Текстовушка №128. Байтерек

[Снайпер]

65 лет назад началась космическая эра человечества: с космодрома Байконур был запущен первый искусственный спутник Земли. Мир тогда узнал не только о том, что в космосе добавилось звезд, но и о том, что космодром существует.
Одновременно со стартовыми комплексами росли и множились легенды космодрома. Здесь подолгу зависают НЛО, бродят призраки, люди теряются и возвращаются совсем не теми, какими ушли в степь. Одни проводят на космодроме половину жизни и не понимают, как жить вне его, а другие приезжают на краткий срок и не знают, как жить после. Степи Байконура таят много загадок, и только белые степные скорпионы знают на них ответы.
Добро пожаловать на полигон! Вас ждут: конспирология, контрольно-пропускные пункты, космос и немного крипоты, как и обычно в наших играх.

Наводок не очень много, но при необходимости добавлю.
Большая часть наводок основана на реальных событиях, обложка авторская
Антология, сквозная тема, но несвязанные между собой персонажи.
Дедлайн, как обычно, 31 октября, 22:00 мск.
Поскольку времена нынче тяжелые, сообщите, если какие-то темы вам особенно неприятны.

[[Begotten]]

Here.

[ZloeAloe]

Мне интересно и у меня есть время.

Я хорошо к крипоте, пока она не включает повреждения глаз и снятие кожи. Физику и технику немного знаю.

[ло]

Хочу!
Ну и да, я тоже в космических темах... не в теме

[Notoriginal]

Я тут. И тоже лучше без технических подробностей.

[Amarion]

Почитать)

[Чехарда]

Хочу, но что-нибудь побочное. Велик шанс слететь из-за загруженности. Космос и крипота приветствуются, как и возможность додумывать самому.

[СансетСаспарилла]

Тоже хочу, и тоже как Чехарда - что-то побочное

[Stelvia]

Хочу. Поменьше крипоты, пожалуйста, побольше всего остального

[Снайпер]

Наводки розданы.
Технических деталей и физики от вас не требуется, хотя если хотите - можете добавлять. В каждой наводке указан год - старайтесь удержаться в рамках эпохи. Учитывайте, что космодром - это место посреди ничего, и даже сейчас телефон там ловит не везде. Город режимный, и так просто приехать нельзя (как, впрочем, и уехать). Космодром тоже режимный, хотя это не мешает пастись там верблюдам.
Учитывайте, что между площадками приличные расстояния, пешком не дойти. Если взобраться на холм, то соседнюю площадку можно разглядеть на горизонте (если знать, куда смотреть). Если нет - то в горизонт уходит степь.

Главный обман моей жизни - строчка "И снится нам не рокот космодрома". Рокот на космодроме минуты две во время старта, все остальное время царит гробовая тишина степи. Вечером просыпаются сверчки, а днем на много километров вокруг - только коллеги, суслики, ящерицы и скорпионы. И тишина.

Удачи!

[Снайпер]

Первый текст есть.
Продолжаем ждать или переносим дедлайн? Вы как?

[ZloeAloe]

Так делайн же завтра вечером?

[ло]

У меня 50% есть  но я не против переноса

[Снайпер]

Да, но текст один из всех в наличии.
И особенно тяжёлый год для игр.

[Снайпер]

Поскольку кругом тщета бытия и одинокий октябрь, давайте назначим Хэллоуин на 7 ноября (бгг).
Так же, 22:00
Если кто-то хочет подхватить наводку, мне есть, что вам предложить. Стучитесь.

[Снайпер]

Второй текст!

[Снайпер]

Близится и второй дедлайн. Пишете ли вы, мои кровожадные печеньки?

[Снайпер]

Третий текст!


Четвертый!


И мы сдвинемся в последний раз на 9 ноября, 22 мск

[Снайпер]

Еще два!

[Снайпер]

И последний.
Вечером выложу.

[Снайпер]

1. 1963
Заместитель техрука по электроиспытаниям

Конверт с портретом Юрия Гагарина, маркой с Каракумами и надписью от руки на обороте "Лети с приветом, вернись с ответом!" Листок из школьной тетради в клетку.

Дорогая моя Стеша!
Здесь, в пустынной степи у крошечной станции Тюратам рождается наше общее коммунистическое звездное будущее! Восторг берет от того, сколько уже сделано и сколько предстоит. Здешняя степь — чистый лист, на котором мы пишем новую историю и строим наш Звездоград. Выйдем в Космос и протянем руку духовного единения братьям в инопланетные миры. Наши Санька и Юрка будут жить в новом мире, летать на Луну и Венеру, и мне немного завидно, что тогда меня старика не пустят в космический аппарат. Я горд тем, что стою у истоков, и на моих глазах преображается степь — во имя нашего победного конца.

***

Допрос младшего персонала длился пятый час. Виктор Лапенько впал в удрученное состояние. Прибывшая из центра безликая комиссия была сверхчеловеками, они не нуждались ни в еде, ни в питье, ни в отдыхе. Главный конструктор грыз спичку. Инженер развернул на столе хрусткую схему и в сотый, казалось, раз докладывал: в пусковой шахте скопились газы, произошло короткое замыкание — потом искра... И все понеслось наперекосяк. Пятнадцать пострадавших, из них восемь скончались. Утрачено дорогое, да что там, уникальное оборудование. Потеряно время, старт обернулся провалом, и страшно представить, что потеряно лидерство в космической программе. В электрике на объекте Виктор был уверен, как в самом себе. И, тем не менее, короткое замыкание, искра.
Инженер разворачивал очередную схему и указывал на блоки обгрызенным карандашом.
Следователь за руку попрощался с младшим механиком и вызвал следующего. Был час пополуночи, и его это не волновало.

***

Конверт с красным знаменем и надписью "С Великой Октябрьской революцией!", на обороте от руки написано "И на Марсе будут яблони цвести!"

Дорогая моя Стеша!
Передай Саньке, чтобы хорошо учился, был примерным учеником и октябрёнком. Знания всегда пригодятся, ему не придется, как нам с тобой, догонять на заочном отделении. Дети будут жить лучшей жизнью, чем была у нас, и это правильно, ради этого стоит трудиться. Я спокоен за завтрашний день, зная, что Санька учится на 4 и5. Здесь, в Звездограде, будущее близко, как никогда, протяни руку и войдешь в новый день, где человек дотянулся до звезд и обуздал законы мироздания. Новый человек — наш потомок — легко разберется в устройстве вселенной, потому что мы работаем для этого, не покладая рук.

***

Вошел механик, такой же потерянный, как и предыдущие.
Виктор кратко представил его комиссии, охарактеризовал как ответственного работника, надежного партийного товарища, крепкого семьянина и физкультурника. Других в поселке Ленинский не водилось. В сотый раз принялся рассказывать о контуре работ, короткими фразами.
Механик хихикнул и потер ладони.
Усталый, Виктор не сразу обратил на это внимание. Механик хихикал, ерзал и теребил манжеты, а на вопрос о том, где находился в момент аварии, понес околесицу:
— Я шпрехать, даст ист унмёглихь, глаза разуй, напряжение скачет. Напряжение скачет, битте зер твою налево. Герр начальство такого шрайбикуса тебе пропишет, будешь на Колыме лампочку вкручивать.

Ему русский не родной, покрылся испариной Виктор. Нет никаких неполадок и ошибок в схеме, это диверсия. Шпион, вражья, значит, гнида. В каких я был с ним отношениях? Не наговорил ли лишнего? Его сейчас возьмут, и неизвестно, кого гад за собой потянет.
Механик вдруг засмеялся истеричным булькающим смехом.
Виктор покосился на следователя.
Тот невозмутимо махал солдатику у дверей: — Пошлите за доктором, у товарища шок.

Виктор сел на место и вытер лоб платком. В мыслях его были заготовлены ответы на всевозможные вопросы. Если бы его спросили, он бы ответил, что вины с себя не снимает и долг его, как специалиста по электроиспытаниям, разобраться в произошедшем, а совесть его чиста и все делалось по инструкции. Если бы поинтересовались, он бы честно сказал, что да, подобные аварии случались и раньше, он, Виктор Лапенько, очевидец трагедии с маршалом Неделиным. И та трагедия посерьезнее нынешней, однако ж не остановила советский прогресс. Если любопытно его, Виктора, отношение, то ему по-человечески жаль погибших товарищей, но все знали, на что идут, и жизни их принадлежат в первую очередь Родине, а Родина ждет от них подвига, и он, Виктор Лапенько, чист до последнего звена электрической цепи, чист, чист.
Если бы его спросили, но пока его если и спрашивали, то о другом.

***

Письмо без конверта, мятое и вытертое на изгибах, словно его долго носили с собой в кармане или портфеле.

Стеша! Я никогда не скажу тебе этого. Я даже не уверен, что хочу написать об этом. Написанное, оно обретет иную реальность и обратится в доказательство, тогда как, не случись этого, есть малая надежда, что вскоре все забудется. Или найдется объяснение, простое, понятное, обыденное. Которое я сейчас не могу отыскать из-за недостатка данных или из-за узости мышления. Потому что — должно, должно, должно быть какое-то объяснение. И если существует это письмо, то значит, что никакого объяснения нет.

***

Пока ждали доктора, с механиком сотворилось что-то невообразимое. Оттеснив главного конструктора и инженера, он описывал каждый блок на развернутой схеме, вращая глазами и глумливо хихикая.
— Шайсе, ист зер шлехт! И это шлехт. Одно шайсе тут гнилое. Меченый вам всем покажет, запрыгаете тогда со своей космической программой, фераршен. На пиммеле в космос полетите, со свистом.
Виктор в изумлении следил, как пальцы механика мечутся над схемой. Невесть как он завладел карандашом, черкал что-то поверх, и никто ему не препятствовал.
Вдруг карандаш преломился, и на пальцах выступила кровь.
В тот же миг дверь отворилась, и на пороге оказался доктор с серым лицом.
— Арш бешиссен, герр начальство, за пиммель крепче держись. Ферсписдихь, сосунки.
Кровь втянулась в его пальцы, словно кто-то отмотал назад кинопленку. Не переставая хихикать и подмигивать, механик как-то съежился, как смялся, и рассыпался пылью и пеплом.

***

Спустя год Виктор Лапенько не писал писем, потому что находился с семьей в родном Днепропетровске. Вместо Колымы, которую он сам себе пророчил, у него случилось повышение. Теперь у него была ответственная работа в НИИ, не предполагающая никаких командировок. Поселок Ленинский остался далеко позади, в казахских степях, и слышать о нем Виктору теперь суждено было только в новостях.
Каждый рабочий день он являлся на службу в одно и то же время, здоровался с сотрудниками и секретаршей и закрывался в личном кабинете. Одна мысль не давала ему покоя.
Виктор закатывал манжету и проводил по запястью лезвием бритвы. На коже выступала полоска крови. Мучительно тянулись минуты. Застыв, Виктор смотрел, как кровь густеет и сворачивается так, как ей и положено, и убеждался, что все еще остается человеком.
После этого, успокоенный, он приступал к труду.

