Большой зал с высоким потолком был ярко освещён полуденным солнцем. В его ореоле стояло несколько людей в халатах. Их оживленный спор был слышен даже в коридоре, что и помогло Олегу их найти.
– Почему ты так уверен?
– Только так мы получим четкую интерференционную картину.
– Ты и в прошлый раз так говорил. Вот, смотри!
– Да что ты будешь делать! Но я всё равно уверен в своей гипотезе. И найду способ это вам доказать, Фомычи.
– Ерёмычи. Умей признавать ошибки.
Они стояли у высокого окна сосредоточенно глядя на улицу.
«У них там что, полевые испытания?» – в душе Олега затеплилась надежда увидеть что-то интересное прямо сегодня, в свой первый день. Что может быть лучше для практиканта?
Но когда он подошел и заглянул в окно, то его взору предстал только темный закуток с сероватыми разводами на стене и заваленная окурками урна. За ней ему почудилось какое-то шевеление, но скорее всего это был выброшенный кем-то пакет. Ну не крыса же во дворе НИИ.
Внезапно к нему повернулся высокий мужчина, Олегу его уже представляли – Ромуальд Платонович, руководитель группы и его непосредственный начальник.
– Какие виды акул ты знаешь?!
– Простите… что?
На лице мужчины отразилось усталое разочарование, и Олег почувствовал себя в чём-то виноватым. Он был готов работать, готов вливаться в коллектив, но… причем тут акулы?
Его начальник потер переносицу, приподнимая за дужку узкие стекла очков и тяжело вздохнув, махнул рукой:
– В архиве, найдешь? Есть коробки №3, 7, 4, 8 и 42, разбери документы в них по датам. У нас руки не доходят.
Нда. Ответ про акул явно был неверным.
Ромуальд раздал коллегам какие-то короткие и непонятные Олегу указания и, на ходу что-то набирая в телефоне, вышел из зала, оставив после себя ощущение, будто по тебе только что проехался каток.
– Не переживай, он просто замотался. Я Люба, делопроизводитель, – милая девушка стоявшая справа протянула руку уверенным естественным жестом. Привыкший к жеманно кокетничавшим одногруппницам, Олег на мгновение растерялся, но всё же протянул ладонь в ответ. Рукопожатие у неё было деловым, как и её должность – отрывистым, четким и рабочим. Но глаза, в противовес, смотрели тепло и по-дружески. Даже, можно сказать, с интересом.
Олег представился, и осторожно попросил:
– Не проводишь меня? Я пока до сюда-то добрался, чуть с ума не сошел, боюсь, архив буду искать до конца практики.
– До конца практики или смерти вселенной, – она рассмеялась и глядя на растерянное выражение на лице Олега, мило улыбнулась:
– Время, расстояние. Всё относительно. Ты ещё просто не заметил.
И она оказалась права.
За два месяца практики Олег понял только одно. Что ничего не понял.
Здание НИИ не совпадало с планом эвакуации. А иногда совпадало. Но иногда на три пролёта и два коридора уходило пятнадцать минут, а иногда зайдя за угол он терял все сорок.
Страх показаться дураком вначале сменился глухим раздражением, достигшим апогея в тот момент, когда в архиве он нашел несколько листов с палочками и точками, без даты, без какой-либо привязки к делу. Он попытался расшифровать их, но потерпел постыдное фиаско, хотя и просидел до ночи.
– Ты что тут делаешь в такое время?
Олег повернулся, положив ключ от архива в карман. Воровато, будто он что-то украл, а не задержался, пытаясь выполнить свою работу хорошо.
– Практику прохожу.
– А, студент, – мужчина тряхнул рукой, разворачивая старенькие механические часы циферблатом к себе, и нахмурился. – Скоро девять, двери закроются. Пошли, провожу на КПП.
Дорогу Олег знал и сам, тем более что мужчина, представившийся системным администратором, всё время отвлекался на что-то. А когда Олег развернулся, чтобы поблагодарить его у КПП, так и вовсе исчез.
На утро в архиве он обнаружил стопку с числами и тонкую методичку. На листке рядом четким почерком было выведено: «Обработать до четверга».
«Я – призрак, – устало подумал Олег. – Как призрак Оперы, только призрак НИИ».
На мгновение он прикрыл глаза представил, что остаётся здесь. Скрывается в тени и наблюдает.
Как смотрит из тёмного угла на милую Любочку, занятую делом. Присматривает, не обижает ли её кто-то. Как не отрывает взгляд от системного администратора, чтобы видеть, как и куда он исчезает. Как скользит тенью по стене за вечно усталым Ромуальдом Платоновичем.
Как снимает слой за слоем тайны, которые укутывают это место, видит в окне то, что видят остальные и идёт дальше. Как добирается до сердцевины и узнаёт уже всё.
Про НИИ, про администратора, про Ромуальда Платоновича, про Любочку, про многих других. И как эти знания тонкими дрожащими от напряжения нитями сходятся в центр, сходятся к нему. И только он держит их в ладонях.
Раздражение ушло. Практика оканчивалась 12 числа, но Олег знал, что он ещё вернётся. И уж тогда задержится здесь надолго.
Ровный бег моей судьбыЕфимыч заступил на очередную смену.
Ночь, печаль и блеск души
Лунный свет и майский дождь
В небесах
В затянутое брезентом окно подсобки стучалось оранжевое солнце. Говорят, в шестой лаборатории и у главных исследователей оно совсем беспощадно в своей яркости, но зато можно без вреда для глаз рассмотреть его грейпрутовый цвет и текстуру. Правда, в тех комнатах и стекла поляризованы, не то что здесь, куда приходишь провода бросить да пыльную рубаху переодеть.
Коридоры НИИ прямые и длинные - всегда видно свет в конце тоннеля, как шутил слесарь Витька, - но акустика в них живет своей жизнью. Между кабинетом №к-4 и отделом 18 часто раздается надрывный мужской кашель, в туалете на третьем этаже можно расслышать обрывки ссоры главбуха с очередным скомкавшим счет-фактуру водителем (на стенах даже записаны особо любимые Галиной Никитичной конструкции), а в пустующем рабочем общежитии нет-нет да и заиграет песня "На заре" - хрипло, как будто простудился старый радиоприемник.
Вот и сейчас - вроде и один Ефимыч на двенадцатом этаже, но по звукам кажется, что возле давно позабытого архива несколько человек играют в домино, даже дым папирос уловить можно. Ефимыч качает головой и улыбается в усы.Долгий век моей звезды
Сонный блеск земной росы
Громкий смех и райский мед
В небесах
Ефимыч пришел сюда еще студентом Мишей, по распределению. Несмотря на промозглую осень, его обувь была безупречно чиста, линзы очков - прозрачны, а стрелки на брюках хлестко присвистывали при каждом шаге. "К дочерям Самуила", - сказала вахтерша, не оценив его презентабельного вида, "в кадры", - подсказал охранник, а уборщица махнула грязной тряпкой по ногам всех присутствующих.
Отдел кадров находился на восьмом этаже (если смотреть со двора) или на седьмом (если смотреть от шоссе) или на шестом (если судить по большой выцветшей цифре на стене).
- Первый этаж служебный, он не считается, - пожал плечами куривший у стеклоблоков между этажами мужчина. - А третий этаж - он огого, он сразу на два этажа.
- Так что, восьмой - шестой?
- Выходит, так.
- А в лифте какую кнопку жать?
- Со дня на день запустят - узнаем! А у тебя ноги молодые - бегай себе да бегай.
Восьмой-шестой этаж был выкрашен зеленой "подъездной" краской. Окно в одном конце коридора выходило на дождь, в другом конце закоптилось от грязи.
Двери представлялись Михаилу: ряд табличек "№601"," №602", "№610", "№д-14", "Отдел 8", "Канцелярия", "611", пришпиленная бумажка "Прием с 09:15 до 09:26 по четным вторникам", трафаретная надпись "ЖЕНСКИЙ" и, наконец, буковки на дермантине - "Отдел кадров №5Д-S".
Лия Самуиловна, сухая старушка с огромными светло-серебристыми глазами, несколько раз переспросила Михаила, что же ему нужно.
- На работу бы мне!
- Да какие заботы тебе, пионер, - смеялась она и совала ему в ладонь слипшиеся “Раковые шейки”. - Найди себе девушку хорошую да живи душа в душу. Вона какой красавец вымахал!
- Ему же справка №165-НМ(2) нужна! - воскликнула Алла Самуиловна. - Сейчас, родненький, очки найду и заполним с тобой все. Глядишь, еще и машину времени изобретешь!
- К справке еще карточка М14-Соц нужна, - с французским прононсом заявила Ида Самуиловна. - Я это в последнем номере Расчетчицы-Комсомолки прочитала. Там еще знаете, про эту певичку писали, которая на Советской Песне опозорилась… Но выкройка к ее платью просто диво как хороша!
- За карточкой тебе вот за тот стол, к Майе, - махнула рукавом Алла Самуиловна. - Потом ко мне за справкой вернешься.
- И ко мне зайди за листком трудовой дисциплины! Ох, как же похож на актера, как же его… В водевиле играл, его освистали еще в первый выход, мол, не похож на сценарного, но как же ему шла лейбгвардейская форма!… - потерла переносицу Ида Самуиловна.
Майя Самуиловна была как две капли воды похожа на Аллу Самуиловну, Михаил даже засомневался - не перепутал ли стол. Обе дамы были в крупных бусах, ярких платьях и громогласные настолько, что оборачивалась даже Лия Самуиловна.
- Ох, милый, сейчас, найду тебе бумагу-то, погоди, куда-то очки подевала… Сходи пока к Симочке, она тебя чайком угостит, у нас бублики свежие сегодня.
Так Михаил несколько раз пересек комнату - коммунистической звездой, от одной кадровички к другой. Послушал про фельетоны и романсы от Иды, набрал полные карманы “Гусиных лапок” и “Кис-Кис” от Лии, несколько раз назвал Аллу Майей и наоборот. Только Симочка молча доставала из-под лоскутной бабы чайник и подливала ему еще, в парадную чашечку с золотой полосой.
Наконец, Лия Самуиловна отдала ему пухлую папку с надписью “Дело №13-Пт-00”.
- Пускай тебе повезет, пионер!
Михаил пролистал папку: только бумаги, никаких запрятанных между страниц конфет. Какие-то данные, цифры, характеристики, потертые снимки. Несколько страниц густо замараны, на других - красные штампы ДОПУЩЕН.
- Это все обо мне?
Дочери Самуила несинхронно закивали:
- О тебе, о тебе, милый.
Симочка унесла чашку в раковину, и Михаил понял, что пора уходить.
Так началась его давняя - сколько лет-то прошло? - работа в НИИ.Солнца свет и сердца звук
Робкий взгляд и сила рук
Звёздный час моей мечты
В небесах
Несмотря на награды от руководителей института, главной оценкой своей работы Ефимыч считал телефонные звонки. Они раздавались нечасто, всегда по ночам. Помехи, как будто сигнал пробивается из-за океана, отдаленные голоса с эхом, неизвестные языки. От дневных сплетников он ни разу не слышал жалоб или историй о таком. Он каждый раз пытался вступить в контакт с звонившим. Поначалу - чтоб разоблачить врага отечества, потом - чтоб услышать, на каких условиях те хотят видеть Ефимыча у себя, потом - чтоб донести свое мнение о тлетворном влиянии Запада, потом - чтоб сбежать хотя бы на роль чернорабочего… Мнение Ефимыча бросалось по синусоиде из А в -А, а звонки не прекращались. Один из голосов, он назвал его Наденькой, был неизменен. Наденька часто бывала взволнованной и усталой, ее хотелось прижать к груди, гладить по затянутым шпильками волосам и приговаривать “все будет хорошо”, но Ефимыч и сам не был в этом уверен.
Иногда Наденька звонила одна. Она говорила на каком-то из восточнославянских языков - Ефимыч улавливал смутно знакомые слова, но не мог сложить воедино ее фразы, и это тревожило. Он перерыл все доступные ему словари, заучил основы распространенных диалектов, но Наденька не становилась ближе. На фоне, за ее голосом, слышались взрывы, строевой шаг, строгий голос из мегафона, сигнал воздушной тревоги, “Лебединое озеро”, морзянка, какие-то переговоры. Он беспокоился, спрашивал, все ли в порядке, даже хотел звонить в органы, но Наденька как ни в чем не бывало перезванивала спустя несколько дней.
