Текстовушка № 97. Городские легенды-2

[Next]

Оооо, я помню тот текст, там уж точно никто не жаловался из читателей, потому что домовой был прекрасен.

[Simka]

Касательно забавных отношений "мастер-игрок" у меня сейчас с отрывом лидирует Чехарда
В ОС расскажу)

Симка, ты же не жалуешься?

Можно подумать, у меня есть варианты

Оооо, я помню тот текст, там уж точно никто не жаловался из читателей, потому что домовой был прекрасен.

Спасибо

[[Begotten]]

черт, я бы в прошло году с Мэриголд бы золото взяла))))

А я все свой первый текст вспоминаю, где в классическую драму впихнула какой-то прям шэдоуран с черным льдом,
при этом это было не столько "ща я вас поэпатирую тут", сколько то, что я не читала ни одну текстовушку до этого. И я искренне решила, что надо сделать уххх спешл что-то!

[Simka]

Четырнадцатый.

Мерзость и красота

[Снайпер]

Ну когда же, ну скорей бы.

[[Begotten]]

[Дракоша]

[Simka]

Граждане, вы таки наркоманы

Пятнадцатый текст.
Муть и дегенерация


Последний игрок сдастся немножко позже, поэтому пока просто оставлю один пустой пост.
Выкладку начну через 15-20 минут

Шестнадцатый
Мечты и реальность

[Simka]

ИСТОРИЯ ПЕРВАЯ
МАГАЗИНЧИК "ПРОДУКТЫ" ОТКРЫТ КРУГЛОСУТОЧНО

– Ма-ам, я пить хочу!
– Скоро дойдем уже, – отмахнулась Олеся, но опустила взгляд на дочку.
Девочка поникла и насупилась, то ли готовясь плакать, то ли просто без сил.
Они действительно ехали уже давно, а погода стояла жаркая. Немудрено, что ребёнок устал и капризничает.
– Ну, Марин, потерпи, – Олеся присела на корточки и поправила на плече дочки перекрученную лямку джинсового комбинезончика. – Скоро уже будем на месте, а потом, обещаю, зайдем в кафе и я закажу тебе не только водичку, но и мороженое.
– Но пить-то хочется сейчас, – шмыгнула носом Марина. – Вот же магазин! Может, зайдем?
Олеся подняла глаза и на мгновение нахмурилась. И правда, магазин, и как она его раньше не заметила?
Она тряхнула рукой с часами, разворачивая циферблат нужной стороной, и глянула на время. В принципе, ещё минут пять-десять в запасе у них есть. Если быстро что-то купить, то может и не опоздают.
Доверия магазин не вызывал, но им там и не на неделю закупаться.

Над входом и окнами висели железные буквы особым, «красивым» наклонным шрифтом: П Р О Д У К Т Ы.  
Когда-то они были нежно-голубыми, но время и дожди превратили их в серые с ржавыми потёками.
Первым, после протяжного скрипа двери, их встретил запах. Тяжелый, въедливый и пыльный на первом вздохе, и с тонким душком прелой ткани на втором. Будто здесь никогда не убирали, но каждый день собирались, и доливали немного воды в ведро, где доживала свой век скисшая половая тряпка.
Марина спрыгнула с приступка и взмахнула руками – оступилась.
Пол в магазине был кафельным. Старые грязно-бежевые и частично расколотые, частично раскрошенные плитки, будто ты зашел не в магазин, а в обветшалую поликлинику, где последний ремонт был ещё в Союзе.
В дальнем углу у кассы, облокотившись о мутную стеклянную витрину, стояла женщина с высокой прической на светлых волосах. При виде покупателей она только поджала губы, будто они отвлекли её от трудоёмкой и важной работы, и сдержано кивнула.
– Здравствуйте! – громко и невыносимо высоко, на грани визга, раздалось слева. За стеллажами Олеся не заметила ещё одного прилавка, за которым стояла полноватая женщина с круглыми румяными щеками, впрочем, уже чуть начавшими опускаться, выдавая возраст. Она улыбалась им настолько широко, что в её радость от встречи не верилось ни на миг.
– Здравствуйте, – тихонько повторила вежливая Марина, испуганно прижавшаяся к ногам матери.
Отчего-то Олеся растерялась не хуже дочери, и вместо того, чтобы поискать холодильник с водой, взяла с полки первое попавшееся печенье.
Просрочено. Причем ни много ни мало, на полгода.
«Ничего себе, – мелькнуло у неё в голове. – И что, здесь кто-то покупает?»
Будто в ответ на незаданный вопрос, дверь открылась, и в магазин сиротливо просочился сухонький старичок в застиранной серой футболке и растянутых тренировочных штанах с лампасами. Даже не посмотрев на Олесю с Мариной, он засеменил к «неприветливой» продавщице и скрипучим голосом попросил «Яву».
– Сто рублей, – мрачно буркнула она, открывая стойку с сигаретами. Голос у неё оказался сиплым и лающим, сразу вызывая неприязнь.
– Пойдем, – шепнула Олеся дочке, намереваясь выйти из магазина, но почему-то повернув ко второй стойке.
– Чего желаете? – с той же фальшивой радостью поинтересовалась женщина, по-птичьи склонив голову на бок. Когда так делала Марина, Олеся улыбалась, но сейчас по её спине почему-то скользнул холодок. Было в этом что-то не то. Что-то неправильное.
– Нам бы водички, – неуверенно попросила Олеся, непроизвольно притягивая к себе дочь.
Продавщица кивнула и зачем-то нырнула под прилавок, начиная шуршать коробками.
За спиной скрипнула дверь – дедок ушел. И это будто послужило сигналом, потому что продавщица резко выпрямилась и повернулась к ним, всё так же широко улыбаясь, но теперь искренности в улыбке было больше. Только почему-то это совершенно не понравилось Олесе.
– Какая милая девочка! – восхитилась она, опершись о прилавок. Объёмная грудь, затянутая в черную кофту, расплылась кляксой на прилавке. – Как тебя зовут? Сколько тебе лет?
Марина подняла умоляющий взгляд на мать, но Олеся только кивнула, подумав, что так продавщица быстрее отстанет.
– Марина, семь, – прошелестела девочка, плотнее прижимаясь к бедру матери.
– Какая прелесть! – всплеснула руками продавщица. – Давно к нам не заходили такие милые дети! Да, Ритуль?!
Последнее она почти выкрикнула, и Олеся поняла, что у неё начинает болеть голова от этого голоса. Она вдохнула поглубже, но тяжелый воздух ничуть не помог.
«Нужно быстрее купить воду и уходить, – подумала она. – Как только будет пауза. Маленькая пауза»
– Давно, Вась, – скрипуче, как старуха, ответила ей вторая продавщица. – Давно.
– Нам бы воды, – напомнила Олеся, чувствуя, как начинает кружиться голова, и почему-то её собственный голос в ушах прозвучал точно так же, как и у светловолосой дамы. Хриплым, надломленным и неживым.
– Молодые! – улыбка Василисы стала шире, хотя Олеся могла поклясться, что дальше уже некуда. Казалось ещё чуть и от уголков рта зазмеятся трещины, выдавая настоящее лицо.
«Бред какой-то, – мысли тянулись медленно, тягуче и сонно. – Душно. Просто душно. Тем более… почему я думала, что она в возрасте? Ей же не больше тридцати».
– Нездешние, – поддакнула ей Маргарита неожиданно гортанно бархатным, хоть и всё равно почему-то неприятным голосом.
– Мам, я устала, – подергала Олесю за рукав дочь.
– Сейчас пой… – Олеся опустила глаза и почувствовала, как дрогнуло, сдвигаясь сознание.
С руки бесшумно, щекотнув кожу, осыпались прахом часы.
За её рукав цеплялась маленькая сухонькая старушка, в нелепом детском джинсовом комбинезоне.

***

Никто из местных не любил маленький магазинчик «ПРОДУКТЫ» в доме 35а. Никому ещё не удалось купить там свежего молока или хрустящего хлеба.
Картошка отдавала гнилью, а фрукты плесенью.
Но продолжали заглядывать, по привычке, как их отцы, и отцы их отцов.
А чужаки? Да зайдут раз, а больше и не появятся.
Обычное же дело.

[Simka]

ИСТОРИЯ ВТОРАЯ
МАМА

– Мааам! Сбрось мяч!
– Мама! Мы на площадку!
– Мам, я к Марку, в мафию играть!
– Мааам!!! Ну мааам!!! Мама!!!

Обычный двор, маленький, аккуратный, разве что шумный – летом дети предпочитали проводить время именно там, устраивая бесконечные игры. Впрочем, к ударам мяча, смеху и перепалкам было легко привыкнуть, раздражало разве что совсем громкое «Мааам!», но к родителям дети взывали редко, а сейчас и вовсе разбежались, получив, кто мяч, кто согласие на смену места пребывания.

Наташа была довольна – накануне предстоящий сессии родители наконец пошли ей навстречу и отправили готовиться в старую бабушкину квартиру, где под ногами не путались младшие братья и не надрывался телевизор, а вслед за ним и отец, заядлый болельщик, горячо поддерживающий братьев-славян. Здесь было тихо – разве что кричали во дворе дети и шуршал чем-то в углу кот.

– Мама! Ну мааам!!! – Наташа выглянула в окно, дети уже разбежались, и посреди двора остался только один мальчик, он-то и рвал глотку. – Мааамаааа!!!

Он кричал громче, чем остальные и, кажется, не собирался прекращать. Набирал воздух и, глядя куда-то вверх, продолжал требовать материнского внимания. Но в окнах и на балконах было пусто, да никто и не отзывался на крики мальчишки. Наташа поморщилась – орал мальчишка очень противно, никак было не сосредоточиться под его крики, да и жалко его стало, уж очень надрывно он звал маму – надо бы спуститься к нему, успокоить, узнать, в какой мама квартире. Она уже двинулась к двери, когда услышала за спиной грохот – сидевший на подоконнике кот (когда успел туда влезть?) уронил горшок с кактусом, а теперь довольно обозревал последствия.

Поход вниз пришлось отложить, с кота сталось бы за пару минут разнести землю и остатки горшка по всей квартире. Наташа кое-как реанимировала кактус, собрала осколки, подмела. Посмотрела в окно – и никакого мальчишки не увидела, да и тихо стало совсем.

Мальчишка появился следующим вечером, но кричал совсем недолго, хоть и также противно, а потом тоже исчез – только что был, а теперь во дворе пусто.

***
– Вот спасибо, девочка, ты, наверное, Марьи Васильевны внучка? Помню твою бабушку, хорошая была женщина, – улыбнулась Валентина Степановна, когда Наташа помогла ей донести сумки из соседнего магазинчика.

Валентине Степановне было под девяносто, но она сохранила определённую бодрость и самостоятельность, ходила гулять по дворику, сидя на лавочке вязала правнукам носки или беседовала с такими же старушками, обсуждая соседей, погоду и какие-то давние истории. Кажется, она знала всех жильцов дома, раз уж даже недавно въехавшую Наташу сумела опознать.

– Валентина Степановна, а не знаете, где мальчик живёт, который во дворе кричит всё время?

– Мальчик? – старушка насторожилась. – Рыжий такой, щербатый?

Наташа кивнула.
– Ага, он. Очень уж громко кричит, и каждый день почти. Хотела с его родителями поговорить. Или хоть с ним. Мешает же.

Улыбчивая Валентина Степановна вдруг нахмурилась, схватила Наташу за руку.
– Не вздумай даже! Нечего тебе с ним говорить, если неприятностей не хочешь! – потом чуть успокоилась. – Ты ко мне заходи, я тебе объясню, раз уж бабушка не рассказала.

– Давно это было, я как тот мальчик была, девчонка совсем, а тут и домов таких не было, деревня обычная. Жила тут женщина одна, с сыном, рыжим таким, щербатым, громкий был, капризный – жуть, чуть что мамку звал и ревел. Мать терпела, терпела, а как-то не выдержала – «Чтоб тебя черти взяли!» говорит. Бабка моя сразу сказала, что не к добру это, черти они такие, их позови – явятся, велела с ребёнка глаз не спускать, а в избе над дверью крест повесить. Только бабку мою та женщина не послушала, и в ту же ночь взяли черти её ребёнка, а ей подменыша подбросили.

– Валентина Степановна, – Наташа улыбнулась, – ну какие черти? Третье тысячелетие скоро, люди в космос летают, а вы про чертей.

– Так то сейчас в космос летают, оттого и черти не так заметны, а то давно было, и черти шастали, и русалки в речке водились, и леший в лесу тропинки петлял. Подменили ей, значит, черти ребёнка – тот спокойный стал, тихий, только совсем на прежнего не похож, мальчик-то рыжий был, высокий, а подменыш светленький, щупленький, глазки мелкие, бегающие, на крысу какую похож. Вся деревня подмену заметила, к попу её отвести хотели, а она упиралась «Мой это ребёнок и всё».

Слушать Валентину Степановну было любопытно – ну верит старушка в чертей и русалок, но рассказывает складно, а разные легенды и мифы Наташа всегда любила.

– А что с ребёнком её черти сделали?

– Да, чего обычно и делают, к нечисти его пристроили, чтоб сам нечистью вырос. Тут у речки мельница стояла, где русалка жила. Той русалке он, видать, и достался. Только промашка у чертей вышла – пришла в деревню советская власть, мельницу разрушили, речку набережной ограничили, лес повырубали. Ушла нечисть. Или сгинула. А мальчик так и застрял, ни нечистью не стал, ни к людям не вернулся. Ходит теперь, мамку свою ищет – поди разбери какую, человечью или русалочью.

– Вот бедняга, а! Что ж ему никто не помог? Жалко же мальчика.

Валентина Степановна только рукой махнула.
– Себя жальче! Мальчишка-то от нечисти чего перенял, несчастье он людям приносит. Как-то его одна женщина к себе привела, покормить хоть, а на следующее утро сгорел у неё сарай с запасами зерна. Милиционер его лет пятнадцать спустя в участок отвёл, хотел родителей найти – приехал за милиционером чёрный воронок. Немцы тут в сорок втором стояли, решили потравить «жидёнка», да попались партизанам. Много случаев было. В общем, поняли мы, что не надо к мальчишке подходить и заговаривать с ним не надо – целее будешь. Детей выучили, внуков. Ты-то к бабушке редко ездила, вот и не знала.

– Интересно как, спасибо, Валентина Степановна. Хорошо, наверное, что у меня кот погром устроил, и к мальчику я не вышла.

– Кот у тебя? – старушка одобрительно кивнула. – Кошки нечисть на раз чуют, уберёг тебя кот, молока ему налей.

Наташа уже собралась уходить, но чего-то ей в истории не хватило, что б уж совсем красивая легенда из рассказа соседки вышла.

– А что с другим ребёнком стало, которого черти подбросили? Тоже где-то тут ходит?

– С подменышем-то? Чего с ним станется, вырос подменыш. Стал такой же маленький, щупленький, ушленький, только взрослый. Первым секретарём обкома был, много лет на этом месте сидел, и замы у него менялись, и даже машинистки, а он всё сидел. А потом пропал. Лет пять прошло – приехала от министерства комиссия, а глава её – один в один бывший первый секретарь. Сообразил, видать, что на одном месте долго сидеть подозрительно, когда сам не меняешься. Да и растёт он, больше власти хочет. Сестра моя десять лет назад из Петербурга приезжала, говорит, заседает там в какой-то местной администрации. Глядишь, так и до Москвы доберётся.

Вечером Наташа задумчиво чесала за ухом кота, переписывала конспекты, а соседкина история так из головы и не шла из головы – вроде и бред старушка рассказала, но красиво, интересно, да и мальчишку никто успокаивать не бросался.
Кот уснул, свернувшись урчащим комом, темнело.

– Мааам!!! Ну мааам!!! Мама!!! – мальчишка вернулся под окна, громкий, рыжий и очень настойчивый. Он кричал и кричал, не останавливаясь, не собираясь уходить.

Наташа ходила из комнаты в комнату, плотно закрывала окна, но назойливый голос мальчишки проникал через стёкла и стены. И она не выдержала, распахнула форточку и на очередное «Мааам!!!» рявнкула.

– Замолчи! Надоел!

И сама испугалась – а вдруг что непоправимое наделала. Но мальчишка вдруг замолчал и исчез. Только что был во дворе, а теперь нет.

Спустя три дня отец забирал зарёванную Наташу, складывал вещи в багажник, разместил кота в переноске на заднем сидении.

– Ну ты чего? – гладил он дочь по голове. – Ну осенью пересдашь, ты ж у нас умница, перенервничала, наверное. Домой поехали, полуфинал сегодня.

– Братья-славяне твои?

– Они самые, так и в финал пройдут! Садись уже, не реви, с каждым бывает! Эй, рыжий, под колёсами не вертись!

[Simka]

ИСТОРИЯ ТРЕТЬЯ
МАНЬЯК?

Ночь, улица, фонарь, аптека... Нет, светящийся красно-белый аптечный крест полгода как сменился вывеской круглосуточного магазина. А вот фонарь был. Неяркий, едва обрисовывающий мигающим холодным светом арку железнодорожного моста, за которым начинался парк.
Алиса любила этот парк. Знала все его потайные уголки и укромные местечки, помнила, где в небольшом деревянном домике живут весёлые юркие белочки, залезала на полуразрушенную водонапорную башню, обнималась с огромным двухсотлетним дубом. Днем здесь не затихал детский смех и собачий лай, с самого утра и до позднего вечера можно было встретить бегунов и спортсменов, прогуливались стайки молодёжи и влюбленные парочки. В два часа ночи Алиса была одна. За пределами широкой главной дорожки была только непроглядная темнота, шелест листвы, редкий треск сломавшейся ветки.
Под ногами стелилась знакомая тропинка. Тут когда-то давно Алиса ходила каждый вечер, беспечно болтая с папой и наблюдая за так и норовящими залезть в грязь собаками. Запивала любимые кукурузные чипсы апельсиновым соком, рассказывала о новой подружке и экзамене по математике. Глаза понемногу привыкали к темноте. Ночь была ясная, над головой висела, освещая путь, уже идущая на убыль, но ещё почти полная луна. Рядом с ней мерцали тусклые, далёкие звезды. Идти было легко.
Раньше Алиса оборачивалась бы на каждый шорох, стук, внезапное уханье совы. Когда-то это так и было, по спине проходила дрожь, а сердце начинало быстрее биться от любого резкого звука. Когда-то бесконечно давно, а потом страх сменился тяжёлой усталостью, давящей, ломающей волю и само желание жить; на смену ей пришло холодное безразличие, а потом вдруг стало легко. Просто легко и спокойно, как если бы вместо тёмного и безлюдного ночного парка Алиса шла по своей родной улице с тем, кто всегда защитит и прикроет.
Поворот к памятнику. Почти треть маршрута. Полный круг обычно занимал минут сорок неспешным шагом. Из-за памятника показалась тёмная мужская фигура. Обычный мужчина в чёрной куртке и, кажется, джинсах, с банкой пива в левой руке. В темноте было не разглядеть лица - только в глазах слегка отблескивал лунный свет - но голос был хриплым, с явственным восточным акцентом. Алиса шла рядом и путано объясняла дорогу к метро, слушала смешанные с извинениями объяснения на ломаном русском. Она шла рядом с незнакомым мужчиной, их было двое, но звук шагов был только один. Её. На запястье сомкнулись жесткие пальцы, и страх, который все это время не напоминал о себе даже лёгким холодком, нахлынул огромной, непреодолимой волной. Алиса хотела кричать, бежать, но изо рта не вырывалось ни звука, а тело замерло в ступоре так, что не пошевелить было даже пальцем. Мужчина повернулся, и луна осветила его лицо...

***

Алиса проснулась. В комнате было светло. Соседка по палате ещё спала, но с кухни уже доносился тихий звон и запах подгоревшей гречневой каши.
В эту ночь он снова был один. Всегда один. В чёрном плаще и старинной шляпе, с квадратным чемоданчиком; с заржавевшими когтями-лезвиями и струпьями на щеках; в свободной рубахе, с остро наточенным топором...
В реальности их было трое. Молодые парни, сильно навеселе. Самый высокий спросил сигаретку, потом огоньку. У вас такая красивая девушка. Дочка? Быстрое, странное движение, что-то блеснуло в темноте, хриплый стон папы и выкатившаяся из обмякшей руки золотистая банка с пивом. Рот зажала чужая рука, в нос ударил смешавшийся с запахом пота и чеснока запах сигаретного дыма. Треск рвущейся ткани, горло сжимает спазмом, холодно. Больно. Только не снова, только не вспоминать, не думать, не чувствовать, не дышать, не жить...
Дверь открылась с неприятным скрипом. Утренний обход. Таблетки. Новый день, и с кошмарами можно попрощаться до следующей ночи.

[Simka]

БОНУС К ТРЕТЬЕЙ ИСТОРИИ
МАНЬЯК!