[Снайпер]

2. 1973
Сотрудник КГБ

В сгибе колена что-то кольнуло.
Я присмотрелся – так и есть, из штанины топорщился спиралькой хвостик ковыля. Ох, и противная же трава! По весне, помню, как приехал, все налюбоваться не мог – так и ходит шелком под ветром, как седая конская грива… Знал бы я! Эта зараза, как созреет да высохнет, становится острее чертовой иглы! Овцам в шерсть, местные рассказывали, ввинчивается, да под кожу норовит пролезть. Молодняк от нее болеет и даже, бывает, гибнет. Чертова игла и есть!
Не то, чтоб я в черта и прочий опиум для народа верил. Коммунист, все же. На страже интересов Отечества, сотрудник КГБ на задании, все честь по чести.
Задание мое, правда, как этот ковыль оказалось – только с виду все гладко. Я-то думал, на сам Байконур отправляют, меня, сопляка-выпускника, еще типографская краска в дипломе не просохла! Буду ловить там шпионов, охранять государственные секреты. Тем паче, что по распределению мне ничего особенного не светило, в тмутаракань не хотелось, в армию не хотелось еще больше. А тут службу на страже гостайн обещали зачесть за срочную. Да и разведчик, чего греха таить, для четверокурсника звучало… Голова кругом шла, как звучала! Жаль, рассказать никому нельзя, все б девчонки мои были.
Да не тут-то было. Заместо шпионов буржуйских тут было такое… такое…. Впору и впрямь в черта поверить.
Не, сначала-то все было нормалевич. Приехал, заселился в общагу. По легенде, распределили меня на площадку, в кадры. Добраться туда, правда, то еще приключение было. Спасибо, конечно, что хоть не на дрезине; впрочем, мотовозы, на которых приходилось вытрясать душу каждое утро и вечер – на работу и с работы – бы ли немногим лучше. Авто и грузовики же были положены только начальству и спецслужбам навроде пожарных.
А вот работать мне пришлось с документами на…. Них. Мы их называем тут «дубли». С виду люди как люди, да только это личина. Иные они совсем. Не как мы.
Полезла к нам эта пакость еще с 1960, когда на 41-й площадке рвануло. Восемь десятков людей, почитай, полегло. Главный маршал артиллерии Неделин – с ними. А через пару дней, глядь – вернулся! Форма у него странная была, годов 30-х, да плашки орденов на ней криво-косо наляпаны были, на том его и повязали. Это уж потом ясно стало, что то не человек, ну, и увезли его, куда надо. Кому надо в курсе.
Это вот они – оно? – с 41 площадки-то, с Зоны, то бишь, и лезут. Там после взрыва земля странно так вспухла – будто слоны лежат – вот, оттуда и прут. Один вот тоже, удумал, под Гагарина закосить решил. Они ж, дубли-то, газет не читают – так вот и не знал, что Юрий Алексеевич погиб.
А то еще, позже уже, в 1964, случай был – один из этих, значит, под рабочего в цеху главной сборки ракет-носителей подделался, да и заварил где не надо клапаны. Уж по дури ли, или злому умыслу, история умалчивает, говорить-то дубли не шибко мастаки тогда были, это сейчас они эволюционировали. Но третья ступень в итоге не включилась, потеряли тогда один из аппаратов лунной программы. Тогда, кстати, наше подразделение-то и возникло; сперва-то саботаж подозревали, следователи свое отработали – и вскрылось вот. Пришлось ученых привлекать. Ну, и нас, КГБ. А кого еще, не попов же?
Так вот я сюда и попал. Народ, конечно, подавленный. Все кому надо, техруки все, про дублей в курсе. Бдят, конечно, следят за своей бригадой каждый, да уж больно дубли хитры. Учатся. Говорить, вон, повадились. Раньше, бывало, приглядишься – тот ложку всей горстью держит, этот пуговицы через одну застегнул. Так и вычисляли. Кто закуривает чудно, кто газет не читает – телека-то тут ни у кого, считай, нет, не дошел прогресс покуда. Ракеты есть – а телевизора нет. Вон, вместо телека, степь да ковыль с баранами. Местным сколько раз говорено, космодром тут, пасти нельзя – хоть бы хны, зенки выпучат из-под малахаев своих, чего-то там на своем кельды-мельды, ничего непонятно. Арам каткыр, грят мне, душпан. Если б не легенда, я б вам устроил каткыр. И арам вдогонку. Кто еще тут душпан, взяли моду – ставить овец на пути прогресса советской науки!
Ладно хоть дубли вроде чабанов этих не копируют. Небось даже инопланетная потусторонняя дрянь не хочет с утра до ночи ковыль из бараньих курдюков вытаскивать. Кстати, а это мысль… Что, если ковыль отпугивает или проявляет дублей? Надо бы проверить теорию, вот как раз для начала этим образцом, из штанов моих, и протестируем…

[Снайпер]

3. 1980
Патруль космодрома

Папа всегда учил Матвея быть терпеливым. Не плакать, не жаловаться, не ныть — с достоинством принимать, что в этой жизни есть слова «надо» и «нельзя». Мама соглашалась с отцом. Но всегда напоминала — если ты умеешь терпеть и трудиться, будешь вознаграждён.

В детстве эти два правила работали всегда. Матвей безропотно съедал тарелку отвратительного супа с большими оранжевыми кусками морковки, подавляя тошноту, но затем на столе появлялись обожаемые апельсины, сладкие красные яблоки или такие редкие, и дорогие, но очень вкусные шоколадные конфеты. Без единой четвёрки закончив первый учебный год, Матвей впервые поехал с родителями на море, до посиневших губ плескался в соленой воде, а потом долго-долго бегал по горячим камням, выискивая ракушки и цветные камушки. Как потомственный военный, отец всегда выполнял свои обещания. Он много требовал от сына и многого от него ждал, но еще ни разу эти требования не оказывались несправедливыми.

Поэтому, когда после первой эйфории от поступления в военное училище сама учеба оказалась неожиданно скучной, Матвей не удивился. Все хорошее достаётся лишь тяжёлым и, честно сказать, нудным трудом — это он понял ещё в школе. Путь к давней, ещё детской мечте также не мог оказаться лёгким. Только где-то на языке появился горьковатый привкус разочарования. С каждым годом он становился все более явным, отчетливо ощущаемым. День тянулся за днем, лекция за лекцией, практика за практикой. Было непросто — учиться на отлично, быть лучшим, не опозорить отца, несмотря на то, что на занятиях внимание то и дело норовило ускользнуть, а от заданий клонило в сон. Но вместе с тем грело скорое будущее. Окончание училища. И, если повезет с распределением…

Это было когда-то в другой жизни. Обжигающая жара. Сухой степной воздух, запах пряных трав. Далекий гул каких-то огромных машин. Смеющийся, счастливый отец, одетая в лёгкий сарафан с ярким цветочным узором, совсем еще юная мама с длинной русой косой. Терпкий вкус чая и медово-сладкий — сочной дыни. Белый скорпион на тонкой палочке. Кусочек свободы и радости. Байконур.

Матвей плохо это помнил, но знал, что когда-то давно, когда он был совсем маленьким, его отец служил на Байконуре. После они всей семьей много переезжали, сменили немало мест и городов, но тот переезд запомнился особенно. Кажется, именно после него у родителей случилась размолвка, на лбу папы появилась строгая морщинка, а мама сделала модную в то время короткую стрижку, почему-то сразу будто бы постарев на десяток лет. Матвей перестал замечать, как украдкой отец целует маму в губы, как она, что-то напевая, печёт для мужа и сына яблочный пирог. Атмосфера в доме стала неуловимо строже, напряжённей, холоднее.

Может быть, именно поэтому после переезда ещё совсем юный мальчик и заболел космосом. Или, возможно, просто решил идти по стопам отца, который всегда с восторгом рассказывал о своем деле и говорил, что нет в жизни более ценного, чем любимая работа. Матвей собирал фотографии и энциклопедии, примеривался к отцовским книгам, впрочем, весьма мало в них понимая, усиленно занимался спортом и, конечно, не пропускал ни единого слова приходивших в гости папиных коллег. Поначалу все рассказы он воспринимал восторженно, но подростком, сам познакомившись с мутным опьянением от раздобытой приятелями бутылки дешевого вина, стал смотреть на папиных друзей скептически.

Болтали они многое. После второго глотка из маленьких хрустальных рюмочек начинались странные разговоры о том, как на полигоне кто-то видел погибшего маршала Неделина, как уже после аварии Первый Космонавт всё ходил среди суетящихся людей у старта, гладил на счастье ракету перед запуском, как он же стоял позади всех, утирая слёзы, после разгерметизации и смерти экипажа в 1971. Мама украдкой улыбалась и носила на стол вазочки с маринованными грибами и огурчиками — закусывать надо больше, чтобы мёртвые маршалы не мерещились. И Матвей молча с ней соглашался. Космос манил его совсем не этим. И дешёвые детские страшилки, сродни тем, что любили рассказывать мальчишки в пионерском лагере после отбоя, совсем не казались интересными.

Кода Матвей переехал от родителей в казарму училища, подобные разговоры прекратились сами собой и как-то даже подзабылись. Повидаться с семьей теперь удавалось не так уж часто, и больше всего времени и сил в эти короткие визиты отнимали попытки скрыть от проницательного отца тот факт, что учёба увлекает намного меньше ожидаемого. Впрочем, Матвей был лучшим на курсе, всегда в первых рядах и по успеваемости, и по внеучебной деятельности, и по физподготовке. Никто даже не сомневался, что по распределению он уедет именно…

Но в декабре семьдесят девятого радужные планы на удачное распределение померкли. Советские войска вторглись в Афганистан. Ситуация накалялась, туда стягивалось все больше сил. В мае, незадолго до выпуска, Матвею удалось выбраться к родителям на длинные выходные. Он уже почти не сомневался — летом, как и многие другие, он получит направление на войну. Дома об этом почти не говорили. Только перед самым отъездом обратно в училище мама тихо всхлипнула и крепко стиснула сына в объятиях, а отец негромко, но твёрдо сказал: «Ты мужчина. Отправят — поедешь.»

Матвей кивнул. Что-то внутри него сжималось в тугой комок, когда случалось думать о будущем. Он совершенно недостойно боялся. В конце апреля один из его старших товарищей, отправившийся в Афганистан еще в феврале, вернулся домой. В цинковом гробу. Но он был военным. Давал присягу. В конце-концов, ему просто некуда было деваться — медленно тянувшееся время всё же не останавливалось совсем, дня становились теплее, птицы пели громче, весенняя нежно-зелёная листва густела, одуряюще пахли распускавшиеся цветы. Наступало лето. А вместе с ним приближалась и дата окончания учёбы. И распределение, которое не оставляло никакого выбора.

