хочу.

и всё, читателя закручивает и уносит, и выныривает он через пару страниц, уже проглотив всю историю полностью.
Очень контрастным получилось описание американского праздника и противопоставление натуре и ощущениям главного героя, хорошо подчеркивается разность менталитетов.
А потом часть "настоящее" заканчивается и читателя закидывают в прошлое героя.
Почему музыканты бременские?
Зачем делать из сказки экзистенциальную драму?
Как правильно отсчитывать новое десятилетие?
Что особенного в маленькой незаметной мыши, прихоти средневекогового мастера?
Герои перебрасываются вопросами и дают очень правильные ответы. Не буду цитировать все диалоги, но они прекрасны. Можно посмеяться, можно задуматься, можно погрустить. Вестен дает спектр эмоций - но не приправляет пафосом и не закручивает излишне, не делает пресловутую драму.
Простая история, без особой морали и тройного дна.
Если есть мышь - её нужно найти.
Если пошел не по тому пути - наберись смелости, развернись, сделай выбор снова.

Отличный рассказ, и в счастливый финал очень верится.
Спасибо, Вестен)

Мармарис - Notoriginal

Я несколько раз была в Турции, пробовала разные виды отдыха; особенно запомнился поход по Ликийской тропе. Самое тёплое мое воспоминание: ночь, друзья разошлись после посиделок у костра; я сижу в открытой палатке, любуюсь звездным небом и слушаю море; пью горячий чай, ем вкусный шоколад, ощущаю расслабленность после насыщенного дня и внутреннее спокойствие.

Текст Ноториджинал получился очень плавным, повествование тягучее. Мы видим героя на  эмоциональном плато, спустя полгода после потери любимого человека. Нет экшена, внезапных поворотов сюжета ( к примеру, читатель практически сразу может догадаться, что этот самодельный венок  - вовсе не атмосферная рождественская декорация, у него другое назначение). Нет каких-то необычных сравнений, но много не очень ярких, но тонко подмеченных моментов, позволяющих составить реалистичный облик героя: и неуклюжее рукоелие, и чужое Рождество, и отголоски прошлой боли.
Отмечу еще, что в каждом тексте по-своему прописан выбор места. Кто-то не ацентировал на этом внимание, кто-то аппелировал воспоминаниям; Ноториджинал очень логично обьясняет этот момент  - первое самостоятельное путешествие героя. Я тоже очень хорошо помню первую свою поездку, испытанные ощущения. Да, после были гораздо более впечатляющие поездки - но я навсегда запомню то самое ощущение сбывшейся мечты и умиротворение от  первого путешествия в одиночестве, пусть немного спонтанного, сумбурного и недолгого.

Образ главного героя и его история не новы, сюжет знаком. Обыкновенная трагедия обыкновенного человека, прописанная весьма реалистично, без пафоса и надрыва, но проникновенно. Во время прочтения возникло стойкое ощущение, что герою должно быть холодно, что он будто заторможен; функционирует, ведет быт, что-то чувствует - но все будто замедленно и остраненно. Думаю, такой эффект достигается в т.ч. благодаря отсутствию диалогов, использованию глаголов в настоящем времени, нейтральной лексики.
Еще отметила частое применение сравнений, несогласованных определений, обстоятельств - это тоже немного замедляет темп повествования.

Ключевое ощущение - тихая грусть, которая в итоге сменяется такой же тихой уверенностью в будущем.
Благодаря морю, смене обстановке и погружению в другую стихию, герой переживает своеобразный катарсис.

Можно раствориться в этом море и больше никогда не возвращаться в нашу с тобой, а теперь только мою, пустую квартиру, не ходить на работу мимо больницы, где ты умерла, не готовить еду на одного и не покупать новую, односпальную кровать. Забыть обо всем и не чувствовать тоски, одиночества, боли.

Очень буднично и в то же время цепляюще описано одиночество человека, при этом и выведен контраст с прежней жизнью, и подчеркнуто продолжающееся переживание боли. Но в итоге решение принято - герой выбирает жизнь, он потихоньку будет исцеляться.
По факту, Ноториджинал очень наглядно описала последние стадии принятия горя - депрессию и смирение. История оставляет горьковатое послевкусие, но, повторюсь,  это  светлая тихая грусть.

Спасибо, Ноториджинал)

[Simka]

Тбилиси - Дракоша
По Грузии у меня изначально были две наводки: Батуми и Тбилиси. Дракоша сразу честно отметила, что в Грузии не была, но попытается. По-моему, история в итоге получилась очень удачной, в т.ч передан местный колорит.
Интересно, что первая часть наводок у всех была однотипно-невеселая, кто-то предпочел смягчить, а часть игроков, наоборот, добавили трагизма.
Эта история как раз из последних. В тексте о Мармарисе использован схожий сюжет, но, как я уже отмечала, там герой уже прошел кризис и находится на финальных стадиях принятия; а герой этой истории - в самом раздрае. Год у него действительно выдался тяжелым - начался со смерти отца, потом смерть мамы, а в итоге все заканчивается смертью любимого кота.  И последнюю смерть герой сам же и оплачивает, принимая тяжелое решение - очень правильный, но в то же время травмирующий поступок.

