Текстовушки. Архив

[Next]

Диана Джонсон

Осенними вечерами часто вспоминалась Эмма. Вообще Эмма почти всегда напоминала о себе незримым присутствием: дырой в заборе между участками, проделанной в детстве, но так и не заделанной до сих пор, старой джинсовкой, которую дала поносить, но так и не забрала, давно заполненным блокнотом в чёрной кожаной обложке - подарок на пятнадцатилетие - куда Диана записывала сюжеты для первых литературных опытов, номером в телефонной книжке, электронными письмами, так и неудалёнными - если прожил с человеком рядом много лет и никого ближе никогда не было, чёрта с два уберёшь его из памяти, хотя уже больше десяти лет как его нет. Эмма была всегда и повсюду - её фото стояло на полке, её аквариум с рыбками переехал к Диане, рыбки сдохли, но аквариум выжил, она кочевала из романа в роман: именем, привычками, длинными косами - никто и никак не смог бы убрать Эмму из дианиной жизни и памяти.
Осенью же память оборачивалась тоской - пронзительной, резкой, бьющей под дых, занимающей всё вокруг. Эмма виделась в соседских девчонках, снимающих с дерева толстого кота, в толпе школьников, выбежавших во двор на перемену, в случайно встреченной в кафе девушке, точно также задумчиво водящей по подбородку кончиком косы. Не было ничего удивительного в том, что в одну из осенних ночей Эмма приснилась Диане. Подруга во сне смотрела также прямо и спокойно как в жизни, взгляд тёмных глаз проникал куда-то глубоко внутрь, Эмма улыбалась, а во лбу у неё зияла рана, чёрная от обгоревшей по краям кожи.

Пробуждение было внезапным и болезненным, чересчур резким - ещё пару секунд назад она спала, а теперь словно вынырнула в реальность. В ушах звенело, во рту чувствовался необычный металлический привкус, мир перед глазами расплывался. Последнее было наиболее объяснимо - очки Диана не признавала, а линзы старалась на ночь снимать. Она хотела поднести руки к вискам, чтобы унять головную боль и сфокусировать зрение, но руки не поднимались, что-то холодное и металлическое удерживало их. Наручники? Но откуда? Диана осторожно покачала головой, зажмурилась и снова открыла глаза. Мир вокруг по-прежнему был расплывчив и нечёток, но кое-что было совершенно очевидно. Она была не в своей комнате и не в своей постели. Она сидела в круглом помещении, не имевшем ни входа ни выхода, за круглым столом. Диана была не одна, её соседей по столу было ровно девять. И да, руки их всех были зафиксированы на подлокотниках кресел.

Они приходили в себя, кто-то почти мгновенно, кто-то с некоторым трудом, словно, не веря в происходящее. Очень разные и непохожие друг на друга, объединённые разве что зафиксированными руками, полным непониманием происходящего и номерами, стоящими на столе перед каждым из них. Перед собой Диана обнаружила девятку - красивое число, символическое, счастливое. Слева, под номером 10, сидел мужик совершенно неприметного вида, из тех, что один раз увидишь и сразу забудешь, справа - женщина, лет на десять старше Дианы, собранная и строгая, явно привыкшая к экстренным ситуациям и умеющая не поддаваться панике.

Диана поймала себя на мысли, что разглядывает соседей по столу с профессиональным интересом, что-то общее несомненно свело столь разных людей в странном месте, в странное время и при странных обстоятельствах. Из одной этой встречи можно было бы создать рассказ или повесть. Комната без дверей и окон, скованные руки, ограниченное количество людей - даже, если что-то подобное уже не раз встречалось в литературе или кинематографе - аудиторию подобный сюжет несомненно привлечёт. Не хватало только того, кто собрал их здесь, четверых женщин и шестерых мужчин, по неясной причине, но с определённой целью. Он мог явиться лично, войдя через потайную дверь, мог прислать помощника, мог обратиться письменно или голосом. Последнее и предпочёл.

Голос был спокойным, ровным и каким-то бесполым и безвозрастным - не женщина, не мужчина, не ребёнок. При всей его обычности, он вообще казался не очень человеческим, а потусторонним. Речь шла откуда-то сверху, но динамика на потолке Диана не разглядела: то ли не позволило зрение, то ли тот был хорошо замаскирован.
- Каждый из вас, - начал голос, - совершил преступление. Чудовищное и несправедливое. Но наказания за него не понёс и продолжает спокойно жить. Вы здесь, чтобы хотя бы частично эту несправедливость исправить. Вы сыграете в игру, и победившие выйдут отсюда, проигравшие же понесут наказание и умрут.
Правила игры были несложными и аккуратно сформулированными, что-то подобное Диана помнила по вечеринкам в старшей школе и на первых курсах университета: преступная группировка против мирного города и служителя закона, видящего каждого из игроков насквозь. Ей приходилось играть разные роли и с разным успехом, но всегда забавы ради, безо всяких угроз, странных полуподвальных помещений и наручников. С другой стороны, учитывая постоянно растущее количество реалити-шоу, кто сказал, что это не одно из них? В самом деле, уникальные и непонятные истории зачастую происходят в воображении и на бумаге (кому, как не писателю, знать об этом), реальность же куда прозаичнее. В любом случае, после выхода из комнаты, Диана непременно напишет об этом, придаст красок случайному странному эпизоду, в её книге кого-нибудь несомненно убьют, кто-то сойдёт с ума, а кто-то с триумфом выберется.