Пугающая дата наступила внезапно. И результат ошеломил. То, чего Матвей ждал много-много лет, ещё с младшей школы, то, о чем мечтал по ночам, и на что уже несколько месяцев как перестал даже надеяться, сбылось. Он ехал на ракетный полигон. На Байконур.

Новая работа встретила палящим степным солнцем, болезненно знакомыми запахами, близким грохотом двигателей стартующей ракеты. Поначалу все казалось ярким, окрашенным восторгом пребывания здесь, исполнения мечты. Перспективы тоже радовали — та цель, о которой говорил отец, любимая и интересная работа, успешная карьера, были совсем близко, рукой подать.

Матвея поставили патрулировать территорию. Одной из обязанностей был также контроль пропускного пункта — командир выдал образцы печатей разных видов, отдельно предупредив, что их могут подделывать. Привыкший делать все на совесть новичок быстро выучил все типы печатей на пропусках, расположение площадок, лица постоянных сотрудников. Работа была однообразной. И скучной. Радостное воодушевление всё больше сменялось знакомой горечью разочарования. Это временно, дальше будет интереснее — пытался убедить себя Матвей, но почему-то верилось в это всё меньше и меньше. Зато не Афганистан — приходили трусливые мысли, но и их нужно было отгонять все дальше. Потому что следом за ними приходили уже другие. Что, если вместо него сюда должен был попасть кто-то… кто-то искренне увлеченный?

В один из дней, перед подготовкой к очередному запуску, к пропускному пункту подошли двое людей. Пропуск одного из них был каким-то неуловимо странным. Матвей, суточное дежурство которого как раз подходило к концу, от усталости даже не мог понять, что именно не так — печати перепутаны местами или фотография не на месте? Невыносимо хотелось спать. Желание просто-напросто сделать вид, что не обратил внимания, было почти непреодолимым. Именно в этот момент, на этом самом дежурстве, держа в руках чужой пропуск, Матвей внезапно полностью осознал истину, которую где-то подспудно знал еще на втором курсе института. Лучше не станет. За этой скукой, этим трудом не будет никакой награды. Работа, к которой он так стремился, космос, о котором грезил всю свою жизнь, были лишь миражом чужой мечты.

Совсем другими глазами он вдруг увидел своих бывших товарищей, своих коллег. Матвей всегда был лучшим — он умел трудиться, умел не спать ночами и зубрить конспекты и формулы, не отвлекаясь на мелочи, какие-то ссоры и симпатии, каких-то девушек, какие-то проблемы. Но они горели и увлекались, они любили и ненавидели какие-то предметы, какие-то задачи, каких-то преподавателей. Матвею же всё было одинаково безразлично. Нет — одинаково отвратительно и тяжело. Но за этим отвратительным и тяжёлым светил яркий маяк награды. Байконур.

Вот тебе твой Байконур. Держи. Сухая жара, от которой даже в тени плавятся мозги, а под душной форменной одеждой стекают по телу капельки пота. Гул ракет, не дающий уснуть. Прогревающаяся на степном солнце до пятидесяти градусов будка пропускного пункта и шесть видов чёртовых печатей. Пыль. Суточные дежурства. И скука, скука, скука. Вот ради чего ты столько лет не спал, не видел погоды за окном, не чувствовал вкуса еды и оставался девственником. Так почему бы хоть раз в этой жизни не наплевать на отцовское «мужчина обязан сделать то, за что взялся, хорошо»? Не пропустить этого человека в сером костюме на территорию ракетного комплекса и не сделать вид, что не заметил странностей на пропуске?

Но привычка оказалась сильнее. Матвей устало и мрачно заглянул в шпаргалку по образцам пропусков и начал выяснять у незнакомца подробности. «Что выдали в бюро пропусков, с тем и хожу, не сам же я его выписывал. У одной табельщицы другая мужа увела, они там ссорились, наляпали как попало. Что пристал, служивый, работать надо.» А мне не надо? — криво усмехнулся самому себе Матвей, когда снова остался один. Что-то царапало внутри, не давало покоя. Он помнил, что когда ездил в пропускное бюро, изучать документы, видел там только мужчин и одну очень пожилую и грузную женщину. Но мало ли кто в то время был в отпусках и на больничном?

На следующий день Матвей снова видел этого человека. Но пропуск его строго соответствовал всем требованиям и висел в чехле на лацкане пиджака владельца. Что же, на такой жаре да в конце суточного дежурства немудрено было что-то напутать. Но этого же самого человека, только что зашедшего на площадку стартового комплекса, Матвей уже через минуту заметил в сотне метров от старта, и шёл он совсем в другую сторону — к техническому комплексу. Тот же пиджак, фигура, седые волосы. Расстояния были слишком велики, чтобы передумать, сменить направление и уйти к техническим сооружениям. Один и тот же человек шёл в два разных места.

Что, значит, пьяные истории отцовских товарищей?.. Или Матвей просто что-то снова перепутал? Нет. Он никогда и ничего не путал. Никогда и ничего. Усталость на время отступила. В серых буднях — нужно быть честным с самим собой — нелюбимой работы внезапно появилась загадка. Может быть, все усилия не были такими… пустыми? Может быть, где-то за ними все же было что-то стоящее внимания?

Ночью долго не получалось уснуть. Мысли путались, сердце билось неровно, тревожно. Громко храпел сосед. Натянув на себя спортивные штаны и форменную рубашку, Матвей вышел из здания. По ночам в степи было прохладно, но после невыносимой дневной жары это было глотком свежего воздуха. А ещё над Байконуром очень ярко светили звёзды. Прогулка выбила из головы мрачные размышления и тревоги. Остались только огоньки созвездий, Млечный Путь, тянущийся к стартовому комплексу, тонкий серебристый месяц. Приятный запах чего-то механического — не то бензина, не то машинного масла — отдалённые отзвуки голосов и звон металла. Даже ночью на ракетном комплексе не прекращалась работа.

В лёгкой рубашке, такой невыносимо плотной в дневное время, ночью было зябко. Матвей ещё раз посмотрел на звёзды и уже более бодрым шагом направился обратно, к тёплой постели и мягкому одеялу. Взгляд снова отметил белёсую полосу Млечного Пути. Но на этот раз вдоль дороги, перпендикулярно первой. Так не бывает, правда? — спросил себя Матвей. И улыбнулся самому себе. Он просто сходил с ума. От несбывшихся надежд и крушения своего мира. Такое бывало. Бывало, в отличие от призраков космонавтов, двух Млечных Путей, раздвоений одного человека. Бывало.

Проснувшись, Матвей направился прямиком в медицинский корпус ракетного комплекса.

[Снайпер]

4. 1988
Кандидат в отряд космонавтов

Пыль, невообразимое количество пыли вокруг. Подозреваю, что даже внутри тубусов с чертежами, уложенных, словно блок боекомплекта к РСЗО, и то уже найдется на заправку нескольких кухонных песочных часов. И если в Ленинске еще было неплохо в плане зеленых насаждений, пытающихся сдержать дыхание степи и отгораживаясь с одного бока рекой, то на самом полигоне спасение приходит лишь в виде мелких кустов саксаула да различных колючек.
На самом деле, насмотреться на разную природу я уже успел за время пути — шутка ли, три дня в поезде? Пока летный состав и техники налегке летели из Домодедово, мне пришлось грузиться на Казанском, хорошо хоть под груз выделили нормальное место в техническом вагоне, а не заставили утрамбовывать в купе, как пугали коллеги рассказами о прошлых счастливчиках.
Своих вещей было немного, хотя в качестве излишества на всякий случай были старательно упакованы карандаши, перья, проверенная родная готовальня, зебры и памятки, таблицы и справочники. Казалось бы, неужели там, в космической кузнице, может чего-то не быть? Но свое роднее. Привычнее. Да и в поезде за перегруз не спросят.
Забавно, вроде подготовку в ряды космонавтов уже начал, но вот летать пока много не приходится. Даже в перспективе, если повезет и все сложится, до второй волны еще далеко, ведь еще первая не прошла. Зато какие карьерные горизонты открываются среди этой унылой, но весьма прагматичной планировке Байконура! Да, скучные одинаковые домики, вокруг которых суетятся занятые люди, ездят тентованные автомобили и течет жизнь — но это именно та жизнь, о которой грезилось еще в институте. Стряхнув с волос возникшую из ниоткуда саранчу, я с глупой улыбкой шагнул в новый для себя мир.

Рабочий ритм захватил с самого прибытия. Необходимо было как можно скорее разобраться с теми правками, из-за которых, собственно, все и затевалось — найти у механиков нужные листы, разделы, сравнить изменения, выслушать реакцию «где ж вы раньше были, головастики московские» от рабочих, которые уже сделали часть вперед и сверх плана. Пятилетка за три года — это прекрасно, когда это планово, а не когда на третий год нужно пытаться развернуть голубцы и собрать из них отбивную. Понятное дело, что тут любой будет недоволен. Согласовать изменения, внести изменения в изменения и утвердить их выше, и как можно быстрее — космос не ждет, и цеха тоже простаивать не должны.
Взятое с собой пригодилось сходу, да еще только смотри, лишь бы не увели — не по злобе, а потому что работать чем-то надо. Конечно, хватало времени и познакомиться, и даже послушать местных баек — а на каком полигоне их не будет? Иногда за сигаретой казалось, что каждый первый здесь свидетель НЛО, а кто не с ними — тот так и норовит свести деловой серьезный разговор к внезапному рассказу про местных призраков, приметы и всякой мистике. Хотя, надо сказать, совет «если что-то приземлилось на чертеж или документ, не вздумай это давить!» оказался весьма дельным — в чертежной была целая «доска почета» с разномастными пятнами с присохшими лапками и крылышками, местами подписанные на латыни — правда, что там написано, я все равно не знал.
И как новичку, да еще и приехавшему после всех, остается лишь кивать с серьезным лицом, иногда допуская какие-то мелкие вставки. Никогда не знаешь, попал ли ты на очередного балагура или же можешь обидеть искренне верящего в свои россказни человека. А вдруг он в остальном ничего? Оно мне надо?
Иногда это не слабо раздражало, когда после бессонной ночи над чертежами поутру обнаруживаешь все в беспорядке, а окружающие лишь хлопают по плечу и ссылаются на неупокоенную душу какого-то стажера, который так и упахался до смерти, не закончив проект для закрытия своей работы. С другой стороны, иногда просто пешая прогулка между корпусами превращалась в увлекательный пересказ местной легенды про девочку, убежавшую в степь играть, чьи следы стали пустыми от травы, а синева глаз ушла в сухие цветы, торчащие сорняками там и тут, возвышаясь словно кактусы в пустыне на пачке иностранного курева, которым тут иногда доводилось угоститься.

