Дедлайн пока ставлю на завтра, 21.00Нормально :)
Как успехи, все успевают?
Дедлайн пока ставлю на завтра, 21.00Постараюсь за ночь и утро!
Как успехи, все успевают?
Подстаканник красивый, серебристый. Такие стоят в серванте у бабушки, но мы почему-то никогда ими не пользуемся. А в поезде чай и кофе подают только так, в стаканах с подстаканниками. Ха, скороговорка получилась. Стаканывподстаканниках, стаканывподстаканниках, стаканывподстаканниках.. . Нет, трудно. Не люблю скороговорки, у меня не получается произносить их быстро, запинаюсь. Ну и ладно, зато я рисовать люблю, и мама мои рисунки хвалит.
Чай очень вкусный, особенно с бутербродом. Люблю сыр и колбасу, но мама редко такое покупает, говорит, что это не очень полезная еда. Но в поезд можно. А ещё мне нравится твёрдый сахарок. Я его грызу, потихонечку, и запиваю горячим чаем. «Вприкуску», как говорит дедушка. Он вообще любит забавные слова. «Конхвета», «хвирточка», «цюпык»... А «рафинад» - красивое слово, надо запомнить. И фантик, пожалуй, сохраню, с нарисованным поездом.
Мне нравится так путешествовать, лучше, чем на автобусе или машиной. В поезде и не укачивает, и спать под стук колес очень уютно. Жаль только, что мама не пустила меня на верхнюю полку, но ничего - так зато можно в окошко смотреть. Но где же море? Когда мы уже приедем? Мы вчера ехали, и целую ночь, и сегодня... Долго как...
Впереди виднеется вода.
- Море! Мама, смотри, море!!!
...Не море, да? Ну и чего сразу смеяться, обидно же. Ну ладно, озеро - так озеро, перепутала. И вообще, где же тогда море? Когда уже море-то?
****
Теперь я знаю, какое оно - настоящее море. Искрящаяся синева, с одним только берегом – второго не видно, как ни всматривайся. Жаркое солнце, влажный и солёный воздух, шум прибоя. Спутанные волосы - расчесываться стало труднее. Губы постоянно солёные от морской воды. Обгоревшие плечи – кожа покраснела и немного болит. Мама ворчит и намазывает меня кремом, говорит, что вечером буду я вся в сметане, как тушеный кролик – мы недавно ели в гостях, очень вкусный. Но кролика жалко было...А сметана лечит, и кефир тоже. А ещё можно вообще избежать ожогов и солнечного удара, если носить футболку и панамку, как просит мама. Но я раздеваюсь, как только приходим на пляж, и сразу бегу в воду.
На солнце вода у берега становится тёплым молоком, и я плыву дальше, туда, где глубина и прохлада. На море так легко, вода словно обнимает и поддерживает, выталкивает. В речке плавать гораздо тяжелее – это потому что там вода пресная и течение, мама объясняла. Забавно, у воды, оказывается, есть «плотность», и у солёной она больше, чем у пресной.
А ещё в море очень спокойно, и голова становится лёгкой-лёгкой. А еще можно раскинуть руки и ноги и просто лежать на воде. Наверное, сверху я похожа на большущую морскую звезду.
Я плаваю, и ныряю, и прыгаю, и качаюсь на подступающих волнах, пока мама не начинает ругаться - «губы уже синие, вылезай!» - и уводит меня на берег. Я закутываюсь в огромное полотенце и грызу варёную кукурузу. А завтра мама пообещала снова купить креветок. Креветки похожи на семечки – мелкие, вкусные, и каждую нужно чистить.
А ещё мне нравятся завтраки в местной столовой. Каша, какао, сладкие бутерброды. Ломоть батона и квадратик шоколадного масла - вкуснотища! Надо попросить маму дома такое покупать.
*****
Мы познакомились с нашими соседями. Их домик очень похож на наш, только побольше. Ну и правильно, мы с мамой только вдвоем, а их аж четверо. Интересно, каково это, жить в такой большой семье?
Дядя Игорь очень высокий, он умеет очень смешно шевелить усами и ушами, и постоянно фотографирует всё вокруг. Тётя Наташа красивая, у неё длинные яркие ногти, и светлые-светлые волосы, и разноцветные платья. Но моя мама красивее. С Иркой играть не очень интересно – ей всего три года, совсем маленькая, только и знает, что лепить куличики и бултыхаться у самого берега. Зато с Сашей мы сразу подружились. С ним интересно играть в пляжный волейбол. Саша не поддается мне, как взрослые, а посылает мяч нормально, высоко. Мы вместе исследуем все вокруг. Саша хотел поймать и высушить медузу, посмотреть, что с ней станет на горячих камнях, но я не разрешила, и он меня послушался. Медуз жалко, они ведь живые, и так после вчерашнего шторма их столько на берег выкинуло – песок будто покрыт слоем мутного желе. Я старательно обхожу несчастных медуз, боюсь наступить.
Саша сказал, что если найти дырявый камешек, то можно продеть в него шнурок и носить как талисман, он принесет удачу. Мы искали-искали – но безуспешно. Зато набрали полный пакет ракушек. Потом Саша все же нашел счастливый камешек - и отдал его мне, на память. А я решила подарить ему кулончик в форме дельфинчика, который купила в сувенирной лавке на набережной.
Дельфинчик синий, красиво смотрится на загорелой шее. Саша счастливчик, не сгорает на солнце, как я, просто кожа быстро смуглеет. Он теперь почти не отличается от местных мальчишек. Эх, счастливые же люди, у моря живут, могут целыми днями купаться и загорать.
И веснушек у Саши нет. А глаза не скучно-серые, и не карие, как у меня, а голубые-голубые, как прозрачная морская вода. Почему-то, если мы встречаемся взглядами, моё сердце начинает биться быстро-быстро, как после бега.
Вечером мы гуляем берегом и кормим чаек кусочками батона. Чайки наглые, вообще нас не боятся, кажется, они готовы вырывать хлеб прямо из рук.
Папа Саши предлагает нас сфотографировать. Сначала меня с мамой – она сегодня такая красивая, в ярком розовом платье и с белыми клипсами в ушах. А потом мы фотографируемся все вместе. Я стараюсь втянуть щеки, чтобы они казались меньше.
Мама купила мне большую ракушку и сказала, что если приложить её к уху, то можно услышать рокот волн, даже если ты сидишь в квартире, в городе. А я думаю, что слушать волны лучше на море.
Мне становится немножко грустно – скоро нужно уезжать. Десять дней – это, оказывается, очень мало. В школе время тянулось дольше, а здесь дни просто пролетают.
И почему все хорошее так быстро заканчивается?
Пока мы с Катькой чистили картошку, а мальчишки под командой СанНиколаича ставили палатки, Леша очерчивал круг.
Сын геологов, он учился в нашей школе всего год, а осенью вместе с родителями должен был уехать в очередной сибирский поселок. По этим поселкам он мотался с пятилетия, наездил по стране два с половиной экватора, бывал и в Туркмении, и в Мурманске, все видел, все знал и все умел. Лешка был на год старше нас - какие-то из его переездов состыковались плохо, и его однажды оставили на второй год, - и в походе был человеком нужным: сильным, выносливым и крепким. Ловко лазал по скалам, различал породы и слои, знал птиц на слух, а погоду предсказывал лучше любого радиоприемника. В общем, был у нас Лешка "замкомвзвода" и в отсутствие СанНиколаича принимал бразды правления.
Широкую полосу вокруг палаток и костра Лешка называл противопожарной - мол, коли не уследим, да раздует угли, остальной лес не затронет. С ним не спорили, хотя что же мы, дурные - угли в лесу бросать? Да и не ребятишки уже, десятый класс на носу, без пяти минут студенты. Последний поход школьного кружка, на следующий год все будут корпеть над учебниками и прорываться в институты. А пока - лето, Аю-Даг, кеды-панамы-рюкзаки, и завтра выход на конечную точку маршрута.
Ох, уже завтра...
Я обернулась к третьей палатке, у которой возились два Юрия, Юрки. Один - белобрысый, нескладный, он учился со мной с первого класса, был знаком до последней веснушки на облупленном носу и интереса не представлял. Второй же, темноволосый, кареглазый, смуглый и еще сильнее загоревший под южным солнцем, учился в параллельном. Зинаида Львовна твердила, что параллельные прямые не пересекаются, и действительно, в школе мы с Юрой толком знакомы не были. Зато здесь...
Здесь мы сразу оказались рядом. Рядом шли, вместе смеялись, бесконечно болтали, брались за руки, пока никто не видел, и даже - тссс! - целовались, пока ходили за водой к роднику. Юра читал мои мысли и угадывал, что я скажу. Всегда садился рядом у костра и незаметно гладил по спине, и от его теплой ладони такие мурашки разбегались - с лошадь! Юра сумел где-то набрать шелковицы, я брала ягоды с его ладони и упивалась тем, что мы вместе, здесь и сейчас, и он рядом, теплый и сильный... Белое платье... мама смахивает слезы, папа сурово хмурит брови, а мы с Юрой, едва сдерживая улыбки, расписываемся в толстенной приходской книге… что?
- Дыру в нем провертишь, говорю, - толкнула меня Катька коленом. - И картошку уронила. На свадьбу меня свидетельницей зови.
- Ой, ну тебя!
Катька залилась звонким хохотом. Лучшими подружками мы не были, но в этом походе оказались вдвоем против восьми парней, и волей-неволей сдружились.
- Учиться надо, какая тут свадьба, - пробормотала я, уже чувствуя, как горят уши.
- Одно другому не мешает, - проворковала Катя. - Засекай полчаса, вода вскипела.
После ужина достали гитару, но прежде, чем запеть, СанНиколаич всегда рассказывал историю. Одну до песен и одну перед самым отбоем, вместо сказки на ночь.
- Дети, ша, сейчас будет страшно, - пообещал он. - Я ведь вас не зря сюда привел. Лет пятнадцать назад мы уже вставали тут лагерем, я тогда был вашим ровесником. И время было такое же, середина июня. Даже вон, - он неопределенно ткнул куда-то себе за плечо, - зарубка на сосне сохранилась. Ну так вот. Помню, наш учитель, Валерий Аркадьич, рассказывал нам про будущее освоение космоса - это же шестидесятые, космическая эра... В каждой газете на передовице герои-космонавты... Ну так вот, сидим мы, развесив уши, впитываем мудрость, а к костру вдруг из тени вышла тетенька.
Катя ойкнула. Я покрепче сжала ладонь Юры, пользуясь тем, что мы сидели на самом краю круга света от костра, а все остальные смотрели на учителя.
- Нормальная такая тетенька, - продолжил СанНиколаич, - в длинной юбке, каком-то пиджачке... Туфельки у нее... городские. Непыльные совсем. И спросила она глупость какую-то, если честно. То ли папироску, то ли зажигалку... А потом - можно ли ей у костра посидеть.