Виктору было не по себе. Вся эта возня с карантином, непривычно пустые улицы  города, отсутствие нормальной уборки и постепенное запустение - все это действовало ему на нервы, давило и раздражало. Одиночество давалось ему непросто, особенно, когда последний из учеников перестал звонить.
По ночам, прогуливая Макса, он то и дело чертыхался, и останавливался, чтоб подцепить клюкой кем-то брошенную резиновую перчатку, или маску, и метнуть заразный мусор в  ближайшую урну, впрочем, и без того переполненную. Макс неодобрительно косился на него единственным уцелевшим глазом, и обреченно трусил, переваливаясь на коротеньких лапках.
Днем было не лучше:  единственный бар в квартале был закрыт. Поговорить было не с кем. Соседи еще до карантина разъехались, осталась только глухая тетеря Марикармен, с этой дурочкой разве что цены в магазинах можно обсудить, да стайка каких-то кучерявых с первого этажа, от которых-то и приветствия не дождешься. Кормить бездомных кошек было скучно, да и Макс особо не приветствовал подобный альтруизм, и демонстративно мочился в прихожей, если чуял от хозяина кошачий дух.

Ох, не этого Виктор ожидал от ухода на пенсию. Совсем недавно он был преисполнен оптимизма, строил планы о том, как он заживет, спокойно и размеренно, и наконец-то сможет полностью отдать себя любимому делу.  Не зря последние десять лет, когда на работе его уже считали вторым сортом, старикашкой, неспособным к ни к чему, кроме бумажной работы, он посвятил кропотливому поиску самых талантливых, на его взгляд, молодых гениев. Благо, помимо бессмысленных официальных документов, у него был прямой доступ к картотеке и личным данным самых многообещающих ребят, и к списку их произведений. Вот оно, новое поколение, которое сумеет возродить величие былых времен. Виктор даже успел повидать некоторых из них, и за недолгую беседу (гении чувствуют друг друга издалека) убедить их сделать свое случайное хобби призванием. Но чертов карантин... Все выпускники заведения заперты по домам, уже второй месяц, как ученики не появлялись. Больше всего старик скучал по их жадному вниманию, блеску глаз, когда он описывал в мельчайших деталях собственный опыт. В наше время мало где найдешь такую информацию из первых рук. Еще были хороши практические занятия. А в пустом городе разве разгуляешься?

А сейчас... Стол в гостиной казался огромным и пустым, кофеварка пылилась без дела. Все казалось дряхлым и бесполезным.
Виктор взял в руки свой чемоданчик, приобнял, покачал на руках, как сиротку-младенца.  Он аккуратно надавил на замки, и бережно разложил на столе свои драгоценные инструменты. Сейчас таких не найти. Макс, услышав щелканье замков и шуршание оберточной бумаги, приковылял поглазеть, в надежде поживиться чем-нибудь вкусным. Виктор потрепал рукой его загривок: эх, дружок, мы одни тут с тобой.
Гостиная преобразилась. В желтоватом свете лампы скальпели и ножи отливали золотом. Старик-тюремщик перебирал свои сокровища, бережно протирал их тряпочкой. Его собака свернулась комочком в ногах, и вечер бережно окутывал их двоих, усталых и полных ностальгии.

[Simka]

ИСТОРИЯ ЧЕТВЕРТАЯ
МАСТЕР НА ВСЕ РУКИ

Ничего подобного в действительности не бывает. Если вам так удобнее, считайте все это обычной метафорой. В конце концов любая вера – метафора по определению: Бог есть мечта, надежда, женщина, юморист, город, дом со многими комнатами, кто-то, кто любит тебя – и даже, может статься, против всякой очевидности, некая небесная сущность, которой нечем больше заняться в этой жизни, кроме как надзирать за тем, чтобы ваша любимая футбольная команда, ваша армия, ваш бизнес, ваш брак процветали и преодолевали все и всяческие сложности на своем пути.
© Нил Гейман, «Американские Боги»

Специализация и кооперация - залог развития человечества. В Городе у жителей постоянно что-то случается. Проблемы с ведением бизнеса, аварии, поломки техники, переезды...
И поэтому однажды им понадобилось Чудо, для того, чтобы все изменилось. А Нам понадобилось объединиться и стать этим Чудом, чтобы не исчезнуть с лица Земли, как многие и многие боги. Как исчезло волшебство… или, все же, нет?

Ты остаешься собой до тех пор, пока в тебя верят. Пока люди знают, что ты способен что-то изменить. Пока та сила, что дает их вера, подпитывает и наполняет чистым волшебством вены. Как только маленький ручеек веры иссякает — ты труп! Персонаж детских сказок. Плоская картинка, которую по праздникам, шутя, иногда оживляют дети, начитавшиеся про Питера Пэна.

Мы знали это, и мы пошли на небывалое. Благий и Неблагий двор — то, что от нас осталось — объединили свои силы, чтобы выжить. Чтобы волшебство продолжало течь по нашим венам, а каждый вдох наполнял легкие чистым счастьем. Хотя бы иногда.

— Ты напоминаешь об этом каждый день, перед началом работы, Нерисса. Неужто самой не надоело? — проворчал старый Красный Колпак, давно уже не пробовавший человеческой крови, зато вволю напившейся крови кротов и крыс.
— Мы должны помнить, зачем мы это делаем, Ворчун, — проговорила нимфа в зеленом, тепло улыбнувшись. — Все ради того, чтобы не исчезнуть! — она подняла руку вверх, призывая своих разношерстных «коллег» к порядку.
— Господин Лепрекон, исполните мое маленькое желание: запустите снова ту рекламу в интернете. Она дала на 30% больше конверсии, чем реклама господина Гремлина!
— Все потому, что чиню я лучше, чем рекламирую, — раздался скрипучий голос седовласого Гремлина. — Подумать только! Сотни, если не тысячи лет я боролся с этой технической заразой, а теперь использую свою потрясающую способность ее ломать, чтобы, наоборот, чинить! Кошмар! Но дышится легче, ты права, Нерисса. Так не дышалось давно.

Нимфа улыбнулась ему в ответ, но тут же строго нахмурилась:
— Так что там с рекламой, господин Лепрекон?
— Объявление дано по всем социальным сетям! Я научился правильно настраивать таргетинг. Пришлось, конечно, наведаться к человечку, который этим золотишко нарабатывает, но за исполнение малюсенького желания — я вылечил его кошку — он согласился меня научить. Память стер, если что. А то ты меня в прошлый раз целый год корила, когда я забыл, — бодро отрапортовал смешной рыжебородый человечек в зеленом цилиндре.

Нерисса не спешила оставить его в покое:
— А текст? Какой текст?
— Так тот же, что и в прошлый раз! «Муж на час - у нас есть специалисты по любому вопросу! Вам нужно создать сайт - обращайтесь к нам! Ваша стиральная машинка сломалась прямо посреди стирки - это легко исправимо! Прибить полочку - легко! Мы быстро и качественно решим любые ваши проблемы! Звоните прямо сейчас! Мы сделаем вашу жизнь лучше!» Я даже добавил наш лозунг: «Исполняем мечты в бытовых масштабах!»

Нерисса звонко рассмеялась. Ее агентство быстрокрылых фэйри под нехитрым названием «Мастер на все руки» процветало, теперь можно было с удовольствием начать новый день. Фея знала, что люди не верят в чудеса, о которых им говорят прямо. Но охотно додумывают, кто принес им удачу, если скормить пару «нечаянных» совпадений.

Она посыпала пыльцой глэмора каждого из своих добровольных сотрудников, превращая их в красивых и обаятельных мужчин и женщин. Теперь Лепрекон отправился плотничать, сама нимфа — лечить деревья и животных. Гремлин — исправлять технику. Да и для многих других было свое дело.

А по ночам, когда благодарные клиенты думали о них и улыбались, они возвращали свои силы и щедро делились ими по заветам Благого двора. Кто думал о маленьком агентстве хорошо — у того налаживались дела. Кто-то находил себе супруга или супругу по душе, хотя ему или ей много лет не везло в личной жизни.

К кому-то приходил Лепрекон и наделял их своей фирменной удачей, и финансовые дела его резко шли в гору. У кого-то волшебным образом переставал ломаться практически неисправный компьютер, или находило небывалое спокойствие, какого и не было раньше никогда.

И лишь иногда фэйри Неблагого двора, Нерисса, позволяла себе ответить злом на зло, как завещали, как ни странно, предки Благого. Напишет кто-то о них отрицательный отзыв — и необъяснимым образом у него начинают приходить в негодность все пары обуви до единой! А исправится — так все вернется на круги своя.

Но это они позволяли себе очень редко. А в остальном… Если кто в Городе обращался в «Мастер на все руки» — они могли быть уверены, что теперь их жизнь наладится. И люди даже судачили об этом. Но не верили ни на грош. Ведь как может случиться, что фэйри Благого и Неблагого двора объединились? Никак, как пить дать никак! И чудес никаких не бывает… наверное.

[Simka]

ИСТОРИЯ ПЯТАЯ
МЕДВЕЖИЙ УГОЛ

Над городом парил орёл. Он делал совсем небольшие круги над заросшим, но вполне очаровательным парком. В этом парке нашлось даже место для маленького пруда и нескольких скамеек. Взгляды всей округи были прикованы к орлу.
- Смотри, Федя, у нас сегодня есть зритель.
- Вот уж кому точно нет дела до партии.
- Из-за него и партию не начать. Как приклеил.
На одной из скамеек грелись две старушки. Обе седые, обе с вязанием в руках и вообще на первый взгляд совершенно одинаковые.
- Сердитая Марта, — улыбнулась первая — не убежит от тебя партия, чай не кошка.
- А может, ты в орла сыграть хочешь? — недобро прищурилась вторая.
Замолчали. Вязание застыло в руках, солнце зашло за берёзу, летнее утро входило в силу.
- Север, 35 и 2. До пятидесяти. — неожиданно серьёзно сказала первая.

С северной стороны вдоль парка шла небольшая, но очень пьяная компания. И очень злая. Один высокий и лохматый, другой пониже, но прямой как палка. Ранние мамы торопливо переходили на другую сторону. Шёл жаркий спор, оба махали кулаками но совершенно непонятно собирались они драться между собой или с кем-то ещё.
Марта и Федя продолжали сидеть, только взялись наконец за вязание. Высокий пьяница на полном ходу врезался в столб. Прямой зло расхохотался.
- Смотри, Лещий, завтра концерт — лохматый заметил практически на собственном лице афишу.
- К чёрту концерт, Паше морду бить надо.
- Паша их гитариста знает…
- Идём.
Парни пошли дальше, но уже с меньшим задором и заметно медленней. Прямой собрался сплюнуть, повернул голову и взгляд его упал на ограду парка. На заборе белела надпись «Ворота не ворота». Абсолютная бессмысленность поразила его и он застыл как вкопанный.
- А играют они знаешь что? Рок, они играют. Настоящий рок, а не это… Да ты слушаешь вообще?!
Прямой не слушал. Он резко развернулся и ни слова не говоря пошёл прочь. В след ему неслись угрозы и оскорбления, но он не обращал на них внимания. Он только что бросил пить.

Старушки отложили вязание, толстые очки в роговых оправах поднялись к орлу.
- Разминка, — протянула Марта.
- С пьяными легко, - согласилась Федя.
День приближался к обеду. На детской площадке носились дошкольники под присмотром родителей, а в остальном парк был почти безлюден. На дальней скамейке в тени читала с телефона молодая девушка.
- Давай махнём 30 до ста. Нет, до ста двух! - быстро поправилась Марта.
- Девчонку до ста? Да не в твоём это стиле, - удивилась Федя.
- В такой день можно и до ста. Но надо до ста двух.
- Хотя постой, вижу-вижу. Ах ты карга!
Марта некрасиво улыбалась.

Строчки разъезжались перед глазами, этого сообщения не должно было быть, но оно пришло. Мыслей не было совсем, мир тонул в ватном болоте. Одно сплошное серое ничто, и ни звука вокруг. «А ты тогда козёл!» донеслось сквозь вату с детской площадки. «Козёл» и была первая мысль. Порывом ветра пронесло мимо скамейки что-то цветное, оно и увлекло за собой взгляд. Взгляд упёрся в продавца мороженого, в его обклеенный рекламой грузовичок: «Мечта», «Забава», «Радость» - пестрили наклейки. Справа вспорхнули голуби, взлетели к небу, а за ними и взгляд — и упёрся в орла.
Девушка встряхнула головой, переключила телефон на карту и пошла по ней к какому-то дому. Маршрут вывел её прямо к пруду в другом конце парка, в небольшой тупичок со старой ивой. По карте здесь никакой воды не было, а была дорожка и идти надо было по ней. Девушка крепко выругалась и пошла в обход. Вышла из парка, огляделась, взглянула на карту и пошла вперёд. Через несколько шагов опять взглянула на карту и остановилась. Неуверенно развернулась и пошла назад. Ещё несколько шагов, сердито потрясла телефон, подняла повыше ловя сигнал. Растерянно огляделась — как назло на улице не было никого чтобы хоть у человека путь спросить. Из узкой улицы было видно только одно живое существо, и то парило на недосягаемой высоте.
И вдруг она рассмеялась: «Козла к чёрту! И музыку к чёрту! Лечу!» Она убрала телефон и быстрым уверенным шагом пошла прочь.

- Старый трюк, под стать тебе.
- Хоть стара, да бодра, - тихо улыбнулась Федя.
- «Пророк» идёт. Осторожно.
В парк вошёл молодой парень, одетый не по погоде в длинное пальто. Не глядя по сторонам он подошёл к высокому камню, живописно торчащему посреди лужайки, прикрепил на него свечку, подпалил и стал раскачиваться перед ней.
- Ой, Марта, кажется попали мы с этим пророком. Партия была прекрасная, спору нет, но как бы чего не вышло. Он ведь уже второй год ходит и много кому рассказал. Прямо как с Асахарой начиналось.
- Да, пережали мы его тогда. Но вроде не японец, запрета нет. А мне здесь нравится.
- Мне тоже. Но как бы переселяться не пришлось. Вон уже сколько бабок при входе в парк крестятся. И молва идёт - «Медвежий угол», шепчут. А дети страшилки...
- Вот только медведя нам здесь не хватало, - хохотнула Марта, не давая договорить.

Через парк шёл инженер. Ещё не седой, но уже с благородными морщинами на лице. Старушки играли в него. К подошве прилип флайер танцевальной студии; оторван и выброшен в урну. Нога споткнулась о старый корень, корень дерева на коре которого сердце с инициалами; ни один мускул не дрогнул на лице. На выходе из парка инженер налетел на сворачивающего точку мороженщика, встал, осмотрелся. Повсюду гуляли люди, пестрели афиши, доносилась музыка - бурлила жизнь. Не его, а чужая, интересная жизнь. Инженер широко зевнул и только потом извинился перед мороженщиком.

- Ушёл.
- Минус семьдесят. Хватит на сегодня, - вязание в руках Феди тряслось.
- Подожди. Восток, один, до любого.

Через парк быстро шёл ребёнок. Он не плакал и прохожие почти не обращали на него внимания. Не плакать научил его отец. Он же научил ребёнка не кричать и не звать на помощь. От него ребёнок и бежал.
Спицы мелькали в руках у Марты и Феди. В квартале от парка сломался трамвай, а улицу напротив перегородили хиппи с демонстрацией против капитализма. В парикмахерской на углу пропало электричество, а в цветочном кончились розы. Завертелся людской поток в хаосе нарушенных вечерних планов.
На выходе из парка ребёнок налетел на школьную учительницу. Она знала, что опекунство у его матери, знала где та живёт и знала, что отца подпускать к ребёнку нельзя. Она никогда раньше не была в этом парке и сегодня бы не оказалась здесь, если бы не странная цепь совпадений. И именно она была в тот момент больше всех нужна ребёнку.

- Он это на всю жизнь запомнит. Это тебе не «Пророк», это куда серьёзнее.
- Да ладно тебе, пока он ещё вырастет. Ещё успеем наиграться.
В парке сгустились вечерние сумерки, а в пустом небе устало зажглись первые звёзды. Старушки отложили вязание и уже долго сидели молча.
- Хорошая партия. Глядишь, и в орла бы сыграли.
- Дура.
Одинаковые старушки пошли прочь в разные стороны. Ночью в парке другая игра — для начинающих.

[Simka]

ИСТОРИЯ ШЕСТАЯ
МЕЛОМАН

Тум тум тум.
Тум тутум тутум.
Которую ночь подряд я не могу уснуть? Четвертую? Пятую? Говорят, на шестые сутки без сна человек сходит с ума, а галлюцинации начинаются гораздо раньше. Почему же их у меня нет? Или они настолько тонко вплелись в реальность, что я их не замечаю?
Тум.
Как душно. Мысли обрывочные и тяжелые, словно валуны. Внутри ворочается тревога и неясный страх, причин которому я не нахожу.
Тутум.
Надо открыть окно, впустить свежего воздуха в комнату.
Тутутум.
Все равно плотно запертые рамы пропускают эту чудовищную дробь.
Тум.
Почему никто не прогонит этого чертового меломана со двора?
Тутум.
Или я один его слышу? Встаю, отворяю ставни.
Тутутум!
Радуется этому невидимый в темноте барабан.
Тутутум! Тутутум!
Ненависть захлестывает меня, изгоняя царивший ранее в душе страх.
Тутутум! Тутутум!
Ритм барабанщика ускоряется, и моя ненависть растёт вместе с ритмом, в груди расцветает жгучее желание расквитаться с обидчиком. Барабан звучит все четче, все быстрее, когда я хватаю зонт и выскакиваю на улицу. Жаль, оружия покрепче не нашлось, но ничего. Он плотный и тяжелый, сгодится. Главное, размахнуться посильнее. А уж ненависти в удар я вложу немало. Заставлю его замолчать.
Тутутумммм!!!
Выскакиваю на улицу, и меня останавливает волна липкого жара. Весь городской смог, вся городская пыль оседают тяжелым облаком у меня во дворе, дышать становится еще труднее, чем в мертвой темноте квартиры.
Тум.
Кажется, барабанщик заметил меня. Зачем еще сбавлять темп именно в этот момент?
Тум. Тум.
Удары звучат глуше и тише. От моей ненависти не остается ничего, ее вытравил жар улицы. Откуда такое пекло? Не мог асфальт за день набрать столько тепла.
Тум тутум.
Плетусь в сторону лавочки под вишневыми зарослями. Звуки идут оттуда, и уже можно различить в темноте силуэт барабанщика.
Тум тум.
Барабанщик в такую жару нацепил на себя яркий китайский дождевик
Тутум.
И даже капюшон накинул
Тум.
Я подхожу еще ближе и начинаю смеяться. Галлюцинации все же догнали меня.
Тутум!
Под желтым дождевиком прячется огромный заяц. Внимательно смотрит и не прекращает ритмично бить по барабану.

Тум тум.

Заяц прекрасно виден в темноте. Каждая шерстинка и каждый волосок. Уши опущены и лежат по бокам морды, как у спаниеля. Взгляд сочувствующий, морда седая и усталая. Видно, как тяжело поднимать зайцу лапу для очередного удара. Но он не сдается.

Тудудум!

- Зачем явился? - недовольно вопрошает Заяц.
- Прекрати барабанить.
- Не могу.

Он и в самом деле продолжает. Глухой звук ударов рокочет внутри меня, отдается в каждой клеточке тела.

- Я прошу тебя, перестань. Чего ты хочешь? Морковки? Или может яблочка? Травы?.. Ты хочешь свежей, не пыльной травы?
Не знаю, о чем можно говорить с гигантским зайцем. Что едят зайцы? Что едят галлюцинации?
- Если я перестану, ты умрешь, - отвечает Заяц. - Вот уже неделю я единственный держу ритм. Вспоминай.
И я вспоминаю.

Тум. Тум.

Вспоминаю, как неделю назад летел по тротуару, не замечая ничего кругом. И как в меня врезался человек в желтом дождевике. Удар был такой сильный, что мы отскочили друг от друга, и пока я приходил в себя, на тротуар в метре от нас обрушилась облицовка здания. Наверное, отсырела под тем ливнем. Если бы мы не столкнулись, я бы оказался ровнехонько на том месте.

Я и забыл об этом. Отметил, что заново родился, а через полчаса забыл. Дела, работа, круговорот жизни.
Тум тум.
Круговорот жизни, в котором мне больше не было места.
Тум тум.
- И сколько еще... Ну, сколько ты ещё сможешь? - спрашиваю я Зайца.

Он ведь такой уставший. Он единственный, кто держит ритм моего сердца. И днём и ночью, без передышки, без остановки. Сердце сильное. А заяц?
- Я еще долго могу, - отвечает Заяц.
Тум тум.
Думаю о том, зачем Зайцу это нужно. Думаю о том, как я устал. О том, как мне душно. О том, сколько песка в моих глазах. И как мне надоело слушать барабан. Потом, все потом.

- Я хочу спать, - и на всякий случай уточняю. - В тишине.
Заяц кивает мне, указывая на траву у скамьи, и я опускаюсь на нее, сворачиваюсь калачиком.

Тум тум.

Едкий запах травы и пряный – земли, заполняют меня. Я закрываю глаза и последнее, что вижу - это как заяц медленно и аккуратно кладет обе лапы на кожу барабана.

Тумммм.

Наступает тишина, я наконец засыпаю.

[Simka]

ИСТОРИЯ СЕДЬМАЯ
МЕНЕДЖЕР

The bees argue, in their black ball,
A flying hedgehog, all prickles.
The man with gray hands stands under the honeycomb.
Sylvia Plath

Если замереть посреди Города, задержать дыхание, закрыть глаза, застыть посреди суеты, то сквозь автомобильные гудки и выкрики уличных торговцев можно различить тихое жужжание. Это говорят о нем - говорят негромко, на низких нотах, поглядывая по сторонам.