В этой суете пролетела первая неделя, и мне уже казалось, что я окончательно влился в местную среду, чтобы розыгрыши сошли на нет, но вдруг ребята в столовой снова что-то отчебучили. Да, задержался, заработался и не пошел с ними сразу, но что значит вошел после них полчаса назад, уткнулся в свою тарелку и всех игнорировал?
Вроде бы даже как-то удалось это замять, сославшись на то, что может кто-то похожий был рядом. Невозможно же знать вообще всех.
Я решил не придавать этому значения, потому как голова витала не просто в облаках, а на околоземной орбите.
Затем со стола пропал рейсфедер, бережно привезенный с собой из Москвы, но коллега клялся, что взял его с моего разрешения утром и вернул тоже лично мне — не считая того, что я все утро провел в производственном цеху, а значит в чертежной меня быть не могло. Или могло? Это уже начинало беспокоить.
Когда уже даже на разборе по поиску пропавшего раздела механик объявил, что отдавал мне его, глядя мне в глаза — тут уже мне стало не до шуток и я не нашел ничего лучше, чем объявить, что если это розыгрыш, его пора прекращать, а то это тормозит рабочий процесс.
Последовавшие заверения в искренности меня не убедили, но что я мог сделать?
Когда за ужином в столовой коллеги бойко начали обсуждать это, наперебой советуя то дойти до библиотеки и прочитать Джекила и Хайда, то посмотреть как смогу — или найти пересказ - какой-то недавний прибалтийский фильм с непроизносимым названием про разлученных близнецов и гдровскую комедию о помогающем двойнике... на этом моменте мое терпение лопнуло и я ушел.

Происходящее все сильнее выходило из-под контроля, наваливаясь, словно снег, сходящий с горы. Не то я сошел с ума всего за неделю, не то тут орудует мой двойник, выполняющий при этом частично мои обязанности, но не передающий мне ничего? Но такое бывает только в фантастике типа НИИЧАВО, где можно сотворить себе дубликат, чтобы успевать больше работать. Ну а кто из нас не мечтал о второй паре рук, большем количестве времени в сутках, понимающем помощнике? Но то мечты, а это какая-то кошмарная реальность.
Когда вновь не досчитались технического журнала измов, возникла мысль, не орудует ли здесь какой-нибудь иностранный шпион, загримированный под меня? Это бы могло объяснить его молчаливость и угрюмость. Но каковы вообще шансы найти иностранца, похожего на меня, подгадать и забросить его на полигон? Паранойя. Параноидальный бред. А может, раздвоение личности?
Нет, я точно не псих. Псих бы сюда не попал, хоть сейчас и раздолбайство по сравнению с временами Королева и первых.
С этими мыслями я дошел до гостиницы, где кастелянша, милая женщина, как казалось раньше, начала убеждать меня, что ключ я брал еще днем и не вернул.
В этот момент у меня словно упал занавес, и я начал без криков, но без пауз и смысла рассказывать ей, как меня утомили все эти детские дурачества, которые не дают нормально работать и буквально доводят людей до ручки. Она молчала. Молчала так выразительно, что кроме собственного сердца я слышал лишь стрекот ночных насекомых, шум песка на ветру и доносящиеся из номеров храпы на разные лады.
Наконец она вздохнула, отвела взгляд и достала из-под столешницы второй ключ от комнаты, строго сообщив, что вернуть надо будет оба.  Внезапно накатила непонятная паника, обволакивая тошнотворным теплом. В номере же мог кто-то быть! Ведь у кого-то есть ключ, и этот ключ пропал, и кто знает, где сейчас взявший его.
Уже подходя к лестнице, я беспомощно оглянулся на кастеляншу. Хотелось попросить ее подняться со мной и проверить, но это было малодушно и жалко, да и чем поможет она там, где неизвестно, чего бояться? Она поймала мой взгляд, и я торопливо поблагодарил ее за ключ и побежал вверх.  

Дверь была заперта, и внутри никаких следов чужого проникновения, если не считать вездесущих сверчков, саранчи и цикад. Так скоро можно будет найти в простынях летучих мышей, говорят они тоже залетают в форточки на белое. О чем это я?
Все на месте, никого постороннего и ничего лишнего. Что это могло быть?
Я упал на кровать, закинув руки за голову и мусоля незажженную сигарету во рту. Выходить чтобы курить не хотелось, а дымить в форточку было как-то несолидно.
Теплилась надежда, что это идиотский розыгрыш, но не могли же все дружно сговориться? Разыграть толпой новичка, обусловившись об этом, пока меня еще трясло по рельсам? Нет, это уже совсем паранойя, с таким не берут в космонавты. Людей здесь, конечно, немного, но не настолько, чтобы такое устроить. А будь это реально очень похожий человек, так их бы уже познакомили и посмеялись.
Лунатизм? Но тогда должны быть следы. Где-то должен валяться этот проклятый ключ, будь он неладен, где-то должны быть документы, ведь не сожрал я их, не сжег и не отдал пришельцам с альфа центавра?!
Или здесь проводятся какие-то эксперименты, о которых я не в курсе? Искривление времени, параллельные миры? Может это как с Йоном Тихим? Хотя тогда я бы уже на второй-третий день сам точно знал, где я и что делаю. Да нет, бред, полный бред.
Нет ничего такого, и обычная логика и базовая физика это доказывают.

Буквально за считанные дни я стал шарахаться от коллег, да и спокойного сна пропавший ключ не добавлял. Не то что бы мне не хотелось общаться, одиночество захлестывало просто космическое, извините за каламбур, но я не был готов реагировать на новые подробности своих похождений и деяний на полигоне.
Наконец мое нервозное состояние стало очевидно. Полагаю - а может лишь надеюсь — что если все происходящее и было розыгрышем, то сейчас станет понятно, что пора это прекращать. Конечно, никто не признается, но можно было бы сделать вид, что ничего не было. Главное, чтобы от всего этого не начали дрожать руки, как-никак, второй после головы рабочий инструмент производства.
Даже шеф, глядя с каким-то подозрительным сочувствием, предложил взять день отгула и отоспаться. Мол, понимает он, дело молодое, глаза горят, но беречь кадры надо и не допускать сгорания мозгов на работе, а то сколько он таких повидал и нужно иногда тормозить.
А ведь и правда, усталость буквально валила с ног — но вызвана она была вовсе не работой, к которой привычки хватало, а постоянным опасением новых упоминаний о том, где я был и чего успел сделать, не делав.
Не хотелось признавать себе и тем более озвучивать начальнику, что подозреваешь свою крышу в том, что та успела улететь раньше остального тела. В это назначение было вложено слишком много работы, чтобы терять его так легко — а второй раз такого шанса точно не представится, космос — то, куда действительно стоит очередь желающих за забором, талантливых, пробивных и без проблем с непонятными двойниками или памятью.
Пришлось поблагодарить за заботу и действительно признать, что видимо заработался, да еще и новый климат, часовой пояс, но вот буквально один день покоя спасет гиганта мысли, вернет память и вообще воодушевит на подвиги.
По крайней мере, мне бы самому этого очень хотелось.

День, в который никуда не надо. Гостиничные стены не спасли от звуков будильников из соседних номеров, но по крайней мере не нужно было куда-то бежать, а можно было перевернуться в кровати и погрузиться обратно в тревожный сон под мягкое звучание голосов и шагов из холла и с улицы.
Немилосердное солнце, нагревшее номер даже через задернутые шторы до состояния прогретого автомобиля, все-таки заставило открыть глаза и с неохотой встать. Выключенный будильник показывал, что завтрак уже прошел, а обед в столовой еще вряд ли начался, а потому торопиться было некуда.
Впервые за долгое время можно было покурить в одиночестве, не торопясь и не пытаясь на ходу решить какую-то проблему, свою ли, чужую ли либо общую. Хотелось погрузиться в полную, глубокую безмятежность, синюю, как безоблачное небо над полигоном. Закуривая прямо на ходу, открывая дверь пожарного балкона, впиваясь взглядом в синеву...
Вдох, полный наслаждения. И вправду, надо лишь выспаться, отдохнуть и проветриться. Может, даже проехаться в степи, походить по пусть и сухой и колючей, но траве.
При взгляде на пригостиничный газон недокуренная сигарета практически утонула в горле, пока мозг судорожно пытался осознать увиденное, заставляя рот совершать глотки, забыв, как дышать.
Знакомый человек сидел на валуне среди желтоватой зелени и что-то мастерил из стебельков. Пальцы, местами в пятнах от индийских чернил и химического карандаша, неловко орудовали, переплетая их не то в венок, не то в какую-то народную куклу. Та же слегка отросшая без привычного парикмахера прическа, та же небрежно натянутая рубашка, то же лицо, которое регулярно смотрит из зеркала и с карточки пропуска. Ошибки быть не могло.
Прокашлявшись наконец в кулак, чтобы не шуметь и не привлекать внимание, решаю повернуться и уйти. Никакого желания разговаривать с собой нет, есть лишь животный ужас и пробирающая по позвоночнику ледяная дрожь, даром что воздух уже явно подбирается к температуре тела. Страшно, очень страшно. Страшно, что он увидит. Что придет в номер.
Уже закрыв дверь и привалившись к ней спиной ощущаю ожог на губе и понимаю, что в этом месте теперь уже точно не высплюсь, да и не факт что когда-нибудь вообще буду спать спокойно.

Утро началось с будильников, но что они для того, кто так и не лег спать?
Отсиживаться за дверью и голодать означало бы поражение, а свалить отсюда живым все еще очень хотелось, так что пришлось дойти до умывальников и потратить минут десять на погружение лица в холодную, явно свежую воду, возможно несшую в себе прохладу ледников соседних стран. Или это просто фантазия, и вода — обычная, очищенная местным водоканалом? Да какая собственно разница, главное что солнце высушило и волосы, и ворот рубашки за путь от гостиницы до рабочего места.
Надо было срочно отсюда валить, но сделать это было не так просто — не на своих двоих же убегать через холмы, еще решат, что шпион или диверсант. Так что здороваемся, работаем, делаем вид, что все хорошо. Лишь бы не дрожали руки, а ожог можно списать на ветер. Наверное. Не важно, поверят или нет.
Заказанный звонок в Москву пришлось ждать еще день, а там уже пока иносказательно получилось объяснить матери, что надо делать.
Еще через два невероятно длинных дня наконец пришел официальный запрос на прерывание командировки по острым семейным обстоятельствам. Значит, все поняли правильно.

