Текстовушки. Архив

[Todo Uno]

МАНУС КЕММИНГ.

[четыре бусины – пауза – четыре бусины – пауза – четыре бусины - …]
Этот город просто наполнен гнилыми людьми.
Деннис Кейрон, этот склизкий хорек с вечно расстегнутой верхней пуговицей. На левом рукаве – извечные винные пятна (самое большое, «восьмеркой» – у манжеты), на ветровке – прожженные дыры от сигарет (россыпь мелких у карманов и одно, в форме креста, - у воротника). Как напьется (а напивается он регулярно) - волосы сразу растрепанные, топорщатся надо лбом, маленькие глазенки краснеют, как спелая земляника. И что Маргарет в нем нашла? Армейские татуировки  с грамматическими ошибками? Модные несимметрично порванные джинсы (которые, к слову сказать, порвались в результате пьяных падений)? Клочковатая борода, выдаваемая за эротичную трехдневную небритость? Я не мог найти ответа.
Впрочем, Маргарет и сама – та еще гниль. В мужиках не разбиралась совершенно, но общество их любила смертельно. Точнее, присутствие, если вы понимаете, о чем я. И да, «смертельно» - не преувеличение.
Господи, она вечно подбирала какое-то отребье! То хипповатый травокур («он играет на гитаре и говорит, что ездил автостопом в Тибет!»), то бродяга с щенячьими глазами и без гроша за душой («он просто борется с системой, он философ и защитник природы!»), то идейный многоженец-нудист («он щедрый и обожает эксперименты в постели!»), то еще какая шваль. Одуревшая от осознания свободы Иезавель в современных джунглях. Она и закончила как Иезавель – была выброшена из окна. К сожалению, я не увидел, была ли она растоптана и истерзана, но это было бы достойной расплатой. Покойся с миром, дорогая.
А семейка Питчей? Такие все тихие и уважаемые, «здравствуйте, мистер Кемминг, как ваше здоровье», бегонии в горшочках на подоконниках (по три красные – в спальне и гостиной, две розоватые – в детской, так окно маленькое совсем, пяток оранжевых – на кухне, но они недолго протянут, их там кошка жует), садик ухоженный (газон подстригают по средам и субботам ровно в девять), у миссис Питч модная короткая стрижка под мальчика и аксессуары офисной леди, у мистера Питча – сигары с вишневым запахом и кардиган с крупными пуговицами (пятая заменена на коричневую с двумя дырками, остальные четыре - серые и на четыре). Все как у людей, на первый взгляд. А на самом деле? А на самом деле сдавали комнаты Маргарет, чтобы она могла всласть упиваться своим грехопадением! Однажды я решил дать им шанс искупить вину – попросил закупить оборудование и литературу для возрождения моего угольного карьера. «Конечно, мистер Кемминг!» - клялся и божился Питч, а жена его кивала так усердно, что бирюзовые бусы на ее груди подпрыгивали на добрых пару дюймов. А через некоторое время я узнаю, что сумму они затребовали значительно большую, зато съездили «тряхнуть стариной», как изволили сами же выразиться, на Бали.
Но обиднее всего осознавать, что твой сын, твоя плоть и кровь, унаследовал всю грязь своей матери – спасенный из лап большого города, из греховного котла, из логова пороков, добровольно изволил туда вернуться, бросив и забыв меня. Разве ж можно считать двустрочные электронные письма или звонки «просто потому что надо» утром понедельника (в 08:20, если есть занятия, или в 12-13, если занятий нет, - Зигфрид любит поспать) компенсацией за одиночество?
[четыре бусины – пауза – четыре бусины – пауза – четыре бусины - …]
Я ходил по улицам, как идущий по запаху зверь. Выходил из лаборатории в чем был, не обращая внимания на мятые брюки или осевшую на плечи книжную пыль, главное – держать в тепле руки (плюс, я очень боюсь касаться людей) и голову. Смотрел на окна, считал их – по горизонтали, по вертикали, сначала горящие, потом нет, потом разбивал их на закономерности, … Потом сердился, искал на вывесках буквы в алфавитном порядке (проклятая q), складывал до однозначного числа номера машин (четные – к гармонии и порядку, нечетные – стимул работать). И, наконец, у меня родился план.