Она была главной отдушиной в его жизни.
Первые часы своей смены Ефимыч листал специализированные форумы - читал про уязвимости сетей, вирусы, хакерские атаки, на основании чего переписывал и доводил до ума инструкции для начинающих специалистов, отдельные из них можно было издавать монографиями, а то и учебниками. Ефимыч боялся, что слишком многословен и чересчур вдается во всевозможные “а если вдруг”, но несколько раз замечал, что на его работы ссылаются, а новый админ, даром что одет в мешковатую одежду с капюшоном и стоптанные кроссовки, даже переслал отсканированные чертежи Ефимыча другу - “смари чо нашел, огнище”.
Где-то около полуночи Ефимыча всегда тревожила Агриппина Викентьевна, та самая вахтерша, что не впечатлилась его модными брюками в далеком полузабытом сентябре. В отличие от самой вахтерши, техника менялась и преображалась, но чем дальше - тем чаще выдавала в ее руках ошибку. Сканер, принтер, рабочий стол, мышка постоянно выходили из строя, и ответственная пенсионерка звонила по внутреннему - “12-гудок-1 Мишенька”, подчеркнуто фиолетовыми чернилами. Однажды он просто перестал поднимать трубку дискового аппарата - если кому срочно, он и среди ночи сюда поднимется и сисадмина разыщет, а если нет - то не так и критична проблема.
Изредка заходил в подсобку руководитель группы. Покашливал, топтался в дверях, мял бумаги в трехпалых пятнистых руках, задавал вопросы - скорее отчетности ради, фиксировал ответы карандашной галочкой, непонятно даже, слушал или нет. Ефимычу часто становилось его жалко - еще не старый, но во всех смыслах травмированный человек, сгорбленный настолько, что позвонки вот-вот прорвут рубашку, а все трудится. “Во благо страны”, - напоминал себе Ефимыч и обещался не разговаривать с Наденькой больше. Но потом шумящий фантомными звуками коридор оглашал звонок телефона - и он хватал трубку так быстро, что сторонний наблюдатель и не понял бы, что кто-то звонил.
Ефимыч посмотрел на часы: четыре утра. Самое спокойное время. И в часовом поясе Наденьки спят, и в НИИ самый тихий период. Можно вздремнуть.
В шестом часу на площадку между восьмым и девятым этажом вышел отхлебнуть из фляжки новенький тестировщик. Ефимыч усмехнулся и, когда тот увлекся красногрудой птичкой на подоконнике, изменил изгиб лестницы - вместо корпуса Б пьянчужка вернется теперь в коридор корпуса Н, как раз к санитарному блоку, невелико наказание за дурную привычку.
Он точно не помнил, когда открыл в себе это умение. Возможно, в тот день, когда темноволосая юная программистка, прижимая к груди стопку книг по Фортрану, столкнулась с ним взглядом, ойкнула и пошла в противоположную сторону. Или когда ремонтник высморкался на пол склада и, насвистывая, отправился за оплатой. Или когда партия в домино сорвала сроки сдачи крупного проекта, и разработка вышла позже, чем у всех иностранных конкурентов.
Это было просто. Ефимыч сплетал лестницы и этажи так же, как сплетал провода. Вот этот лучше увести наверх - не переломится и не будет атакован углом мебели, поэтому из кабинета №12 куда логичнее попасть в столовую этажом выше. А вот здесь построили гнездо агрессивные чайки - эти провода нужно развести по сторонам, а значит, и из комнаты отдыха можно выйти как во двор, так и к кабинету главбуха. Иной раз Ефимыч менял пути из курилки во внутреннем дворе для каждого, кто затушил свой окурок. И первый оказывался без пропуска на проходной вместо канцелярии, другой возвращался к курилке, а поторопившийся на рабочее место близнец-неразлучник выходил на остановке в паре кварталов отсюда. Для практикантки с интимными селфи дорога из уборной лежит в запломбированную библиотеку с работами Маркса и Ленина, пока не проникнется, а для допустившего халатность водителя - на заваленный хламом чердак, откуда кричать и стучать бесполезно.
В семь утра рука Ефимыча лежит на телефонной трубке.
- Наденька?!На заре голоса зовут меня
На заре голоса зовут меня
На заре голоса зовут меня
На заре небеса зовут меня
На заре
Раннее утро понедельника величественно растекалось между старых японских вишен в цвету, наполнялось их ароматом и нежно розовыми лепестками. Раз в год аллея перед проходной НИИ Термодинамики превращалась в фотографическую мекку, но утро было ещё раннее — полвосьмого — и на аллее пока всего только один человек.
Любочка делала серию селфи под самой раскидистой вишней. Ухоженное лицо в три четверти, разумеется левой стороной, где нет никаких «игривых» родинок. Голова чуть вздёрнута, ровно настолько, чтобы подтянулась тонкая шея и выступили ключицы над краем розовой, в тон вишням, кофточки. Густо накрашенные ресницы то опущены, то взлетают до самых тонких ниточек бровей, а спрятавшиеся под ними карие глаза то загадочно опущены, то задумчиво устремлены в неизведанную даль. Высветленные волосы широкими волнами спадают на плечи, аккуратно обтекая по пути ушко с бриллиантовым ромбиком серёжки, случайно по пути прикрыв верхнюю половину уха — некоторым не везёт родиться с чересчур большими ушами.
Любочка прекрасный артист. Глядя на получающиеся нежные, спокойные, томные фотографии никто бы не догадался какая злобная буря поглощала её всю целиком изнутри. Она собиралась забежать в библиотеку до начала рабочего дня, чтобы оставить Наташке сюрприз и ещё кое-что сделать на бегу. А теперь домашние пирожки стынут в тонкой сумке на холодной скамейке! И всё из-за какой-то старой грымзы на проходной! Да, Любочка помнит, что до восьми никого в институт не пускают, даже по пропускам. Но всего несколько минут-то, ведь никакой разницы, никто и не заметит даже. Но нет, старая грымза и слушать ничего не захотела, и не пожалела бедную девушку, которой, между прочим, совсем не тепло на апрельском ветру в тонкой кофточке!
- Давай, я тебя сфотографирую, - раздался с тротуара голос научного сотрудника.
- Ой, Михаил Иванович, что вы. Вам, наверное, про важные эксперименты думать надо. - притворно смутилась, прикрыла лицо ладонью будто от смущения, а на самом деле спрятала ненавистную родинку, и повернулась выигрышной стороной к молодому неженатому сотруднику Любочка, - а я здесь так, просто от скуки на вишни любуюсь.
- Давай-давай, встань лучше вот там, под крайним деревом, - по-мужски грубо разрушил волшебство утра Михаил Иванович Коробейник, кабинет 204, любитель фэнтези, вселенной Марвел и компьютерных игр, ещё недавно простой лаборант, а теперь ценный кадр — с полным доступом к документации по Объекту.
Любочка с энтузиазмом позировала Михаилу, игриво целовала нежные веточки цветущей вишни, с удовлетворением отметила, что Михаил фотографирует уже на собственный телефон, а значит не зря уже потрачено утро. Между делом взглянула на получающиеся фотографии — ничего особенного — коротко вздохнула, ахнула, восхитилась, потеряв равновесие слегка коснулась его правой руки и отпрянула, подняв волну светлых волос. И, пока всё не пропало зря, исчезла в недоступность — заметила наташкин серый свитер с высоким воротником на аллее и упорхнула к ней.
Любочка и Наташка — лучшие подруги во всём НИИ. И хоть одна работает в научной группе администратором и всё время бегает между отделами, а другая весь день сидит в библиотеке, они всегда в курсе всех малейших изменений в коллективе и уже успели их сто раз обсудить. Наташка — единственный библиотекарь с доступом в архив, а значит, у неё просто и не было выбора, кроме как стать лучшей подругой Любочки.
Первым делом Любочка сделала свою собственную работу. Всё же она новый сотрудник, только недавно переведённый из финансового отдела. Приходится работать на репутацию. Она получила нужные подписи и сурового Ромуальда — единственного мужчины, с которым она никогда и не пыталась быть хоть чуточку игривой. От него всегда исходит такой напор деловой серьёзности, что Любочка превращается в Любовь Сергеевну, профессиональную деловую женщину, хоть сейчас на главную роль в юридической драме. С ним одним она помнит совершенно точно номера контрактов, сроки поставки реагентов и даты предстоящих командировок. И никаких «всё время забываю как идти во вторую лабораторию, я всегда теряюсь по пути, не могли бы вы меня проводить туда?» так часто срабатывающих с другими сотрудниками. А уже там, один на один в длинных пустых коридорах недавно отреставрированного огромного НИИ, Любочка разговорила столько различных сотрудников.
- Ах, это всё так сложно, я же ничего не понимаю в науке. Представляете, Ромуальд приказал увеличить заказ жидкого азота в три раза! Зачем он может понадобиться, пить-то его кажется нельзя всё равно… - и вот уже сотрудник поясняет простушке, недавно пришедшей к ним из финансового отдела, что жидкий азот нужен для охлаждения неодимовых лазеров импульсного облучателя Объекта. А Любочка ахает, хлопает глазами, удивляется. Пугается, если сотрудник предлагает опустить её руку в жидкий азот («как во втором терминаторе») и даже чуть-чуть обижается. И вот уже переводит тему на больную маму сотрудника, непритворно сочувствует и интересуется не налаживаются ли отношения с его бывшей.
Но в этот день Любочке было не до флирта с неженатыми (и не только) сотрудниками. Быстро переделав всю неотложку она побежала в библиотеку. Если не удалось попасть в архив до начала рабочего дня, может быть повезёт в обед. Но удача её изменила. Архив был, разумеется, в подвале, и Любочка побежала вниз по лестнице. Вот только это оказалась одна из тех вредных лестниц, которые никак не заканчиваются. Бежишь-бежишь, а всё третий этаж. Любочка ругала себя на чём свет стоит — ведь не в первый раз же, надо было схватить Сергеича и пошаркать с ним в библиотеку, тогда лестница вела бы себя как ей полагается. Пройдя третий этаж десять раз — упорности ей всегда было не занимать — Любочка уселась на ступеньки и стала думать.
Время уже почти обеденное, значит, скоро сотрудники пойдут кто куда. Если кто-то из них выйдет на лестницу, то, может, она и начнёт себя вести как полагается. В прошлый раз она застряла на такой лестнице до самого вечера и выбралась только уже почти в девять вечера, повезло, что сторожа обходят весь НИИ и выгоняют любых заработавшихся людей. Сегодня ей застревать таким образом было нельзя, но нельзя было и звать на помощь. Нужно было придумать что-то, но в голове только клокотали волны гнева — на себя, на лестницу, на дурацкий Текст в архиве, кусочек которого ей уже удалось увидеть, но больше всего на утреннюю грымзу на проходной. Если бы не она, уже можно было бы расслабиться и пить чай с пирожками хоть в сто второй с механиками, хоть в двести пятой с «музыкантами».
Вверху хлопнула дверь и Любочка со всех ног бросилась вниз по лестнице. Она пробежала третий этаж ещё три раза, два раза второй, четыре раза (от радости побежала быстрее) первый и наконец, вся растрёпанная и раскрасневшаяся влетела в архив.
- Боже, что случилось? - испуганно подняла глаза от стола Наташка, и сразу же перевела их на настенные часы над входом, - о, обед!
- Ничего не случилось Наташенька, но как же я рада тебя видеть. Вот! Королевские дары, как обещала! - и с размахом водрузила на стол сумку с пирожкам.
- Что ты делаешь! Смотри все документы разлетелись от твоего торнадо!
- А ничего, я тебе сейчас помогу всё собрать. А ты знаешь, кого я сегодня поймала перед работой? Мишаню! Как думаешь, он вообще интересный?
- Его из гильдии вчера выгнали, а я вообще не представляю, что надо сотворить для этого. Так что ты с ним поосторожнее что ли…
- Ой, не драматизируй! Кстати, я заходила в сто третий, чтобы поругать их за перерасход трафика на мобильных. Захожу, представляешь, а они все у ноутбука Антона собрались. И как только я зашла, он как захлопнет крышку и стоят такие, не при делах, а у самих у всех уши красные, как угли! Думаешь, что они там, порнуху смотрели?
- Дура ты, иногда, любовьсергевна. Они по пятому протоколу сейчас работают, вот и краснеют. Спасибо за помощь с бумагами, кстати. Давай уже, восполним силы твоими королевскими пирожками.