- Нельзя, - пробасил Лешка. - Гнать таких, а то следом еще кто понабежит.
- Вот и Валерий Аркадьич сказал - папирос у нас нет, мы некурящие, а посидеть - можно бы, но лично он против. Завтра вставать чуть свет, до отбоя пять минут. Нечего дисциплину хулиганить.
- Злые вы, - сказал Юра-блан. Чтобы различать двух Юриев, СанНиколаич присвоил им прозвища: блан и брюн. - А если она заплутала?
- Окстись, тут кругом лагеря, санатории и колхозы. Свистнешь - пионеры в ответ зорьку сыграют. Нет, тетенька эта не плутала, а специально пришла.
- А потом ушла, и как не было, - неожиданно продолжил Лешка. - Правильно сделал ваш учитель. Если ее к костру пригласить, то потом не избавиться, поди знай, какую шалость учинит. Злить их не надо, но и пускать к себе нельзя.
- И кто она такая, по-твоему? Ведьма?
- Кикимора.
- Спешите! - голосом инспектора манежа выкрикнул Сережа Гориховский. - Знаток фольклора Алексей Севастьянов дает единственную лекцию "Поверья старины глубокой" на горе Аю-Даг! Вход по пять рублей, передаем, товарищи, передаем, не стесняемся.
- Дурак, - беззлобно бросил ему Лешка. - Ты, поди, и не знаешь, что такое кикимора.
- А то ты знаешь!
- Знаю. Сталкивался. Когда-то они ходили детишками или старухами, а то и девицами, в рванье, тряпье, по углам прятались, пряжу путали, горшки били, соль рассыпали... А с тех пор, как в деревню пришло электричество, кикиморам темных углов не осталось, да и пряжа вся на фабричном станке, кой толк ее путать. Правда, и батюшек советская власть повывела, некому теперь нечисть всякую из домов гонять, коль заведется... Ну, так вот. Привязалась к партии кикимора. Спать не давала - стучала в котелки, свистела, путала стропы, образцы перемешивала. Спасу не было. Все заговоры-наговоры для дома придуманы, а у геологов в тайге какие дома? Можжевельник жгли, так она уйдет на денек и наново возвращается. Стервь подколодная..
- И как избавились? - с нескрываемым интересом спросил СанНиколаич.
- Медведь избавил. Выкатился на лагерь, никто даже охнуть не успел. Стоит-озирается, сам не понял, зачем к людям пришел. Пока думал, спохватился начальник партии, пальнул из ракетницы.
- Ружья у вас не было? - пискнула Катя. Похоже, ей жути в ночи уже хватило по макушку.
- Медведя разве что станковый пулемет уложит, - ласково, как маленькой, разъяснил Лешка. - Одним выстрелом можно ранить, но он тогда озвереет. А ракетница - всполох, шум, дым, зверя это пугает. В общем, ушел косолапый. А с ним и кикимора пропала.
- На медведя я, друзья, выйду без испуга, - напел СанНиколаич. На ходу подстроил гитару и взял пару аккордов. - Если с другом буду я...
- Если с другом буду я, - охотно подхватил Лешка, - а медведь без друга!
Юра тихонько потянул меня в темноту, и я охотно позволила утащить себя от костра.
- Пойдем окунемся! - жарко прошептал он в ухо.
- Одни? С ума сошел!
- Разок окунемся! И сразу обратно.
- Просто посмотрим на воду. И обратно.
Но на берегу мы не удержались - Юра первый разделся до трусов и зашел в воду по пояс.
- Я не смотрю, ну, - позвал он, не оборачиваясь, - иди сюда!
Уши снова заполыхали от смущения, но на пляже мы были совсем одни, и я быстро, стараясь не смотреть на Юру, разделась.
Ветер холодил кожу, и я осторожно тронула воду голой ногой. Готова была с визгом отскочить, но вода была теплой, и я поспешила зайти дальше - греться. Взяла Юру за руку.
Море дышало тихо и протяжно, как спящее доисторическое чудовище. Огрызок Луны стелил не дорожку, а рваную тропку. На горизонте медленно полз яркий огонек - лайнер? Над головой брели друг за другом звездные Медведицы. Едва слышно доносилась песня от костра. Жарко дышал в плечо Юра.
- Айвазовский, - шепнул он. - Холст, масло.
Как-то само собой получилось, что мы потянулись друг к другу. Я обняла его за плечи, привстала на цыпочки, он наклонил голову...
За его плечом я увидела другую пару. Светловолосого парня и девушку, обоих в каких-то длинных светлых одеяниях. Разглядеть отчетливо почему-то не удавалось, словно одежда менялась на глазах. Или… или была соткана из тумана.
Они были похожи друг на друга, как брат с сестрой. Они стояли у самой кромки, взявшись за руки и молча смотрели на нас.
- Юра...
Он обернулся и тоже замер, обеими руками задвигая меня себе за спину. Я уже откуда-то знала, что - кого - увижу с другой стороны пляжа.
Вторая пара была одета точно так же и тоже стояла, не двигаясь, у кромки воды. Нас зажали с двух сторон.
- Ребята, вы из какого лагеря? - преувеличенно громко спросил Юра. - Артек? Или Морской?
Они молчали. Но когда я шагнула к берегу, обе девушки переместились к нам ближе.
Не подошли. Переместились. Передвинулись. Не оставив следов на мокром песке.
Они стояли так, чтобы не дать нам вернуться на берег. Схватить, удушить, выпить кровь и обглодать кости.
Юра тоже шагнул к берегу, и теперь приблизились уже юноши. С двух сторон, одновременно. Как отражения в трюмо-трельяже. Как тени от двух соседних фонарей. Вот только эти двое светились, как фосфорная бабочка в кабинете физики.
И набегавшая волна проходила сквозь, а не разбивалась о босые ноги.
- Может, наших позовем? - обмирая от ужаса, спросила я. Голос дрожал от подступивших слез - как у первоклашки перед контрольной. - Страшно-то как, мамочки...
- Услышат они, как же… Черт, хоть бы палку какую прибило...
Как назло, берег был кристально чистым. Песок, вода и мы. Даже ракушек не было. Даже камней. Ничегошеньки.
У кромки леса что-то шелохнулось, я взвизгнула и чуть не разрыдалась в полный голос. Юра прижал меня к себе и вскинул голову - лицом встретить новую напасть.
Но это был Лешка, наш Лешка. На пляж он выкатился, как медведь из его собственной басни - внезапно и решительно.
Наши сторожа голов в его сторону не повернули, но зашипели отчетливо, с присвистом. Лешка моментально присел и очертил вокруг себя круг ножом.
- Эка вас угораздило, - прокричал он, перекрывая шум волны. - Стойте, где стоите!
Не вылезая из своего круга, он очертил второй и переступил в него одним слитным кошачьим движением. Шипение усилилось. Леша очертил еще один - словно олимпийскую эмблему рисовал. И снова переступил. И снова.
Не дойдя до воды несколько метров, он остановился.
- Дальше круга не будет, вода съест, - пояснил он. - Придется вам пробежаться... Таня, ты как?
- Ле-е-еш... они же меня сожрут...
- Не сожрут. Ну-ка, - он вытащил из-под ворота рубашки какой-то кулон на шнурке и снял с шеи. Тщательно обмотал шнурок вокруг подвески и приноровился бросать.
- Это что, крест?
- Не отвлекайся, Юрка, лови! Раз! Два! Три!
Юра поймал блеснувший в лунном свете кулон, торопливо размотал шнурок. Ключ. Обычный ключ, с двумя бородками, железный. Таким кладовки запирают.
- Надень Тане на шею, завяжи накрепко, - командовал Леша. - Зубами узел затяни! Вот так. Теперь ты, Тань... Когда будешь готова, беги ко мне во весь дух, слышишь?
- Я не могу, Леша-а-а... У меня ноги подкашиваются-а-а!
- Ну-ка отставить! - рявкнул он по-военному. - Им ключ что крест, они не разберут! И железа боятся! Не тронут они тебя, просто беги! Беги, я тебя тут поймаю. Да тут бежать-то - тьфу и растереть! Три метра! Нюня ты, а не комсомолка! Трусиха! Беги, Таютка!
И я рванула бегом, для верности зажмурившись. Первые два шага дались тяжело, но когда воды стало по колено, полегчало. Беги, беги, не открывай глаза, не смотри на призрачные руки...
Я ударилась во что-то и забилась всем телом, но Леша облапил меня мертвой хваткой и заговорил совсем по-другому:
- Я это, я, видишь? Живой, теплый, я это, а не мертвяки. Успокойся. Все, все, ну все, ну...
Он осторожно усадил меня на песок и начал развязывать шнурок на шее. А я наконец-то решилась оглядеться.
Мертвяки стояли, где стояли - то ли не ожидали моего рывка, то ли и правда ключа побоялись. В неимоверной, неизмеримой дали от нас, по пояс в воде, стоял Юра и не отрывал от нас глаз. Молча ждал, пока Леша справится с узлами. Дрожал - я даже отсюда видела, как сильно дрожал.
Пока Леша второй раз обматывал ключ шнурком, я отползла чуть назад. Оказалось, он чертил круги так, чтобы захватить нашу одежду, и я непослушными руками натянула олимпийку и штаны прямо на мокрый купальник.
Второй бросок. Ключ булькнул в воду!
- Ищи! - крикнул Леша. - Ищи!
Юра набрал воздуха и присел на корточки, почти полностью скрывшись из виду. Зашарил руками по дну, замутил воду... Ключа не нашел. Вынырнул, снова глотнул воздух...
- Стоять!!! Отставить!!! Никуда он не делся! Спокойно, методично, по квадрату! Прямо перед тобой! Спокойно, мать твою, ты же не боялся с гаражей прыгать! И тут ни черта не бойся! Не тронут они! Ищи!
Ключ нашелся после четвертого нырка. Юра, затянув узел, зажал его в зубах и застыл, готовясь к рывку.
Мертвяки заволновались. Кажется, до них дошло, что последняя добыча вот-вот ускользнет, и потому они начали медленно двигаться к Юре. Я закусила ладонь, чтоб не заорать.
- Юрка, три шага, кувырок, а потом бегом! Понял? Раз! Два! Три!
Он рванул вперед. Нырнул, перекувырнулся, пропустил над собой уже готовую схватить прозрачную руку, снова вскочил и в два прыжка преодолел оставшееся расстояние. Слегка не рассчитал, врезался в Лешу и чуть не сбил его с ног.
Теперь и его Леша крепко стиснул за плечи и зашептал в ухо - все закончилось, все, все, успокойся, все...
Мертвяки завыли хором. Тонкий, пронзительный звук резал слух и нервы, а они двинулись к кругу - куда быстрее, чем только что к Юре.
- Руки коротки, - хмыкнул Леша. - Хрен вам, а не кровушка человечья. Хрен да полынь, плюнь да покинь, сгинь-пропади, сгинь-отомри, к черту поди, у него есть проси.