Я поставил четыре черных свечи в день, когда в нашем городе появился доктор Милгрэм – сразу почувствовал в этом человеке единомышленника. Кого-то, кто стоит выше всей мышиной возни нашего городка. Мне удалось разузнать, например, что представления доктора об этике несколько расходятся с общепринятыми, и это не могло меня не обрадовать. Поговаривали, что он неофициально помог смертельно больному покинуть этот лучший из миров, и именно поэтому светило медицины вынужден прозябать здесь. Я воспринял его как санитара насквозь больного общества, заказал у кухарки мясной пирог и отправился проявить гостеприимство. Доктор мои представления о себе оправдал полностью – это был немногословный высокий человек с затянутыми в перчатки руками, скупой мимикой и в безупречной, неизменно белой, строгой  одежде (ни пятен, ни вылезших ниточек, лишь едва заметные складочки на рукавах на сгибах локтей  - тонкие, симметричные). Этот человек не станет носить галстуки с необъяснимой системой полосок или что-то во все стороны торчащее – воротник-стойка застегнут под самое горло, линии строгие, четкие, как и образ его мыслей.Мой план он признал утонченным и согласился принять в нем участие.
[четыре бусины – пауза – четыре бусины – пауза – четыре бусины - …]
Никто особо не обратил внимания, когда я подарил городской библиотеке собрание легенд родного края. «Редчайшие экземпляры», писала местная газета. «Никем из современников не читанные строки». «Давно утерянные сказания предков». И только мы двое знали, что часть этих легенд написана лично мной. Легенду о колдуне Кормаке я с большим удовольствием рассказывал детям на Хэллоуине, переодевшись в бродячего сказителя. Незатейливая история о честолюбце, пожелавшем стать алхимиком, но в итоге обвиненном в колдовстве, очень полюбилась ребятне и некоторым молодым родителям. Не раз и не два я слышал, проходя темными улицами, как шепотом они пересказывают друг другу – «…и вот после таинственной смерти Кормака появились в округе огромные волки, выше неба, и ушли они только после сожжения трупа колдуна!». А некоторым так запомнился упомянутый в легенде Черный Человек, вестник неизлечимой болезни и мучительного вымирания, что вокруг него создался маленький культ. Я встречал граффити с мрачным силуэтом и надписью «Черный Человек придет за всеми нами», натыкался на издания страшилок «дети вызывали Черного Человека, после чего все сошли с ума, а старший поседел и кричал до тех пор, пока кровь не пошла из горла и пор его, а кожа не сползла с него, как с гнилого апельсина», кто-то говорил, что это четыре всадника Апокалипсиса в одном, а кто-то даже цикл иллюстраций почти пост-апокалиптических выпустил. Вскоре даже появляться на улицах в черном, особенно плаще, стало дурным тоном.
[четыре бусины – пауза – четыре бусины – пауза – четыре бусины - …]
Но самый большой козырь нам дали в руки семейка Питчей и Деннис Кейрон Копаясь в архивах, я прекрасно знал, что прячет каждый дом за своим фасадом. Дом Питчей прятал генетическое заболевание, которое так и осталось неразгаданным, «родовое проклятие», как отмахивались они. Брат мистера Питча умер от этой болезни, став перед смертью совершенно одержимым, весь он пошел струпьями, бросался на людей, как дикое животное, и нечеловеческим голосом рычал какие-то цитаты. Врачи, как обычно, пожали плечами.
