Текстовушка №124 Просто Мыло.

[ло]

Итак, дорогие графоманы. Понимаю, что нам всем хотелось бы убежать от реальности в следующей игре, но реальность неумолима, как и коммунальные счета.



 Как и вся жизнь в условиях импортозамещения: хотите мохито? Из зеленого есть крапива, из цитрусовых - лук, а ром мы заменим спиртом и подкрасим чаем. Отлично, ммм.

В эти трудные дни непросто даже сотрудникам канала "Культура": они озадачены приказом полученным сверху, и теперь им предстоит снять Самый Успешный Сериал, призванный отвлечь домохозяек от просмотра вредных новостей, повысить рождаемость, и всё такое прочее. Ввиду недостатка кадров и средств реализация проекта была предоставлена малоизвестной компании " Ло&Кагу энтерпрайз", созданной пару недель назад во время задушевного разговора, и для которой жизненно важно оправдать возложенные на нее надежды.

В свою очередь, мы, новоявленные сценаристы, просим помощи у вас. Безвоздмездно. Ваши ники и фамилии будут бязательно упомянуты в титрах после рекламы.

[ло]

Итак, для успешной игры нам нужно как минимум 8 игроков. Если будет больше... поверьте, всем найдётся применение!
Наводки планируем разослать до 30 апреля. Тексты, надеемся получить к 15 мая.
Кто с нами?
Будет весело. Максимум киношных штампов и пародии, минимум здравого смысла, если паззл не будет сходиться - подправим напильником.

[Шебуршунчик]

Я буду)

[[Begotten]]

Приветики.

[ло]

Приветствую, первые ласточки!

[СансетСаспарилла]

И я буду)

[Stelvia]

Тут

[Дракоша]

Тут

[ло]

Пятеро!!!
(Радостно прыгает)

[Green Boar]

Меня возьмите

[ло]

Ок, отлично!

[ло]

Ну что. Группы созданы, наводки разосланы.

Мотор, камера... МЫЛО!

[ло]

А может кто-то напишет свой текст и захочет написать ещё?  

[1313]

Я вообще ни в зуб ногой в тестовушках и нуб, но дайте мне кого-нибудь второстепенного.

[ло]

А мы решили догнать момент и выложить картинки. И вот что у нас есть:

Поисковый текст



Универотекст



Богатстватекст



Успехотекст


Победителя по жизни текст



Гламурный текст



Выпивкатекст



Не в свое дело лезущий текст



Не обошлось и без криминального текста



Грустный текст


Больших надежды текст

[ло]

И ещё немного:

Ботанотекст



Бизнес леди текст



И самый-самый: завязкатекст!

[ло]

И последний...

Богачкатекст

[ло]

[ло]

1 - Няня

Нине Ивановне Табуреткиной шестидесяти одного года отроду не спалось. Она вертела, то переворачивая подушку более прохладной стороной вверх, то высовывала ноги из под немного покалывающего байкового одеяла, то полностью закрывалась им, оставляя непокрытой только голову. Сон никак не шел. Как только темная тяжесть дремоты медленно и неуверенно отяжеляла веки и голову, в сознании мельком проскальзывало то одно, то другое воспоминание.
  Вот она подходит к своей двери и слышит из квартиры характерные крики. Она помнит свое негодование так четко, будто это было буквально вчера. И помнит, как она ворвалась в квартиру и не снимая обуви бросилась на звуки из кухни. Ее такая юная, едва достигшая совершеннолетия дочь, лежит распластавшись грудью на столе, сзади ее сношает огромный волосатый чернявый мужик, скорее ровесник самой Нины Ивановны, чем ее маленькой Дуни. Помнит, как стол стучал об стену, и в голову пришла совершенно нелепая мысль, что она только-только наконец поклеила новые обои, а тут такое. Помнит, как плакала дочь, размазывая сопли и рассказывая, как они с Арамом любят друг друга и, что он собирается на ней жениться, а ее огромный любовник суетливо натягивал на себя одежду. Потом он исчез. Тут-то и оказалось, что жениться Арам не хочет, да и не может, потому что уже женат. И “там” у них с женой пятеро детей. И вообще, он давно уехал на родину. А через некоторое время Дуня стала полнеть. Даже будучи опытной акушеркой, Нина Ивановна не сразу могла принять мысль, что ее дочь банально залетела. Дочь тогда неделю ревела и не ела ничего. Но как-то справились, доходили беременность.
   Нина Ивановна перевернулась на другой бок. За окном на улице фонарь светил прямо в окно. Благодаря нему деревья бросали на стены комнаты тени, похожие на узловатые длинные пальцы. Женщина зажмурилась.
   Роды у дочери она принимать не хотела. Хотя справилась бы, конечно. Но и дочь была категорически против, да и сама решила, что это несколько не соответствует этике. Но была на стреме. И в то же время принимала роды у другой женщины. Холеная загорелая блондинка с длиннющими пунцовыми ногтями. Такой попробуй сказать, что не положен маникюр роженицам. Ксения, она же мадам Каракозян, капризничала, скандалила, гоняла санитарок и докторов. Да и самой Нине Ивановне уже приходилось и пол в ее палате перемывать, и бесчисленные вазы с цветами переставлять. Муж Ксении - владелец местного рынка и помощник народного депутата Карен Каракозян - для жены все старался сделать по первому разряду: и платная палата, и отдельный договор с врачом, и еду ей привозили из ресторана, а не из роддомовской столовой. Вот на ее-то родах и ассистировала Нина Ивановна, пока ее Дуню везли на экстренное кесарево. Не справлялась сама несчастная бедная девочка. А Ксения-то! Казалось бы, избалованная изнеженная девица, а родила за две потуги. Видимо, в форме себя держала да спортом занималась. Богатые-то могут себе такое позволить.
  Снова стало душно, и Нина Ивановна сбросила с себя одеяло. Вытянулась ровно, руки вдоль тела. В темноте она рассматривала тени от деревьев, зловеще скользящие по потолку и стенам.
  Дуня сразу отказалась даже смотреть на малышку. У нее родилась чудесная совершенно здоровая девочка. Уже с мелкими черными кудряшками на голове и черными глазами. Нина Ивановна хотела принести ребенка дочери, но так только отвернулась к стене на все просьбы. Она и до родов, когда поняла, что сроки для аборта вышли, сразу сказала, что будет отказываться от ребенка. У Нины Ивановны сердце кровью обливалось от таких разговоров. Не понять ей было, как можно родную кровиночку вот так бросить. Все надеялась, что как родит Дуня, так сразу почувствует счастье материнства, сразу полюбит маленькое создание. Не получилось, не полюбила и не передумала. Только сказала, что Марфой назвать решила. А Нина Ивановна стояла около кювеза со спящей малюткой и думала о том, какая жизнь ее ждет. Она сама-то еле Дуню на ноги подняла. Пахала и акушеркой, и санитаркой, и по выходным еще вечерами полы мыла в магазине. А все одно - не могла покупать ни вещей по последней моде, ни дорогих путевок по курортам. А сейчас, когда у самой сил уже таких нет, когда Дуня еще институт не окончила, как они ребенка вытянут? Может, и права Дуня не веря, что господь лужайку ниспошлет.
  Нина Ивановна снова глубоко вздохнула и закрыла глаза, пытаясь не смотреть, как тени медленно кружат вокруг, тянут к ней крючковатые руки.
  Помнит, как стояла, смотрела на внучку и слезы сами катились по щекам. И как в соседнем кювезе квакающе захныкала дочка Ксении Анжелика. Пальцы, снимающие бирки помнит. И как еле надела их обратно. Никто не поймет - одежки еще больничные и дочку свою мадам Каракозян не видела после родов. Даже не кормила ни разу - грудь бережет, хотя всем утверждает, что молока нет. А так, девочки обе темноглазые, темноволосые. Как близняшки.
  Опять холодно. Дрожа Нина Ивановна накрылась одеялом с головой и зажмурилась.
Буквально через несколько месяцев после родов она узнала, что мадам Каракозян ищет няню для своей дочери. По деньгам выходило чуть меньше, чем акушеркой, зато возможность видеть внучку и принимать хоть какое-то участие в ее жизни. Нина Ивановна уволилась и пошла работать в семью этих нуворишей. С проживанием. Она можно сказать жила в одной комнатке с маленькой Анжеликой: вставала к ней ночью, кормила ее по часам, качала и пела ей колыбельные. Сама Ксения обычно забегала где-то посреди дня, быстро целовала малышку в макушку, делала несколько фотографий и убегала по своим делам, оставляя за собой стойкий запах тяжелых сладких духов. Первый шаг девочки увидела именно Нина Ивановна. К шести годам девочка Анжелика вполне быстро для своего возраста читала, писала хоть и неровными, но старательно-выведенными и печатными, и письменными буквами, складывала и вычитала числа до ста, знала много стихов и сказок. И была привязана к своей няне больше, чем к родной матери. Наверно, потому Нину Ивановну и уволили. Ксения и так периодически закатывала истерики, что с ее дочерью то неправильно занимаются, то дочь не хочет идти гулять, устав от недавней прогулки с няней, то обнимает не так нежно и без должного энтузиазма. Не так, как хотелось бы мадам Каракозян. Видеться няне с девочкой запретили.
  Нина Ивановна еще сильнее сжимается в комок под одеялом и обнимает подушку.
 Она вспомнила, как вернулась в квартиру после шестилетнего отсутствия. Они созванивались с Дуней, но так обычно быстро сворачивала разговор, уверяя, что у нее все в порядке, просто очень мало времени. В родном дворе поредевший ряд соседок на скамейке ворчливо и недовольно сказал что-то неразборчиво-издевательское. Хотя Нина Ивановна всегда была с ними вежлива и дружелюбна. В подъезде непривычно пахло затхлостью и мочой. Она не сразу нашла свою квартиру, просто проходя мимо незнакомой фанерной двери, обильно усеянной надписями и схематичными изображениями половых органов. Из квартиры доносились крики и звон стекла. Проходя по ставшими незнакомыми коридору, кухне, комнатам, Нина Ивановна едва сдерживала тошноту. Кажется, за время ее отсутствия здесь ни разу не мыли пол и не убирались за собой. Ее дочь нашлась в одном из углов на грязном матраце, накрытая каким-то драным, промасленным пальто. Нина Ивановна помнит, что ей пришлось вызвать милицию, чтобы выгнать Дуниных собутыльников. И клининг, чтобы хоть как-то отмыть квартиру. И врача с капельницей для дочери. Нина Ивановна потом часто думала, что  поступок Дуни по отношению к собственному новорожденному ребенку все-таки не прошел для нее даром.
  Женщине опять стало жарко. Она вытерла лоб от испарины и высунула из под одеяла одну ногу, свесив ее с кровати.
  Благодаря старым связям она смогла узнать, в какой детский дом отправили Марфу. Нина Ивановна часто думала, что Бог наказал ее за подмену пьянством дочери, и решила хоть как-то искупить свою вину, устроившись в тот же детдом, где и находилась девочка. В свои шесть лет она очень красивая - с темными, зеленоватыми глазами как у Ксении и длинными блестящими черными локонами. Но другие девочки, видимо даже будучи маленькими чувствовали в ней соперницу, и не слишком дружили. А мальчики если и хотели брать в свои игры, то только чтобы облапать невинного ребенка. Единственным другом Марфы был мальчик Лева. Очень умный, но странный мальчик. Он пересказывал подружке все прочитанные книги и страстно любит математику. Нина Ивановна стала вторым другом девочки. Несмотря на частые выговоры начальства, Марфе она позволяла гораздо больше, чем другим детям, часто дарила подарки, всячески опекала и старалась даже в столовой дать лучшие куски. Дети чувствовали разницу отношений и это не придавало Марфе популярности. Девочка выросла слабой, изнеженной и наивной. И не слишком социализированной.
 А потом Дуня познакомила мать с Семеном. Она все-таки бросила пить, взялась на ум, устроилась в магазин “Пятерочка” и там даже дослужилась до старшего администратора. Нельзя сказать, что отношения матери и дочери стали более душевными, но они часто созванивались просто поболтать. В какой-то момент Дуня обрадовала, что она беременна, Семен сделал ей предложение и они собираются забрать Марфу из детского дома. И хоть девочке уже десять лет, Нина Ивановна была уверена, что она быстро привяжется к матери. Да и она, бабушка, больше сможет не таиться и купать бедного ребенка в своей безграничной любви.
  По карнизу за окном забарабанил дождь. Нина Ивановна зябко поежилась, перевернулась на бок и снова укуталась в одеяло.
 Свою дочь она не видела уже восемь лет. Дуне оставалось две недели до родов, как она вдруг пришла к матери с бутылкой, поплакала на кухне и ушла, невзирая на все протесты. Семен не знал как вразумить невесту, впавшую внезапно в запой. Даже в роддом ее привезли на скорой с улицы, где она спала на скамейке в парке и там же начала рожать. Семен тогда ее еле нашел, забрал новорожденного ребенка и исчез из их жизни. О бедной Марфе тогда и не вспоминали. Дуня после роддома тоже куда-то исчезла. Нина Ивановна и врачей опрашивала, и в милицию ходила. Да только никто не знал, что с Дуней. Вроде и мертвой не находили, но и живой не видели.
  Нина Ивановна тяжело вздохнула, перевернулась на другой бок и накрылась одеялом с головой и закрыла отяжелевшие веки.
  Марфа недавно выпустилась из детского дома и решила поступать в институт в областном центре. Что с Анжеликой женщина не знала. Она осталась совсем одна и не знала, что делать.
  Она подложила ладонь под щеку и зевнула. Сквозь наползающую дремоту подумалось, что надо все-таки еще попытаться найти дочь.