И с размаху швырнул нож перед собой, в очерченную границу круга.
Внезапный порыв ветра обсыпал нас вихрем песка, а когда я, наконец, проморгалась, мертвяков уже не было. По пустому пляжу тянулась вереница кругов, и в самом ее конце сидели мы трое.
- К-к-к-то они так-к-кие? - стуча зубами, спросил Юра. Он путался в рукавах рубашки, и Леша сначала помог ему одеться, а потом крепко и сильно начал растирать плечи ладонями - согревал, как мог.
- Русалки. Нынче Русальная неделя, вот и бродят. Хорошо еще, Луна на убыли, в полнолуние вас бы никто не уберег. Понесли черти у воды шарашиться…
- А ты чего за нами потащился?
- Понял, что сейчас беду себе накличете. Железа не взяли, из круга ушли… Городские, что с вас взять, - он вытащил нож из песка и обтер о штаны. - Юрец, ключ верни.
- А что это за к-к-люч-то? От ларца с к-к-кощеевой см-м-мертью?
- От него самого. От квартиры нашей городской. Родители вечно на работе пропадают, я привык с ключом ходить заместо креста. Да и странно комсомольцу с крестом… Зато бабка шнурок сплела, что-то там в него наговорила, уж не знаю, оно ли помогло, или клеймо заводское… Не любит нечисть штампы, сторонится. Привыкла к самодельным инструментам на селе, а к сталепрокату с подозрением относится.
- Откуда ты знал, что они не тронут, если надеть ключ на шею?
- И не т-т-тронут, пока я н-нырял?
Леша помолчал. Потом явно через силу ответил:
- Не знал. Надеялся. Надо же было как-то… оберечься. Нечисть, она… такая, запутанная. Никогда не знаешь, что поможет. Пошли к костру, пока СанНиколаич не поседел раньше срока.
Так и закончился наш поход. Вышли на контрольную точку, отзвонились, как положено, переночевали в гостинице, отмылись до хруста и блеска… С вокзала разъехались по домам.
Белое платье все-таки случилось через несколько лет, и свидетельницей была Катька. И папа хмурился, чтоб не выглядеть слишком радостным, и мама смахивала слезы… Вот только рядом стоял не Юра. И кроме кольца на палец мне надели на шею ключ. На белом шнурке бабкиного плетения.
Южный город встречает неожиданным холодом. Порывистый ветер путает волосы, бросает в лицо длинные пряди, проникает под тонкое светлое платье. Обхватываю тело руками, вздрагиваю, и на плечи ложится теплый, тяжелый пиджак. Небо хмурится, над головой нависли темные, черно-серые тучи, вот-вот грозящие пролиться прохладным ливнем. Ты улыбаешься. Так счастливо и солнечно, что невозможно не улыбнуться в ответ.
Вчера ты с ужасающей серьезностью смотрел на меня, неловко надевая мне на палец узкий золотой ободок. Я краснела, путалась в непривычно длинном платье, чуть не уронила букет, дрожащей рукой ставила подпись в толстой книге. Плакала мама, сдержанно похлопал по плечу папа, радостно обнимала Катя, подозрительно косясь на свидетеля - твоего лучшего друга Мишу. От волнения я подавилась шампанским, совсем не лезли в рот нарезанные бабушкой салаты и мамин фирменный торт из безе. Мы целовались под крики "горько", сначала неловко, стесняясь, а потом все больше входя во вкус. Танцевали первый танец - нелепо топтались под музыку в центре комнаты, стараясь ничего не задеть и не смахнуть со стола бокал с вином. Смеялись, шутили, вспоминали наше странное и немного страшное знакомство, благодарили за все-все-все родителей и бабушек с дедами, отшучивались в ответ на ехидные улыбочки и намеки на первую брачную ночь. Вчера мы стали семьей, и с тех пор улыбка не покидала твое лицо, а в моей груди поселилось щемящее ощущение чего-то незнакомого и странного, того, что, наверное, можно назвать счастьем.
А утром мы уже сели в самолет. И море, которое когда-то неожиданным коварством свело нас вместе, теперь поразило грохотом разбивающихся о берег волн в половину человеческих роста, солеными брызгами на губах. Медовый месяц в мечтах представлялся спокойным теплом, лунной дорожкой на водной глади, невидимой линией горизонта, стрекотом цикад...
На диком пляже мы одни. По радио передавали штормовое предупреждение. Платье ложится на камни одновременно с рубашкой, холодный ветер, кажется, пронизывает насквозь. Ты молчишь, я молчу тоже - ты никогда не был болтуном, а я всегда понимала тебя по одному только взгляду. Мы подходим к воде. Дух захватывает от тревоги, радости, предвкушения и чувства чего-то очень родного, близкого. Не сговариваясь, отпускаем руки друг друга.
Зажмуриваясь, прыгаю в подступающую волну. Соленая вода забивается в нос, спину обжигает болью - следующая волна с силой протаскивает по гальке, но я упорно ныряю вперед, еще вперед. Волны захлестывают с головой, во рту горьковато-соленый привкус. Ты рядом. Выныриваешь, отплевываешься от соленой воды, мокрая челка закрывает половину лица. Ты борешься со стихией, с трудом удерживаешься на поверхности, но все-таки побеждаешь. Поцелуй горький, волна накрывает до самой макушки. Здесь и сейчас я счастливее, чем когда-либо в этой жизни.
Наша первая брачная ночь в маленькой комнате отеля на белых простынях для нас совсем не первая. Прижимаясь к тебе так крепко, как это вообще возможно, я чувствую на груди тяжесть железного ключа и загадываю провести с тобой всю жизнь, никогда не расставаясь.
Женщина была прекрасна. Она стояла на самом краю обрыва, вся устремившись вперед, к морю, будто бы предлагая волнам то, что держала в руке. Лучи закатного солнца милостиво прятали ее трещины и царапины, превращали скол на каменной юбке в загадочные складки драпирующейся ткани. К сожалению, рука была отколота чуть ниже локтя, и тут уж солнце ничего не могло поделать. Мы гадали, что же она держала в руке до того, как случилось несчастье, что протягивала морю? Леша голосовал за музыкальный инструмент, что-то вроде лиры, и я была с ним, пожалуй, согласна. Вася с цинизмом, достойным шестидесяти шести лет, а не шести, утверждал, что деньги. Анютка долго разглядывала статую, будто завороженная, и уже уходя, тихо сказала: «Цветы». А потом посмотрела на меня странно, тревожно, и я поежилась под ее взглядом.
Меня тоже мучила тревога, с того самого момента, как я сошла с трапа, вдохнула полной грудью такой родной воздух, пахнущий морской солью и магнолиями. Потом я выдохнула, но в груди осталось что-то невнятно-тянущее, что-то, заставлявшее меня все время оглядываться, искать, высматривать. Пока Леша бегал с детьми по горячему песку пляжа, пока они все втроем радостно визжали, обнимаясь с морской пеной, я не могла быть с ними, не могла окунуться в волны счастья. Что-то точило меня, что-то грызло и заставляло то и дело посматривать на оставшийся за спиной Город, древний и величественный. «Мама, смотри!» - воскликнул Вася, подбегая ко мне, и торжественно вручил крупную монету. Она тянула ладонь вниз, то ли собственным весом, то ли профилем, выбитым на ней - профилем жестким и гордым. Вокруг него шли какие-то буквы, но разобрать их я не могла.
- Тамир! - окликнул меня кто-то, и я резко обернулась, не успев понять, что это вовсе не мое имя. За спиной не было никого, и только монета в ладони казалась еще тяжелее.
На пути с пляжа мы увидели статую, и уходя, я все продолжала оглядываться на нее. Что-то смутное, беспокойное чудилось мне в ее фигуре. Прохожие на улицах смеялись слишком громко, слишком беззаботно. Я скользила взглядом от одного лица к другому, но отворачивалась чуть ли не с отвращением, не находя того, что искала. Ручка дочери в моей руке была слишком жаркой, воздух казался приторным. Что-то было не так, что-то было неправильно, но я не понимала, что именно, и изводилась, пытаясь найти ответ.
- Тамир! - я обернулась на зов и успела увидеть женщину, идущую ко мне, в темных одеждах из грубой ткани, развевающейся на ветру, с письмом из желтоватой бумаги в протянутой руке. Яркая стайка девочек-подростков скрыла ее от меня, а в следующую секунду на этом месте уже никого не было.
«Мама!» - позвала Анютка, и я нагнулась, подхватывая ее на руки, стараясь отвлечь себя податливым теплом детского тельца, прижимая ее к себе крепче, чем следовало бы, в надежде заглушить тревогу, неровно бьющуюся в моей груди.
***
Часы, натужно моргнув, показали два часа ночи, и я вышла из номера, оставив попытки уснуть. Южная ночь кружила меня, пока я шла вперед, сама не зная, куда, повинуясь неясному зову, трепетавшему во тьме. Меня мутило, меня вело, будто я была больна, умирала от лихорадки, от томительной неясной меланхолии. Монета тянула руку, но я лишь крепче сжимала пальцы вокруг горячего металла.
- Тамир! - воскликнула женщина удивленно, нервно, возмущенно, и мутная пелена упала с меня, растворившись без следа. Словно всю свою жизнь я провела в полусне, и только сейчас наконец-то проснулась. Все стало резким и ясным, будто мои глаза наконец-то обрели фокус. Я вдыхала свежий запах моря, горьковатый и терпкий. Колесница, запряженная лошадью, неторопливо проехала мимо, и я разглядела клеймо кузнеца на подковах лошади. Цокот копыт будто распался бликами по грубым камням мостовой. Пробегавшая мимо молодая девка мазнула по мне равнодушным взглядом, крепко сжимая сверток, замотанный в холстину. Я проводила ее взглядом, зачарованная тем, как подпрыгивают ее волосы. Женщина схватила меня за руку, вырывая из наваждения - сильно, больно:
- Тамир, что ты здесь делаешь? Я же сказала - беги, не теряя не секунды! Письмо нужно отнести до рассвета!
Неосознанно я прижала руку к груди, ощутив под пальцами жесткую ткань незнакомых мне одежд, почувствовав, как под ними шевельнулись смятые листки бумаги. Женщина махнула рукой в сторону, я остановила взгляд на ней, на ее темных глазах, седых волосах, покрытой морщинками загорелой коже, и в этот момент я знала все. Я знала, что ее зовут Ниней. Я помнила, как приняла из ее рук письмо и поклялась отнести его нужному человеку. Я понимала, что если не сделаю этого вовремя, то уже очень скоро Город наполнят полчища варваров, рушащих все вокруг, убивающих, жгущих, насилующих. Все зависело только от меня.
- Пароль помнишь? - спросила Ниней, и я ответила, уверенно и твердо:
- Три розы.
- Верно. Так беги же, Тамир, беги!