А три года назад неуравновешенный Игги, сын Питчей (левое ухо проколото, на подбородке – родимое пятно, похожее на грушу, носит два кожаных браслета, которые постоянно раздражающе перекручиваются), застав почтенных своих родителей за неподобающей ссорой, не выдержал и выпил что-то, что предложил ему неразборчивый Кейрон, серьезно отравился и тоже стал вести себя как сумасшедший. Питчи перепугались, всплеснули своими ухоженными ладошками (иногда в складочках барских ручек Морриса мелькает утонувшее обручальное кольца) и поволокли лепечущего несуразицу Игги, выпрашивающего машинки и шоколад, к доктору Милгрэму.  После ряда разговоров доктор понял, что Игги не просто возомнил себя младшим школьником, он приобрел мистические способности. В устах доктора это прозвучало обыденно и просто – «Игги Питч может насылать сны». Питчи, которым сообщили лишь о необходимости гипноза и постоянной работы с пострадавшим, попросили Милгрэма, чтобы тот сделал все возможное. Я, который знал о магических силах их сына, попросил Милгрэма внушать Игги мысль о забавной шалости - дарить горожанам кошмары об их тайных страхах. И Питчам, и мне Милгрэм ответил «да». Точнее, просто сухо кивнул.
[четыре бусины – пауза – четыре бусины – пауза – четыре бусины - …]
Вскорости город изменился. По улицам ходили дерганые люди, с темными кругами под глазами и нервно бегающими зрачками. Они клевали носом, а, засыпая на пару минут, с криком вскакивали на ноги. Кассиры неверно сдавали сдачу. Водители нарушали правила. Учителя диктовали ахинею. В очередях с ничего начинались резкие стычки, но быстро затухали и превращались в картинку из мира зомби.
- Помните легенду? – услышал я от одного из старожилов города. – Нужно принести жертву,  чтоб избавиться от мора в городе.
Другой дед, пожевав ус, согласился:
- Да, на Лугнасад нужно сжечь человека.
Лугнасад празднуется в Сент-Гейт каждое лето. Это достаточно простой праздник, когда все собираются на холме, жгут костры, устраивают веселые массовые гуляния. Представьте себе самый счастливый летний день, какой можете. Лугнасад лучше.
Однажды, когда мода на народные праздники была особенно яркой, к нам даже собирались приезжать телевизионщики с BBC (не люблю логотип их канала, замкнутым и завершенным В абсолютно нечего делать рядом с распахнутым и незащищенным С), но, хотя мы и подготовились по-особому, визит не состоялся.
К нынешнему же Лугнасаду жители (не без моего вмешательства) решили с целью развлечения устроить жертвоприношение во избежание пророчества из легенды (появившегося, опять же, не без моего вмешательства).
…И тут я сымитировал свою смерть. По старым шахтам, которые знал с детства («Манус, не бойся ты так испачкаться, это уголь, наш кормилец!»), я ушел из морга и заменил свое тело телом волка (попавшего в капкан зверя я держал в живых под землей сколько мог, но настал его час сыграть значимую символическую роль).
Доктор Милгрэм тоже играл свою роль: признал свою ошибку в причине моей смерти («Генетическое. Сердце»), демонстративно удивился (поднял брови), увидев труп волка вместо моего бездыханного тела, а позже безупречно вошел в роль безумца. Вращая глазами, ссутулившись, облачившись в темное, он пророчил о том, что Черный Человек уже близко, потрясал над головой покрытыми струпьями кулаками, смеялся и плакал одновременно, постукивал колбами с жидкостями неестественных цветов и кашлял взахлеб, потирая исчерченное кровеносными сосудами лицо.
[четыре бусины – пауза – четыре бусины – пауза – четыре бусины - …]
- Нам нужно принести в жертву грешника. Того, кто вкусил все пороки, но кровью принадлежит нам. Того, кто принес нам заразу, осквернил нашу землю.
- Мы должны сжечь предателя.
- Болезнь пришла к нам из большого города!
- Да, все зло от них, от этих толстосумов и развратников!
- Мы принесем в жертву…
-… Зигфрида Кемминга, - выдохнул в едином порыве весь город.