План Любочки сработал прекрасно: ей удалось сфотографировать кусочек страницы из Текста. Понятно, что такими кусочками Текст не соберёшь, но главное не это. Теперь она точно знает, что Текст не шутка, что он на самом деле существует. А значит можно играть роль и дальше, значит можно будет со временем придумать как его целиком выудить из холодного архива. Любочка будет и дальше порхать по запутанным коридорам и просторным кабинетам старого НИИ, кормить всех пирожками и угощать историями, просить помощи и отчаянно флиртовать. И иногда даже по-настоящему. Потому что даже такой классной актрисе как Любочка всё же хочется уютной тёплой семьи.
Приёмник, настроенный на радиостанцию "Маяк", оптимистичным голосом оповестил, что было ровно восемь утра. В спешке выскочив из подъезда, Ромуальд невольно залюбовался на бирюзовое небо, которое куталось в розовый пух редких перьевых облачков. Возможно, солнце уже безнаказанно красило нежным светом стены древнего Кремля, но сейчас хватало собственных хлопот: стараясь не замызгать кожаные ботинки, он поскакал по жадно чавкающей глиной тропинке вглубь леса и по пути с нарастающей ненавистью подмечал следы присутствия новых аборигенов, желающих напитать душу этиловым спиртом непременно поближе к гаражам, где было спрятано последнее, что связывало его с Родиной. Добравшись до цели, Ромуальд огляделся по сторонам, поплотнее запахнул плащ, поправил фетровую шляпу и вставил ключ в ржавый амбарный замок. После недолгой борьбы он скользнул внутрь, плотно прикрыв за собой дверь, и, ринувшись вперёд, с нечеловеческой силой прижался к металлическому корпусу, пытаясь дать ему хоть немного тепла.
- Ну же милая! - прошипел он, обращаясь к аппарату, - ну же. Порадуй меня.
Дверь с жужжанием втянулась в панель, обнажив зеленый от мха салон, и надежда Ромуальда угасла вновь. Как он и опасался, попыток связи не было: панель навигатора всё так же была безжизненна, и к ней уверенно и неотвратимо подбирались пятна ржавчины.
Следующие полчаса ушли на изгнание всевозможных типов плесени и задорных мокриц, снующих под водительским креслом. Этот еженедельный ритуал длился уже четыре тысячи местных орбит. Когда-то, спеша к системе экзопланет YG1204 в долгожданный отпуск, он был зелен, счастлив и полон надежд, но навигатор решил иначе, и теперь Ромуальд прозябал на Земле, мерзкой планетёнке, в ожидании эвакуатора. Увы, как и большинство современных водителей, Ромуальд ничего не понимал в механике, и в бессильной злобе лишь крутил штурвал и пинал опоры.
Снаружи раздались голоса - это прибыли ранние пташки, сообразившие на пятерых. Ромуальд выждал, пока нестройное пение стихнет и, выбираясь из гаража, с отвращением пнув очередную пустую бутылку, оставленную у двери. Вместе с бутылкой, трепеща как диковинные птицы, разлетелись обёртки от плавленых сырков. Ромуальд наступил на одну из них с размаха каблуком, вдавливая фольгу поглубже в щебень, и с удовлетворением отметил, что вместе с ней раздавил цветок мать-и-мачехи.
Уже в девять с небольшим, измотанный одиссеей с личным транспортом, он попытался прошмыгнуть сквозь проходную, бегло взмахнув пропуском, но вместо привычной равнодушной вахтёрши там почему-то стоял незнакомый охранник, который со свойственным лишь новичкам старанием преградил ему дорогу. Взяв в руки пропуск, мужчина тщательно изучил фотографию на нём, несколько раз переведя взгляд на лицо Ромуальда, словно не веря своим глазам. На секунду в сердце у того трепыхнулся ужас: возможно, в спешке лицо получилось не очень правдоподобным. Пришлось потратить последние силы чтоб показаться убедительным и начальственным.
Наконец строгий страж вернул Ромуальду корочку. С облегчением тот направился к лифту, но день, полный неприятностей, лишь начинался: на подходе к кабинету его остановил отвратительно жизнерадостный чирикающий студент:
- Добрый день, Ромуальд Платонович, я вас ждал. Скажите, а вы предполагали, что изменение частоты пульсации объекта можно соотнести.. с алгоритмом... Ну как в вымышленных языках... Цивилизация круглых кувшинов... Отсюда по формуле профессора Опёнкина...
Пулемётная очередь слов казалась Ромуальду абракадаброй, а из-за плохого самочувствия он едва мог сфокусироваться на лице собеседника.
Волевым усилием он заставил себя похлопать студента по плечу:
- Второй закон термодинамики суров, как динозавр. Дерзайте, мой мальчик.
С этими словами он просочился в кабинет и укрылся за письменным столом. Но неприятности на этом не прекратились.
Едва Ромуальд отдышался, перед ним возник ненавистный Станислав Андреевич.
С первых же дней знакомства между ними возникла пламенная неприязнь. Ромуальда раздражал нелепый энтузиазм учёного, который строил из себя знатока Вселенной и беспощадно придирался ко всем, кто не желал гореть на кресте во имя науки. К тому же, его однообразные байки о рептилоидах задевали Ромуальда за живое.
- Вам бы отмахиваться только, коллега, да за столом куковать, - обиженно загудел профессор, - А студент дело говорит. Ни на йоту ж мы не продвинулись, почему же не принять такую гипотезу? Затем, за ночь было три новые вспышки. А что-то я не вижу на вашем столе графиков. Вам всё равно.
Станислав нагнулся к нему поближе, и его глаза явственно блеснули ненавистью:
- Вот вы сидите тут, а миром тем временем правят ОНИ.
Ромуальд устало закатил глаза. Ему хотелось эффектно подняться, скинуть одежду, явить свой истинный облик дотошному ученому, а затем вцепиться чешуйчатыми лапками в старомодный лацкан его пиджака и опустить на колени, дрожащего и жалкого..
Но режим экономии энергии не позволял устроить столь блистательное представление.
Поэтому Ромуальд лишь криво усмехнулся, и выдохнул:
- Да хоть кто, лишь бы оклад подняли, сознательный вы наш. Хоть жиды, хоть рептилоиды, хоть масоны вперемешку с говорящими мышами. Всё было бы больше толку. Вы кого бы предпочли? Может, армию клонов Маркса и Энгельса?
Станислав скрежетнул зубами и выскочил из кабинета.
"Скорее бы зам пришёл, иначе я сдохну." - подумал Ромуальд, сверяясь с настенными часами.
Ровно в полдень Ромуальд ослабил хватку, и поток энергии прекратился. "Аркаша" вздрогнул, заморгал, и будто опомнился, очумело вглядываясь в разложенные перед ним бумаги.
- Ромуальд Платонович, извините, задумался...
- Думать хорошо, Аркадий Семёнович, вам по должности положено, - глухо отозвался он, и откинулся назад в кресле, скрестив руки. - Подумайте, и потом мне расскажете.
Зам неуклюже собрал листы в папку и неуверенной походкой направился к своему столу. Уже на полпути он на секунду замешкался и его повело к шкафу.
"Пора с ним поосторожнее, - вздохнул про себя Ромуальд, - четвёртого зама мне кадровик не простит".
Около часа дня, едва "Аркаша" ушел на обед, Ромуальд запер дверь в общий кабинет, сославшись на блестящую идею и припасенные бутерброды. Находиться одному ему удавалось редко. Больше всего ему хотелось бы снять штаны и расправить хвост, но эту роскошь он мог позволить себе только дома. Поэтому он всего лишь расстегнул пиджак и свернулся калачиком под столом. Этого получасового транса должно было хватить, чтобы усвоить полученную энергию. До чего же бесполезна и примитивна человеческая оболочка...Поддерживать её стоило немало усилий, но другого выхода у Ромуальда пока не было - он был в ловушке.
Изначально ему очень даже повезло, корабль пережил падение, хотя и лишился одной из опор, а также антенны. Но послать сигнал бедствия было невозможно.
Вторым пунктом везения стало то, что он приземлился в лесополосу ночью, когда аборигены спали. О Земле Ромуальд знал только то, что колоний соотечественников там не было, все давно переселились на спутник из-за систематических гонений.
Сперва Ромуальд надеялся, что близкие обеспокоятся, если он не прибудет вовремя на место, и жил в лесу, ожидая сигнала. Потом, потеряв надежду, он стал искать тревожную кнопку, и по странному стечению обстоятельств та оказалась по соседству, но вокруг кнопки было выстроен целый комплекс зданий, и попасть туда было невозможно, ни в обличье ящера, ни в человеческом. Пришлось потратить немало сил и очаровать всех вокруг, чтобы устроиться туда на работу и обеспечить себе доступ. Но время шло, а результата не было. Сколько лет он провел здесь, пытаясь активизировать объект... Для людей он был загадкой, но Ромуальд видел немало аналогов: это был примитивный портал, тревожная кнопка. Но то ли она была сломана, то ли оставалась ещё со времен третьей цивилизации, и её протоколы были абсолютно архаичны и загадочны. Ромуальд уже не раз пытался использовать атомизатор, даже свесившись из окна и держа баллончик в вытянутой руке, он не мог выпустить струю настолько далеко, чтоб достать до Объекта. Оставались лишь различные магниты, на сбор которых он тратил все выходные. К тому же, даже работая в считанных метрах от портала, у Ромуальда практически не было возможности взаимодействовать с ним наедине - непосредственно внизу на улице под объектом было место для курения, и в течение рабочего дня внизу толпился народ...
К трем часам дня солнце нарисовало на стене разводы в форме маленьких окошек, отражаясь от противоположного корпуса. Дверь в кабинет уже была распахнута настежь, и рыжая Катенька, завхоз, сидела на письменном столе в слегка непристойной позе, явно пытаясь охмурить начальника.
"Вот, всегда так. Когда я полон энергии, я само очарование. - думалось Ромуальду, - Как тогда, на собеседовании. Глупые, глупые примитивные существа эти люди."
- Скажите, а как вы полагаете, Объект может чувствовать?
Ромуальд слегка приподнял одну бровь.
- Э-э, видите ли.. Сама природа Объекта нам неизвестна.
- Ну я имею в виду, если его обнять, он вырастет? Завибрирует? Это было бы сенсацией. Вдруг его стоит пощекотать..
Ромуальд чуял, что в этом наверняка был некий намёк, но метания человеческой самки были ему непонятны.
- Нет, ну вы, конечно, можете взять лестницу и попробовать, но всё-таки не стоит рисковать вашей жизнью. Оставьте это нам, ученым.
Катенька пододвинулась к нему поближе:
- Я смотрю на него и думаю - вдруг ему одиноко и плохо.
Ромуальд постарался улыбнуться как можно более обворожительно, и Катенька расцвела.
В этот момент "Аркаша" вошёл в кабинет и присел рядом, завороженно смотря то на шефа, то на пышные формы завхоза. В его взгляде было что-то собачье-преданное. Следом появился утренний практикант, теребя тетрадку, но и он осёкся на полуслове и присоединился к компании. Тёплый свет заливал комнату, и беседа текла неспешно.
- Конечно, в каждой сказке есть доля сказки, - словно смакуя каждое слово, проговорил Ромуальд. - Вот возьмите, например, теорию конспирации: человечеству выгодно думать, что в их неудачах виноват кто-то извне, непременно высокоразвитый и коварный...
Катенька поправила выбившуюся из пучка рыжую прядку и словно ненароком пододвинулась поближе. От запаха её духов у Ромуальда засвербило в носу, но чихать в человеческой оболочке было чревато, поэтому он поспешно встал и принялся расхаживать по комнате:
- Давайте представим себе, что человечество наконец-то оказалось на планете, где есть разумная жизнь. С кем, прежде всего, следует вступить в контакт? С тем, кто сходен с тобой по строению, а следовательно, склонен мыслить похоже. Например, на планете, населенной высокоразвитыми ящерицами и глупыми приматами, к кому обратится человек? Во-от. Следует бояться не рептилоидов в правительстве, а зарождения цивилизации среди комодских варанов...
Чуть после шести вечера, дождавшись, пока коридор не опустеет, Ромуальд проскользнул к лаборатории номер шесть, где напротив окон коридора в воздухе издевательски переливался всеми цветами радуги сгусток плазмы.
