Текстовушка №115. Жизнь семейная

[Notoriginal]

Для столкновения требуются двое.
Фрэнсис Скотт Фицджеральд.

В каждой семье есть минимум два человека. В каждом семейном конфликте - минимум две стороны.
Несколько историй, в каждой из которых два текста, два участника и две точки зрения.



Повседневность, не очень жёсткий паззл.
Предварительный дедлайн 11 июля, наводки до понедельника.
Прошу всех, кто точно хочет участвовать, отписаться в теме, чтобы я никого не забыла.

[Чехарда]

Наверное.

[somberowl]

Хотела бы

[Todo Uno]

В запасе на случай, если будет нечет.

[[Begotten]]

Тут.

[TVHC]

Туц туц

[Stelvia]

тут

[Шебуршунчик]

Тут

[Notoriginal]

Итак, каждая наводка нашла своего автора, а каждый автор - свою наводку. Ура  

Дедлайн ставлю на 11 июля, 21.00
Предварительный список авторов:
Шебуршунчик
Stelvia
TVHC
[Begotten]
Cagüтвинк
somberowl
Чехарда
Todo Uno
СансетСанспарилла
der Westen
voronaam
loolka

[Notoriginal]

Итак, первый текст

[Notoriginal]

Второй текст тоже есть  



Тем временем дедлайн переносится на 17 июля, 20.00

[Notoriginal]

Третий текст  

[Notoriginal]

Четвёртый текст уже у меня


Предыдущая картинка, увы, приказала долго жить. Но и эта хороша

[Notoriginal]

И ещё два текста:

[Notoriginal]

Седьмой текст тоже есть

[Notoriginal]

Потихоньку собираем комплект

[Notoriginal]

Выходим на финишную прямую. Девятый текст.

[Notoriginal]

Ещё два текста есть, остался последний. Картинки добавлю вечером.

[Notoriginal]

Все тексты сданы, я выберусь из леса, разберусь со сходимостью, и часов в 11 будет выкладка.

[Notoriginal]

История первая. Надежда.

Дочка разбужена, умыта, одета, причёсана и покормлена. Всего-то полчаса жонглирования делами и позитивного реинфорсмента по лучшим рекомендациям передовых детских психологов. Смотрит теперь свои заслуженные 15 минут ютуба перед садиком, вопреки каким-либо рекомендациям всех вообще. Муж ворочается в кровати, пятый раз добавляя несколько минут будильнику на телефоне. Вчера допоздна сидел с ним и вряд ли теперь выспится.

Дверь ванной закрылась мягко, замок уютно щёлкнул. Драгоценные несколько минут для себя начинаются глубоким выдохом и тут же заканчиваются от взгляда в зеркало. Тёмные круги под глазами напоминают о вчерашнем вечере с Ленкой. Надя так ждала этой возможности наконец-то выговориться лучшей подруге, но так и не смогла ей ничего рассказать. И это Ленке! С которой вместе прошли путь от “секретиков” во дворе до послеродовых упражнений Кегеля – Ленка даже дала «поносить» свои грузики! - и той не смогла рассказать о ситуации в семье.

А ведь сегодня ещё и совместная презентация в три! Значит глазами придётся заниматься по-настоящему. Сначала чуть-чуть крема, просто чтобы увлажнить кожу, чтобы консилер ровнее лёг. Этот крем подарила Ленка в начале лета, всего за пару недель до... Надя тогда, конечно, притворно рассердилась – ведь дарить крем для кожи женщине это просто верх наглости! Но Ленка другое дело, крем оказался действительно что надо. Легко выдавливается крошечными шариками, приятно холодит кожу вокруг глаз. Теперь – консилер. Дешёвый консилер купленный в переходе в первую неделю после выхода из декрета никогда не хотел ложиться ровно, даже поверх крема. Откуда вообще возникают эти странные линии? Конечно нужно было давно купить нормальный, но «правильным» решением было бы начать высыпаться по-человечески, чтобы не пришлось вообще никаким пользоваться. Но жить-то когда?

Любимая «призма» от Givenchy ложится легко, добавляет одновременно и матовой глубины и здорового сияния. Сразу и тональник, и консилер перестают существовать отдельно и лицо превращается в единое целое. Вполне себе милое личико, приятно посмотреть. Вот бы и для жизни в целом был такой же волшебный порошок, когда вроде бы всё есть — муж, ребёнок, работа — но всё как-то по отдельности. И ты бы так раз: «абра-кадабра-призма» и всё начинает складываться вместе и не видно никаких следов прошлых проступков вроде июньского Андрея.

Привычно нанося остальные детали лица деловой женщины Надя раз за разом возвращается к своей жизни. Закончила экономический, устроилась в приличный банк, вышла за талантливого программиста — свадьбу отмечали на далёкой турбазе посреди дремучего леса на берегу озера. Надя тогда свалилась с причала в самом начале фотосессии и Ленка спасала свадебное платье подручными средствами. Но причёску было уже ничем не спасти конечно. Владушка, умница, раздербанил и свой костюм так, что в итоге у них получилась самая безбашенная свадебная серия на зависть всем подругам. Потом родилась Алиса. Такая красивая и такая хрупкая. Она очень много болела и первый год был очень тяжёлым. Надя почти ничего не помнит — они как-то купили двушку, даже переехали, но всё это как факты из биографии. Никаких эмоций память не сохранила.

Кажется именно в тот год Владушка начал тяжело работать. Часто задерживался допоздна, брал подработки на выходные. Но им всё ещё удавалось найти чуть-чуть времени и для друг друга. И именно в тот год родители начали серьёзно пить.

За дверью послышались шаги наконец-то проснувшегося мужа. Затем на кухне щёлкнул чайник. Наде оставалось только выбрать духи и можно бежать. Но с полки за зеркалом на неё смотрели парные флакончики в форме жениха и невесты. Они с Владушкой пошли отмечать её выход на работу в парфюмерный салон в центре. Это такая парная сессия, когда они вместе с парфюмером делали уникальный запах для партнёра. Надя тогда сделала мужу духи на основе древесного нима - «старый полированый шкаф» - как описала его парфюмер. Тогда казалось что этот запах лучше всего подходит Владимиру. Большой, крепкий, надёжный… А сейчас оба флакончика были покрыты едва заметным налётом пыли. Никто из них не притрагивался к парным духам после июня.

В июне Надя по-идиотски изменила мужу с коллегой Андреем. Сынишке Андрея четыре и он ходит в тот же садик, что и Алиса. Андрей каждый день подвозил её с работы до садика, а в хорошую погоду дети вместе играли на площадке в парке. Пока малыши возились в песочнице Надя сидела на траве и как-то естественно было, что Андрей делал ей массаж плечей. В этом никогда не было ничего романтичного, но было приятно чувствовать тепло человеческих рук  на усталых плечах. В то время Владушка совсем пропадал на работе, и вместе с ним почти пропал секс. В те редкие разы, когда он всё же случался, то был какой-то деловой, быстрый и… скучный. Просто ещё один таск на день, который нужно сделать быстро и эффективно.

А потом был этот дурацкий корпоратив за городом. Два дня командных упражнений с лазаньем по деревьям и прочими глупостями. Но по вечерам они сидели в номере Андрея и просто смотрели на огонь в газовом камине. Надя рассказывала истории из жизни, а Андрей слушал и изредка комментировал. Было тепло, уютно и спокойно. Секс случился на второй вечер, как естественное продолжение массажа. Ей даже не хотелось именно секса, а просто какого-то человеческого тепла. Надя была трезва, спокойна и могла в любой момент сказать «нет». Но почему-то не сказала…

Муж узнал почти сразу же. Он сказал, что не хочет рушить семью, и даже признал часть своей вины в произошедшем. Он не ушёл, но вместо этого стал ещё больше времени проводить на работе, а дома только играть в очередную стрелялку. Он совсем перестал разговаривать о чем-то кроме быта и изредка ребёнка, но хуже всего было то, что он почти перестал общаться и с Алисой. Секса с тех пор не стало вовсе. Может быть было лучше если бы он все же ушёл тогда. Надя знала, что ей-то уходить некуда. Маленькая двушка в ипотеке, а её зарплаты из-за постоянных больничных не хватит даже на еду. Родители агрессивно спиваются и даже подумать страшно растить Алису у них. Может быть в этом мире просто нет места для неё? Может быть она просто лишняя?

Надя сморгнула слезу и потянулась за скучным Hermes «Eau Claire des Merveilles», но круглая бутылочка вдруг выскользнула из рук и, громко звякнув о раковину, отскочила вверх и зависла в воздухе.

Надя вдруг поняла, что в квартире тишина — не шумит чайник, не бурчит ютуб. Тишина в доме с ребёнком всегда не к добру, и Надя ринулась из ванной проведывать Алису. Та нашлась на диване с планшетом в руках, слетевший с ноги тапочек завис в воздухе. Надя огляделась вокруг и почувствовала поднимающуюся панику. Вокруг неё остановилось время — висела застывшая в полёте муха, не колыхались занавески, не дул ветер. Но почему?

Подойдя к Алисе она увидела, что бедняжка пытается перемотать видео мимо момента, когда «Ёжика обижают», но область перемотки очень глючная, и вместо этого у бедняжки получилась пауза на крупном плане грустного Ёжика. Алиса не смотрит на экран, вместо этого её глаза устремлены в сторону ванны, где за дверью скрыт единственный в её мире человек, способный помочь.

Надя погладила дочь по голове, перемотала видео на счастливый момент и сделала шаг в сторону. А время продолжало стоять. Муж отыскался ну кухне, ждущим с телефоном в руке закипания чайника. Надя ожидала увидеть на телефоне очередную игру, но вместо этого там была фотография с их дикой свадьбы. Одна из последних, уже в лучах закатного солнца. Поддавшись импульсу, Надя обняла Владушку крепко-крепко.

Вернувшись в ванну, Надя взяла из воздуха флакончик духов и осторожно поставила обратно на полку. Вместо него она взяла маленькую бутылочку в форме невесты, внутри которой скрывается аромат на основе сибирской сосны и ладана, наполненный чабрецом и шалфеем.

В тот самый момент, когда Надя почувствовала первые нотки изумрудно-зелёного аромата, на кухне щёлкнул чайник, а в гостиной заиграла бодрая музыка.

[Notoriginal]

История первая. Владимир.

У меня появился ритуал. Навязчивая идея, голубиная глупость. Это же голуби раз за разом повторяют одни и те же действия, ожидая иного результата?

Подхожу к дому и прошу, прошу у неизвестного всемогущего, чтобы в этот раз все стало иначе. Ну пожалуйста, хоть раз! Один маленький - премаленький разочек, и я через все переступлю, все забуду.

Скрещиваю пальцы, сжимаю кулаки, задерживаю дыхание. Открываю дверь...

- Привет, милый! Мы так скучали!

Сука!
Хоть раз, хоть раз, единственный раз, не встречай меня! Не здоровайся за двоих, у дочки свой язык есть, и она умеет им пользоваться! Не стой тенью за ее спиной, не маячь, не держи нашу дочь за плечи!

Задерживаю выдох, считаю до десяти.

-Наденька, я очень устал сегодня. Давайте без меня.

Очередной вечер за игрой и пивом.
Играю, и даже через наушники слышу, как Надя читает дочери книжку. Как тихо объясняет, почему папа не хочет вместе играть.
А я хочу.
Только не "вместе".
Я хочу наедине, побыть наедине с дочерью. Потому что твое присутствие, Надежда, отравляет все вокруг.