Менеджер. Его знают все. О нем неизвестно почти ничего.

В переполненных барах в пятницу вечером рассказывают, что он пьет кровь. В еще более переполненном метро по утрам - что он называет сотрудников «своими пчелками», а кабинки в опенспейсе у них не квадратные, а шестиугольные. На обеденном перерыве, сминая сигареты между пальцами, город возмущенно гудит - сносят целый район. Хорошие, прочные дома идут под снос, сотни семей окажутся на улице. По слухам, это дело рук Менеджера.

Дети знают больше. Дети всегда знают больше, чем взрослые. Их не волнуют снесенные дома и соты в опенспейсе. Они играют в камушки, прыгают в классики, шныряют под локтями прохожих, воображая себя супергероями. Они слушают и слышат то, чего взрослые услышать не могут. Они садятся перед слепым стариком на набережной, и он рассказывает им легенды Города. Легенды о метро, о маньяке, о Мужчине в черном. И шепотом - о Маргарите Поппи. Он говорит, и они видят перед собой яркие платья, шляпки с фатиновыми лепестками, высокие каблуки. Слышат ее нежный, манящий голос. Старик говорит о том, как Менеджер потерял голову, как забывал о работе, потерянно кружа по улицам в поисках загадочной красавицы. Дед старика видел Менеджера плачущим у ног Маргариты. На этом месте дети переглядываются.

На следующий день они караулят за углом, предупреждая друг друга сдавленными вскриками о прибытии сверкающе-черного лимузина. Менеджер выходит из него такой же, как и всегда. Дети считают стариками всех, кто окончил школу, но они видят, что он не старше, чем их родители. Дети начинают понимать.

Один из них находит в прохладных переулках библиотечных полок книгу, которая многое объясняет. В ней рассказывается о цветах, которые манипулируют пчелами. О цветах, чей нектар содержит наркотик, заставляющий пчел запоминать их и возвращаться к ним снова и снова. Дети бережно перелистывают книгу, возвращают ее в пахнущую деревом ячейку, и самая красивая девочка играет в Маргариту Поппи, пока остальные бегают вокруг нее, размахивая руками и тихо жужжа.

Схема движения транспорта снова изменилась, приходится заново учить номера автобусов, на которых можно доехать до школы. Автобусы ровно гудят - взрослых не исправишь, им обязательно надо обо всем сказать хоть слово. Дети молчат. Они болтаются, хватаясь за поручни, толкая пассажиров огромными рюкзаками, но оставаясь странно не замеченными, не распознанными, неучтенными. Никто не знает, как внимательно они слушают. Дома снесены, сотни семей были вынуждены переехать, но теперь район, где раньше было страшно ходить по ночам, стал совершенно безопасным. В разъехавшихся семьях родилось так много детей, что даже не верится. А по соседству, говорят, живет женщина из того самого района - так вот, после того, как те дома снесли, она вылечилась от рака. На школьном дворе дети строят дома из песка и разрушают их. После уроков они бегут дальше - вмешиваться в привычный гул улиц, гонять голубей, продирать джинсы на коленках.

Потом они взрослеют. Самая красивая девочка устраивается на работу. Через пару лет она лично приносит Менеджеру ежеутреннюю вазочку меда. Позже - становится одной из тех, кто беспрекословно выполняет все его приказы. Стена ее кабинета обклеена досье мигрантов - не всех, а тех, кто может оказать влияние на Город, между чьими пальцами искрится слишком много силы. Когда пчеловоды не нуждаются в новой матке, они просеивают молодой рой через специальную решетку, в которую матка не пролезает, а потом подселяют его в имеющийся улей. Это именно то, чем она занимается - организует решетку, охватывающую весь Город, отсеивающую лишних. Несколько раз Менеджер хвалит ее при всех.

Когда она выходит на пенсию, он лично произносит прощальную речь и целует ей руку. Он ни на йоту не изменился с того дня, как она пряталась за углом и переминалась с ноги на ногу в нетерпеливом ожидании его лимузина. Она смотрит ему в глаза и испытывает смутное беспокойство, но тут же о нем забывает. Ее маленькие внуки, пришедшие на торжество, молчат среди возбужденно жужжащих взрослых, и только бросают взгляды из-под ресниц то на Менеджера, то друг на друга.

[Simka]

ИСТОРИЯ ВОСЬМАЯ
МЕРЗАВЧИК

Спускаясь по лестнице, я привычно задержала дыхание, проходя мимо четвертого этажа. И хотя вонь от квартиры Мерзавчика разносилась на два соседних пролета, но таким образом, мне казалось, что я хоть как-то спасаюсь от этих тошнотворных миазмов, смеси запахов рвоты, грязи, гнили. Было ощущение, что вдыхая воздух, вместе с ним в меня попадут бактерии и микробы, которые в моем воображении витали темными плотными тучами вокруг квартиры злосчастного жильца и вокруг него самого.
Пробегая через эпицентр вони, я чуть не полетела со ступеней кубарем, поскользнувшись на какой-то дряни. Схватившись за перила обеими руками, умудрилась устоять. Видимо, сосед-алкаш не донес содержимое своего желудка до дома. Мои туфли оказались вымазанными в отвратительной рвоте, которую он обильно исторг из себя. Из всех продуктов человеческой жизнедеятельности, рвота для меня - самый отвратительный. Почувствовав, как горлу подкатывает мерзкий комок, я поспешила дальше вниз. Времени возвращаться, чтобы очистить обувь, не было. Благо, на улице оказалось полно луж, в одной из которых я старательно потопталась, а потом отерла ноги, обутые в новые лодочки об траву, стараясь не думать о том, что именно я пытаюсь стереть.
Весь день, как начался ужасно, так ужасно и прошел. И возвращаясь с работы, столкнувшись в дверях подъезда с Мерзавчиком, я смерила его презрительным взглядом и попыталась пройти мимо. Кутаясь в огромный засаленный старый пуховик, он схватил меня за локоть.
- Что, соседка, не здороваемся? - он дохнул мне в лицо сильнейшим перегаром. От запаха гнилых зубов комок опять начал подкатываться к моему горлу. - Видать, родители тебя как следует не пороли, не учили уважать старших.
- Я на вашей блевоте сегодня утром чуть не упала! За что вас уважать? - борясь с тошнотой, выпалила я и вырвалась из цепкого захвата.
Дома я первым делом побежала в душ, закинув куртку в стиральную машину. Мне казалось, что я вся пропиталась отвратительным запахом, что на рукаве остался отпечаток его грязной, немытой годами, руки.

На следующий день по дороге в магазин я встретила Серафиму Ивановну. Милая старушка жила в моем же подъезде на первом этаже. В детстве я часто забегала к ней, чтобы помочь вынести мусор, за что она всегда угощала вкусными апельсиновым мармеладками. Да и сейчас иногда она звонит мне по телефону и просит что-нибудь ей купить, если мне по дороге. Поэтому я не сдержалась и начала жаловаться на Мерзавчика. Оказалось, во мне давно копилось недовольство этим ужасным соседством. Я рассказала и про рвоту, и про туфли, и про то, как он вчера меня схватил, про то, как неоднократно видела я его пьяным и спящим прямо в подъезде, про то, что он постоянно курит там же и разбрасывает окурки по лестнице, как притаскивает грязные рваные коробки и ими устилает лестницу, как я стучалась ему в квартиру, надеясь заставить убрать его за собой мусор, но он так и не открыл... Впрочем, может, его и дома не было, потому что из-за двери не слышалось ни звука. “Невозможно же так жить! - говорила я. - Давайте напишем коллективное заявление в полицию, пусть его выселяют! А если он заснет с папиросой в зубах и подожжет дом?”
Кажется, Серафима Ивановна поняла, как у меня накипело, поэтому просто молча слушала, кротко улыбаясь и поглаживая меня по плечу. Но на мое предложение обратиться в полицию отреагировала неожиданно резко.
- Нет, деточка, не надо на него никуда писать. Я понимаю, что это не самое приятное соседство. Но он уже столько лет здесь живет и еще никому ничего худого не сделал. Ну что поделать, пьяница горький, тут соглашусь, аж Мерзавчиком кличут, как пузырь какой. И с соблюдением чистоты у него плохо, но, уж поверь, не от сладкой жизни он такой. И он хоть тихий, а не устраивает громкие гульбища, приводя к себе дружков.
В последнем Серафима Ивановна была права. Я никогда не слышала шума из квартиры Мерзавчика, как и того, чтобы он вообще туда заходил или выходил оттуда. Просто знала, где именно он живет. И никаких собутыльников он действительно никогда не приводил.
- Так что, деточка, потерпи. Не думаю, что ему с его образом жизни много осталось, - грустно подытожила старушка.

Уж не знаю, сколько осталось Мерзавчику, но я переехала раньше. На работе повысили - и я смогла снять себе жилье в районе подороже. В новом доме было две парадных, в каждой сидело по строгой консьержке. И соседи - все исключительно приличные люди, да и не много их. Надо мной жила молодая пара, ожидающая своего первенца, подо мной симпатичный пожилой профессор. Я только радовалась новому жилью. Именно поэтому мой шок был столь огромен, когда я увидела как-то поутру Мерзавчика, выходящего из соседней парадной. Он шатался, хватаясь за дверную ручку, и я увидела, как на ней повисают клочья мерзкой желтоватой слизи. В тот день на работу я опоздала, ожидая, когда бывший сосед скроется за углом. Меньше всего я хотела встречаться с ним.
Но он будто преследовал меня. Где-то через пару месяцев я увидела его прямо около бизнес-центра, где я работаю. Стоял у мусорного бака местного кафе. Все в том же, еще более грязном пуховике, увлеченно рылся в драном черном мешке. Каким-то чудом мне удалось пройти мимо незамеченной. Во всяком случае, по старой привычке задержав дыхание, молилась я именно об этом.
А еще через некоторое время я наткнулась на него в парке, по которому бегала по утрам. Он сидел на скамейке, смоля свою вонючую папиросу. Недавно окрашенная белым скамейка была изуродована подпалинами от окурков. Вокруг валялись мятые картонные стаканчики, пустые бутылки и фантики. Я постаралась пробежать мимо Мерзавчика как можно быстрее.
Мне повезло - меня перевели в центральный офис. И я смогла уже купить свой собственный домик в частном секторе. Не самый большой, но очень уютный. Здесь, за высоким забором, я могла не опасаться опять наткнуться на бывшего соседа. Но, как назло, я все чаще стала видеть его. И теперь он часто был не один. То я видела его проезжая на машине по кольцевой дороге. Он сидел почти на обочине с каким-то таким же опустившимся стариком. То, возвращаясь со встречи на такси, на каком-то долгом светофоре я рассмотрела его в целой компании из пяти человек, сидящих в сквере. Они шумели, искали что-то в урне, вокруг них валялись драные мусорные пакеты. Хотя мне сложно называть таких существ людьми. Я почти перестала пить алкоголь, потому что даже делая символический глоток шампанского на каком-нибудь празднике, вспоминаю Мерзавчика и его собутыльников и мне становится страшно, что сама стану такой.
А еще пешие прогулки по городу, которые я когда-то так любила, перестали приносить мне удовольствие. На центральных улицах все чаще приходится задерживать дыхание, проходя мимо какого-нибудь спящего бомжа, или алкаша, роящегося в ведре. Мне кажется, я все чаще вижу следы рвоты на асфальте и плитке, валяющиеся грязные картонки, битое бутылочное стекло. Все больше окурков нахожу под ногами. Город будто становится все грязнее с каждым днем.

[Simka]

ИСТОРИЯ ДЕВЯТАЯ
МЕРЦАЮЩИЙ

Люди отправляются в путешествие, чтобы сбежать от обыденной жизни. Мы же отправились в путь, чтобы обрести ее. Это была первая наша совместная поездка, и внутренне я трепетала от напряжения и недосказанности — сможем ли мы, я и моя спутница, вынести друг друга, не расставаясь так долго. Вот уже неделю мы путешествовали, беспечные внешне, переезжали из города в город, гуляли по старинным улицам и площадям, покупали магниты на холодильник и шоколад, листали путеводитель и делали многое другое из того, что полагается делать туристам. Бок о бок с нами по узким улицам шагали такие же, как и мы, вырвавшиеся в недолгую праздность, и меня посещало непривычное ощущение, что мы — часть большого целого в потоке туристов, исполняющих один и тот же ритуал. Что мы такие же, как и все, и нет ничего особенного в том, что ее рука лежит в моей.

Безопасности я не чувствовала. Напротив, тревожность в чужой стране лишь нарастала, ведь на родине я знала, с чем мы можем столкнуться, а здесь нет. Но в чем я могла быть уверена, так в том, что не встречу никого из знакомых, никто нас тут не знает, а значит... И ничего это не значило. Годами вбитые в голову нормы не могли смениться за несколько дней, и на оживленной улице, пусть и среди чужой, но все же толпы, я не могла обнять свою спутницу. Впрочем, и она не могла тоже. Мы обе избегали говорить об этом. Мы обменивались впечатлениями от увиденного, мы обсуждали, куда отправиться еще и где поужинать, мы строили планы не дальше завтрашнего дня и много рассказывали о своем детстве и прошлом, по негласному обоюдному согласию не упоминая о прошлых отношениях.

Ранним утром мы вышли из поезда и отправились в центр города, очередного в нашем блуждающем путешествии. И хотя яркость впечатлений и новизна поездки уже успели потускнеть и мы обе несколько устали от архитектуры, так не похожей на привычную, от давящей историчности каждого места и старости каменных мостовых, хотя мы уже не проникались восхищением так легко, как в начале пути, все же мы были в приподнятом настроении и предвкушали знакомство с городом. Город обещал стать особенным задолго до того, как мы отправились в путь. Мы много читали о нем, любовались фотографиями и даже посмотрели фильм с Колином Фаррелом, актером, который нравился моей спутнице.

Небо было тускло и испускало бледное свечение, лишь отдаленно напоминающее утренний свет. День обещал быть пасмурным. В сером неуверенном свете узкие улицы и старые, очень старые, клонящиеся к земле каменные дома казались мрачными. В каналах неподвижно, как черное зеркало, застыла вода, покрытые мхом ивы тянули ветви вниз. Ступенчатые фасады домов на центральной площади были украшены по моде давно прошедших веков. Все вокруг казалось стертым, вытертым, выцветшим. Город был удручающе стар и нес свою застывшую старость из прошлого в будущее, не пытаясь выглядеть привлекательным в сиюминутном сейчас. Притихшие и растерянные, мы съели по вафле со взбитыми сливками и клубникой, и спутница моя не пошутила, как обычно, о том, что в поездке питание наше, и прежде не слишком правильное, стало неправильным окончательно. Без труда мы нашли прогулочный кораблик и отправились по каналам города, прижавшись друг к другу и укрывшись одним на двоих пледом.

Город скользил мимо в отрешенном молчании. Из путеводителя мы знали, что расцвет тут пришелся на далекие века, когда море через каналы входило в город, желанное, и приводило торговые корабли. На этих улицах кипела жизнь, эти площади были полны народу, не праздных путешественников, бредущих в поисках впечатлений и обеда, а занятых делом людей, полных страстей. Но море отступило. Каналы затянуло тиной, и в город пришло запустение. Ничто теперь не говорило о море, причалы и верфи разобрали, многие каналы засыпали за ненадобностью. Лишь влажный холодный воздух приносил с моря густой туман. С низкого неба сеялся мелкий дождь, неподвижная вода каналов словно шептала о потерях прошлого. Впереди высился древний монастырь, на гладком озере перед ним неподвижными мазками застыли лебеди. На улицах то тут, то там появлялись монахини, их строгие черные одежды и белые чепцы, их размеренная походка дополняли удручающую картину. Впервые мы видели город настолько похожий на музей, со зданиями, соборами и богадельнями, перенесенными из прошлого без изъяна, но и без жизни.

Спутница моя сжала мне ладонь и прошептала, склонившись, на ухо: "Я видела этого старика прежде".
Я обернулась. Фигура в длинном черном пальто и широкополой шляпе плыла вдоль домов, его не получалось рассмотреть из-за дождя ли или из-за того, что корабль покачивался на волнах, описывая круг по озеру у нависающей громады монастыря, торжественного и строгого. Фигура застыла у мерцающей вывески магазина, и показалось, что фигура мерцает так же, как неоновая рябь на воде.

По окончании водной прогулки мы, продрогшие, отправились обедать. Повсеместно здесь подавали мидий, на что мы поглядывали с любопытством и осторожностью. Мидий подавали в блестящих ведерках, со странными приборами и отдельным блюдом, куда полагалось складывать пустые раковины. Менее всего это мероприятие походило на прием пищи, и мы, не сговариваясь, отдали выбор в пользу привычной еды.

Горячий обед с бутылкой белого полусухого, распитой на двоих, вернул нас в умиротворенное настроение. С новыми силами мы отправились исследовать город. Должно быть, из-за хмурой погоды рано зажгли фонари, их свет в сгустившемся тумане сиял тускло, но оживлял улицы. Окна первых этажей были открыты, у дверей ресторанов стояли столики и горели огни, всюду были люди и текла уже знакомая нам туристическая жизнь. Городская башня была ярко освещена, повеселев и взявшись за руки, мы отправились в ее сторону.

Но стоило свернуть с центральных улиц, как мы вновь столкнулись с враждебным молчанием города. Улицы вывели к рыбному рынку, пустому в это время суток. Черные арки и гладкие от времени массивные прилавки выглядели величественно, и менее всего представлялось, что тут лишь торговали рыбой, а не проводили мрачные ритуалы.
Спутница моя прошлась среди колонн, провела пальцами по прилавку. "Он бежал тут, помнишь?" - сказала, говоря о фильме, одном из немногих, что мы смотрели вместе.
Я кивнула. Герой Колина Фаррела бежал тут, спасаясь.

В сгущающихся сумерках я тем не менее ясно видела ее лицо, задумчивое, с обращенным внутрь себя взглядом. Холод сжал сердце, словно местный стылый воздух проник в кровь. Подумалось, что по возвращении домой предстоит мучительное неловкое объяснение, начинающееся словами "ты хорошая, но..." и дальше причина, которая почему-то должна казаться важной, причина, по которой мы не можем быть вместе. Я боялась протянуть к ней руку, казалось, что спутница моя отдаляется среди этих арок, уходит все дальше и перестает быть моей, никогда мы не пройдем с ней жизнь бок о бок и наше чувство, робкое и слабое, не успеет окрепнуть и погаснет. Будто кто-то чужой подошел и вложил мне в голову холодные мысли — я думала о мертвом городе, где теплится подобие жизни, мерцает, как слабый огонь. Город подпитывается от проезжающих и ненавидит, и нуждается в нас, и это бессильное мерцание — последнее, что у него осталось.

Внезапно она сама преодолела разделяющее нас расстояние, взяла меня под руку и прижалась. "Вновь он," - шепнула еле слышно.

Знакомая нам фигура в черном пальто и широкополой шляпе скользила в полумраке, мерцая, как капли дождя на стекле. По узкому мосту пересекла канал и остановилась у магазина с тусклой вывеской, того самого, что мы видели с корабля и не заметили прежде, поглощенные разглядыванием рынка.

Подождав какое-то время, фигура словно бы сделала приглашающий жест и открыла дверь.
"Мы ведь не обязаны идти за ним," — упавшим голосом проговорила моя спутница.
Стряхнув оцепенение, я решительно повела ее прочь от этих глухих камней и бормочущей воды туда, где был свет, разговоры и жизнь. Она оглядывалась и сомневалась, я же — ни разу — и в те минуты знала, что у меня достанет сил вести ее за собой всю жизнь.

На следующее утро мы покинули город, чтобы никогда больше не возвращаться. Путь наш лежал дальше к морю.