Перелет домой был быстрым — больше времени ушло, чтобы добраться до квартиры родителей от аэропорта, чем у самолета на этот путь. Там все было спокойно, хотя подозрения не покидали, и, чего греха таить, первое время я даже пытался устраивать окружающим небольшие проверки, чтобы убедиться, что они — это точно они. А может, наоборот тем самым пытался проверить себя?
Так как командировка продлилась меньше месяца, на основном месте работы меня так быстро назад не ждали, и с легкой рукой продлили отпуск по семейным на пару недель, не зная, что на самом деле я уже готовился к увольнению.
Пусть это было глупо, и никаких повторных командировок в казахские края мне не светило, но не хотелось рисковать даже общением о них. Один вид песчаной пыли на футляре готовальни, в которой так и не было рейсфедера, вызывал лютое отвращение, а засохший паук из недр портфеля был немедленно подвергнут сожжению. Надо было полностью отвлечься.
По знакомству в институте была подхвачена должность лаборанта при преподавателе инженерной графики, чтобы хоть где-то числиться. Не хотелось выходить из дома, не хотелось общаться с людьми, и за спиной иногда чудятся мои глаза в толпе.
Эта навязчивая мысль так и не отпустила меня полностью. Ни в окна, ни на небо я уже больше старался не смотреть, чтобы не увидеть того, чего не надо, или не утонуть в безбрежной синеве. Точно ли я это я? Я ли вообще вернулся? А может Саныч был прав, и все, кто приезжают, остаются в степи, даже если уехали?

[Снайпер]

5. 1993
Сотрудница администрации города Байконур

- Да послушайте же меня!

И прекратите пялиться, не мигая, как удав на жертву.

- Нам нечего есть! Людям нужна еда как минимум! А откуда ее взять, а? Такое ощущение, будто вы впервые слышите, что люди, оказываются, кушают. Вы вот как решаете для себя эту проблему? Полным отказом от пищи?
- Да нет. Я вот, чай пью.
И начальник в доказательство протянул Софье Алексеевне кружку, в которой когда-то был чай. Сейчас большую часть кружки занимала влажная, состоящая из тесно переплетенных тончайших черных нитей субстанция, покрытая светлым пухом.

«Aspergillus niger», отстраненно подумала Софья и перевела растерянный взгляд на начальника.

- Допустим, мы все будем обедать ЭТИМ. Но что делать с отоплением? Зима на носу, а к сезону не готов никто. Тут степь, морозы за 40, мы просто перемрем от холода.

Начальник поднес кружку к губам, хотел отхлебнуть чая, но в последний момент передумал и распорядился:

- Готовьте Байконур к сезону. Вы человек бывалый, я дам вам все необходимые полномочия.

***
- Дома 4, 6 и 10 нужно переселить в 9 и 11.
- Софья Алексеевна!
- Нам необходимо уплотняться. Нечем топить весь жилой фонд.
- Тогда давайте 11 выселять! Почему нас?! Вы что там, очешуели все? Какая разница, кто ближе к котельной? Топите всех!

***
- Мы же не даром просим у вас продовольствие, понимаете? Администрация готова платить.
- Деньги не нужны? Выделить квартиры? Я поговорю с начальством, думаю, я смогу настоять на  выдаче сертификатов на заселение к весне.
- Нет, раньше никак. Нужно сначала выписать уехавших специалистов, оформить необходимые бумаги, отправить оставшиеся от прежних хозяев вещи.
- Отлично. На выбор есть 4 и 6 дома, из квартир ничего не вывозим, пусть в новом месте закупаются.

***
- Да вылейте вы уже эту плесень.
- Не нужно, Софья Алексеевна, я с ней знаете, как-то даже сроднился за эту зиму.
- Нам нужно еще угля для котельной, и Тюратам больше не может поставлять продовольствие, у них самих запасов впритык.
- Не переживайте, я помню наш разговор неделю назад, продовольствие будет.
- Только не вагон подсолнечного масла, как в декабре, пожалуйста.
- Я помню, Софья Алексеевна. Уверяю вас, в поставке будет разная пища.

***
- Соль, мука и сахар?!
- Они разные, не так ли?
- А где мясо?! Крупы? Молочная продукция?! Как, как мы будем кормить людей?! Чередовать лепешки сладкие и лепешки соленые, жареные на масле?
- В поставке еще чай есть.
Софья покосилась на колосящиеся над кружкой нежные побеги.
- Действительно, что это я. Но все же, я очень попрошу срочно дозаказать продукты по этому списку.

***
- Это мое заявление об увольнении, подпишите пожалуйста. Я к сыну поеду, пора с внуками няньчиться.
- Как же мы без вас, Софья Алексеевна? Зима ведь снова наступит.
- Ничего, я вам оставлю подробнейшие инструкции. И я очень надеюсь, что вы запомнили все, что мы делали этой зимой.
- Я записал.

Софья Алексеевна еще некоторое время сидела в кабинете начальника, под его немигающим взглядом, и боролась с собой. Ей очень хотелось знать, с какой планеты свалился к ним на голову ее начальник.
Потом женщина встала, поправила одежду и вышла из кабинета.
Оглядываться ей не хотелось.

[Снайпер]

6. 2003
Механик бригады годового технического обслуживания

На площадку мы ехали по-царски: вчетвером в Газели с занавесками на окнах. В горизонт привычно уходила желтая выжженная степь. Вдоль дороги на 92 площадку пасся табунчик рыжих и гнедых лошадок. Уж не знаю, что они там едят каждый год - не верблюжью же колючку?
Возле станции сжижения кислорода ровными столбиками стояли суслики. На почтенно-безопасном расстоянии от людских построек, но совершенно бесстрашно, даже не пытаясь спрятаться. На моей памяти дураков, пожелавших бы поймать суслика, не нашлось; кому нужна чума?
Гостиница выглядела так, будто вчера здесь гуляли знатные поминки: мертвенная тишина и выразительная гора пустых бутылок. Кастелянши переговаривались осторожным полушепотом и вежливо просили не шуметь и не включать телевизор в холле - люди отдыхают.
Мы знали, от чего тут отдыхают люди. Два стартовых дня выпали на выходные, и в первый же ракета сошла с генеральных испытаний: сгорел один из датчиков в двигателе. В том же цеху готовили ракету под пилотируемый запуск, но ее, предназначенную для людей, охраняли чуть ли не автоматчики, и снять с нее не дали даже пылинку, не то что свинтить датчик. Нервозность нарастала, за датчиком отправили гонцов в разные места огромного космодрома. Это из космоса (ха-ха) Байконур кажется маленьким пятнышком, на деле же между площадками тут можно ехать два, а то и три часа. В одну сторону.
Кто смог, ушел кемарить в гостиницу, остальные остались на местах ждать добычи датчика. Потом его ставили взамен сгоревшего, потом заново проходили испытания, потом что-то примерещилось ОТК, потом заказчик пуска вдруг захотел наклеить постер со своим логотипом куда-нибудь на ракету так, чтобы на его фоне можно было дать интервью. Потом сорвался и повис на страховке один из механиков, со зверским перематом и оч-чень медленно его спустили вниз и пошли писать рапорта о ЧП. В общем, ко времени старта расчет проводил на ногах вторые сутки с редким сном урывками, и сразу после доклада об успешном запуске немедленно начал снимать стресс. Видимо, снимали весь вечер и полночи, а сейчас отсыпались. Через пару дней все они улетят, а мы, четверка всадников годового техобслуживания, останемся на две долгие недели наедине с пустым стартовым комплексом.

Не было в моей жизни большего обмана, чем фраза "и снится нам не рокот космодрома". И не было в моей жизни более глубокой тишины, чем на Байконуре. Здесь не летали самолеты, не ездили машины, не стучали рельсы, не пели птицы, не квакали жабы. В тишину Байконура ныряешь, как в глубокий омут, поначалу она давит на уши, потом к ней привыкаешь. Лет семь назад, спасаясь от этой тишины, я впервые вышел на пробежку в степь.

Несмотря на кажущуюся пустоту, потеряться на космодроме сложно: к площадкам ведут рельсы и хорошо накатанные колесами грузовиков колеи. Не знаешь, куда идти - иди вдоль ряда шпал, и куда-нибудь точно придешь. Не хочешь петлять по колючкам - иди по размытой дождями и засохшей колее, когда надоест, просто повернешь обратно по ней же. Там я и бежал, шурша кроссовками по мелкому гравию, пока не взобрался на холм.
На холме были развалины невысоких строений, обнесенных когда-то колючей проволокой. Сейчас там остались только столбы, ржавчина и идеально ровный круг, выложенный из консервных банок рядом с дорогой. Посередине круга стояла фарфоровая чайная пара. Инсталляторы хреновы, современные художники... Нет бы собрать мусор, да вывезти, оставили потомкам.
В другую сторону с холма открывался вид на красные пески и совершенно марсианские пейзажи. Колючка там росла неожиданно могучая, раскидистая, в мой рост, ярко-зеленая. Вздыбленные холмы были изрезаны рваными руслами весенних потоков и напоминали не то туши вымерших чудищ, не то причудливые муравейники размером с двухэтажный дом.
В тишине степи внезапный лязг металла заставил меня обернуться.
В кругу банок сидела молодая девушка и держала в руках ту самую чайную пару.
Сначала мне показалось, что она одета в шифоновую хламиду - такие я видел на фотоснимках в... кхм, интересных журналах. Потом, присмотревшись, я вдруг понял, что хламида постоянно меняет вид, форму и прозрачность, а под ней и вовсе нет очертаний тела. Увидев, как я невольно попятился, девушка плавно перетекла в Гагарина.
- Не бойся, - с мягкой улыбкой сказал мне ЮрАлексеич. - Мы тебе вреда не причиним.
Уже подозревая недоброе, я оглянулся.
За мной толпились Юрии Алексеевичи.
Сквозь них просвечивала нестерпимо зеленая колючка.

Тогда я не смог убежать от видений. Сейчас - бегу к ним сам, ибо что еще делать мне, Посвященному, если не мчаться со всех ног к тем, кто посвятил меня в Тайну?
Тогда они объясняли мне устройство мира - своего и нашего, а по сути - одного и того же, волею судеб расщепленного надвое. Впрочем, они описывали это иначе.
- Ты - плоть и кровь, рост и вес, - вещал мне Гагарин, первый из увиденных мною. Среди соплеменников он считался самым опытным. - Но тень твоя суть есть плоскость, и в ней нет ничего, только темнота и немного воздуха. То, что ты видишь здесь - тени, которые мы отбрасываем на ваш мир. В своем мы плоть и кровь.
Я не понимал сложных построений, картинок и структур, которые они показывали мне. Просил дать мне какой-нибудь простой учебник их физики - смеялись. Насколько я понял, письменности у них не было, потому что для них это тоже тень. Их способы передачи и сохранения информации я даже не пытался понять. Каким образом они принимают образы людей - тоже.
- Улыбнись, - попросил меня Гагарин, - и улыбайся долго. Ты можешь это делать, верно? Но ты напряжен. Так и мы.
- А если ты будешь надевать на себя лицо человека и улыбаться?
- Мне будет еще немного тяжелее.
Я пропадал в степи часами. Я готов был там ночевать, лишь бы они не оставляли меня. Я предлагал забрать кого-то из них с собой, но тогда среди них не было того, кому хватило бы сил удержать образ. Разве что Гагарину, но тот не удалялся от космодрома и постоянно обучал новичков.
Сколько-то из них уже жили среди людей, но много больше хотели начать. Дни бежали, как песок сквозь пальцы, а я катастрофически не успевал обучить, показать, рассказать, объяснить, намекнуть. Я приобрел привычку расхаживать, пока говорю - так они лучше понимали человеческую походку, я мало спал и лихорадочно кусал губы, писал бесконечные списки тем и работал по-стахановски - лишь бы скорее сдать опостылевший пропуск со старта и помчаться в степь к своей пастве.
Ибо они посвятили меня, но и я посвящал их в тайны людей. И наш союз был скреплен вспышками августовских Персеид.