У героя еще не затянулись первые раны, как по ним полоснуло снова: у всех праздник, а у него - какой-то уроборос  несчастий.
По моему мнению, бедный Макс здесь выступает в нескольких ипостасях: любимый питомец, друг, член семьи, первое живое существо, за которое герой взял ответственость (а я лично считаю принятие ответсвенности за кого-то ключевым моментом взросления и формирования личности); и в то же время -  олицетворение связи с родителями. Поэтому для героя это сразу тройной удар (помним про чувство вины за финальное решение).
Мне понравилось, как Дракоша рисует потрет этой семьи. Одного эпизода со спасением кота хватило, чтобы проникнуться приязнью ко всем троим - герою и его родителям. Понравилось, как показана мать - не добренькой (никаких уси-муси, слезливых комментов и причитаний, нарочитая суровость), а доброй (реальные действия по выхаживанию животного). Вообще очень живо представилась вся эта сцена, со спасенным "шнурком невнятного цвета и происхождения". Сразу герой и его родители становится ближе читателю, как-то начинаешь чувствовать острую несправедливость жизни. Почему так? Почему с ними? Кажется, что такие люди должны доживать до глубокой-глубокой старости, уходить тихо и мирно, без боли и страданий, без разлуки друг с другом.
Зацепило и короткое, но очень ёмкое описание ухода отца. Всё понимал, знал, что будет (не знаю, честно говоря, что страшнее в такой ситуации: пресловутое незнание и гаснущая надежда, ужас перед неизвестным, или такое вот осознание), держался до конца, явно заботять о близких. Сильный характер, проникаешься уважением.

Хорошо показано, как героя кидает из стороны в сторону, смятение чувств. Раздражение от странного продавца и непонятной "видеорамы" - и тут же "ай, ладно, ну и пусть обдерут, сделаю человеку приятно". Герою очень хочется отвлечься от действительности, пусть ненадолго, пусть странным способом - неважно.

В этой истории выбор места тоже аргументирован, но не личным опытом героя; лейтмотив всей истории - семья.
Герой оказывается на родине отца. Тут же нам дается еще один экскурс в историю его семьи - с толикой житейской драмы, с юмором; портреты отца и матери становятся четче. И тем сильнее контраст между прошлым и настоящим этой семьи.
Мне понравилось и описание застолья (Дракоша  явно аппелировала к традиционно воспеваемому грузинскому гостеприимству и размаху , и выбранное стихотворение, и перемежающиеся фрагменты прошлое-настоящее.
В целом хорошо подобрана структура текста - плотное такое переплетение, гармоничное раскрытие образов.
У героя  была чудесная семья, они вместе пережили много счастливых моментов. В этой истории он  осуществляет не свою, но унаследованную им семейную мечту, совершает путешествие, которое не успел подарить своим близким отец.  В итоге герой закрывает семейный гештальт и начинает свой путь к принятию потерь, исцелению. Да, Макс был последним близким существом героя...но ведь сам герой жив и здоров. Он сможет создать свою семью, будет жить дальше, применять знания и житейскую мудрость, переданные родителями. Потери - всегда больно; но у героя остались счастливые воспоминания, осталось мировоззрение человека, выросшего в любви.

В целом получилась жизненная драма как она есть, без картонно-мыльного привкуса искусственных, нарочитых трагедий. Отличная история, которая заставляет читателя и погрустить от души, и улыбнуться.

Спасибо, Дракоша)

Стэнфорд - voronaam
Большинство моих путешествий - совместные с мужем и/или друзьями. Но были и поездки, которые я совершала в одиночку; и впечатления от них отличаются. Возможно, они более личные, глубокие. Да, радостные моменты, разделенные с кем-то близким, совместное узнавание чего-то нового - это чудесно; но иногда мне лично очень хочется одиночества - неспешно погулять, менять планы для себя самой, добавляя элементы спонтанности. Такие моменты дарят особые ощущения свободы и покоя.
Свобода и покой - лейтмотив моих воспоминаний о Стэнфорде. Я попала туда в рождественский период, поэтому студентов практически не было.
Наводку я отдавала не рандомно; она досталась voronaam по трем причинам. Во-первых, его опыт переезда и жизни заграницей, знания, понимание другого менталитета; во-вторых - мне лично было интересно  его видение, поскольку автор он весьма разноплановый; в-третьих, одна из ключевых ассоциаций со Стэнфордом - книжный магазин, в качестве сувенира из сундучка я точно хотела указать книгу, а voronaam любит книги и как раз упоминал, что ищет сборник Кира Булычева «Чудеса в Гусляре».

Заметьте, насколько разных героев создают авторы, несмотря на схожесть наводок. В данном случае мы видим проблему самоидентификации, восстановления цельнсои личности. Герой отчаянно нуждается в понимании:
так хотелось опять поверить в добрых волшебников, так хотелось раскрыться и высказать кому-то самое сокровенное желание и быть услышанным, понятым и принятым.