[ло]

2 - Евдокия

Перешагнув серо-коричневую кашицу у бордюра, Евдокия села в ржавеющий икарус, ехавший в сторону медучилища. Сквозь прохудившиеся резинки дверей тянуло ноябрьским холодом, что не добавляло девушке оптимизма. "Математичка докопается со своей геометрией дебильной, ещё и первой парой". Нелюбовь Дуни к утренним интеллектуальным упражнениям была легко объяснима: вчера она ходила на ужин с продолжением с Костей, сыном местного нувориша. Тем временем автобус проезжал станцию метро, и из палатки запахло курицей гриль. "Рябчик вчера ништяк был, — подумала Дуня, а кэш зажлобил". Костян был действительно более прижимистым, чем его кореш по кличке Горби. Тот имел страсть картинно разбрасывать вашингтонов и линкольнов, видимо, надеясь, что это отвлечёт окружающих от огромного фиолетового родимого пятна на лице. "Жаль, что папаша сплавил его в Женеву учиться экономике — могло бы получиться чего", — посетовала Дунька. Тем временем автобус подъехал к училищу. Евдокию ждали скучные непонятные занятия, сварливые педагоги и жвачка, наклеенная под изрисованными партами.

***

Арам подъехал к училищу на чёрной ослепительно блестящей БМВ, и вокруг распространился запах бензина. Дуня, одетая в короткое летящее платье, вскоре вышла из обшарпанных дверей и надвинула солнечные очки с чёлки на глаза. Мимо её ног пролетели спутавшиеся "парашюты" одуванчика и прилипли к плевку на асфальте. Её совершенно не заботила последняя пересдача по неорге, запланированная деканатом на осень — к её услугам был владелец, хоть и не заводов-газет-пароходов, но дюжины торговых точек на рынке. Сев на мягкое пружинящее сиденье, Дуня достала их бардачка пачку и закурила. На коврик вывалился смятый фантик от конфеты с надписями на немецком.
— Зай, я такие серёжки видела отпадные, а к ним ещё кулончик можно.
— Все сокровища мира бессильны умножить твою красоту, ибо нет числа, превосходящего бесконечность.
Советский физмат кружок лез из Арама в совершенно случайные и неподходящие моменты времени. Арам похоронил мечту стать математиком, чётко понимая, что наука и высшая школа — очень простой способ не вписаться в рынок, однако ностальгические воспоминания прорывались в нём наружу, раздражая Евдокию, которая считала, что он просто выпендривается на её фоне. Она нахмурилась.
— Поужинаем — и за брильянтами! — успокоил её Арам, только на кладбище заедем: ритуальщики мне долг должны вернуть. Я быстро!
Арам оставил машину около въезда на кладбище, оставив Евдокию внутри. Вскоре к деревянному шлагбауму подъехала грузовая газель с мраморным ангелом в человеческий рост, державшему в руках гранитную плиту с надписью "Константину от семьи".

***

Сентябрьский дождь пузырил лужи, в которых пытались утонуть опадающие листья. Людмила Гоноратовна, прозванная студентами Триппером, с молчаливого согласия остальной комиссии завалила студентку Табуреткину. Эта вздорная старая дева от зависти к моей молодости, красоте и богатому жениху, подумала Дуня. Именно к нему она и направлялась: её беспокоил его вечно ставший занятым телефон. В это время суток он обычно находился или на рынке, или продавцы его точек могли сказать точнее. Однако дойдя до павильона, Дуня ужаснулась его пустоте и приметила новую трещину на стекле. Незнакомый мужик с чёрными усами в кепке откручивал табличку "ПБЮОЛ Аветисян Арам Геворгович".
— Арам? Так домой в Гюмри уехал, — вкрадчиво сказал усатый незнакомец, — не, телефон-адрес не знаю. А что такая красавица и одна? Хочешь, кофе выпьем? Меня Карен зовут.

***

— И за что матери твоей такая напасть? Она ж света белого не видит, всё на работе, чтобы тебя, дуру, накормить-одеть-обуть, — причитала гинеколог Эгида Михайловна, коллега Дуниной матери, — одни гульки на уме! Таким дурам, между прочим, антиВИЧ-активисты презервативы выдают бес-плат-но! Хорошо, заразу никакую не принесла, ребёночка здорового родишь? Что? А раньше надо было, теперь у тебя одна дорога — в роддом.

***

— Пока не разулась, мусор выброси, — сказала Дунина мать, протягивая ей ведро, — а я пока картошечки пожарю на ужин.
За ужином Евдокия уныло ковырялась в тарелке.
— Эгида мне всё рассказала. Да не переживай так, я тебя одна вырастила, и ты своего ребёнка вырастишь.
Дуню это вовсе не воодушевило. Она очень хорошо помнила штопаную одежду, доставшуюся от детей маминых коллег, бесконечную вереницу бабок-соседок, которые обязательно были глухими или плохо пахли, уроки на кухне, учителей, которые стыдили за вопросы на уроке, но разжёвывали всё на платных дополнительных занятиях… Нет, она не будет участвовать в повторении своей судьбы для будущего ребёнка.

***

Прошёл месяц после рождения Дуниной дочери, Дуня сидела в пустой квартире. Дочь, которую медсестра на своё усмотрение записала Марфой (Дуне было всё равно), отправилась в дом малютки, а мать устроилась няней с проживанием к этим, как их… Дуня не помнила и не хотела запоминать, как зовут тех богатеев с трёхэтажным особняком. Она и имя их дочери запомнила против своей воли, да только ту буржуинка родила в один день с Евдокией, а потом и мать прожужжала маленькой Анжеликой все уши. Пустота открывала перед Дуней новые возможности: например, замутить с разведённым соседом Степаном – он работал в автосервисе и имел хоть и не слишком большой, но стабильный доход. Её не смущали ни его жёлтые с чёрными пятнами пальцы, ни звон пакета бутылок каждый субботний полдень из его квартиры.

***

Анжелика доросла до школы, ей наняли англичанку-гувернантку, настояющую Мэри Поппинс, и мать вернулась домой. Когда она открыла дверь, в нос ей ударил запах затхлости, перегара и листьев смородины. В коридоре валялся ничком не очень свежий труп тощего мужчины, и женщина осторожно потрогала его носком туфли. «Труп» полузарычал-полузамычал и на четвереньках поскакал к выходу. Из комнаты Дуни, пошатываясь, вышел Степан в растянутых линялых семейниках и дырявой футболки и спросил:
— А Васян где?
— Ушёл, и тебе пора!
Степан толкнул фактическую тёщу, она отпрянула, и, плюнув и пробормотав ругательства, удалилась из квартиры.

***

Дуня сидела у телефонного аппарата, сжимая пожелтевшую трубку, из которой доносились короткие гудки. Она закончила говорить с матерью, теперь медсестрой детдома, про юных воспитанников. Особенно новую медсестру полюбила шестилетняя черноглазая Марфа. «Марфа, — подумала Дуня, — как мою дочь в роддоме назвали… А вдруг?» Дуня окинула взглядом комнату, взяла мусорное ведро и стала собирать бутылки и другой мусор, валяющийся в ней.

***

Евдокия праздновала своё назначение администратором «Пятёрочки» в кафе «Стог сена». Она прошла непростой путь от мерчандайзера, но в нём она была не одна: её поддерживали коллеги, а потом и любимый мужчина Семен. Она пригласила их отпраздновать свои успехи селдереевым смузи и салатом «пряная рукола». И прямо на этом празднике Семен достал кольцо и сделал её предложение! Дуня была на седьмом небе от счастья!

***

Будущие супруги нередко ездили в детдом, где росла Марфа и подолгу гуляли и беседовали с девочкой, хотя Дуня ждала малыша. Маленькая воспитанница быстро стала им доверять, и даже просила Дуню делать красивые причёски! Но что-то невыразимое и сложно уловимое тревожило женщину. Однажды, причёсывая Марфу, она незаметно вытащила из расчёски её волосы и положила в контейнер.

***

Дуня вышла из лаборатории генетики, растерянно смотря на бланк результатов теста на родительство. Невозможность родства в пяти локусах и 100% отрицательный результат.
— Где моя Марфа?! — громом прогремела мысль в голове Дуни, — что с ней произошло?
В голове жужжало, в груди сжималось. Чтобы прекратить навязчивые мысли, Дуня купила бутылку водки и села пить её прямо на ступеньках магазина.

***

Семен снимал со столбов объявления о пропаже Дуни, пытаясь заглотить глазами проступающие слёзы. Неделя поисков, множество поднятых волонтёров, и ради чего? Они-то выдохнут: найдена, жива, а что с ним? Ему предпочли компанию бомжей в отключённой трансформаторной будке, вдобавок, теперь об этом знает пара сотен человек. Что дальше? Один раз она сорвалась, а потом? А ребёнок?

***

— Смотри, Матвеевна, — Табуретка пошла, помнишь, жила тут шалава, за две недели до родов пропала и шелупалась с бомжами, так муж её ребёнка взял да и ушёл. Так она до сих пор не просохла, а уже, почитай, лет пять…
— Да какой, там, восемь, Петровна! И кобели её вечно синие, ошиваются тут…
— А видела, показывали в городских новостях, тройня родилась? Детей показали, а мать нет! Так это её рук дело! Хм, не совсем рук, ну ладно…
— Ээх, пропащая! А где ж они?
— Так оставила, не нужны они ей.

[ло]

3 - Карен

— А помнишь — кооператив "Нежность"? Ох, Никитос, молодые мы были, непуганые. Помнишь, как два вагона с алюминием в Уфе отцепили? На их место пустые поставили. Ты еще ржал, зачем таджикам алюминий, обойдутся. И два года потом этот алюминий продать не могли, бизнесмены хреновы. Сменяли на три килограмма кокаина и сами же уконтрапупили. Как не сторчались, в уме не держу. Тогда-то я со своей благоверной и познакомился. Это сейчас у нее корма с тумбочку, а тогда была — то ли девочка, то ли видение. Веришь, нет, отвел ее в кафе-мороженое "Север"... Ну да, то самое, где потом камышинских положили. Отвел и думаю — держись, Каренчик, для тебя ли эта роза цветет. По трезвяку не подкатил бы. Ее папа уже тогда всему району Папа был.

— А помнишь, как в бэху въехали? Там такие серьезные пассажиры с тревожными рылами, разговоры нездоровые начались — поехали туда-сюда, прикопаем. Мы молодые, на кураже... Да-да, и ты на них — кааак прыгнешь! Потом турбаза "Волна", три дня гудели, спалили домик. Что, домик — это уже не с тобой? Точняк, ты тогда первый раз присел. Не первый? Говоришь, первый по детству было? По глупости, ясен хрен. Ларек обнесли? Что ж вы там взяли, доходяги? Презики и пачку сникерсов? Вот уж и вправду дебила кусок.

Я тогда с манекенщицей крутил. Ноги от сисек, в постели такое вытворяла — что твой вертолет. Обозлился на свою благоверную, что понесла. Все, думаю, Каренчик, кончилась жизнь твоя пацанская, будешь теперь окольцованный. Папа — опять же. А я ведь тогда только жить начинал, крылья расправил, завод "Электрод" под себя подмял. Слушь, там такая схема интересная была. Ладно, о делах потом. Свадьбу не помню. Говорят, вел себя как свинья. Охотно верю. Пей, Никитка, один раз живем.
Веришь, нет, все изменилось, как дочу увидел, на руки взял. Эти пальчики, волосики... Кариночка. А глаза — будто все-все про меня знает. Я другим человеком враз стал. Манекенщицу послал сразу. Она что-то выкобенивалась, угрожала каким-то братом-бандитом, хрен ли с горы он взялся. С тех пор я — приличный семьянин. У кого хошь спроси. Ну а если какую цыпу за жопу когда взял — так это ерунда, не считается.

— А помнишь — пескобазу? Ох, сколько с ней всего связано было. Случится жмур какой — отвезешь, аккуратно все оформишь. Это уж потом я для таких дел ЧОП "Добрыня" завел. Ребята были как на подбор, перворазрядники по стрельбе и на всю голову отбитые. Все полегли, когда камышинские вконец оборзели. Я им каждому поставил памятник в полный рост. Кладбищенских дел мастера из Саратова припер, лучшего на страну! Говорил я тебе, этих камышинских сразу надо было прояснить. А ты — да нет, сначала пензенскими займемся. Что, это опять не с тобой было? Ты опять сидел?

— Ох, Никитка-Микитка, и помотала нас жизнь. Меня помотала, а ты все больше отсиживался! Ну-ну, не обижайся, выпей лучше. Мне ж никого, кроме Карины, не надо было. Одна доча, поверь, — уже за гланды. Вон она какая вымахала — парни табунами ходят. Один особенно, патлатый, то ли эмо, то ли эму. Вот теперь я Папу хорошо понимаю. Как он не пристрелил меня двадцать лет назад. Широкой души человек! За него и выпьем.

Я ж благоверной второго ребенка из принципа заделал. Чтоб свое место знала. А то взяла моду — носом крутить. Таблетки какие-то пьет за спиной моей, противозачаточные. Тьфу, мерзость. Раз поехал на пескобазу, не по жмуриным делам, просто — развеяться. А там уж и нет никакой пескобазы. Все с землей сровняли и торговый центр отгрохали. Вот так и жизнь наша: не успеешь оглянуться — смена декораций. Поэтому я благоверной сказал — рожай давай. После нас что останется? Они — дети. Анжелика вообще на меня непохожая вышла. Без фамильного армянского шнобеля. Да ты зубы-то не скаль! Моя кровь, моя! Я проверял. Не может такого быть, чтобы Каренчику жена рога наставила.
— Эх, Никитос, просидел ты все. Жизнь нынче не то, что прежде. Веришь, нет, я коврами занимаюсь. Потому что народ чего хочет? Стабильности хочет и красоты. Чтобы — ковер под ногами и на стене, чтобы красиво и душа пела. И знать, что и завтра — тоже петь будет. Вот что важно. А еще важно — что детям твоим это достанется. А в ковер теперь кого замотать и в лес свезти — такого больше ни-ни. Подходы поменялись, понимаешь, методы. На тонированной бэхе уже не подъедешь. Я теперь депутат, да. Ты рот-то прикрой и выпей лучше. Общественное движение "Здравый смысл" — не слышал еще, нет? Мои ребята. Чем занимаемся? Ну этими, делами общественными... старушек там через дорогу перевести, собачку отыскать. Денег на них прорва уходит.