Я человек, я не всесилен, я не могу забыть однажды познанное и развидеть однажды увиденное, даже если стараюсь изо всех сил.
Я не могу смотреть на жену и не думать о том, что она переспала с коллегой.
Я не могу играть с дочерью, пока меня разъедает это знание.
Я пытаюсь собрать воедино то, что было в нашей семье полгода назад и не могу.

"Мне не хватало тебя"
Зато коллеги хватило.

"Мне нужно было больше внимания"
А еще тебе нужна была жизнь не хуже, чем у других.

Да что уж - нам всем она была нужна, я тоже горел желанием скорее закрыть ипотеку, порадовать свою семью долгожданным отдыхом, дать им столько, сколько я только мог дать.

"Он был таким внимательным ко мне"

Как раскалывается голова.
Надя изменила мне, потому что я не уделял ей внимания. И что я делаю сейчас?
Задерживаюсь на работе, сижу за компом, прячусь от нее как только могу.

От нее, и от дочери.

В чем виновата дочка? В том, что мать держит ее за плечи, когда я прихожу домой. Это же абсурд, это какое-то ужасное болото, все больше затягивающее нас в отстраненность и отчуждение.

***
Подхожу к омерзительной, опостылевшей, родной двери.
Не молюсь, не сжимаю кулаки, не скрещиваю пальцы.

Не хочу больше быть голубем, я же человек в конце концов. И они - люди. Люди, которых я люблю больше всего на свете. Я не могу их потерять окончательно, пора наконец принять решение.

Весь вечер я играю с дочерью, улыбаюсь ей и жене. А ночью, уложив ребенка, зову Надю на кухню, поговорить.

Лучше мне быть воскресным папой, лучше забирать ребенка на часть месяца, чем быть папой-которого-с-нами-нет.

[Notoriginal]

История вторая. Иван.

Черное шелковое белье... Тонкие пальцы судорожно сжимают простынь… Меж соблазнительных ключиц, которые так и хочется покрыть поцелуями, прикусывая тонкие косточки, медленно катится капелька пота, сверкая как крошечный страз… Светлые волосы разметались… Их так и хочется собрать в кулак, оттянуть, чтобы сорвать очередной стон… Они очень мягкие наощупь… Полные губы раскрываются, показавшийся розовый язычок проводит по ним, оставляя влажный след… Вместо стона слышится крик, полный страсти…

- Тамара!..
Снова сон с моей женой в главной роли. Уже третий за эту неделю. Очень реалистичный, очень чувственный. Как и в прошлые разы придется идти в душ, чтобы сбить накатившее возбуждение. Мне снилось, как мы ласкаем друга друга в не особо для меня любимой позе «69». Но там во сне это было потрясающе: будто мы подстраивались под ритм друг друга, будто между нами телепатическая связь, которая позволяет дарить наслаждение и получать его одновременно. Мне снилось, будто я связал ее. Я отчетливо помню темно-бордовый цвет веревки для шибари на фоне ее бархатной загорелой кожи. А на прошлой неделе так же, во сне, ее глаза были закрыты бордовой шелковой повязкой и я щекотал ее стеком. А потом шлепал по упругой попе и она только просила еще и еще...
Мы с Тамарой познакомились в парке. Она сидела на скамейке и читала - настолько увлеченно, что вздрогнула, когда я попросил разрешения сесть. У меня было много девушек, абсолютно разных по внешности, характеру и телосложению. И, пожалуй, первым на что я обычно смотрел, как как любой охочий до сексуальных утех мужчина, были грудь, губы и прочее. А большего я обычно от своих дам и не хотел. А тогда на скамейке я едва удерживался от того, чтобы не слишком откровенно пялиться. На ее глаза со лба спадала прядь: таким красивым локоном, который будто легкой вуалью закрывал часть лица. И я не мог оторваться от этого изящного локона на тонких чертах. Кажется, на ней было какое-то темное платье. Мы просидели на той скамейке, наверно, несколько часов. И она была очень миниатюрная. Я сам скорее среднего роста. Но даже рядом со мной, когда она встала, все равно показалась очень хрупкой и изящной. И я понял, что если отпущу ее, то не прощу этого сам себе.
До сих пор удивлен, что Тамара решилась тогда со мной познакомиться и дала свой номер. И удивительно, как она не отправила мне в черный список, когда после прощания я ей сразу написал о том, какая она потрясающая и необычная. Такие банальные слова, но, кажется, чуть ли не впервые я писал это искренне.
А потом у нас начался роман. Не бурный, полный страсти, кипения, разбитой посуды, разодранной одежды и сломанной мебели. Нет, это было что-то очень легкое, спокойное и свежее, как дождь в летний вечер, приносящий прохладу и покой. Возможно, настолько я был пресыщен всеми своими предыдущими отношениями, что любовь с Тамарой стала мне даром, который я хотел во что бы то ни стало сохранить.
Мы ходили на выставки. И оказалось, что оба больше всего любим русских передвижников. Посещали оперу и балет, но дома слушали Высоцкого и Чижа. Вместе съездили на Байкал, как оба мечтали с подросткового возраста. И в Египет, где не валялись на пляже, попивая коктейли, а лазали по пирамидам и торчали в Каирском музее. Мне нравилось часами с ней разговаривать, нравилось слушать о ее увлечениях, истории из детства. Мне нравилось засыпать рядом с ней, слушая ее тихое дыхание, пытаясь синхронизировать ритм наших сердец. Нравилось просыпаться и целовать ее сонную и взъерошенную. И это не было противно, как мне всегда казалось до этого.
Единственное, что меня смущало, это ее неготовность к большему. Мы могли долго-долго целоваться, она давала ласкать свою грудь, покрывать ее тело поцелуями, и сама дарила свою ласку, но все это было будто неохотно. А стоило мне приблизиться к самому сокровенному, хотя бы пальцами, как она вся сжималась. И обычно на этом все заканчивалось. Дальше были ее извинения за неготовность, слова сожаления, мои извинения и успокаивания. И привкус разочарования, остававшийся где-то в глубине души.
Спустя почти полгода она призналась. И мне очень захотелось встретить в темном переулке того ублюдка, который сделал так больно моей нежной девочке. Но вместе с тем я поверил, что смогу нежностью и неторопливостью пробудить ее, доказать, что секс может быть очень и очень приятным занятием. И через какое-то время она поддалась и пустила меня дальше. Я бы хотел сказать, что это было волшебно и незабываемо. Но нет. Тамара запретила мне включать свет, просила не сбрасывать одеяло, потому что у нее мерзнут ноги. И вся будто сжалась. Вот еще секунду назад она сама будто хотела и шептала «Да!», а потом… После мне еще долго казалось, что я ее изнасиловал. Хотя она отрицала, уверяла, что ей очень понравилось. Но я же чувствовал! Я знаю, как ведут себя женщины, получающие удовольствие.
Несмотря на это мы вскоре поженились. Нам настолько было хорошо вместе в остальном, что я не хотел ее потерять. Да и что греха таить, верил, что моя любовь победит эту неприятность.
Теперь мы проводили вместе почти все время. У нас появился свой круг друзей со схожими интересами и взглядами. Свои маленькие традиции вроде неторопливого совместного завтрака в постели по субботам или загородной прогулки воскресным вечером. Мы переехали в квартиру попросторнее, которую называли “нашей”, и каждый уголок которой был продуман и обставлен с большим старанием нами обоими. Мы завели кота, пушистую прожорливую эгоистичную скотину, от которого оба были без ума и даже ревновали друг к другу. И мы задумались о детях. Даже обсуждали, что было бы замечательно сначала родить мальчика, а потом девочку. Чтобы он сын стал защитником своей сестренке.
Но как можно завести детей, почти не занимаясь сексом. Либо когда она была немного пьяна,  либо, когда она, видя мои мучения, предлагала сама. Я уже даже не думал ни о каких изысках, а просто хотел заняться с ней любовью. Но все проходило быстро, тихо, под одеялом. И я почти уверен, что она каждый раз стискивала зубы и терпела. Иногда я начинал думать, что возможно проблема и во мне. Что если во всех предыдущих отношениях все мои девушки терпели? Или они, как более опытные, знали, как получать удовольствие? А моя Тамара досталась мне почти невинной, если не считать того ужасного случая. Что, если дело действительно во мне, раз я не могу доставить любимой удовольствие? Но потом я вспоминал прошлых девушек. Они были такие разные, и не все были опытными. Не могли же они сговориться, только чтобы меня не расстраивать.
Так больше невозможно. Для меня всегда плотская сторона отношений была важна.
Тихо спускать пар в душе, представляя только ее или вспоминая сладострастные сны; бояться к ней лишний раз прикоснуться, каждый раз чувствовать свою вину, хотя я очень стараюсь. Я устал от этого. Пусть она тоже что-нибудь придумает. Идет к психологу, сексологу да хоть к “бабке”. Но мне осточертело жить во браке с любимой женщиной и полным отсутствием секса. Или она начинает работать над собой, или развод.

[Notoriginal]

История вторая. Тамара.

Мне снится, что я выплакала глаза, что у меня на лице два тёмных сухих проёма, которыми я почему-то вижу, а глаз нет – вытекли со слезами. Я просыпаюсь, провожу рукой по пустой и холодной половине постели, а потом сползаю на пол, обнимаю колени и начинаю рыдать – глаза на месте, а толку-то?

Мне хочется, чтобы вчерашнего разговора не было, чтобы постель была пустой, просто потому что день рабочий, а на часах 9:11 – я точно вижу 9:11, когда сползаю на пол, а потом, когда наконец поднимаю голову, вижу 9:17, хотя мне кажется, что прошла целая вечность.
И пока я поднимаюсь с пола, пока течёт вода, которую я делаю холоднее и холоднее, пока мои руки немеют под ледяной струёй, в голове у меня только одно – это всё моя вина.

– Ну не моя же, в самом деле? Ты, вроде как, не совсем дурочка. Я, по-твоему, тебя звал о жизни потрепаться? Не хотела бы – не приходила, тебя никто не похищал и не насиловал.
Его рука лежит у меня на бедре, и я не чувствую сил ни стряхнуть её, ни что-то возразить. Конечно – пришла сама, хотела прийти и пришла, конечно – не дурочка, вполне понимала, что приглашение на ночь и шампанское это не просто так, конечно – не о жизни трепаться, кому это интересно.
Я лежу, смотрю в белую стену, стараюсь не заплакать и считаю секунды – на руке на моём бедре тикают часы. На счёт триста шестьдесят я аккуратно убираю чужую руку – ей на мне не место.

– Нет, не так, пожалуйста. Я не могу, не смогу, – я поднимаю голову, и чужая рука, перебиравшая мои волосы, повисает в пустоте.
Я слышу собственное сердцебиение и чувствую дрожь по всему телу, если он вернёт руку обратно, если попробует продолжить, я то ли заплачу, то ли закричу – я отлично помню, что простое «нет» слишком легко можно не услышать.

Но рука не двигается, и я почти успокаиваюсь – всё в порядке, не может быть не в порядке, я же знаю этого человека, я же за ним замужем, он же всегда меня понимал, он же никогда не настаивал, я же говорила ему, и он меня понял. Всё в порядке, не может быть не в порядке, наверное, мне просто показалось, что что-то не так. Кажется, я даже говорю это вслух.