Когда на холме собрался весь город – издерганный, осунувшийся, нервно посмеивающийся, видящий перед собой полупрозрачные сны с открытыми глазами, но зато в новых платьях и выглаженных брюках, двое немигающих здоровяков тащили под руки на костер связанного Зиги Кемминга. Вслед за ними, спотыкаясь, бежала ослабевшая и заплаканная Ровена Кейрон – да-да, я сам не мог поверить, мой сын якшался с дочерью любовника Маргарет. Она что-то бессвязно лепетала и пыталась остановить процессию, но каждый раз ее отбрасывали назад одним движением руки.
- Что… Что вы делаете? Что вы творите, одумайтесь! – истошно кричал он, вертя головой то направо, то налево, пытаясь заглянуть в когда-то знакомые, но теперь словно подернутые пленкой отрешенности глаза. Он надеялся, что кто-то – неважно, продавец в книжном, аптекарь, соседка-сплетница или паренек из соседнего класса, - вдруг встрепенулся бы и сказал «хэй, да это же наш старый приятель Зиги, ребята, что же это мы!», и все дружно бы загалдели, скинули с себя оковы недосыпа, развязали бы его… А он… Хм. Ну, наверное, попытался бы забыть, что его земляки однажды ворвались к нему в дом ночью и, безумея от нервного истощения, поволокли на костер. Это могло бы быть глупым розыгрышем, над которым можно деланно хихикнуть, чтоб больше никогда не возвращаться к этим дикарям, или новой идиотской традицией, которую отец перед смертью вычитал где-то в архивах и по наивности озвучил на публике (а именно это я и сделал). Зигфрид цеплялся за жизнь, но ничего не предвещало чудесного спасения – огонь под его ногами уже расцвел, уже начал целовать его ступни. Он закричал. Ровена упала в обморок.
- Оставьте его, - вдруг услышал Зиг и вздрогнул, словно от пощечины. Сгорбленный черный силуэт некогда величавого доктора Милгрэма возник около костра. Доктор сыпал землю на пламя, словно искаженный песочный человек из сказок.
- Это очень, очень плохая шутка! – в сердцах закричал Зиг, не сдерживая рыданий.
- Что все это значит? – стали раздаваться голоса из толпы.
- Я объясню, - поднял вверх руку доктор, и в этот момент земля задрожала. Сначала это был один небольшой толчок, а потом словно цепная реакция – один за одним, по периметру города.
- Это из шахт, - ахнул Зиг.
Дома начали складываться, как кости домино, разве что под костями домино не вздымаются такие клубы пыли.
Толпа в ужасе бросилась в разные стороны, унося бездыханную Ровену, почти не замечая Милгрэма, помогающего Зигу спуститься на землю.
- О господи, - прошептал тот, не в силах пошевелиться. Один, брошенный в родном рушащемся городе, преданный, вдобавок – со следами веревок на запястьях (по восемь колец на каждом) и снятый с жертвенного костра. Отличное завершение столь радужно начинавшейся карьеры!
В этот-то момент, когда мой сломленный сын, как заклинание, рыдал в землю свое «за что?!», я появился на опустевшем холме. Я по-прежнему брезговал прикасаться к людям, а к бросившему меня сыну – особенно, даже в перчатках.
- Посмотри мне в глаза, предатель, - сказал я. Он на мгновение затих, повернул голову. Несильно они его – каплевидный неумелый синяк на правой щеке (глаз припух, что придает лицу чуть недоверчивое выражение), четыре шрама на левой скуле (видимо, какая-то дамочка махала руками), небольшое овальное пятно крови под носом.
- Папа?
- То есть теперь я тебе папа, - усмехнулся я.
- Помоги мне, пап. Пап! Папа, стой! Не бросай! Не бросай меня, папа!...
Но я уходил, слыша его лепет. Точно такой же, как когда он был ребенком. Когда он был еще моим – моим маленьким любимым сыном, единственной отдушиной и наградой. Когда он прибегал ко мне за советом, когда он звал меня, если снился кошмар, когда он засыпал на моих руках под рассказы о нашем роде. И поступь моя была легка.
[четыре бусины – пауза – четыре бусины – пауза – четыре бусины - …]
Мы преподали зарвавшемуся сосунку хороший урок. Доктор Милгрэм со своими совершенными мозгами и уникальными навыками без работы не останется.
А я? Что я. Пожалуй, стану детским писателем. У меня неплохо получается дарить людям сказку.