Спустя семь лет я стал не учителем, но другом. Я научился различать их, понимать их метафоры и хотя бы часть сложной космологии. Я практически не вылезал из командировок, степи и красных песков. Возвращение из командировки я поначалу воспринимал как наказание, а позже - как возможность. Узнать что-то новое - для них, но волей-неволей и для себя, организовать, выяснить, привезти... Я забыл, где по-настоящему мой дом и кто по-настоящему мой народ. И я радовался каждой их победе, как своей. Радовался, когда, проходя мимо, один из антеннщиков колебался контуром и едва слышно жужжал - так они поддерживали образ. Радовался, когда замечал пусть небольшие, но изменения мира вокруг, поскольку знал - это их рук дело. Радовался каждой командировке, каждой встрече, каждой минуте рядом с ними.

Отъезжающая бригада, помятая и уставшая, сложила нам в общак оставшиеся продукты. Их было человек тридцать, а нас четверо, так что продуктов оставалось с лихвой. Кто-то из связистов окинул меня испытующим взглядом и покачал головой.
- Вид у тебя какой-то... вроде только приехал, а уже замученный.
- Не выспался, - пожал плечами я.
Когда они уходили, я слышал продолжение разговора. Товарищи обсуждали, бросил ли я пить или внезапно начал - на космодроме это со многими случается. Ничего, пусть себе болтают.
Не говорить же им, что в степи меня ждет раса инопланетян с нашей же планеты, только мы живем на тени, а они - на свету?

[Снайпер]

7. 2013
Уфолог-конспиролог

Алфавит почти заканчивался.

Маринка уже стояла на пороге, вся гордая и неприступная. Зеленихин ринулся было к двери, чтоб не упустить свою красавицу, но его внезапно повело, качнуло и приложило о ковёр. Единственное, что он успел сделать - выбросить руки вперёд, прокричать "не оставляй меня" и ухватить Маринку за левую босоножку. Каблук при этом затрещал и легко отделился от подошвы, оставшись торчать в руке Зеленихина будто жертвенный нож.
"Ну всё, я попал. - промелькнуло у него в голове, - теперь она уж точно уйдёт...".

Маринка застыла, переводя взгляд со своей обезображенной обуви на лежащего на полу Зеленихина, сжимающего в кулаке каблук.
-Угомонись, болезный - бросила она ему в лицо. - Достал ты меня, хватит истерить. Совсем уже чокнулся, один Миха на уме!
- Но... Маринка, ты мне что, совсем-совсем не веришь? Ни капельки?
Зеленихин подполз к ней поближе, изо всех сил задрал голову и вгляделся в Маринкины глаза. Так несчастная уличная собака глядит на человека, выходящего из гастронома и несущего пакет, пахнущий сосисками.
- Ты ж видела Мишку, да? Он молодой, не постарел даже с того дня! Вот прям ни капельки!
Марина сосредоточенно разглядывала изуродованную босоножку, затем нагнулась и осторожно взяла из рук Зеленихина каблучок.
- Дебил ты, Вов. Помолодел Миха знаешь почему? Потому что следит за собой и спортом занимается. А ты дальше деградируй и завидуй. Давай, пока.
Она поковыляла в коридор, а Зеленихин, сражённый в самое сердце её словами, остался лежать на протёртом паласе, глотая слезы.

Вскоре ему надоело нюхать несвежий ворс, и он перевернулся на спину. Вечерело. Заходящее солнце окрасило потолок в багровый цвет, и бабушкина хрустальная люстра, казалось, истекала кровью.
Вид, конечно же был лучше, чем нелепые цветы на паласе, но всё равно было недостаточно трагично. К тому же, бабка-соседка пялилась на него с лестничной площадки сквозь открытую дверь. Глаза у неё светились зелёным огнем.
Зеленихин поспешно поднялся, отряхнул мусор с вытянутых треников и прикрыл дверь, а затем обречённо побрёл на кухню. Посреди круглого стола, прикрытого заляпанной клеёнкой, лежала видавшая виды телефонная книжка. Зеленихин открыл её на букве Ш, и всхлипывая перечеркнул красным фломастером Маринкино имя.
- Шикарова Маришка, завербована.
На букву Щ друзей у Зеленихина не было… оставались Олеся Юсупова и Гена Ямбург. Остальные страницы от А до Ш уже были исчёрканы красным, кое-где, правда, зеленели метки - те, кто не откликнулся. Но их было несоизмеримо меньше, чем тех, кто просто послал его лесом, полем или в дурку.
Поэтому моральных сил у Владимира Иннокентьевича Зеленихина оставалось уже мало.
Только может на один звонок. Или сообщение. Да, сообщение. Нет… лучше настоящее письмо. Хотя почта тоже может быть перехвачена. Зеленихин видал и не такое.
Когда неведомая сила подчинила себе его друга, началась чертовщина. Нет, не просто стиралка начала пожирать носки с удвоенной скоростью, а скорее это был тотальный бойкот всех электроприборов: холодильник то не охлаждал, то замораживал йогурты, а телевизор по всем каналам постоянно показывал космодром. По радио звучали треки на космическую тему...Ну, после того, как волшебным образом сдох плейлист. Плейлист сдох вместе с компом, разумеется. И вместе с компом и любимой музыкой – фотографии. Причем, не все, а именно Байконурские, с Михой.
Зеленихин покосился на сверкающую кофеварку, затем вздохнул, поставил ковшик с водой на походный примус, достал из ящика стола четыре капсулы с кофе, и как только вода закипела, торопливо высыпал из них кофе в эмалированный ковшик, подождал, пока пенка поднимется до краёв, и отключил газ. Электрическими приборами Зеленихин теперь старался пользоваться по минимуму.

Вздохнув, он зажёг пару ароматических палочек и принялся за сообщение.
Кому: Юсуповой Олесе
От кого: Зеленихин
"Распечатаю сперва, перечитаю завтра.” -подумал он и сосредоточился на тексте:
"Олеся, привет!
Это Вовчик, мы работали вместе в "Невероятных Фактах". Ты была в редакции, а я с другом вам присылал материалы в рубрику "они рядом", помнишь? Мой псевдоним был Искра Сознания, а мой друг Михаил Евстигнеев подписывался как Подозреватель. Если помнишь, мы вышли в топ рейтинга с сумасшедшей теорией, согласно которой чайки - всего лишь тела зомби-птиц, управляемые паразитами, и поскольку они были нацелены на воссоединение паразитов, то поедали мусор
Мой друг тогда предложил элегантнейшее решение - раскидать мусор везде, чтобы летающие зомби выполнили свою цель и скорее отчалили в ближайшую галактику, по заказу которой и собирали паразитов. Сколько читателей вняли его примеру! Тогда мы начали плотно сотрудничать.
Вот о своем друге я и хочу с тобой поговорить.
Пять лет назад, в 2013 году, если ты помнишь, мы опубликовали статью, в которой утверждалось, что причина частых аварий, происходящих на Байконуре стало то, что во время катастрофы Маршала Неделина произошёл Прорыв, и как следствие в районе космодрома течёт некротическая энергия, которая провоцирует различные аномалии. Это было идеей Михаила, я скорее был склонен думать, что реальная причина кроется в раздолбайстве и воровстве, но Миша настолько загорелся этой темой, что решил провести расследование. Он был уверен, что сумеет докопаться до истины, и что этот репортаж станет настоящей бомбой. Редакция дала добро.
Не знаю, остались ли у вас архивы по отпускным, чтобы подтвердить мои слова, но неважно. У меня осталась переписка.
Итак, мы с ним прилетели в Алма-Ату, оттуда местным рейсом в Кызыл-Орду на ископаемом самолётике, потом добирались поездом за небольшую взятку проводнику, который закрыл глаза на отсутствие у нас нужных документов. Что сказать, вот и причина всех бедствий - взяточничество и пофигизм.

В самом городе было достаточно жарко и абсолютно уныло. Развлечений - ровно ноль. Иногда ветер со степи приносил облака пыли, в выходной мелькал целый десант работяг с площадки – как раз к старту готовили ракету Протон. Мы не просыхали, пытаясь выпытать хоть что-то у местных. Миша бахвалился, что знал кого-то из охраны, и что у него все подмазано, и мы сможем пробраться к площадке, чтобы вблизи посмотреть запуск. Пробираться надо было глухой ночью, потому как старт был назначен на шесть утра. Я перебрал накануне и проспал. Миша ушёл без меня.

Утром я проснулся, еле вспомнил кто я и зачем я в этом мире, включил телевизор... а там... На старте произошла авария, ракета кувыркнулась и загорелась ещё в воздухе, потом упала и взорвалась. По новостям сообщали, что жертв и разрушений не было, но Миша в тот день так и не вернулся. Его не было больше суток, связаться с ним я не смог, и не знал, что думать – неужели он был там, но о нем никто не знал и его просто не искали? Или его арестовали?
Когда я уже совсем перенервничал и собрался в милицию, почти у выхода я внезапно столкнулся с Мишей.
В первое время я был на седьмом небе от радости – ведь я уже представлял Мишу обугленным трупом, мне было страшно думать, как объяснить его матери, в какую авантюру влез её сын, и почему я проспал….
Но со временем, буквально на следующий день я начал понимать, что что-то не так: мой друг изменился. На все мои расспросы об аварии он отвечал уклончиво, теорию Прорыва осмеял, заявил мне, что я совершенно зря потащил его смотреть на следствие раздолбайства… Хотя инициатором поездки был он сам.
Пока мы возвращались домой, я всё больше убеждался, что Михаил стал абсолютно другим человеком: в поезде он пожирал всю немыслимую и сомнительную еду, что мог купить у торговок на станциях, хотя прежде был крайне брезглив. В Алма-Ате он устроил скандал в гостинице из-за того, что шторы пропускали свет, хотя раньше засыпал только со светом, что меня бесило. Хуже того, у него поменялись музыкальные вкусы.

По возвращении в Россию наши дороги разошлись: я настолько тяжело переживал всю сложившуюся ситуацию, что решил сгонять в Тайланд на пару месяцев, Миша отказался, По приезду я понял, что он меня заблокировал в соцсетях, да и я сам не горел желанием общаться с ним. А потом я случайно узнал, что он забросил все свои статьи и устроился в пресс-службу Космического центра им. Хруничева (они выпускают Протоны). Он, который кричал о том, что пятидневка – это рабство, и лишь тупые идиоты могут протирать штаны в офисе!
Чем дальше я обдумывал произошедшее, тем сильнее мне казалось, что мой друг был прав. На Байконуре творится какая-то аномалия, и с полигона приехал вовсе не Михаил. Тем более, за прошедшие пять лет он ни чуточки не состарился, скорее помолодел.
Олеся, мне никто не верит. Ты мой последний шанс. Тряхнём стариной, может, соберём команду, начнём расследование?
П.с. Мише ни слова, пожалуйста.