[Simka]

ИСТОРИЯ ДЕСЯТАЯ
МЕТРО. ГИД ПО ВЫЖИВАНИЮ

- Нюр, ты меня знаешь, я вообще прагматик. Да, прагматик, и я трезвая. Ты же сама помнишь, сколько раз мы встречались там под мостиком, ну?
Моя подруга явно мне не верила, и задавала наводящие вопросы... Ну будто я чокнутая. Или обдолбанная. Блиииииннн.
В принципе, наплевать. Я уже дома, ноги стратегически обклеены пластырем, сумка цела, очки вот только перекосило. Можно расслабиться, вон на столе еще стакан вина, наполовину пу... Стоп, а где стакан? Точнее, где вино?
- Не, всё ок. Еще раз: я тебе отзвонилась, и вышла. Послушай, я, как всегда, села у себя, на конечной. В самый последний вагон. Еще поезд был из этих, ретро, которые я люблю, с кожаными сиденьями скользкими, желтый такой внутри, как помадка. Заткнула наушники, сидела и балдела. Народу мало, напротив бабка с дедкой старенькие, и всё. Ну как, как всегда. Южку проехала, там студентов набилось. Вернадку, Университет - все ок. А на Ленинских горах вдруг остановки не было. И свет погас. Да, перед Ленинскими. На секундочку только, сразу включился, и мы опять потащились. Я даже значения не придала, потом, правда, на Парке напротив компашка уселась странная, вроде лето, а они в пальто каких-то допотопных. Я особо не удивилась, мало ли, ролевики.
Проехали Кропоткинскую - зашел бомжара такой с мешком. С сеном, Ань. Ну, я на Библиотеке и вышла.
Нюрка сопела в трубку. Я налила себе еще стаканчик.
- И вот, я выхожу на Библиотеке, чтоб пересадку сделать, иду к лестнице - а там на первом же пролете забито досками, и табличка эта болтается - "на ул. Коминтерна", переход на станцию Калининская... Я аж наушники вытащила. И тетка какая-то от меня шуганулась. Знаешь это ощущение, что всё не так? Ну, вроде как ты идешь, все ок, а на тебя смотрят, будто ширинка расстегнута, или лицо в кетчупе?
Тетка шла в платочке. И в ситцевом платьице. И мужичок рядом, тоже как из хрестоматии, с авоськой. А в авоське картошка. И тут меня пробрало, какая Калининская, какой Коминтерн, Александровский сад же давно.
Нюра в телефоне вздохнула и застучала по клавиатуре.
- И что? - спросила она таким голосом, будто я была нелепой школьницей, которая извиняется за опоздание перед завучем.
- Да ничего, Ань. Я забилась под мостик, хотела телефон достать, и сфотографировать это всё, а телефон не включается. Я высунулась, смотрю - идет стайка детей. Пионеров, понимаешь? С красными галстуками, в белых рубашках, как мы с тобой в школе застали, только юбки и брюки темно-синие. Вот тут мне стало как-то не очень... Пионеры еще ок, может, снимали кино.. Тетка в платочке и с авоськой, ролевики в шинельках, но Коминтерн? Что это за ретро нафиг?
Судя по звукам, Нюра уже открыла пакет чипсов, и всячески ими хрустела.
- И щего ше ты не выфла на улифу пофырить?
- Нюр, у меня в голове фигня крутилась всякая: а если я выйду, а там реально прошлое? Как я обратно войду? Пятачка ж у меня нет. Телефон не ловит, одета я тоже так себе, не особо по моде. К тебе на Арбатскую хотела сунуться, но у перехода стоял милиционер. В общем, как поезд пришел в обратную сторону, я туда юркнула. И вовремя - дверь помнишь, которая под мостиком? Она открыта была, и музыка доносилась. А потом вышел мужик, уставился на меня, достал свисток и со всей дури засвистел.
Чипсам пришел конец, Нюрка хлюпала пивом, и явно не знала, как послать меня подальше, поэтому уже не задавала вопросов, только хмыкала.
- Ань, ну слушай. Я заскочила в вагон, сделала морду кирпичом, и села, вцепившись в сумку. Телефон доставать не решилась. Посмотрела на схему метро, которая у двери наклеена - а там наша линия заканчивается на Университете. Никаких тебе Юго-западных, ни Саларьевых.... Вот тут я почти отложила кирпичей.
-Угу, и что дальше?
- Да ничего, я уже по сторонам огляделась, напротив сидит парочка, парень в кепке такой гаврошной, с чубом, девушка рядом. Дед с газетой... Все такие, будто с костюмированного бала. Я глаза закрыла, и думаю: всё, дорогая, поздравляю, ты бомж в прошлом, твой дом еще не построен, твоя карточка бесполезна, пипец тебе, грешница. И тут вагон тряхнуло. Мы как раз Ленинские Горы проезжали... Я глаза открыла, понадеялась было, что все персонажи пропали, а они сидят, полупрозрачные. Потом свет погас, и поезд начал тормозить, ну, я об поручень очками приложилась.
На другом конце линии Нюра молчала, и, в конце концов выдавила из себя:
- И?
- Потом на Университете двери открылись, и вошла толпа подростков. Современных. Сели прямо на то же место, где парочка сидела, их уже не было видно, только контуры. Я на карту посмотрела - а там все станции есть. Дед, правда, не пропал, а озирался по сторонам. Потом собрался, и вышел.
- Ну а ты приехала домой, как ни в чем не бывало, и сейчас мне несешь всю эту чушь, типа наше метро такое метровое, что тебя увезло в прошлое?
Нюрка была обижена. Мы не виделись полтора года, и она весь день накануне пекла свой супермедовик. Ещё она отправила сына к бабушке, чтоб беспрепятственно со мной посидеть. И я ее понимаю. Но у меня был козырь - страница газета "Правда" за 1 июня 1960 года, на которой была статья, гласившая "Ещё раз о граммофонных пластинках".

[Simka]

ИСТОРИЯ ОДИНАДЦАТАЯ
МОЛЧАНИЕ В ТРУБКЕ

— Спасибо, коллеги, всего доброго. До свидания.
Конфколл закончился. Даша продолжала неподвижно сидеть и смотреть в экран, пока он не погас, и по темному фону не потекли сюрреалистические реки цвета.
Медленно стянула гарнитуру с головы, запустила пальцы в волосы. Взглянула в глаза собственному отражению в мониторе. Навалилось тяжелое, мутное оцепенение, слишком частое за последние недели.
В дверь кабинета постучали, сунулся охранник.
— Дарья Васильевна, пора на пульт помещение ставить.
— Спасибо, я сейчас. Десять минут буквально.
Даша вышла на улицу, миновала скверик у бизнес-центра, в котором они арендовали офис, и очутилась на набережной. Постояла, подышала... и решила идти домой пешком. Подумать было о чем.

Над Петербургом зависло безвременье — тот период белых ночей в июне, когда солнце стоит в небе чуть ли не до полуночи. Даша не любила это время еще со студенчества: сбивался график сна, невозможно было удержать в голове число и день недели, пропадал аппетит. Впрочем, с этими созвонами до позднего вечера график сбивался и без белых ночей.
Она остановилась посреди моста, облокотилась о парапет. Внизу медленно, словно нехотя, текла река; за спиной мелькали редкие автомобили.
— Ты не вывозишь, Даш, — сказала самой себе, глядя в воду. — Ты не вы-во-зишь. Ты уходишь с работы, когда охрана уже опечатывает здание. Давай, соберись с духом и завтра иди к проджект-менеджеру. И говори с ним.
На глаза навернулись слезы. От усталости, от собственной беспомощности, от понимания ситуации. Проджект-менеджер ничего глобально не изменит, когда тим-лид хоть и умница, но без опыта работы на проектах такого уровня, когда тестировщиков не хватает, а главное — не хватает денег.
Постояла еще, но плакать уже расхотелось. Она так устала за полгода, что даже расплакаться по-настоящему не получалось.
— Утро вечера мудренее, - сказала своему водному отражению.
Хотя какой вечер, когда кругом белые ночи.

Набережная, набережная, посередине мостик — глупая шутка времен детского сада всплывала в голове каждый раз, когда она шла этой дорогой. Справа полыхали золотые маковки собора, слева нависало красными кирпичными стенами здание бывшей фабрики. Сейчас в ней была, кажется, какая-то очередная администрация по вопросам решения вопросов, а еще сохранилась неплохая рабоче-крестьянская столовая. Впереди ждал квартал каменных домов, кариатид, железных дверей и редкой зелени в выносной клумбе на террасе кафе. Тут на сравнительно узком пятачке теснились разнообразные погоны: ФСБ, МЧС, ФМС, еще какие-то федеральные и муниципальные “С” с красными табличками при входе.
Несмотря на суровость названий, Даша любила этот квартал. Любила прямые линии перспектив, завитки на фонарных столбах и сами фонари, стилизованные под старину. Любила малолюдность на фоне туристического центра и минимум кричащих рекламных плакатов. Серый, гранитный, молчаливый - вот он, Петербург. Суетливый открыточный центр обретал эту степенность только поздней ночью и держался до первого туристического автобуса в Эрмитаж и первого кораблика от причала на Мойке.
Она завернула за угол. Еще одна примета ушедшего времени — красный таксофон в прозрачной полубудке. Странная конструкция: укроет по пояс, даже от дождя не спрятаться, ноги промокнут. Даша все хотела выяснить, можно ли по нему куда-нибудь звонить и что для этого нужно — жетон, как в метро? Карточка? А ответит ли из трубки барышня, как в фильмах тридцатых годов? Но как-то все руки не доходили узнать.
Резкая трель прорезала воздух. Даша вздрогнула и обернулась — звонок велосипедиста, что ли? Но улица была пуста. А трель повторилась.
Вдруг поняла: звонил аппарат в будке таксофона. Ей даже показалось, что он трясется и подпрыгивает, как в мультфильме.
Наверное, это какая-то проверка связи, как с пожарными сигнализациями и уличными динамиками. Но разве не должен тогда тут стоять человек, который примет вызов?
Телефон звонил и звонил, ситуация из странной скатывалась в абсурдную.
Наконец, она шагнула вперед и сняла трубку.
— Алло?
Тишина, только шорох. Дыхание..? Или просто барахлила старая техника?
Она повесила трубку, развернулась и вскрикнула от неожиданности. На тротуаре перед ней стоял... персонаж.
Такие обычно ловили туристов под аркой Генштаба, на Дворцовой набережной и возле Зимнего. Петры Великие в мундирах Преображенского полка, Екатерины Вторые в пышных кринолинах, живые статуи всех видов и мастей, уличные музыканты, просто фрики и клоуны… Смешно первые полгода. Потом привыкаешь уворачиваться.
Но этот не походил на артиста. Или просто новый герой все той же разнаряженной толпы? Седоватый господин, в цилиндре, плаще-крылатке, с тростью. Чисто Пушкин с портрета из школьной хрестоматии. Спасибо, бакенбард не налепил.
— Прошу извинить, сударыня, — он снял цилиндр и прижал руку с ним к груди, — в мои намерения не входил ваш испуг.
Даже перчатки у него были кожаные, с пуговкой, наверняка сшитые на заказ. Да и весь костюм тоже, наверное, на заказ. Косплеер на пятом десятке — зрелище обычно смешное и неловкое, но этот образ выглядел даже гармонично. Он, получается, и домой идет, не меняя обличья? Забавно, если и там ходит в халате и ночных туфлях, как Обломов.
— Ничего страшного, — Даша вышла из будки. — Вам идет костюм.
— Благодарю. Вы позволите проводить вас?
— Это зачем?
Еще не хватало. Одиннадцать вечера, пустая улица, какой-то непонятный плащеносец с тростью... Такси, что ли, вызвать?
— Видите ли, — он водрузил цилиндр на голову и оперся о трость. — Мне показалось, что вам, сударыня, сейчас очень плохо. Возможно, моя компания скрасит вам вечер?
— Я сама дойду, спасибо. Когда кажется, креститься надо.
Она развернулась и решительно двинулась прочь от будки и странного господина.
— Я бы с радостью, да не имею такой возможности, — глухо проговорил он ей в спину.
Даша, успевшая сделать с десяток шагов, резко обернулась.
На прямых улицах Петербурга беспрерывно свистал ветер, и сегодняшний вечер не был исключением. Плащ ее собеседника должен был шелестеть на ветру, или хотя бы колыхаться, но даже не шелохнулся.
И длинная тень на асфальте была всего одна — ее собственная.
В детстве ее отправляли на лето к бабушке на Псковщину, и о мавках да леших Даша знала немало. Как себя вести с нежитью, она помнила.  
— Тогда я тебя перекрещу, — с какой-то даже злостью ответила Даша. Как будто именно он был виновен во всех ее бедах. — Отче наш, иже еси на небесях, да святится имя Твое...
Незнакомец благочестиво возвел глаза к небу. Ничего не сказал на крестное знамение, которое сотворила Даша. Пеплом не рассыпался, в воздухе не растаял...
Но — теперь она отчетливо это видела, — сквозь него просвечивала красная коробка таксофона.  
— Не поможет, барышня, — мягко проговорил он. Я ни тому миру не принадлежу, — он указал тростью в небо, — ни тому, — трость снова уперлась в асфальт.
Она окончательно растерялась. По бабушкиным словам, нечисть должна была креста бояться.
— А... какому тогда?
— Этому, —он широким жестом обвел пустую улицу. — Петр Алексеевич, царствие небесное, так любил свое творение, что оставил здесь душу. И появились мы.
— Вы..? Вроде домовых... что ли?
— Уличные, — все с той же отеческой мягкостью поправил он. — Першпективные. Так я провожу вас?
— Извольте, — все еще ошарашенно пробормотала Даша. — А… зачем?
— Мне показалось, сударыня, что вам плохо. Да что там показалось — иначе бы телефон не зазвонил. Он не требуется тем, кто счастлив.
— А вы… можете помочь?
— Могу выслушать, например, — господин задумался, — а могу и стихи почитать. Хотите?
— Хочу.
Шли они вроде и вместе, но все-таки господин держался чуть поодаль и позади, словно боялся опередить спутницу. Негромко, но звучно он начал:

Люблю тебя, Петра творенье,
Люблю твой строгий, стройный вид,
Невы державное теченье,
Береговой ее гранит…

Дойдя до Адмиралтейской иглы, он выдержал паузу и заметил словно невзначай:
— Я ведь до конца прочитать могу. Но вы тогда не успеете рассказать, что случилось…
— У меня проблемы на работе, — выпалила Даша на одном дыхании. И, сама не зная почему, продолжила рассказывать, как тяжело идет проект, как дважды пришлось перекраивать всю концепцию, как бесят заказчики, как устали все, от тим-лида до дизайнера, и прочая, прочая, прочая…
Он молча слушал, не перебивая. Давно уже у Даши не было такого собеседника, да и не любила она о работе рассказывать посторонним, а вот нежити получилось.
У самой двери парадной она вдруг запнулась на полуслове.
— Мы пришли, — пояснила почему-то нерешительно.  
— Откровенно признаться, я не смыслю в заказчиках, — он словно улыбался, но одними глазами. — Но обещаю, все у вас наладится. И не только я обещаю. Он тоже.
— Петр… — Даша запнулась. — Петр Алексеевич?
— Петербург его именем. Мое почтение, сударыня, — он снял цилиндр, раскланялся и медленно истаял в воздухе.

Придя домой, Даша долго смотрела в зеркало, пытаясь отыскать на лице следы безумия. Галлюцинации — это не шутки, так и в Кащенко уехать недолго.
Впервые за время белых ночей она спала крепко и сладко, не просыпаясь, без сновидений.
Утром она все-таки пришла в кабинет проджект-менеджера. Разговор продлился почти до обеда, и выходила она выжатой, как лимон. Но с сердца упал камень — проект готовы были вытягивать всем миром. Она больше не одна со своей необстрелянной командой. Прорвемся.

Вечером, проходя мимо таксофона, Даша замерла, ожидая звонка. Постояла так, переминаясь с ноги на ногу, пока не замерзла на ветру окончательно. Потом, словно по наитию, схватила трубку, выпалила в нее “Спасибо!” и зашагала к дому.
Тень в подворотне молча приподняла цилиндр ей вслед.

PS. От автора: в петровские времена Невский проспект назывался Большой першпективой, позже был переименован в Невскую першпективу.

[Simka]

ИСТОРИЯ ДВЕНАДЦАТАЯ
МОНТАЖ

Марина вела себя странно уже неделю. Алексей то и дело ловил её взгляды, заглядывал в глаза в ответ, а она отворачивалась. Отвечала односложно и порой невпопад. То уходила в другую комнату, то вдруг порывисто возвращалась к нему, звала «Лёша!», а потом осекалась и замирала на пороге. Вставала пораньше, чтобы проводить, подставляла щёку и как-то отчаянно молчала вслед. Поначалу Алексей держал себя в руках и ничего не спрашивал: когда Марина что-то глубоко переживала, ей нужно было время. Прокрутив проблему в голове сотни раз, его невеста успокаивалась и могла раскрыться и поговорить. Но в этот раз молчание затягивалось. Алексей даже позвонил будущей тёще и поинтересовался здоровьем и делами, но в семье всё было в порядке. Когда Марина необычайно долго просидела в ванной и вышла с опухшими покрасневшими глазами, Алексей не выдержал.

— Марина, – позвал он её, – Хватит молчать и рыдать под включённую воду. Рассказывай.

Её манера долго страдать и, кажется, демонстративно плакать всегда действовала ему на нервы. Они не раз и не два скандалили, в итоге договорившись, что Алексей будет давать ей время пережить проблему, а Марина будет стараться успокоиться и всё рассказать. На сей раз его терпению подошёл конец раньше, чем она решилась. Но Марина не стала запираться.

— Сам рассказывай! – с вызовом заявила она ему.
— Что?
— Не прикидывайся!
— Марина, что за хрень, хватит выть!
— Ты… - вдруг скуксилась невеста, – Ты мне… у тебя другая! Как ты мог? Сколько ты планировал скрывать?
— Ты утверждаешь, что я позвал тебя замуж, а сам бегаю по бабам? – Алексей даже не разозлился, настолько он был удивлён.
Марина заплакала уже открыто.
— Мне прислали фотографии. Ты там с другой женщиной. И в кафе, и… и в постели. Это ужасно!
— Покажи, – потребовал Алексей. Какие-то странные приколы – таких фотографий не могло существовать в природе, потому что Марине он был верен. Марина открыла свои переписки в социальной сети, но оказалось, что все присланные с незнакомого профиля фотографии удалены, а аккаунт доброжелателя заблокирован. Её трясло, и она выронила телефон.
— Но я видела, там было…
— Не было! Может, бывшая лезет?
— Нет, там рубашка… - она всхлипнула, - На тебе рубашка! Которую я дарила.
— Значит, это монтаж. Современные технологии могут всё что угодно смоделировать. Ну Марина, незнакомые люди тебе шлют всякие ужасы, а ты им веришь и мне не говоришь. Тот человек хоть представился?
— Нет, – прошептала Марина, успокаиваясь. Разбитая вдребезги жизнь внезапно оказалась целой.

Но так просто отпустить свои подозрения Марина не могла. Алексей знал, что если Марина придёт с работы и не обнаружит его дома, она будет метаться из угла в угол, нервничать и бесконечно набирать ему сообщения. Друг попросил помочь на даче на выходных, Алексей съездил на день без Марины и получил дома тихую истерику, сам не выдержал и кричал, требуя доверия. Он же не комнатная собачка, сидеть на поводке!

А за неделю до свадьбы Марина скинула жениху ссылку с комментарием «Меня вырвало». За обедом он смог перейти по ней, но контент оказался удалён. Вечером Марина билась и кричала, в этот раз ей отправили видео его измены. Алексей пытался ей объяснить про замену лица, про то, что раз всё сразу удалено, то дело нечисто, про то, что ему некогда было ей изменять, но Марина не верила.

Свадьбу отменили. Несколько месяцев Алексей с Мариной пытались вернуть былое. Он объяснял, что кто-то намеренно портит их отношения, но раз за разом ей анонимно присылали фотографии, которые тут же пропадали, стоило ей попытаться показать их кому-то ещё. Марина изводила себя, молчала неделями, и Алексей кричал на неё, пропадал из дома на несколько дней, не выдерживая. А однажды, вернувшись, обнаружил свои вещи на лестничной клетке. Марина разорвала с ним все контакты.

Долго Алексей отходил от этого расставания. Думал о том, что либо его жене нужен был психотерапевт, либо им обоим, что стоило сразу обратиться в полицию. Почти два года он не решался на новые отношения, пока не встретил Лизу.

***

С Мариной они столкнулись случайно. Алексей с Лизой выбрались в театр и после неторопливо гуляли по Чистопрудному бульвару, наслаждаясь тёплым московским вечером, радостным и чуть пьяным гомоном людей вокруг, атмосферой безмятежного лета. Марина была там, стояла у края толпы и слушала уличных музыкантов, бездарно перепевавших Кино. Алексей не сразу её узнал, девушка исхудала и преобразилась. В худшую сторону: черты лица заострились, бледность и синяки под глазами она даже не попыталась прикрыть косметикой, отросшие с момента их последней встречи волосы были собраны в неаккуратный пучок. Несмотря на тёплую погоду, Марина куталась в шерстяное пальто уныло-болотного цвета. Алексея кольнула тревога. Не то чтобы он много думал о Марине после встречи с Лизой, но если и думал, то представлял, что её наваждение прошло, как и все прошлые причуды, и живёт Марина обычной жизнью. Ему хотелось подойти и узнать, в чём дело, но внезапно знакомить Лизу с бывшей вот так... Алексей растерялся. Но пока он думал, Марина заметила их сама. Скользнула взглядом по нему, напряглась всем телом, вцепилась в край воротника, перевела взгляд на Лизу и замерла, разглядывая. Марина побледнела ещё сильней, губы задрожали, но она нахмурилась и быстрым шагом направилась к ним. Ревнует? До сих пор?

— Урррод! – выкрикнула Марина бывшему жениху прямо в лицо. – Скотина, столько лет мне врать! Да я же думала, что со мной что-то не то, лечилась!
Не дожидаясь ответа, она развернулась и убежала. Алексей не стал её окликать или останавливать, повернулся к потрясённой Лизе.
— Это Марина. Помнишь, я рассказывал, как всё было. Прости, не знаю, что сейчас произошло.
— Думаю, с ней реально что-то не то, – ответила Лиза, гладя его по плечу.

Дома Алексей проверил социальные сети Марины, но она так и не сняла блокировки. Посмотрел с рабочего аккаунта — профили оказались закрыты. Думал набрать её матери, но решил, что будет слишком. Они с Лизой старались отвлечься, и он было забыл о неприятной встрече, но перед сном долго ворочался. В чём он опять неправ? Отчего Марина взбесилась? Просто бывшего с девушкой увидела? Но причём тут враньё?