— Это что? Подарочек мне? Спасибо, брат, уважил. Веришь, нет, сто лет такую штуку в руках не держал. Старею. Не надо, не извиняйся за качество. Уж мы-то с тобой всякое качество употребляли, как-то и распополамленный с зубным порошком хряпнули. Как только не ослепли. Бежать тебе пора? Ну бывай, спасибо, что зашел. И я пойду, засиделись мы с тобой, а там — гости ждут, родня, Кариночке восемнадцать стукнуло. Видал, какая красотка выросла? Вся в меня!
А помнишь, как мы с тобой на спор пивной ларек с места на место перенесли? Сходили за портвейном два баклана…

[ло]

4 - Карина

- Карина Кареновна, это на подпись.
Я подняла голову. Секретарша боязливо мялась у двери, теребя дрожащими руками папку с бумагами. Какой-то невнятный балахон. Издевательски деревенская черная коса и то ли зеленые то ли карие глаза навыкате, как у коровушки. Ну зато у нее очень подходящее имечко.
- Давайте, Марфа.
Блин, кто в 21 веке мог назвать ребенка Марфой? Из какой деревни вылезла эта, навязанная мне моим бывшим деканом чучелка? Может интереса ради спросить у кадровички? Да, ладно.
- Марфа, что с отчетом за прошлый март? Вы нашли? До Стефаненко дозвонились? И что, черт побери, с завтрашней встречей с Апексом?
- Отчет в папке, Карина Кареновна. Стефаненко будет через час. Апекс встречу подтвердили, все документы я распечатала.
- К их визиту все готово?
- Готово, Карина Кареновна.
- Тогда можете идти, - сказала я, углубляясь в бумаги.
Секретаршу как ветром сдуло. Это мне в ней нравилось. Появлялась незаметно, удалялась неслышно. Когда у начальства к вечеру уже гудит голова, способность секретаря быть незаметным — это бесценно. И потом, она была на редкость не глупа и исполнительна. Так что мое изначальное намерение тихо уволить ее через пару месяцев как-то незаметно сошло на нет.  А иногда я даже задумывалась, чтобы предложить ей место Анны, основного секретаря, которая порой немало меня бесила.  Если бы еще не этот коровий взгляд.

Возня с бумагами заняла немало времени. Когда я закончила, часы показывали девять вечера.
Я со вздохом откинулась в кресле. Надо будет сказать Марфе, чтобы вызвала электрика, пусть сделает освещение поярче. Давая отдых глазам, я посмотрела на стол. Куча бумаг, помпезный с золотом письменный набор, подаренный год назад сотрудниками на 25-летие, фотография семьи. А как иначе продемонстрировать надежность себя и своей фирмы? Были бы муж и дети, поставила бы их снимок. А так, солнце, вдалеке виднеется море, в центре фото присевшая на корточки мама, прижимающая к себе семилетнюю Лику, а чуть в стороне папа, положивший руки на плечи пятнадцатилетней мне. Ну вот такая у нас была семья, с виду дружная, крепкая, всем на зависть, но на самом деле четко поделенная пополам.  Папа учил меня ездить на велосипеде, мама заплетала Анжелике хвостики и часами выбирала заколочки для своей малышки. Папа растил из меня бойца, а мама из Лики принцессу. Я усмехнулась. Ну что растили, то и выросло. Поэтому у меня в 26 своя фирма по ремонту квартир, а у Лики неудовлетворенные амбиции и Эдичка в роли любви всей жизни. Ладно, пора домой, хоть и неохота. Можно, конечно, поехать посидеть где-нибудь в ресторане, но я устала. Буду надеяться, что мама и Лика как обычно вечерничают, чаевничают и  секретничают. Значит, можно быстро перекусить и смыться к себе. Или вообще разбежались, Лика на свидание к Эдичке, а мама, например, в театр.

В мечтах о тихом вечере я доехала до дома. Втиснула свою малышку между двумя черными джипами. Теперь мой красный миникупер похож на поп звезду в окружении бодигартов.
Войдя в квартиру, я поняла, что мечты осуществились наполовину: Лики действительно не было, а вот мама была.
Переодевшись, я зашла в столовую. Мама неторопливо чаевничала. С тканевой маской на лице, в черном бархатном с золотыми разводами халате, она напоминала большую ленивую кошку на бархатной подушке.
- Кариночка, детка, ты сегодня поздно.
- Работы много, - я налила себе чаю и присела за стол, - у нас есть что поесть?
- Ты так много работаешь. Тебе стоит уделять время себе. Посмотри на Ликочку. Настоящая женщина должна уметь ухаживать за собой. Я не говорю уже о том, что ужинать на ночь вредно. Ты пока еще не замужем, тебе стоит следить за фигурой.
Я стиснула зубы. Еще бы у Ликочки не было времени на уход, при ее то потрясающем ничегонеделании. Но говорить маме об этом бесполезно. Как и напоминать, кто пашет, чтобы кормить ее и Ликочку. Она все равно не услышат. Моя мама обладает потрясающим качеством: избирательной глухотой.
- Кариночка, детка, я хотела с тобой поговорить. Мы с Ликочкой считаем, что им с Эдиком пора пожить вместе. В конце концов, мы думаем, скоро он сделает предложение, возможно даже сегодня.
- Мама, я тебе уже говорила, что я против. Кормить еще и Эдика я не потяну.
- Кариночка, ну что ты говоришь. У Эдика бизнес, наоборот тебе станет легче, в доме появится мужчина.
Я чуть не поперхнулась чаем. Назвать Эдичку мужчиной может только человек с очень богатым воображением и отчаянной верой в чудеса.
- Да, у Эдички бизнес. Бизнес по вытягиваю денег на якобы бизнес из своего папочки.
- Какая ты грубая!, от возмущения мама перешла на армянский, - Эдик хороший мальчик. В конце концов, ты тоже начинала не на пустом месте, тебе помог дедушка, и у Эдика все получится.
- Тогда странно, что никак не получается, мама. Смею напомнить, что мы с ним одногруппники и ровесники. Можно сказать начинали с одинаковых условий.
- Карина! - мама картинно приложила руку к груди, - Ты невозможна!

Я вскочила, отнесла чашку на кухню и ушла к себе. Ну вот зачем я сорвалась? Хорошо, что обошлось без традиционного маминого концерта «я умираю от твоего бесчувствия» в двух актах. Сначала сердце и вызов скорой, потом стенания до утра «за что мне такая дочь». И Ликочка, нежно держащая маму за руку и кидающая на меня укоряющие взгляды.
Я повалилась на кровать. К сожалению, сердце моей мамы полностью посвящено одной единственной Лике. Больше туда никто не поместился. Ни я, ни папа, никто. Папа умер неожиданно, прямо в туалете ресторана, где мы праздновали мои восемнадцать лет. Как будто он отдал мне все, что мог. Сколько раз он говорил мне о чем то, что тогда казалось мне непонятным, не жалел времени на разговоры, на объяснения. Он делился и делился со мной, словно чувствовал, что уйдет рано и надеясь, что когда я стану старше я вспомню и смогу применить ту мудрость, которую он в меня вкладывал. И, увидев как на следующий день мама оживленно выбирала идеальное траурное платье, я поняла, что у него не было никого кроме меня.

На следующее утро, я вызвала Анну с документами к предстоящей встрече, который собирала и печатала Марфа. Убедилась, что все в порядке, все подобрано и оформлено как надо. Иногда я чувствую невольное уважение к этой мышке. Я знаю, что она учится, там же где училась я, хоть и на другом факультете. Нагрузка там е-мое. Еще и работа. И при этом ничего не забывает и не путает. Вот бы Лика была такой! Не избалованной принцесской, шляющейся по магазинам и салонам, а целеустремленной личностью, знающей, чего она хочет. Увы, мечты и планы сестрицы не распространяются дальше свадьбы с Эдичкой и шатания по бутикам только уже в статусе мужней жены. А еще она порой упрекает меня, что я, якобы до сих пор неровно дышу к Эдичке, с которым в студенческие годы у меня был аж недельный роман. Ха-ха! К счастью, я была уже достаточно умна, чтобы быстро понять, что красивый, веселый, компанейский Эдичка полное фуфло.

День потек своим чередом. Встреча с Апексом, крупным поставщиком стройматериалов прошла более чем успешно, я смогла добиться  значительных преференций для своей фирмы. Недаром, я две недели готовилась к этой встрече, а Марфа перелопатила кучу отчетом прошлых лет.

Пожалуй, нужно подкинуть девочке премию за старание. Может хоть прикупит себе что-то поприличнее своих бабушкиных шмоток. В конце концов, если я все таки предложу ставку, ей придется научится одеваться, - лениво думала я, садясь в машину. Всего шесть вечера, но сил уже не было и я решила слинять с работы. Текучка подождет, а мне нужен отдых. Может вообще махнуть на недельку куда-нибудь? И пусть мама, Лика и Эдичка делают что хотят, я выключу телефон и целыми днями буду слушать море.

Лихо взвизгнув шинами около входа в контору остановился ярко-красный спортивный мерседес. О-па, Эдичка. Как и все фуфлыжники, он очень любит понты: тачки, часы, брендовые шмотки. Что ему интересно надо? Приехал поговорить о предстоящей свадьбе? Или забыл, куда я его послала в тот единственный раз, когда ему хватило наглости попросить у меня денег? Или привез Ликочку, которая приехала поговорить о предстоящей свадьбе или попросить дене… ну все то же самое.
Пассажирская дверца распахнулась, но в пассажирке я узнала не сестру. А Марфу. Мою лохушку Марфу? Марфу с коровьими глазами, толстенной косой и такой же задницей? От неожиданности я расхохоталась, наблюдая, как она заходит в здание.
Красный мерседес давно умчался прочь, а я все сидела, положив ладони на руль. Только мне уже не было ни капли не смешно. Эта мышка перешла дорогу моей семье! Я могу считать, да и считаю, что Лика инфантильная дурочка, инфузория туфелька, пустоголовая птичка. Но. Она. Моя. Сестра. Ладно, с Эдичкой еще разберемся, это подождет. А для тебя, Марфушенька-душенька завтра начнется персональный ад. Я тебе это обеспечу. Я улыбнулась, завела мотор и поехала в сторону дома.

[ло]

5 - Ксения

Объективно красивая женщина, еще бы ей не быть красивой с такими-то возможностями, прихорашивалась перед огромным трюмо, стоящем в ее спальне. Ксения, а именно так ее и звали, была не в духе. На самом деле, не в настроении она была еще с февраля, с тех самых пор как узнала про интрижку жениха ее прелестной девочки с тупой провинциалкой. Интересно, это что-то вроде кармы? Но почему за ее грехи расплачивается ее дочь?!
  Ксения тяжело вздохнула и поплотнее запахнула пеньюар. Ах да, эта блаженная должна скоро прийти. Вот она любит про это поговорить, про воздаяние, смиренность, и все такое в этом духе. Ехидная усмешка исказила красивое лицо Ксении. Может она уже здесь? Хозяйка спустилась на кухню, и как раз застала домработницу Любу за работой. Та чистила столовое серебро. Ксения почувствовала раздражение и решила немедленно его выместить:
- Люба, ты какое средство используешь? Я не так давно читала очень хорошую статью в Татлере. Там вот тоже люди недовольны прислугой. Совершенно не умеют чистить серебро, используют что попало. Я уже не говорю о манерах даже...
- Вы недовольны моими услугами?- тихо, но твердо, спросила Люба.
- Всегда нужно стремиться к совершенству, Люба! Вот, например, посмотрите на себя, ваши ногти в ужасном состоянии! Мне было бы стыдно ходить в таком виде на работу!
- Вы и не работаете...
- Но могла бы! И я бы не позволяла себе так неопрятно выглядеть!
- В жизни есть более серьезные вещи, Ксения Николаевна.
-Это уж точно! Ладно, ты мне уже испортила настроение, надеюсь ты довольна!
Ксения громко хлопнула дверью кухни. Через секунду, она вновь распахнула дверь:
-Знаешь что? Раз уж ты здесь, принеси мне бокал вина. Из-за тебя я впадаю в депрессию!
Хозяйка прошла в гостиную, вскоре вслед за ней вошла Люба, неся на подносе наполненный бокал и открытую бутылку.
-О Господи, Люба! Ты даже не спросила какое вино я предпочитаю в это время суток! - Ксения закатила глаза. - Просто уйди! Не могу тебя видеть.
- Как скажете.
   Устроившись с бокалом вина в роскошно обставленной гостиной, Ксения про себя поражалась поведению Любы. “Какая же хамка - подумала она. Карина что-то такое говорила, что у нее жизнь тяжелая. Ну да, а у меня как будто легкая”.
  Накатили воспоминания... С самой юности Ксения боролась за свое счастье. Нет, она не могла пожаловаться на жизнь: сколько она себя помнила, у нее было все, чего можно было желать. Отец ни в чем ей не отказывал. Когда Ксении исполнилось 17, оплатил шикарный выпускной для всего класса. И хотя Ксения не блистала в науках, ее аттестат магическим образом показывал обратное. Как раз на ее выпускном она и познакомились с Кареном. Карен был конкурентом отца, в тот день им понадобилось что-то срочно обсудить, и отец предложил подъехать  в самый шикарный ресторан города, где как раз проходил выпускной. Молодой, красивый восточный мужчина не сводил с нее глаз весь вечер. Они начали встречаться втайне от отца. Почему-то Ксении казалось, что он не одобрит эту связь. Тогда она впервые почувствовала себя живой. Запретный плод все же так притягателен. А потом... Беременность. Ксения не планировала становиться матерью в восемнадцать лет. Но об аборте не могло быть и речи, когда она об этом заикнулась, ее любовник впал в ярость. Темпераментность мужчины ее очень заводила. Карен сам все рассказал отцу, к ее удивлению, и даже немного к разочарованию, отец благословил их брак.  Их свадьба стала одним из самых громких светских событий года.