Как только принтер выплюнул лист, телефон Зеленихина беззвучно завибрировал, и на экране высветилось "Влад Горбанёв/ Драное Ухо".
-Владик-геолог, сволочь! - подскочил от радости Зеленихин, - Отозвался!

-Влад, привет. - голос Зеленихина слегка дрожал. Горбанёв не отвечал ему месяц. - Рад тебя слышать. Ты как?
На другом конце линии надрывались автомобильные гудки и что-то лязгало и тарахтело. “Трамвай?” -подумал Зеленихин.
Голос друга был таким же бодрым, как и в институте.
-Здорово, козлина, - прогрохотал Влад, - Ты ж по прежнему адресу? Извини, братан, я в командировке был, ща заскочу, слышь? С меня бухло, с тебя закусь, давай!
Зеленихин с минуту протупил, глядя на телефон, но Драное Ухо уже дал отбой. Затем он лихорадочно подскочил к холодильнику и принялся исследовать его недра: готовой еды не было. В морозилке лежал фарш, но размораживать его не было сил. Под раковиной в оранжевой сетке умирали три картофелины, а в кухонной бандуре нашлась баночка шпрот. Еще была тушёнка. Зеленихин выдохнул и с садистским интересом принялся выковыривать у картошки глазки.
Внезапно в дверь позвонили.
-Что, уже? - Зеленихин метнулся к двери, но в тамбуре стояла не бородатая гора Влада, а невнятный человечек с рыбьими глазами, мнущий в руках пачку буклетов.
-День добрый, - мягко произнес он, - скажите, не замечали ли вы, что в последнее время мир изменился?
-З-ззамечал. - промямлил Зеленихин, ожидая подвоха.
-А случалось ли вам чувствовать, что мир близок к катастрофе? - оживился человечек, - Видели ли вы, как близкие вам люди становились жертвой своих страстей и приближались к дьяволу?
- Случалось. - утвердительно кивнул Зеленихин, уже поняв, к чему клонил рыбий глаз. - Вот мой друг, например, переродился. Им завладели рептилоиды, и теперь он им служит. Но мне никто не верит. Не видит премен, которые с ним произошли. Хотя я им и объясняю, что мой друг до того рокового дня был крайне щепетилен в еде, понимаете, а сразу после я застал его за поеданием вяленой рыбы, купленной с рук на станции поезда. Представляете? А ещё...
Зеленихина прорвало. Он прекрасно понимал, что этот маленький невзрачный человечек пришёл к нему, чтобы завербовать в очередную секту, но ему было просто необходимо облегчить душу. Слова полились из него фонтаном, да что там, горным потоком:
-Вот как то, что вместо него вернулось, я сразу все понял. Ну, не сразу, но быстро. Миха, он был...фантазёр. А стал прагматиком. Зубы стал чистить по четыре раза в день. Законопослушным стал, хотя до этого через турникет прыгнуть, или дебош учинить любил. До этого был убеждённый холостяк, а вдруг начал о детях рассуждать.
-Но это же хорошо - заметил человечек. - Возможно он задумался о Боге. Нам всем нужно о Нем задуматься.
Зеленихин обречённо выдохнул и привёл последний аргумент:
- Он стал спать без нижнего белья. Да-да. Сказал, что человеческое тело прекрасно.
После этой фразы человечек с подозрением глянул на Зеленихина, затем куда-то сквозь него, вглубь квартиры, поспешно сунул ему в руки буклет и попятился к лестнице.

К чести Влада, тот не задержался, и не изменил своим привычкам, второго Зеленихин опасался больше всего. Но вроде все шло штатно, Влад остался тем же придурком: вместо того, чтоб позвонить в дверь, он со всей дури пнул по косяку. Войдя в квартиру, он не переобулся, а потопал на кухню, не вынимая папиросы изо рта. Его походный рюкзак был огромен. Борода топорщилась во все стороны.
- Вот, настойку привез, вещь! Настояна, говорят, на волчьих х*ях. Да не бледней ты, шутка юмора, ну! Самогон это.
Когда звенящее содержимое рюкзака перекочевало в морозилку, Зеленихин водрузил кастрюлю с картошкой на примус и под одобрительное кряканье Влада сорвал крышку со шпрот. У Зеленихина всегда была наготове бутылочка водки, как раз для друзей. Сам он предпочитал пиво. Ну, или на худой конец - виски.
-Чо, как? - Бородатый Влад хряпнул стопку водки, покрутил головой, окинул обстановку в квартире. - чот ты одичал, Вован. Я в походах лучше живу, в чём дело? Примус идиотский этот...Хотя, не парься, я сейчас это, починю плиту тебе.
Зеленихин хотел было выложить другу все как есть, про Миху, про злочастный день... но вспомнил реакцию остальных. Правду говорить  нельзя, все равно не поверят. Он деловито выпил свою долю, и вкрадчиво ответил:
-Влад, плита в порядке, я просто тренируюсь вот… дело есть. Слушай, ты в магнитных аномалиях же разбираешься? Ты знаешь, инфа есть, что Байконур не зря построили, где построили. Вот, есть у меня одна теория… Наверняка...
- Ой, да что ж ты за ядский рукожоп, Вован?
Из кастрюли на примусе деловито лезла пена. Влад метнулся убавить огонь, потыкал ножиком в картошку, поцокал языком и снова прикрыл кастрюлю крышкой, но оставил зазор.
Зеленихин, устыдившись, молча подлил ему водки, затем поставил на стол банку тушёнки. Должный эффект был достигнут: щеки Влада раскраснелись.
Драное Ухо опустошил свой стакан и крякнул.
- Да у меня времени туева хуча, Вован. Можно я у тебя переночую? Тут такое дело, я полгода ж как дебил по горам скакал, приехал, а у жены моей вон новый замок врезан. Не, да и фиг с ней, короче, я за любую движуху, кроме зубного, не, ты понял. Что за аномалии? Или…Ты странный какой-то, проблемы?
-Да не вопрос, дружище. Живи сколько хочешь. Я тебе постелю в большой комнате, там диван удобный. А насчёт проблем...потом.

Потом была божественная картошка с тушёнкой, которую друзья запивали ледяным самогоном. Еще позже, когда на кухне обосновалась густая дымовая завеса, Зеленихин нашёл в себе силы и принес Владу распечатанный текст, предназначенный Олесе, редактору. Его колотило от почти мистического страха: пошлёт ли его Влад куда подальше, возьмёт свой рюкзак, выйдет в душную августовскую ночь…
Но Драное Ухо не подвел. Он несколько раз перечитал написанное и внезапно трезвым голосом сказал:
- Так. Интересный кадр. Если он тебя за эти пять лет не убрал как свидетеля, бояться тебе нечего. Не пиши пока никому больше. Давай завтра обмозгуем что и как.
Сам факт, что огромный бородатый Влад ему поверил, настолько его обрадовал, что Зеленихин кинулся обнимать друга, а заодно и разрыдался.
Влад похлопал его по плечу своей корявой лапищей, а другой подтянул к себе рюкзак. Когда всё ещё всхлипывающий Зеленихин оторвался от груди друга, то увидел, как на липкую клеёнку бухнулся топор.
- Не стареет, говоришь? Интересненько, как у этого организма с регенерацией, а? - Влад продолжал улыбаться своей щербатой улыбкой, поглаживая рукоятку топора. Внутри Зеленихина смутно трепыхнулась тревога. Конечно, прежде чем отрубить например палец лже-Михе, следовало окончательно убедиться, что он самозванец… отрубить палец, чтобы проверить регенерацию... И еще что-то неуловимое мелькало в голове, но это что-то было очень трудно поймать.
Наконец, настойке пришел конец. Друзья спели еще пару песен и расползлись спать: Влад на диван, а Зеленихин к себе.

Зеленихин проснулся на рассвете, не так, как обычно просыпался, лениво и будто в заторможенную реальность. Нет, в этот раз он открыл глаза и молниеносно упал обратно в жизнь.
На кухне творился бардак: окурки валялись не только в пепельнице, но и на грязных тарелках. Воняло шпротами. Топор по-прежнему блестел на столе. Из гостиной раздавался богатырский храп Влада Драное ухо.
Внезапно, вскрывая кофейную капсулу ножом, Зеленихин застыл и его бросило в холодный пот: шрама-то на ухе у Влада не было, ну, по крайней мере за волосами Зеленихин его не заметил. А шрам там был ого-го.

Прижав к себе топор, он опустился на табуретку.
- Они что, все перерожденцы, что ли? - беззвучно прошептал он. - Вот какого фига, кому теперь верить?
Но без утреннего кофе он обойтись не мог, собственно как и без полуденного и без вечернего, поэтому Зеленихин, несмотря на грозящую ему опасность, решил следовать обычному утреннему распорядку: четыре капсулы на кастрюльку, сцедить гущу, налить кофе в огромную кружку и выпить его маленьким глоточками, сидя с ногами на кухонном диванчике. Впрочем, топор он положил рядом, а еще взял нож побольше.
По мере того, как кофеин поглощался его организмом, разум Зеленихина пробуждался.
“Если Влад тоже НЁХ, то зачем ему за меня вступаться и убивать себе подобного? - думал он. - Он мог легко прикончить меня вчера, или же высмеять мои идеи. Хотя, может его новая сущность – садист? Или же… за наш мир борются несколько рас?”
В этот самый момент до Зеленихина донесся скрип паркета – Влад, или, точнее, Нововлад вышел из комнаты. Зеленихин сжался в комочек и схватил топор.
- О, кофе как хорошо пахнет, - Влад покачиваясь зашёл в кухню. На нём были огромные семейные трусы, белые в зеленую полоску. - Чо, клёвый топор, да? Я у деда одного выменял на кабана, мы с корешем на объект ехали, и сшибли. Ух, кабаняка был… еле в багажник влез. А кофе есть ещё?
Влад зевнул, запустил пятерню в волосы, и тут Зеленихин всё же углядел неровность на мочке уха.
“Лучше просто садист, чем не пойми что” - решил он, быстро отодвинул от себя топор и кинулся варить другу кофе.

[Снайпер]

8. 2021
Туристка на космодроме

Байконур.
Давно хотела побывать здесь.

Поднакопила, выбила отпуск, и наконец-то я попала сюда. Почему-то я ожидала экзотики. Её я получила: из привычной, современной Москвы я вернулась... в СССР.

Ничего не напоминало о том, что теперь я "за границей", разве что паспортный контроль на въезде, банки, да номера машин. Все говорили по-русски, в ходу были рубли, порой по городу ходили верблюды… но так это случается.