И я побежала. Мои мягкие башмаки несли меня без стука, без звука по каменной мостовой, я сворачивала в один переулок за другим, зная каждый из них назубок. Я летела в ночи, как птица, и ничто не могло остановить меня.
Ничто, кроме мертвого тела. Прямо на земле посреди узкой улочки лежала женщина, лежала в такой позе, в которой не лежат живые люди. Я заглянула ей в лицо, и не испытала удивления. Это была она - Тамир. Это была я. Осторожно обойдя лужу крови, я двинулась дальше. Не удержавшись, оглянулась на повороте - тела на земле не было.
Он встретил меня под старым дубом, как и говорила Ниней. Он был недоволен моим опозданием, но как я могла объяснить ему, что по дороге меня убили?
- Три розы! - сказала я, и он ответил:
- Во имя Города!
Я отдала ему письмо, он спрятал его за пазуху, но уходить не спешил.
- А как же плата?
Я сжала в ладони монету. Монету, которую дала мне Ниней, которую забрали с собой мои убийцы, которую один из них позже потерял в драке на берегу моря. Она прорезала собою века, своим весом и памятью о несправедливом убийстве добившись, чтобы ее нашел мой сын и вновь отдал мне, чтобы я могла передать ее этому человеку, чтобы он рискнул жизнью и доставил письмо до рассвета, спасая Город. Монета из тяжелой вдруг сделалась невероятно легкой, я удивленно вздохнула и вложила ее в протянутую руку.
***
Леша заботливо помогал Васе нанизывать наживку на крючок. Анютка верещала то от восторга, то от отвращения перед червяком. Я обвела глазами сияющее море, по которому будто бы разбрызгали тысячи капель золота, скинула платье и легко соскользнула в воду - осторожно, чтобы не распугать желанный улов. Лежа на воде, чувствуя под собой ее колышущуюся толщу, я разлепила мокрые ресницы. Статуя стояла на самом краю нависшего надо мной обрыва.
Я молча любовалась на ее прекрасное лицо, на изящно изогнутый стан, на три каменных розы, зажатых в руке, протянутой мне навстречу.
Молодой царь стоял у высокого окна и любовался закатом, когда стражник доложил о приходе его сестры. Девушка, стремительная и легкая, как морской бриз, вбежала и бросилась к ногам юноши.
- Брат! Я умоляю тебя! Выпусти дядю, помилуй наших братьев! Будь милосерден!
Царь помог девушке подняться и взял её руки в свои:
- Пойми, я не могу рисковать. Дядя имеет слишком сильное влияние, и он не хочет этой войны.
Рука девушки коснулась чего-то холодного, она опустила глаза: на безымянном пальце брата было надето кольцо из прозрачного голубого камня. Девушка невольно залюбовалась переливами предзакатного солнца в многочисленных гранях. Казалось, само море наполняет кольцо, манит глубиной и прохладой. Сомнений не было: такую вещь не мог создать ни один смертный.
- Откуда это у тебя?
Юноша довольно улыбнулся:
- Выменял на кое-что. Это кольцо принесёт мне удачу. Оно избавляет от ненужных сомнений, от отчаяния и слабости. Оно дарует силу и решительность.
Теперь и он завороженно смотрел на свою руку, слегка поворачивая её, чтобы в полной мере насладиться волшебной игрой света внутри кольца. В какой-то момент замысловатые узоры сложились в резко прочерченную «К». Девушка отпрянула:
- Так вот кто твоя покровительница? Это кольцо не принесёт тебе удачи, оно принесёт тебе погибель! Оно заберёт из тебя всё человеческое! Ты станешь одним из её чудовищ! Избавься от него!
- Сестра, тебе пора.
Охранник направился к девушке, но она продолжала кричать:
- Одумайся! Ничего непоправимого ещё не произошло! Отпусти дядю, он служит тебе верой и правдой, он не станет действовать тебе во вред!
Юноша брезгливо поморщился и отвернулся к окну. Красные отблески заката отражались в его глазах, лицо стало спокойным и сосредоточенным.
***
Солнце поднималось из серой дымки на горизонте, наполняя небо прозрачным голубым, а море - пепельно-розовым. Андрей обнял Марину и уткнулся носом в её плечо. Утро казалось идеальным: волны ритмично бились о борт, запах йода смешивался с пряным парфюмом, с камбуза потянуло свежей выпечкой и кофе - дежурные на яхте просыпались рано.
- Коротков, ты ещё здесь? - раздался хриплый со сна голос Лёши.
- Меня уже нет! - весело отозвался Андрей, - Мариша, не скучай, - он быстро поцеловал Марину и умчался.
Лёша кивнул улыбающейся Марине и неторопливо направился к рубке.
После завтрака яхта отправлялась к Итаке, и Андрею надо было успеть пополнить запасы сигарет, кофе и шоколада.
Андрей был самым младшим из собравшихся на яхте. Он попал в эту компанию, состоявшую из старых морских волков, пару лет назад: его начальник и наставник Вано однажды предложил провести отпуск со своими друзьями, путешествуя на яхте среди греческих островов. Андрей, наслушавшись впечатляющих историй шефа о его ежегодных морских приключениях, не раздумывал ни секунды. Эта поездка оказалась судьбоносной: Андрей влюбился в Грецию. В бескрайнее море, в нехитрый корабельный быт.
Аргонавты (как про себя Андрей называл компанию Вано) дружили еще с советских времен. Тогда они были студентами и занимались спортивным туризмом. Лёша Ефименко был лидером компании и бессменным капитаном. Флегматичный и неторопливый, он мастерски управлял как собственным немаленьким бизнесом, так и арендованными яхтами, на которых раз в год собирались аргонавты. Единственное, что требовалось от экипажа его корабля, - беспрекословное выполнение указаний.
Андрей легко влился в компанию старых друзей. Он умел находить общие темы с каждым, смешно шутить и нравиться людям. А его сверхъестественная способность не пьянеть, независимо от количества выпитого, позволяла ему быть душой любой компании, управляя настроением и тоном застолья.
Последнее не только помогало Андрею весело проводить время на вечеринках, но и приносило ощутимую пользу в профессии: он работал в отделе продаж оптового дистрибьютора алкогольных напитков, и Вано прочил ему большое будущее. В один из вечеров, когда вся команда ужинала в рыбном ресторане на берегу, Вано рассказал, что после этого отпуска он уходит из фирмы, и место начальника отдела продаж Андрею обеспечено.
В тот же вечер Марина и Андрей стояли на палубе и смотрели на яркие южные звёзды. Андрей понял, что готов. Он встал на одно колено перед удивленной девушкой:
- Маришка, выходи за меня!
***
Андрей вымотался. С тех пор, как ушла Марина, его жизнь превратилась в череду унылых неудач. Крупные постоянные клиенты уходили один за другим, новые контракты срывались даже после всех возможных скидок и уступок, которые могла себе позволить фирма. Пока Андрей выплывал за счёт невероятного количества мелких поставок, но это требовало таких огромных усилий, что все сотрудники отдела стонали и грозились уволиться при первой же возможности.
Прошло уже больше года, но Андрею по-прежнему не хватало Марины. Последний год они работали вместе: Андрей порекомендовал её в бухгалтерию, когда там освободилось место, и их совместные утренние поездки на работу стали своеобразным ритуалом. Тем острее Андрей чувствовал пустоту: Марины не было дома, Марины не было на работе, Марины больше не было в его жизни. Он так никогда и не узнал, что произошло, и почему она ушла. Вернувшись однажды из командировки, он нашел пустую квартиру с запиской «Прощай». На работе Марина тоже больше не появлялась. Попытки дозвониться до неё или узнать что-то через родственников ни к чему не привели. Андрей сгорал от отчаяния и бессилия. Позже он узнал от общих знакомых, что Марина теперь руководит продажами в крупной конкурирующей фирме.
Андрей отдалился от друзей и полюбил гулять в одиночестве по улицам старого города. Во время одной из таких прогулок он остановился возле витрины ювелирного магазина. Он смотрел на прозрачные голубые камни, переливающиеся в свете софитов, и думал о море. Из-за проблем на работе он уже дважды не смог встретиться со своими аргонавтами в Греции, и, кажется, это угнетало его не меньше всех остальных неурядиц.
Спустя месяц Андрей распаковывал чемоданы в скромном домике в небольшом поселке городского типа на берегу Черного моря. Теперь его печали и неприятности были далеко: городская квартира приносила доход, на который можно было жить без излишеств, а купленный подержанный катер намекал на те самые излишества в виде свежей рыбы и морских гадов. Премудрости морской рыбалки Андрей освоил во время плаваний с аргонавтами. Он с удовольствием прогулялся по ближайшим лавкам, торговавшим рыболовными снастями, попутно по привычке заводя новые знакомства и получив приглашение на рыбалку от Валентиныча - пятидесятилетнего хозяина одного из магазинов.
Андрей быстро стал своим среди местных рыбаков. Он легко предлагал помощь в любом деле, в котором требовалась пара крепких рук: починить забор, поправить сарай, доставить тёще холодильник - у Андрея никогда не было особых планов на вечер или на выходные, новые друзья всегда могли рассчитывать на него.
С началом курортного сезона встречи прекратились: теперь лодки были нужны, чтобы возить туристов на рыбалку, каждый день был на счету. В горячую пору Андрея несколько раз просили подменить заболевшего товарища и организовать рыбалку отдыхающим. Поначалу Андрей соглашался скорее из желания выручить друзей, но скоро понял, что ему нравится эта работа. Чаще всего его клиентами были мужчины средних лет, замотанные рутинной серой жизнью, живущие от зарплаты до зарплаты и весь год откладывающие деньги на отпуск на море. Он видел, как меняются эти люди, проведя несколько часов на его катере: глаза начинали блестеть, плечи расправлялись, а шикарная морская походка выдавала в них бывалых покорителей морей.
Клиенты теперь сами находили его: слава о веселом рыболове, знающем не только миллион морских баек, но и своё дело, широко разошлась среди отдыхающих. Андрею казалось, что он нашел своё призвание. Спокойствие и гармония поселились в его душе.
***
Татьяна хотела сделать этот день особенным и запоминающимся, всё-таки её Лешке исполняется 30 лет. Она втайне собрала немного денег, чтобы устроить мужу сюрприз. Наслушавшись восторгов от своего начальника, который прошлым летом отдыхал в Туапсе, Татьяна решила организовать морскую рыбалку и воспользоваться услугами человека, который смог впечатлить даже её начальника-брюзгу.
Когда Андрей узнал, что на рыбалку собирается семья с двумя маленькими детьми, он засомневался, стоит ли браться за эту работу. Но Татьяна, безошибочно считав сомнения в его голосе, уверила, что с детьми проблем не будет, и она готова сама купить для них спасательные жилеты.
Андрей впервые принимал у себя на борту детей. Вася и Аня были погодками: они смущались и держались за родителей, но постепенно любопытство взяло верх, и они начали исследовать лодку и снасти.