Но счастье долго не продлилось, изменения в отношениях с мужем стали происходить еще во время беременности. С тем же пылом, с которым он решал серьезные вопросы с бизнес-партнерами, он выбирал коляски и кроватки, искал врачей, и занимался прочей ерундой. Он запретил Ксении курить, и строго следил за ее диетой. Молодая женщина почувствовала одновременно и разочарование и облегчение, когда родила дочку. Карен полностью погрузился в отцовство. Карина стала смыслом его жизни. А страсть между супругами почти полностью сошла на нет. Она не чувствовала влечения к мужу, а как его почувствовать? Когда все темы для разговоров касались развивашек, пюрешек и простите какашек.  Это не могло не влиять на либидо, оно было ниже, чем у какого-нибудь розоволосового пидра.
  Однажды на каком-то благотворительном ужине, муж познакомил ее со своим партнером, Никитой Минским. Поговаривали, что он вел свой бизнес не слишком-то законно, точнее даже совсем незаконно. Это так возбуждало...Рядом с ним она чувствовала себя страстной кошечкой, либидо вернулось. Она готова была отдаваться ему везде, особенно они любили это делать на столе!
   Ксения до сих пор не знает как это произошло, после первой беременности она была осторожна, принимала противозачаточные и никогда не забывала про таблетки. Но не существует противозачаточных средств со стопроцентной эффективностью, к сожалению, она убедилась в этом на собственном опыте. С Никитой, к тому моменту, она не виделась пару недель, он перестал отвечать на звонки. Осторожно она поинтересовалась его судьбой у мужа. Выяснилось, что Никита в тюрьме. Женщина предприняла еще одну попытку связаться с любовником, написав ему письмо, но ответа так и не получила. Скрыть беременность от мужа также не получилось, и после этого не имело смысла пытаться ее прервать. Карен был счастлив, Ксения же жила в страхе. Когда девочка родится, все станет ясно. Старшая дочь была его копией. От стресса на последнем месяце пришлось лечь на сохранение. Карен оплатил для нее vip-палату. Это был жуткий месяц, эта мерзкая обслуга в роддоме так бесила Ксению. Как же удобно быть ими, некрасивыми тупыми обывателями, у которых нет проблем. После родов не хотелось смотреть на ребенка. Вновь дочь. Но все же Ксения вздохнула с облегчением, трудно было сказать на кого похожа маленькая розовая обезьянка. Она даже это сказала вслух, на что одна из нянечек горячо возразила, что девочка очень красива, в маму, она в таких вещах разбирается. Что же, Ксению всегда легко было купить на лесть. Из роддома они выписались в положенный срок, и Ксения сразу же дала объявление о поиске няни. Ее приятно удивило, что первая, кто пришла на собеседование, была та самая нянечка из роддома, восхитившаяся Анжеликой.
  Потекли серые будни, вечеринки, путешествия, шоппинг.   Ей не надо было возиться с малышкой. Нина казалась прекрасным решением, пока, прямо при ее подругах, Анжелика не назвала Нину Ивановну мамой. Этого Ксения стерпеть не смогла, Нина Ивановна получила грандиозный скандал и расчет в тот же день, несмотря на уговоры Карена и рыдания Лики. Все же позже ей удалось выстроить отношения с дочерьми, когда они подросли и с ними можно было обсуждать что-то кроме глупых мультфильмов и детских проблем.
   Ксения почти очнулась от воспоминаний. Интересно как там Нина? Все же это было правильным решением...Хоть Карен был в ярости. Карен…
Очень не хотелось вспоминать тот роковой день. Но не получалось. В день восемнадцатилетия Карины девочки потеряли отца, а она - мужа.
Это случилось как в дешевой мелодраме. На день рождения ее старшей дочери пришел отец младшей. Он был все так же притягателен, но что-то уже не работало как раньше. Слишком много всего произошло. А может, это она уже постарела. Просто хотелось спокойно закончить тот день, без страстей, без эмоций. Этому не суждено было сбыться... Карен внезапно умер от сердечного приступа прямо в туалете ресторана.
Ее мысли прервала мелодия звонка телефона. Карина... С тех пор бедная девочка больше не празднует дни рождения.
Сделав глоток вина, Ксения ответила на звонок дочери:
 - Да, да, все хорошо. Как ты?  Ох, да, Эдуард не идеальный, мы обе это прекрасно знаем, но мы не можем так опозориться, я уже всем рассказала про предстоящую свадьбу. Весь город будет над нами смеяться. Ты серьезно думаешь, что твоя сельская секретарша может представлять угрозу для Анжелики? Кариночка, я думаю, я знаю, что нужно сделать...

Ксения покачала головой, опустошила бокал и без сомнения набрала номер частного детектива, которого ей рекомендовала подруга. Никто не безгрешен - уж она точно это знала.

[ло]

6 - Анжелика

Ягодка Малинка оп-оп-оп
Крутит головой залетает в топ
Такая ты грустинка
Холодная как льдинка
Хлопает глазами
Влево вправо в потолок

Анжелика очень любила эту песню. Как с нее написано! Такая она вся ладненькая, справненькая. Красавица-раскрасавица, глаз не оторвать! Мальчишки любят, девчонки завидуют - разве может быть иначе?
Вот и Эдичка, любимый Эдичка с этим согласен. Как не быть согласным?

Лика запрыгнула в машину, бросила сумочку на свободное сиденье и впилась в смартфон. Реки щебета полились на бедного Эдичку, голосовые Лика записывать умела и любила.

Но в красивую головку внезапно пришла мысль, бровки нахмурились. Лика отправила недописанное голосовое и начала перелистывать сообщения назад.
Ее, ее, ее сообщения
Все прочитанные, и все - без ответа. Но так не бывает, не бывает же, да? Не мог же Эдичка две недели не отвечать? Конечно не мог, Анжелика бы обязательно заметила! Но безжалостный мессенджер показывал правду. Две недели монолога.

Лика задумалась, в голову полезли всякие другие гаденькие мысли. Что там Карина говорила? Ее секретарша была поймана на горячем, и потому уволена. А горячее - это поцелуй перед совещанием. Вот только не с директором, а... А... А с ее Эдичкой!

Мерзкая Карина! Это ж надо так подло врать! Уууу, наградили родители сестрицей. Отец, правда, за это и поплатился - взял да помер в Каринкин день рождения. Это ж не просто так, это наверняка она сама подстроила! Чтобы два праздника в один день - и именины, и наследование отцовской фирмы!

Блин, мать-то тоже хороша, если так подумать. Взяла да выгнала бабу Нину.

Тут Анжелика даже всплакнула немного. Немногочисленные неприятные воспоминания она берегла и время от времени наслаждалась ими, ощущая себя запредельно несчастной. И жемчужиной в этой коллекции был уход бабы Нины. Как ее мать посмела наорать на нянечку Лики?!
Это было ужасно, ужасно несправедливо и непростительно. Потому что Нина в тот день ушла и больше не вернулась.

Анжелика посидела за рулем еще немножко, пока злые слезы не перестали туманить глаза, завела наконец машину.

Все это глупости и наговоры.
Эдуард просто много работает! И вовсе не правда, что мерзкая секретарша залетела от Эдика. Нет нет, пора выбросить ее из головы и из жизни! От поцелуев не плодятся, то ли дело страстный секс на обеденном столе!

На сытом Ликином личике расцвела жадная ухмылка. Секс всегда поднимал ей настроение, даже если это всего мысли о нем. Секс, еда и...

Шоппинг! Вот, что нужно измученной душе.

Лика тронулась с места и тут же вдавила тормоз в пол. Машина клюнула носом и обиженно заглохла.

У входа во двор комплекса стояла исчезнувшая много лет назад баба Нина.

[ло]

7 - Клавдия Егоровна  

О том, что Клавдия Егоровна своего сына не любила, не знала ни одна живая душа в мире. Даже сам сын - женщина была почти уверена - не догадывался.
Когда-то много лет назад юная Клавдия мечтала о большой семье, верном и работящем муже, парочке разнополых ребятишек. В восемнадцать лет, засыпая, она воображала красавицу и умницу дочку, помощницу по хозяйству, обязательно по имени Катенька, и сильного, решительного, заботливого сына, защитника младшей сестрёнки, мастера на все руки. И посреди всего этого великолепия себя, румяную и пухлую, с молодым улыбчивым лицом, в белоснежном фартуке и с блюдом пирогов на руках. Муж почему-то представлялся куда хуже. Первого ребёнка Клавдия хотела родить в двадцать два, второго - года через три, но точно не позже двадцати пяти.
Однако жизнь внесла свои коррективы. Что-то пошло не так. Сначала у молодой, яркой и смешливой девушки, только начавшей после школы работать на почте, водились кавалеры. Парни, ровесники и парочка мужчин постарше, часто подмигивали, отправляя письмо, заносили хорошенькой работнице шоколадки или букеты полевых цветов. Но почему-то никто не выражал серьёзных намерений, да и сама Клавдия никак не могла выделить из нескольких лиц одно. Подружки, уже успевшие обзавестись опытом, а то и первым ребеночком, советовали не тянуть, не воротить носа и прибирать к рукам самого перспективного ухажера. И девушка решилась. В одну из суббот в их крошечном городке проводились большие танцы. Там была надежда повнимательнее присмотреться к окружающим парням, показать себя, определиться с будущим мужем.
Там Клавдия и пропала. Мужчина, не отходивший от неё всю ночь, был приезжим. Он был стильно одет, гладко выбрит, и пахло от него не пивом и огуречным лосьоном, а дорогим одеколоном. Загадочная улыбка, блеск темных глаз, и слова не были нужны. Впрочем, слова все же были. И ни один из местных парней никогда не говорил Клавдии столько красивых слов, ни один не проявлял так открыто, настойчиво, романтично свой интерес к ней. Любовь возникла в одно мгновение и следующие две недели лишь больше распалялась.
А потом он уехал. И девушка долго ждала, когда же он сможет устроить обещанную свадьбу в самой Москве, переезд, когда сама она сможет родить любимому первого ребёнка, обязательно сыночка. Короткие приезды перемежались долгими месяцами разлуки, родители Клавдии в открытую ругались на непостоянного кавалера и неприличные ночные отлучки дочери. А потом, как гром посреди ясного неба, выяснилось - возлюбленный женат. И не просто женат, а ещё и отец трёхлетнего сына.
Те отношения длились долго и мучительно. Клавдия то верила в скорый развод и летала как на крыльях, то плакала ночами, ожидая очередной встречи, то звонила и долго кричала в трубку... И очнулась только через шесть долгих лет, когда из завидной восемнадцатилетней невесты превратилась едва ли не в перестарок. Прежние ухажеры давно женились на других или начали отчётливо спиваться, новых почему-то так и не появилось. И даже с подружками как-то не клеилось, у всех уже были мужья, дети. Семья. К тому же неудавшийся роман Клавдии обсуждали, кажется, все жители городка, и смотреть в глаза некогда самым близким девчонкам, догадываясь, о чем они говорят за спиной, было трудно. Даже мама, от которой почему-то - ха, будто бы хоть когда-нибудь это случалось - очень хотелось поддержки и утешения, открыто называла дочь позорницей, сокрушалась о её несложившейся жизни.
Зато, когда старую уже бабку прихватил радикулит и родители спешно забрали её к себе, Клавдия смогла переехать в её скромный домик. Он был маленьким, захламленным и требовал мужской руки, но находился совсем рядом с почтой, а под окном росла большая, с раскидистыми ветвями, любимая ещё с детства яблоня. Потихоньку девушка привела в порядок бабкины залежи, повесила на окна кружевной тюль, отскребла и отмыла все, до чего могла дотянуться, и даже одолжила у начальника почты, приветливого старикана, его ящичек с инструментами, чтобы прибить полочку для приправ и подкрутить скрипящие дверцы шкафа. Без постоянных упрёков родителей жизнь становилась вполне сносной.
Если бы только не грызущее одиночество... Клавдия присматривалась к каждому мужчине на почте, познакомилась со всеми соседями, но неженатые мужики никак не попадались, а те, что попадались, крепко выпивали или совсем уж не подходили по возрасту. За четыре года одиночество стало почти привычным.
А потом случился роман, результатом которого стала беременность и потеря единственных золотых сережек, дорогого подарка от бывшего. Об этом Клавдия вспоминать не любила. Ей не нравилось вновь чувствовать жаркую волну стыда, обиды, разочарования. Но беременность, поздняя по меркам их городка, воспринималась как-то даже с облегчением. Она объединила с коллегами по работе и соседками, дала неиссякаемые темы для досужей болтовни и надежду, что теперь в жизни появится смысл и близкий, родной человечек. По вечерам, гладя округлившийся живот и перебирая в уме имена для будущего сына, Клавдия чувствовала себя почти счастливой. И ожидала ещё большего счастья после родов.
Но жизнь в очередной раз подкинула сюрприз. Мечты, куда более скромные, чем в юности, разбились об реальность, и её осколки ранили неожиданно тяжело и болезненно.

***

Роды запомнились сплошным кошмаром, а когда акушерка приложила к груди маленького, липкого младенца, уставшая, едва не теряющая сознание Клавдия вместо нежности и счастья испытала лишь отвращение. Уже после соседки по палате делились ощущениями, прижимая к себе долгожданных детишек. И в голове у Клавдии была лишь пустота и недоумение. Новорождённый не вызывал у неё никаких чувств - только желание отстраниться, не видеть эти расфокусированные голубые глаза, краснеющее от крика лицо.
Сначала казалось - любовь придёт позже. Через пару дней, потом неделю, потом месяц. Потом - когда начнёт говорить и ходить. Но все, что Клавдия знала - с маленьким Олегом ей было тяжело и неприятно. Невыносимо хотелось спать всю ночь, без кормлений и пеленок, хотелось мирно почитать книжку по вечерам, побыть одной. Жить так, как это было, когда ещё никакой ребёнок даже не планировался.
Это было стыдно и неправильно. Тут у Клавдии не было никаких сомнений. А потому она с уже новыми подругами, такими же молодыми мамочками, изображала энтузиазм, гуляя с коляской и обсуждая первые улыбки, младенческий лепет, вылезший зубик. Она строго посещала поликлинику и делала все прививки по расписанию, покупала за большие деньги книжки по воспитанию детей и везде читала одно - главное ребёнка любить. Свои чувства Клавдия заперла на семь замков, и даже сама с собой, уложив сына спать, старалась не думать скуке, раздражении, отвращении, которые вызывал у неё Олег. Всем вокруг, и даже сыну, она неустанно твердила, как любит своего ребёнка, какой он у неё хороший, умненький, красавец и вообще самый лучший в мире. Поначалу звучало будто бы фальшиво, но уже к тому времени, когда Олежка встал на ноги, стало привычным и естественным.
Сын рос. С каждым месяцем, каждым годом становилось все труднее. Олег все больше напоминал своего отца, козла и меркантильную сволочь. Клавдия понимала - это только иллюзия, у неё хороший ребёнок, послушный и любящий, но каждый проведённый с ним час был настоящей пыткой. Иногда чувства все же прорывались сквозь поставленную плотину, и тогда женщина беспричинно злилась, срывалась, кричала. Рассказывала маленькому Олегу про то, кем был его отец. Пропускала несколько ненавидящих взглядов. Всего пару неосторожных слов.
Но потом обязательно случалось что-то такое, что мгновенно тушило пламя раздражения, замораживало стыдом. Самодельная открытка "любимой мамочке". Поднесенная четырехлетним будущим мужчиной сумка из магазина. Неуклюжая попытка помыть посуду или вытереть пыль.
Когда Олег пошёл в школу, стало неожиданно легче. Учился он не слишком хорошо, но в маленьком городке это было скорее нормой, чем исключением, как и драки между мальчишками, дерганье девчонок за косички. У сына появились друзья, он целые дни проводил, бегая по улицам или уезжая на рыбалку на стареньком велосипеде. У Клавдии наконец появились свободные вечера, долгожданные часы одиночества. На тройки в дневнике и замечания учителей она смотрела сквозь пальцы, только по старой привычке оправдывая их перед соседками, учителями, самим сыном.
Когда после школы Олег отправился в армию, Клавдия ещё почти неделю продолжала жить так, будто он завтра вернётся домой. А потом, на выходных, намывая плиту жёсткой губкой, вдруг  выдохнула. И неожиданно поняла, в каком напряжении жила каждый день последние восемнадцать лет. Подавляемые и отрицаемые чувства вернулись полной мерой. Она не любила своего сына. Ни одного дня за все эти годы, ни одной минуты. Он всегда был в тягость. Даже когда чинил дверной замок или приносил болеющей маме чашку с горячим чаем в постель.
Я не хочу, чтобы он возвращался - со смесью ужаса и стыда осознала Клавдия. И спрятаться от этого знания уже не могла.