– Да всё не так! Ты не видишь что ли? Я к тебе прикоснуться боюсь лишний раз, потому что ты шарахаешься от меня как от чумного! Невозможно так жить. Как на минном поле, чесслово – шаг вправо, шаг влево, и всё летит к чертям! Давай с этим что-то делать – тебе надо решить, с кем жить, со мной, или с той жутью, которая у тебя в голове.

И тут я действительно шарахаюсь и вжимаюсь в стену. Потому что теперь становится совсем очевидно, что вся его раздражительность в последнее время, все недосказанные фразы, редкий секс, в котором всё меньше нежности и понимания, всё это не от рабочей загруженности, не от общей нервозности вокруг, не от каких-то внешних проблем. Это всё моя вина.

– Ну что ты заладила одно и то же? Тебе же всё нравилось – весело, красиво, все подружки завидуют, всё по взрослому. И чего ты ломаешься?
Шампанское совсем ледяное, и холод в нём чувствуется гораздо сильнее алкоголя, а чужие пальцы горячие, быстрые, расстёгивают, отодвигают, ползут по коже. И очередное «нет, не надо» застревает комом где-то в горле. А потом рот накрывают чужие губы, и в них нет ни холода, ни жара, только удушливая волна алкоголя и сила, готовая смести любое сопротивление.
Я закрываю глаза и думаю, что надо не забывать дышать, и что любой кошмар конечен – надо только потерпеть.

– Я умею терпеть, – темноволосый красавец ласково улыбается и целует меня в щёку, – у всех свои кошмары и неприятные истории. Мы никуда не торопимся.

И мы действительно не торопимся. И у него дома я оказываюсь не в постели, а на кухне, где можно болтать до утра, а утром пить только что сваренный кофе. И мы встречаемся не раз и не два, мы говорим обо всём на свете и узнаём друг друга.
И я спокойно дышу. И полгода спустя, когда мы снова оказываемся у него в квартире глубокой ночью, он спокойно гасит свет по моей просьбе, и он осторожен, и перед каждым новым движением я ловлю его вопросительный взгляд и не хочу говорить ему «нет». И он не затыкает мне рот, не давит и не тянет с неудовольствием «Ну чего ты ломаешься, сложно тебе что ли?»

С ним получается даже не просто терпеть, с ним почти приятно. И через год я выхожу за него замуж, потому что если кому-то и можно доверять, то ему. А ещё через год оказывается, что у кошмара есть не только конец, но и вполне определённое начало.

– Я не торопил тебя, я ждал, – говорит он, – я старался как мог. Но я надеялся, что стараться буду не только я, что не только я буду думать о тебе. Но ты просто не видишь, что я тоже живой. Ты до сих пор боишься. Ты до сих пор мне не доверяешь.

И сжавшись у стены, проваливаясь в полусон ночью и с неостановимым потоком слёз с утра, я понимаю, что он совершенно прав, и принимаю всё его разочарование.
Я плачу от нашей общей боли и общей неудачи, плачу по несложившейся семейной жизни, по доверию, которого, как оказалось, и не было вовсе, по своим так и не умершим кошмарам и так и не рождённым детям. По тому, что единственным, на что меня хватает, остаётся никому не нужное признание очевидного – это всё моя вина.

– Да брось! Вот вообще не проблема! Запрыгивай и поехали!
Красный кабриолет тормозит за школой, и я лечу ему навстречу вниз по ступенькам. Стучат каблучки, развеваются на ветру волосы, блестят в ушах золотые серёжки, а ярко-алая помада не размазывается при поцелуях.
Есть ощущение безграничной свободы и нетерпеливое ожидание чего-то нового. И никакой вины.

[Notoriginal]

История третья. Анна.

Аня поёрзала на стуле, устраиваясь поудобнее. В этот будний вечер её любимый ресторанчик средиземноморской кухни был почти пуст. Она заказала бокал кьянти и минеральную воду и в который уже раз начала подбирать слова для предстоящего разговора. Связный рассказ всё никак не получался, и озадаченная Аня поняла, что говорить ей особо не о чем: у неё не было фактов, которые можно было бы истолковать одним или другим образом - только смутная тревога. Тревога, по капле заполнявшая её жизнь последние несколько месяцев, безжалостно вытеснявшая желания и простые удовольствия.
Аня пригубила вино и увидела входящую в зал рыжеволосую женщину - на ходу Лара бодро тараторила по мобильному телефону. Плюхнувшись на диванчик напротив, она выразительно закатила глаза и сосредоточилась на разговоре.
На секунду Ане стало неловко: здоровая дурища, а отвлекает людей от важных дел из-за пустяков. Но она тут же напомнила себе, что решение поговорить с Ларой было принято от отчаяния; что если она не поговорит с кем-то знающим прямо сейчас, то, наверное, сойдёт с ума. Аня глубоко вздохнула, последняя мысль принесла ей спокойствие и сосредоточенность.
Дожидаясь конца телефонного разговора, Аня невольно любовалась своей спутницей: яркие глаза, нежная фарфоровая кожа, копна густых пушистых волос - Лара была старше лет на десять, но глядя на неё, Аня никогда бы не догадалась об этой разнице. Тонкий трикотаж подчёркивал  мягкие формы женщины, и Аня поймала себя на мысли, что ей хочется почувствовать это тело рядом с собой, ощутить его тепло. Аня задумчиво отпила вина и встретилась взглядом с невероятными аквамариновыми глазами Лары:
- Анечка, прости, пожалуйста, всё, отключаю телефон, пусть все идут лесом.
Аня смущённо улыбнулась, получив лёгкую улыбку в ответ. Они не были близкими подругами. Много лет назад, когда Аня училась в университете, Лара оказалась в их разудалой студенческой компании, и все эти годы они так или иначе пересекались на встречах старых знакомых. Аня знала, что Лара несколько лет состоит в отношениях с женщиной, а ещё - что не было в их компании человека добрее и отзывчивее. «Лара поможет», - думала про себя Аня, отправляя сообщение в фейсбуке. - «Только Лара мне сейчас и поможет».
Подошедший официант долго уточнял заказ, перечисляя специальные предложения от шеф-повара. Когда он наконец с достоинством удалился на кухню, Лара шутливо изогнула бровь, заставив свою спутницу весело фыркнуть:
- Итак, чем я могу помочь?
Несмотря на смех, в глазах Ани затаилась грусть:
- Долго рассказывать. А вообще - я запуталась в отношениях со своей девушкой. Мне очень нужен твой совет.
Аня начала историю со знакомства с Викой. Вика со своей командой бравых ремонтников восстанавливала ветхую дачу аниных родителей. Со временем девушки поняли, что готовы общаться друг с другом часами. Вскоре Вика пригласила Аню на свой день рождения. Вечеринка закончилась глубоко за полночь. Когда последние гости начали расходиться, Аня предложила имениннице помощь с уборкой и ушла на кухню мыть посуду.
В ту ночь викина небольшая двушка так и осталась неубранной. Проводив последнего гостя, Вика пришла на кухню, бесцеремонно притянула Аню к себе и поцеловала. Закрыв глаза, Аня полностью отдалась рукам и губам подруги. Спустя вечность, измождённые девушки лежали на кровати, Вика уже спала, а Аня, проваливаясь в сон, думала, что это был лучший секс в её жизни.
Аня не ожидала от этих отношений ничего серьёзного, и сама не заметила, как Вика заняла место самого близкого ей человека. Аня получила всё, о чём только могла мечтать: заботу и поддержку партнёра, умопомрачительный секс; им было интересно вместе, но и личного пространства оставалось вдоволь. Другими словами, Аня была счастлива, как никогда до этого.
Всё кончилось в один момент: Вика оборвала все связи, сказав, что не чувствует себя счастливой, и что ей надо хорошенько подумать над тем, что  же она на самом деле хочет. Для Ани это расставание стало катастрофой.
- Понимаешь, - торопливо говорила Аня Ларе, - у меня ведь до Вики и не было нормальных долгих отношений. Вообще до двадцати восьми лет никого не было, так, случайный одноразовый секс на вечеринках с однокурсниками или друзьями друзей. Подруга сказала, что на меня наложили венец безбрачия и искала для меня проверенную бабку, - Аня подавила грустный смешок. - И ведь почти заставила меня поверить и поехать в какой-то медвежий угол. А потом появился Серёжа. Я любила его без памяти: любовалась им каждое утро просыпаясь; он был моим солнышком. Конечно, он позволял себя любить. Он особо и не работал никогда, был вольным художником. Жил в моей квартире и за мой счёт. А когда он захотел спортивную машину, я отдала ему все свои сбережения, их хватило на половину машины. Вторую половину ему оплатила мама. Он никогда не подвозил меня на работу, ведь когда я уходила из дома по утрам, он ещё спал. А потом я застала его в нашей - наполовину моей - машине, целующим какую-то девку, - Аня вздохнула, но продолжила спокойно, почти безэмоционально. - Потом был Вова. Он был женат, это я уже позже узнала от его беременной вторым ребёнком жены. Вова валялся у меня в ногах, умолял не выгонять его, обещал, что в семье все закончено, ждёт только родов. А я думала о Ксене - его жене - с огромным пузом, которая обвиняла меня во всех смертных грехах. Ай, противно вспоминать, надо ж было так вляпаться. После Вовы была Катя. Там вообще всё было очень сложно. Мы сошлись с ней по работе - обе одинокие, клепали проекты по ночам, постоянно списываясь и созваниваясь. Однажды я позвала её к себе на выходные, по работе, понятно, срочно надо было презентацию сделать. Доделали презентацию, отметили винишком из моего бара, ну, и переспали заодно. Катю очень напрягали наши отношения - с коллегой, да ещё и с женщиной, она очень переживала, вдруг начальство или мама узнает. Но и уходить не уходила. Я встречалась с ней несколько месяцев, а потом просто устала от её постоянной тревоги и паранойи, ушла сама.

Аня обратила внимание, что Лара уже почти расправилась со своим ужином, в то время, как блюдо перед Аней стояло нетронутым. Впрочем, сейчас она не смогла бы есть при всём желании - желудок стянуло нервным спазмом, хотелось уже поскорее выговориться. Она никогда ещё не рассказывала о своих отношениях так откровенно, и наступавшее облегчение пьянило не меньше терпкого вина, в котором она себе не отказывала.
- Когда я ушла от Кати, мне было уже за тридцать, я и сама поверила, что не создана для счастливой семейной жизни. Не знаю, что там: венец безбрачия или кармические долги. Я приняла одинокую себя и решила жить, как живётся. А тут Вика. Виктория. Пришла. Увидела. Разбила моё сердце.