В этот раз, открыв фрамугу, Ромуальд погрузился в себя, сосредоточился, тщательно прицелился, но за секунду до броска вдруг ощутил острую боль чуть повыше щиколотки. В этот же момент его кожа пошла мурашками. Он застыл на месте и обернулся.
За его спиной стояла уборщица, потрясая странной металлической конструкцией с холщовой тряпкой на конце, зажатой между двух скоб.
- А ну пошел отсюдова, сказала, а то сейчас шваброй в морду дам! Только всё вымыла, шляется он, - заорала она, но тут же осеклась, - ой... Совсем вы тут с вашими опытами того, вон смотри, весь зеленый уже. Алкаш, небось.
Ромуальд потёр щиколотку, сожалея об утерянной возможности, но безропотно удалился, не желая рисковать. Прихрамывая, он отправился в спортзал, где в раздевалке извлёк из кармана потрёпанную книжку и добавил в неё новую запись: "Попытка тысяча сто тринадцатая, неодим, пятнадцать грамм, сорвана из-за вмешательства аборигена."
Как всегда случалось через пару часов занятий спортом, боль у надхвостья уже не резала позвоночник на куски, а тихонько пульсировала внутри. Это приносило облегчение после напряжённого дня. По пути домой Ромуальд плелся нарочито медленно, избегая зрительного контакта с прохожими. Вот он, сквер, растрескавшаяся дорожка из качающихся плиток. Подъезд. Ряды почтовых ящиков. Щиколотка немного саднила, заставляя Ромуальда приволакивать ногу.
Пока он возился в тамбуре, открывая свою дверь, из квартиры напротив выскочила словоохотливая бабка-соседка:
- Батюшки, Ромуальд Платонович, как вы опять поздно! - её впалые глаза неестественно горели, - Работы много, да? Ох, вам, учёным тяжело. Бьётесь, бьётесь на благо нас всех, а тут вот оно как, раз - и гроб.
Ромуальд продолжал ковырять ключом в замке, не реагируя на внезапные причитания старухи, но та не замолкала.
- Ой, постойте, вот.. - она схватила пакетик, стоявший у двери, - Вот это вам, помяните Петра Иваныча с пятого этажа, похоронили ж его сегодня. Вы на работе всё, а тут такое, такое...
Ромуальд машинально взял протянутый пакет и толкнул дверь вовнутрь, но соседка не уходила. Опираясь щекой на косяк двери, она продолжала причитать:
- Прыгнул из окна позавчера. Допился совсем. Ящерицы ему мерещились. Правда, - тут она приблизила своё лицо к нему, и Ромуальд невольно отшатнулся, - Ленка, жена покойного говорит, что тоже пару раз видела. Зеленую, огромную. На балконе, говорит, сидела и в мусоре рыскала. Ну ничего, её на скорой сразу в дурку забрали. Грустно конечно, но покойник тоже не сахар был. Сейчас весь вечер тихо, прям непривычно, и на лестнице не насрано...
Ромуальд сочувственно покивал головой и поспешил укрыться в квартире чтобы плюхнуться в спасительное кресло и отдышаться.
"Петька, с пятого.. - поспешно вспомнил он, - ну да, этот с балконом, полным хлама, я там штук десять магнитов нашёл. Вот же нервные создания."
Он с трудом поднялся с кресла, задёрнул жалюзи, затем доковылял до двери, повернул щеколду и достав из-под стола табурет. Ромуальд спустил штаны и с наслаждением вытянул ноги, стремительно покрывающиеся чешуёй. Хвост проступил из его тела, разворачиваясь, словно хлыст. Блаженство. Наслаждение быть самим собой, доступное лишь дома.
Из любопытства Ромуальд сунул нос в пакет, подаренный соседкой. В нём обнаружился шкалик и полиэтиленовый шуршащий пакет с солёными огурцами.
Помедлив, Ромуальд решил провести дегустацию. Ему показалось, что в конце концов, этанол не был так противен, особенно если капнуть в него несколько капель машинного масла. На второй стопке он достал маринованный огурчик, и нежно погладил его: чередование влажных зелёных пупырышек и бороздок напоминало ему текстуру кожи возлюбленной.
"Сколько циклов прошло с тех пор на Эйе... Около двух тысяч. Целые две тысячи раз багровые светила всплыли над её горизонтом, танцуя в небе. Наверняка она уже сделала сотни кладок, обзавелась складками у основания хвоста, и теперь, довольная, греет свои округлые бока на уютной планете, мать и предводительница собственной колонии... А я один.. Может, уступить заигрываниям Катеньки? Она молодая, при ответственном потреблении её энергии хватит надолго."
Но вместе с этой мыслью Ромуальду явилась картина, как он, в чёрном костюме и с розой в петлице, встречает Катеньку в белом платье, они под руку поднимаются по лестнице ЗАГСА, а весь их отдел аплодирует. Затем почему-то представилась их квартира, где он сидит с трубкой в клетчатом кресле перед экраном телевизора, а Катенька впархивает в дверь в полупрозрачном пеньюаре и, смеясь, отбирает у него трубку, и тянет за руку в спальню, чтобы совершить акт размножения. И нечаянно, срывая с него, Ромуальда, одежду, цепляет ноготком за молнию, человеческая оболочка тоже падает на пол, и Катенька отчаянно визжит, прикрывая наготу руками...
Захлюпав носом, Ромуальд жадно впился в огурец,
Радио надрывалось:
"Земля в иллюминаторе, Земля в иллюминаторе
Земля в иллюминаторе видна...
Как сын грустит о матери, как сын грустит о матери
Грустим мы о Земле - она одна.
А звёзды тем не менее, а звёзды тем не менее
Чуть ближе, но все так же холодны
И, как в часы затмения, и, как в часы затмения
Ждем света и земные видим сны.. "
"Эх - подумалось Ромуальду с каким-то неизвестным ему ранее отчаяньем - я же застрял тут. Я не в силах починить корабль, я не могу активировать тревожную кнопку. Я уже больше не могу прозябать в этом проклятом НИИ, постоянно изображая из себя ученого а ночами лазить по фасаду, заглядывая в окна. Что мне остается?"
По его лицу потекли слёзы. Радио продолжало:
"И снится нам не рокот космодрома
Не эта ледяная синева
А снится нам трава, трава у дома
Зелёная, зелёная трава"
Ромуальд промокнул салфеткой нос, опрокинул в себя еще одну стопку, схватил второй огурец, с ненавистью затолкал его себе в пасть и сосредоточенно захрумкал:
"Что же мне делать? Я устал, я так устал притворяться... Может, чёрт с ним, с этим НИИ.. Если в понедельник не будет сигнала, я всё брошу. К чёрту кнопку, к чёрту галстук. Устроюсь в зоопарк работать крокодилом... "
Ничто так не удивляет людей, как здравый смысл и действия по плану.
Ралф Уолдо Эмерсон
Пять лет назад Вова разработал План и четко следовал ему, скрупулезно выполняя каждый пункт. Простая классификация субъектов и объектов внешней среды, список ключевых постулатов и продуманный личный график обеспечивали спокойствие и уверенность в завтрашнем дне.
Постулат 1: Крепкий восьмичасовой сон, комплексное питание, регулярные физические упражнения – залог хорошего самочувствия, крепкой психики и эффективной работы мозга.
Действия: гигиена сна, соблюдение рассчитанной нормы БЖУ, силовые и кардиотренировки трижды в неделю (длительность каждой – девяносто минут); выполнение рекомендованной нормы шагов в день (десять тысяч в день).
Постулат 2: Мама вложила в воспитание Вовы много сил, и нуждается в регулярной обратной связи.
Действия: ежевечерний звонок (длительностью не менее пяти минут, в промежуток с 22.00 до 22.20) с кратким отчетом о текущем состоянии здоровья и событиях дня.
Постулат 3: Ромуальд Платонович – гений, поэтому каждая минута его времени бесценна. Не все коллеги способны понять это.
Действия: приготовление кофе (раф - утром, до 11.00, американо с молоком – с 15.30 до 19.00, минимум – одна, максимум – две порции). Два напоминания об обеде, интервал – двадцать минут (прим. – первое никогда не срабатывает). Делегирование рутинных задач Ромуальда другим сотрудникам (прим. - разумеется, только достаточно ответственным и квалифицированным; список обновляется).
Постулат 4: За все годы исследований ни одному ученому НИИ не удалось продвинуться в понимании ключевых вопросов. Что такое Объект? Откуда он появился? Какова его природа, его назначение? Является ли он творением разума? Эти вопросы без ответов предоставляли просто необозримое поле для дальнейших исследований.
Действия: Добавить к утвержденным программам Группы собственные эксперименты (длительность – не менее ста восьмидесяти минут каждый рабочий день). Построить математическую модель Объекта.
Донедавна жизнь казалась простой и понятной.
Исходя из всех собранных данных, Вова практически уверился, что Объект является компактный звездой; доказательство этой гипотезы принесет исследователю Нобелевскую премию, т.е. позволит выполнить пятнадцатый пункт его личного Плана.
Это воодушевляло и придавало сил; Вова с удовольствием выполнял все разработанные им ритуалы и с возрастающим энтузиазмом приступал к новым исследованиям.
Ведь каждый день мог стать тем самым – знаменательным.
Вова уже заранее предвкушал, с каким трепетом он приступит к составлению нового Плана, после подтверждения его гипотезы. А стоило только представить реакцию Ромуальда – тут Вова даже зажмуривался и краснел от удовольствия.
А как обрадуется мама, как она будет им гордиться! А какая волна поднимется в научном сообществе!
А как приятно будет увидеть увидеть растерянность на лице Станислава Андреевича, который сам явно нацелился на Нобелевскую премию!
Ха!
Но последние полгода Вова начал ощущать какую-то тревогу, которая постепенно нарастала день ото дня.
Что-то пошло не так.
Ни один из ста тринадцати лично проведенных экспериментов не увенчался успехов; результаты не поддавались анализу.
Вова увеличил интенсивность исследований и стал допоздна засиживаться над статистическими данными. Математическая модель до сих пор находится в стадии разработки. Вова начал подозревать, что эффекты Объекта просто невозможно воспроизвести при имеющемся программно-аппаратном обеспечении.
Надежный фитнес-трекер «Гармин» словно сошел с ума. Заданное количество шагов на день начало хаотично меняться, то повышаясь в несколько раз, то снова падая до привычных десяти тысяч. Если верить трекеру, то Вова периодически по два-три часа в день занимался спортивной ходьбой, не сбиваясь с ритма и не останавливаясь ни на секунду.
У него начались какие-то странные провалы в памяти. Несколько раз он совершенно точно уходил с работы ровно в 18.00, сверяя время и по трекеру, и по старомодным настенным часам со стрелками, а на КПП оказывался в 20.00, а то и в 21.00, почти уже перед запертыми дверями. Он совершенно не помнил, как провел это время. Да, недосып и усталость могут сказываться, но... Нет, это явно недосып и усталость, ну что же еще. Объект ведь не влияет на людей!
Вова начал пропускать звонки маме, допуская отклонение от ежевечернего ритуала. При этом она после такого при вовсе не выглядела обеспокоенной. А сам Вова не чувствовал даже следа вины или раскаяния, будто... будто это вполне нормально – нарушить самолично же установленный график действий.
А две недели назад Ромуальд Платонович впервые за пять лет отказался от чашки утреннего кофе. Он принес заварочный чайник и заявил оторопевшему Вова, что отныне предпочитает пить улун. Даже скинул ссылку на какие-то там исследования и долго расписывал, как регулярное употребление этого чая повышает концентрацию адипонектина в крови, предотвращает преждевременное старение и образование злокачественных опухолей, улучшает состояние сосудов... На последнем пункте Вова не выдержал и вышел из кабинета. Заботливо приготовленный раф пришлось вылить. Странно, с тех пор любой выпитый им самим кофе оставлял удручающе-горький привкус пережженного зерна и приторность кокосового топинга «Баунтиссимо», столь любимого коллегами из отдела планирования. Забавно, что Вова совершенно точно никогда не пробовал этот сироп и даже не пытался добавлять его в напитки.
Станислав Андреевич активизировался в попытках отнять его исследования, он уже вслух заявлял, что считает целесообразным самому возглавить программу. Вова постарался ускорить собственные эксперименты и стал еще тщательней тщательней следить за результатами всех проводимых Группой наблюдений.