***

Год прошел в хозяйственных хлопотах, работе, болтовне с подругами. Иногда Клавдия собирала Олегу сумки с домашними овощами и фруктами, свежими пирожками. Мысли часто сворачивали в сторону незаметно подкрадывающейся старости. Не за горами была цифра пятьдесят, и стало неожиданно напоминать о себе пошатнувшееся здоровье. Перед дождём мучительно болела голова, в жару скакало давление, а после дня на огороде начались прострелы в пояснице. Местный терапевт, спивающийся Михалыч, кивал на возраст и лишний вес, Клавдия, к имени которой уже пару лет как стали прибавлять отчество, чувствовала исходящий от него запах перегара и явное нежелание в чем-то разбираться.
Когда Олег все же вернулся домой, Клавдия была в растерянности. Она уже отвыкла жить не одна, а сын, очевидно, отвык от общества матери. Он громко говорил, разбрасывал одежду, периодически возвращался домой прилично выпившим, притаскивал в гости бывших сослуживцев, не менее шумных парней. Устройство разнорабочим на стройку не слишком помогло делу - вечно голодный молодой мужик после тяжёлой работы сметал из холодильника все, что там было, и скромной зарплаты Клавдии Егоровна снова перестало хватать на милые приятности вроде крема для лица или нового летнего сарафана.
Неожиданно для себя, она реагировала на все неудобства куда острее, чем раньше. Почувствовав вкус свободы, было намного труднее возвращаться к прежней жизни. И, казалось, Олег тоже это чувствовал. Ему тоже было тесно в крошечном домике, неуютно жить с мамой, хотелось гулять и веселиться, а не вкалывать на стройке. А потому вскоре он обрадовал новостью - поступил по квоте в институт в большом городе.
Большой город был мечтой Клавдии ещё с юности. Старой, давно забытой, обманутой, несбывшейся мечтой молодой девушки, отзывавшейся где-то в груди тёплым, щемящим чувством. Мысли об этом напоминали время, когда сама Клавдия была хорошенькой, смешливой и по уши влюблённой, видящей во снах себя в пышном белом платье, с длинной фатой и букетом алых роз в руках. Когда вся жизнь была впереди, и где-то там, за горизонтом, уже совсем скоро, ждала большая, крепкая семья, просторная квартира, достаток, зависть бывших подруг, а может быть, сказочные путешествия, яркие платья, белоснежная пушистая шубка и дорогие украшения...
Теперь все это казалось таким далёким и таким глупым. Теперь для Клавдии Егоровны было важно, чтобы сын, Олег, закрепился в городе, нашёл приличную невесту с квартирой и хорошую работу, нарожал парочку внучат. Прописал мать в городе, где в поликлинике работает не один лишь дядька Михалыч, где можно пролечить больное колено и обследовать начавшее шалить сердце. Дал денег на замену крыши в старом домике Клавдии и купил новую стиральную машинку... Да, новые мечты были куда скромнее. Лишь бы не притащил к матери ещё и невестку с выводком мелких детей, в их и без того тесный домик.
А потому, когда в следующий приезд Олег рассказал, что влюбился в некую Марфу - скромную детдомовскую девочку совсем без родни, но зато с обещанным жильём от государства, Клавдия Егоровна наконец выдохнула. И сразу начала строить планы, как бы побыстрее сыграть скромную свадебку. Сервиз для подарка у неё в кладовке был припасен ещё со своего пятидесятилетнего юбилея.

[ло]

8 - Олег

Ранним утром мама снова затеяла уборку. Олег лениво потянулся в кровати: даже в армии будили в семь, а родная мать,самый близкий и родной человек, отказывалась понимать, что сын устал во время сессии и хотел бы отоспаться дома, на каникулах. В школьные годы Олег подозревал, что мама затевает эти уборки ему назло: маленького Олега мама непременно будила и заставляла вытирать пыль. Она говорила, что дела нужно закончить как можно раньше,чтобы потом весь день быть свободным. "И сонным" - добавлял Олег. Но мама не слушала.
Проснувшись, Олег вышел в коридор и взял у мамы швабру:
- Давай я.
Он хотел помочь маме. Хотя бы так, раз уж денег с подработок хватает только на еду  и носки с трусами. Даже покупка джинсов пробивала брешь в его бюджете. Он мог бы работать на стройке или на складе магазина, и получал бы от двух тысяч за смену, но такая работа не сочеталась с учёбой по "армейской квоте", а все что сочеталось - оплачивалось так себе. Там пятихатка, тут тысяча - и уже можно питаться неделю.
Будь он немного умнее - он бы, непременно, работал больше. Но природа не наделила его умом, и многие вещи приходилось зубрить. Об отличной учебе речи не шло, идеалом была сессия со всеми четвергам и одной пятеркой. Тогда пол года он получал лишнюю тысячу к стипендии.
То, что Олег хотел бы стать учителем биологии, казалось шуткой. Он и сам уже не верил в то свое желание. Да и кто в здравом уме возьмёт в школу мужчину, тем более молодого, красивого и высокого?
То ли дело Лева. Он грезит лабораторией, но куда ему? Будет детей учить, да и то с девятым классом проблемы будут… Как бывает в десятом Олег не знал: не довелось там учиться.
Девятый класс и три года училища прошли в алкогольном угаре. Новые друзья, девушки, "взрослая" жизнь. Казалось, мама не сильно беспокоилась о нем. Его девушкам мамы начинали звонить уже в восемь, его же мать оставляла на столе порцию ужина и шла спать. "Хорошо быть парнем" - думал Олег, разогревая ужин в купленной с первой подработки микроволновке. Мать всегда с завистью смотрела на эти девайсы на кухнях у подруг, но, получив печь в подарок, отказалась ею пользоваться и то и дело пыталась накрыть её полотенцем. Она утверждала, что покупка этой "ненужной фигни" - идея Олега.
После поступления в институт мама все чаще заговаривала о женитьбе сына. Она советовала смотреть на девочек "попроще", но непременно "местных". В последнем Олег с ней соглашался: стоило закрепиться в большом городе.

***

- Как дела в институте? - спросила мама, наливая Олегу порцию борща.
- Ничего особенного, - совсем не хотелось рассказывать о том, что к нему внезапно стал цепляться препод английского. Тем более, что английский Олег уже давно сдал.
- А девушка есть?
- Нравится одна, - неопределенно ответил парень. Не хотелось тревожить мать душевным терзаниями.
- Как зовут?
- Марфа, - нежно произнёс Олег. - Очень хорошая, но…
- Деревня, да? Тебе что, этого мало? Да она небось к нам метит! Скоро скажет, что беременна. Но ты проверь, от тебя ли. Там у вас, говорят, делают. А то ж вдруг нагуляла! А дома небось пара сестричек, пяток братика от разных отцов, и…  ещё и отец сидевщий небось? Знаю я тебя! И ты меня знай: Не бывать! Не пущу! - в миг завелась мама.
Олег тяжело вздохнул: в этот раз мать забыла добавить про потенциальную тещу-пьяницу. Приставка про "девочку из деревни, с парой сестер, пятком братьев и сидевшим отцом" была её любимой.
- Да нет, она сирота…
- Да? Ну это… Хорошая, говоришь? Привози тогда, познакомь…
Олег тяжело вздохнул. Как объяснить маме, что не он один решает, когда и на ком ему жениться? Вот и Марфа… Сначала она гуляла с этим идиотом Левой, а потом каталась с мажорчиком на дорогой тачке. Ещё бы, на такие большие... глаза кто угодно клюнет. А она, дура, верит!
Ну было у них раз, ну и что теперь? Забежала в слезах, попросила выпить, не объясняя ничего - полезла обниматься. Грех было отказать. Вот только на утро Марфа ревела совсем по другому поводу и умоляла никому не рассказывать об этой ночи. Выходит воспользовалась? Ну и ладно бы. Вот только Марфа Олегу нравилась…
Да и вскоре после их перепиха выяснилось, что Марфа беременна. И срок, похоже, совпадал...

9 - Препод Антон Махомеджан

Уфф, успел! Третий раз сажусь на автобус с этим водителем, и третий раз он меня катает до конечной без остановок! И это во время зачетной недели! Жалобу напишу, бози тха!
Так, пропуск, пропуск, где же пропуск...
- Здрасьте, Антон Арамович!
- Здрас...твуйте, Марфа!
Ну нихрена себе! Эк она, эм... заматерела! Причем, никак, в прямом смысле слова? Вон как тяжело ступает. Бабушка Сирануш, помнится, ему говорила – мол, не зря беременных затяжелевшими называют. Это будущий ребенок ее заземляет, чтоб крепко на земле ногами стояла, о семье да о насущном хлопотала, а не в облаках витала да о ерунде думала. Докаталась, значит? А гонору-то стало... Не обернулась даже, в спину пришлось здороваться. Ну, хоть не вовсе молча прошла. А была-то...