Аня покопалась в сумке, вытащила модный ежедневник и показала Ларе вложенную в него фотографию. Со снимка на Лару смотрела счастливая пара. Высокая статная Аня с притягательными округлыми формами: длинные каштановые волосы струятся по плечам, светлые ореховые глаза заглядывают прямо в душу, а россыпь веснушек на золотистой коже добавляет озорства. Стоящая рядом Вика с короткими светлыми волосами и холодными глазами цвета голубого топаза была одета в простую белую рубашку и темные брюки и походила скорее на угловатого подростка, чем на тридцатилетнюю женщину.
Лара грустно отметила про себя, что от той Ани, которая была на фотографии, сейчас осталась лишь тень. Аня вздохнула, будто уловив ларину мысль, и продолжила:
- Я не знаю, что у неё происходила после нашего разрыва: я отписалась от её страничек, да и сама почти перестала заходить в соцсети, боялась наткнуться на её счастливое фото с другой. А потом она вернулась - также внезапно, как и ушла. Представления не имею, где она нашла свою гармонию и просветление - в индийском ашраме или в тайском борделе, но я приняла её, потому что всё ещё не могу без неё жить. Но наша жизнь изменилась. Если Вика не рядом, я не могу спокойно посидеть с книгой или сериалом, как раньше, я нервничаю, мне кажется, что она слишком сильно задерживается. Я дёргаюсь от любого её хмурого взгляда или затянувшейся паузы, мне кажется, что я делаю всё не то и не так, что я раздражаю её. Я люблю её, и я устала от такой жизни. Я пыталась поговорить с ней, обсудить наши отношения, но она говорит, что я всё выдумываю, а у неё просто сейчас сложный период на работе, поэтому она выглядит грустной и нервничает - это всё из-за работы, а не из-за меня. А я не могу до конца ей поверить - раньше она никогда не тащила домой рабочие проблемы. Да и  секс у нас теперь получается не каждый раз - то она не в духе, то мне совсем не хочется. Такие дела. Прости, что гружу тебя этим, но мне кажется, что взгляд со стороны поможет.
Аня виновато посмотрела на Лару. Та не проронила ни слова во время неожиданной исповеди, только кивала иногда, показывая свою заинтересованность. Было понятно, что сейчас она подбирает слова. Лара мягко накрыла руку Ани своей тёплой  ладонью и вкрадчиво начала говорить:
- Ты знаешь, я проходила что-то похожее несколько лет назад со своей женой. Недоверие может сломать любые отношения. Пока у тебя не будет доверия к Вике, ты не успокоишься. Я бы посоветовала поговорить с Викой - после секса, мне кажется, самый лучший момент. Раскройся ей - скажи, что ты не можешь без неё, что тебя гложет её отсутствие вечерами. Скажи, что если у неё есть чувства к другому человеку, то надо расставаться, а не мучать обеих. А если дело, и правда, в работе, то тебе важно понимать, что происходит, вы вместе, пусть Вика рассказывает про свои сложности каждый день. Но вообще, мне всё-таки кажется, что ты немного преувеличиваешь. Раз Вика вернулась сама, значит, ты ей нужна. Если ты позволишь себе поверить Вике и отпустить тревогу, то снова сможешь наслаждаться вашей любовью.

Аня умиротворённо улыбнулась. Решение казалось теперь таким простым и очевидным. Как хорошо, что она рассказала всё Ларе.
Женщины заказали десерт и немного посплетничали об общих знакомых, прежде чем Лара умчалась по своим делам, а Аня вышла на улицу, решив не спеша прогуляться по притихшим улицам, чтобы подольше сохранить атмосферу этого странного вечера.

***
Пару часов спустя Аня открыла дверь своей квартиры - было темно и тихо. Она позвала Вику, но никто не откликнулся. Аня отправилась в душ - горячие упругие струи воды, любимые запахи - даже отсутствие Вики дома теперь её почти не тревожило. Завёрнутая в огромное пушистое полотенце разомлевшая Аня зашла в спальню, включила свет и вздрогнула: на кровати сидела Вика. Вика мигом оказалась возле удивлённой подруги.
- Нагулялась? - отрывисто бросила она.
Вика бесцеремонно запустила руку во влажные волосы Ани и потянула их вниз, откидывая голову подруги и открывая себе доступ к нежной шее. Аня молчала, она чувствовала пряный запах розового перца и выстроенные древесные ноты, припудренные лёгкой сладостью ванили - на Вике был тот же парфюм, что и в их первый раз. Воспоминания снова загудели в голове, усиливая смущение женщины от неожиданной атаки. Горячее дыхание щекотало шею, поцелуи - ставшие из требовательных, почти грубых,  ласковыми и деликатными - сделали своё дело: Аня включилась в игру. Викины руки мягко скользили по телу подруги, расслабляя и вытесняя любые мысли. Губы ласкали грудь, заставляя Аню вздрагивать в ожидании большего. Викины пальцы осторожно скользнули в мягкое и влажное; теперь Аня двигалась активнее, помогая себе руками, - она не хотела упустить ни капли причитающегося ей удовольствия. Чувствуя  приближение горячей волны, Аня изо всех сил пыталась оттянуть наступление разрядки, наслаждаясь звенящим напряжением, лившимся из каждой клеточки её тела. Наконец, когда напряжение достигло своего предела, Аня вздрогнула и обмякла; в голове кружилась блаженная пустота. Вика легко поцеловала любовницу в губы и ушла в душ.
Аня лежала на кровати, широко раскинув ноги, и задумчиво рассматривала на потолке желтое пятно от уличного освещения. Вернувшаяся Вика устроилась поудобнее на кровати, по-хозяйски закинув ногу Ане на бёдра.
- Вика, я хочу тебе что-то сказать, - начала Аня.
- Завтра, всё завтра, малыш, - Вика уткнулась Ане в шею и затихла. По её мерному дыханию Аня поняла, что она проваливается в сон.
Аня подождала несколько минут, неловко выпуталась из объятий и, прихватив одежду, второй раз за вечер отправилась в душ. Из душа она вышла полностью одетая, прикарманила викину дежурную пачку сигарет и выскользнула в подъезд.
Свежий ветерок приятно холодил лицо. Старый двор вокруг дома был засажен деревьями и кустами, они таинственно шелестели листьями и отбрасывали причудливые тени. Аня достала сигареты и, обругав себя за то, что забыла о зажигалке, отправилась к стайке подростков, расположившихся на лавочке неподалёку.
Это была её первая сигарета за несколько месяцев. В голову пришли строки:

Ночь в июле полна соблазна,
И мятежна ночная даль,
Свыше путь тебе указан,
Знает бог один куда.

Аня подумала, что ей сейчас совсем не хочется соблазнов. Хочется быть рядом с человеком, который будет разделять с ней не только её, но и свои тяготы.
«Вот так и наступает старость», - ехидно подсказал внутренний голос.
Заканчивая сигарету, Аня машинально потянулась за второй, чтобы прикурить, и тут же одёрнула себя. Спать не хотелось, на приключения не тянуло - надо было возвращаться домой.
Аня решила скоротать эту ночь на кухне: она заварила чай с обязательным чабрецом и до краёв наполнила любимую чашку из тонкого фарфора. Открывая ноутбук, Аня усмехнулась: «Гугл в помощь». Она устроилась поудобнее и набрала в строке поисковика: «Best LGBT wedding destinations».

[Notoriginal]

История третья. Виктория.

Наша жизнь — вовсе не прямая, протянутая из прошлого в будущее. Не история, рассказанная от начала до конца. Не убегающая вниз лента инстаграма, на которой кадрами выколоты значимые события.
В квартире Вики была офисная доска, на которой нужно писать маркером и стирать. Вика держала на ней фотографии, прикрепив магнитиками из поездок. Вразнобой и без порядка, черно-белый детский снимок держался на магнитике из Анталии, выцветающий полароид соседствовал с распечатанной недавно фоткой — крупным планом бельгийская вафля, взбитые сливки, клубника.
Наша жизнь — хаос воспоминаний о самих себе.

Первой обычно замечали свадебную фотографию. Вика и Сержик, неприлично юные, она — в пошлом принцессином платье, с подъюбником на обручах, с гипюровой фатой, он — в костюме с выпускного. У обоих в руках ползунки, набитые звенящим и лишь немного — шелестящим, у нее розовые, у него голубые. Оба хмельные и глупые, у праздничного стола, в кадре бутылки, фужеры, блюда. Через минуту это сдвинут в сторону, чтобы под командный голос тамады и одобрительный гул родственников считать, кто же собрал больше — невеста или жених, за мальчика или за девочку. Конечно, за мальчика. Большая часть гостей была уверена, что — мальчик или девочка — они узнают менее чем через девять месяцев. Иначе, зачем так рано жениться?
На деле же Вика прыгнула в ранний брак не по залету, а из страха.

Неловкость — вот что чувствуешь, глядя на свои школьные снимки. Как я могла быть такой, в нелепых джинсах, с дурацкой челкой. Фото из того времени, когда снимали на пленку, по особому случаю, каждый кадр на счету и переснимать не станешь. Четверо подруг, криво выступающий угол школы, заваленный горизонт. Настя.
Вика искренне полагала, что то, что она чувствует, это просто такая дружба.
Пока из всех колонок страны не полилось "Я сошла с ума, я сошла с ума! Мне нужна она!"

Невзрачная фотография терялась среди других — вид из окна на набережную, кованая ограда, тяжелая вода. Фотография не передавала глубины, делая небо блеклым, а воду плоской.
Семейная жизнь с Сержиком не складывалась, и к этому в глубине души Вика была готова. Не готова была к другому. К тому, что забеременеть быстро не получается.
Небыстро — тоже не получается.
Никак — не получается.
Подгузники и пеленки, коляски и первый прикорм, хотелось укрыться детским одеялком от хаоса внутри себя, выжечь все окситоцином и раствориться в материнстве. Быть мамой, а не женщиной, которая не может решить, кто она.
Они опробовали все способы, которыми Вику щедро снабжали родственники и подруги. Очередной провальный цикл вгонял в апатию. Подруги беременели одна за другой и гуляли с колясками по парку. Вика штудировала в инете женские форумы, где советовали кормить мужа орехами и морепродуктами. Пока однажды не прочитала беспощадное: у вас не получается, потому что на самом деле вы не хотите ребенка от этого мужчины. Это поразило, потому что было созвучно тому, что она чувствовала. Вика не хотела обычной семьи. Не хотела рамок, в которых не могла быть настоящей.
Вид из окна квартиры на набережную — единственное, по чему Вика скучала после развода.
Неразличимая Вика рядом с Бранденбургскими воротами — напоминание о времени, проведенном в Германии. Не уютная Бавария, пестующая национальный колорит, не музейные Дрезден и Кёльн, Вика влюбилась в Берлин, уничтоженный и создающий себя заново, разделенный на части и залечивающий застарелые раны. Ей казалось, что в Берлине она стала наконец настоящей. На деле же она иступлено пробовала все новое и прежде запретное. Ни одни отношения не длились дольше полугода, и была особая прелесть в отсутствии ожиданий. Когда с самого начала знаешь, что с этим человеком тебя не ждут в будущем ни дом с собакой, ни долгие годы, ни решение бытовых проблем, отношения складываются иначе. Их ценность в сиюминутности и взаимном удовольствии.
Она собирала фотографии на доске, иногда меняла, крайне редко — убирала, порой — добавляла. Как знак того, кем она была и кем стала, куда идет и чего хочет. Наша жизнь — то, что мы действительно хотим о себе помнить.

Черно-белый детский снимок, сделанный еще в советском ателье. Маленькая Вика держит на руках пластмассовую куклу и чем-то схожа с нею — выражением удивленных глаз, застывшим округленным ртом. С той куклой она не расставалась, переодевала, кормила, без устали укладывала спать. Казалось, истинно счастлива и на своем месте Вика была там, в бесполом раннем детстве, качая на руках бесполую же куклу. В цельном существовании вне рамок и разделений, руководствуясь глубинными инстинктами. Ребенка Вика по-прежнему хотела так же сильно, как и быть собой. Но возможно ли представить у ребенка двух мамочек и ни одного отца?