Последнюю неделю его все время мучает одна мысль – эффект наблюдателя. Применяемые Группой инструменты несовершенны, разумеется. А Ромуальд не раз говорил, что нет программы или прибора сложнее человеческого мозга.
В лаборатории ежесекундно снимают параметры Объекта и тщательно их изучают. Но если Объект априори не поддается такому изучению? А если единственный инструмент, подходящий для изучения Объекта – мозг человека?
Эта мысль засела в голове Вовы; он возвращается к ней все время, крутит с разных сторон, словно какой-то усложненный кубик Рубика.
Отныне он все больше времени проводит у окон лаборатории 6, на третьем этаже, и просто наблюдает за Объектом. И он готов поклясться, что вчера, в 17.45 Объект внезапно из меняющего границы пятна вытянулся в семь четко видных красно-зеленых параллельных линий, которые в один момент пересеклись. А через несколько секунд Объект принял форму светящегося полупрозрачного котенка.
Котенок сидел и умывался; тщательно мыл мордочку и тер за трогательно розовеющими ушками; Вова даже успел пересчитать вибриссы – три слева, четыре справа, но потом котенок исчез.
Через пять минут онА выходил из лаборатории, а у проходной оказался в 20.40.
На следующий день он впервые за пять лет взял отгул и проспал десять часов подряд.
Прибор я уважаю эталонный
Но нет решения моей беды
Ведь я влюбился в свет нейтронной
Звезды
У дверей кафедры теоретической механики Станислава ждал очередной студент, чьего имени он не помнил, и комкал в руках огромную тетрадь. Преподавал Станислав линейную алгебру первокурсникам и физику компактных объектов выпускникам, так что появлялся он в университете полтора раза в неделю. Перед зимней сессией студенты вились тут толпами, пытаясь что-нибудь досдать, чтоб получить свой допуск к экзамену, но сейчас, в начале апреля, на лекциях едва присутствовала половина потока, а уж о задачах никто и не думал. И уж тем более странно было видеть кого-то тут за полчаса до первой пары. Студент подскочил на месте и устремился прямо к нему:
— Зд-равствуйте, Станислав Андреевич! Я хотел поговорить с вами о научной р-работе! — голос настолько резкий и пронзительный, что от утра начало подташнивать.
— Здравствуйте. Не кричите, пожалуйста. Посидите, я налью кофе и, разумеется, обсудим ваши вопросы, — студент послушно сел на старенький диванчик, но заткнуться, конечно же, не мог:
— Я слышал, вы работаете в НИИ Тер-рмодинамики, ну, кроме как в универ-ре, ну на разр-работке новых р-ракета-носителей! Я очень хочу попасть в вашу группу, вы же в той самой шестой лабор-ратории работаете? Может, у вас есть задача? Вы не подумайте, я уже на тр-ретьем кур-рсе и учусь хорошо. И вы меня хвалили! — как он мог хвалить такого громкого и настырного, да еще и картавого юношу, Станислав совершенно не понимал, и до своего утреннего кофе понимать не хотел. К тому же опять студенты рвались в шестую, хотя даже не знали что там изучают толком. Ромуальду бы он, конечно, понравился, руководитель научной группы сам был экзальтирован, точно этот студент, но придется ему обойтись. К себе Станислав, разумеется, тоже не планировал никого брать. Он тщательно отмерил ложечку сахара с умеренной горкой, сделал первый, самый бодрящий глоток и наконец прервал словоизлияния студента:
— Я не работаю в шестой, вы ошиблись. К тому же они, не набирают студентов, туда можно поступить в аспирантуру, когда вы закончите обучение. Разумеется, если будут места, — приподнятая бровь намекала, что мест, конечно, не будет, — но очень хорошо, что вы заинтересованы в ракетостроении. Я бы посоветовал вам обратиться к Марьяне Александровне Ракитиной, она тоже работает в НИИ, но в третьем корпусе.
Станислав изобразил вежливую улыбку, но студент явно разочаровался таким ответом. Еще бы, прискакал в восемь утра, пышущий энтузиазмом, а тут такой облом. Он, конечно, сейчас еще попытается переубедить, заболтать и получить задачу, а с ней и возможность подать заявку на пропуск, но Станислав уже решил для себя держать этого парнишку максимально далеко от Объекта. Как, впрочем, и всех, кто подходил к нему в университете. Для их же блага. Он выпроводил студента и пошел на пары, краем сознания удивляясь, откуда же они все узнают о шестой и о том, что там происходит что-то еще…
На самом деле, взять нового человека в группу не помешало бы. Им нужен крепкий такой теоретик, целеустремленный и увлеченный. Симулировал бы влияние звездного ветра на разные типы обшивки, а в свободное время можно было бы и самой звездой заняться. Станислав даже заявку на грант подал не так давно, три недели потратил. Пришлось самому ее писать, а то его группа, конечно, работала как часы, даже лучше, как ядерный реактор, но зачем им аспирант-теоретик, не понимала. А Станиславу просто хотелось отвлечься мыслью куда-то подальше от НИИ, от того, что скрывает в себе восьмой корпус, и заняться более перспективной и безопасной физикой. Но посторонние гранты, не на Объект, им давали неохотно, можно сказать даже, совсем не давали, так что особого успеха он не ждал. Впрочем, прекращать подаваться Станислав не планировал. Статистически вероятность успеха накапливалась. Разумеется.
Пары быстро закончились и Станислав неохотно перешел крошечную улочку имени Генриетты Ливитт, показал свой пропуск на проходной — синяя и желтая полосы, — и устремился в глубину территории. Ему же повезло иметь кабинет в том самом корпусе, да. Впрочем, он не жаловался, ведь так можно было держать руку на пульсе ошибок Ромуальда и всей его нелепой группы. И своевременно указывать на них руководству, разумеется. Станислав залез в карман в поисках сигарет, но, уже почти найдя их, вспомнил, что бросил. Да и уже отсюда было слышно как Виктор, младший научный сотрудник в его группе, переругивался с кем-то, а значит, нужно было идти внутрь и вновь решать вопросы безответственности окружающих.
Виктор — в плечах поперек себя шире, — прямо посреди коридора спорил с мелкой ромуальдовской девчонкой. Как там ее, Ада, вроде? Все они из ада, эх. Делили они на пол-института электролитическую установку. Зачем она была Виктору — понятно, он как раз планировал заняться полировкой нового образца обшивки, но, видимо, исследовательская группа думала, что это могло подождать ради очередной идиотской их идеи. Станислав хмыкнул про себя и подошел к спорящим:
— Катенька, ты, разумеется, знаешь, что в нашем институте существует четкая система записи для работы с приборами. И заверяю тебя, сегодняшний день, как и вся следующая неделя, закреплена за нашей группой.
Она посмотрела в ответ огромными глазами недовольно, значит, знала и о записи, и о том, что никто ее к установке не пустит, поморщилась:
— Станислав Андреевич, доброе утро! Мне там работы всего-то на часок осталось, я бы вчера закончила, но вы же сами знаете какие у нас правила, а вечером еще и пожарная тревога была! — и она пустилась в длинные и путаные объяснения важности своей идеи. Станислав даже послушал ее пару минут, но ему быстро это надоело:
— Как и все девушки, ты, Катенька, болтаешь много, и в твоих словах даже зерно истины встречается. Но только я даже не уверен, что ты сама понимаешь, где оно. А работу просто необходимо заканчивать вовремя. Всем группам, — и он, прихватив Виктора, ушел в сторону лестницы. А вслед услышал очень-очень тихое:
— Да меня даже не Катя зовут, старый маразматик…
На ходу Станислав задумался, не сделать ли ей выговор за неуважение к руководителю группы, но потом решил махнуть рукой. Во-первых, как будто ромуальдовских аспирантов вообще можно чему-нибудь научить, а во-вторых, ему было чем заняться и помимо публичной ругани. В кабинете его ждали неразобранная стопка документов, письма на почте и план исследований на следующий месяц. Он наконец-то добрался до своего уютного кресла и почти счастливо погрузился в работу…
…в бесконечной пустоте висело две звезды, два сгустка раскаленной плазмы разбрасывавших вокруг щедрыми горстями фотоны и не только. Один — огромный, растрепанный, красный, и в его атмосфере то и дело темнели пятна магнитных пучков. Второй же — крошечный, всего с пару десятков километров в диаметре, но это вовсе не мешало ему настойчиво притягивать к себе оболочки гиганта. Вот их уже соединял толстый рукав закручивающийся спиралью вокруг карлика и тот практически не рос, но становился все тяжелее. Прекрасное зрелище, победа Давида над Голиафом и одновременно вовсе не борьба, а естественное течение эволюции. Где-то в глубине гиганта гелий горел и превращался в углерод, а что происходило в глубине карлика — не знал никто. Возможно, там рождались и распадались совершенно новые частицы. Впрочем, это уже и не важно было, ведь он становился все тяжелее и тяжелее и совсем скоро не справится, не выдержит свой же вес, а это обещало быть уникальным в своей научной ценности зрелищем. Еще немного и он своими глазами смог бы все рассмотреть! Вот уже маленькая звезда начала стремительно падать сама в себя, а у нее внутри разрасталось нечто настолько черное, что ни один свет в мире не мог покинуть этот объект.
Объект… Объект расползался, словно дыра в ткани пространства-времени, затягивал взгляд, тело и даже что-то бесконечно глубокое, являвшееся самой его сутью. Хотелось сбежать, улететь, развернуть звездолет, которого и не было и даже погрести руками в воздухе не выходило. Не было ни воздуха ни рук. Он испытывал бесконечный и всеобъемлющий ужас, но все равно не мог ничего поделать, ни вздохнуть, ни двинуться, ни закричать А бездна все расширялась и расширялась и расширялась и расши…
Станислав вскочил, судорожно хватая воздух ртом. Сон, черт возьми, надо же, прямо на столе уснул. Он потер щеку, на которой, видимо, отпечаталась клавиатура и раздраженно покосился налево и вверх. Под потолком сидел паук, а крышу, разумеется, сквозь потолок не было видно. Желание сбежать все никак не проходило, и Станислав решительно встал и пошел к выходу, а потом по лестнице вниз. По дороге стрельнул у кого-то сигаретку — плевать что бросил, сегодня требовалось покурить, и именно во дворике. Чтоб вернуться в норму, чтоб убедиться, что снизу Объект все такой же невидимый и неощутимый, а дорога на крышу все так же надежно перекрыта. Потому что если бы сейчас он вышел из главного входа, то назад уже не вернулся бы никогда. Станислав, нарочно глядя в землю, закурил, а потом медленно поднял глаза, ожидая увидеть небо и легкое дрожание воздуха.
Но в ответ на него смотрела Бездна.
Нина Васильевна Головлёва распахивает дверь проходной и отрывисто здоровается с ночным сторожем. Сонный туман майского утра послушно съёживается и уступает место бодрому стуку её каблуков. Все знают, что никакая работа не может начаться без всевидящего ока Нины Васильевны, поэтому она всегда приходит раньше всех.
Из комнаты исследователей, жмурясь на лучи яркого света, вышел изрядно помятый Иванопуло. На щеке его отпечаталась первая страница апрельского черновика спецификаций, вид он имел чрезвычайно виноватый, и незнающий человек мог бы подумать, что руководитель исследовательской группы всю ночь прикладывался к бутылке. Однако, всякому в НИИ было очевидно, что это не так. Как показали многолетние эксперименты дружного коллектива, Иванопуло засыпает с бокала лёгкого вина что твой пятнадцатилетний пацан, тогда как работа регулярно доводит его до экстатического безумия.
Головлёва с осуждающим вздохом посмотрела на Иванопуло, не говоря ни слова. Они так давно работали вместе, что некоторые диалоги можно было закончить, даже не открывая рта.
- Нинок, ну ты не сердись, хорошо? Там вроде корреляция данных по излучению пошла, кровь из носу надо было продолжить наблюдения!
- Да что ж с тобой сделаешь. Значимая корреляция-то?
- Альфа семнадцать, - уклончиво ответил Иванопуло.
- Послушай, я двадцать пять лет работаю в НИИ. Десять из них - с тобой лично. Ты всё ещё надеешься, что я забуду, что для публикации нужно не больше, чем ноль пять?
- Да какое там, не проведешь тебя. Память как у слона, чесслово! Но у меня было... ну Предчувствие, понимаешь? С большой буквы, не как в прошлый раз! Да, не вышло сегодня, но скоро ведь должно случиться, я чувствую! Я не смогу себе простить, если это произойдёт, а я не у приборов!