Этот город вернул меня в детство. Пятиэтажки - в одной из таких жила бабушка. Мозаики на домах напоминали о детском садике: гордостью нашего садика была мозаика… там вроде бы была "Девочка на шаре", здесь же шары представляли космические корабли.

 Было множество памятников, но, к сожалению, они были поставлены как-то странно. Памятник то ли Солнечной системе, то ли молекуле: интересный, красивый а вокруг - сплошная разруха.

Мы проезжаем мимо парка. Отчего-то его вид напомнил мне Чернобыль: среди пустыни стояла одинокое колесо обозрения. Возможно, оно работало, и сейчас был перерыв или выходной. Но его неживой вид показался мне крайне унылым.

Вскоре нас заселили в гостиницу. Ну что ж, пяти звёзд я не ожидала.
Раз я попала в СССР - назовём это экскурсии в детство. В моём номере была широкая двуспальная кровать. Матрас, возможно, был староват, или же просто не был дорогим: он был жёстким и рукой я могла почувствовать пружины. Однако же, когда я легла, эта проблема ушла.

Мебель в номере была достаточно современной: откуда-то из девяностых. Желтый цвет - тогда он был в моде, изогнутые формы, которые отнимают половину полезной площади, благо жить здесь не придётся, это лишь временная пристанище.

Некоторых восхитило обилие зелени. Кое-кто фотографировался чуть ли не под каждым кустом. Северяне, приехавшие с нами, тут же побежали на рынок: выбирать фрукты и ягоды. Понятное дело, для них такое изобилие было удивительным. Я же закашлялась от пыли и первые часы решила провести в номере. Соседка Маша, кажется, она была наполовину якуткой, принесла мне персик и немного черешни. Она была в восторге и рассказывала, что видела невиданные доселе фрукты.  По описанию это был инжир.

На следующий день нас собрали, представили гида и сказали, что с этого дня за нашу жизнь отвечает он. Невольно подумалось что этот гид уже видел проблемы: он все ещё был рыжим, хотя его волосы уже тронула седина; среднего роста, немного сутул - как будто хотел спрятаться; у него была странная мимика: как будто один глаз запаздывал, а губы невпопад дёргались во время разговора. Быть может, он был кем-то из отставных оставшихся здесь после травмы: не знаю, что могло случиться, но, наверняка, случиться могло всякое.
Мужчина оказался крайний разговорчивым, к счастью, он рассказывал интересные вещи. Казалось, что он знал ответы абсолютно на все вопросы. Прежде всего он проводил нас в столовую: не принадлежащую космодрому, а местную, которую держал его знакомый. Здесь мы попробовали интересную "местную" кухню. Темноволосая женщина, подкрашивавшая волосы в рыжий, была возмущена: она явно была из тех, кто предпочитает так называемую европейскую, а на самом же деле - русскую кухню. Здесь же в ходу были специи. Ну что ж, продукты она найдёт в ближайшем магазине.
 В этот день мы смотрели город. Нам показали памятники, которые мы уже видели из окна автобуса, но теперь нам рассказали их историю. Я не могла не сказать о том, что колесо обозрения напоминает мне Чернобыле. Гид засмеялся, а после суеверно постучал по дереву.
Я долго думала, кого же напоминает гид. На третий день я поняла: водяного из сказки. Такой же немножко нелепый и странный, с большим носом и стрижкой вроде неудачного каре, только огненно-рыжий. Он сопровождал нас во всех музеях. Рассказал обо всём: о первом спутнике, о Белке и Стрелке и других собаках, чьи имена не сохранились в коллективной памяти, показал фото памятника Лайке,  под который до сих пор несут любимую докторскую колбасу. Я расплакалась, когда он на большом экране он показал видео посадки Белки и стрелки: гид сказал, что люди должны были подождать ещё минут десять, но вместо этого подбежали и освободили собак. Несмотря на перегрузки, собаки чувствовали себя нормально, виляли хвостами и ласкались.
 Меня удивило, насколько же они были маленькими. Почему-то мне стало безумно жалко их.

Другая экскурсия была посвящена Гагарину. Я улыбалась: ходила легенда, что мой дедушка был знаком с ним. Было интересно в который раз услышать историю о том, как на приёме английской королевы Гагарин съел лимон, и о том что он называл себя не первым человеком, а последней собакой. Простой советский паренёк, кто знал, какая судьба ждёт его…

Вечером гид остался с нами.
Познакомившиеся на экскурсиях туристы устроились в холле гостиницы. Кто-то принёс вино и коньяк, у других с собой оказались сыр и фрукты, кое-кто достал шоколад.
- Отличная выходит поляна! - похвалил гид, и, залпом осушив стакан вина, принялся рассказывать, - а вот "другие" совсем алкоголь не пьют. Не переносят. Их, если хотите знать, вообще так и ловили раньше: какой же русский откажется выпить? Так они, представляете что? Под чукч стали маскироваться! А те, известное дело, алкоголя не пьют! Так мы им как-то копальхен предложили… Да блюдо такое, на севере едят, им нормально, а нам - смерть. И чужим тоже смерть! Только вот дружат чужие и с нашими, и тут теперь все ой как не просто…
Гид говорил ещё много, долго и обстоятельно. Вино сделало свое дело, и я не сразу поняла, что речь идёт совсем не об американских шпионах: по словам гида выходило, что на Земле живут, или по крайней мере хотят жить какие-то другие создания, которые хотели бы занять место людей. Или хотели когда-то. И, дескать, при СССР этих созданий отслеживали и убивали, в крайнем случае - выбрасывали вон, а теперь наше правительство предпочитает с ними дружить.
Совсем захмелев, экскурсовод начал говорить о погибшей цивилизации Марса и о памятнике в виде лица, который напоминает землянам об опасности… Я не могла понять, шутит ли он, или впрямь верит, или же просто пьян и бредит.
Ближе к 11 мы разошлись. Назавтра нас ожидал запуск ракеты…
***
Нас привезли на площадку посреди поля.
Было жарко.
Люди толкались, стремясь занять место получше. Все нервничали.
Гид, казалось, не обращал внимания на нас. Он был слишком увлечен своим телефоном, а после поднял над головой колонку.
-- Я нам тут трансляцию организовал!
Все зааплодировали
Наконец объявили старт. И тогда всё отошло на второй план: 10... 9... 8... семь... Как часто я представляла это, когда смотрела фильмы, или мультики.
Но представить ЭТО в полной мере было невозможно.
 Нас перестали интересовать наши места, нас перестала интересовать жара, все были сосредоточены там, на ракете. Шесть… пять... четыре…
 Неужели именно сейчас? А что если именно это не взлетит?
 3... 2… 1… ПУСК!
Она взлетела!
В первые секунды ракета была похожа на огромный столб огня. Огонь и дым заволокли все, казалось, она взорвалась.
60.
Полет нормальный
70.
Система управления работает в норме
80.
Двигатели ракетоносителя работают нормально…
120.
Первая ступень успешно отделена…
Я не смогла сдержать слез.
Сила. Мощь. Скорость.
Космос!
Я чувствовала себя одновременно крохотной пушинкой и частью чего-то огромного, сильного, способного покорить космос!
***
За ужином многие молчали.
А в отеле снова накрыли "поляну". Гид, как всегда, сидел с нами и подливал всем спиртное, строго следя за тем, чтобы все выпили. Он что… правда верит?
-- Знаете, что я вам скажу? Не все тут просто, - начал он. - Слышали, строят Байтерек? А зачем, думаете, его строят? Да для космоса ещё при СССР столько построили, что и вашим детям хватит, а это - оно для тех, других. С ними, знаете ли, дружить хотят. Дружить, понимаете. А Маск, думаете ему космос нужен? А не нужен ему космос, он хочет с Другими быстрее нашего поладить. Чтобы, значит, вместе, да против бывшего СССР...
И тут Остапа понесло…
Разговоры стихли, все снова слушали гида. Его истории о тех, "других", которые и вовсе не с Марса, а точнее с Марса, но так же, как и люди. Мол когда-то те, другие, уже уничтожили человечество.

Он говорил, прихлебывая вино, и будто бы получал удовольствие от того, как "другие" выселили людей с Марса, и теперь, конечно, непременно, выселят и с земли.
-- А вы шапочку из фольги носить не пробовали? - пошутила я. Несколько человек засмеялась, а кое-кто шикнул на меня. Люди любят легенды, особенно пьяные люди…
***
Вот и настал день отъезда.
Было странно. Как будто всего пару часов назад мы вышли из автобуса и впервые пристегнули к одежде пропуск. И вот все, скоро мы его сдадим.
Но ведь было так много. Была ракета, был рассказ о Белке и Стрелке, были вечерние посиделки под пьяный бред гида… Или мне это приснилось?

Я слышала шум в коридоре. Гид заходил в каждый номер, прощался, шутил, советовал засунуть монетку подальше под линолеум "который не скоро ещё поменяют" и спрашивал, все ли сфотографировались с верблюдом.

Я была последней в его списке.
Зайдя ко мне, он с ухмылкой отдал мне документы, и, то ли оскалившись, то ли улыбнувшись, сказал:
-- А зря вы, девушка, не верите умным людям, которые тут давно живут и многое повидали…

Я кивнула. Эти странные тики, и этот бред… быть может, зря я смеялась? Ведь он может быть болен.
Хотя кто бы пустил больного сюда? Но, может, он не опасен?

-- А знаете, вранье это все, что иные не пьют, - гид усмехнулся. - Они не пьянеют. Покурю-ка я на вашем балкончике…

Я растерянно кивнула и отвернулась, чтобы положить документы в чемодан. Я слышала, как гид раздвинул шторы. Вдруг я вспомнила, что балконов в номерах нет…
Подняв голову, я увидела, как гид завернул за собой шторы. Я подбежала к закрытому изнутри окну и поняла, что у окна никого нет…

Никто из группы не запомнил, как звали гида. Одни говорили, что он был молодым и красивым, другие - что он был маленьким, седым и толстым, как султан из Аладдина, третьи запомнили его с бородой. Но отчего-то все помнили эти странные тики.
Вместо подписи в документах стояла странная закорючка, как будто кто-то расписывать ручку.

Это было слишком странным для того, чтобы это обсуждать.

[Снайпер]

На Байконуре побывали:

Caguento
Meowth
Notoriginal
Stelvia
ZloeAloe
ло
СансетСаспарилла
Снайпер

Рецензии я раздам, но сдача по желанию. Постить можно прям в этой теме от своего ника.
Спасибо за игру, вы большие молодцы!

PS: 7го числа умер наш коллега, руководитель почти всех экспедиций на космодромы, очень хороший человек, друг и наставник. Сегодня мы с ним попрощались. И эта игра стала своего рода реквиемом тому, кто впервые открыл космодром для многих. Грустно и до сих пор не верится.
Прощайте, К.Б.

[Stelvia]

Очень жаль