И в первую очередь, ему нужно понять и принять самого себя, собрать внутренний пазл.
Автор спрашивал у читателей, кого они представляли, каким видели облик героя. Тут уже упоминали про нескладность и неуклюжесть,  я же  отметила скорее растерянность и порывистость, что-то птичье в поведении, лицо - скуластое, с выразительными глазами. Не красивое, а скорее...интересное, привлекающее взгляд.
Интересно, по какой именно причине герою пришлось провести почти год в больницах? По эпизоду на входе на ярмарку (реакция на девушку/юношу, описания прически и пр.) я изначально решила, что речь идет о терапии/смене пола; а после почему-то подумалось про психиатрические проблемы или восстановление после аварии.

Меня зацепил момент утраты жажды познания - срезонировало. Долгие годы я была зависима от чтения, от узнавания чего-то нового, учеба приносила почти лихорадочное удовольствие. В какой-то момент я поняла, что возможностей стало больше - а вот эта самая жажда как-то поутихла, зачастую нужно заставлять себя делать первый шаг, чтобы уже  в процессе чтения/обучения вспомнить то самое ощущение.
Надеюсь, у героя все сложится наилучшим образом.

Мне очень нравится, как увлеченный и разбирающийся в чем-то автор  дает тематические описания. Моя любимая часть в этом тексте:

Под моими ладонями Лейбниц спорит с Ньютоном, Галей их мирит, а Гук с укором смотрит на этот бедлам. Отправляется в плавание Дарвин, прихватив с собой стихотворные научные статьи своего деда. Сумасшедший Линней составляет список всего на свете. Ещё не граф Румфорд, а просто Томпсон, становится шпионом всех европейских дворов сразу и между делом пишет о законе сохранения энергии. В депрессии вешается непризнанный Больцман, а в это время Планк номинирует его на Нобеля...

Немного лихорадочный поток, который дает почувствовать, что герой ожил, встрепенулся - он в своей стихии. Схожее ощущение возникло и на этом моменте:

Ещё никогда в жизни шоколад не был допит до конца, но какое наслаждение дарит самый первый глоток, в котором сливки прилипают к губам, а густой шоколад только чуть чуть попадает на язык, все ещё чуть-чуть обожжённый после претцеля.

Герой будто жадно вцепляется в собственные ощущения, кажется, ему очень нужны всевозможные внешние якори, отсюда внимание ко многим мелочам и ощущение лихорадочности от текста.

Этот текст все же ближе к зарисовке, чем к отдельной полновесной истории. Но зарисовка получилась качественной, интересной.
Читаешь - и будто смотришь в калейдоскоп) А за описания восприятия героем книг - отдельная признательность от меня.

Спасибо, voronaam)

Мюнхен - somberowl
Мюнхен у меня упорно ассоциируется в первую очередь с аэропортом, а не с городом. Погулять мы там особо не успели, маловато  времени было, а вот аэропорт подарил массу впечатлений. Нельзя было брать рейсы с запасом времени аж в целых 50 минут. Задержка вылета, очередь на контроле, муж с костылем, тщетно пытающийся идти быстрее...И вот время истекает, а мы с ужасом осознаем, что находимся у гейта F-1,а  нужен нам F-36 (не удержалась и включила его в  наводку   )
Вообще я радуюсь и когда авторы свободно перекраивают заданные вводные, и когда скрупулезно используют отдельные части наводки. Somberowl в этом тексте следовала наводке, не забыв щедро добавить деталей от себя.
Эта наводка отличалась от других, потому что тут был скрыт мотив "помоги себе сам" и взгляд со стороны. Героиня в аэропорту встречала сама себя - и помогла себе ещё до осознания этого факта. Счастье человека зачастую в его же руках.

Стоит выделить этот момент:

Не знаю как давно уже меня это сводит с ума и как давно я вижу вовсе не возможность начать новое, а только подбитие итогов старого.

Забавно, как люди сами ставят какие-то рамки, создают ритуалы, а потом от них же и страдают.

Понравилось описнаие рождественского базарчика, и смешной забег Крампусов, и сложные взаимоотношения героини с Университетом, подобные несчастной любви.

Только какую-то легкость освобождения - теперь это больше не мой дом, теперь я могу быть кем угодно и не чувствовать себя ущербной и лишней только потому, что конкретно этот университет меня не хочет

Удачные моменты, оживляют текст. А еще понравилось, какой сувенир на память выбрала автор из второго сундучка Клауса.
По темпу повествования - средний, не замедленный, но и адреналина нет. Действия преобладают над созерцанием.

В целом кажется, что героиня ещё очень молода, в этой истории нет особой драмы, тяжелых утрат. Милая и добрая зарисовка. Верится, что всё у неё будет хорошо, что она найдет свое место, свое призвание, восстановит прежние связи с семьей и зарядится теплом и поддержкой близких.