[Todo Uno]

ПРЕТЕКСТАТ МИЛГРЭМ.

Если бы я писал книгу о Сент-Гейте, то назвал бы ее "Семь смертных грехов в маленьком городишке". Распределить грехи между горожанами довольно сложно, многие из них с успехом сочетают в себе несколько; хотел бы я посмотреть, как с этой задачей справятся черти в аду, но увы - придется самому.

Предположим, олицетворением похоти будет Маргарет Кемминг. На этот грех не так уж много претендентов, ведь нравы в Сент-Гейте не то чтобы свободные, скорее, наоборот.  Главным чревоугодником назначим Морриса Питча, хотя, видит бог, у этого господина достаточно грехов и без этого. Уныние захватило Денниса Кейрона, и он топит свою печаль на дне кружки. Джулия Питч всегда завидовала богатству Мануса Кемминга, которое, как она считала, досталось ему несправедливо, а потому была не прочь обмануть его вместе со своим супругом. Зигфрид Кемминг позволил гордыне поглотить себя, с удовольствием ощущая свое превосходство над жителями Сент-Гейта - спокойными, унылыми, неамбициозными. Совсем не похожими на него, успешного молодого человека, делающего блестящую карьеру в столице. Ровена Кейрон сдалась всепоглощающей алчности - именно она кинула ее в объятия Зигфрида. Что угодно, лишь бы не жить в нищете. Что угодно, лишь бы не прозябать в этой дыре! И, наконец, гнев. Старые обиды, которые давно культивировались, наконец дали плоды, и в голове Мануса Кемминга начал рождаться план. А гнев подстегивал его, сжигал изнутри, требуя действовать...

Манусу не потребовалось долго меня уговаривать, я сразу же согласился участвовать в его постановке. В конце концов, я считал его своим другом, а остальные горожане вызывали у меня теплые чувства только когда нуждались в моей помощи. Я засомневался лишь на мгновение, когда Манус стал вдохновенно описывать сцену сожжения собственного сына. Он пообещал мне, что с Зигфридом ничего не случится: он не позволит, разгонит горожан, а спасенный сын кинется в объятия отца. Потерявший все, переживший смертельный ужас и спасенный, теперь он уже не оставит его, не вычеркнет из жизни.

И лишь в самом конце на меня снизошло озарение. Я вдруг с ужасающей ясностью понял, что Манус не будет спасать сына. Он не появится на холме, не разгонит обезумевшую толпу, не вытащит Зигфрида из костра. Спектакль для мальчика, который должен снова поверить в то, что папа самый сильный и самый умный, не состоится. Вместо него в программе - жестокая месть.

Я заметался по двору, споткнулся о ведро, и в голове в унисон с его возмущенным звяканьем гудела единственная мысль: "Успеть, успеть, успеть". И я успел. Толпа собралась вокруг костра, и в пустых глазах каждого отражались блики огня, с предвкушением подбирающегося к ногам Зигфрида.

- Разойдитесь все! - и я стал закидывать костер землей. Мне никто и не подумал мешать, хотя за спиной слышался невнятный гул, будто кто-то засунул палку в улей. Люди-роботы, люди-зомби были неспособны на более активные действия без новой команды, а команда не поступала. Они смутно чувствовали, что что-то идет не так, но все еще находились под властью внушения, подавляющего волю и сознание.

И тут прогремела целая серия взрывов. Улей за моей спиной сначала ошеломленно притих, а потом невнятный гул сменился многоголосым хором, в котором смешались плач, вскрики и мольбы. Взрывались старые шахты под городом. Мне было некогда наблюдать за разрушениями и эмоциональной реакцией горожан, я был занят.

Пока я тушил огонь и развязывал Зигфрида, все горожане с холма пропали. Видимо, ушли оплакивать свои разрушенные дома. Чтобы убедиться в том, что дома разрушены до основания, никуда идти не требовалось - все было прекрасно видно и отсюда. Я стоял на вершине холма в компании неудавшейся жертвы аутодафе. В руке моей было пустое ведро. У подножия холма расстилался разрушенный город. Освобожденный Зигфрид сидел на земле, монотонно повторяя "За что... за что они так...". Никаких серьезных ожогов у него не было, в этом я убедился в первую очередь.