Утром Алексей проспал.

***

Алексея ждали великие свершения. Он отправил Лизу с Максимкой на дачу к маме, взял отпуск и наконец-то занялся ремонтом в ванной. Когда он уже было примерялся к старой плитке молотком, ему позвонили. И кому он нужен в субботу утром? «Т.В (стар)» — высветилось на экране, Алексей оторопел.

— Татьяна Владимировна? — уточнил он в трубку. Звонок от потенциальной тёщи оказался неожиданным.
— Да, Лёша. Прости что беспокою так, ах, — скованно объяснилась Татьяна Владимировна, — Столько лет прошло, думала, и не вспомнишь даже. Да всё равно нужно было позвонить. Тут такое дело, Мариночка квартиру продавать собралась, попросила меня разобрать вещи. Ну ей трудно приехать надолго, она сейчас в Гамбурге же, ты может слышал. Нет?
— Слышал, рад за неё, — ровно ответил Алексей.

Он и правда был скорее рад, чем нет. После их встречи с Мариной прошло три года, за которые они ни разу не общались и не пересекались. В фейсбуке, которым Марина когда-то почти не пользовалась, а потому забыла заблокировать бывшего там, мелькали новости. Она бросила всё, что у неё было, закрыла квартиру, где они жили, и уехала получать магистратуру в Питер. Вышла там замуж за однокурсника, а потом его позвали работать в Германию. Словом, всё складывалась, как ей мечталось ещё на первом курсе. Алексей и сам был совершенно счастлив, они с Лизой поженились, она родила ему сына. Словом, нелепое нездоровое расставание с Мариной ушло в прошлое, и звонок Татьяны Владимировны совершенно не вписывался в его будни.

— Так я вот что звоню, — фраза собеседницы вывела Алексея из задумчивости, — Нашла папку с документами, а там твой трудовой договор лежит старый и бумажки, 2-НДФЛ там. Я дальше смотреть не стала, думаю, твоё. Забери? Мало ли что.
— Пожалуй, заберу. Давайте адрес.

Алексей не стал откладывать поездку в долгий ящик и в тот же вечер забрал папку, обернувшись почти без пробок. Татьяна Владимировна вынесла ему документы к подъезду, но держалась доброжелательно. Видимо, врагом он быть перестал.
Вернувшись, он сел разбирать документы. Действительно, трудовой договор и справки. А вот рентген грудной клетки, кстати, Маринин. И счета за её пломбы. Кажется, зря Татьяна Владимировна отдала ему папку не глядя, тут всё подряд. Дальше Алексей натолкнулся на фотографии. Распечатанные на чёрно-белом принтере и плохой бумаге, они пожелтели и казались чрезвычайно унылыми, но узнаваемыми. Алексей почувствовал, как к горлу подкатывает тошнота: на фото были они с Лизой в постели, раздетые и поглощённые друг другом. Следующее фото – они с Лизой в кафе, ближайшей Шоколаднице, за любимым столиком. Марина следила за ними? Как? Наняла кого-то? Больная! Он листал дальше. Вот фото из отпуска, он обнимает Лизу на пляже, а вот они в гостиничном номере. Снято как будто в самом номере. На следующем фото – Максимка обдирает одуванчики, весь измазался в соке, но такой счастливый. Это же с дачи! Надо немедленно забрать Лизу с ребёнком оттуда! Алексей почувствовал, как дрожат руки и бросил папку на стол перед собой. Бумажки рассыпались и на глаза ему попалось ещё одно фото. На нём мальчик лет трёх бежит к нему, Алексею, пиная перед собой мяч. И выглядит будто Максим, но ведь тому нет ещё и года.

Алексей медленно поднял фотографию и рассмотрел. Вокруг самого фото были напечатаны куски интерфейса, будто кто-то торопливо делал снимки экрана и отправлял на печать прямо так. Если верить датам, распечатке было уже больше пяти лет. И выглядела она соответствующе: выцветшая и потрёпанная. Алексей перебирал фотографии, находя в них несостыковки. Лиза с пивом на пляже, но тогда она уже была беременна и даже загорать отказывалась. Он на свидании в рубашке, которую ему дарила Марина – а он её выкинул сразу после развода.

Алексей медленно сел на стул. Кажется, он понял, что было не так с Мариной.

В том году он так и не сделал ремонт. Вернувшись из отпуска, Лиза обнаружила совершенно потерянного, мрачного мужа. Он старался не выпускать её и Максима одних, часто оглядывался и ничего не объяснял. Она скандалила, нервничала и тоже начала бояться, и несколько лет они жили в неясном напряжении, пока Алексея постепенно не отпустило.

«Немножко понервничать – небольшая плата за многолетнюю измену и доведение жены до самоубийства, Лёша», – хихикал где-то неведомый наблюдатель. Так бы и было, если бы кое-кто не вмешался! А разница между сбывшимся и возможным несущественна для того, кто живёт в бесконечном множестве миров.

[Simka]

ИСТОРИЯ ТРИНАДЦАТАЯ
МУЖЧИНА В ЧЁРНОМ

Ярмарка всегда была весёлым событием, но в такие яркие летние дни, когда солнце стояло в зените, окатывая землю волнами света и жара, вокруг, казалось, витало волшебство – беззаботное, детское. Кони на карусели смотрели масляными бусинами глаз, их гривы пылали живыми красками, будто развеваясь на ветру. «Вот бы прокатиться», – думала девочка, глядя на их неспешный бег. Но очередь была слишком длинной, и девочка пошла дальше. За углом на сцене медведь гнался за скоморохом, а дети вокруг заливисто смеялись – уж больно забавно тот убегал. Девочка считала себя слишком взрослой для таких зрелищ, ведь ей было уже шесть лет – и все же оторваться от зрелища было выше ее сил.
Время пролетело незаметно. Девочке казалось, она только пришла – а вот и спектакль кончился. Солнце сдвинулось к западу, удлинились тени. За помостом скоморох что-то говорил напарнику, а тот, сняв медвежью голову, пил воду, утирал пот с ранней лысины и кивал. А совсем рядом, в тени, человек в чёрном плаще и шляпе прижимал к резной оградке грузного мужчину и беззастенчиво шарил у того под пиджаком. Девочка оглянулась. Никто кроме нее ничего не замечал.
– Ты же не против поделиться со мной, верно? – прокаркал человек в чёрном, вытаскивая из кармана мужчины пачку купюр. Грузный стоял неподвижно, словно остолбенев, и смотрел перед собой без всякого выражения.
«Надо кого-нибудь позвать», – подумала девочка, «надо обернуться и закричать «Пожар!»» Но в горле пересохло, а ноги отказались слушаться.
– Ну, что уставилась, Филькина? – бросил раздраженно Черный. Он отпустил мужчину, и, оправив его костюм, подошел к девочке.
– А…
– Что «а»? Это? – Черный помахал пачкой купюр, прежде чем спрятать ее во внутренний карман плаща. – Не то, что ты думаешь. Что поделать, если самая тёмная часть души банкира выглядит именно так? – Черный откинул крышку зажигалки и прикурил. – Надо думать, теперь его душа прекрасно зарастит рану без этой гнили.
– А откуда…
– Откуда я тебя знаю? – человек в черном выдохнул дым и прокуренно рассмеялся. – Однажды мы встретимся, у Октябрьской 18. И я скажу, что застрелю тебя.
«Какой странный сон», – подумала девочка. – А застрелите?
– Да, разумеется, – ответил он, будто это и вправду само собой разумелось. – И это не сон. Бывай, Филькина. – Человек коснулся полы чёрной шляпы в знак прощания и исчез в толпе. Девочка обернулась – Грузного у оградки тоже не было.
Девочка вернулась домой и легла спать пораньше, без ужина. А проснувшись утром, уже ничего не помнила о чёрном человеке.
***
Звонок прозвучал поздно вечером. Девочка отложила конспект вчерашней лекции и выудила старенький мобильный из кармана пальто. «Санёк» – отобразил экран вызова.
– Лера! – в голосе звонившего была мука. – Лера, я сбил… Что мне делать, Лера?
Когда-то они с Саньком сидели за одной партой, а теперь изредка переписывались ВКонтакте. Почему он решил позвонить ей? Из-за учебы в МЧС?
– Ты в порядке? – Деловито уточнила девочка, отбросив лишние мысли. – Не ранен?
– Я нормально… Лера, клянусь, я его не видел! Было темно, а он весь в чёрном…
– Так, успокойся. Выйди из машины и проверь его. Только не двигай! Он дышит? Пульс есть?
Девочка слушала. Хлопнула дверь машины. Шаги тихие и немного скребущие – асфальт сухой. Долгая тишина, и вновь дыхание у трубки.
– Пульса нет. – Голос Саши был безжизненен и бледен. – Отец меня прикончит.
– Так, – девочка быстро соображала. – Вызывай скорую. Где ты, я приеду?
– Постой, постой минуту. – Снова шаги, затем тишина.
– Он мёртв, а меня… Меня никто не видел. Забудь, что я звонил тебе. – Санёк сбросил вызов.
Девочка перезвонила – гудки, сброс. Снова, и снова. На третий раз трубку подняли.
– И в это ты когда-то втюрилась? – голос был незнакомый.
– Кто это? – от неожиданности девочка чуть не уронила телефон.
– Я был не так уж мёртв, знаешь ли. – Продолжил собеседник, не обращая внимания на вопрос. – Так, пара сломанных ребер. Просто кто-то боится собственного отца больше, чем взять на душу грех убийства. Забавно, а? – собеседник рассмеялся, но смех прервался надсадным кашлем.
– Кто вы? Где Саша?
– В п**де. Бывай, Филькина.
– Стойте! – крикнула девочка, но связь уже прервалась. Телефон Санька перестал быть доступен.
Девочка медленно опустилась на софу. Хриплый смех и «Бывай, Филькина». Летний день, солнце в зените, ярмарка, человек в плаще. Октябрьская 18. Теперь девочка вспомнила, кому принадлежал голос.
Через пару дней синюю Тойоту с вмятиной и следами крови на переднем бампере обнаружили на пригородном пустыре. Через год Сашу объявили без вести пропавшим. Кровь на капоте принадлежала крупному парнокопытному, вероятно лосю.
***
Лил дождь. Стучал монотонно по крышам, козырькам, зонтам редких прохожих. Мелко пузырился в лужах. Ровная пелена туч нависла над городом – ни просвета, ни конца, ни края. Тонко светилась поверхность луж, отражая серую пустоту наверху. Скука.
Девочка шла вдоль улицы. Глубокий капюшон был откинут, и стылая вода пропитала длинные пряди светлых волос. Тогда все тоже было серым. Пепел в небе, дым, сначала едкий и темный, а под конец светлый – прогорело. И ничего уже нельзя было сделать. «Четырнадцать».
Когда все так изменилось? Когда желание спасать людей угасло и сменилось чем-то темным, безразличным? «Они этого не стоят», – стала думать девочка. Когда чёрная неблагодарность других засела в груди и пустила корни? «Шестнадцать».
Один подписанный акт, второй. Взятка, переходящая из рук в руки. Тьма будто стекалась к ней, липла. «Ничего не случится». Ничего и не случалось – до сих пор. Восемнадцать погибших, в том числе дети. Идет следствие. «Восемнадцать»
Девочка остановилась – она пришла. Не беспокоясь об одежде, она села прямо на мокрый асфальт. Закурила.
Послышались шаги. Девочка молча курила, глядя как бьются о дрожащие листья деревьев капли. Каждая – шок. Что-то тёмное приблизилось к девочке, но она не повернула головы. Тень постояла немного, и со вздохом опустилась рядом.
– Я же говорил, что застрелю тебя. Прикурить дай.
Девочка прислонила кончик своей сигареты к чужой, неначатой.
– А застрелишь?
Человек в чёрном сделал затяжку.
– Да, разумеется. Если хочешь. Тридцать три года – разве это много? Подумай.
Тление перекинулось на его сигарету, и он отстранился.
– Почему ты даешь мне выбор? –  Насколько девочка понимала, у Санька выбора не было.
Чёрный человек усмехнулся. – Потому что ты Девочка. Ты не помнишь – да никто не помнит, вы же все родились заново. – Он поправил шляпу и окинул улицу взглядом. – Раньше это был черный город. Черный-черный. С черными улицами, черными домами и черными-черными кошками. А черными ночами с неба светили черные-черные звезды. Я жил тогда в чёрной-чёрной комнате, и ночевал в чёрном-чёрном гробу. Иногда… мне снилось синее-синее небо и жёлтое солнце в зените, но редко. Да я и не думал, что так бывает. А потом пришла ты.
– И что произошло? – Девочка затушила сигарету об асфальт. На Чёрного она не смотрела.
Чёрный поморщился и досадливо махнул рукой.
– Неважно. Все кончилось. Тьма вернулась туда, где ей и положено быть – в сердца людей. Я освободился. А город перестал быть чёрным.
– Теперь он серый. Серая хмарь вокруг…
– Иногда. Но дождь не может лить вечно.
Но дождь лил, и лил. И все равно не мог смыть чернил с ее пальцев.
– Пора. – человек в чёрном поднялся и отбросил сигарету. – Готова?
– Да. – Девочка тоже встала. В первые с того дня на ярмарке она посмотрела ему в лицо. – Прощай.
Он криво улыбнулся.
– Бывай, Филькина. – И Чёрный Человек застрелил девочку.
Из-за серых туч показалось солнце.

[Simka]

ИСТОРИЯ ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
МУЗА

Агата помнила каждого.
Как врач - своих пациентов, учитель — учеников. Как маньяк — своих жертв. Да, иногда ей казалось, что в ее поведении было что-то маниакальное.

Своего первого Человека она помнила особенно хорошо. Сутуловатый парень вошел в булочную и принялся изучать витрину, поминутно поправляя на длинном носу съезжающие очки. Агата стояла за прилавком и ждала заказа, а в ее голове было шумно от мыслей паренька и заняты они были вовсе не выбором сдобы.
«Круассан... Пирожки с мясом... Ого! Можно, но ведь на один укус, а стоит... Нет, так жить нельзя. Ладно бы приличная зарплата, но за такие гроши? Уйти! Уйти к чертовой матери! Завтра же. Но куда? Не возьмут... Сейчас — особенно. Такой кризис, столько безработных. Надо было соглашаться, когда звали, так нет — побоялся. Думал, думал и упустил такой шанс! Прав был отец — я слабак и размазня. Рохля. Трус. Ничего из меня не выйдет. Так и останусь продавцом в этом магазине...»
- Кофе? - перебила она его размышления и лучезарно улыбнулась. - И к нему могу предложить вот эти ватрушки. Очень сытные и сегодня на них скидка.
Парень судорожно кивнул и полез за кошельком.
- Присаживайтесь, я все принесу.
Агата отвернулась к кофейному автомату и начала колдовать над кнопками. А он потешно заметался между двумя столиками, не зная, какой выбрать. Она проследила за его отражением в хромированной крышке автомата и, на всякий случай, добавила в кофе двойную порцию сиропа. А потом наблюдала за посетителем поверх бульварного романчика в мягкой обложке, смотрела как смешно запотевали его очки от кофейного пара и слушала мысли, которые становились все бойчее и увереннее. Варить кофе она умела как никто.
Он все съел, выпил и ушел, а она заметила, что уходя он сутулился значительно меньше, чем когда заходил. Он появлялся в булочной еще пару раз. А потом перестал приходить — перешел на другую работу и перебрался из своей грязноватой съемной комнаты в первом этаже в приличную, поближе к центру.

Но не все клиенты Агаты исчезали из ее поля зрения навсегда. Одна женщина ходила в булочную вот уже пять лет. Да, этой осенью будет пять. Впервые она пришла в октябре. В тот день небо затянуло тучами, к обеду зарядил дождь и по этому случаю булочная пустовала. Агата уже дочитывала последние страницы книжки и думала, стоит ли бежать в киоск за новой, или лучше не высовываться в такую погоду, когда на пороге появилась та женщина. Одетая в модные и дорогие вещи, она тем не менее выглядела жалко: круги под глазами, никакого макияжа, виноватый взгляд...
- Хлеб, пожалуйста, - робко попросила посетительница, словно боялась, что на нее начнут кричать.
- Может быть, мадам желает кофе? - Осторожно предложила Агата. - Плохая погода, мадам. Вы промокли и замерзли. Останьтесь на минутку, согрейтесь...
- Кофе? - Женщина, казалось, была удивлена такой заботе. - Спасибо.
Она сняла насквозь промокший плащ и начала поправлять прическу, глядя в свое отражение в залитом дождем стекле.
«Бедняга, - подумала Агата, - если женщина не носит в сумочке зеркальце, видно, что-то неладно».
Агата вложила в кофе всю душу, но уже поняла — чашкой капучино и круассаном тут дела не поправишь... Женщина пила кофе, молчала, смотрела в окно, тихо всхлипывала, а Агата, прикрывшись недочитанным романом из всех сил думала, как помочь.
- Заходите ко мне еще, мадам, - попросила Агата, протягивая посетительнице бумажный пакет со свежим багетом, - по пятницам я пеку домашние торты.
И женщина действительно зашла в пятницу. А потом в понедельник, в среду, снова в пятницу. Она посвежела, как будто бы задышала свободнее, начала улыбаться. Однажды, когда она сняла перчатку, чтобы расплатиться, Агата заметила, что с руки женщины исчезло обручальное кольцо. А спустя полгода кольцо опять появилось, но уже другое — не тяжелое и грубое, а изящное и нежное, украшенное маленьким камнем. Женщина приходила в булочную аккуратно три раза в неделю. Только однажды она исчезла ненадолго, а потом снова вернулась, но уже с коляской... И по сей день она ходит к Агате, покупает своей маленькой дочери булочки с корицей, а себе - неизменный кофе. И улыбается Агате, как будто догадывается о чем-то. Знает что-то такое, чего в округе не знает никто. Какую-то маленькую тайну.

Конечно, Агата помогала не всем. Были люди, которым невозможно помочь. Например те, кто и сами не знали чего хотели. Они жаловались на жизнь и вслух и про себя, но на самом деле были довольны ею — серой, однообразной, скучной. Таким не поможет никакой кофе.
Но были и другие. Напуганные. Растерянные. Подавленные. Но мечтающие. К таким Агата прислушивалась. И варила особенный кофе, заваривала непростой чай, подавала необычные булочки. Она любила студентов. Слушать их мысли было куда интереснее, чем читать любой роман. Они были начинены мечтами и чаяньями, как хорошая сдоба — изюмом. И часто, очень часто им казалось, что их мечты — неосуществимы. Что родители не поймут, друзья не оценят, строгие экзаменаторы не разглядят, откажут, поднимут на смех... А из булочной Агаты они выходили другими. Уверенными и вдохновленными и уже не так уж и сомневающимися в собственном успехе. У абитуриентов даже появилось что-то вроде приметы: боишься поступать — сбегай в булочную на углу, выпей кофе, съешь что-нибудь. И возможно, страх уйдет. А возможно ты наберешься смелости и заявишь родителям, что не пойдешь продолжать многовековую династию, потому что мечтаешь о другом пути. Как бы то ни было — не пожалеешь.

Агата пекла лучшие булочки в округе. Полненькая, курносая, смешливая, с уложенной вокруг головы толстой пшеничной косой — она сама напоминала булочку. И казалась простой, как булочка. Самая обычная булочка за две монетки, какие лежали в левом углу витрины.
Хозяйка маленькой булочной на углу.
Муза.

[Simka]

ИСТОРИЯ ПЯТНАДЦАТАЯ
МУРАЛЫ

Улица Двенадцати Тыкв просыпалась рано. Оранжевые и розовые пятна рассвета заливали брусчатку и кирпичные стены, плескались между зданий, как грейпфрутовый сок в стакане. Первые продавцы появлялись маленькими разноцветными птичками, обменивались утренними приветствиями, вальсируя обходили друг дружку, открывали новый день.
Арне жил в самом начале улицы, и окна его квартиры выходили на терракотовое плетение часовни напротив. Когда начинало светлеть, он уже стоял на балкончике с первой чашкой кофе и подолгу всматривался в голубые глаза любимого города. Не было никаких сомнений, что сердце Ингефарстада билось именно здесь - старинное, узорное, полное спокойствия, в узких ладонях домов.
Арне проходил от первой до двенадцатой тыквы каждое утро в тот час, когда сувенирные лавки еще выглядели забытыми чуланами, а хлеб был настолько горячим, что обжигал пальцы. Заканчивалась улица аркой, около которой в резном здании пекарни Арне покупал пончики и перекидывался парой слов с продавцом Магнусом. В детстве Арне думал, что магазинчик сделан из песочного печенья, и боялся даже перешагнуть через порог, но сейчас и дня не проходило, чтоб он не зашел на удачу коснуться лепнины с гербом.
А за аркой коричная магия заканчивалась: гудение машин, стать бетонных домов и запах листвы сквозь пыль готовили к рабочему дню. Здесь Ингефарстад надевал официальный костюм и становился подчеркнуто отстранен.