Спасибо, somberowl)

Бурлингейм - TVHC
Бурлингейм - небольшой городок в Калифорнии. Я немного страдаю топографическим кретинизмом, поэтому чуть переживала, делая самостоятельные вылазки по Сан-Франциско и прилегающей местности. Благо, даже мне было трудно заблудиться и пропустить станцию Стэнфорд или Бурлингейм.
Самые яркие воспоминания  - парк, увитые цветами пасторальные домики, модные бодрые пенсионеры у магазина GAP, попивающие кофе из Старбакса под имбирные пряники, чудный чайный магазин (а раньше я считала, что мне опасно находиться только в книжных и кондитерских))
Честно говоря, Бурлингейм был написан с прицелом на Бибигуль, с учетом опыта переезда и проживания в Америке. А еще где-то на форуме и в  чате (вроде) Биби упоминала разные моменты общения с детьми. Поэтому в наводку был добавлен этот момент: "Симпатичный молодой человек, которого ты встретила в аэропорту, улыбается тебе и говорит «Пока-пока». Он обнимает тебя, а ты чувствуешь радость и грусть одновременно."
Это была отсылка к будущему взрослому сыну автора, сюда же относится и упоминание книги "От 2 до 5") Намек на семейный уют и обязательные успехи на поприще воспитания)
Я обычно стараюсь не ограничивать свободу авторов и ценю как использование моей наводки, так и полет фантазии игрока.
Биби создала полностью свою историю, отлично высветив одну из ключовых проблем многих эмигрантов - недостаток общения.
И ключевой фигурой для героини истории  становится лучшая подруга, случайно встреченная - а потом внезапно утерянная.
Очередной момент, срезонировавший с моим личным опытом и ощущениями. Я помню, как испытывала схожую растерянность, когда моя лучшая подруга, с которой я два года прожила в одной комнате, внезапно уехала за сотни километров (вернулась домой).

Этот текст лично я категоризировала бы как описание некоего стандартного кризиса в жизни взрослого.
Здесь нет тяжких утрат, драмы; да, расставание с мужчиной, уехавшая лучшая подруга, чужая  страна - все это приводит к острому чувству одиночества на фоне общего праздника.
Но у героини все будет хорошо. Она молода, не утратила чувства юмора (в отдельных моментах ясно видно, что она остра на язык), намерена дальше учиться и работать. Да, определенно, у неё все будет хорошо. Просто пока она немного растеряна,а  неожиданное путешествие несколько раз будто погружает её в состояние легкого головокружения (это в т.ч. подчеркивается обилием коротких, рубленых фраз, нарочитыми повторениями)
По структуре прошлое сплетается с настоящим;понравились уютные описания дружеского общения, совместного досуга.
Эта история в итоге оставляет довольно легкое и приятное послевкусие, без горечи...(а ещё очень захотелось подышать эвкалиптом

Спасибо, Бибигуль)

Санкт-Петербург - Снайпер
Честно признаюсь, что я иногда преследую меркантильные интересы и при раздаче наводок тихонечко заказываю подарки от игроков себе любимой. Вот рождественская история про Питер просто отличный тому пример.
Питер олицетворяет мой личный открытый гештальт. Я должна была посетить этот город ещё лет 5-6 назад, но увы, планы сорвались.
Подозреваю, что мне нужно ехать туда хотя бы на неделю, не меньше, не тот случай, когда можно ограничиться выходными.

Снайпер когда-то создала Першпективного - фактурный такой персонаж. Первый рассказ о нем (и девушке Даше) - "Молчание в  трубке", текстовушка Городские легенды-2, там же можна увидеть скетчи.
Поэтому в отправленной Снайперу наводке про Питер был такой момент: "Тебя встречает старомодно одетый господин; его лицо выглядит как-то знакомо. Он улыбается и предлагает составить тебе компанию на прогулке." Ну и отдельно упомянула про Першпективного.
Ну понравился он мне и вот захотелось продолжения (видимо, я так  еще подсознательно сублимирую).
Снайпер же решительно включила в историю персонажей сразу из нескольких ранее созданных рассказов, не только Першпективного и Дашу, но и русала и мчсника из "Русалочьих акварелей".
Получается, таким образом у  нас на глазах по сути уже создается минивселенная. "Питерские акварели. Серая палитра".
В этом конкретном случае получается встреча автора-нарратора с её же созданиями, погружение в нарисованную ею изнанку Питера.
Снайпер таким образом по-своему ломает пресловутую четвертую стену. Интересный прием, как по мне, вполне уместный в этом случае.

Структура текста довольно простая, переход от реальности к мистической составляющей практически незаметен, все описано очень естественно, будто автор-рассказчик уже подспудно знала, кто будет ждать её в Видеораме.
В тексте очень много диалогов, но при этом герои в целом немногословны - и это понятно, они ведь давно знакомы, поэтому понимают с полуслова. Как старые друзья, видящие друг друга насквозь - автор и его творение, душа любимого Города.
Текст написан в характерном для Снайпера стиле. Четкость, быстрое развитие, много действия, щедрые вплетения саркастически-иронических наблюдений, горьковатый юмор.
И мне понравилось,как ловко Снайпер сводит героев из разных своих произведений (хотелось бы почитать и продолжение серии).
Хотя по сути цельного сюжета как такового здесь нет, как и прям  рождественской атмосферы, но мы увидели и встречу автора со своим созданием, и погрузились в атмосферу  города, и  получили немного рассказа в рассказе. Хороший получился текст и проглотился очень быстро.
Настроение рассказа в целом я бы назвала "обыкновенное чудо".