На фото нарядная толпа смотрит в камеру, машет руками, радостно кричит. Новогодний корпоратив, большую часть которого Вика провела в истерике в туалетной кабинке, узнав, что коллега беременна. Почему всем, но не ей? Это может любая, даже не желая, даже случайно. Даже бомжиха и последняя пьянь. Почему нельзя ей? Только потому, что она по другую сторону традиционности, ей отказано в женском счастье. Чудовищная нелепость.
Вика все узнала об оплодотворении донорской спермой. В процедуре не оказалось ничего волнующего, в клинике все держались так, словно зачатие столь неестественным образом — вполне естественное дело. Тонны анализов, кипы документов — бюрократическая возня напоминала нудное пребывание с Сержиком под одеялом, процесс, который Вика терпела ради долгожданной цели.
Ее тщательно выстроенная отстраненность прервалась лишь раз. Когда выяснилось, что фотографии доноров, которые показывают вместе с другими сведениями, — это их детские фотографии. Редко черно-белые, зачастую цветные и плохого качества, с фото смотрели малыши и дошкольники, и Вика поняла, что на одном из фото — лицо ее будущего ребенка.
Все решив и на все решившись, Вика медлила. Потому что была Анечка. На фотографии, прижатой магнитиком с Маннекен-Пис, крупным планом бельгийская вафля с клубникой и взбитыми сливками. Отношения начались так же, как и прежде, — легкие, ни к чему не обязывающие, для взаимного удовольствия и только. Но таковыми не оказались.
Три классических свидания, встречи по выходных, поездка за город на длинные праздники, отпуск в Бельгии, для которого Вика залезла в неприкосновенную заначку — время летело быстро и незаметно. Очнулась Вика, когда обнаружила, что они планируют, где и как будут встречать Новый год.
С Аней не было легко. С ней было сложно.
Не было очаровывающей влюбленности, когда кажется, что знаешь человека всю жизнь и не можешь наговориться. Вика каждый раз удивлялась Аниным словам и поступкам и каждый раз смотрела на нее — как в первый.
Новый год они встречали порознь.
Вика считала, что это правильно. Пусть и неожиданно больно. Часики тикали, пора было начинать неприметную жизнь матери-одиночки.
Вместо этого, промаявшись месяц, она позвонила Ане.
Оказалось, что вместе можно ходить не только в кино, но и за молоком и хлебом. Можно провожать ее к зубному и ждать в коридоре. Можно познакомить с мамой и двумя проверенными со школы подругами. Оказалось, что можно связывать друг друга обязательствами и просто вместе жить.
Они провели несколько недель в ковидной изоляции, ругаясь каждый день и даже установив график посещения ванной, и Вика с удивлением обнаружила, что они все-таки идут навстречу друг другу, а не бегут в разные стороны. Впервые у отношений появилось будущее далее ближайших выходных, и это по-настоящему пугало.

С одной стороны — была Анечка, живая и настоящая, умудрившаяся стать близкой. С другой — вымышленный и желанный, уже почти выношенный в голове и осуществившийся младенец. Оба были необходимы, и Вика не знала, как их совместить.

[Notoriginal]

История четвертая. Михаил.

— Кто твой папочка, маленькая дрянь? А?!
Мужчина сильнее потянул намотанную на кулак косу и сопроводил вопрос звучным шлепком по упругой белоснежной ягодице. Стоящая перед ним на четвереньках русоволосая девушка перешла с хриплых стонов на тонкий крик.
— Ты! Ты папочка! Ты, мой господ-и-и-ин!
Миша обожал эти предоргазменные моменты. В такие мгновения партнерша раскрывается полностью, сбрасывает свою социальную шелуху и остается по-настоящему обнаженной. Вот и сейчас перед ним была не отстраненный секретарь-референт на конференции и не безупречно вежливая недотрога на кофе-брейке, а живая девушка, которая изголодалась по хорошему траху. Которой осточертело, что из-за кукольной мордашки и косы а-ля Василиса Прекрасная мужчины обращаются с ней словно с феей из сказки, вместо того чтобы уже завалить на койку и отодрать до визга, с пощечинами и засосами на аккуратной груди второго размера...
Выйдя из тесной душевой, мужчина обнаружил любовницу лежащей на спине с закинутыми на спинку кровати ногами, разведенными на прямой угол.
— Вбираешь энергию космоса? — беззлобно поддел её Михаил.
— Расслабляюсь перед следующим раундом, — несколько отстраненно ответила ему Алёна.
— Извини, на сегодня всё, — мужчина звякнул браслетом Патека, который как раз натягивал на запястье. — Счастливые, конечно, часов не наблюдают, но время, увы, неумолимо.
— Счастливые трусов не надевают, — обиженно буркнула девушка, а затем внезапно сменила тему. — Знаешь, какой сегодня день?
— Восьмое июля, День семьи, любви и верности или, если по-церковному, День Петра и Февронии, — бодро отрапортовал Михаил, застегивая рубашку. — Идеальный день для супружеской измены, я считаю.
— А ещё ровно три года назад мы с тобой впервые трахнулись. Помнишь ту конференцию в «Плазе»?
Михаилу не нравилось, когда женщины заводили разговор о сроках, если речь шла не о работе. Плохая примета.
— Помню. Видишь, как я ценю традиции?
— И вот уже три года я твоя любовница...
— Не любовница, а дублерша для опасных сексуальных трюков, — Миша ещё надеялся свести всё к шутке, хотя чутьё подсказывало, что Алёна уже вошла в штопор.
— Всегда ценила твоё чувство юмора, — девушка повернула голову и наконец-то посмотрела на собеседника. — А что-то серьёзное можешь мне сказать?
Михаил взгляд выдержал. Разозлился. Блин, а ведь была такой беспроблемной...
— Могу. Ещё раз скажу то, что сказал тогда, после «Плазы». У меня нет кризиса среднего возраста. Мне не надо что-то там компенсировать или закрывать гештальты. Комплексов для почесывания тоже нет. Мне от тебя нужен один лишь секс. Только и исключительно секс, задорный и разнообразный. Но даже самого хардкорного траха я не уйду от жены… До недавнего времени тебя такой расклад устраивал. Что-то изменилось?
Алёна помолчала, разглядывая дешевый натяжной потолок номера.
— Нет, всё так же. Ты классно трахаешься, мне с тобой хорошо. А жизнь у каждого своя.
— Вот и славно.
Уже одевшийся Михаил наклонился над распростертой девушкой и целомудренно поцеловал её в лоб.
— Чао, красотка.
Затем ещё раз внимательно оглядел номер и вышел за дверь.
На выходе из «Аркадии» Михаил ещё раз проверил содержимое бумажного пакета из Макдональдса. Использованные презервативы вместе с упаковками, билетики на автобус, затертая ксерокопия паспорта. В почасовых трахушниках типа «Аркадии» документы у постояльцев спрашивали без особой строгости, и часто можно было за лишнюю купюру договориться с администратором, чтобы вписал ФИО со слов. Но на всякий случай Миша носил с собой эту копию вместе с заготовленной легендой, мол, оригинал сейчас на переоформлении в МФЦ. Надо ли говорить, что данные на бумажке не имели с ним ничего общего?
Путь к остановке Миша срезал через дворы, попутно избавившись в тамошней мусорке от своей ноши. В 16:52 он сел в автобус, оплатил проезд наличкой, и ровно в 17:00 включил телефон и появился в сети на стандартном маршруте от офиса до дома. Сменил статус с «не беспокоить» на «активен», разослал в чаты дежурные стикеры и расслабленно откинулся на сиденье. В голове проиграл нехитрый мотивчик: «Мы могли бы служить в разведке, мы могли бы играть в кино… Но мы просто б*ядуем втихую, потому что мы муж-говно».
Едва заперев за собой дверь квартиры, Миша прямо в прихожей скинул всю одежду и полностью голым прошествовал на кухню. Вещи тут же отправились в стиралку на программу «бережный хлопок», а хозяин дома облачился в фартук с вишенками и принялся творить. Все продукты он закупил заранее: вот они, выстроились шеренгой на столешнице. Теперь предстояло собрать этих артистов в единый ансамбль, который исполнит нынешним поздним вечером истинную симфонию вкуса.
Шершавая рукоятка филейного ножа упокоилась в ладони. Словно художник кистью, плавными взмахами лезвия Михаил оделял розовое филе от костей. Затем сменил инструмент и с точностью кухонного комбайна превратил спелое яблоко и крупную луковицу в набор одинаковых кубиков. Оставив их совместно переживать метаморфозу на разогретой толстой сковороде в компании ломтика сала, Миша принялся за соус. Неспешно и неотвратимо, словно роковой для Титаника асберг из атлантической ночи, из тумана неопределённой вырисовывался его величество нормандский террин из утки.
Внося последние штрихи в совершенную кулинарную композицию, Михаил между делом с иронией признался себе, что возраст таки берёт своё. Потому что несколькими часами ранее он был вовсе не против ещё одного заезда с Алёной, но предпочёл скачкам на кровати ароматное умиротворение кулинарии. Постепенно эта его вторая страсть оттесняла с пьедестала первую — секс на стороне.
К приезду жены стол был накрыт. Террин вальяжно возлегал на блюде в центре, по флангам же  часовыми над тарелками встали высокие бокалы с белым пино нуар. Миша даже успел лишний раз пройтись влажной тряпкой по поверхностям, хотя дома и без того было чисто. Подумал было переодеться, но в последний момент внутренние бесенята взяли верх, и супругу из двухнедельной командировке Михаил встретил в неповторимом стиле: окутанный сногсшибательными ароматами и в фартуке на босо пузо.
—...а ты всё в трудах да заботах, шмелик мой! — только и смогла прокомментировать это хохочущая Таня.
А дальше был долгий поцелуй и неспешный поздний ужин, за которым супруга лениво рассказала Михаилу, как её утомил Питер, как душно было в самолёте и как она чёрт возьми рада избавиться от каблуков — вот месяц не будет их надевать из принципа. Миша понимающе смотрел, согласно угукал и не забывал подкладывать жене новые кусочки.
В кровать отправились уже сильно заполночь. Таня как раз разбирала постель, когда почувствовала под подолом короткой ночнушки наглую руку.
— Миша, я ужасно устала с дороги…
— А я ужасно соскучился за две недели, — парировал мужчина, обнимая и прижимаясь к супруге сзади.
— Прямо таки ужасно? — с подозрением протянула Татьяна. — Что-то я не чувствую мозолей на твоих ладонях.
— Я надевал варежки. И делал вот так...
— Бесчувственная скотина!
— Ага.
— Бессердечная сволочь…
— Оно самое.
...Разглядывая плавно раскачивающуюся на своих чреслах супругу: крепкие мускулистые ноги, увесистую грудь с темными вишенками сосков, изящную линию ключиц и шеи — Михаил в тысячный раз поражался её породе. За шестнадцать лет вместе он так и не понял, как эта женщина с заурядной в общем-то внешностью во время секса преображается не то в царицу, не то в амазонку. Почему простая хэбэшная ночнушка смотрится на ней круче самых изысканных кружев. Он ведь не соврал тогда Алёне: схватить такую женщину за волосы, назвать дрянью, шлёпнуть по заднице… Даже в постельных играх такое не иначе как смертельным трюком не назовёшь. О нет, такой женщине хочется целовать руки и клясться в вечной верности… А потом нарушать эту клятву, чтобы принести её снова, и снова, и снова.
Как всегда, после оргазма Таня волшебным образом преображалась из горделивой львицы в домашнюю кошку. Поглаживая по голове уютно свернувшуюся на груди жену, Миша в тот же самый тысячный раз мысленно удивлялся этой перемене. И вот этому мурчащему клубочку он десять минут назад был готов вассальную клятву принести?..
—...а в последний день заехала к Светке, сестре двоюродной. Помнишь её?
— Смутно, — честно признался Миша.
— Ну да, мы ж с ней виделись в последний раз лет восемь назад, она беременная была… А сейчас у неё уже второй в садик ходит. Максимка. Такой смышлёный! Представляешь, на прошлый Новый год сам написал Деду Морозу, что хочет в подарок модель вертолёта!
— Вот прямо таки сам? И даже без участия Игоря, которому, разумеется, этот вертолётик нафиг не нужен?
Таня понимающе рассмеялась.
— Может, и ему тоже нужен, все-таки мальчишки остаются мальчишками в любом возрасте. А что, — Миша почувствовал, что любимая хитро прищурилась, — ты сам радиоуправляемый вертолётик не хочешь?
— Я уже достаточно взрослый мужчина и могу позволить купить вертолётик самому себе, а не стыдливо прикрываться ребенком! — с обиженным пафосом отразил выпад Михаил.
— Покупка игрушек — не единственная причина завести ребенка… — Таня произнесла это едва слышно, но супруг её услышал. Услышал и обнял ещё крепче.
— Миша, скажи честно, ты хочешь детей?..
— Вот ты нашла что спросить на семнадцатом году брака… — мужчина попытался за ворчанием спрятать лёгкую растерянность.
— Миша…
— Ох, счастье ты моё… Непонятно за какие грехи ниспосланное… Мне хорошо вдвоём с тобой, Таня. Уже шестнадцать лет хорошо. И родительского инстинкта я в себе не ощущаю, как и тяги немедленно завести ребенка.
Плечи под руками напряглись, но Михаил был готов к этой реакции и сразу продолжил, не прекращая успокаивающих поглаживаний.
— Но. Но, Таня. Это не значит, что я против детей. Я их не хочу, но и не против них. И если они у нас вдруг появятся, значит, нам будет хорошо уже не вдвоём, а втроём. Или вчетвером. Или впятером. Или…
— Так, ты меру-то знай! — возмущенная перспективой «или...» Таня приподнялась на локте и строго взглянула в глаза мужу. — Я тебе не свиноматка!
— ...а насчет этого «вдруг», — невозмутимо продолжал Михаил, — хочу напомнить, что уже который год я абсолютно сознательно и даже злонамеренно кончаю в тебя.
Таня поперхнулась от возмущения. Затем засмеялась. Затем потянулась к губам Миши.
— Я люблю тебя...
***
— Миша, срочно приезжай домой!
Михаил с трудом узнал голос жены в трубке. Таких интонаций он не слышал от неё даже перед защитой кандидатской, хотя в ту неделю от мандража даже стены в квартире тряслись. Чутье подсказывало, что выяснить суть дела по телефону не стоит даже и пытаться, поэтому мужчина коротко окнул, поставил в рабочем чате статус «Отсутствую» и через пять минут уже был в такси.
Сперва он решил, что у Тани лихорадка: подозрительный блеск в глазах, испарина на лбу, быстрая и не очень разборчивая речь. Озабоченный состоянием жены, он не сразу разобрал, что она ему тараторит.
—...не простая задержка, поэтому и поехала. Ты же знаешь, у меня цикл чёткий и…
— Так, стоп! Таня?! — чтобы обуздать этот речевой поток, мужчине пришлось схватить супругу за плечи и чуть встряхнуть. А та в ответ улыбнулась ему так, как не улыбалась никогда.
— Я беременна, Миша. Срок пять недель. У нас будет маленький! Уиии!!!
***
Месяц пролетел со свистом. Первое УЗИ, первые покупки в «Детском мире»… Набирая номер Алёны — на память, разумеется, а не выбирая из телефонной книги — Миша с лёгким стыдом подумал, что с этими радостными и волнительными хлопотами он бы ещё очень долго не вспоминал о любовнице, не случись у Тани токсикоз. Супругу мутило от одной мысли о близости, и на третью неделю воздержание личико светловолосой эльфийки само собой возникло перед внутренним взором.
В четверг поставить на субботу в рабочем календаре выездную встречу на три часа, распечатать новую «ксерокопию паспорта», приготовить наличку… Схема была отработана до мелочей. Но в этот раз она дала сбой. В самом неожиданном месте.
Алёна сидела на кровати, и строгий брючный костюм цвета вечернего неба закрывал её, словно броня. А плотно сжатые колени и губы сигнализировали о том, что раздеваться девушка не намерена. Михаил попытался начать разговор с шутки, но любовница оборвала его на полуслове рубленой фразой.
— Второй месяц.
— Что… ЧТО?!
— Я беременна, Михаил Игоревич. Срок восемь недель.
Вот и всё, подумал Миша. Можно не париться с придумыванием шутки. Потому что шутки кончились.
Он внимательно посмотрел на Алёну. На тонкую ниточку карамельных губ, на непроницаемые зелёные омуты глаз, на упрямо вздёрнутый носик, именно на который — так ей и не признался же — повёлся три года назад. На руки, сложенные в защитной позе на груди. В принципе, всё уже было понятно без слов. Но Миша понимал, что всё равно должен сказать это. Не ради ответа, а чтобы признать поражение.
— Сколько? — мужчина не узнал своего голоса. — Сколько тебе… нужно денег?