***

...Мой первый курс, который я буду вести без наставника. Первый день. Страшно – не то слово: облажаюсь, Пал Владимирыч меня прям вместе с учебным планом сожрет. Ну, выдохнул, галстук поправил, улыбочку, заходим...
- Здравствуйте, господа студенты.
- Здрааааасьть...
- Меня зовут Антон Арамович Махомеджан, я буду преподавать вам английский. Для начала давайте познакомимся, а затем я расскажу вам о целях и задачах нашего курса и планах работы. Я буду называть имена по списку, как дойду до вашего – встаньте и отвечайте «я». Анисимов, Лев?
Как же меня тогда трясло, кто бы знал! Сидят эти два десятка юнцов, смотрят выжидающе, улыбочки прячут. А Пал Владимирыч еще с утра страху нагнал, мол, с первой пары аудиторию под контроль не возьмешь, пиши пропало. Не помню, как и список-то почти дочитал - все как в тумане, очки подзапотели, спине под пиджаком горячо, да еще носок этот чертов все слезть норовит, не зря меня бабушка Сирануш называла «тцит», цыпленок. «Вай-мэ, Аник-джян, какой шыколотк тошшый, съешь еще жингялов хац!» И смотрит  – глаза золотистые, как будто в них солнце плавится, в любовь превращается, через край переливается. И я смеюсь в ответ и тяну в рот еще кусок лепешки с зеленью, и даже слепая прабабка Кнарик, суровая страшная старуха с кошмарными узорами на лице и руках, украдкой шевелит углами губ – улыбается...
- Табуреткина, Марфа?
- Я...
Вот тут-то у меня в зобу и сперло. На меня смотрела юная бабушка Сирануш.
Вот ей-ей, как будто переселение душ и впрямь бывает! Те же глаза – огромные, лучистые, будто кто кольцо обручальное расплавил. И смотрят так же по-доброму, ласково, душу согревают. Коса длинная, темная, любой армянке б впору пришлась. Уж не из наших ли? Но Табуреткина, да еще и Марфа... Полукровочка? Ну точно, точно должна быть в ней наша кровь, вон фигурка какая пышная да ладная. Такая и родит пятерых, и выкормит одной левой – ну прям как бабушка Сирануш! А с возрастом еще раздастся, помягчеет, будет внучонку где спрятаться от детских невзгод, как делал я, пока еще был Аником, а не Антоном Арамовичем. Прижаться, зарыться в мягкое, теплое, втянуть знакомый, терпкий, такой родной и безопасный запах пота, дымка от тандыра, куда на самой заре насажали пузатеньких лавашей, и острый чесночный дух мацони...
Тьфу, да что ж это я. Она ж студентка. Первокурсница. Ребенок совсем.
- Садитесь. Итак, основная наша задача...
К октябрю стало ясно, что Марфа прочно обосновалась у меня в голове и сердце. Я с особым тщанием собирался на работу в те дни, когда у меня стояли пары первокуров. С замиранием сердца ждал, когда она войдет в аудиторию, чтобы, поздоровавшись, украдкой успеть полюбоваться со спины, как она поднимается к своей парте по лестнице амфитеатра: несмотря на малую численность курса, мне почему-то не выделили кабинет, а продолжали гонять по потоковым аудиториям. В лингафонную и вовсе пускать отказались: это, мол, только для иняза, а вашим биологам главное научиться пару слов на конференциях связывать, и будет с них. Разумеется, я старался ничем не выдавать свой интерес к студентке. После многих бессонных ночей, проведенных в бесплодных попытках найти какой-то баланс между сердцем и совестью, меня осенило: курс полугодовой, весной она уже не будет моей студенткой, а значит, ничто не помешает мне завести с ней отношения. Да и Марфа к тому времени будет совершеннолетней (каюсь, подменял секретаря в деканате, пока та в туалет бегала – и сунул нос в личное дело), а значит – взрослой. У бабушки Сирануш к восемнадцати уже двое было, дядя Шаварш и тетя Аревик. Раньше рано женились и замуж шли, не то, что нынче, все не нагуляются никак.
Вот и Марфа... Заметил я, что она все чаще с пары уходит вместе с Левой, однокурсником. И в читалке вместе сидели, и в столовой я их видел...
Что она в этом Леве нашла, вообще? Долговязый, тощий, в очках... Ему б с учебником Ландау романы крутить, я вообще думал, он за другую команду играет... Впрочем, они оба сироты, может, оттого и сбиваются вместе, а может, он ей просто в учебе помогает?
Ага, и до общаги заодно провожает, чтоб проверить, как материал усвоила. Впрочем, Леву этого мы разъясним. Может, девочка просто не знает еще, что такое настоящий мужчина, вот и польстилась на этого... этого бусабан, тагхтакали мард! Бабушка Сирануш рассказывала, до того, как ее за дедушку Вартана просватали, она все по их соседу вздыхала. Умный, говорит, был, книги читал все время, да еще на разных языках! Уж как она плакала, когда за дедушку вышла! Мне, говорит, страшно было – он большой, волосатый, носатый, молчит-молчит, да как как зыркнет из под-бровей! Это уж я потом поняла, что сердце у Вартана золотое, на руках меня носил, пятьдесят лет как один день за ним, как за стеной, горя не знала. А Левон тот, ну, что Левон... Не довели его до добра те книги. Спился, да и замерз однажды ночью, как раз в ту зиму, когда Аревик родилась – не дошел до дома, уснул в сугробе. Так закоченел, что разогнуть не могли, пришлось ему гроб квадратный делать. А если б не послушал отец ее матери, Кнарик, отдал бы за Левона Сирануш? Мыкалась бы с пьяницей, да вдовой бы осталась, с ребятней на руках, аствац орхни!
Поскорей бы июнь пришел. Марфа - сирота, на лето в общежитии останется. И я останусь, дежурным, записался уже. Пал Владимирыч аж чуть не прослезился, говорит, это я его здорово выручил. Тут уж и я сам чуть не прослезился, в кои-то веки от него доброе слово услышал!
Шел это я, значит, вот так по коридору в конце ноября, думал, как объявлю студентам, что будем Хэллоуин отмечать в рамках курса... Знать бы, кем Марфа нарядится, чтобы в пару ей одеться и сделать вид, будто совпало! Пусть задумается, мол, родственная душа – и совсем рядом! О, а это еще что за...
- Здравствуйте, Олег, Марфа.
Эк его сдуло! И Марфа взъерошенная какая-то...
- Что-то случилось?
Нет, говорит – а глаза в сторону, мнется, вот-вот заплачет... Про Олега этого многое говорилось. Двоечник, шпана, непонятно как вообще поступил... Одним словом, гопник. Неужто пристает, цртахарватц? А ведь девочка сирота, ни отца, ни брата – вступиться некому. У меня хоть бабушка Сирануш была вместо мамы. А у Марфы – вообще никого, Лева этот ее – ни рыба, ни мясо.
- Марфа, это, наверное, не мое дело, но, пожалуйста, знай, что если у тебя какие-то проблемы с однокурсниками, обижает кто – ты всегда можешь обратиться ко мне.
- Спасибо, Антон Арамович, но все нормально, мы уже разобрались.
Разобрались они, как же. Левиным бланшем назавтра можно было вместо маяка пользоваться. Ну, Олег, еще один инцидент - и сессию ты не сдашь, об этом я позабочусь. Хотя, чего там, этому Леве я и сам вписать мечтал, могу понять эмоции. А вот расстроенной Марфы простить – не могу. Это еще его счастье, что он ее только на словах доканывает, насколько мне известно. Хоть пальцем тронет – зарежу! Ей-ей, зарежу, и пусть меня посадят!
На субботнюю вечеринку по случаю Хэллоуина (правда, актовый зал для мероприятия нам согласовали только в начале декабря, студенты смеялись, что придется идти в костюмах индюшек) Марфа не пришла. Я бесцельно прослонялся по залу в своем дурацком костюме Патрика (слышал, как Марфа с подругой обсуждали Хэллоуин, и Марфа сказала, мол, если уж наряжаться – так во что-то смешное, типа Спанчбоба) до полуночи, приехал домой, и напился так, что следующего дня просто не помню.
В понедельник проснулся к полудню, со все еще ноющей головой. Хорошо хоть, пара сегодня только одна – допы по грамматике для желающих освежить перед экзаменами. Плохо, что пара у первокуров матфака – видок у меня так себе, да и попахивает не очень. Но хорошо, что пара последняя – успею и в душ, и позавтракать, и кофе выпить, и даже рубашку выгладить. Эх, вот бы мне рубашки Марфа гладила... И кофе варила – по-нашему, со специями, на песке, как бабушка Сирануш каждое утро делала дедушке Вартану...
На паре меня ждал подарок судьбы. Видимо, не я одни продолжил «праздновать». Прогуляли все, кто был на вечеринке! Мы с Марфой... практически наедине... мой шанс? Предложил ей, раз уж нас только двое, сесть за одну парту и «поделить» учебник. Да, свой дома забыл... (Господи, как сложно ей врать даже в таких мелочах! Только б не очень покраснеть!) Сидим, разбираем тонкости придаточных... Странно так – про английский говорит с удовольствием, а стоит попробовать на что потсоронее разговор перевести – как будто замыкается сразу. Стесняется, что ли? Неужто я ей и права нравлюсь, ну хоть чуть-чуть? Как бы ее на разговор вывести... Привстал, вроде как в горячке дискуссии, на ее стороне ей на странице что-то показать, перегнулся через нее, положил руку на плечо, как бы случайно...
- Антон Арамович, вы знаете, я совсем забыла, но мне сегодня надо уйти пораньше, у меня там... запись... к... к врачу, да!
Ох, черт! Ее аж передернуло, будто я жаба какая-то! Неужели я ей настолько не нравлюсь? Или... напугал ее? Вай-ме, только этого не хватало, ай, позор какой! Я – и девушку так обидел! Ох, прости, прабабушка Кнарик, земля тебе пухом, как бы ты была мной недовольна...
Я так боялся этих странных, жутких линий на ее руках и лице. Хорошо еще, прабабушка Кнарик не любила ни обниматься, ни обнимать сама. «Хорошо»...
Лет в 10 я набрался смелости и спросил у бабушки Сирануш, почему прабабушка Кнарик такая суровая, и зачем на ней узоры. А потом рыдал взахлеб у ног прабабушки, вымаливая прощения за свой страх, и не решаясь покрыть поцелуями ее изуродованные руки и подбородок. Турки загоняли армянских девочек в пустыню во время резни и продавали арабам и курдам, клеймившим свою собственность этими знаками на руках и лице. Прабабушке Кнарик тогда было 12.
В тот день я поклялся ей могилами наших предков, что никогда не обижу и не стану принуждать женщину.
Посидел немного в опустевшей аудитории... В голову ничего не шло. Сгреб портфель, пальто, вышел на улицу – охладиться. Краем глаза заметил кургузую, заношенную куртчонку Марфы... Она не ушла еще? Может, подойти, объясниться... Но тут возле универа с визгом затормозило яркое авто – в марках не разбираюсь, но видно, что дорогущее, на мой преподавательскую зарплату, небось, только «шильдик» и потянешь... За рулем... я протер глаза. Откуда здесь Том Эллис?! Неужто до «белочки» вчера допился? А, нет, просто очень похож, но лет на десять моложе. Этот-то что забыл в нашей шараге? И вдруг увидел, как Марфа! Садится! В это авто!  Я так удивился и растерялся – кажется, даже рот открыл, и в голову почему-то лезла только одна назойливая мысль: «Как же это он, такой весь «непростой» - и без водителя?» Машина рванула с места, обдав меня грязной снежной крошкой вперемешку с солью, а я все стоял и смотрел им вслед, как баран на нового чабана...
С тех пор Марфа стала позволять себе не появляться на парах, а за 10 дней до Нового года взяла больничный. Снова встретились мы только на экзамене. Марфа была все так же хороша, вот только глаза как будто посветлели, стали стылыми – из плавленого солнышка в холодное золото. У нашего соседа, дяди Левона, была злющая черная кошка с глазами такого же цвета. Бабушка Сирануш клялась, что это на кошка вовсе, а  горнопштикнер – дух умершей злодейки или самоубийцы в теле кошки. Как-то раз я застал ее (кошку, не бабушку!) со свежепойманной добычей, небольшой серой птичкой, в зубах. Крохотная головка птички беспомощно свисала вниз, глаз уже затянулся мутной пленкой. Кошка (Марта! Ее звали Марта, надо же, как близко..) крепко сжимала птицу в зубах, из-под клыка по взъерошенным перьям тянулись вниз густеющие темно-красные полоски крови. Марта уставилась на меня ничего не выражающими, бессмысленно-жестокими желтыми глазищами, как на некий раздражающий ее предмет, хвоща себя по бокам длинным узким хвостом. С таким же выражением на меня сейчас уставилась Марфа. Так и не простила?
Вытянула билет, ответила на четверку, попрощалась и ушла. А я опять напился до чертиков тем вечером. А потом подумал, да и черт с ним, я б на ее месте тоже выбрал не меня.
Во втором полугодии вместо моего курса поток изучал историю России, а те, кто учил ее в первом семестре, отправлялись мучаться со мной, зубря про «зе капитал оф Грейт Британ». С Марфой мы если и виделись, то мельком, в коридорах. Она, каждый раз все суше, но здоровалась и быстро проходила мимо. Я, все еще ощущая некоторую неловкость, пожалуй, был этому даже рад.

***

Проводив ее потяжелевшую фигуру взглядом, я вдруг подумал – а ведь мы, возможно, больше не увидимся. После летней сессии она уйдет в декрет, взяв академ, а возвращаются из таких редко. Что ж, будь счастлива, Марфа-джан, и пусть у тебя родится сын-богатырь для твоего Тома Эллиса.
________________________
Бози тха! – Сукин сын!
Бусабан – Заучка
Тагхтакали мард – Зануда
Аствац орхни! – Отведи, Господь!
Цртахарватц - Отмороженный

[ло]

10 - Эдуард

Эдуард всегда считал себя везунчиком. Его не перепутали в роддоме, отдав семье прачки, как это случилось с одной из младших сестер, Кристабелью-Синтией (вернуть ее в семью было той еще задачкой, но она все равно сбежала с сыном той самой прачки и получила отцовское благословение на брак). Его не отдали младенцем после шумной родительской ссоры на воспитание первой встречной женщине, как это было с близнецами Исабелью и Мирабелью (семья Папаиани регулярно перечисляет Галине Прокофьевне крупную сумму, чтобы иногда с ними видеться). В конце концов, он даже не стал жертвой падения с лестницы обожаемой матушки Марисабели-Висенты, а она женщина неустойчивая во всех смыслах: то в кому впадет, то в объятия конюха рухнет, то при очередной беременности сознания лишится, а то вот и на ступеньках сознание потеряет. Эдуард каждый раз смахивает крупные мужские слезы, когда вспоминает о неродившейся Аннабель-Беатрис, прогоняет всех девушек из спальни и требует выключить музыку. Весь вечер пьет вино на балконе, взывает к Деве Марии и клянет небеса и плотника Якова за несправедливость.
Но утро встречает его не только колючим солнцем и одиночеством в постели, но и беспорядком во всей квартире. “Машенька!”, - по привычке зовет он прислугу, а потом вспоминает, что больше не вхож в отчий дом. Эти жалкие апартаменты на двести квадратов да деньги на стрипбары и автосервис - вот и все, что бросили ему как подачку. Очередная слеза дрожит в углу его глубоких карих глаз. “Папа”, - шепчет Эдуард и через выдержанную драматическую паузу звонит своей давней приятельнице Женечке. Она, конечно, простушка, но с таким обожанием слушает его откровения и с таким рвением убирает следы его вечерних буйств.
- Хозяйку бы хорошую сюда, - говорит она, приведя жилище в порядок, и гладит Эдуарда по волосам.
- Да, горничной вроде Машеньки мне очень не хватает, - соглашается он.  А потом вдруг спохватывается: - Мне очень нужно поговорить с тобой, Евгения.
Она кусает губы, чтобы скрыть их дрожание.
- Я слушаю тебя, люби… Эдуард, - но дрожь в голосе скрыть не удается.
- Но я все не находил слов… Я не то чтобы мастер говорить, знаешь.
- Не волнуйся, - едва слышно шепчет Женечка. - Я здесь, я слушаю тебя.
- В общем… Отец давно говорил мне остепениться, а я все свободы хотел и брыкался.
Щеки Женечки полыхают, как кубанские яблоки.
- И я вдруг подумал - а ведь прав он. Пора бы в самом деле как-то определиться, жену себе выбрать. Что я все как субстанция в просеке…
- В проруби, - неслышно поправляет Женечка.
- И вот я решил тебя спросить насчет этих моих мыслей.
- ДА! - выдыхает Женечка и роняет чашечку чая на свежевычищенный белый ковер.
- Я знал, что ты поймешь! - Эдуард откидывается на спинку дивана и смеется.