Четверг начался с дождя. Глаза Ингефарстада потемнели, прохожие напоминали потяжелевших пчелок, и по кирпичной кладке улицы Двенадцати Тыкв стекала соль. Но вернувшегося из двухнедельной поездки Арне непогода не пугала, едва закинув вещи домой, он спустился на любимую улицу. Запах мокрого камня и омытая зелень вьющихся по окнам растений, дрожащие капли на кованом ажуре козырьков и перил, - у Арне перехватило дыхание.
Но около  арки его ждал сюрприз. На фоне любовно сотканных стен стояло обшитое сайдингом здание - непристойно гладкое в струях дождя, словно засаленная упаковочная бумага съела пекарню Магнуса. Вместо банта на крыше - эмблема салона сотовой связи, а на двери размашисто, с брызгами, был нарисован желто-красный кленовый лист.
Граффити на улице Двенадцати Тыкв появлялись очень редко. Сделанные руками подростков надписи исчезали так быстро, будто стены не принимали подобного неуважения, а городские проекты с возмущением отметались жителями. Но после спасения часовни от варварской реставрации возле нее появилось изображение Нашей Святой - беловолосая богоматерь сложила в молитве украшенные розами руки, и нимбом над ней светилось слово "храни". Никто не знал, кто был автором и когда успел сделать работу, но ее единодушно приняли.
И вдруг - это. Кричащий и до нелепого простой рисунок был бы уместен там, за аркой, на гаражах или дымящих трубах, где голос города прокурен и громок. Оставалось лишь надеяться, что к вечеру дверь и без того безвкусного салона отмоют.
По странному совпадению, заданием редакции на этот день было сделать фотографии нового мурала в Западных Доках, в народе - Кувшинках.
Муралы и граффити появлялись по всему новому городу - порой настолько объемные, что охватывали целые здания.  Мэр Гро не раз выступал с заявлениями, обращениями, угрозами, но ничто не помогало. Неизвестный художник высмеял панно с лицами политиков, сравнил современный бизнес-центр со скоморохом, оставил послания около каждого снесенного здания и каждой закрашенной работы. Ни одно спорное решение не осталось без красочного манифеста. Полиция не понимала, сколько человек вовлечены в это и почему ни один страдающий безделием или бессонницей гражданин не сообщил, что видел их. Какую технику использовали вандалы, в какое время дня работали, как успевали - ни на один вопрос ответа не было. Патрули и любопытные горожане следили, не готовится ли где новый рисунок, была даже открыта горячая линия, но звонки поступали лишь о плановых городских работах.
Судачили же люди о разном. Форумы пестрели и просьбами ("купите наконец своим детям карандаши, пусть рисуют дома"), и угрозами ("увижу г#$нюков - лично руки повыдергаю!"), и похвалой ("оч красиво стало пасибки <3 <3"), а в соцсетях появлялись посты "Новый Бэнкси: кто он?" и "Возрождение SAMO", под которыми отмечались любители поискать скрытый смысл, поругаться о политике, пофотографироваться на фоне арт-объектов.
Но зацепок по-прежнему не было, разве что нескольких подростков с баллончиками мастики и хрома передали в руки родителям.
От улицы Тыкв почти до самых Кувшинок шел трамвай. Пряничные малоэтажки сменились стеклом и сталью офисных зданий, а за полоской раскиданных гаражей начиналась промзона. Арне вышел около маяка и до доков шел пешком. Несмотря на название, романтика давно покинула Кувшинки, а из растительности там были разве что налипшие на корабли водоросли, чей йодистый запах соперничал с запахом мазута.
Бульдозеры расчертили асфальт жирными линиями, под ногами колко хрустело, а на месте пакгаузов XIX века остались лишь обломки. Ингефарстад щурился из-под туч на искалеченную прибрежную линию и новый, воистину гигантский мурал. Он распростерся через всю глухую стену административного здания: в лоскутную химеру летели десятки копий, но лишь одно достигло цели и попало в плечо. Земля под раненой лапой покраснела, но облака над химерой были как плотные крылья, а хвосты чудовища раскидывали и раскусывали приближающихся врагов.
Арне сделал несколько фото: непроницаемая синева животных глаз, зубчатая линия деревьев по хребту, каскады рыб и шпили башен на передних лапах, бархатный желтый цветок в районе сердца.
Он сделал несколько шагов назад, чтоб захватить в кадр тусклую полосу солнца, но уперся лопатками в стену. Арне чертыхнулся: после хождения по демонтированным зданиям вся его темная одежда была в пыли, было бы обидно испачкаться еще сильнее. Но повезло - ткань не зацепилась за острый край и была по-прежнему чистой. А за спиной оказалось уже знакомое изображение красно-желтого кленового листа. Контур его был аккуратнее, чем на улице Двенадцати Тыкв, и Арне подумал, что это эмблема новоявленного SAMO, сделанная другой рукой.
Из редакции Арне возвращался поздно, но неспешно. Он никогда не боялся гулять по ночам: город дышал в такт, город держал за плечи, город зажигал фонари, город оберегал.
Общественный транспорт разбежался по депо на отдых, усталая величавость старого Ингефарстада куталась в сумрак, лишь несколько окон вдоль узких улочек переливались разноцветьем ламп и бутылок. Неяркий свет падал и на бывшую пекарню Магнуса, превращая ее скользкие рейки в усложненный рыбий скелет, а граффити - в свежий синяк на боку. Арне улыбнулся кленовому листу, как приятелю, и подошел ближе. Под темнеющим контуром рисунка красовалось слово: "Кувшинки". Сердце скакнуло в горло и забилось неровными толчками, а руки на мгновение стали холодными, как капель. Игра неизвестных художников была тоньше, чем полагал Арне, а возможно, что и опаснее. Он огляделся: вдруг один из них неосторожно выглянул из-за занавески и смеется, но улица Двенадцати Тыкв крепко безмолвно спала.
На следующее утро Арне отпросился с работы и поехал в район Кувшинок. Путь от остановки он пробежал, забывая дышать. Кленовый лист не исчез, но под ним появилась надпись: "Энсам", а чуть ниже добавлено мелом: "полночь".
Последний автобус до полустанка Эстам отправлялся в восемь часов. Арне не знал, как будет добираться обратно, если вообще останется жив, и что он хочет увидеть, кроме очередного кленового листка, но собрал бутерброды, термос, толстовку, блокнот и отправился на остановку.
...
Скоротать время на полустанке оказалось не так просто, как Арне себе представлял. План "15 минут на посмотреть, полчаса на погулять, а там за чаем глядишь и полночь" превратился в настоящее испытание. Арне пофотографировал примятую туманом траву, седину уснувших деревьев, пустые железнодорожные пути и силуэт водонапорной башни. Потом включились фонари, и он сделал еще несколько кадров, а до полуночи все еще оставалось больше двух часов. Лес вдоль рельсов дышал отрывистым многоголосьем, и выпрыгнувшая лягушка напугала Арне так, что он споткнулся и упал в неизвестные белые цветы. Отряхнувшись, Арне сорвал один и вернулся на полустанок. Стакан кофе скоротал ожидание на четыре минуты. Бутерброд - еще на семь. Убрать вещи в сумку - еще минус двадцать секунд. Почти восемь минут Арне разминал подмерзшие ступни. Поиск в интернете неведомого цветка - еще минус полторы минуты времени и два процента батареи. Несколько медленных кругов вокруг башни - всего четверть  часа, даже если потрогать кладку. Пришлось задействовать книгу и альбом Use Your Illusion I.
В 23:57 Арне начал подпрыгивать, чтоб почувствовать пальцы ног. Эти минуты, казалось, не закончатся никогда, сколько не считай от 180 до 0.
А последний прыжок был уже в Тишину. Кеды беззвучно коснулись земли, и Арне потер уши: ничего, ни малейшего шороха. Кто-то понизил громкость мира до нуля.

Небо над башней шевельнулось, и ее силуэт облепили темные ночные облака. Они расплывались кляксами и вздрагивали, как поверхность воды. И из их синего мрака на свет полустанка вышел Он.
Могучий, широкоплечий, суровый. Скрывающий за дурным нравом старость. Дух Города поднял шишковатую голову, и десятки его глаз смотрели на Арне - с той же покровительственной теплотой, что и всегда.
Дух вытянул вперед вымощенную ладонь - по ней бегал столапый ящер с раздвоенным языком и меняющей цвет слизью на кончиках пальцев. Соскользнув на землю, он в несколько прыжков добрался до башни, по-беличьи, спиралью поднялся на самый ее верх. За движениями существа было невозможно проследить, но прямо на глазах многолетний камень начали покрывать рисунки: рассвет над полустанком, безграничный лес и поезда - от прародителей до нынешних. Когда последний блик был завершен, на вершине башни проступило: "Помни".
Ящер, немного подрастерявший яркость окраса, взбежал на плечо Духа Города, и, хотя у старого великана не было рта, Арне понимал, что он улыбается.
Дух ушел так же, как и появился, оставив взамен себя звуки. Даже к шелесту листьев приходилось привыкать заново, и Арне жадно ловил каждую вернувшуюся трель, каждый стук, каждый шорох. Несмотря на то, что часы по-прежнему показывали полночь, уши резанул звук приближающегося транспорта. Автобус "Илска-Эстам-Главная Ратуша" остановился вблизи полустанка, и водитель приветливо кивнул - не нужно ли довезти?

...Стоя на балконе с первой чашкой кофе за день, Арне задумчиво рассматривал найденный в кармане ключ с высеченной буквой И. Город лукаво отводил глаза и трепал по щекам теплым ветром, но подсказок не давал.
Так проходило очередное лето. Ингефарстад по-прежнему оставлял послания на кленовых листьях, а мэр Гро все так же пытался прогнуть древний город под себя, для начала поборов хэштег #SaveEstam. А у Арне снова была неразгаданная городская тайна.

[Simka]

ИСТОРИЯ ШЕСТНАДЦАТАЯ
МУСОРЩИК

Когда-то я был… эх, да что вспоминать. Вчерашний студент, медик недоучка, насмотревшийся «мотивирующих» роликов на ютубе, с пылом неофита подбирающий каждый случайный окурок, сортирующий мусор в стопятьсот, конечно же экологичных пакетов. Представляю, как смеялись бы редкие в нашем районе мусорщики, скидывая весь мой любовно рассортированный мусор в один бак, чтобы потом вывезти его на одну свалку.

Помню нашу первую встречу. Летний вечер из тех, которые могут, но не хотят пролиться грозой, чтобы хоть немного снять это душное марево. Я выносил свою ношу к бакам, а навстречу шла она. Сморщенная старушонка, в мятом сером платье с пакетом в руках. Смотрела на меня и улыбалась. Вроде бы просто сумасшедшая старуха, мало таких, что ли. Но неясное ощущение заставило меня приглядеться. Она ела не из пакета, она ела пакет! В глазах же светилось то чуть сладострастное удовольствие, которое появляется от вкусной, очень вкусной еды. Я отшатнулся, ударившись рукой об металлический угол бака, из царапины проступила пара капель крови. С отвращением швырнул пакеты и убежал домой, где залил царапину ударной дозой антисептика.

На следующий вечер я встретил ее снова. И снова...

Потом я начал искать ее. И находил. Всегда около каких-то мусорных баков. И каждый раз видел в сморщенных руках то пакет, то разрезанную пластиковую бутылку. Она всегда что-то ела. Странно возбуждала мысль, сколько пластика и полиэтилена в ее брюхе. Господи, да она нафарширована мусором под завязку.

Как-то вечером я привычно шатался около баков на другом конце района и снова встретил ее. Не знаю, чем объяснить то помутнение в голове, сладкую красноватую дымку перед глазами. Но подошел к ней вплотную, оторвал кусок ее пакета и с наслаждением затолкал в рот. Внутри меня поднялся дикий, первозданный голод. Старуха просто смотрела мне в глаза и улыбалась. Улыбалась кокетливо и похотливо, как легкодоступная девка с вокзала. Медленно отправила в рот очередной кусок пакета. Нежно, очень нежно я положил руки на ее шею. Сдавил, не отводя взгляда от ее глаз. Она не сопротивлялась, только хрипела. Когда старуха обмякла, раззявив гнилозубый рот, я долгим поцелуем забрал из него лепесток пакета.
И тогда пришло понимания, что я в этой жизни.
Я мусорщик. Хранитель жизни на земле.
Ведь то, что мы по незнанию своему считаем мусором и есть квинтэссенция жизни. Самое зримое и значимое подтверждение ее. Пока живы, мы производим мусор. Сдохнув, удобряем собой человеческую свалку.

Мне нравится новое существование. Без похмельных рож доблестных работников свалки, будящих вас в пять утра громыханием своего ржавого корыта, мир вокруг становится прекраснее.
Как только день начинает клониться к вечеру я обхожу свои владения. Хрустят под ногами осколки выбитых витрин, полиэтиленовые пакеты порывами ветра поднимаются в небо стаей разноцветных птиц. Аляпистые графити украшают стены домов. И даже солнце в этом великолепии, кажется, светит тусклее. Конечно, моя власть не распространяется на весь город, увы, я не всемогущ. Но в моем районе живут прекрасные люди. Без них было бы сложно.
Мне спокойно. Я все делаю правильно.
Стоп. Что-то не так. Словно внутри звенит надоедливый колокольчик. Я подхожу  к бакам, откидываю ногой лимонадную бутылку. Под ней, спрятавшись от всех, цветет маленький белый цветок.
Извини, дружок, — тщательно растираю его подошвой, — тебе тут не место.

[Simka]

Я тебя сейчас покусаю, Мышь Зоркий Глаз
Дай хоть возможность посты зарезервировать под обратную связь и рецензии, ну

И наводки ещё!

[Simka]

НАВОДКИ

История Первая. Магазинчик "Продукты" открыт круглосуточно

Жители района не любили этот маленький магазинчик. Старые прилавки с вечными разводами от грязной воды, затхлый воздух, странные продавщицы. И высокая дама с плохо выбеленными волосами, уложенными в бабетту, с презрительным прищуром густо накрашенных глаз, и суетливая нарочито приветливая шатенка с вечно уставшим и виноватым выражением лица – обе подспудно вызывали желание поскорее закончить покупки и сбежать домой.
Шоколад, купленный в этом магазинчике, неизменно оказывался старым, крошащимся, с белым налётом. Печенье было просрочено минимум на полгода. Скисшее молоко, вздувшийся йогурт, склизкие сосиски и колбасы, подгнившие овощи...
Но никто никогда не пытался вернуть продукты и поспорить с продавщицами.
Странно, почему-то жители исправно посещали этот магазинчик снова и снова. А ещё по какой-то причине никого не интересовало, почему  же в этом районе так часто пропадают люди.
Шли годы. Дети росли и взрослели, их родители старели, обитатели района менялись, уходили прежние жильцы, заезжали новые. А магазинчик оставался. И продавщицы не менялись. Пять лет, десять, двадцать, тридцать... Ни единого седого волоска на голове шатенки, ни единой новой морщинки у все так же густо накрашенных глаз блондинки.

История Вторая. Мама

- Мама! Мааааамаааа! Ну мааааам!
Надрывный детский крик бьет по ушам. Невольные слушатели подавляют вздохи раздражения.
Ребёнок, что с него взять. Несносный мальчишка, вредный и шумный. Широкий щербатый рот, вечно всклокоченные рыжие вихры. Приметная внешность, приметный голос.
В этом дворе его знали все, слушали его вопли каждый день. Он появлялся во дворе ближе к вечеру, становился под окна и начинал свой набивший оскомину концерт. Иногда он кричал  один раз или дважды, а бывало, что заходился истошными криками очень долго. А потом как-то незаметно пропадал со двора. Все вздыхали с облегчением и возвращались к своим будничным заботам.
Вот только странно,  что никто никогда не видел и не слышал родителей этого мальчишки. Ни разу его мать, к которой он так отчаянно взывал, не откликнулась. А он всё звал, и звал, и звал.
Шли годы. Дети росли и взрослели, их родители старели, обитатели дома менялись.
А рыжий мальчишка всё приходил и кричал под окнами.

История Третья. Маньяк - по наводке писали два игрока (в ОС прокомментирую)

Он сменил много обличий. Элегантный костюм, плащ с шелковой подкладкой, насмешливая улыбка на тонких губах, набор скальпелей в чемоданчике. Просторная рубаха, натруженные мускулистые руки, остро наточенный топор. Растянутый красно-зелёный свитер, струпья на щеках, металлические когти-кинжалы.
Глупые жители боялись его, но не могли прекратить говорить о нем. Их фантазии создавали его в каждом новом обличье, их страхом он питался.
Он поджидает в каждом парке, в каждой тени под окнами, в каждом глухом закоулке.
Хищник каменных джунглей. Порождение Города.

История Четвертая. Мастер на все руки

Специализация и кооперация - залог развития  человечества.
В Городе у жителей постоянно что-то случается. Проблемы  с ведением бизнеса, аварии, поломки техники, переезды...
Поэтому набирают популярность сервисы по сведению заказчиков и мастеров на все руки.
И однажды в этом Городе открылось новое агенство  - "Кудесник". Казалось, реклама этой компании была повсюду: на бигбордах, на досках объявлений, в теле- и радиоэфире, и, разумется, в Интернете. Узнаваемая эмблема, многообещающий текст.
"Муж на час - у нас есть специалисты по любому вопросу! Вам нужно создать сайт - обращайтесь к нам! Ваша стиральная машинка сломалась прямо посреди стирки - это легко исправимо! Прибить полочку - легко! Мы быстро и качественно решим любые ваши проблемы! Звоните прямо сейчас! Мы сделаем вашу жизнь лучше!"
Вежливые опрятные мастера, приятные расценки. Агентство процветало. И если бы кто-то наблюдательный проследил за деятельностью этих "кудесников" - он бы с удивлением осознал, что они действительно делают жизнь горожан лучше.
Каким-то таинственным образом после прихода в дома "кудесника" жизнь его заказчиков налаживалась.
Кто-то встречал свою вторую половинку, у кого-то прекращались семейные ссоры и дрязги, кто-то находил хорошую работу и наконец-то вырывался из цепких лап бедности...
А Город становился все чище, светлеее, комфортней.

Знаете, забавно, но иногда в рекламе говорят чистую правду.

История Пятая. Медвежий угол

Топографическая дезориентация, в простонародье - кретинизм. Странная болезнь, право. Ну ладно еще, заблудиться на природе где-то, или в какой глухой деревне. Но в Городе? GPS работает исправно, смартфон услужливо выcтраивает самые удобные маршруты - просто следуй по указанному пути. Но нет же.
Есть в  Городе странные места. Нумерация домов не выдерживает никакой критики,  неизменно ставит в тупик случайно забредших прохожих. Или вот, взять это небольшое озеро в отдаленном парке – кажется, иногда оно просто куда-то исчезает; особенно трудно найти его родителям с маленькими детьми или стайкам ребятишек без взрослых.
Суеверные деревенские жители про потерявшихся в лесу могут сказать, что «их леший водит».
А в Городе чем такое объяснить?
Или все таки кто-то «водит»? Тот, кто видит опасность лучше обычных городских жителей. Тот, кто не хочет, чтобы очередного ребенка искали в озере. Тот, кто не хочет, чтобы очередной молодой и наивный житель горожанин попался в лапы мошенникам, арендующим офис в том здании со странным номером. Тот, кто не даст злым гостям попасть в нужный дом, пока они не растеряют свою навеянную алкоголем удаль.
А вдруг?

История Шестая. Меломан

Опять он, этот клятый барабанщик. И снова я не смогу выспаться. Жарко, душно, окно открыто, но это не спасает. Три часа ночи.  А он там, на детской площадке напротив моего дома. Стучит в барабан. Как и вчера, и позавчера, и неделю назад.
Голова тяжелая и будто набита ватой. Глаза воспаленные, словно какой-то злой шутник щедро сыпанул в них песка. Я хочу спать, но этот клятый звук отдается в висках.
Тум. Тум. Тум. Тумтумтумтум.
Я не понимаю, что это за странное хобби такое. И почему никто из жителей не возмущается?
Неужто они не слышат?
Я не выдерживаю и звоню в полицию – звонок не проходит. Как и во все предыдущие ночи.
Я закрываю окна – без толку, звук все равно проникает в мою исстрадавшуюся голову, только в комнате становится совсем душно.
Я так больше не могу. Мне страшно, и этот страх удерживал меня все предыдущие ночи. Но это просто невыносимо. Сейчас я выйду и объясню этому клятому барабанщику, что порядочные люди ночью спят дома, а не издеваются над ни в чем не повинными жильцами.

История Седьмая. Менеджер

Кто-то сравнивает Город с каменными джунглями. Глупцы. Город – это самый настоящий улей.
Жители живут по четко заданному распорядку, они зависят от уже существующей инфраструктуры и, неустанно трудясь, создают новую, подобно рабочим пчелам или муравьям.
И, как у каждого улья, в Городе есть свой правитель, своя матка. Хотя в современных реалиях титул «Менеджер» подойдет больше. Нет-нет, что вы, не этот клоун – мэр, не о нем речь, разумеется.
Настоящий управленец.
Тот, кто указывает направления развития транспорта, для построения правильной схемы энергетического обмена в Городе. Тот, кто следит за мигрантами,  обладающими силами разного порядка. Тот, кто может заморозить любой проект или наоборот, одобрить самые странные начинания, например, внезапные раскопки и поиски первобытных стоянок в черте Города. Тот, кто определит и прикажет снести неправильные дома (да, они соответствуют всем нормам и стандартам, и что с того? Только вот построены не в то время и не в том месте, рушат четкий рисунок).
Тот, кто следит, чтобы жители работали во благо Города.