[Notoriginal]

История четвертая. Татьяна.

Наши номера телефонов отличаются на одну цифру – сим-карты брали вместе. Такая иллюзия того, что что-то в нашей жизни бывает «вместе». Поэтому зачастую спамеры и опросники, купившие телефонную базу, звонят на мой и на Мишин телефон с разницей в считанные минуты. И сегодня утром мальчик, бубнивший заученный скрипт про пластиковые окна, разбудил меня дважды. Один раз – звонком на мой телефон, и второй – на Мишин. Миша забыл его дома. Сбросив вызов, я уставилась в экран. Он быстро потемнел, отразив мое сонное недовольное лицо. Тяжелые носогубные складки. Отекшие веки. Взлохмаченные волосы с непрокрашенными корнями. Конечно, никто не верит в эти дурацкие суеверия про то, что беременным нельзя красить волосы, но все-таки, все-таки…
Может быть, если бы эта беременность была «вовремя», не в 39, я бы относилась к ней по-другому. Где были эти две чертовы полоски, когда их так ждали? Хотя почему «ждали». Ждала. Одна. Миша всегда относился к этому легко – будет ребенок, хорошо, нет – и ничего страшного, главное, что мы есть друг у друга, Танюш, верно?
Хотя я всегда знала, что я у него не одна. Такой мужчина, как Миша, наверно, просто биологически не может довольствоваться одной женщиной. Как-то так я себя успокаивала когда-то, да. Они же все «проходной вариант», а я – навсегда, насовсем. Я никогда не выясняла подробности его интрижек. И называла их именно так – интрижки, а не измены. Я же выше этого, да? Как бы мужчина не  гулял, он все равно вернется к своей единственной – так говорила верная подруга Лена, когда она еще была подругой. То есть до того, как стать очередной Мишиной интрижкой. За все надо платить, и за право быть главной любовью такого мужчины, как Миша, тоже.
Иногда мне казалось, что я не могу зачать, потому что во мне сидит эта скрученная в тугую пружину тревога о том, что Миша уйдет. Замкнутый круг… Он мог уйти к здоровой, к той, которая родит без проблем, без гормональных уколов, без штормящего ПМС, без рыданий и без свечек перед Матронушкой. И этот страх закручивал пружину все туже, не давая мне стать той самой здоровой, легкой и беспроблемной женщиной, от которой уйти невозможно.
Но Миша не ушел. Ни к кому из них. Он всегда возвращался ко мне.
Может, именно тогда, когда этот страх перегорел, тело впустило в себя жизнь. Я не верила. Миша был рядом, заставил поверить, убедил. И вот сейчас я начала принимать ребенка, пришедшего на место той пружины, прислушиваться к нему. Он еще не успел изменить наши жизни, только мою.
Мишин телефон квакнул уведомлением. Сообщение в телеграме. Обычно я не лезла, хотя код разблокировки знала (возможно, потому и знала, что не опускалась до слежки, Миша мне всегда доверял). Но сегодня все было не так. Точнее, не так было все еще с выходных, после которых Миша вернулся таким раздраженным, что лишний раз было боязно к нему обратиться. Это «не так» заставило меня открыть телеграм, только оно.
Алёна. Её зовут Алёна. Младше Миши, младше меня. На сколько, лет на десять, на пятнадцать? И она беременна. Она оставит ребенка. Она оставит. А я?

[Notoriginal]

История пятая. Ян.

На улице шуршал сонный осенний дождь. Темнело, но в этой части города фонари то ли прятались, то ли еще не горели. Лишь две лампы у заветной двери захватили оранжевый огонь в дольки хитрого витража. Куривший на крыльце охранник Марсель, завидев меня, кивнул, затушил сигарету, прошелся плотными ладонями мне по рукавам, карманам, спине и штанинам, посветил кусачим фонариком в поясную сумку. "Телефон не забудь сдать, казанова". И закурил еще одну.

Зал клуба "Шелковая перчатка" встречал меня строгими черными шторами на двери. В первый раз я распахнул их еще в университете, точнее, запутался в них - тогда от волнения я никак не мог схватить край ткани и почти завернулся в нее пугливой гусеницей. "Ты что, подвыпил уже?" - усмехнулся еще не полысевший Марсель.
Я тогда толком не знал, куда иду, - увязался за одногруппницей. На парах она часто клевала носом и неважно отвечала на семинарах, но выглядела типичной ботаншей под бабушкиным башмаком: закрытые платья в мелкий цветочек, тщательно заплетенные волосы, объемные сумки, обувь на широком каблуке. В группе беззлобно подшучивали над ней первый семестр, она отмахивалась, на том внимание к ней и угасло.
Мы с ней ладили. Она списывала у меня лекции по праву и пылко объясняла философию Делеза, а мне просто нравилось наблюдать, как она хмурится, наспех перечерчивая сравнительные таблицы, или замысловато ругается, оценивая объем пропущенного материала; как зажигает искорками неуверенное солнце ее веснушки, как пачкают чернила подушечку безымянного пальца. Иногда мне казалось, что мы знакомы много лет, хоть не знал ни ее любимую группу, ни чем она занята на выходных, ни какой фильм смотрела последним. Я просто умилялся спокойной синеве ее глаз и редкой теплой улыбке - пока однажды не заметил синяк под некстати задравшимся манжетом.

Сейчас, едва я появляюсь в “Перчатке”, как прозрачные в мигающем свете женские кисти облепляют меня жаждущими мотыльками. Блестят браслетами, наручниками, колючей проволокой, лезвиями, вцепляются в рубашку черными, алыми, заточенными как ножи, раскрашенными как стены туалетов, обкусанными ногтями. Лезут между пуговиц, тянут на себя, чертят проклятия на левом кармашке.
Я точно знаю, что несколько рук, что меня трогают, - мужские. "Жду на нашем месте, сладкий", - шепчет мне обладатель одной из пар и сильно кусает за ухо.
Губы здесь тоже везде - только успевай поворачивать голову и приветствовать каждые, а потом ощущаешь одни, самые гостеприимные, немногим ниже пояса. Горячий выдох - мое "добро пожаловать".