Леша оказался не слишком удачливым рыбаком, даже малышка Анюта поймала больше рыбы. Андрей вытащил несколько морских крепышей и решил больше не смущать незадачливое семейство, тем более, что хорошим ужином они себя уже обеспечили.
Узнав, что у Леши сегодня день рождения, Андрей пригласил всех к себе в гости: он предложил почистить рыбу и пожарить её на гриле, свежие овощи и зелень у него были всегда, не говоря уж о запасах сухого белого, а в холодильнике ждала своего часа подаренная кем-то бутылка игристого Абрау-Дюрсо. Леша и Таня не ожидали такого предложения и сначала пытались вежливо отказаться, но в итоге приняли приглашение.
Андрея смущали и притягивали его неожиданные гости: бережное отношение отца к детям, нежность, с которой Таня смотрела на Лешу, - эти проявления чувств, которые Андрей слишком давно не видел рядом с собой, заставляли его дыхание сбиваться, а сердце замирать. Ему хотелось подольше побыть рядом с этими людьми, согреться их любовью и теплом.
Вечером все собрались у Андрея в саду за большим столом под старой яблоней. Андрей, как и обещал, почистил и пожарил выловленную рыбу, пока Таня мыла и резала овощи, а именинник развлекал детей. Посидели они как-то очень тихо и по-семейному.
Потом гости ушли, а Андрею стало невыносимо грустно. Отчаяние, от которого он пытался скрыться, вернулось в полной мере.
Андрей пошёл на кухню: надо было почистить и засолить остатки улова с сегодняшней рыбалки, хотя больше всего на свете ему сейчас хотелось сесть и завыть.
Когда Андрей начал потрошить очередную рыбу, нож чиркнул обо что-то твёрдое. Андрей, конечно, слышал о странных находках в желудке у рыбы: от бутылок с посланием до фашистских значков, - но сам с таким никогда не сталкивался. Ощущая неправдоподобность происходящего, он вытащил из рыбной требухи кольцо, вырезанное из голубого камня. Осторожно положив кольцо на стол, Андрей бросился тщательно отмывать руки. Потом он долго держал кольцо под проточной водой, любуясь переливами цвета и диковинной огранкой. Казалось, что кольцо выполнено из застывшей морской воды, а преломление света в многочисленных гранях тревожило воображение: в нём виделась бурная пучина, или диковинные морские обитатели, или древние корабли с поднятыми парусами. Под определённым углом Андрей и вовсе явственно видел стилизованную «К» сияющую всеми оттенками морской волны. «Вот так подарок тебе, Коротков», - ошарашено подумал Андрей. Выпускать кольцо из рук совсем не хотелось.
Несмотря на волнение и трясущиеся руки, Андрей решил всё же закончить с рыбой и привести кухню в порядок, было уже далеко за полночь и хотелось спать.
Утром Андрей первым делом посмотрел на стол: кольцо лежало на том же месте, где он его оставил накануне. При естественном освещении оно казалось почти прозрачным. Андрей нашёл кожаный шнурок и повесил кольцо себе на шею. Сегодня он чувствовал себя гораздо лучше, чем вчера: отчаяние ушло, появились спокойствие и решимость.
Андрей умылся, побрился, сделал несколько телефонных звонков, что-то записал в свой старый блокнот, которым он не пользовался с момента переезда. После обеда Андрей обзвонил товарищей-рыбаков и передал им все свои заказы. Валентинычу он отдал ключи от катера и запасные ключи от домика с просьбой присмотреть за имуществом и не стесняться им пользоваться при желании.
Вечерним рейсом налегке Андрей летел в Москву. Он сидел у окна и любовался закатом, его глаза светились расплавленным золотом, солнце заливало невозмутимое лицо, смягчая его черты и делая его похожим на лицо античного бога.
Стробоскопы больно режут глаза. От вибраций по телу волнами разливается неприятная дрожь. Отёкшие ступни устали отплясывать на каблуках и молят о пощаде. Но мои бёдра продолжают извиваться в такт. Глоток, ещё глоток. Какой это по счёту лонг айленд айс ти? Я ухмыляюсь, понимая, что даже посмотреть в счёте не смогу. Бар-то бесплатный. Какое коварство!
Я воздеваю руки вымышленному ночному небу, сбрасываю надоевшие шпильки и представляю себя туземкой, отбивающей ритмы перед своим племенем. Горит костёр, он такой яркий, но не такой обжигающий как моя боль. С моря дует прохладный ветер и уносит весёлую искрящуюся пыль прочь. Как его ревность. Вот слышен звук барабанов, шаман заходится в неистовом вопле, чтобы распугать злых духов. Духов наших ссор и обид. Я улыбаюсь и открываю глаза, не в силах остановить своё заведённое тело. Моё босоногое представление привлекло и местных туземцев. Я делаю ещё один глоток, на этот раз жадно втягивая кока-кольно алкогольный вертеп через трубочку. Тёмные волосы, смуглый, не красавец, но и не урод, не отрываясь смотрит за моими движениями, сидя за соседним столиком.
- А ю фром Раша? - перекрикивает музыку он.
- Угу, Наташа, - отвечаю я и глупо хихикаю.
- Вери попьюлар нейм ин Раша! - наконец он соизволил оторвать себя от стула, - Айм М..ра.., - его имя поглощает музыка.
«Да какая мне разница, как тебя зовут», - мелькает у меня в голове. Я оценивающе окидываю его взглядом: ниже меня ростом, но атлетичный, рубашка расстёгнута на несколько пуговок и оттуда призывно, как он думает, выглядывает тёмная шерсть. Ненавижу это, но сейчас мне почти плевать. Турок классический, обыкновенный.
- Ду ю лайк текила? - спрашиваю я.
Мне нужна добавка. Завтра это будет такой же туман, как сейчас мой развод. Чёрт, хватило и секунды воспоминаний, чтобы пространство разбилось, и я увидела искажённое злостью лицо бывшего, когда-то Лёшеньки, а теперь просто Лёхи: «Посмотри на себя! Вырядилась... Как! Как...»
Я дёрнулась своего наваждения и вернулась в реальный мир, где продолжал вибрировать танцпол.
- Тейк сам текила, айл би бэк сун, - почти кричу я своему новому знакомому и, не дожидаясь ответа, удаляюсь в поисках дамской комнаты.
Мне не нужно в туалет. Мне нужно смыть своего экс в унитаз. В туалете пусто, и музыка не так бьёт по мозгам. Я облокотилась на раковину руками и упёрлась взглядом в зеркало. Маленькие капельки пота на лбу, взмокшие корни волос. Хорошо, что я слишком ленива, чтобы красить глаза по этой жаре. Сейчас бы на меня смотрела пьяная похотливая панда!
- Ну, что, Лешенька, этого ты хотел? Этого добивался? Ду ю лайк ит? А мне, пожалуй, да. Завтра мне будет ооочень плохо, да, но знаешь что? Зато сегодня мне ооочень хорошо.
Я ополоснула лицо прохладной водой из крана и мазнула блеском губы. Ну, вот уже похожа на игривую женщину подшофе.
Кавалер ждал меня почти под дверью. Бедняга, боялся, что улизну. Текила, ещё текила, ловлю кайф то ли от текилы то ли от лимона с солью, мы пытаемся говорить о каких-то пустяках: как тут хорошо, в который раз я в Турции, как душно этим летом. Наконец я добралась до дозы «или сейчас или баиньки», и мы отправились «освежиться» на пляж. Он несёт мои босоножки и сумочку, а я несу себя. На пляже темно, но глаза быстро привыкают и спустя несколько минут различают пенный прибой. Тихо накатывают волны. Где-то вдалеке слышится шепот, суета и сдавленные смешки.
- Оу, ит симс уи ар нот элон, - болтаю я, стягивая топ и сбрасывая бюстик. Туда же следом летят шорты, под которыми ничего не нет. И всё ещё стесняясь своей решительности, я бегу к воде, - Ооооо, соу вандерфул!, - это за меня благодарно кричат ступни.
Я первый раз купаюсь нагишом. Даже текила не смогла бы смыть эти воспоминания. Ты сливаешься с водой. Ты и море — одно целое, оно кругом, оно качает и убаюкивает.
Из русалочьего забытья меня выдергивают уверенные руки моего кавалера. Его жесткие губы быстро находят мои. Поцелуй горячий и солёный с привкусом моря и текилы. Мы не говорим. Мы слышим лишь плеск воды и наши тёплые дыханья. Турок подхватил меня за бёдра как невесомую песчинку, и я понеслась в пучину распутства. Я смотрела на звёздное небо, обнимала турка ногами, принимала море всем телом и думала о том, что это обязательно нужно будет повторить. С кем-то ещё. И улыбалась своей наглости.
Прибой вдруг стал более волнительным. «Неужели это мы всколыхнули море?», - пытаюсь вспомнить рассказанную в романтической комедии легенду об Артуро и Катарине. Очередная волна выносит нас на берег. Натянув вещички на мокрые тела, мы решаем продолжить ночь у меня в номере. Уже без свидетелей, но и, к сожалению, без моря.
Утром, где-то после обеда, я очнулась лёжа поперёк кровати. Уже одна. Как хорошо! Зеркалу уверенно сказала «Заткнись!». При мысли о еде накатывает тошнота. Осушив все бесплатные и платные бутылки с водой, к трём часа дня я выползаю на пляж. Беру бутылку минеральной газированной воды, апельсиновый фреш и ведёрко со льдом. «Вчера лечили душу, сегодня черёд головы», - хмуро думаю я и вижу знакомый силуэт неподалёку. Он тоже заметил меня.
- Наташа, хэллоу!
«Как хорошо, что я Татьяна», - недовольно бормочу я себе под нос, переворачиваясь на живот и поглубже натягивая шляпу.
Холодная морская вода рядом как будто говорила: все могут ошибаться. И упорно подкидывала все те же картинки, что и восемь лет назад, только теперь глаза Тани не застилала обида и злость.
Она смотрела в воду, и будто наяву видела, как они с мужем отдалялись друг от друга. Самое странное, что, вопреки всей статистике семей с двумя детьми, эти самые дети были совершенно не при чем. Первые пять лет брака, и до рождения детей, и когда родились погодки Вася и Аня, они все решали вместе и казалось, будто любые трудности им по плечу.
Леша без проблем сидел с детьми, когда ей нужно было отлучиться или сходить в ванную, ни копейкой не попрекнул в декретах, хоть им и пришлось значительно ужаться, а Тане — подрабатывать, когда выдавалась возможность. Они правда встретили трудности одной семьей и одной стеной, как она всегда мечтала.
Леша учил детей читать и рассказывал им сказки, не брезговал «женской» работой по купанию и одеванию, и давал ей отоспаться в субботу и посвятить день себе. В воскресенье она, в свою очередь, давала отдохнуть уже ему, и хоть с одним выходным в неделю сложно было обоим, а самый тяжелый декретный период они преодолели. Вместе.