- Самое время произнести речь, - сказал я и улыбнулся.
Зигфрид уставился на меня с ужасом. Я хотел было уверить его, что мое безумие было лишь эпизодом в причудливо написанном сценарии, но не успел, потому что к нам присоединился Манус.

Встреча отца и сына вышла скомканной. Вместо катарсиса и счастливого воссоединения - лишь взаимные упреки и обвинения. Я отвел глаза.

Манус в последний раз назвал сына предателем и ушел. А мы остались: я, Зигфрид, пустое ведро и холм. Я молчал, обдумывая результаты эксперимента, всколыхнувшего сонное болотце Сент-Гейта. Естественно, с самого начала идея Мануса не показалась мне веселой проделкой, нет. Меня расстраивало, что главную его цель я понял неверно. Я согласился, преследуя собственные цели, но...

- За что он так со мной, док? - пробормотал Зигфрид, впервые за все время обращаясь ко мне, а не к траве под ногами.
- Видите ли, юноша... Ваш отец очень любил вашу мать. И вас тоже. Ему сложно было пережить разрыв отношений, еще сложнее - смириться с тем, что бывшая супруга забрала с собой сына. Он не был готов потерять вас еще раз. А потом... Сильная любовь иногда трансформируется в еще более сильную ненависть.
- А почему весь город сошел с ума? Как отец смог убедить их поверить в эти бредовые сказки?
Я пожал плечами.
- Гипноз. Игги Питч - очень способный молодой человек, - мне не хотелось продолжать и подробно рассказывать о технической стороне нашего эксперимента.
- А вы, док? Почему вы участвовали в этом? Сколько денег он вам предложил?
Я покачал головой.
- Дело не в деньгах. Мне прочили блестящую карьеру ученого, но я выбрал другую стезю. Выбрал, но после стольких лет все еще сомневался в правильности выбора. Вы слышали о Зигмунде Фрейде?
- Разумеется, - в голосе Зигфрида сквозило презрение. - Я получил классическое образование.
- Однажды он назвал себя не ученым, а конкистадором, искателем приключений. И я мог бы то же самое сказать про себя. Очень часто мне казалось, что мир создан лишь для того, чтобы развлекать меня. Конечно же, все произошедшее в городе за последнее время предоставило мне огромное количество материала для исследования на тему психологии толпы, массовой истерии и влиянии лидера на поведение группы. Но прежде всего мне нужен был эксперимент, чтобы понять, что выберу я. Помочь и спасти, как врач, наблюдать и анализировать, не влияя на ход событий, как ученый, или любоваться происходящим, впитывая впечатления и эмоции, как искатель приключений.
- И что же вы выбрали, док? Вы меня, вроде как спасли, значит... - и он вопросительно посмотрел мне в глаза.
Я промолчал. Надеюсь, моя улыбка выглядела достаточно загадочной.

[Todo Uno]

Маскарад:

[Begotten] - Манус Кемминг
pysh000000 - Деннис Кейрон
Simka - Лорна Кэмерон/Найджел Доусон
Thrak - Игги Питч
Актриска - Претекстат Милгрэм
Кейли - Ровена Кейрон
Сашетта - Моррис Питч
Снайпер - Зигфрид Кемминг
Шебуршунчик - Даниэла Кейрон
Шинанай - Джулия Питч
мастер-детективщик - Проныра Нетти и "Уикли тайд"

[Todo Uno]

Авторов пока не гадаем. Сюжет... ну тут нечего гадать пока.
Вводные на вторую серию сегодня вечером разошлю, возможно, к ночи.

[Снайпер]

А парафраз "Жареных зеленых помидоров" так задуман, или это игрок постарался?

[pysh000000]

Вечерком засяду почитаю, чего наваяли.

[Todo Uno]

Если про газетные заметки, то это не "Жареные зелёные помидоры", хоть и похоже. Другой источник.

[[Begotten]]

Первый раз, когда я прочитала все тексты залпом от первой до последней строки даже не заметив, что хурма вяжет и вообще закончилась.