- Рома, если ты продолжишь спать по десять минут между записями регистраторов, к тебе придёт не только Предчувствие, но и лично сам Наполеон Бонапарт. Ты понимаешь, к чему я клоню? После летучки - живо домой!
- Хорошо! - Иванопуло с подозрительной готовностью согласился.
- Опять подговоришь этого оболтуса, Кругляка, и спрячешься в туалете, пока я не уйду?
- Нин, за кого ты меня принимаешь, в каком туалете...
- В каком? А я тебе скажу, в каком! На третьем этаже, где наблюдать удобнее! Ромуальд, врать ты категорически не умеешь. Взрослые же люди, что за безобразие! Пошёл вон, ему заявку на патент сдавать послезавтра, а у него Предчувствия!
Иванопуло картинно раскланялся и нетвёрдой походкой вернулся обратно в опенспейс исследователей. Он был единственным человеком в НИИ ЧТД, который не боялся заслуженного научного секретаря, несмотря на существенные разногласия в мировоззрении. Он безусловно был человеком науки, признанным специалистом международного уровня, но был ужасно внушаем и восприимчив к любым басням, окружающим Объект. Половину слухов распространял из спортивного интереса его заместитель Кругляк, безалаберный мальчишка, недавно защитивший кандидатскую и мнящий себя на этом основании важнее половины сотрудников, особенно Нины Васильевны. С этим она никак не могла согласиться, потому что на основании большого жизненного опыта считала, что яйца курицу не учат.
Нина Васильевна полила ничейную герань, оторвала листок календаря и покрутила головой в поисках следующего непорядка. Им и оказался Кругляк, неторопливо бредущий на планёрку.
- Владимир, где Ваш отчёт МЦ-5? - Головлёва была на взводе, и потому зашла с козырей. Со всеми сотрудниками, кроме Иванопуло, она общалась церемониально, на Вы. В случае Кругляка первая буква как будто бы подчёркнуто звучала ещё больше.
- Дедлайн только через полчаса, мадам!
- Паяц! Только попробуйте снова опоздать! - на самом деле Головлёва точно знала, что идеально свёрстанный отчёт ляжет на её стол через тридцать секунд после дедлайна, потому что Кругляк был шут, но вовсе не дурак. Однако ей было важно выдержать статус кво.
Нина Васильевна любит отчёты, служебные записки и докладные больше всего на свете. Информация, любит повторять она, нуждается в бережном отношении. Что не записано и не подшито под инвентарным номером, того считай и не было никогда. За безответственное отношение к протоколированию рабочих бесед не раз получали все сотрудники НИИ, даже ночной сторож. Особенно часто доставалось Иванопуло, потому что он витал в облаках и забывал всё, что не касалось цифр и графиков.
После планёрки Головлёва зашла в библиотеку, забрать новое издание ГОСТ. Библиотекарша стояла за дальним стеллажом и переставляла литературу по сопротивлению материалов и не слышала её, поэтому Нина Васильевна пошла в её сторону и внезапно осеклась. Та с книгой в руках пошла в сторону подсобки и внезапно исчезла в дверях, словно бы она никогда не была созданием из плоти и крови. В библиотекарше было как минимум 120 килограммов живого веса, поэтому верилось в это с трудом и Головлёва поморщилась. Это не вписывалось в картину её сугубо материального мира, где всё подчинялось законам физики и административного кодекса. Впрочем, нельзя сказать, что она была совершенно шокирована. Как завсегдатай библиотеки и читального зала, она замечала что-то подобное несколько раз и в первый раз даже постыдно присела на пол от неожиданности. В подсобном помещении было пусто и прохладно, без единого следа хранителя книжной обители, которая обычно с трудом размещалась в узком проходе. Нина Васильевна вздохнула и записалась в книгу регистрации самостоятельно. Ей было немного не по себе, но работа не терпела простоев, как впрочем и всегда.
День в остальном прошёл штатно, сопротивляющийся Иванопуло был выпровожен домой, а остальные раздражали её в пределах нормы. Даже Кругляк вёл себя относительно прилично, что не могло не радовать, и даже попрощался перед уходом.
Нина Васильевна пришла домой, аккуратно повесила строгое пальто, накормила безукоризненно причёсанную болонку Бусю, включила настольную лампу, открыла шифровальную таблицу, которую она за эти годы выучила почти наизусть, взяла из стопки новую папку под названием "Дело №1042" и начала писать...
Это была долгая история. За Верочкой, подругой с самого первого курса института металлургической промышленности, двадцать лет назад ухаживал очень приятный молодой человек лет сорока, Иван Петрович. Всегда в костюме, наглаженный такой, вежливый. Таких в наше время уже не встретишь, эпоха ушла. Когда они собирались у Нины Васильевны дома, выпить вкусного чаю с плюшками, тот всегда очень интересовался её, Нины, работой и восхищался памятью и административными талантами. Верочка хихикала и даже немного ревновала. А однажды, забежав за оставленным дамой сердца кашемировым палантином, неожиданно предложил работу под грифом строжайшей секретности. Оказалось, Родина нуждается в Нине Васильевне больше, чем в ком бы то ни было.
Головлёва любит Родину немногим меньше, чем составлять отчёты. Для спасения отечества ей требовалось протоколировать всё, что касалось работы НИИ, особенно Объекта, который хоть и выглядел достаточно безобидно, был явлением малоизученным и потому потенциально необходимым самым специальным из служб. Нина Васильевна втайне надеялась, что когда-нибудь это поможет нашим навсегда утереть нос Америке.
Потом, к огорчению обеих, кавалер исчез навсегда. Верочка плакала и недоуменно взывала к небесам и районному отделу милиции, но номер телефона Ивана Петровича перестал обслуживаться, а участковый вежливо выпроводил женщин, когда они пришли подавать заявление о пропаже. Оказалось, что фамилии его они так и не узнали, а по адресу прописки почему-то открывала неопрятно выглядящая женщина низкой моральной ответственности и грозилась спустить визитёров с лестницы. Дело вскоре закрыли за отсутствием доказательств существования пропавшего.
Однако раз в неделю, ближе к ночи, к ней приходит молчаливый курьер с незапоминающейся внешностью и проницательным взглядом, он забирает аккуратно сшитое дело и отдаёт ей конверт с купюрами. Нина Васильевна пробовала было возмущенно отказываться, но курьер всякий раз вежливо настаивал и в голосе его звучал металл, так что ей приходилось соглашаться. Со временем она смирилась и скрупулезно откладывает гонорар на сберкнижку.
Раз в квартал Головлёвой приходит письмо с несуществующего адреса с сухой и торжественной благодарностью за службу на благо Отечества. В эти моменты Нину Васильевну распирает гордость и так нестерпимо хочется поделиться с Верочкой, но она не из тех, кто может позволить себе не сдержать слово. Поэтому письмо она каждый раз, строго по инструкции, рвёт на кусочки и сжигает в массивной пепельнице, оставшейся в доме от первого мужа, ошибки молодости.
Сегодняшний отчёт выходил до смешного коротким и она задумалась, не стоит ли включить в него инцидент в библиотеке. Но Головлёвой очень не хотелось показаться выжившей из ума, потому что в ФСБ сидят не дураки и они бы наверняка захотели заменить её кем-то мыслящим более ясно. Поэтому она в очередной раз решила отложить это до момента, когда у неё появятся неопровержимые доказательства или, что лучше, рациональные объяснения. Это обязательно произойдёт, потому что мир устроен так и никак иначе.
Валентина Матвеевна закрыла за собой дверь, повесила пальто в шкаф и включила чайник. И, так же как и последние десять лет, уселась на скрипучий деревянный стул. Бросила в чашку щепотку заварки из помятой железной банки, надпись на которой с одной стороны гласила, что в банке соль, а с другой, что все таки сахар. Машинально провела пальцем по листку чахлой фиалки, стоящей на столе. В ее каморке пахло пылью от висевших на стене тяжелых зеленых штор, которые никто никогда в жизни не стирал. Огромный холл НИИ был по-утреннему пуст. Валентина Матвеевна приходила на работу пораньше, любила те спокойные минуты, до того, как звук первых шагов эхом разнесется по проходной.
Чайник гневно забулькал. Пока чай настаивался, она достала из потрескавшейся кожаной сумки распухший блокнот, фотографию рыжего мордатого кота и фарфоровую фигурку горниста. Блокнот был нужен, чтобы вовремя увидеть, если что-то начнет случаться и отправился в верхний ящик стола.. Фотография Максимильяна делала пост охраны принадлежащем лично Валентине Матвеевне, вторым домом, поэтому заняла почетное место рядом с фиалкой. Горнист же был куплен вчера на барахолке и, как ей чудилось, был похож на Павла. Его она задумчиво повертела в руках, мысленно подыскивая место новому обитателю будки. В итоге горнист поселился на противоположном от фиалке конце стола, составив компанию стареньким часам. А снаружи раздались первые шаги.
- Доброе утро, - в окошке мелькнула рука с пропуском. Кто-то из молодых инженеров, она не помнила их в лицо. Слишком громкие и быстрые, они казались ей одним существом, с зажатыми в десятках рук пропусками.
Кивнув в ответ, она мысленно поставила зарубку: «Один». И так до конца утра, пока все обитатели НИИ не промелькнули перед ней, Валентина Матвеевна упорно твердила все увеличивающуюся цифру. Когда хоровод рук с пропусками умчался, оставив проходную тихой и пустынной, она достала из ящика блокнот, аккуратно записала дату и количество прошедших в здание НИИ человек. Раньше, она держала это Число в памяти, но в последний год истончились и начали смешиваться даты и цифры. Валентина Матвеевна поймала себя на том, что весь день твердит не то число, которое запоминала с утра. Потому и был найден на антресолях этот старый талмуд, на обложке которого красовался олимпийский мишка, а первые страницы утверждали, что нужно купить хлеб и молоко, что в очереди на кухню она шестьдесят седьмая, а в марте у Людочки день рождения. Кухня тихо ветшала в малогабаритной однушке, то и дело скрипя и заедая ящиками, а само наличие в этом мире какой-то Людочки стерлось из памяти.
Валентина Матвеевна давно заметила, что время стало идти слишком быстро. Раз! И промелькнуло утро. Не успеешь опомниться, как настанет вечер и сотрудники побегут обратно, по домам, только успевай считать и молись, чтобы числа в голове и в блокноте совпали. Она винила в этом Объект, справедливо полагая, что раз за пределами НИИ время ведет себя правильно, чему подтверждением невозможно длинные вечера, то дело в НИИ. А раз в НИИ, значит в этой опасной и странной сущности, навсегда нависшей над институтом. Именно Объект заставлял Валентину Матвеевну скрупулезно следить, чтобы все сотрудники вечером покинули здание. Раньше она не задумывалась над этим, но около года назад, вдруг вспомнила, как неожиданно пропал молодой инженер Павел Кошкин. Было это давно, ей было двадцать и она только начала работать лаборанткой в научной группе. Помнится, тогда кто-то сказал, что Павел неожиданно уволился и уехал из города. Она очень расстроилась, ей нравился скромный и немногословный Павел и казалось, что и он как-то по особенному смотрит на нее. А в тот день, вспомнила Валентина Матвеевна, Павел засиделся допоздна. Она ушла из лаборатории предпоследней, около восьми вечера, а он остался.
Валентина Матвеевна убрала блокнот, погладила таращившегося в пустоту Павла горниста и включила старенький телевизор. Появилась знакомая заставка любимого сериала. Она была очень довольна, что сериал показывают днем, когда все разбрелись по лабораториям.
- Хорхе, что ты делаешь с нашей любовью?!
- Марианна, сердце мое. Сможешь ли ты когда-нибудь простить меня?!
- Нет, Хорхе, нет!
Валентина Матвеевна в гневе стукнула ладонью об стол. Опять этот изменщик пропоет бедной Марианне про любовь, а сам пойдет к ее лучшей подруге! Знаем мы таких!