А потом Таня вышла на работу и все как-то постепенно скатилось. Нет, дело не в том, что муж как-то протестовал против ее работы или пытался загнать ее обратно в четыре стены. Он просто был крайне недоволен начальником, заставляющим весь свой отдел сидеть до одиннадцати вечера просто потому, что ему так удобнее. А еще ревновал. К работе, как это ни странно.
Хотя что странного, если она и правда уделяла этому занятию куда больше времени, чем семье? Он даже иногда начинал искать признаки, будто она была с другим мужчиной, но никогда не находил и успокаивался.
Таня возвращалась чуть ли не в два часа ночи, почти не видела детей, и просто оплачивала им няню. Все, чего хотел от нее Леша — чтобы она нашла место с более гуманным графиком. Он ей даже вакансии подкидывал! В те дни, когда его не крыло от, как она сейчас понимала, одиночества при живой жене.
Но ей казалось, что она должна реализоваться в работе сама, что ее карьера должна зависеть только от нее, и вообще, ее рвение заметят, ее повысят и график нормализуется. В том, что ее заметят и повысят, Таня, конечно, не ошиблась. А вот во всем остальном…
Муж выдержал полтора года. Он сам сидел с детьми, решал их проблемы, нанимал няню, когда нужно было заботиться о заболевших, спешил к ним после работы, и вообще всячески крутился, несмотря на то, что его начальство смотрело на это крайне неодобрительно. Он часто брал работу на дом, чтобы быть рядом, когда у детей были проблемы, и периодически пытался поговорить с ней, и объяснить, что это не дело, когда дети не видят одного из родителей месяцами.
Таня соглашалась. Она даже понимала, что это ненормально — возвращаться, когда они спят, пропадать на совещаниях даже по выходным и вообще полноценно видеть семью только в отпуск, даже в него, впрочем, продолжая отвечать на многочисленные звонки и письма. Но ей так не хотелось все бросать! Она ведь столько сил вложила в эту работу! И теперь просто найти другую? Да и когда ее искать, если столько дел, и столько задач?
На этот аргумент, кстати, Леша отвечал, что она может просто уйти вникуда, а он обеспечит возможность, чтобы она спокойно искала работу. Тем более, что тогда она будет чаще видеть детей и сможет забирать их из школы вместо него — освободится время на подработки.
Это он, конечно, сказал зря. Таня решила, что он просто сам хочет карьеру и задерживаться на работе и поэтому так на нее давит. И вообще, достал своей ревностью на пустом месте, вон, многие работают так же, и ничего! Она устроила скандал, кричала, даже била посуду — нервы не выдержали нагрузку.
А на следующий день муж поставил ее перед фактом:
— Я так жить не могу. Я подаю на развод. Дети останутся с тобой жить в нашей квартире, я буду все для них делать, но ночевать с совершенно чужой женщиной, которая меня не слушает и не слышит я больше не хочу. Хватит.
Она отказалась из принципа. Психанула и уехала вместе с детьми к своей матери, благо, та и жила куда ближе к работе, и не против была сидеть с внуками. Леша пожал плечами и стал приезжать к детям и бывшей теще.
Он не стал худшим отцом, не откупался алиментами, не пытался мешать ей ездить за границу с детьми, и даже ничего не сказал, когда у Тани завязались другие отношения. Закончив брак, он как будто закончил для себя и ревность. Или просто молчал?.. Для детей изменилось разве что место жительства.
А вот с нею он больше не обсуждал ничего, кроме детских нужд и суда по разводу. И чем дольше Таня жила сама, так, как и хотела, тем больше понимала, что ей не хватает разговоров по душам, понимания с полувзгляда. Не хватает ощущения безусловной поддержки, которое всегда давал ей муж.
Но она не решалась признаться в этом даже себе. Отношения с Димой, парнем, с которым она сошлась после мужа, очень быстро сошли на нет, когда тот заикнулся о том, чтобы отправить ее детей в интернат. Таня быстро поставила его на место, но получила предложение еще заманчивее — съехать от бабушки и детей, с которыми много времени проводит бывший муж, и переехать к нему одной. Этого она уже терпеть не стала и послала Диму в пешее эротическое путешествие.
Несмотря ни на что, Таня очень любила своих детей, и была не готова позволять хоть одному мужику на свете ее с ними разлучить. А потом разладилось и с работой. Оказалось, что больше всех пахала в колхозе лошадь, только вот председателем ее никто делать и не подумал. Кроме того, первого повышения, больше ее никак не поощряли, а со временем еще и начали урезать премии и надбавки, потому что Анечка сидит на работе до полуночи, а Таня только до двенадцати — недостаточно предана трудовому коллективу.
В общем, оставшись без поддержки Леши, она с удивлением обнаружила, насколько он был на самом деле прав. Ее не ценили и не любили на работе, ею просто пользовались, стремясь выжать все соки. К тому же, мама не встречала ее ужином, как муж, не особенно интересовалась ее делами, и вообще считала, что итак много делает, помогая ей с детьми, а взрослая баба в состоянии обслужить себя самостоятельно.
И в целом она, конечно, была права, но только оставшись без мужа, Таня поняла, насколько у него было золотое терпение. Потому что он практически все делал без нее, и упирал лишь на то, что семья ее практически не видит.
Новую работу пришлось искать, не уходя со старой — убегать в обеденный перерыв, назначать собеседования по скайпу, или вовсе писать в отчетах боссу, что деловая встреча заняла на час больше, чем на самом деле. Последнее, конечно, вскрылось бы со временем, но Таня рассчитывала, что к этому моменту ноги ее не будет больше в родной конторе.
Ей даже повезло — она нашла нормальное место и успешно туда устроилась, несмотря на попытки бывшего босса оклеветать ее и заявить новому, будто он позволил ей написать «по собственному», несмотря на то, что она ничего не делала. Таня просто дала несколько номеров своих клиентов — с их согласия, разумеется.
Больше она особо не задерживалась — только в авралы, и с удивлением обнаружила, что собственные дети почти ее не знают. Они говорили о папе, о папе и еще раз о папе. И в конце концов Анюта уговорила ее поехать с ним на пикник к морю. Таня хотела сказать, что там холодно и это совсем не место для отдыха, но несчастные глазки обоих детей — подростков, которых она, как выяснилось, уже и почти не знала — сделали свое дело.
Таня приехала. И теперь смотрела на море и на мужа, и понимала, какая же она была дура. Леша все еще был красив, как греческий бог — разве что поседел — и, в отличие от нее, даже не пытался строить другие отношения, это она знала точно. И она смотрела на него, в черной куртке и тяжелых ботинках прохаживающегося рядом с нею вдоль берега, и понимала, что упустила свое счастье.
И все же… очень хотелось его обнять и рассказать, как она скучала. Поодаль дети кидали мяч собаке — единственное, что изменилось в жизни бывшего мужа, это как раз ее появление — и Тане казалось, что она просто вышла из дома на полчаса, а вернувшись, обнаружила седого мужа и лохматого пса.
Она посмотрела в серые, с легкой прозеленью глаза мужа, и вдруг поняла, что он хочет ее обнять не меньше, чем она его.
— Я скучала, — нашла в себе смелость сказать Таня.
— Я тоже, — просто ответил Леша.
Он никогда не любил ходить вокруг да около. Таня же крепко обняла его. Стоит ли удивляться, что тем же вечером они с детьми уже переезжали… нет, возвращались обратно домой? И никакие восемь лет разлуки не могли помешать Тане светиться от счастья.
Сгиб бумаги. Один. Еще один. Перевернуть. Пригладить ногтем, сильнее, пока уголок не станет острым и гладким, пока через палец прямо в сердце не выстрелит болью.
Сколько таких листков уже изменили форму - в клетку, газетные, нечитаемо исписанные, рыхлые из-под рецептов, измятые из-под таблеток, пожелтевшие из медкарты, непослушные из конфет, выгоревший с рентгеновским снимком.
Руки даже не задумываются, повторяют движения как мантру. Правая начинает отставать, и кролик получается задумчиво-сутулым. Четыреста восьмидесятый.
Когда врач говорит, мои руки продолжают работать. Стикеры, салфетки, эпикриз - неважно. Сгиб, сгиб, пригладить, перевернуть, сгиб. Завтра сорок девятый день рождения. "К юбилею сделаю тысячу", - говорю я, но врач в ответ не улыбается.
Первый бумажный кролик был самым ровным и стройным. Я складывала его в коридоре больницы, едва узнав свой диагноз, - неумело, сверяясь с инструкцией, и порезалась. Я пятнала кровью его правую лапу и терялась в вопросах - а кровь ли это теперь? может, чужеродные клетки превратили ее в яд? если это убивает меня, не опасно ли для окружающих? Но с бумагой ничего необычного не происходило, лишь красное пятно превратилось в бурое.
Триста восьмого кролика я подарила Ане - она только-только начала жить отдельно, моя девочка. Триста шестнадцатого, из золотистой фольги, отдала Васе, сувенир будущим внукам. Дети хвалили мои разноцветные косынки и позитивный настрой. Они не знали, что обезболивающие перестали действовать еще на двухсотом.
...Ночь в самолете была туманно-синей пеленой для смены декораций. Промерзший асфальт и позднеосеннюю строгость улиц сменили шорох волн о песок и спецэффектное буйство цвета. "Как только у тебя получилось?", - спрашиваю я мужа. "С днем рождения", - он целует мне руку и долго-долго держит ее в ладонях. Раньше я была уверена, что не бывает такой воды и что нигде нет столько цветущих растений, что все это - реклама Bounty и отфотошопленные картинки для уставших взрослых. Но у моих ног мурлыкало самое синее и самое прозрачное из морей, а над головой в безбрежной лазури, как гигантские крылья, раскинулись пальмовые листья. В воде совсем не чувствуешь тела, в воде совсем не чувствуешь боли, в воде ты паришь так легко и свободно, как в давно позабытые времена. Вода качает тебя в своей надежной и теплой колыбели.
Мы смотрели на закат, и наши босые ноги были в песке, - совсем как в студенчестве, сотни и тысячи лет назад. Тогда казалось, что никогда не закончатся шальные летние ночи, на смену неудаче обязательно приходило счастье, а мамино недовольство было самым страшным событием.
Небо и море окрасились розовым и стерли горизонт, заточив нас внутри большого закатного шара. Солнечная глазурь расплескалась и запятнала наши лица, и я боялась момента, когда настанет темнота.
"Обещай мне" - "Все, что угодно" - "Обещай, что развеешь мой прах над морем".
Лешка прижимает меня к себе за мгновение до того, как гаснет последний лучик.
– Помнишь Спринг Хайтс? – рука, неожиданно узкая, тонкая, чуть не вся из костей, сжимает запястье, глаза – огромные, в пол-лица, с синими кругами вокруг – внимательно смотрят. – Помнишь? Сделаешь?