История Восьмая. Мерзавчик

Он жил в нашем доме. Обычный алкоголик. Опухшее лицо, грязная одежда, кислая вонь застаревшего пота и перегара. Он любил устраивать посиделки на лестничных клетках, оставляя рассыпанный сигаретный пепел, окурки, картонки с засохшими остатками еды. Однажды он оставил какой-то мусор прямо на ступеньках, и я едва не упала, поскользнувшись. Я стучалась к нему в квартиру и грозила штрафами – но он не отвечал. В его квартире всегда было тихо, и  ни разу не видела, чтобы он выходил из неё или заходил внутрь.
При встрече он требовательно здоровался, ожидая уважительного «Здравствуйте» в ответ. На молчание реагировал возмущением – «Тыминянеуважашь??!! Со старшими нужно здороваться!».
Я насмешливо уточняла, а за что его уважать-то? За мусор, за распространяемые миазмы гнили и грязь? Бабушка-соседка увещевала меня не спорить с ним, не обращать внимание, и – главное – никуда не жаловаться. Ну чудит немного – так можно же и потерпеть. Он свой, безобидный, за многие годы все к нему привыкли; даже кличку дали – Мерзавчик; любит он это словечко, измеряет выпитое «мерзавчиками»-«шкаликами».
Шли годы. Я несколько раз переезжала. Странно, мне кажется, что я постоянно встречаю своего соседа в самых разных уголках Города. Вот он, шатаясь, выходит из подъезда; на ручке повисают клочья какой-то мерзкой слизи. Вот он же стоит у мусорного бака и перебирает содержимое какого-то пакета. А вот он в парке, усеивает окурками и прочим мусором чистую новенькую лавку. Все чаще я вижу этого человека. Иногда он не один, а в компании таких же. На вид его собутыльники точь-в точь как он сам, не отличишь. Все те же лица, те же повадки, та же одежда.
Мне становится жутко, и каждый раз я отворачиваюсь, стараюсь не смотреть на них. Я убеждаю себя, что это всё злоупотребление алкоголем так меняет людей, делает одинаковыми на вид. Но на душе неспокойно.
Мне кажется, или Город с каждым днем становится все грязнее?

[Simka]

История Девятая. Мерцающий

Туристы любят наш Город. Старинные здания, древние мостовые, вычурные фонтаны, красивые парки. Вон очередная парочка приезжих прогуливается по центру. Глаза слипаются, головы тяжелые – бедолаги умудрились выбрать поезд, прибывающий в бессовестно раннее время.
Но зато они смогут провести несколько лишних часов в нашем чудном Городе. Им нравится всё. Этот памятник, и этот собор, и этот книжный магазин, и этот чудаковатый старик, идущий навстречу. Широкополая шляпа прикрывает лицо, длинный плащ скрадывает очертания фигуры, старинная трость упирается в камни мостовой... Странно. На мгновение сонным туристам показалось, что фигура старика зарябила - как изображение в старом телевизоре. Они прошли немного вперед, девушка не выдержала, оглянулась – но старика не было. Туристка подумала, что надо будет обязательно выспаться сегодня.
А пока можно дальше наслаждаться прогулкой по Городу. Чудный собор.Чудный антикварный магазинчик с витиеватым названием. Чудный старик, идущий навстречу.  Широкополая шляпа прикрывает лицо, длинный плащ скрадывает очертания фигуры, старинная трость упирается в камни мостовой... Что? Они же только что видели этого старика в другом месте, как он мог их обогнать? Девушка оглядывается – но старик снова пропал. Странно. А ещё вывеска этого магазинчика как-то странно выглядит в предрассветной серости. Мерцает, как изображение в старом телевизоре. Нет, сегодня определенно надо хорошенько выспаться.

История Десятая. Метро. Гид по выживанию

Жители Города чувствуют себя вольготно. Они живут по четко заданному распорядку, зависят от уже существующей инфраструктуры и, неустанно трудясь, создают новую.
Они осмелились расширять не только площадь Города на поверхности, но и вгрызлись вглубь.
Метро, подземка – великолепное изобретение; позволяет разгрузить наземные траспортные потоки и поддерживать необходимый ритм жизни Города. Но есть проблема - это чужая территория.
Город стал захватчиком, Город вторгся туда, куда его не ждали, и тем самым создал нечто новое.
Будь осторожен, горожанин.
Не стоит расслабляться, попав в подземку. Будь бдителен. Подстройся под ритм потока, под скорость передвижения толпы, не выделяйся, не отходи от других. Не становись на краю платформы, не заступай за ограничительные знаки. Не спи в поезде. Следи за соседями.
Если тебя внезапно охватывае страх, ощущение неправильности – беги, пробирайся к эскалатору, наверх. Если ты слышишь шепот, если что-то подталкивает тебя к краю платформы, тянет шагнуть перед приближающимся поездом – беги к служителям станции. Они тоже горожане, но  уже стали частью этого мира, возле них безопасно.
Если ты видишь в отражениях в окнах что-то странное – лица пассажиров искажаются, или отражается кто-то, кого в вагоне нет – отвернись, вцепись ногтями в ладони, будь готов выскочить на следующей станции.
Если поезд вдруг останавливается в тоннеле и ты чувствуешь, как что-то окутывает тебя, мешает думать, твое дыхание сбивается и замедляется  – вцепись в что-то, сожми сумку, или часть одежды, или собственную руку; у тебя должен быть якорь. Следи за дыханием, слушай биение собственного сердца, помни, что ты – живой, из плоти и крови, ты – не часть подземки, ты не должен заплутать и остаться в тоннеле.
Не питай иллюзий, горожанин, не думай, что все вокруг такое будничное, привычное, и, значит, безопасное.
Ты на чужой территории.

История Одинадцатая. Молчание в трубке

Когда-то таксофонами пользовались часто. Покупали специальные карточки, на разное количество минут, и звонили, и, затаив дыхание, ждали ответа. А потом прогресс сделала свое дело, и таксофоны стали не нужны. Их еще можно увидеть в Городе – эдакие памятники прошлой эры, занятные рудименты.
Мои мысли заняты были обычной рутиной, руки болели от веса набитых покупками сумок. Внезапный звук  заставил меня удивленно оглянуться. Странный, непривычный, давно забытый. Не переливы мобильного, не оповещения мессенджеров, не сигналы автомоилистов или велосипедистов.
Телефонный звонок. И звук шел из таксофона.
Улица была непривычно пустынной и тихой, и поэтому телефонный сигнал был особенно резким, назойливо ввинчивался в уши. Не знаю, что мной руководило, зачем нужно было снимать трубку.
- Алло? Алло?
Показалось, что в трубке слышится чье-то дыхание. Но никто мне так и не ответил...

История Двенадцатая. Монтаж

Они любили друг друга и собирались пожениться. В её представлении все шло просто отлично, стандартный, но от того не менее желанный жизненный сценарий выполнялся строго по заданным пунктам: университет, начало отношений, первая работа, свадьба. А дальше – свой дом, путешествия, а после - рождение и воспитание ребёнка. Нет, поправочка – двух детей!
Но за несколько недель до свадьбы, ей прислали эти фото и видео. Смешно, прямо как в глупом американском детективе.
Он в постели с другой женщиной. Он в кафе с другой женщиной. Он обнимает маленького мальчика. Схожесть лиц не дает шанса усомниться в родстве.
Племянников у него не было.
Видеофайл она открыла – но не смогла посмотреть дольше первой минуты, нервы не выдержали.
Он кричал, что это фотошоп, а видео – монтаж. Что это просто чья-то глупая шутка.
Он клялся и обещал.
Но она не смогла  поверить. Хотела – но не смогла. Невольно припомнились все их плохие моменты, все нескладывающиеся детали, перепады настроения, задержки на работе.
Они расстались. Она поменяла место жительства и работу. Нашла другого возлюбленного. Вышла замуж и счастлива со своим избранником.
Забавно, что бы она сказала, узнай, откуда на самом деле появились фото и видео.
Монтаж ведь действительно был, но и фальшивкой эти доказательства измены не были.
Просто сама измена еще не успела состояться. Другую женщину он бы встретил только через три года. Мальчик на фото, его сын, родился бы спустя пять лет.
И долгие десять лет он, её несостоявшийся муж, жил бы на две семьи.
А потом бы она узнала правду, и не смогла бы её пережить, сломалась. Алкоголь весьма опасен для женщин, вы знали?
Но кому-то такое развитие событий не понравилось; кто-то прислал ей свидетельства из несостоявшегося будущего. Кто-то, кто опекает слабых и дает им шанс на счастье.

История Тринадцатая. Мужчина в Чёрном

Порождение заброшенных закоулков Города и людского страха. Он любит тьму, и она отвечает ему взаимностью. Ни единого светлого блика нет на его чёрном одеянии. Иногда он любит попугать незадачливых водителей, выходя в ночь на неосвещенной дороге прямо перед их вонючими громыхающими повозками. Редкие счастливцы с честью проходят это испытание. И горе тем, кто, сбив Человека в Чёрном, струсят и попытаются скрыться, или, ещё хуже – решат скрыть улики и добить незадачливую жертву.
Будь осторожен, горожанин. Если ненароком, идя по ночному Городу, встретишь молчаливого высокого незнакомца в чёрном одеянии – уходи, не оборачивайся. И думай о всём светлом и хорошем в твоей жизни. Человека в Чёрном манят ночь и закоулки Города. А ещё его привлекает темнота в людских душах.

История Четырнадцатая. Муза

Вот молодой демиург. Когда-то она мучилась сомнениями и никак не могла найти дело по душе. А теперь она учится в редакции авторитетного журнала, и совсем скоро её произведения будут изданы и, вполне возможно, повлияют на умы горожан, дадут им нужную пищу для ума.
А это молодой специалист, работа которой важна для информационной инфраструктуры. Она умеет грамотно руководить и обращаться с информацией – главной ценностью нашего времени. А ещё совсем недавно она стояла за прилавком и тяготилась неинтересной нелюбимой работой, боясь при этом решиться на перемены.
Молодой человек, долгое время пытавшийся сам справиться с травмами детства.
Женщина, долгое время не находившая в  себе силы вырваться из отношений с мужем-тираном...
Всем им не хватало совсем немножко. Направления. Легкого толчка. Толики храбрости и уверенности в себе. Толики вдохновения.
А потом к ним пришла Муза.

История Пятнадцатая. Муралы

Огромный змей кусает себя за хвост, обвивая раздавленный глобус. Известный седовласый ученый сурово поблескивает очками. Легко узнаваемый политик с улыбкой гиены протягивает воздушный красный шарик; солнечные лучики пляшут на кривых жёлтых зубах, на ярко-рыжих прядях парика и бело-серебристом клоунском костюме... Рисунки разные. С надписями и без, красочные и чёрно-белые, совсем крохотные и раскинувшиеся на десятки квадратных метров. Одни остаются незамеченными,  о других пишут в новостях, третьи превращаются в достопримечательности Города.
Заброшенные дома, гаражи, многоэтажки-высотки... Все новые и новые муралы появляются на самых разных стенах в Городе. Одни превозносят красоту, другие  безмолвно кричат и едко высмеивают проблемы жителей Города, проблемы, которые замалчиваются и никак не решаются... До тех пор, пока не появится мурал.
Они – словно отображения жизни этого Города. Все интуитивно чувствуют, что у этих муралов один автор. Почерк узнаваем. Но кто же он?
Почему ни разу его не видели за работой? Почему никто не видел незаконченный мурал?
Некоторые жители даже поговаривают, что эти муралы нарисованы не рукой человека, а возникают сами по себе, прорастают из стен. Какие глупые сплетни, не правда ли?

История Шестнадцатая. Мусорщик

Каждый человек – это маленькая, но важная частичка, могущая повлиять на состояние нашего Города.  Как небольшая деталь в огромном механизме. И каждый сам выбирает, какое именно влияние оказывать – благотворное, или же наоборот. Поэтому и было принято решение тщательно сортировать мусор, приобрести тканевые сумки-шопперы, установить измельчитель отходов, завести компостный ящик для придомового участка, и принять прочие меры, вписывающиеся в мировоззрение ответственного и разумного городского жителя.И стоило лишь озаботиться этой темой, как меня все чаще начали посещать тревожные мысли: мы, люди, генерируем слишком много мусора. Пластик, стекло, металл, пищевые отходы, комбинированные материалы...И только часть из всего этого перерабатывается. И то, целая наука – правильно рассортировать. Вот, к примеру, статья, как отличить целлофан от полиэтилена: «целлофан сладковатый на вкус, т.к. при производстве целлофана используется глицерин.» Ну спасибо за такие полезные знания, вот тут же начну применять, ха.
Куда же девается весь этот мусор, который население создает ежедневно? Объемы слишком большие, специальные заводы по переработке и сжиганию не обладают такими пропускными способностями. Стихийные свалки в безлюдных местах? Выкупленные территории? Постепенно меня все больше и больше одолевали навязчивые мысли.
Страх перед загрязнением окружающей  среды стал преследовать меня постоянно.
А потом я увидел её. Гулял по улице возле дома, а она шла мне навстречу. Неопрятного вида, в нелепой шляпке, но её лицо просто светилось от удовольствия. Она сыто жмурилась и с наслаждением что-то ела из шелестящего пакетика. Меня охватил беспричинный страх, кажется, я просто застыл посреди тротуара. Она ела не из пакетика. Она ела сам пакет.
Я стараюсь выкинуть из головы видение её счастливого, довольно жующего лица.
Не знаю, почему, меня все больше и больше тянет к мусоркам. Потихоньку я приношу все больше вещей со всевозможных свалок – полезные, добротные вполне вещи, они же могут прослужить ещё долго!
И все больше и больше меня тянет попробовать заманчивые шуршащие пакетики...

[Simka]

РЕЦЕНЗИИ

ИСТОРИЯ ПЕРВАЯ. МАГАЗИНЧИК "ПРОДУКТЫ" ОТКРЫТ КРУГЛОСУТОЧНО

Очень понравилось. Атмосфера постепенного нагнетания ужаса - вообще супер. Поначалу то все обыденно, таких странных, непонятно почему не закрывающихся магазинчиков пруд пруди. А теперь я, пожалуй, лишний раз подумаю, прежде чем заходить в такие  
По стилю написания (мое ИМХО) стоило, наверное, чуть почистить текст, поубирав лишние союзы "и", а то их там многовато. Тогда рассказ смотреться будет более выразительно.
Мне очень понравился прием в конце, когда в рассказе указано, что это не просто магазинчик, а магазинчик в доме 35а. Это добавляет реальности рассказу, а, следовательно, мистическая составляющая начинает выделяться еще резче.

С руки бесшумно, щекотнув кожу, осыпались прахом часы.

Ну и мааленькое замечание: непонятно почему "выжил" детский комбинзон, а часы осыпались прахом. Мне кажется, что можно было оставить, что они просто упали на пол, потому что осыпалась прахом рука. Ну опять же, имхо.
А так рассказ настолько шикарен, что я больше не знаю, что тут можно еще рецензировать и к чему придираться. Браво, автор!

ИСТОРИЯ ВТОРАЯ. МАМА

История вышла на мой взгляд скорее грустной, чем страшной. Одна из тех, где герои ведут себя адекватно, хотя ты знаешь, что твои вели бы себя как дебилы, сюсюкали бы с бедолагой, и искали бы ту русалку, охохох. Мальчика очень жалко. Застрял бедолага и мается.
Хотя, у меня порой под окном дети так визжат, что ой как понимаю Наташу, иногда хочется высунуться и высказать пару ласковых.

Впрочем, у нас тут рецензия, а не байки))
Текст идёт гладко, без выщерблин и трещин в повествовании.
Он напомнил мне эдакие старые плёнки составленные не из видео, а из фото.
 Где на подрагивающем экране вначале кричит мальчик на площадке, потом замолкает и смотрит прямо на зрителя, а потом исчезает.
И такими же четкими деталями, как статуэтками в ряд, проставлены все действующие лица.
Вот Наташа. Вот мальчик. Вот кот, который спасает Наташу. Вот бабушка, которая рассказывает Наташе о подменыше и русалках.
Мне кажется, что это красивый шкилетик. Из которого могло бы вырасти что-то офигительное и большое.
Но я не намекаю, что вы, и никакого личного интереса и желания ещё почитать, нет-нет, вам показалось)))

P.S.
И особо восхитило как автор обыграл наводку. Повертел её и из скомканного листочка создал целую историю. Вай-вай!

ИСТОРИЯ ТРЕТЬЯ. МАНЬЯК?

Поехали. Маньяк. Или не маньяк. Недаром же знак вопроса.
Автор сразу делает отличный стилистический заход - «Ночь, улица, фонарь аптека», это не просто отсылка к классику, это вполне себе мотив текста - героиня переживает кошмар каждую ночь, всё повторяется, исхода нет. Впрочем, мы пока этого не знаем, но начало и конец отлично закольцованы.
Вообще со стилистикой тут хорошо, и с детализацией - белки, кукурузные чипсы, старый дуб, запах подгоревшей гречки в конце.
Дальше я чуть поплыла, признаюсь. Зачем она идёт ночью по безлюдному парку? Почему она раньше боялась, а сейчас ей спокойно? Ощущение, что она прям намеренно гуляет по ночам (ну да, это сон, помним, но пока он совершенно не выглядит сном, и задумка вроде как и в этом).
Дальше красиво с мистичностью - идут вдвоём, а шаги слышны одни.
А потом я опять теряюсь. Маньяк (которого не было?) каждую ночь показывается героине в кошмарах, всегда разный, всегда одинаково пугающий (сон-то один?), при этом реальность героиня помнит, а в реальности ни маньяка, ни тёмной ночи, ничего общего со сном кроме парка и акта насилия.
Ноториджинал, прости меня, я правда запуталась - момент с нескончаемым кошмаром уловила, а в остальном поплыла. Было бы круто, если б ты рассказала, что именно задумывалось.
Но сама стилистика и атмосферность мне прям очень зашла - вспомнила большие парки (не питерские, правда, московские), где кого и чего только не встретишь. Очень бытовая и от того не менее пугающая история.

БОНУС. МАНЬЯК!

Ещё когда Симка спросила, можно ли выдать "мою" наводку ещё одному игроку, мне стало интересно, что же из этого выйдет.
Вышло неожиданно. До самого последнего абзаца персонаж кажется очень обыденным. Карантин, уход на пенсию, бродячие кошки, ученики. Единственное, что образ Макса как-то не сложился: по прогулкам, вроде бы, собака, но вот мочиться в прихожей из-за ревности к чужим кошкам уже больше свойственно котам, потом понимаешь, что нет, все-таки собака, но что за собака, какая собака? Знакомое ощущение проваленных планов. Наверное, за последний период оно для многих знакомое. Вот только был полон оптимизма, а тут раз - и все посыпалось, все задуманное накрылось карантином.
В целом текст оставил сложные впечатления. Для меня он оказался немного непонятным, может быть, не до конца раскрытым. Что это за талантливые ученики? Маньяки, как главный герой? Но тут не очень бьётся с представлением о реальных маньяках, все же для них это, как я понимаю, трудно назвать хобби. Да и какое-то обучение не одного преемника, а сразу в форме заведения, с трудом представляется. Возникают мысли уже скорее о наёмных убийцах. Но сюда не слишком вписываются скальпели. Сам персонаж, старик, чем-то напомнил персонажей Марининой, этакого незаметного серого кардинала, злого гения.
Интересная идея, но, возможно, немного слишком короткий формат. Если эту зарисовку развить в виде полноценного, крупного рассказа, она могла бы превратиться в нестандартное и красивое произведение.

ИСТОРИЯ ПЯТАЯ. МЕДВЕЖИЙ УГОЛ

Отличная зарисовка, кажется главой из добротной советской фантастики. Бабки вяжут, путают нитки, запутывают пешеходов.
Шпану пугают белочкой, девушку, видимо, излечивают от не особо стоящего романа, мальчика спасают. А инженера уже поздно, он сухое бревно, посуше скамейки, на которой сидят бабки.
Эта история меня затянула тем, что в ней много ниточек. Ниточек, за которые хочется подергать. Почему орел мешает? Что случилось с пророком? Почему японцев нельзя зомбировать? Кто развлекается по ночам в парке? Что случилось с Асахарой?

Я представила себе этих бабулек молодыми разведчицами,  отводящими самолеты противника от цели, из-за их фраз, типа, "восток/север, 102".... И долго думала, есть ли у них начальство, те, кто контролирует всякие паранормальные явления.
В общем, очень колоритная вселенная, цельная, логичная. И, вместе с тем, добрая сказка.

ИСТОРИЯ ШЕСТАЯ. МЕЛОМАН

Мне очень понравился "Меломан". В первую очередь тем, что он очень театральный. Я очень живо представляю себе камерную постановку этого рассказа. Особенно со второго прочтения, когда уже понимаешь что каждый "тум тум" - это важно, и не пропускаешь их глазами, а с наслаждением прочитываешь, застываешь на изменившемся ритме.

Мне нравится немногословный заяц. Я тебе всё рассказал, дальше дело твоё. Хочешь спать? Хорошо. Меломан может долго наслаждаться ритмом твоего сердца, но если надо, он знает где найти другой.