Первую оргию я наблюдал, то поглаживая запотевший стакан мохито, то ставя его на стол, то стараясь высосать подтаявший лед - и звук получался хоть и некрасивым, но теряющимся в звуках происходящего. Моя одногруппница Ксения, еще десять минут назад похожая на учительницу из поколения тридцатых, была полностью раздета - как оказалось, старомодная ткань прятала ремешки на шее и под грудью, а ягодицы ее были словно исполосованы драконом, - и она получала явное удовольствие от внимания двух мужчин и одной девушки.
Несколько раз за вечер ко мне подходили - я тебя здесь раньше не видел/а, хочешь пройти со мной? Но я мялся около стойки, прятал эрекцию и восторженно-глупо реагировал на каждый знак внимания в мою сторону.
В тот вечер я потерял девственность с улыбчивой Стасей, которую больше никогда не видел. Самый незатейливый секс, который когда-либо видели стены “Перчатки”.

Некоторые из нас имели строгие предпочтения. Михаил, которого за глаза называли Сладким Мишуткой, появлялся лишь на БДСМ-вечеринках, весь в коже и с янтарного цвета анальным плагом - увесистым, как живот самого Михаила. Беловолосая Стелла с холодным, скучающим лицом и на космической высоты каблуках таяла исключительно с футфетишистами. Две Светы практиковали только тройнички - с партнером любого пола. Супруги Паша и Аля ни разу не спали друг с другом, но давали себе волю с другими - Паша обожал удушение и порку от спортивных высоких дам, а Аля получала удовольствие, демонстрируя себя незнакомцам.
Я был из тех “простачков”, кому нравились эксперименты как таковые. Я приходил на все мероприятия, соглашался на любые предложения. Сменялись лица - надо мной, подо мной, передо мной, за мной, вокруг меня; сменялись тела - гибкие, мягкие, истощенные, изрезанные, исписанные, мощные, фарфорово-хрупкие; сменялось количество людей, их пол, их голоса и реакции. Однажды моим партнером оказался Марсель. “Просто туши их о меня”, - сказал он неожиданно севшим голосом и расстегнул рубашку.
Организатор, чье имя я забыл, но в контакты записал как "Лола", делала наши встречи более частыми, а места утех - все более разнообразными. Мы встречались в закрытых салонах и отчаянно трахались в красноватом освещении туалетов. Мы снимали любительские студии и захлебывались страстью среди идеально уложенных париков напротив бронзовых зеркал. Мы приходили в гости на чай и овладевали друг другом, не раздеваясь, роняя с вешалок древние мохнатые шапки и ломая ложечки для обуви. Однажды мы собирались в загородном доме отца Григория, большого любителя примерять шелковое белье, наблюдать за молодежью и воздавать хвалу “возлюбили они ближнего, Господи”, когда в разгар уикэнда туда же приехала отдохнуть его теща с внуками.
Периодически я встречал партнеров и партнерш в обычной жизни. Они вежливо улыбались мне, когда я приходил за новой банковской картой, дружелюбно здоровались, когда катили навстречу по парку коляску с новорожденными близнецами, устало хамили в очередях к терапевту, до хрипа спорили на открытии выставки кто же лучше - Роберт Плант или Роб Хэлфорд. Я замещал их бытовые образы кадрами тайной жизни: костюмы, изгибы, запахи, мягкость кожи, теснота отверстий, прикосновения.

При всем этом - не помню, на какой из вечеринок я впервые "распробовал" Василису. Я ловил ее жадный взгляд, когда две блондинки соперничали за мой член на марафоне Дикого Запада. Я замечал, как розовеют ее щеки, когда она отдавалась жирдяю на тематическом фесте доктора Кто - его скорее ожидали на вечере в стиле “Возвращения джедая”. Она смотрела на меня из-под длиннющих ресниц, облизывала бледные губы, и мне казалось, что это наша близость, что это на мне содрогаются ее узкие бедра. Но мы еще долго ограничивались улыбками и приветственными кивками, пока спали с другими.
Мы почти сошлись, когда в музыкальную пятницу оба пришли в майках Рэйдиохэд - как два девственника на школьной дискотеке. Но ее увел белокурый качок, чья истертая майка Лимп Бизкит лопалась на раздувшихся мускулах - “ах, детка, не лопни на нем и ты, я ведь так тебя и не отведал”.  А меня увела за собой раскрашенная под Сьюзи Сью дама, чьи интересы закончились на взаимной мастурбации.
После этого мы перемигивались на вечеринке Снова В Школу и обменивались оценочными жестами на Хэллоуин, на квартирники и в другие клубы она не заглядывала.
А на Рождественский Вертеп Василиса пришла голой. Не было ничего банальнее и скучнее голой женщины - это я знал всегда. Но что-то заставило меня запустить ладонь в ее отливающие серебром волосы и привлечь к себе.
Этот секс не был чем-то особенным. Онанирующие на нас волхвы с дарами (россыпь ешек, фаллоимитаторы, фруктовая смазка) и две ангелицы, обливающие себя шампанским, будоражили меня куда больше.
- Сейчас родится Иисус, - сказала мне Василиса, и я кончил.
После этого мы стали пересекаться на мероприятиях намного чаще. Она не любила кокетливые наряды и долгие игры. Она не пряталась за масками - ее лицо всегда было доступно для взглядов, для поцелуев, для пощечин, для спермы. Ее тело всегда было готово для кого-то - и все чаще для меня. Мы ловили взгляды друг друга - и между нами мелькали искры.
Ее голос - не стон, не срывающийся ультразвук, не рычание в подушку, не сдержанный полубезумный смех - я впервые услышал лишь на Вечеринке Последних Звонков. Лола решила, что утех со школьной формой и так было слишком много, и устроила формат навроде быстрых свиданий. Полное отсутствие света, любые желания, случайный партнер - чем не старое школьное “темнота друг молодежи”?
О том, что в темной комнате в дальнем конце коридора я оказался именно с Василисой, я догадался не сразу. Я планировал сразу начать слепое раздевание партнерши, едва руки коснутся тела, но девушка обошла меня сзади, прижалась лицом к моей шее, вдохнула и тихо произнесла: “Никогда не понимала, почему ты пользуешься этим парфюмом”.
Я развернулся, прижал ее к себе, провел рукой вдоль спины. Ткань платья неприятно покусывала ладони и, казалось, была везде. Я нащупал пуговку между ключиц, расстегнул одну, вторую и уже был готов впиться губами в кожу под наглухо застегнутым воротничком, избавиться окончательно от глупой одежды, дышать этим телом до самого утра. Но она двумя ладонями подняла мое лицо и погладила - медленно, будто планировала лепить с него точную копию. Пробежала пальцами по щекам, носу, челюсти, почти не задев губ, задержалась на скулах, запустила пальцы в волосы. Эта игра перед прелюдией казалась мне глупой - мы оба знали, зачем мы здесь, и мне не терпелось начать изучать спрятанное в платье тело.
Девушка повела меня за собой - мы налетели на журнальный столик, звякнули бокалы, упала на бок и покатилась бутылка, наконец, мы нашли диван. Она откинулась на его спинку и положила голову мне на плечо - так, что моя рука невольно приобняла ее. Невинно, по-дружески, как будто жена жалуется мне вечером на глупых клиентов и глухого начальника, пробки и хамку-продавщицу. Несмотря на то, что кровь кипела, мне стало любопытно - кто же эта дева с причудами.
Она подняла со стола бутылку, вынула пробку и отхлебнула. Запахло вином и корицей.
“У моей бабушки был виноградник, - сказала она неожиданно севшим голосом. - И я его ненавидела”.
Мы передавали бутылку друг другу, но почти всю ее выпил я. Моя несостоявшаяся партнерша вспоминала детство и запах нагретых листьев, строгое воспитание и ночные побеги в поля. Смеялась, рассказывая о барбосе, охранявшем дом. Помрачнела, упомянув погибшего брата. Это было неуместно и трогательно одновременно, и я подумал, что только с одной девушкой мне было так приятно находиться рядом.
“Василиса?”.
“А я уж думала, не узнаешь”.
Наше время закончилось неожиданно быстро. Я усмехнулся: впервые на посвященных плотским забавам тусовках у меня не было секса. Досада шевельнулась едва заметно - в конце концов, в моем распоряжении был весь интернет и отборная коллекция на жестком диске, а Василиса в объятиях была такая близкая, что даже поцеловать ее казалось слишком неуместным.
Мы вышли в утреннюю холодную морось. Марсель кивнул нам и зажег единственный огонек в эту рань.
“Может, сходим куда-нибудь в субботу? - спросил я, накидывая на продрогшую Василису джинсовку. - Вроде неплохое местечко открылось на Ленина”.
Она коснулась моей щеки и улыбнулась - так счастливо, будто хотела это услышать всю жизнь.
И я подумал, что этот рассвет хочу встретить с ней.

[Notoriginal]

История пятая. Василиса.