Воспоминания перемешиваются в голове, как лошади на тех самых скачках, где Эдуард проиграл свою первую ставку. Когда отец узнал, куда делись деньги с его фонда помощи декоративным обезьянкам Амазонии, он несколько раз между крестными знамениями повторил “ты скверный сын, Эдуард!”. Совпадение или нет, но через девять месяцев после этого родился Эдуард-Дмитрий (и конечно же, матушка Марисабель-Висента с удивительным изяществом упала в обморок перед тем, как известить семью о пополнении).
Настоящий раскол в отношениях с отцом произошел, когда тот застал Эдуарда в постели юной Светочки.
- Георгий?! - покраснела она, прикрыв ладошками груди. - Ойойой, - прижала она руки к щекам. - ОЙОЙ, - запустила она в белоснежные волосы пальцы. Мужчины пронаблюдали всю пантомиму, прежде чем набросились друг на друга.
- Прикройся, - одновременно кинули они ей по случайной одежде с пола.
- Что ты здесь делаешь, Эдуард?
- Откуда у тебя ключи от ее квартиры, папа?
- Я пока сделаю чай, - Светочка скользнула на кухню. - Вам что-то налить?
- ПРИКРОЙСЯ!!
Светочка испуганно прикрыла за собой стеклянную дверь.
- Блуд - это грех, Эдуард.
- Вот именно, папа!
- Почитай родителей своих, Эдуард.
- Неисповедимы пути Господни, папа!
С минуту они не мигая сверлили друг друга взглядами.
- Мне уже можно войти обратно? - спросила Светочка.
- НЕТ!
Георгий поправил узел галстука:
- Отныне тебе не рады в моем доме, молодой человек. Карманные деньги получать ты, конечно, будешь. Но на общение с нами и наследство не рассчитывай!
- А на Светочку?
- Убирайтесь оба отсюда! - задребезжало дверное стекло.
Отец и сын вышли из ее квартиры и молча разошлись в разные стороны.
С тех пор прошло… Эдуард попытался посчитать на пальцах, но запутался и плюнул.

- Я лечил игроманию случайными связями, Евгения. Но теперь этому пришел конец. Я должен выбрать одну, и я ее выбрал.
Женечка радостно всхлипывает.
- Кстати, о твоем выборе, - из коридора появляется эффектная брюнетка в темном платье с разрезом до самой осиной талии. - Я бросаю тебя! - и кладет на стол айфон, брелок от БМВ, золотую кредитку, ключи и кольцо с бриллиантом. Выходит, стуча каблуками и что-то напевая.
Эдуард привычно мокрыми глазами смотрит ей вслед.
- Может, тогда просто напьемся, Евгения?

***

Автосервис “У Эдика” - это не просто выставочный зал для его спортивного мерседеса цвета Ferrari Red, но и лучшее место в городе для встреч. Каким-то чудом сюда как магнитом притягивало практически каждого, кого Эдуард знал как минимум через два рукопожатия. Ему даже пришлось пристроить кофейню, ресторан, парикмахерскую, бассейн и несколько бутиков рядом, а для себя - еще и стрипклуб с кабаре.
Вот и Анжелику он встретил здесь.
- Привет, Карина, - крикнул он ей, а потом осекся: нет, это не та девушка, с которой он провел лучшие университетские вписки. У этой нет шрама над бровью, и горбинка на носу куда изящнее. Но, судя по уже знакомой роскоши украшений и одежды, - она из того же клана текстильного короля Аветика.
- Я Анжелика, Каринина сестра, - она протянула ему руку, и все заверте…
На восемнадцатилетие Анжелики Эдуард катал ее на воздушном шаре и качелях, кормил лобстером и салатиками из неизведанных овощей, поил шампанским и немножечко водкой, а под вечер привел к себе - Женечка как следует украсила квартиру алыми воздушными сердцами, лепестками роз и гирляндами. Это была нежная ночь кружев и диффузора с ароматом “Сакура”, спутанных простыней и недолгих перекуров.
Она любила пионы и плюшевых авокадо, сюрпризы посреди дня и сиропы в кофе. “Женюсь, - подумал Эдуард. - Даже аджику их есть научусь”.
Сегодня у них уже круглая дата - пятидесятый день отношений. Салон мерседеса весь пропах цветами и парфюмом, что он подсмотрел в ее вишлисте, тихо играет медленная музыка. Эдуард планирует подъехать к университету, где учится Анжелика, и сразить наповал и ее, и ее завистливых подружек, но….
- СМОТРИ КУДА ПРЕШЬ!
Какая-то кулема в одежде, напоминающей использованный помазок, прямо на пешеходном переходе решила его не заметить, и сунулась прямо под колеса! От непочтительности у Эдуарда даже дыхание перехватило - прекрасный оттенок его мерса был виден в любую погоду и при любой видимости.
- Пожалуйста, скажи, что незрячая, - говорит он и выходит из машины.
Но отлетевшая в сугроб девушка не шевелится, и Эдуард снова чувствует подступающие слезы.
- Извините? Вы как?
- Вы когда-нибудь смотрели на звезды?
- Что? Ты ушиблась? Это у тебя перед глазами звезды теперь, да?
Девушка смеется, хватает Эдуарда за рукав:
- Смотрите воооон туда. Это Орион.
Эдуард послушно поднимает голову и с облегчением выдыхает: это ей не мерещится.
- Никогда не замечал его раньше. Это правда Орион?
- Понятия не имею, - говорит девушка, встает на ноги и отряхивается. - Вы не переживайте, я в порядке. Вам еще подарок довезти нужно, а вы задерживаетесь.
- Ты ведьма?
- Да что вы говорите такое! Я Марфа.
Эдуард рассматривает ее внимательнее: выбившиеся из-под платка кудряшки, огромные глаза, необъятная грудь - такую ладошками Светочки не прикроешь, тут человек десять нужно!  И сама она вся как свежеиспеченная булочка, даже захотелось на мгновение посмотреть, что там, под этой тряпкой-помазком.
А через пару дней она заходит в “У Эдика” - совершенно случайно, то ли химчистку искала, то ли прачечную.
- Я всегда могу их достроить, - кричит Эдуард, когда его плюшечка с разочарованным лицом разворачивается к выходу. - Я могу построить тебе что угодно! Вот что бы ты сейчас хотела?
Марфа шмыгает носом, на секунду задумывается, а потом отвечает:
- Борща.
Он ведет ее в ресторан при автосервисе, и Mарфа удивляется столовым приборам. Он пытается завести разговор - и она слушает его с открытым ртом, полным пережеванного борща.
Марфа рассказывает ему, что сирота, и Эдуард радостно подхватывает, что и сам сейчас вычеркнут из семьи. Марфа упоминает гопника-бывшего, и Эдуард тут же вспоминает отряд бывших стерв. Марфа жалуется на неблагодарную работу, и Эдуард соглашается - управлять автосервисом тоже ужасно тяжело.
Когда они расходятся, Эдуард решает: больше они не расстанутся.
Следующим же вечером он приезжает к ее работе, с ярким пушистым платком в подарок и десятками сертификатов в бутики. Марфа спустилась к проходной вместе с очень знакомой фигурой.
- Привет, Анжелика…
Женщина вздыхает.
- Я Карина. Привет.
- Это Карина, моя начальница, - подтверждает Марфа.
Анжелике Эдуард пишет, когда Марфа впервые за пару дней выпускает его из кровати. “Извини, буду очень занят в ближайшее время”, - и добавляет ее в беззвучные чаты.
В выходные Эдуард водит ее в центр отдыха, который тоже пристроил к автосервису. Именно здесь, толпясь за сладкой ватой, они и встречают Льва.
- Это мой друг, - радостно визжит Марфа.
- Тот, что гопник? - Эдуард морщится и внимательно рассматривает лицо незнакомца - с глазами, синими, будто горные озера.
- Нет, - смеется он и смущенно приглаживает светлые кудряшки. - Я Лев, из детдома.
Они обмениваются несколькими неловкими фразами, в течение которых Эдуард смотрит только на губы парня. Лев говорит так, будто поет, а жестикулирует так, будто работает сурдопереводчиком. Он похож на актера театра и одновременно на звезду взрослых фильмов. Когда Лев уходит, Эдуард чувствует, как холодная игла прошивает его сердце.
Эдуард спрашивает Марфу  про Льва каждый день, но та все отмахивается или отделывается дежурными фразами. “Работает”. “Отсыпается”. “Гуляет”.
”Да где же он гуляет, что не появляется у меня?!”, - недоумевает Эдуард. Марфа пожимает плечами и расстегивает ему штаны.
После особенно жаркого акта любви Эдуард долго вглядывается в зеркало на потолке. Он проигрывает в голове сцену за сценой - пока не понимает, что в каждой фантазии, в каждой близости думает только об одном человеке.
Он бросает Марфе ее платье, которое хлопнуло в полете, словно парус.
- Дай мне телефон Льва, срочно.

[ло]

11 - Лева

Когда наглая, горластая Катюха Хацапетова выцепила где-то непривычное приютскому уху выражение «книжный червь», оно приклеилось к Лёве, как родное. Такое родное, каким может быть детдомовское – хлёсткое, подлое, унизительное. «А вы, значит, раз постоянно ленту вк листаете, ленточные черви?» Но попытка изящно парировать очередную издёвку смачно впечаталась в непробиваемую Катюхину тупость. Прогулянные остальной шоблой уроки биологии прихлопнули Лёвино остроумие сверху, как груда мусора, которую высыпали ему на парту.

Марфа тоже не оценила, хотя и пожалела Лёву по-сестрински. Нет, не слюнявым «ой беееедненький». Марфа всегда умела сочувствовать, хотя, возможно, и половины не понимала. Её оленьи глаза умели смотреть прямо в душу, минуя шелуху эрудиции. Те самые глаза, цвет которых не смог бы назвать никто, кроме Лёвы, потому что весь класс без исключения не поднимался ни взглядом, ни мыслями выше плеч девушки. С пятого класса, когда этим плечам – одним из первых среди сверстниц – потребовались широкие лямки бюстгальтера, в глаза Марфы смотрел только Лёва.  Девчонки захлёбывались ядовитой слюной по поводу увиденного в общем душе – разница с их цыплячьими телами была очевидна даже для тормознутой Ритки-Момент. Пацаны норовили проверить на ощупь различия в содержимом скучного госзакупочного белья, и Марфа представлялась им крайне удачным образцом для исследования. Каждый день  заплыв между Сциллой женской зависти и Харибдой мужского навязчивого внимания изматывал Марфу настолько, что в тихую Лёвину гавань она добиралась едва живой.

Универ должен был стать платформой для них обоих. Запрыгнуть туда оказалось не особо сложно и абсолютно неспортивному Лёве, и не хватавшей звёзд с неба Марфе. Волшебные социальные льготы дали уцепиться за краешек даже среди элитных медалистов, олимпиадников и мажоров. После этого оставалось только держаться зубами, а уж стоматолог-то из их приюта получился отличный, детдомовскими зубами можно было открывать пиво, посылки от благотворителей и двери кабинетов. Посылки после вырастания из умилительного возраста иссякли.

Стипендия, даже повышенная, не позволяла разгуляться с пивом. Кабинеты отстрелялись пачками положенных формуляров. Постоянно растущим, как у грызунов, зубам оставался только гранит науки, и Лёва старался за двоих – за себя и за Марфу. Было логично, что они поженятся после универа, у них будут дети, а у детей – замечательная зубная фея, как в американских фильмах, а не суровая ГалинБорисовна с бормашиной. Их детям не нужно будет отбиваться от колючего мира, у них будет всё самое лучшее.

Не менее логичным и естественным казалось то, что сына можно назвать любым именем, кроме как «Олег». Нормальное имя не может звучать, как гулко брошенный в мусорное ведро камень. Нормальный пацан не может выглядеть и вести себя, как содержимое того ведра. Да, скорее всего, дело в имени, как принесли из роддома, так кто-то предложил максимально неудачный вариант, и понеслось. Именно так успокаивал себя Лёва, останавливая кровь из разбитого Олегом носа. В очередной раз причинно-следственные связи в обезьяньей башке Олега сработали причудливо. Тупой самец решил, что если устранить с пути Лёву, то Марфа наконец-то ему даст. Почему-то предыдущие итерации абсолютно не убедили этого гопника, что схема не рабочая, и Лёвин нос стал чуточку кривее, чем извилины под черепом у Олега.

Красные капельки упали на свежевыпавший декабрьский снег. Сумочка Марфы была безнадёжно испорчена лопнувшей пачкой томатной пасты, а виновник этого выскочил из своего «мерса» и чуть не потерял сознание от увиденного. Именно так Марфа и Эдуард рассказывали Лёве историю своего знакомства, со смехом  перебивая друг друга, досыпая одни и те же подробности, как не в меру старательный дворник – реагент под ноги прохожим.

Перекрёсток, светофор, гололёд, стёртые подошвы «Вигороса» Марфы, отличные шипованные «Гудиер» Эдуарда, павшая жертвой столкновения пачка «Поми» и ноунейм-сумка, заеденный в ближайшей «Якитории» взаимный стресс. Про снятые чуть позже в квартире Эдуарда «Кельвин Кляйн» и «Белорусский трикотаж» было не особенно сложно догадаться.

Три месяца: декабрь, январь, февраль. Три угла: Марфа, Эдуард, Лёва. Три камеры на новеньком айфоне внезапно фиксируют, что один из углов больше девяноста градусов. В этот день Эдуард позвонил Лёве и рассказал, что градусов Марфы для него невыносимо много, а градусов текилы – трагически мало, и ему срочно нужно помочь разрешить это противоречие.

Распутывание клубка заняло весь вечер и значительный кусок ночи. А завтрак в постели принёс не только крошки от тостов, но и окончательную ясность:  кому стоит отчалить к гулкой неизвестности Олега, а кому остаться возле мурлыкающей определённости Эдуарда.

Лента инсты Эдуарда полна фотосессиями младенцев, слепками крошечных ножек, а контекстная реклама кричит о детских центрах. Для Лёвы очевидно, что теперь их объединяет не только влечение друг к другу, но и несбыточная мечта о сыне. О содранных на детской горке коленках, о зубной фее, о совместной экскурсии в планетарий. И ключ к их счастью унесла с собой Марфа – вместе с полученной подлым обманом Y-хромосомой. Как выяснить, у кого украден этот игрек – у Олега или у Эдуарда?

[ло]

12 - Никита Минский

- Так, Витёк, ты и вправду Виктор Петрович теперь! - крепко пожав другу руку, Никита отступил на шаг и внимательно его оглядел.
Петрович ухмыльнулся:
-А ты не завидуй так явно моему пузу. У тебя вон - личный диетолог небось.
Никита закатил глаза.
- У меня последние годы ох*енный диетолог был. Тюрьма называется. Хавчик там изысканный, сплошная грузинская кухня, жричодали. Ну и гуляж по коридору, иногда битки в дверях и отбивные по печени. - он хохотнул и по-дружески похлопал изменившегося в лице Петровича по плечу, - Не парься, за старое гавно закрыли, нового нет. Пойдём за стол уже. Я как вышел, дома не ем. Лень готовить, а бабы нет.