Есть ещё одна очень странная особенность этого текста. В нём совершенно недвусмысленно прописано что стоит жара и духота. И тем не менее образ зайца получается как Тоторо - под дождём.  Я, как читатель, совершенно уверен что идёт дождь и герой засыпает на мокрой - с пряным запахом - земле. Мистика.

ИСТОРИЯ СЕДЬМАЯ. МЕНЕДЖЕР

С самого начала автор обозначает атмосферу рассказа, и это атмосфера улья. Жужжание, негромкий разговор на низких нотах, возмущенный гул города - погружение в жизнь большой, здоровой пчелиной семьи. Потом в рассказе появляются дети, и вместе с ними четкое разграничение на размеренную, кем-то спланированную жизнь взрослых, и всюду проникающее детское любопытство. Взрослые - рабочие особи, им некогда вдумываться в происходящее, некогда собирать информацию. Работа-дом-бар, и опять работа. Дети же - хранители городских легенд, активные шиложопы. Растущие, тем не менее, под присмотром. Им в руки попадают нужные книги и нужные рассказчики, они впитывают в себя атмосферу улья и растут с четким убеждением, что так - хорошо и правильно.
Образ Маргариты Поппи необходим для детей. Я не знаю точно, но думаю, что Мэри Поппинс прошла по краю текстовушки, как еще одна направляющая для их развития. Вот, дети, Менеджеру тоже ведомы страсти. Красивые, манящие, понятные вам страсти.

Менеджер в это время налаживает жизнь города-улья. Он вовлечен в нее и одновременно городу не принадлежит. Он - Управляющий. Решает, где людям жить лучше и эффективней, выкорчевывает больные места улья, ведет отбор прибывающих в город.

С учетом эпиграфа его роль становится однозначной. Менеджер - Пчеловод. Он проконтролирует не одну смену поколений улья, он извне увидит и наладит все неудачные моменты, уберет неподходящих особей. Все ради процветания и продуктивности пчел-горожан.
Отсюда и его "вечная" молодость. У него другой ход времени и иная жизнь, улью недоступная.

Я не знаю, что из написанного выше мое воображение, а что - задумка автора Если с чем-то не угадала, прошу не обижаться. Мне очень понравилась и идея, и атмосфера, и язык произведения. И еще я абсолютно точно знаю, что быть частью подобного улья не хочу, и не хочу, чтобы мои дети были выпестованы Ульем и его Пчеловодом.
Это манящая, но антиутопия.

ИСТОРИЯ ВОСЬМАЯ. МЕРЗАВЧИК

Штош. Сразу скажу, что текст мне очень понравился, но и покусать тоже немного хочется. Поэтому я сначала сделаю кусь, а потом поглажу, ок?
Кусь: много ошибок. Речевых, орфографических, пунктуационных. В самом начале сильно подпортило впечатление вот это:

вдыхая воздух, вместе с ним в меня попадут бактерии и микробы

Подъезжая к станции, с меня слетела шляпа, ага. В общем, есть ощущение, что автор писал второпях, и не было времени на вычитку.
На этом я с критикой закончу. Потому что текст прекрасный. Нет, не так, он омерзительный и ужасный. И в этой омерзительности прекрасный. Шебуршун могёт. Хочешь или не хочешь, а текст удерживает внимание и заставляет переживать вместе с героиней. Если честно, в конце я испытала натуральный ужас. Омерзавчикование окружающего пространства - это теперь один из моих личных страхов, пожалуй.
Понравилось динамичное, но не торопливое развитие сюжета - точно так, как надо. Понравилось изменение масштаба происходящего - как будто кто-то плавно жмет на zoom out, и мы переходим от одного инцидента в отдельно взятом подъезде к глобальному влиянию Мерзавчика на город.

Шебуршунчик, спасибо тебе за текст.

ИСТОРИЯ ДЕВЯТАЯ. МЕРЦАЮЩИЙ

Мне очень знакома эта ясная, отстранённая холодность. Когда вроде и город яркий и большой, и улицы светлые и оживлённые, но за ближайшим поворотом всё меняется. Вроде бы только что девушки наслаждались жизнью, но вот на горизонте появляется темнота и они останавливаются в ней, потому что не знают, как себя вести. И кажется, что никакого будущего нет.
Мне очень приятно, что главная героиня способна преодолеть эту темноту сама и вытащить кого-то за собой. Найти это их общее «будущее». Наверное, так происходит во всех отношениях и даже не один раз. Может темнота настигнет их потом и на море. Это хороший приём. И очень наглядный.
Кстати говоря, о месте действия. Очень вкусно и «по-живому» описан город. Мне нравится часть о его древней жизни, когда в ней активно участвовало море. Нравится, как хорошо описан его «умирающий» вид и вообще хорошо передано ощущение, что для этого города всё уже когда-то закончилось. Всё уже прошло. Мне даже кажется забавным, что именно в это затухающее царство девушки приехали за новой жизнью. В этом есть какая-то авторская насмешка.
Хоть текст написано очень живо и сочно, есть кое-что, что мне не понравилось. На мой взгляд, фигуре в плаще уделено слишком мало внимания. Всё её описание сводится к контрастированию с городом, мне кажется, этого мало. Нужно было определённо добавить что-то ещё. Но, если не считать этого маленького пункта, то текст мне даже очень понравился.

ИСТОРИЯ ДЕСЯТАЯ. МЕТРО ГИД ПО ВЫЖИВАНИЮ

название текста "Метро. Гид по выживанию" привлекло внимание еще на этапе анонса текстовушки. я ожидала описания чуждой агрессивной среды, в которой выживают люди, что-то вроде "Метро" Глуховского или подземки из цикла "Бездна голодных глаз" Олди. этот текст я побежала читать одним из первых. потому что - метро, Москва, описание города, взгляд на город.

часто при написании рецензии я задавалась вопросом, насколько далеко автор ушел от замысла мастера, что внес от себя, как сделал задумку мастера своей. здорово, что Симка выложила наводки. на примере текста "Метро" видно, что автор написал совершенно свою историю, не противореча наводке в деталях. подробно описано метро, вагон с сиденьями, сумка, в которую вцепляется героиня, гаснущий свет в тоннеле. история полна бытовых зримых подробностей - пластыри на ногах, стакан с вином, телефон, сумка, газета. ничего необычного, кроме того, что случилось с героиней.

несмотря на необычное происшествие, в первых абзацах сказано, что героиня дома, жива и здорова. мы читаем историю, заранее зная, что с героиней в конце будет все хорошо. это снижает накал происходящего, и мне как читателю позволяет сосредоточиться на деталях, на том, как автор описывает прошлое, в которое попала его героиня. зримо описаны люди прошлого, женщины в ситцевых платьях и с авоськами, пионеры, парень с чубом. окончательно покорил меня пятачок, который нужен для входа в метро.
кульминация рассказа - переживания героини "Я глаза закрыла, и думаю: всё, дорогая, поздравляю, ты бомж в прошлом, твой дом еще не построен, твоя карточка бесполезна, пипец тебе, грешница." особенно трогает вот это "твой дом еще не построен"

рассказ выглядит как заявка на большое повествование, легко представить, как героиня еще раз отправляется в прошлое и в этот раз решается выйти из метро. и открытым остается вопрос, куда же ушел дед из прошлого?

из минусов отмечу, что в небольшом тексте подруга героини названа и Анютой, и Нюрой, и я в них путалась.

при этом героиня в речи называет подругу Аней, а про себя - Нюрой. в эту разницу имен я долго втыкала, даже разрабатывала версию, что никакой подруги на самом деле нет и героиня рассказывает самой себе. и, так как героиня тут вариант ненадежного рассказчика, возможно, что история была рассказана, но не случалась. но в тексте подтверждения этому не вижу, и версию отмела как несостоятельную.

[Simka]

РЕЦЕНЗИИ
ИСТОРИЯ ОДИНАДЦАТАЯ. МОЛЧАНИЕ В ТРУБКУ

Безотносительно истории, божечки, как же прелестно: даже домовые/уличные в Питере не лохматые минибомжики, а представительные господа при плаще и шляпе. Это просто прекрасно.
По "Молчанию" можно снять фильм, настолько точно и достоверно описан город. Я не критик, я могу только опираться на то, насколько при прочтении видишь в голове картинку. А в "молчании" картинка представляется обалденно живая. Речь героини тоже живая, живые жесты. Офис, квартал, мост...Дарья, запускающая руки в волосы: " не-вы-во-зишь".
А можно нарисовать комикс. Это будет короткой версией, но очень легко выбрать ключевые моменты.
Очаровательный рассказ, цельный, добрый.

ИСТОРИЯ ДВЕНАДЦАТАЯ. МОНТАЖ

Какое-то странное ощущение сначала от текста, а потом, как прочитала наводку, и от наводки. Наблюдатель вроде бы хороший, и хочет как лучше, но воспринимать его так не получается, он кажется мерзким и пакостно хихикает. И потирает ручонки. Короче, похож на Мефистофеля Антокольского.
Я вообще не очень верю в предопределение судеб, поэтому то, как наблюдатель влез в отношения пары и их разрушил, коробит. Мог как-нибудь помягче придумать, попроще. Не факт бы еще, что измена бы состоялась. В общем, хоть и хэппиэнд, а все равно какой-то... не знаю. Склизкий хэппи-энд.

НО!
Текст отличный. Отличный по языку, образам, по тонким моментам вроде "Татьяна Владимировна вынесла ему документы к подъезду, но держалась доброжелательно. Видимо, врагом он быть перестал." Сразу ощущение прошедших нескольких лет и тяжелой предыстории, вложенных в два предложения. Это круто.
Вот еще маркер: "Несмотря на тёплую погоду, Марина куталась в шерстяное пальто уныло-болотного цвета." Понятно, что у Марины не просто простуда и озноб. Понятно, насколько все плохо.
Читать легко и приятно. Приятно ловить вот такие детальки. Особенно приятно, что это новичок, раньше в играх не участвовавший. Оставайся, котик, с нами, будешь нашим королем

ИСТОРИЯ ТРИНАДЦАТАЯ. МУЖЧИНА В ЧЁРНОМ

Начнём с простого: рассказ мне в целом понравился!
Мне понравилась как раскрыта общая концепция чёрного человека, некоего посла высшей справедливости, понравились сами сцены, конфликты, завязки и развязки внутри них. Хорошо, живо читаются диалоги, персонажи будто вышли из авантюрного романа. Наблюдать за взаимодействием Девочки и Чёрного человека интересно. Меня заинтересовали заделы: и история Девочки, и её предыстория с Чёрным городом, изъятие денег из души и так далее.
Но, к сожалению, почти все заделы только обозначены, не дотянуты. При том, что при чтении я получила удовольствие, список того, что мне кажется слабым местом рассказа, выходит длинным.
1) Ключевых персонажа в рассказе два, протагонистом я бы назвала Девочку. По идее за время рассказа она из невинного ребёнка на ярмарке превращаются в отрешённую халатную чиновницу (?) из-за которой гибнут те самые невинные дети, за что с ней расправляется Чёрный человек. В целом в формате рассказа в три сцены можно было уместить развитие и изменения персонажа: с ней происходили важные, потрясающие вещи, которые могли повлиять на её жизненный выбор. По идее в каждом новом акте мы могли бы видеть последствия предыдущего (увидела задыхающегося, решила помогать людям, стала медиком), либо, наоборот, контрастом Девочка могла раз за разом игнорировать предупреждения. Но в рассказе встречи с Чёрным человеком отдельно, а Девочка отдельно. Более того, в целом трудно проследить её развитие, оно ничем не мотивировано и раскрыто слабо. Читателю просто сообщают жила-была Девочка, решила стать медиком, а потом скорраптилась, дети померли, вот её и наказали. «Скука» сообщает нам третья сцена, задавая тон изначально. Изнутри, по ощущениям Девочка остаётся одинаковой, эмоциональному состоянию Девочки, изменениям в ней уделяется слишком мало времени, хотя в целом это могло бы стать хорошей, крепкой базой для истории.
2) Чёрный человек броско разговаривает, эффектно курит и стреляет в людей. Или не стреляет. На самом деле непонятно, почему он Девочку именно застрелил, а не вырвал ей сердце. Или почему у банкира он вынимал что-то из души, а ей нет. Хочется какого-то единообразия, последовательности. Если люди загадочно пропадают, то пусть пропадают, тогда «Девочка зашла в дом 18, и больше её никто не видел» (что в общем более крипово), если он у них в душах ковыряется и что-то достаёт, то и из Девочки мог достать. Если он гангстакиллер с сигаретами и пистолетом, пусть, но тогда пусть и на ярмарке сразу стреляет. К сожалению, формата такого короткого рассказа недостаточно, чтобы прям сложного многогранного персонажа воссоздать, тут нужен сильный образ и тройное повторение бы хорошо сработало.
3) Отношения. Чёрный человек прикуривает от сигареты Девочки, что выглядит достаточно интимно, он обращается к ней фамильярно, приходит к ней раз за разом, она видит его, кажется, единственная. Иии и всё как бы. Это хороший атмосферный приём, цепляющий, но он висит в воздухе, ничем не заканчивается. Выбор ей Чёрный человек даёт не из личных симпатий, а потому что она не до конца скорраптилась, из того, что она его видит, никаких выводов Девочка не делает. Нет в этой линии ни завязки, ни развязки, ни кульминации.
4) Перерождение. Собственно, подкрепить отношения Чёрного человека и Девочки могла история о Чёрном-чёрном городе и тьме, которая ушла в сердца людей. Но вообще в контексте рассказа это взялось из ниоткуда и как-то очень мельком, скомкано. В итоге вообще, кажется, рассказ не обогащает, только неудовлетворенности добавляет.
5) Предопределённость: Чёрный человек обещает Девочку застрелить. Хорошо, красиво закругляется начало и конец. Но опять же никак не раскрывается. Девочке пофигу – ну застрелят и застрелят, автору тоже – саспенса вокруг этого события нет. Мы не видим ни череды событий, которые исподволь подталкивают девочку к смерти, ни её метаний, скажем, в попытках избежать (тут можно либо вывернуть в конце, что страх смерти её как раз привел к Чёрному, либо создать иллюзию, что ей всё удалось, а потом обломать читателя). В итоге идея не обыгрывается и играет.
6) Убийство. Более того, непонятно, за что вообще Девочку стрелять. В наказание? Но мы не видим преступления, бездны падения, и даже сам Чёрный человек не особо рвётся Девочку наказывать. В утешение? Но девочка страдает довольно вяло, так, совесть покалывает, не тянет «пристрелить, чтобы не мучилась». Потому что судьба её такая? Но тоже не видно. Могла и не стреляться. Ей тридцать три, это намёк на что? Она должна искупить что-то своей смертью? Но сама же косячит.
В итоге просто непонятно о чём рассказ. Красивые, броские заделы как-то набросаны штрихами, но не работают, не стреляют. В каждой сцене грамотно расставлены завязки-развязки, формально в рассказе в целом выстроена трёхактная структура, но что у нас кульминация рассказа в целом? Не вполне ясно.
Можно было рассказать историю Девочки и как она вырастила тьму в сердце, но тогда стоило выкинуть всякие перерождения, возможно, убрать обещание её застрелить, убрать эксклюзивность отношений и оставить Чёрного человека зловещим признаком возмездия, который догонит девочку, а фокус держать на её развитии на том, как встречи с чёрным человеком на неё влияли.
Можно было вторую сцену развить в полноценную крипипасту про Чёрного человека. Убавить ему антропоморфности, прибавить мистицизма, пусть он Санька несколько недель преследует.
Можно было рассказать историю про Чёрный-чёрный город, Девочку, которая освободила Чёрного человека, Тьму, которая поселилась в сердцах жителей, Чёрного человека, который сторожит эту Тьму, не давая ей разрастаться и ищет, ищет каждое новое перерождение девочки, не знаю уж для чего, сторожить и её или из сентиментальных соображений (рыдает по анимешному).
Но в итоге мы имеем несколько хороших идей и три неплохие сцены, которые не стали хорошей, последовательной историей. Жаль, могли бы.

ИСТОРИЯ ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ. МУЗА

Это как раз один из понравившихся мне текстов. Очень уютный и цельный.
По сути, посетителям не хватает не чуда, а уверенности в себе - все остальные чудеса в своей жизни они творят сами. Что и видно по "первому". Бедняга не может даже решить, какую булочку выбрать. И очень боится ошибиться даже в такой мелочи.

Булочница успокаивает сомнения, прогоняет неуверенность, внушенную кем-то другим -  и жизнь человека меняется к лучшему. Более того, он становится способен менять ее и дальше - сам. Как говорится, не давай рыбу, а учи ее ловить. И булочница совершенно права - помочь можно не всем. Кто-то не хочет ни ловить рыбу, ни есть ее, а только жаловаться на ее отсутствие.

Полненькая, курносая, смешливая, с уложенной вокруг головы толстой пшеничной косой — она сама напоминала булочку. И казалась простой, как булочка. Самая обычная булочка за две монетки, какие лежали в левом углу витрины.

А когда Агата описывается как булочка, невольно видишь за ней нечто большее. Ведь кто-то испек ее такую, курносую и смешливую. Кто-то мудрый.

ИСТОРИЯ ПЯТНАДЦАТАЯ. МУРАЛЫ

Эта история напомнила мне мультфильм Миядзаки. Напомнила по множеству причин.
Во-первых, она наполнена пейзажами: большими, фотографически подробными, но при этом обладающими каким-то особым анимационным шармом.
Во-вторых, контрасты. Пряничные домики по соседству с каменными джунглями, обыкновенная жизнь большого города в которой нет места волшебству и мистический Дух, сайдинг на фоне лепнины. Здесь узнаваемые приметы современной жизни как будто поставлены под увеличительное стекло, очищены и утрированы. Как в мультфильме, как у Миядзаки.
В-третьих, конечно, сам дух. Одно его описание вызывает в памяти духа леса из "Принцессы Мононоке". Величественного, молчаливого, пугающего и прекрасного.
В-четвертых, милые подробности вроде припозднившегося автобуса, непонятно откуда взявшегося, когда уже все спят - напоминают любимые мультфильмы.

Но сходство с великим мультипликатором не исчерпывает рассказ.
Все-таки главное в нем - муралы. Идея, что Дух города общается с людьми посредством искусства, молчаливых (и не совсем молчаливых) гигантских рисунков кажется очень привлекательной. Город разумнее своих обитателей (по крайней мере некоторых) и, конечно, мудрее. И нужно быть "сразу птицей и Шомпольоном, чтобы читать эти странные письмена".
И герой, конечно, не может их прочесть по крайней мере с наскока, но он уже продвинулся дальше прочих на этом пути. И открытый финал. Хорошо что открытый. Он не приторно-сладкий, но оставляет надежду для тех, кто в ней нуждается.

Кое-где текст спотыкается о многочисленные "но" или не вполне ясные сравнения "руки на мгновение стали холодными, как капель". Общего впечатления эти мелочи не портят, а во время прочтения на них досадуешь.

Мне показалось, что из рассказа выпирают некоторые детали, как бы очерчивая те сюжетные линии и подробности, которые в текст не вошли. Интересно, я ошибусь если предположу, что текст задуман шире, чем представлен и будет дорабатываться в сторону усложнения сюжета и увеличения объема? Хотелось бы не ошибиться.  

ИСТОРИЯ ШЕСТНАДЦАТАЯ. МУСОРЩИК

Мусорщик - это одна из тех наводок, что я захотела себе, едва появились их названия. Я заранее, по одному слову, решила, что она очень "плюшкинская" и потому моя. Было ужасно интересно, что же там за наводка и за текст на самом деле, и я дождалась.

Нужно сказать, текст сыграл на одном из моих самых больших фи в жизни. На фразе "она ела пакет" что-то заныло в животе. Старушонку увидела как живую - сморщенную, с глазами-незабудками, в платке и цветастом платье, чистенькую такую. Пожирающую пакет. =_= Единственное - мне немного не хватило элемента неожиданности, чтоб "так, стоп, ЧТО она делала?!". Или наоборот - подчеркнутой обыденности, чтоб была сумасшедшинка, "неправильность" мира.
Мне в принципе очень нравится идея "случайных" встреч и столкновений. И кульминационная сцена - она как то, что никогда не происходит со "случайными" встречами в реальной жизни. Мне представилось что-то такое пасторально-небесное над растерзанной свалкой, два странных потерявшихся человека, со стороны на это все смотрят помойные вороны/бакланы/голуби. Еще бы Григовское утро фоном и грязные белые перья вокруг.

В финале представила "киношное" воплощение теории разбитых окон. С воспаленным чернеющим солнцем, напоминающей руины города свалкой.
От брезгливости я перешла к зависти - пусть и мусора повелитель, но повелитель же.) Ни людей тебе, ни суеты. И в описании его нынешней жизни нет ничего такого, что заставило бы морщиться, это скорее эстетика постапокалиптического города в игре. Поэтому главного героя в последней сцене я вижу как Адама Дженсена в деус экс [и цветок в механической руке, мммм] или подчеркнуто стильного выживальщика. Наверное, было бы забавно, если б он стал подобием огромного слизня или приобрел голубиные черты, или просто стал мешковатым пугающим дядькой, обвешанным пустыми бутылками и коробками из-под дошираков. А может, он вообще сжирает бомжей, перенимая их мусорную силу. Интересно, каким увидел его автор, и была ли эта недосказанность умышленной.