Ты стоишь над обрывом, о который бьются и бьются волны, с моря идёт гроза. Ветер треплет твои длинные волосы, резкий порыв уносит шёлковый шарфик в море, и в блеске первой молнии он вспыхивает ярким пятном на тёмно-синем.
– Если я когда-нибудь умру, я хочу также. Раз – и о скалы, ни червей, ни полки над камином.
Я смеюсь – какие черви, какая полка, вся жизнь впереди – «если вдруг когда-нибудь», мы бежим, бьют по плечам крупные тяжёлые капли, ты смеёшься, и под мостом мы по очереди прикладываемся к бутылке рома. Мы живём и не собираемся умирать.
– Помню. Сделаю.
***
Годы. Вместе и порознь. В горе и в радости. В болезни и в здравии. В совместных планах, в детях, в мелочах. В ссорах, в эмоционально брошенном «никогда больше!», в примирении, понимании, согласии. В жизни, где смерть «если когда-нибудь».
«Если» внезапно стало «когда», а «когда-нибудь» – «через год максимум», мы впервые не поехали никуда, и вместо запаха моря вокруг прочно укрепился запах хлорки и медикаментов.
За год я мог бы привыкнуть к мысли о том, чем всё закончится, но прежние годы упорно эту мысль вытесняли – я бы даже не вспомнил разбивающиеся о скалы волны, если бы не твоя холодная рука, сжавшая мою.
Спустя день я получил свидетельство о смерти. Спустя три – урну с прахом. Спустя ещё семь – стоял на обрыве и смотрел вниз.
Не было никакой грозы. И ветра не было. И волны бились внизу скорее по инерции. Было небо, чёрное, усыпанное звёздами – руку протяни, упадут. Было море – сливающееся с небом, лениво разбивающееся белой пеной о берег. Я был, тебя не было, всё было не так.
Я стоял и смотрел, пытаясь отделить небо от моря, а море от подводной части скалы. Было тепло, но руки дрожали и с трудом двигались, я держал металлическую урну, не чувствовал её веса и не мог открыть. В какой-то момент я подумал, что проще всего – сделать шаг вперёд, сразу и всё, для нас обоих. Раз – и о скалы.
А потом я перехватил урну и шагнул назад. Серый порошок летел вниз и светился в звёздном и лунном свете – тебе хотелось сразу и быстро, и несмотря на отсутствие ветра волны поглотили его в один момент.
Я не мог смотреть дальше, не мог стоять дальше, не мог больше находиться на этом обрыве. Я бросил пустую урну в багажник, захлопнул, сунул ключи в карман и пошёл от моря.
Я шёл мимо моста, под которым мы прятались от грозы, мимо тупика, где мы зависали перед стеной с граффити – я пытался сложить буквы в слова, а тебе было ужасно смешно слышать их звучание.
Я шёл мимо местной забегаловки, и мужик за прилавком окликнул меня, а мне показалось, что я вернулся назад во времени – мужик был один в один как тот, и кричал один в один как тот, и я развернулся, купил у него питу и перемазался тхиной точно также, как раньше.
Я шёл мимо пустого дома, на котором висела табличка «На продажу», зачем-то остановился и списал десятизначный номер. Я же предлагал тебе переехать, но ты только смеялась – город-мечта, город-радость, город-праздник – не то место, где просто живут и просто умирают, здесь вообще не умирают.
Я шёл по улице, по которой прежде не ходил без тебя. Мне хотелось обернуться и спросить – «Помнишь?». Помнишь мужика с закуской? Помнишь граффити? Помнишь заброшенный балкон, весь в виноградных листьях? Помнишь, как на углу готовят морепродукты и тут же продают? Помнишь?
Теперь я помнил за двоих. Смотрел за двоих. Жил за двоих. Мир вокруг оставался прежним. Зажигались фонари и вывески баров, шли по направлению к набережной люди, огромное шумное семейство тащило мангал и кальян, чтобы устроить пикник у моря, из чьей-то машины привычно громко завывала местная попса.
Если бы на обрыве я шагнул вперёд, всё было бы точно также. Но я бы не видел, не помнил, не жил.
Завтра я позвоню по номеру, который записал, и куплю пустующий дом. Пущу по стене дикий виноград, а на балкон поставлю финиковую пальму в огромной кадке. Буду ждать приезда детей, когда-нибудь – приезда внуков. Буду встречать на набережной рассвет и закат. Буду жить, как хотел бы жить с тобой. Буду знать, что я с тобой – ты рядом – в морской волне, в ветре, в свете звёзд.
Если я когда-нибудь умру – то здесь и с тобой.
29 хочется отдать Сашетте, а 52 - Вестен.Меня поймала.
Вы чего? 16 с русалками и кикиморами, это ж наверняка Снайпер!а.. а это специализация, да? я не зналь :-\ Снайпер у меня ассоциируется больше с техно и инженерией. Но тут я ещё не придумала, что ей отдать)
Вы чего? 16 с русалками и кикиморами, это ж наверняка Снайпер!
долгий поездcheck, check, check...
квадратик шоколадного масла ! (и вообще какао, каша...)
губы уже синие, вылезай!
дырявый камешек...
медузы
В первом тексте ждала жгучий любовный треугольник фоном к детскому восторгу. :-[Кстати, тоже. Не то что бы прям жгучий, но почему-то невинных
Кто поздно встает, тот в пролете с маскарадом.Не расстраивайся! Можно посчитать моря ;)
Для меня ситуация странная. Мне очень сложно представить себя в чем-то подобном, и мне почему-то кажется, что упившись до такого состояния я бы скорее ревела в углу из-за расставания, чем что-то еще. И зачем спать с непривлекательным кем попало? Можно ж хоть привлекательного найти!
Но при всем при этом я знаю, что люди так делают, и автор написал вполне себе верибельно. Когда тебя обвиняют в том, чего ты не делал, хочется сделать просто назло, чтобы не так обидно было. И вот эта тщательно запитая алкоголем и затраханная случайным турком, очень хорошо чувствуется, текст ею пропитан. Мне понравилось. :)
а.. а это специализация, да? я не зналь :-\ Снайпер у меня ассоциируется больше с техно и инженерией. Но тут я ещё не придумала, что ей отдать)Кресса: играет хэллоуин 1.0
Кто поздно встает, тот в пролете с маскарадом.Была, только не в самом конце девяностых, а в середине :)
Прочитала пока только первый текст, но больше как будто ничего и не надо. У меня стойкое ощущение, что Симка сама была на Черном море где-то так в самом конце девяностых.
В первом тексте ждала жгучий любовный треугольник фоном к детскому восторгу. :-[Кстати, тоже. Не то что бы прям жгучий, но почему-то невинных
"тётя Наташа красивая. Но моя мама красивее" и "Папа Саши предлагает нас сфотографировать. Сначала меня с мамой – она сегодня такая красивая, в ярком розовом платье и с белыми клипсами в ушах."
оказалось достаточно, чтобы навострить уши и быть готовой к скрытой драме.
Оооо, так я не одна весь первый текст ждала, что Сашин папа и Танина мама роман заведут?)Товарищи, да у вас уже профдеформация графоманская и
49
Когда Ноториджинал написала, что есть печальная наводка, я тут же побежала выпрашивать у неё про печаль. И свою печаль получила - думала ничего грустнее мужика, потерявшего жену, представить нельзя. А нет, умирающая жена оказалась печальнее.
Ужасно удивилась авторству. Думала на Некст или Бибигуль (пока та не поймала Френ). Текст очень качественный, очень красивый и образный - и это вполне обычное дело для Френ. Но при этом какой-то потрясающе нежный, уютный, тёплый - кролики (все разные и из разных бумажек), любовь к детям, к мужу, к морю. Я как-то привыкла, что у Френ жёстко, эмоционально, резко. А тут такая плавная домашняя печальная история. Короче я открыла для себя ещё одно лицо Френ.
Прям очень довольна, что он достался мне на рецензию, не только из-за его красоты, а ещё потому, что он фактически парный моему. Вообще в текстовушке тексты довольно красиво разложились на пары - детская и подростковая истории; две истории с историческим подтекстом (монета и кольцо); развод и примирение; ну и последние две - выбивается свадебная история (ну так она единственная абсолютно счастливая, без ожидания, что сейчас что-то рухнет).
Бумажные кролики меня переехали. Хоть с кровавой лапкой, хоть задумчивый. Ну, то есть, я знаю, что оригами (и прочие штуки, задействующие мелкую моторику) вполне себе способ справиться со стрессом (и, кажется, с постоянной болью тоже, отвлекаешься). Но вот эта детализация, подсчёт кроликов (не успеешь ты к юбилею, Господи, как жаль), раздача разных кроликов - прям по живому.
А дальше, вроде спокойнее - вот море как из рекламы, вот даже боли нет, вот закат. Только вот страшно ждать темноты (и ведь наверняка не в самой темноте дело), а последний луч всё равно гаснет.
Спасибо, Френ, очень трогательно и грустно получилось. Извини, что развеял не над тем морем (впишите меня в клуб недогадавшихся про общую линию).
А я не спрашивала и у меня собеседования по скайпу. :-[Так тебе 30+
А я ещё три раза спросила, что это за эпоха, какие года. 80е. То есть, дети родились в середине 60х. Вполне себе период, когда между влюбленностью и свадьбой много времени не проходит, потому как снять жилье негде, а вместе - только семье, и вообще, облико морале.
Так что извиняюсь, правда, накосячила я прилично. Будет мне урок на будущее, что надо чётко определяться, паззл это или нет, и, если да, более чётко и подробно давать условия.Ничего страшного, это же все практика :)
Я везучая, мне достался текст, который очень понравился. Так что я могу спокойненько сесть и писать только приятные вещи, не размышляя мучительно, как бы так куснуть поделикатнее.
Во-первых, призываю всех посмотреть, как автор сразу вводит нас в контекст:Цитироватьрука, неожиданно узкая, тонкая, чуть не вся из костей, сжимает запястье, глаза – огромные, в пол-лица, с синими кругами вокруг
Как по мне, тут и без предыдущего текста все очевидно - рак.
Потом смотрииите, какая красивая эмоциональная картинка:Цитироватьрезкий порыв уносит шёлковый шарфик в море, и в блеске первой молнии он вспыхивает ярким пятном на тёмно-синем
Я как представила, аж мурашки по коже пошли.ЦитироватьГоды. Вместе и порознь. В горе и в радости. В болезни и в здравии. В совместных планах, в детях, в мелочах. В ссорах, в эмоционально брошенном «никогда больше!», в примирении, понимании, согласии. В жизни, где смерть «если когда-нибудь».
А вот на этом месте я осознала, что в носу подозрительно щиплет.
Вообще текст получился потрясающе эмоциональным, но при этом не на-разрыв-слезовыжимательно-эмоциональным, а глубоко-проникающим-в-душу-и-что-то-там-сжимающим. Воспоминания - до боли трогательные, наполненные деталями, настоящее - пронзительно-тоскливое. Завораживающие описания неба, моря, звезд, окунающие в атмосферу текста. И несчастный Леша, который, несмотря на горе, находит в себе силы жить.