Спасибо, Снайпер)

[Simka]

Брюссель и Москва - Мастер-фантаст

Как вы заметили, эти два текста выбиваются из общей концепции игры; при этом они хорошо разбавили антологию, добавляя свои ноты в общее ассорти.
Мои воспоминания о Брюсселе: запах свежеиспеченных вафель, бесконечная галерея кондитерских, пестрая толпа китайских туристов вокруг  Мальчика. Уютные старые улочки, высокие худые дома, тесно приставленные друг к другу. Собор святых Михаила и Гудулы, величественный Королевский дворец, футуристический Атомиум, Гора Искусств.

В этом тексте нет ни сюжета, ни персонажей. Это текст-картинка, текст-настроение, который воспевает Город. Автор миксует тактильные и вкусовые ощущения, визуальные образы, накладывает поверх звуки и запахи.  Интересно, что при полном отсутствии общего действия как такового, текст нельзя назвать чисто созерцательным - здесь полно действия. Весь этот Город, Город-десерт, просто бурлит своей жизнью.
Забавно, в какой-то момент  у меня невольно возникли  ассоциации с Конфетным городом из сказки о Щелкунчике

Москва - самый что ни есть рождественский город для меня. Я провела там две недели в конце декабря-начале января; была настоящая зима, со снегом и морозом. Одно из самых ярких воспоминаний - вечерние прогулки по Нескучному саду, Воробьевым горам, в парке Горького. Много белого-белого снега, фонари, праздничные украшения, замерзшая река. И еще Рождественская ярмарка, точнее, много мини-ярмарок, каждая была посвящена какому-то городу; их было несколько десятков, я  посетила две ( Прага и Стокгольм). Я уже упоминала об этом в общей части ОС, поскольку этот момент тоже повлиял на идею текстовушки.
Я обозначила Москву бонусным текстом, поскольку этот рассказ очень выбивается из общего ряда.
Получилась фантастическая остросюжетная миниповесть.
Я с дества обожала сборники фантастических рассказов, готова была проглатывать эти книги по три за раз.
И от себя могу сказать, что это очень добротный, качественный фантастический рассказ. Тема интересная, особенно для нашего славного сообщества текстовушечников/графоманов
Управление реальностью, демиурги и корректоры, город в разных временных периодах, встреча со старым знакомым.
Как обычно, мастер проявляет внимание и к деталям, и к картинке в целом. Нулевой сюжет, секта переписочников, индекс креативности, корректоры, Штрих-бюро - читателя будто немного дразнят, сразу давая контурную карту, прописывая канву мира, а потом окунают с головой в события.

Территория сбоя в любой момент могла расшириться и поглотить центр, а там Непогребенный, Генералиссимус, Железный. Последний сбой сюжета, с которым они работали, включал их всех, а также звероящеров, устроивших кладку под Кутафьей башней.

Немного гротеска, буквально щепотка, как раз в меру; и логика прослеживается - понятно, что в  таком мире будут своеобразные центры повышенной активности, зоны силы, так сказать, притягивающие воображение демиургов поневоле и дающие им бессчисленное множество альтернативных вариантов. Кстати, на  моменте с "Непогребенным" на ум невольно пришел Ленин/Азаг-Тот из Тайного Города Вадима Панова.
Тут читатель уже потихоньку начинает понимать механику этого мира.  Мне еще здесь вспомнились понятия симулякра и эгрегора, поэтому дальше читала с особым интересом, только возрастающим по мере развития сюжета.
Понравилась структура текста в целом: и введение, и перемотка-проигрывание разных вариантов встречи, смена антуража, то, как автор обыграла изначальную наводку, и небольшая манипуляция в финале.

Мастер в силу опыта и отточенных навыков свободно играет с сюжетом и умело применяет мизанабим ("произведение в произведении"), так что мы словно в ускоренном режиме можем увидеть кадры из разных произведений. И Москва представляется с разных сторон, и герои, и сделан срез разных временных периодов, в которых разворачиваются события в том или ином витке.

Еще хотелось бы отметить описание сути работы корректора. Еще в начале  повестования читатель предположит (скорее всего), что корректор Штрих-бюро может редактировать завихрения-отклонения, вносить правки и тем самым нивелировать отхождения от нулевого сюжета.
А потом я дошла до этого момента:

У дронов был один недостаток — они не могли отыскать автора среди десятков его отражений. Нужен был кто-то, кто скорректировал бы удар. Нужен был корректор.

Не знаю, какой была истинная мысль автора, задумывался ли такой поворот изначально или был добавлен после; но, безусловно, это сильный момент, от него становится горько и грустно. И атмосфера сразу более зловещая, и меняется восприятие образов героев.