Ресторан был добротным и тяжеловесным. Петрович засеменил за другом, стараясь не задеть больным бедром углы дубовых столов. Никита стемительно двигался вперед, и его походка была прежней: расхлябанно - кошачьей, осторожной, и в то же время уверенной.  Вообще. он казалось и не изменился с момента их последней встречи, только поседел.

- А ты тут как дома, я гляжу. - Петрович оглядел приватный зал. - Накрыто уже и сервировано. Любят тебя тут видать.
- Дык как босса-то не любить? - хохотнул Никита. -  Я у них как “три в одном”, шампунь, бальзам и кондиционер в одном флаконе: от проверок и поборов отмажу, денежки отмою, придам объём запросто - ребят своих тут собираю,вот к здоровой пище приучаю. Ну-ка, вот сюда присаживайся. Угощайся.

- Ну, первую за наших, - поморщился Никита и одним махом опустошил рюмку. - Чтоб лежалось им хорошо. А другим пусто было. Эх, командира до сих пор жалко.
Петрович последовал его примеру, но содержимое не желало вливаться в горло: смерть Мефодьича он старался не вспоминать с тех пор, как его выписали из госпиталя в восемьдесят четвёртом с раздробленной ногой.

Никита заметил замешательство друга и поспешно пододвинул к нему тарелочку с селёдкой.
- Прошло, Витёк, ни ты уже прежний, ни я. Прости, друг, что старое всколыхнул. Дело у меня к тебе есть. Я слышал, ты давно из органов ушел, у тебя бизнес свой, агентство детективное. Ну так ты всегда без дела сидеть не умел, да и копать явно навострился, окопы вон как рыл. Вот мне одну историю раскопать надо. Да не волнуйся, бытовуха.
Никита помедлил, невесть откуда взявшийся официант подлил ему водки из запотевшего графинчика.
- В общем, мы когда с тобой виделись в последний раз? Лет двадцать назад, а то и больше. В общем, восемнадцать лет назад я бабе одной ребенка сделал. Красивая девица была, весёлая, задорная такая и сочная, у меня на точке работала.  Замутил я с ней от нечего делать, от обиды - угораздило меня влюбиться в замужнюю, ну да не о ней речь. В общем, закрутил я роман с Леночкой этой, ну и понесла она, а меня приняли, причем ладно бы за что-то серьезное, я ж валютой раньше торговал, да и крышевал уже тогда серьезно, ларек так держал, по старой памяти...Так вот, я вышел, другие дела были, тяжелые. Десять лет прошло. Напарник мой уже всё к рукам прибрал, ну да ладно, мою долю мне отдал. Я сунулся к Леночке этой, а она меня спровадила, даже на порог не пустила. Крикнула - мол, иди откуда пришёл, явился ять Христос народу. Сынка твоего я в роддоме оставила, спасибо за заботу, и за защиту, что тебя разорвало.
Я гордый тогда был, четкий, да и пацан меня не интересовал. Да и другую зазнобу бывшую, настоящую, хотел найти. Но не выгорело там.

А сейчас время прошло, и я думаю - восемнадцать лет малому, мог бы наследником быть, я тоже не вечен. Да и виноват - гонялся я за типа любовью неземной, а дамочка кинула меня, ну да ладно, фиг с ней. Лживой она оказалась напрочь.
Сына хочу найти. Помоги, а? Вот тебе адрес её, имя, даты все. За цену даже не беспокойся - вот аванс.

Никита протянул Петровичу конверт.

Снова возникший из ниоткуда официант наполнил рюмки и принес горячее. Мужчины чокнулись и принялись за еду.

- Да ты не парься, Никит. постараюсь в лучшем виде - для тебя без вопросов. - Петрович расправился с медальонами и решительно воткнул вилку в последний ускользающий маринованный грибочек. – Ты прости, ты как позвонил, я справки навёл. Вот такой вопрос: а почему ты Минский?
- Откуда меня Минским кличут? - переспросил Никита, методично срезая мякоть со свиных рёбрышек. - Зайчиков я любил. Только не рублики белорусские, а ушастых.

Петрович поперхнулся.

- Да отвечаю. Я ж сперва когда в начале девяностых мыкался, у бабки там, под Курганом, зайцев стрелял. Я ж снайпер, ну. Мясо зэкам продавал, шкурки оставлял - уж больно зимой красивые. А кореш мне и предложил шапки из них шить. Из беляков, шкурка у них шик просто.. Ну, и чтоб за зайцами не бегать, я что решил: ну кроликов же разводят, а хули я. Осенью подобрал пару выводков листовичков, на последние деньги  вольер отстроил. Зайцы, я тебе отвечаю, паскуды еще те. Жрут даже сетку-рабицу, между собой грызутся, мрут от всего что можно.... В общем, прогорел я тогда, и стали меня кореша в шутку Минским величать. А потом уже пошло-покатилось, сперва пару точек на рынке крышевал, потом в похоронный бизнес вдарился, да блин, чем только не занимался.

Телефон Петровича не прекращал похрюкивать, выплевывая сообщения со скоростью автоматной очереди. Он извинился перед Никитой, и, сославшись на рабочие обязанности, отчалил, но прежде, уступив его претензиям, выпил на дорожку: в этот раз официант поставил перед ними по граненому стакану и плеснул туда полупрозрачный напиток из бутылки без этикетки. Вкус ударил Петровича под дых.
- Ядрена мать, Стрелок. Ты что, в ресторане подаешь фирменный самогон???

***

Распрощавшись с другом, Никита вернулся за стол, отмахнулся рукой от официанта, и тот пропал. Он сам наполнил свой стакан и покрутил его в руке, вглядываясь в грани:

“Про Ксюху не стоит рассказывать даже Витьке. - думал он, - Эх, я то считал, она из чистого золота, а оказалась баба так, латунь дешевая. Увести ее от Карена хотел. Писала мне ведь, что беременна. Что знаю мол, муж не простит, но от твоего ребенка не избавлюсь. Ждать буду.
Лживая сучка. Как я вышел, увидел  “мою” дочку: монобровь, вылитый Ксюхин муж… Тьфу, черт меня попутал тогда, Карену я свинью подложил - из злости, ведь Ксюху тронуть не решился…”

Никита одним махом опустошил стакан и решительно поднялся из-за стола: прошлое есть прошлое, а кто знает, что в будущем. Сын большой уже, наверняка мужичок. Наследник. А это то, что останется после него.

[ло]

13 - Уборщица Люба

Сцена 1.
Панорамный вид на спальный район большого города. Промозглая весна, серое утреннее небо затянутое тучами.
По бордюру спешит женщина средних лет, на ней серое пальто и черные туфли, ее волосы спрятаны под серым платком. Лицо бледное и без макияжа. Она подходит к крайнему дому жилого комплекса и заходит в подъезд.
Сцена 2.
Любу приветствует консьержка, любопытная и активная пенсионерка,
- Утро доброе, Любочка.
- Здравствуйте, Тамара Сергеевна. Как вы себя чувствуете?
- Да все так же. Старые кости покоя не дают. Но вот я недавно купила одно средство по совету моей знакомой…
- Простите, Тамара Сергеевна, - перебила консьержку Люба. - Мне пора, а то хозяйка ругаться будет.
- Ох, да, иди, Люба. Прости, что заговорилась. Ксения-то не в духе сегодня.
- Да, а что с ней?
- Не знаю, но с утра в подъезд влетела, что аж дверь об стену ударилась.
Кивнув консьержке, Люба поднимается по выложенной метлахской плиткой лестнице и выходит в тамбур на 3 квартиры. Направляется к левой двери и открывает два замка.
Сцена 3.
Войдя, она закрывает дверь на задвижку. Снимает пальто и платок, и убирает их в платяной шкаф у входа, достает оттуда белые передник и чепчик. Вместе с простым черным платьем они смотрятся как наряд горничной из прошлого века.
Сцена 4.  
Женщина проходит из коридора на кухню и подходит к окну. Смотрит в направлении виднеющихся вдалеке золотых куполов, произносит короткую молитву и перекрещивается.
Люба подходит к висящему на стене кладовки календарю и зачеркивает дату 14 марта. Далее она приступает к рутинным и уже набившим оскомину обязанностям – собрать белье из четырех корзин для стирки, загрузить стиральную машину, собрать посуду и загрузить ее в посудомойку, продолжить уборку в комнатах, где не присутствуют хозяева.
“Опять эта неряха Ксения свои апельсиновые корки разбросала! Барыня нашлась.– еле слышно произносит горничная. – А мне за пылинку такой разбор устраивает, что хоть святых выноси! Ну, хоть платит по божески. Ох, на что ж ты меня покинул, Игорек, в цвете лет? Как же мне без тебя одной поднимать детей наших? Сыночек мой бедный, ему ж надо будет через два месяца опять на медкомиссию справки собирать, да и Ленка, с ребеночком как же ей нового мужа искать? Ну хоть от того козла ушла, чтоб ему пусто было! Не зря я отворот ходила делать к бабке Прасковье, хоть и заломила цену, скаредная карга.”
Люба погружается в свои невеселые мысли и воспоминания.
Сцена 5.
Вдруг женщина обращает внимание на шум из гостиной, похожий на громкий разговор нескольких людей.
- Ба, а чего это змеи расшипелись? Скандалят с утра пораньше? А ведь Тамара Сергеевна сказала, что Ксения сегодня злая. И мне с утра поручения не выдала. Странно это.
 Горничная достает гладильную доску и утюг из кладовой, ставит их в коридоре поближе к закрытой двери гостиной и начинает гладить высохшее постельное белье.  Тем временем в гостиной страсти накаляются. Три женщины перекрикивают друг друга, звуки разговора перемежаются рыданиями и возгласами. Горничная как можно ближе придвигается к двери и напрягает слух.
Сцена 6.
В большой светлой комнате с современным интерьером находятся три женщины. Одна средних лет, с тяжелым и властным выражением лица, стоит, скрестив руки на груди, посреди комнаты. Две другие, молодые девушки расположились в креслах. Одна выглядит наиболее спокойной, спина откинута на спинку кресла, а сдвинутые вместе ноги немного наискосок опираются на пол. Другая, совсем юная, сидит забравшись с ногами в кресло и уткнувшись лицом в колени. Телевизор показывает новостной выпуск на средней громкости.
- Результаты экспертизы ДНК подлинные. Я еще раз все перепроверила. Карина Карокозян – вероятность происхождения от Ксении Каракозян 99,9 %, от Карена Каракозяна 99,9%. Анжелика Каракозян – вероятность происхождения от Ксении Каракозян 0,0 %, от Карена Каракозяна 99,9%. “А вот и хозяйка, Ксения. Вот не могли они телевизор выключить! Ничего толком не слышно.”:
- Но как же так, мама? Что это за цирк? – спрашивает одна из  девушек, та, то кажется постарше.
“Так, это вроде Карина. А кто же еще в комнате?” -Люба в соседней комнате двигает утюгом по доске еще активнее.
- Я сама в шоке, моя милая. Никто ничего не знает. Ты думаешь, мне легко? И еще, похоже, есть доказательства, что Анжелику подменила санитарка в роддоме. Эта старая тварь наверняка решила покаяться перед смертью. – с презрительным выражением на лице ответила стоящая женщина.
“Вот же чертовщина! Хотя чего я удивляюсь этой бесовской семейке?” – сплюнула через левое плечо горничная.
- Я не верю! Просто быть такого не может! – всхлипывая, сказала самая молодая девушка. – Мамочка, я же твоя дочь! Еще и Эдик, извращенец хренов. О Господи, за что мне это?!

Люба, не прекращая возить утюгом по наволочке, задумывается: “Анжелкиного последнего хахаля вроде Эдиком звали.”

- А с Эдиком твоим что? – ехидно спрашивает Карина, старшая сестра.
- Не мой он! Не смей так говорить! – яростно кричит младшая и кидает подушку в сестру.
- Ого, а чего так? Прошла любовь, завяли помидоры? – усмехается та.
Анжелика начинает судорожно рыдать, пытаясь что-то сказать сквозь всхлипы.
- О-он, уаааааа, сволочь, хнык, подонок, тварь! В любви клялся, обещал звездочку с неба достать, колечко от Тиффани на помолвку подарить, а сам! – очередная волна рыданий надолго прервала ее рассказ. – Он… не могу, ууу… Еще и клялся, что ни на одну мимо проходящую юбку не заглядывался, а сам сперва с твоей секретаршей мне изменил, а потом вообще с мужиком, педик проклятый! Вон, они вместе в Париж умотали.
Карина с трудом сдерживает смех, похожий на тихое хрюканье.
“ О Господи, спаси и сохрани! Говорила я, что нечего русским мужикам в этих загнивающих Европах делать, один разврат там и происки Нечестивого! Вот и подцепил Эдик эту голубую заразу.”  – тихонечко произносит про себя горничная.

Я тебе говорила, что Эдик не нашего полета птица! Этот идиот только и может, что во всяких сомнительных авантюрах участвовать. А твой дед предлагал ему работу. Хоть и на низовой должности, но при должном усердии он бы быстро продвинулся по карьерной лестнице, но нет, стартапы на Кикстартере ему милее!
- Мама! Сейчас никто из прогрессивной молодежи не работает на корпоратов! Это полный отстой! У него свой бизнесс, между прочим!
Дальнейший разговор заглушает громкая рекламная пауза, что немало злит Любу: “Бесовской ящик! Правильно говорят, праздность - это грех!”

***

- Девочки мои! – всхлипывает со слезами на глазах Ксения. – Не ссорьтесь. Как же мы теперь будем?
Сцена 7.
Закончив дела, Люба достает из-под кухонного шкафа блюдце с прокисшим молоком, которое выливает в раковину и ополаскивает блюдце. Подходит к холодильнику и достает бутылку молока, наливает его в блюдце и убирает все на прежние места.
- Ну что ж, конец – всему делу венец. Хватит на сегодня спину рвать, пойду соседке Людке новости расскажу. Чтоб ей кикимора язык отгрызла, если еще раз сплетни про мою Ленку распускать будет.
Люба собирается и тихо закрывает за собой дверь. В квартире все еще слышны отзвуки скандала.