Василиса опять сомневалась в себе. Да, тут кроме себя сомневаться не в ком – организатор встречи её обо всем предупреждал, она сама приняла решение, всё такое. Было ли это решение верным? «Соберись», - пнула она себя. Не понравится – встанешь и выйдешь. «Главное, до связывания решиться», – Василиса даже хихикала, выходя из машины. Сегодня под вечеринку сняли трёхэтажный коттедж довольно далеко от города: далеко не везде было оборудовано нужное освещение в нескольких комнатах. Добираться приходилось либо на электричке и двух автобусах, либо на машине, и Василиса взяла такси. Денег было жалко, но лучше так, чем полдня ехать с пересадками, а потом вместо безудержного веселья просто заснуть. В темноте.
- Бррр, – протянула Василиса, выходя из машины. Калитка была закрыта, и она позвонила в домофон, сверкнувший на неё камерой. Обычно Лола, организатор, встречала всех лично, но сегодня тема встречи предполагала таинственность. Участники не должны были видеть друг друга до секса, так что каждый приезжал в определённое время. Возможно, Лола сама собиралась принять участие, а потому тоже не показывалась на глаза. Дверь открылась, Василиса проскользнула вперёд, вспоминая дальнейшие инструкции. На первом этаже она заглянула на кухню и захватила бутылку воды. Ну мало ли. Можно было перекусить, время ещё оставалось, но она не чувствовала голода. Так, на второй этаж, ванная комната третья слева… Василиса переоделась в кокетливый чулочный комбинезон. Ничего сложного, ничего дорогостоящего, никакой особенной подготовки: сегодня всё решалось на месте. Нет, конечно, какие-то обычные меры она приняла, например, не ела ничего тяжелого, чтобы не сбегать потом с извинениями, но в остальном планировался большой сюрприз.
Вася оставила вещи на полке и пошла по коридору, считая двери. Не слишком новый ковёр смешно колол босые ноги, и она старалась сосредоточиться на этих ощущениях и не поддаваться панике. Немного бояться это здорово, да. Ей же обычно нравится.
Василиса открыла нужную комнату и вошла. Второй причиной для выбора столь отдалённого коттеджа были комнаты с двумя входами. Ты не должен был знать, с кем встречаешься сегодня. В тусовке все друг друга знали, многое уже пробовали вместе, а иногда хотелось волнующего чувства новизны. Конечно, состав не был прямо постоянный, но и совсем новых людей в большом количестве на их уютной секс-вечеринке видеть не хотелось. Тогда они вливались в какую-нибудь масштабную пати или делали паузы во встречах. А сегодня вот Лола придумала новую тематику: встреча в темноте с таинственным незнакомцем. Вместе обыскиваете комнату, находите заготовленные сюрпризы и вместе решаете, что с ними делать. Она обещала позвать и новых людей и старых приятелей, которые не являлись, так что Василиса ждала какого-то интересного сюрприза.
Но в комнате её встретила только темнота.
- Эй, - позвала Василиса. Молчание. Она пошла вперёд, осторожно, ощупывая пространство перед собой, чтобы никуда не врезаться. Василиса старательно закрывала глаза, представляя, что вокруг светлее, чем есть на самом деле. Нащупала диван, села. Замерла.
Стоило поискать что-то вокруг, просто чтобы занять мысли. Лола могла оставить и светящиеся в темноте фаллоимитаторы, и новенькие сатисфаеры, обязательно веревочки, ленточки на любой вкус, но Василиса не могла заставить себя встать. Она думала, что ей будет страшно в темноте: много лет она не гасила ночников и экраны компьютера, освещала квартиру бесконечными зелёными огоньками приборов в ночном режиме. Но страшно не было. Когда страшно, сердце то бьётся чуть сильнее, то замирает, и ты иногда не знаешь от восторга или от страха. Страх делает Василису внимательнее, обостряет ощущения. Сейчас такого не было. Что с закрытыми, что с открытыми глазами было одинаково темно. И эта темнота парализовала. Темнота пахла нафталином и мокрым мехом, весила сотню тонн и наваливалась на Васю, беспомощно распластавшуюся на диване. Одну во всём мире. Она всё же закрыла глаза, с ними было легче, и пыталась дышать сквозь эту плотную темноту. «Да ну не настолько же всё плохо было» – растерянно думала Василиса, пытаясь встать. Из темноты вдруг появилась рука – невидимая, но осязаемая – потянула Васю вперёд. «Вот уже галлюцинации?» – успела мелькнуть мысль, но Василиса поняла, что нет. Тёплые руки гладили её по бокам, задерживая кончики пальцев на крупных дырках в комбинезоне. Мягкие губы легко целовали её в шею. Она узнала эту манеру, пальцы, танцующий по её телу, узнала запах, нащупала бугристый шрам на правом плече. Сюрприза не вышло: с Яном они занимались сексом достаточно много раз, чтобы она его с кем-то перепутала. Пожалуй, и к лучшему. Василиса погладила его по плечам, потянула на себя лицо, не сразу попала в губы, но потом всё-таки поцеловала жадно, глубоко. Прижалась всем телом, закинула ногу ему на бедро. Ян откликнулся. Узнал? Укусил за плечо, не сильно, а ровно как ей нравилось, вызывая неровный выдох. Отнял от себя её руки, заводя ей за спину, придержал, когда Василиса пошатнулась. Она почувствовала шёлковый шарф на запястьях, изогнулась, потёрлась о Яна грудью. Он коснулся губами её ключиц. Тут Василиса открыла глаза, чтобы прикинуть, куда лучше падать.
И оказалась в полной темноте. Она хлынула на неё вновь, оглушая и обескураживая. Василиса всхлипнула и замерла. Приятное тепло схлынуло, оставляя её дискомфорт в чуть вывернутых руках, холодный пол и мокрую слюну на шее. Не получая отклика, Ян остановился. Упёрся лбом ей в лоб.
- Эй? – неуверенно позвал он. – Вася?
- Развяжи, - выдавила из себя она.  – Турнепс.
- Да я бы и так… - Ян уже распустил узел. Василиса сделала пару шагов назад и грохнулась на диван, неловко и неуверенно. Он шагнул за ней и сел рядом, уже осторожнее.
- Не хочу со связыванием.
- А чего ты хочешь?
- Честно говоря, - почему-то прошептала Василиса ему на ухо, обнимая так, чтобы ощущать его присутствие в темноте. – Мне не нравится, когда темно.
- Я помню. Вот и удивился, что…
- Совсем не нравится, - повторила она с некоторым напором и почувствовала щекой, как Ян кивает. – И я ничего не хочу.
Они помолчали.
- Мороженого?
- Что?
- Может, ты хочешь мороженого?
Василиса задумалась. Её комбинезон казался ей очень интересным тактильно, но грел как-то не особенно. Шарф на коленях немного грел, но он был узкий и... она не планировала просто сидеть, когда подбирала наряд, знаете ли.
- Нет. Хочу плед, ноги мёрзнут.
Ян встал. Вася слушала, как он ходит по комнате. Врезался во что-то, чертыхнулся. Без Яна под боком стало ещё холоднее. Тьма снова навалилась удушающим полотном, и Васе казалось, что она чувствует отдалённый запах мандариновых корок. Затошнило. Вот как так, от цитруса и тошнит?
- Ян! – позвала Василиса сдавленно. Шаги. Она почувствовала движение воздуха перед собой – Ян подошёл на звук. – Ну его, этот плед. Темно.
- Блин. И не подсветить – мобилки сдали.
Он протянул к ней руку, чуть не попал пальцем в глаз, но смог потрепать по голове. Шорох, чуть слышный скрип, ноги ей окутало что-то тёплое. Василиса поправила ткань так, чтобы закрыть ступни и поняла – рубашка. Ян сел рядом и приобнял её опять. Стало в целом теплее.
- Вообще мне нельзя мороженое, – поделилась Василиса.
- Почему?
- Миндалины удалили в детстве. Теперь если что-то холодное съем или выпью, у меня сразу горло болит.
- Бедненькая. А почему ты коктейли со льдом пьёшь?
Василиса насупилась, но это не имело смысла в темноте, так что она ответила:
- Хочется. Всё хорошее в жизни холодно ко мне.
Ян рассмеялся, но похлопал её сочувственно по плечу. На контрасте с воздухом его ладонь показалась ей горячей. Вася устроилась поудобнее, прижимаясь всем телом. Они помолчали немного.
- Пахнет хлоркой, – вдруг заметил Ян.
 - Раздражает?
- Да нет, бодрит. Как будто в бассейн сейчас пойду. Я же плаванием занимаюсь…
Ян рассказал о том, как участвовал в соревнованиях. Вася призналась, что плавать не умеет вовсе, только лежать на воде. Он пересказывал ей советы тренера для начинающих, а она обещала запомнить и обязательно попробовать. Потом спрашивала… «Наверное, можно было просто нащупать выход из комнаты, спуститься вниз и нормально одеться», – подумала Василиса, когда очень слабо и приглушённо включился свет, сигнализируя, что время встречи прошло. Она отдала рубашку Яну и встала, пытаясь сориентироваться.
- Спасибо.
- Да обращайся.
Свет постепенно становился ярче, и они смогли разойтись, не врезаясь в мебель. На этаже было пусто, видимо, время встреч чуть разнесли на случай, если кто-то предпочитает побыть один. Василиса забрала свои вещи с полки в коридоре, приняла душ, потому что после костюмы оставалось лёгкое чувство липкости и влезла обратно в джинсы и рубашку. Она спускалась, думая о том, хочет ли задержаться. Обычно дом арендовали как минимум на сутки, так что можно было остаться до завтра. Поиграть в бильярд, попеть караоке, а, может, Дэн привёз чего-нибудь забавного, или у Моны есть новые игрушки с собой. Тьма осталась в той комнате, так что Василиса чувствовала себя снова живой, бодрой и готовой к приключениям. Мешало только лёгкое чувство неловкости, будто она сделала что-то неприличное. Хотя вроде бы даже наоборот?
С кухни слышались голоса, кажется, готовили мясо в горшочке и спорили, какие овощи положено в них класть. Тянуло влажностью с лёгким оттенком плесени и снова хлорки – кто-то открыл коридор к бассейну в подвале. По дому разносилось предчувствие начинающейся вечеринки. В большой гостиной уже сидел Ян, катая между ладонями закрытую бутылку Corona. Василиса встала в дверях, он повернулся на движение. Улыбнулся ей. Вдруг стало ужасно неловко.
- Я поеду, - вдруг вырвалось у неё.
- Уже?
- Да как-то... - Василиса повела плечом. Не закончив фразу, она почему-то торопливо вышла на улицу. Там уже вечерело и становилось прохладнее. Василиса поёжилась. Дверь коттеджа за её спиной открылась опять.
- Может, сходим куда-нибудь в субботу? - спросил Ян. На плечи Василисы вдруг опустилась джинсовая куртка. Слишком большая и прохладная на ощупь, но зато окутанная отголосками знакомого запаха. Ян продолжил:
 - Вроде неплохое местечко открылось на Ленина?
Василиса какое-то время искоса разглядывая Яна. Он смотрел в сторону, но улыбался.
- Поехали, – решилась она.

[Notoriginal]

История шестая. Петр.

Любимая,

Ты, наверное, была удивлена, получив это письмо. Не знаю, где буду в это время – на работе ли, а может, я сейчас в соседней комнате играю с сыном. В любом случае, пожалуйста, не ищи меня. В последнее время попытки поговорить заканчиваются упрёками и ссорами, и я не знаю, как это преодолеть, кроме как обратиться к бумаге.
Я мог бы написать в мессенджер, но это слишком обыденно, и к тому же скучно. В нашем случае требуется иное. Сейчас я представляю себя первопроходцем, после тяжелого перехода раскупорившим чернильницу, и чиркающим пером по разложенной на коленях грубой бумаге, надеясь отправить весточку жене на большую землю. Ведь именно так я себя и чувствую – первопроходцем, ступившим на неизвестную территорию, чающим преодолеть бурную стихию и превратности судьбы.
Но вернёмся к сути. Когда я тебя впервые увидел, я сразу заметил твою уверенную осанку. Ты легко скользила по горнолыжному склону, петляя, и я не мог отвести взгляд. Как я узнал позже, ты крепко держалась на катамаране, не чуралась синего прижима1, и тебя не смущали оставленные веслом синяки на бёдрах. Как я был счастлив тогда.
Само собой, и нашего малыша, когда он появится, мы собирались приобщить к нашему образу жизни. Мечтали, что его первый день рождения отметим в Праге, а на второй возьмём в лес и научим складывать костёр. На третий я бы сколотил плот и навесил пиратский флаг, и мы отправились бы вместе с сыном вниз по реке…
Сейчас Валерке полтора года, а наши мечты так и не осуществились. Прошлый отпуск я провёл, сажая яблони на даче твоей мамы. Это временные трудности, - думал я. Тебе тоже нелегко. Сыну было всего полгода. Я почти не общался с друзьями, стал бывать чаще на работе и дома, чем где-либо ещё. Но этот период должен был когда-нибудь закончиться.
Зимой мы не поехали в Прагу, и любые разговоры о поездках ты не поддерживала. В апреле, когда мы всё же выбрались на природу с палатками, ты не отходила от сына, контролируя каждый его шаг. Ты не доверила его нашим друзьям, предложившим нам побыть вдвоём, не позволяла Валерке бегать вволю, ругала за испачканные травой штаны. Все разговоры ты сводила к сыну. Я вспылил тогда.
Я понял, что всё это время приносил жертвы только я. Тебя же всё устраивало. Будто ты сняла маску и отбросила за ненадобностью, став другим человеком – или тем, кем всегда была? Я чувствую себя обманутым и преданным. Наши мечты, договорённости стали пустым звуком? Я не узнаю тебя. Но я ведь помню тебя-настоящую, и не могу понять, что произошло?
Может, всё не так просто, но я вижу, что наша лодка плывёт не туда. Валерка не должен вырасти залюбленным маменькиным сыном. Ему нужно развиваться, познавать мир – как и нам. И ему нужны сильные, самодостаточные родители, а не те, что живут им одним, не давая вдохнуть полной грудью. Это моя точка зрения.

С надеждой на ответное письмо,
Твой Пётр.

1 - Прижим - нагон воды на отвесный берег на повороте реки под действием сил инерции потока. (опасное место для проплывающих). А "синий" прижим - это когда туристы-водники бухают.