В глубине здания заверещала сигнализация. Валентина Матвеевна с любопытством высунулась из своего окошка. Интересно, что сломалось на этот раз. Она давно заметила, что стоит ей разозлиться, как вокруг обязательно что-то ломается. Дома чаще всего это старый чиненый перечиненный чайник. В НИИ в основном страдали электроприборы недалеко от ее проходной, но бывало и так. Вот еще тогда, когда она пришла на работу в научную группу, она подозревала, что добром… ай, вранье… ничего она не подозревала. Они горели энтузиазмом, ведь у них в руках был такой непознанный материал. Такие возможности разгадать его тайны и в очередной раз доказать, как недостижим гений советской науки! Не то что эти! Валентина Матвеевна подозревала, что недавно назначенный руководитель группы не так прост. И, в том числе, боялась, что его самомнение и желание добиться хоть каких-то результатов от Объекта подведет их всех под монастырь. Ей было доподлинно известно, что он сам рвался на эту должность, спихивая уже старенького Владимира Яковлевича, с которым еще работала она сама. А, спрашивается, зачем? Наверняка увидел возможность заработать, сейчас люди только об этом и думают, не то что в прежние времена.
За окном стемнело. Валентина Матвеевна видела, как по стеклянным входным дверям забарабанил дождь. Ох, а зонтик то не взяла. Она достала из ящика блокнот и, положив на стол, раскрыла на странице, на которой утром записала Число. Вот и день пролетел, скоро конец рабочего дня. С временем в НИИ точно что-то не так, она уверена.
Промелькнула первая рука с пропуском. Вроде это даже был тот же утренний инженер. Застыв в окошке суровой языческой богиней, Валентина Матвеевна слегка кивала в ответ на прощания. Обратный отчет. Три… два… один… ВСЕ! Счет уровнялся и она облегченно выдохнула. Сегодня задержавшихся почти не было, все убежали задолго до заветных 20.00. Она неторопливо убрала в сумку фотографию и блокнот. Ненадолго задумалась, глядя на горниста. Оставить Павла здесь или забрать домой? Дома можно будет поговорить с ним, рассказать о своих опасениях. Но фигурка хрупкая, бог весть что может с ней случится в переполненном то автобусе. Ладно, Паша, оставайся, я завтра вернусь. Натянув пальто, Валентина Матвеевна вышла под дождь, оставляя за спиной темное здание НИИ, Павла и Объект.
Студент-практикант понимает, что ничего не понимает. Ему дают какие-то задания "на отвали", к секретам не подпускают. Да и, в принципе, явно взяли на практику потому что не смогли придумать предлог для отказа. Но он то чувствует, что что-то не так и хочет разобраться. Будущий член Группы.Цитировать«Я – призрак, – устало подумал Олег. – Как призрак Оперы, только призрак НИИ».- меня по прочтению всего текста глючило, что Олег это такая реинкарнация Павла из Вахтерши. Тот тоже сильно любопытный был ::)ЦитироватьЗдание НИИ не совпадало с планом эвакуации. А иногда совпадало. Но иногда на три пролёта и два коридора уходило пятнадцать минут, а иногда зайдя за угол он терял все сорок.Напомнило школу, в которой я училась. Там, похоже, свой Объект был.
На самом деле я мыш и зовидую, мне не пришло в голову, что в НИИ может и должно искажаться не только время, но и пространство. Блестящая находка!
Диалоги забавные.
А вообще Олега в чем-то жаль. В лучшем случае потратит жизнь на погоню за неведомым, будет влюбленными глазами смотреть на Объект и Ромуальда. В худшем неведомое его схрумкает, как некоторых особо ретивых. Впрочем, нам ли рассуждать, какая судьба предпочтительней.
Текст точно отражает персонажа. Он простой (не, не это ни в коем случае не недостаток) и, как мне показалось, немного не законченный, как и жизнь Олега, которая только начинается.
Текст разделён на три блока, и все три блока действительно смотрятся как отдельные истории, которые яркими кусками показывают нам происходящее в жизни главного героя.
Первый блок – картина.
Френ – боженька образов. Ярких, сочных и внезапных. Они как своего рода маленькие порталы в другое измерение.ЦитироватьЕфимыч заступил на очередную смену.
В затянутое брезентом окно подсобки стучалось оранжевое солнце. Говорят, в шестой лаборатории и у главных исследователей оно совсем беспощадно в своей яркости, но зато можно без вреда для глаз рассмотреть его грейпрутовый цвет и текстуру. Правда, в тех комнатах и стекла поляризованы, не то что здесь, куда приходишь провода бросить да пыльную рубаху переодеть.
И ты видишь. Обшарпанные помещения, типичные для среднестатистического НИИ, простого работягу главного героя и огромный грейпфрутовый ломтик, висящий в небе за окном. Лично для меня такой шок-эффект всегда появляется из-за диссонанса, поскольку хоть действие происходит и сейчас, но НИИ ассоциируется с союзом, деловитыми учеными в стареньких потрепанных свитерках, и хоба – южный фрукт, которого они отродясь-то и не видели.
Но мне это как раз нравится, это искажает пространство, цветным мазком ложась на серые будни.
Второй – омут, постепенно начинающий затягивать читателя и немного смещающий его зрение.
Отсылка к библии и Самуилу, с его непутёвыми сыновьями (?), заставляющая останавливаться и думать «Так, а я правильно понял?», а меж тем тебя уже тянут и тянут в странное НИИ, а ты так отвлекся, что не замечаешь этого. Один голос, второй, третий – сколько их, сестер? Как сосредоточиться в их постоянном перекрикивании? Как уцепиться за сознание и понять, когда всё начало казаться странным.
И как перешейка между вторым и третьим блоком – текст про тебя, который ты не понимаешь.
И третий – сжатый мир героя.
Текст отличается, как от яркого пятна первой части, так и от галочьего гомона во втором. Он плотный, сжатый, погруженный в героя и его голову. И читая текст – ты начинаешь видеть.
Его давно затянуло, он давно там, в центре омута, и не видит в этом ничего плохого. Жизнь как жизнь, и ему она нравится. Нравится Наденька, нравится играть с людьми, подтасовывая лестницы, нравится быть на своём месте. А то, что это место странное, да какая кому разница? Он здесь. И для него всё в порядке.
Он давно стал частью омута.
Спасибо Френ, это было здорово)
Кто не знает Любочку, Любу знают все.)
Любочка такая простая и такая непростая.)
Такая вроде и помешанная на внешности и браке кокетка, знающая свою выгодную сторону, а вроде как и сразу самая главная подозреваемая.
К слову, я вот ей сразу не поверила.и это не женская ревность
[но зато меня очаровал прямолинейный Мишаня]
Очень классная эта игра в контрасты - Любочка vs. Наташка, дурочка vs. шпионка, пудровое очарование vs. строгий расчет.
Больше всего мне понравилось противопоставление подружек - отличие показано не в лоб, но визуально ярко: розовая декольтированная Любочка и в сером свитере с воротником Наташа. Даже не удивляешься, когда узнаешь, что одна сидит в библиотеке, а вторая шиложопая администратор. И здорово, что по умолчанию рассудительная библиотекарь не подозревает, что просто очень-очень нужна для целей главгероини. [слоистый контраст прям, косичка, которую Люба плетет из своих блондоволос]
Момент с "порнуху смотрели" прекрасный, "недалекость" Любочки правдоподобна, Наташка со своей "ой и дура ты, любовьсергевна" тоже хороша.
И это все - на фоне полуспящего НИИ с внезапной сакурой. [я даже подумала сначала, что это какой-нибудь био-отдел, НУ МАЛО ЛИ]
Вахтерша - свинья, не только технику ломает, но еще и синдромом имени своей профессии страдает.
А этажи я запутал, чо уж.))
Спасибо за текст, было интересно. :)
Текст, безусловно, классный. Имя у Ромуальда запоминающееся, бодрое, и сам он вполне себе живчик, особенно для рептилоида, застрявшего на чужой планете на 4 тысячи лет.
Но у нас будет всё же рецензия, так что держись автор! При всём моём преклонении перед исключительным стилем, буду писать критику. Даже почти настоящую. Но с любовью.ЦитироватьВ спешке выскочив из подъезда, Ромуальд невольно залюбовался на бирюзовое небо
В спешке особенно не залюбуешься. Тем более на почти безоблачное небо. И вообще, далее по сюжету Ромуальд совершенно не торопясь совершает ритуал разгона мокриц. И плесени! Конечно же, ведь и те, и другие всякому известны своей невероятной быстротой! Так что спешка в начале рассказа ну совершенно ни к месту.Цитироватьстараясь не замызгать кожаные ботинки <...> разлетелись обёртки от плавленых сырков. Ромуальд наступил на одну из них с размаха каблуком, вдавливая фольгу поглубже в щебень, и с удовлетворением отметил, что вместе с ней раздавил цветок мать-и-мачехи
Ну то есть старался-старался, а потом сразу так замызгал! По полной программе - в липкий сырок, прилипчивую обёртку и сочное растение, по пылящему щебню! Нескладный он какой-то, этот Ромуальд.
Засим придираться к мелочам прекращаю. Переходим к главному - мыслям и чувствам Ромуальда по отношению к "аборигенам". Людей этот ящер презирает, жалеет, ненавидит, боится, потребляет и бережёт. Причём иногда по несколько этих чувств сразу. Но что особенно интересно, по всем чувствам на максимум. И переключается между чувствами он как рубильник, почти мгновенно. А вот жалости к себе самому почти нет. И даже к возлюбленной чувство скорее зависти, а не ревности или тоски. Ну а чего ещё ожидать: он - ящер! А вот автору глубокий поклон. Прогнать читателя по таким горкам из разнообразных эмоций в коротком тексте и безо всякой к нему, читателю, жалости - это круто.
Так что к занавесу, уставший читатель не столько жалеет застрявшего на Земле рептилоида или гадает о сути Объекта, сколько соглашается с Ромуальдом в главном:Цитироватьвсё брошу. К чёрту кнопку, к чёрту галстук. Устроюсь в зоопарк работать крокодилом...
Вот ничего не могу с собой сделать, при прочтении текста в голове играет "Вовочка" Пепси..
Жил-был хороший мальчик, маечку заправлял в штанишки, штанишки в носочки, не лох а красавчик. Вовочка вырос и стал замом (на конкурсе м*даков занял второе место, ну выпонели).
И тут у автора все складно и ладно: Вовочка почитает маму.
Вовочка хороший.
Вова боготворит шефа, знает, какой кофе и когда подать, и от улуна выпадает в осадок, и обида такая с привкусом кокосового сиропа.
Вова живёт его интересами, и втихую ненавидит врагов Ромуальда.
А потом вдруг Объект причиняет ему добро, и Вова не звонит маме, и, о ужас, даже берет отпуск!!!
Если честно, продумывая Ромуальда, я вот прям так и представляла зама, из которого надо тянуть энергию.
Хочу отметить отличный слог и ритм - повествование четко разбито на отдельные части, есть пролог - постулаты, завязка, нагоняется тревожность - и вот кульминация - объект стал котёнком.
Вмещается даже кратенький эпилог - отпуск.
Единственный вопрос по тексту - почему "онА" вышла с проходной?
Текст очаровательный и очень цельный. Отличный.
Очень надеюсь, что зам выживет, а на выходных с мамой сходит в зоопарк и навестит шефа в вольере крокодилов....и на Любочку не западет.
Сначала чуть покусаю автора. Текст интересный, но в некоторых моментах читатель может запнуться.
Лишние слова, путаница в пунктуации, смешение действующих субьектов (прыгающий фокус).
К примеру: "Станислава ждал очередной студент, чьего имени он не помнил, и комкал в руках огромную тетрадь."
Мне тут подумалось,что для перепроверки иногда стоит текст зачитывать вслух, так проще поймать все эти моменты.
Ничего страшного, в собственном тексте схожие огрехи нашла уже после выкладки (как обычно).
Отдельный плюсик хочется поставить за эпиграф :)
Понравилось, как постепенно,эдакими мелкими штришками автор создает цельный образ профессора. Не самый приятный портрет.
Надменность, презрительная снисходительность ко всем и вся, раздражительность.
Вот просто чудные в своей выразительности фразы:ЦитироватьВпрочем, он не жаловался, ведь так можно было держать руку на пульсе ошибок Ромуальда и всей его нелепой группы.Цитироватьа значит, нужно было идти внутрь и вновь решать вопросы безответственности окружающих.ЦитироватьВо-первых, как будто ромуальдовских аспирантов вообще можно чему-нибудь научитьПодозреваю, что от самого имени "Ромуальд" у профессора сводит скулы ::)
По этим разбросанным по тексту деталям видно, что от ложной скромности и излишней благосклонности к окружающим товарищ профессор не страдает.