Мне кажется, что идея очень интересная, рассказ получился качественным, самобытным, и если мастер задумается над продолжением, то я лично  с удовольствием почитаю будущий сборник повестей-рассказов о Мире Нулевого сюжета.

Итого, один автор подарил нам сразу два разных рассказа в антологию: красочный текст-настроение и его антипод - насыщенное остросюжетное произведение.

Спасибо, Мастер-фантаст)

Краков - Ноомо
Польша у меня ассоциируется именно с этим городом; в Варшаве я была только проездом, а вот в  Кракове провела несколько дней.
Запомнились Вавельский замок, набережная, Суконные ряды, Флорианская улица, зоопарк. С самого утра на улицах появлялись продавцы бубликов - традиционный перекус для интересующихся всем туристов и спешащих горожан.
А еще у нас спонтанно случилось маленькое приключение. Когда гуляли по городу, завернули к духовной семинарии, а там как раз проводили день открытых дверей. Нас пригласили внутрь, провели небольшую экскурсию, рассказали о разных благотворительных и образовательных программах, даже угостили интересными домашними десертами. Очень приятное впечатление произвели.

Вообще в наводки я включала толику собственных впечатлений и воспоминаний. Очень интересно посмотреть на что-то глазами другого человека.
Краков в трактовке Ноомо меня покорил, интересный и самобытный текст. Этот автор уже отметилась очень качественными историями в криповушках, и, честно говоря, подспудно я уже ожидала именно такого добротного, качественного, интересного текста.
Сразу отметила вступительную часть с детализированным описанием ярмарки и посетителей.
Очень понравилось описание проблемы со временем:

Время вообще оказалось какой-то абсолютно непредсказуемой субстанцией - оно то невероятно растягивалось, истончаясь до полупрозрачности, то съеживалось в микроскопическую точку, пугающую своей темнотой и плотностью - ни дать ни взять, черная дыра.

Уже в первой части истории становится понятно, что героиня устала и в раздрае; описание очень достоверное, сразу начинаешь сочувствовать этому человеку; в какой-то момент даже прорываются истерически-панические реакции.

А может быть, дело в том, что этот город уже стал для меня чужим? И теперь сам вытесняет меня, как инородное тело, из своего городского пространства и безмолвно дает мне понять это, лишив ориентации? И эта толпа безумная - да они же это пространство едят! Матка боска Ченстоховска!..

Кстати, уже не первый раз обращаю внимание, что Ноомо очень свободно оперирует разнообразной лексикой, в т.ч. не совсем типичной. Вертеп, ермолка, гобеленовая ткань, перламутровые медальоны, гримуары, длиннопалая...Словосочет ания а-ля "поднял руку в предостерегающем жесте".
Не вычурные или совсем малоизвестные, просто их использование и построение повествования создает ощущение такой добротной литературы, зрелой, но не старомодной. Не "Джонатан Стрендж и Мистер Норрелл" Сюзанны Кларк, но схожий флер чувствуется.
Позабавила отсылка к "Понедельник начинается в субботу")
Я оценила и поведение героини, её размышления при нестандартной ситуации.

Я не стала задумываться, как это случилось, все равно ничего не надумала бы, а просто сказала себе - да, ты попала в Краков, тебе выпал чудесный шанс, и грех им не воспользоваться.

Веесьма рациональная оценка, практически по принципу "дают - бери, бьют - беги").
Единственное, смутил вот этот момент:

Удивительно, но я отлично понимала польскую речь, а когда меня о чем-то спросили, сама заговорила по-польски

А ведь ранее героиня про себя восклицала "Матка боска Ченстоховска!" и у меня сразу формировалось впечатление, что она полячка. Хотя может, просто заимствовала откуда-то, или кто-то близкий использовал, или еще какая-то причина; в конце концов, не зря же ей на ум вообще Краков пришел.

Пан Котек - тут все чудесно; переход от проводника-кота к проводнику-человеку, описание внешности, эпизод с танцами.
Ну и вообще, год назад в нашей семье появился второй кот. Назвали паном Коцьким (есть одноименная народная сказка) Поэтому пан Котек умилил меня чрезвычайно.
Описание второй ярмарки весьма отличается по духу от первой части, поскольку настроение у героини совсем другое, да и ведь все это - в центре волшебного приключения. Поэтому нет уже замерзающего продавца воздушных шаров и елок с лапами-ершиками, есть чудесная россыпь кухонной утвари и разнообразной замечательной снеди.
Ноомо хорошо удаются "вкусные" описания; также автор щедро добавляет исторических отсылок.
Очень понравилось описание ресторанчика "Польские смаки", прямо аж посетить таковой захотелось.
Понравились и вложенные истории, и то, как автор использует слово "мазурек" - как спусковой механизм для перехода к воспоминаниям героини.

В целом повестование получилось разнотемповым, то плавным, то резко разворачивающимся; структура подобрана хорошо, развитие историии получилось логичным.
Интересная полновесная история, достойная публикации в каком-нибудь рождественском сборнике (помимо нашего форумского
К тому же, это явно один из текстов, в которых детально, с любовью, с прорисовкой разными кистями выведен облик Города. Краков здесь не просто фон, мы можем прочувствовать его атмосферу.