[Актриска]

Ух ты, неплохо
Игги и игуана - ми-ми-ми)

[Todo Uno]

Я тоже заценила) Сейчас отдышусь и пойду вводные на второй эпизод рассылать, а потом под тазик прятаться.

[Шебуршунчик]

[Todo Uno]

Раздала вводные на вторую серию. Если что - я в домике.
У меня первый текст из второй серии:


Дедлайн по второй серии 14 декабря в 19.00 по Москве. Но если вдруг мне придет комплект текстов пораньше, то мы пораньше узнаем развязку.

[[Begotten]]

Свинни.

[Sashetta]

Какие вы все-таки все клевые *_*. Хотя пять свинней меня поразили в самое сердце. Без меня — и пять!

[Кейли]

из-за этой картинки не могу молчать и не вытащить любимое:

— А вот здесь выбирали Пи, — сказал Ахиллес.
— Что значит — “выбирали ”?! — возмутилась Черепаха.
— Ну, — сказал Ахиллес, — Были варианты.
— И много?
— Ты ж видишь.
— Вижу. Кошмар.
— Каменный век, — согласился Ахиллес, — Платино-иридиевая Пи была бы лучше.
Черепаха тоскливо кивнула.
— Говорят, Пи была равна четырем, — доверительно сказал Ахиллес, — Но пооблупилась.
Черепаха схватилась за голову.
— Пойдем отсюда!
— Да ладно, мелочь же. То ли дело эталоны Дельты…
— Какие Дельты?
— Разные, — сказал Ахиллес, — Дельты Нила. Большие такие, тоже каменные, но стоят не по кругу.

[Todo Uno]

Два-два. Довольно потираю лапки.

[Thrak]

С такой картинкой среди фотографий персонажей должен был находиться Кристофер Ли.

[Todo Uno]

Ну не настолько же всё в лоб

[[Begotten]]

А объяснить для глупых? -_-

[Thrak]

Кому-то предстоит немножечко сгореть У этих маленьких городов такие забавные традиции.

[pysh000000]

We don't need no water let the motherfucker burn. BURN!

[Todo Uno]

Я эту цитату специально для вас приметила.

[[Begotten]]

Но почему Кристофер Ли.

[Снайпер]

Кому-то предстоит немножечко сгореть У этих маленьких городов такие забавные традиции.

А между прочим, кое-кто мне обещал, что все будет хорошо! Нну и где оно?

[Todo Uno]

*задумчиво* До "хорошо" ещё надо добраться.
https://www.youtube.com/watch?v=MQHa6voD4g4

[Актриска]

Все будет хорошо в конце. Если еще не хорошо - значит, еще не конец!

[Снайпер]

Ага, знаю я вас.

[Todo Uno]

Вот после некоторых комментов Пыща я себя чувствую какой-то бордель-маман, а после комментов Снайпера в последнее время - дяденькой немецким фашистом. Я ж так забыть могу о том, что я добрая...

[Thrak]

Я ж так забыть могу о том, что я добрая...

Добрый Ээх

[Снайпер]

Ничего не могу с собой поделать, Игуана, у меня именно такие ощущения. Правда, могу врать в письменном виде, но меня за это покарает свита.
Это не ощущение от ССовца с Вальтером, нет. С ССовцом хотя бы понятно, что делать.  Это ощущение от Деда Мороза. Приходит такой румяный веселый дед, с пузцом и хитрым глазом, за спиной мешок подарков, и этот мешок перед тобой трясут, и ты уже весь в предвкушении, аж на цыпочки привстаешь, чтоб поскорее, чтоб уже обладать, а не просто мечтать... А из мешка тебе достают гремучую змею и набрасывают на шею. И, пока ты цепенеешь от ужаса и боишься шевельнуться, Дед, колыхая над тобой пузцом, весело говорит "Посмотри, какая она милая, ты же о ней мечтал весь год!" И дальше уже "Елочка, гори!", и елочка горит от корня до макушки, а ты стоишь посреди этого пожара со змеюкой на шее и думаешь, за какие грехи тебе такое счастье привалило.

//такую крипоту написала, аж самой страшно стало