Хотя, честно говоря, вот в первом эпизоде Станислава я прям понимаю. Утро, отсутствие дозы кофеина в организме, восторженный юноша что-то пронзительно вещает... Бррр. Деталь с картавостью юноши тоже удачная, кстати.
При этом по отдельным моментам становится ясно, что Станислав все же не на всех смотрит сверху вниз; члены его собственной группы удостаиваются своеобразного признания. Прямо как у Киплинга: ты и я, мы одной крови...в смысле, в одной группе работаем, моей группе.Цитироватьа то его группа, конечно, работала как часы, даже лучшеЦитироватьЗачем она была Виктору — понятно, он как раз планировал заняться полировкой нового образца обшивки, но, видимо, исследовательская группа думала, что это могло подождать ради очередной идиотской их идеи.И подозреваю, что эта благосклонность и признание завязаны у Станислава на собственной самооценке. Ну право, не может группа под его мудрым руководством занимается чем-то не тем, не могут его сотрудники быть бестолковыми. Это же не ромуальдовские ребятки-то ;D
Отдельное спасибо автору за описание Бездны. Сон Станислава получился прям удачным таким фрагментлм. Во-первых, чуток научно-популярного описания, доза физики (особенно уместной с учетом роли персонажа); во-вторых, постепенное плавное развертывание и довление.
И удачный такой переход получился, многоуровневый. Интересно узнать задумку автора. Очнулся ли Станислав? Или попал в ловушку зацикленного сна, завязанного на влиянии Объекта?
Спасибо игроку за интересный текст и такого выпуклого персонажа, хорошая прям картинка такая получилась, цельная :)
Нина Васильевна удивительной души человеком получилась. Я питаю некоторую слабость к эдакому строгому типу - что в жизни что в текстах. Ее рациональность, аккуратность и та самая строгость заставляют трепетать всех в НИИ, но на самом деле без нее шестеренки никогда не вертелись бы так четко и без запинки. И за всей ее строгостью проступает удивительная забота о всех вокруг. Она стоит на позиции зоркой матери присматривающей за своими птенцами - не в том мистическом смысле как вахтерша, а в самом что ни есть научнопроизводительском. Ее рациональная заземленность дает ей возможность позаботиться о том чтоб патенты появлялись, а эксперименты двигались, но она же не дает ей принять странности происходящие вокруг. И вот так вот, оторванно от текстовушки внутри меня это вызывает уважение - человек стоящий у науки и не должен вестись на каждое мистическое проишествие, а верить только проверяемым данным.ЦитироватьНеопровержимые доказательства или, что лучше, рациональные объяснения.
как тонко подметила Осинка.
Сам текст постоянно противопоставляет твердо стоящую на ногах Нину Васильевну и парящее вокруг все. Она и руководителя группы,и заслуженного рептилоида между прочим, Ромой зовет и намекает что он слишком уж много внимания уделяет слухам бродящим вокруг Объекта. И заместителя его не забывает приструнить, а то больно далеко улетел в своих фантазиях. И попросту отказывается видеть странности которые замечают абсолютно все в НИИ. Не знаю в этом ли была идея, но для меня ее текст подчеркивает все остальные, добавляет контрастности в картинку. А ее работа на некоторые внутренние службы, человеческие или рептилоидные, придает всей текстовушке абсурдности — разумеется в НИИ происходит что то странное и разумеется тот кто должен донести информацию об этом оказывается Ниной Васильевной чьи отчеты идеальны и всегда будут таковыми оставаться.
Здоровский текст вышел, спасибо за него!
Вахтерша - самая приземленная личность в НИИ, зато важная. Все остальные жонглируют цифрами и формулами как фокусники, зато есть ровно одна цифра, которой они не придают значения, а вот она всегда в курсе, поэтому в некотором роде уникальна и незаменима. Но не знаю, имеет ли это какое-то значение для неё.
Меня сильно зацепили детали с пыльной фиалкой и фото котика с вычурным именем, вахтерша сразу оживает в них. Фигурка горниста Паши - вообще отпад. Наверное, в них и заключается весь смысл текста, он буквально крутится вокруг, внутри её маленького поста. Можно сказать, что вахтерша немного черепаха - стара, нетороплива, носит свой дом с собой в сумочке и не слишком сильно придаёт значение течению времени. В конце концов, какое значение имеет какой-то там пропавший час жизни? Конечно, если это не время любимого сериала, у каждой вахтерши свои слабости, и слабости эти нередко заключаются внутри маленького телевизора в каморке. Всё как в жизни - я лично не встречала ни одной вахтерши или кастелянши без старого маленького телевизора. Иногда даже чёрно-белого.
А инженера Пашу жалко. Какая могла бы быть пара!
А ещё почему-то думаю, что Ночной сисадмин - Френ.И это верная версия!
А ещё почему-то думаю, что Ночной сисадмин - Френ.^_^
^_^
Неожиданный разгадывальщик у меня!
или человеческий мозг так и будет подстраиваться под любую ерунду как будто так и надо
Кагу - руководитель научной группы, Ромуальд?Да!
А Симка - Профессор?Нет!если верить старой мафо-подписи
Мне нравится идея voronaam про то, что тут вообще происходит, и эта тема в принципе.Вообще, voronaam додумал концепт значительно лучше меня, я так глубоко не вглядываласьЦитироватьили человеческий мозг так и будет подстраиваться под любую ерунду как будто так и надо
привет, Рэдрик ШухратДо чтения у меня была одна ассоциация со Стругацкими (НИИ ЧАВО). Во время чтения - две других (Пикник на обочине, за миллиард лет до конца света).
Ну ок.
Тогда студент - Янтарь, зам - Симка
Прям еще раз наобум.
Неуловимая вахтерша остается ДракошеПочему неуловимая то? Но, да. Маразматичная вахтерша моя.
а Любочка - voronaam? Если voronaam не отгадывал Симку автором своего текста, конечно :)
Буду перечитывать и на логику в том числе, потому что вывожу абзацы, стараюсь увязать всё, и в результате вот на таких досадных мелочах палюсь...
И объявляю, что рецензия на студента, например, получена.а хде-хде?)
Эх, бумажки мои, бумажечки, бумаженции... Горели б вы все огнём. Так, что тут нового? Да блин-банан, что за народ вообще? Господи, по сравнению с прежней работой это ж зоопарк:
"Заявление: настоящим прошу предоставить мне новый дырокол и утвердить на списание актуальный. Причина списания - окисление подвижного элемента (пружины)."
Не, ну козёл вы, Федор Михайлович. Вот натуральный козёл, и бородка козлиная, что, слабо что ли самому купить и чек мне занести? Вот сразу видно - с мамой живёт. Хорошо, что я в кафе с ним не пошла. Отнесу завхозу, пусть она сама разбирается с окислением. Надо ж так ржавчину обозвать, а?
Ага, а вот Паша из второго отдела в командировку едет. . Сейчас, сейчас, где же печать? И командировочные у него ого-го. Жалко, что он давно и безнадёжно женат. Вечером занесу ему документы, заодно на Игорька погляжу. Вот и туфли пригодились. Пройду по этажу, простучу каблучками.. Так, волосы лучше собрать, и карандаш в пучок воткну. И рубашку еще на одну пуговку расстегну... Держись, Игорёк. Ты мне нужен, ты частенько в архив бегаешь.
Так, что ещё тут? Приём на практику? Отлично, мальчик. Вот и ладушки, пойду этого мальчика искать, вручу ему всего на прочитать да на подписать. Забегу к библиотекарше, ему допуск в архив сделать, заболтаю дуру старую и пороюсь ещё, глядишь, и Текст найду. Во, и шоколадка как раз есть. Ну-ка, срок годности какой? Мда.. Так, ну ничего. Заклеим, и готово. Что с шоколадом будет...
Ёлки зелёные, практикант-то на третьем этаже. Ой, ненавижу.. Как вспомню эту чёртову лестницу... Три раза бегала по ней вверх-вниз, и везде дверь на третий этаж. Причём, помню же точно, с завхозом там ходила - не было такого. Кому рассказать - голову лечить отправят. Да и народец на третьем так себе: Объект это, Объект то, хоть стриптиз им танцуй, даже не моргнут, все объект этот у них на уме. Не, там точно нечего ловить, слишком подозрительные.
Скорее бы Текст этот найти, и уволюсь сразу. Получу денежку, и смоюсь. Поеду куда-нибудь за границу, найду себе там аристократа... Даже учёную степень подтверждать не буду, заживу счастливо прелесть какой дурочкой.
- Лидиванна, душечка, как у вас дела? У меня? Да ну как всегда, в поисках прекрасного принца. Вот забежала к вам чая попить, уж больно вкусный завариваете. Правда, со смородиной и зверобоем? Ну нет, всё равно вы что-то ещё делаете. Колдуете, наверное. Чуть не забыла, это вам, молочный шоколад с изюмом, как вы любите.
Вот, принесла вам бланк для нового пропуска, да, студент очередной. Нет, он застеснялся спускаться, пропуск же завтрашним числом пройдёт. Мальчишка совсем, стеснительный, очкастый. А можно я ему найду документы, порадую, так и порядок соблюдён, и время не потеряно..
Спасибо, Лидиванна, я мигом.
Фу, пылища. И как, спрашивается, я в этом дерьме должна найти то, не знаю что? Первый ряд я уже наизусть знаю, ничего странного там нет. Ну-ка, наугад. Подшивки, полно папок. Так, что это за рулоны? Тьфу, графики сплошные, нет, не то. А вот эта папка.. Что в ней? Диск, медный, в точечках. Пойдёт, полезай-ка за пазуху. Холодный какой, ужас.
- До свидания, Лидиванна, спасибо. Нет, не нашла, завтра бедолагу к вам приведу, пусть сам тут копошится.
- Алло, Устрица, это Мидия. Грядет отлив, встретимся на отмели...
Ну наконец-то, слава хомячкам и лабораторным крысам, как я мечтала отправить заявление и потерять из виду этих недоносков со штанами по подмышки...
Что? Серьёзно? Как - всего лишь фрагмент???? Вы обалдели что ли, хоть дайте точное указание, что искать. Шутите? Кристаллы и жуков? А лягушачьих ножек и сушёных ящериц с пауками вам не надо случайно??
Всё-всё, молчу. Да, завтра вернусь на работу.
Отлично, человек со стороны, без бэкграунда НИИ.
Апд: и на Профессора есть рецензия.Свинни, это я. Сегодня будет.
Осталась одна. Свинни, поторопись!
И не пугайтесь, если увидите зелёную ящерицу у себя на балконе - просто дайте Ромуальду магнит.
А со мной обсудить? Может, я б додала тебе свободы столько, что не унести.ну, я её всё равно же взяла в конце *художественный свист который означает - спёртое слаще*
Кто не знает Любочку, Любу знают все.)
И это все - на фоне полуспящего НИИ с внезапной сакурой. [я даже подумала сначала, что это какой-нибудь био-отдел, НУ МАЛО ЛИ]Это я всё продолжаю по восточным литературным приёмам идти. В японской поэзии важно привязать настроение ко времени года, но напрямую его называть не полагается. Поэтому сообщается что цветёт, какие туманы или какой ветер дует. У них даже проблемы теперь, потому что когда поэт 13-го века писал про "сезон тайфунов" он имел ввиду позднюю осень или начало зимы, но климат достаточно поменялся и теперь это не работает - тайфуны приходят в конце лета или ранней осенью. В общем, сакура цветёт просто чтобы застолбить начало апреля как время действия. Хотя я не удержался и всё же брякнул про "апрельский ветер".
А этажи я запутал, чо уж.))
Если вы думаете, что среди ваших знакомых нет силовиков, то это потому, что они вам не представились.Именно поэтому я так хихикаю над теми единичными не-силовиками в близком кругу. :D
Отсылка к библии и Самуилу, с его непутёвыми сыновьями (?)Самаэль и архангел Михаил, между прочим!
И восстанет в то время Михаил, князь великий, стоящий за сынов народа твоего; и наступит время тяжкое, какого не бывало с тех пор, как существуют люди, до сего времени; но спасутся в это время из народа твоего все, которые найдены будут записанными в книге.
Один голос, второй, третий – сколько их, сестер?Ответ - в табличке на двери, "Отдел кадров №5Д-S". Пять дочерей Самуила.)
Так и писала бы, можно подумать, я тебе когда-то что-то запрещала...Я подумала, что это достаточно издевательски, и хотела написать бонусом, но не сложилось.)