Спасибо, Ноомо)

Рейкьявик - Некст
Путешествие в Исландию получилось несколько спонтанным; кто-то из коллег мужа узнал про такие групповые туры и предложил присоединиться.
В группе было десять человек. Мы проживали все вместе в домике, вдали от цивилизации. Арендовали машины и каждый день наматывали сотни километров. Черный берег, водопады, вулканы, ледник, Алмазный пляж, гейзеры, огромные пространства, свободные от городов.
Мы не успевали переваривать впечатления, полученные за день, к тому же было трудно приспособиться к белым ночам. Вроде час-два-три ночи, но  стоит посмотреть в окно - а там просто сумерки. Постоянно не высыпались, но каждый день получали новый заряд бодрости благодаря увиденному и прочувствованному. На данный момент это путешествие занимает первое место в моем лично списке по силе впечатлений.
Мы провели так неделю, и уже под конец поездки посетили Рейкьявик - столицу страны, самый крупный город. Население Исландии - около 360 тысяч, больше половины проживают в Рейкьявике (кстати, овец в Исландии больше 800 тысяч; овец, коз, лошадей мы видели горазде чаще, чем людей).
В городе мы провели считанные часы, но впечатлений хватило. Прогулку начали от Кафедрального собора, его же я решила включить в наводку.
Простота, геометричность, аскетичность, продуманность - собор действительно впечатляет; место спокойствия, место силы.
Тетрадь, описанная в истории - реальна. Она лежала на одной из лавочек, расположеных недалеко от входа в собор. Не знаю, откуда она взялась. Видимо, в какой-то момент кто-то решил начать новую традицию. В ней были отзывы, короткие очерки, пожелания, подписи, рисунки местных жителей и туристов, побывавших здесь. Если я правильно помню, мы нарисовали в ней овечку
Текст Некст выпадает из общего ряда. Я уже заметила, что некоторым авторам нравится играть с разными формами повествования; в этом случае
Некст использует поток повествования, эмоциональный монолог. Мне нравится такая подача; когда-то Некст уже успешно приемнила этот прием в рассказе о Проводнике (в текстовушке "Городские легенды"). Она объяснила, что как раз прочла "Местечко под названием Киндберг" Кортасара; стиль увлек и Некст сама решила поиграться подобным.
Получается удачно, как по мне. Я прям ощутила дежавю: снова буквально проглотила текст на вдохе, нырнула с первой фразы - и очнулась уже после прочтения.
Подозреваю, что сначала читатель может обмануться, решить, что читает забавную зарисовку от лица восторженной молодой девушки.
А потом доходишь до конца истории - и чувствуешь, как перехватывает дыхание.
И мгновенно проникаешься уважением к этой храброй смешной восторженнй девочке, изо всех сил подбадривающей сестру.
Мне немного тяжело анализировать этот текст, потому что я изначально его восприняла единым потоком, трудновато выделить отдельные характеристики; плюс эмоционально сильно получается (я не самый сентиментальный человек, но тут таки слезы накатили;очень срезонировало с собственными переживаниями).
Могу описать свое состояние словами самой героини:

Ну да, поплакала я там немного, а может, и не немного, чего уж там. Но хорошо поплакала, как будто балласт сбросила.

В этой истории город выступает фоном, на первом месте тут история человека - живой, чуток взбалмошной, настоящей, очень славной девочки. Написано просто, незатейливо и при этом очень цепляюще.
И кстати, Некст очень ловко оперирует деталями и делает текст практически интерактивным.
Героиня будто обращается к читателю, прямо вот в эту минуту:

Да, я серьезно, не надо на меня так смотреть, или погоди, у тебя видео зафризилось, ты меня слышишь, или ты зависла?

Блин, это я уже сорок минут говорю? С ума сойти. Окей, пошли переподключаться, ссылка та же.

История небольшая, но очень ёмкая. Буквально пара фраз - и видна история тяжелый отношений, длившихся несколько лет.  Еще пара фраз - и мы узнаем историю сестры главной героини. Еще фраза - и нам рисуются все её когда-то отложенные планы, мечты.
Очень хочется, чтобы у героини истории и её сестрены все сложилось хорошо. И у замечательного автора тоже, и у всех нас.

Спасибо, Некст)

Копенгаген - Френ
Поездка в Копенгаген оставила у меня смешанные впечатление, такое горьковато-сладостное послевкусие.
Поездка на пароме (на поезде на паром заехали, проплыли часок, а потом сели на поезд снова и на нем с парома выехали - я прямо каким-то дошкольником себя почувствовала_, какая-то детская радость от проиcходящего ощущалась; так же искренне радовалась при виде огромных ветряков на берегу Дании. И фонтан Гифеон, и чудный парк Тиволи, и россыпь лакрицы в магазинах. Круглая башня, Новая глипотека Карлсберга, Ратуша, Христиания...Ряд разноцветных домов над каналом.
И отрешенность. И отполированная миллионами рук грудь маленькой Русалочки, и ларьки с сувенирами, и толпы туристов вокруг неё. Я прям почувствовала чуть ли не обиду, что ли. За Русалочку, да. Какую-то неправильность в просходящем.