В общем, спасибо, Вестен. Меня правда тронуло до глубины души, до слез и до полного единения с героем.
Мне игра понравилась, теперь еще больше хочется на море :)
Меня при прочтении немного смутило смешение двух линий. ИМХО, не самый лучший вариант вплетать одновременно и фэнтези-мистику, и просто реальную простую историю взаимоотношений двух людей.
Моей мистики в наводке не было, и остальных мистик, как я понимаю - тоже. Так что это не к Нот претензия, это к нам, нахалам.Поэтому я и говорю про "заранее ориентировать игроков", т.е. до сдачи текстов.
Вы возненавидите меня, я знаю :'(ЦитироватьМне игра понравилась, теперь еще больше хочется на море :)
Да это ужас какой-то. Я думала, просублимирую, и меня отпустит, а получилось наоборот - действительно, еще сильнее хочется.
Вы возненавидите меня, я знаю :'(Я просто немножко позавидую :)
У нас открыли пляжи, до моря 10 минут.
Бибигуль, расскажи про кольцо! Почему буква К? Кольцо вроде не особо приятное, но Андрею оно, наоборот возвращает спокойствие? Хочу больше про волшебное кольцо!Присоединяюсь, тоже интересно :)
Ого, вот это исследование. Я согласна на Средиземное, тем более, что у нас с тобой перекличка есть в текстах - женщина, стоящая на краю обрыва.)Некст, а каменная женщина - настоящая? В смысле, у неё есть реальный прототип?
Самым главным фантастическим элементом в тексте является не безвременье, а допущение того, что настолько древняя статуя дожила до современности, обойдясь отколотой рукой и парой царапин.)Я тебя умоляю) у Сфинкса (самого большого и известного) не хватает кончика носа, Розеттский камень или Стелла с законами Хаммурапи вообще целые. Дофига статуй из архаики и классики стоят в Греции целые и невредимые (это щас они в музеях, а века до 19 просто так валялись). Золото Трои и то не всё переплавили.
10
На мой взгляд, писать текст от лица ребёнка - достаточно сложная задача. В таком тексте нужен баланс между хорошим языком (чтобы у читателя глаза не вытекли) и некоторой долей наивности и упрощений. С другой стороны, «детский» взгляд на мир - прекрасный инструмент, позволяющий показать события в необычном ракурсе, расставить неожиданные акценты и придать повествованию определённую эмоциональную окраску.
Рассказ с самого начала захватывает яркими образами: здесь нет замысловатых эпитетов и сложных конструкций, но сразу же погружаешься в атмосферу летнего отпуска на море, предваряемого колоритным путешествием на поезде, которое становится отдельным приключением. Обгорелые плечи, ракушки, медузы - эти мелочи со временем становятся бесценными сокровищами в шкатулке наших воспоминаний. Трудно не включиться в эту игру, и не начать перебирать собственные «сокровища», бережно хранимые памятью многие годы,
Открывая серию, рассказ показывает читателю беззаботное счастливое детство главной героини, её эмоциональный настрой, связанный с морем. Это самый оптимистичный и легкий текст, он настраивает на позитивный лад. Но как и всегда в таких случаях, я начинаю испытывать лёгкую тревогу: что же с тобой будет дальше, милое дитя? Какие испытания готовит тебе судьба? (Простите, у меня детская травма после прочтения «Четвертой высоты»).
Симка, спасибо за такой добрый, яркий и образный текст!
Из минусов отмечу только, что в первой части мне показалось, что повествование ведётся от лица ребенка помладше - лет пяти. Я не знаю, был ли указан точный возраст в наводке. Но это скорее к вопросу о сложностях повествования от лица ребёнка, чем к конструктивной критике.
22 - самое загадочное море. Всё, что мы знаем - лететь самолётом (и это хоть Чёрное, хоть Средиземное, хоть Атлантика). Ноториджинал, где там планировался медовый месяц)?
16
С первой фразы истории читатель, знакомый с некоторыми правилами повдедения при столкновении с сверхъестественным, может подспудно ожидать какую-то загадку.ЦитироватьПока мы с Катькой чистили картошку, а мальчишки под командой СанНиколаича ставили палатки, Леша очерчивал круг.И тут же хотелось бы выделить умение автора с первой фразы не только задать читателю настрой, но и очень емко описать обстоятельства.
Понятно, что ребята в походе/вылазке на природу, сразу распределяются роли в группе. И дальше сходу акцент на Лешу - т.е. понимаешь, кто будет тут главным действующим лицом, кроме самой героини, от лица которой описываются события, пусть дальше внимание и смещается на Юру.
Отдельно отмечу прописовку деталей и достоверность описания обстановки. Начиная от противопожарной полосы и заканчивая отношениями между участниками группы в походе - зарождающаяся симпатия, дружба под влиянием ситуации.
И, как всегда в текстах Снайпера, без юмора не обошлось:Цитироватьи от его теплой ладони такие мурашки разбегались - с лошадь!Плавное разворачивание сюжета. Впелетенное описание времени событий, чтобы правильно сориентировать читателей - сравнение с радиоприемником, передовицы с комонавтами в 60-х и т.д. И тут же подготовка к сути рассказа - звучит вводная история о кикиморе.
Акцент на личности Леши становится сильнее. Правда, подспудно я ждала, что кто-то из ребят окажется не совсем добрым. Знаете, есть такие рассказы в стиле Скуби-Ду - когда за мистической канвой скрывается жестокая реальность и низменные людские желания или корысть.
Т.е. здесь могла быть развилка повествования: в одном варианте, мистика могла выступить просто канвой и прикрытием людских поступков, в другом - мистическая составляющая могла стать ключевой в развитии событий.
Ну наш главный кошмаролог е изменила себе и написала добротную крипи-стори, правда, с хэппи-эндом. Но жутко все равно было.
Кстати, обратите внимание - здесь нет противостояния хороший парень-плохой парень в плане романтических интересов героини.
Юра-то не робкого десятка, и неплохо себя повел.Цитироватьи тоже замер, обеими руками задвигая меня себе за спину.Когда снова на сцене появляется Леша, во мне снова ожили подозрения. Подспудно ожидала, что Леша может таки оказаться не очень добрым (привет напрасно ожидающим любовной драмы в моем тексте ;D).
Черт, хоть бы палку какую прибило...
Юра прижал меня к себе и вскинул голову ...
Но Леша оказался таки настоящим другом и борцом с нечистью.
И снова пара юмористических деталей для контраста:ЦитироватьНа пляж он выкатился, как медведь из его собственной басни - внезапно и решительно.ЦитироватьЛеша очертил еще один - словно олимпийскую эмблему рисовал.Кстати, вот по этому моменту Леша выглядит как человек, который в стрессовой ситуации изо всех сил старается подбодрить и призвать к порядку других, но при этом очень нервничает и переживает сам, просто старается не подать виду.ЦитироватьСтоять!!! Отставить!!! Никуда он не делся! Спокойно, методично, по квадрату! Прямо перед тобой! Спокойно, мать твою, ты же не боялся с гаражей прыгать! И тут ни черта не бойся!И натужные шутки переживших испуг ребят, опять же, разрядить ситуацию, что вполне естественноИ с:ЦитироватьА что это за к-к-люч-то? От ларца с к-к-кощеевой см-м-мертью?И снова характерный юмор автора:
- От него самого. От квартиры нашей городской.ЦитироватьНе любит нечисть штампы, сторонится. Привыкла к самодельным инструментам на селе, а к сталепрокату с подозрением относится.Пнравилось, как в конце закольцевалась история.
В целом - добротный рассказ, хорошо структурированный, с долей юмора, с мистикой, с отсылками к правилам поведения со сверхъестественным.
И, как заметила Бибигуль - даже с моралью о соблюдении правил безопасности :) Увлекательный, читается очень легко.
Этот рассказ вполне мог бы войти в какую-нибудь антологию мистических историй.
И, как мне кажется, Леша тянет на героя какого-нибудь цикла о "знающем" человека. А-ля цикл "Гришка" на Мракопедии.
Спасибо автору :)
На мой взгляд, писать текст от лица ребёнка - достаточно сложная задача. В таком тексте нужен баланс между хорошим языком (чтобы у читателя глаза не вытекли) и некоторой долей наивности и упрощений.Да, я как раз старалась этот баланс сохранить.
Из минусов отмечу только, что в первой части мне показалось, что повествование ведётся от лица ребенка помладше - лет пяти. Я не знаю, был ли указан точный возраст в наводке. Но это скорее к вопросу о сложностях повествования от лица ребёнка, чем к конструктивной критике.Возраст был указан; тут скорее могло сыграть роль то, что я сама была на море сначала в 5, а потом в 7 лет. В целом трудно сказать, мне не очень удалось вспомнить эту разницу в восприятии из собственного детства. Поэтому я ориентировалась еще на поведение-размышления вслух дочери своих друзей. Как раз в последние два года, когда ей было 8-9 лет, постоянно общались с ней в походах.
Леша выглядит как человек, который в стрессовой ситуации изо всех сил старается подбодрить и призвать к порядку других, но при этом очень нервничает и переживает сам, просто старается не подать виду.Ну да, он в конце все-таки сознался, что не знал, поможет ли ключ, только надеялся. Могло и не помочь. Но с девочкой помогло, а парень его не поймал. Нырнул, начал шарить, не нашел... и вот тут уже накатывает паника.
Я, признаться, ожидала, что текстовушка будет эдаким набором открыток-зарисовок, приятно теплых, но при этом бытовых.
И потому на вводную часть решила поначалу, что это прием с "мама читает сказку ребенку". Удивилась дальнейшему повороту.)
Картинка представилась легко, спасибо непрекращающимся рыбалкам в моей старой жизни. Сразу и воздух этот, и чешуя, и птичьи крики, и скользкая палуба, и жилеты на всякий случай, и горизонт не пойми где [бррррррррр :D ].
Понравился внезапный [для меня лично] взгляд со стороны. Сначала - что за Андрей, какой еще Андрей, я еще от несостояшегося романа в первом тексте и состоявшегося в следующем не отошла! /да, я не очень внимательная и читаю вразброс/ А потом воспринимаешь его как оператора видеосъемки, глазами которого мы видим уже известных персонажей. Ну и "фильтр", через который мы наблюдаем, - чуть обесцвеченный, как для фотографий под недавнее прошлое с налетом легкой грусти. Так бы фото с подпрыгивающими на фоне летнего заката друзьями обработать, а вот у Андрея чужая семья в таких тонах.
P.S. - Находясь в таком же положении, как сотрудники Андрея, выражаю свое негодование "виновницей". :D Андрюха,это криминал, дай людям денег!
P.P.S. - кольцо отличное, мне понравилось вертеть его в голове, представляя как можно точнее.