Я иногда ассоциирую отдельные тексты Френ то с Гейманом, то с Андерсеном. По духу, по возникающему у меня настроению.
И привкус от этих историй - горьковато-сладостный. Не знаю, как описать. Как будто перед тобой букет увядающих цветов, но только в текстовой форме.
Обычно после прочтения этих текстов мне нужно ещё какое-то время, прочувствовать, осознать. Обычно перечитываю повторно, не торопясь, чтобы обратить внимание на какие-то не сразу замеченные слои текста, вникнуть в детали.
Оечнь понравился этот мотив:

У снега тысячи имен. Я называл свой снег Одиночеством.

Я могла бы разбирать этот текст поцитатно, смаковать каждую строчку. Френ - мастер настроения, мастер деталей, мастер описаний и сравнений.

Не все, с кем я делил те зимние вечера, были живы. Не все, с кем я получал нагоняи, были рядом. Но ни их образы, ни моя память не померкли.
Мой снег был вихрем разорванных фотографий.

Я старался избежать бенгальских огней и шарфов из мишуры, но меня толкали в праздник даже бесконтактно.

“Загадай, где бы ты хотел оказаться сейчас”, - сказал он, и перед моими глазами замелькали картинки. Лед, немного тревоги, лебединые перья и привкус аниса.

Привкус аниса - да, точно. Вот то самое послевкусие, которое осталось от визита к Русалочке, и этот же вкус я чувстовала при чтении этой истории.

Я уже отмечала, что в ОС на текст voronaam, что мне очень нравится, как увлеченный и разбирающийся в чем-то автор  дает тематические описания. В его тесте это была часть об ученых. В историях Френ - музыка и картины.

...сидя на полу галереи и захлебываясь от всего того, что мне наперебой говорили художники. Каждое полотно оборачивалось разными гранями, каждое из них отзывалось многоголосьем, каждый мазок оказывался символическим.  Импрессионисты смеялись и пророчили моим современникам признание и звание классиков - сколько там должно пройти, всего-то лет сто, люди столько не живут, а искусству это не срок. Надо лишь посоветовать журналистам использовать меткие словечки - глядишь, они и станут названием жанра. “Или просто дождаться изменений в обществе”, - подмигнула из музея Аркен Герда Вегенер.

Френ закольцовывает историю героя:

У снега тысячи имен. Я называл свой снег Одиночеством.

У снега много имен, горнолыжники называли его паудер. Но этот снег я звал Надеждой.

Получилось очень удачно, эмоционально и проникновенно.
Дочитав эту историю, я сразу поменяла изначально задуманный порядок выкладки текстов, чтобы поставить Копенгаген в финале. Я хотела, чтобы эта фраза про воспрявшую надежду отпечаталась у читателей, стала последней нотой в этом веере историй.

Спасибо, Френ)

[Дракоша]

Барселона это Кагу?

[Simka]

Да, Кагу нашли

Я буду отмечать в списке выше угаданных авторов.

[der Westen]

Да, Кагу нашли

А Рейкьявик вторая Кагу?
А Петербург Снайпер?
И хватит пока

[Simka]

Рейкьявик - мимо, Петербург - да, Снайпер; создает и расширяет свою питерскую мистическую минивселенную

[Снайпер]

Почувствуйте разницу между цветной и черно-белой фотографией Санкт-Петербурга



Тюлень согревает нас рождественской игрой уже третий год подряд? Не путаю?
Но именно в этом году, кажется, нам нужнее всего.
Спасибо.

[Simka]

Да, Френ нашли.

[der Westen]

Стэнфорд - voronaam?

[voronaam]

Стэнфорд - voronaam?

Да, этот мой

[Notoriginal]

А не Некст ли писала Тбилиси?

[Снайпер]

Бонусная Москва - мастер-фантаст?

[Simka]

Москва - да, мастер-фантаст.

А не Некст ли писала Тбилиси?

Нет, мимо.

А в Герцег-Нови не Шебуршунчик ли ездила?

Верно, Шебуршун.

Про Бремен я разрываюсь меж5ду Westen и Voronaam.

Претендуешь на детектива)
Вестен нашли.

[Nat_nat]

Ну вы быстрые! Придется угадывать по ходу  
Брюссель - мастер-фантаст?

[Simka]

Сансет не участвовала  

Пропустила один пост случайно;
верно, в Бурлингейме была Биби (TVHC).

Брюссель - да; мастер-фантаст в этот раз написала сразу два текста,  очень разных, как вы могли заметить)

[Notoriginal]

Тогда, может, Тбилиси - Ноомо?

[Simka]

Пока мимо)

[Notoriginal]

Черт, лавры детектива мне светят разве что в следующей жизни  

[Nat_nat]

Автор Мармариса, негодник ты этакий, ты - Некст или Нот?