Вслушиваясь в слова таинственного голоса, Диана рассматривала окружающих. Наблюдение за людьми всегда успокаивало её и настраивало на рабочий лад. Кем могли бы быть её соседи по столу и будущие соратники в игре, что кроется за их внешним видом, смогут ли они стать героями её последующих произведений?
Удивительно, но троих из присутствующих она знала. Молодой человек под номером 3 периодически встречался ей в издательстве, они редко пересекались и обменивались разве что дежурными приветствиями - слишком в разных направлениях работали - кажется, его зовут Алекс, или Алек, Диана толком не помнила. Через одно кресло от Алекса или Алека сидел гораздо более известный Диане человек - издатель Джим Коллето, вот уж с кем каждая встреча была важной и практически знаковой, от кого зависело, увидит ли свет очередная рукопись и каков будет гонорар Дианы. С мрачным злорадством она подумала, что уж кто-кто, а Джим точно будет упомянут в произведении, основой которого станут события этой ночи. А слева от Джима с полуотсутствующим видом, то ли от испуга, то ли от того что не до конца проснулась, сидела кузина Сибилла. Вот уж чьё присутствие совершенно поразило Диану: не то чтобы они с Сибиллой часто встречались или поддерживали тёплые родственные отношения, скорее, их общение ограничивалось обменом открытками по праздникам и редкими встречами на семейных обедах, но старшая кузина всегда казалась Диане на редкость правильной и добропорядочной, представить, что Сибилла совершила нечто ужасное, было практически невозможно. "И ведь тоже самое она может думать обо мне" - Диана тряхнула головой, прогоняя эту мысль. "Пусть так и думает, знать не хочу, что она сделала не так, лишь бы никто и никогда не узнал, что сделала я".

Когда голос объявил о начале игры и наступлении ночи, Диана с сожалением закрыла глаза, смотреть вокруг ей было гораздо легче, чем сидеть зажмурившись и гадать, что происходит в это время. Закрытые глаза делали её совершенно беззащитной и неспособной что-то понять или проанализировать.
Открыв глаза по команде свыше, Диана обнаружила, что за столом по-прежнему десять человек, и каждый из них по-прежнему жив. Она была готова обрадоваться такому практическому подтверждению, что игра всего лишь игра, и никто не умрёт на самом деле, когда вспомнила, что первая ночь исключительно ознакомительная - в самой игре тоже никто не должен был погибнуть. Первую жертву надлежало выбрать общим голосованием игроков.

Стало быть, теперь, не обладая никакой информацией, следовало решить, кто из её соседей наиболее подозрителен. Диана сразу отмела кандидатуры Сибиллы, Джима и Алека-Алекса, голосовать сразу же против кого-то из знакомых она не хотела. В конце концов, с этими людьми ей ещё встречаться, работать, сидеть за одним столом, к тому же, знакомые лица вокруг давали некое ощущение защищённости, Диана не чувствовала себя совсем одинокой и оторванной от мира несмотря на пугающую странность окружающей обстановки. Стало быть, голосовать за исключения номеров 3, 5 и 6 она не станет. Диана ещё раз порадовалась доставшемуся ей номеру 9: излагать свою точку зрения она будет одной из последних, внимательно выслушав рассуждения восьми человек, возможно, кто-то из них, вольно или невольно, выдаст отсутствующую у Дианы информацию, или, напротив, окажется совершенно вне подозрений.

[Next]

- Я не собираюсь участвовать в этом фарсе! - в свою очередь начал дианин сосед, ничем не примечательный мужик с номером 10. - Это глупая и дурацкая игра. Не собираюсь тратить на неё своё время! Я один из мафии, и отстаньте уже от меня!

"Да он герой, - удивлённо подумала Диана, - настоящий герой, только кажется серой мышью, а на деле первым готом выступить против несправедливости и навязанной сверху воли, куда там Брюсу Уэйну и Тони Старку с их костюмами и деньгами? Он без всяких супергеройских штук гораздо смелее". Удивительное выступление соседа определённо заслуживало включения в будущее произведение Дианы, хороший ход, тонкий - сделать посредственность с виду одним из победителей, спасших людей из смертельной ловушки.

Додумать Диана не успела, стул её соседа с мерзким металлическим скрипом отъехал к стене, сверху раздался выстрел, несостоявшийся герой замер с дырой во лбу.

- И так будет с каждым, кто нарушит правила игры, - прошелестел голос сверху, - нарушители будут убиты немедленно, в отличии от убитых в ходе игры. Продолжайте.

Сидящие за столом застыли. Кто-то пытался поднести прикованную руку ко рту, стараясь побороть тошноту, кто-то перестал дышать, пронзительно зарыдала Сибилла. Диана застыла с повёрнутой в сторону стены головой, сердце бешено стучало, и ей казалось, что все за столом это слышат. Только что её сосед был жив, бросал вызов таинственному голосу и почти стал прототипом героя будущего рассказа, теперь он сидел у стены, всё также прикованный к стулу и совершенно мёртвый. Люди не выживают, получив пулю в лоб, Диана прекрасно это знала. Они умирают, не успев понять что произошло, с широко открытыми глазами. Как Эмма.

Это больше не походило на реалити-шоу, чью-то затянувшуюся шутку или авантюру. Труп сделал игру реальностью, и Диане стало по-настоящему страшно. Кто-то действительно не выйдет из комнаты живым и останется сидеть у стены, прикованный и застреленный. Один уже сидел, и Диана попробовала посчитать, какой может стать минимальная компания для покойного номера 10. Если он говорил правду и был одним из мафии, выходило, что двое из оставшихся в живых девяти в случае победы мирных. Но говорил ли он правду, было неясно: разноцветные карточки, определившие роли в игре, были сданы, сброшены в стол после ознакомления, даже поднявший бунт игрок не сохранил карточку, которая могла бы выпасть у него из рук и дать знать о его роли.

Мысли Дианы о возможном анализе слов её соседей вылетели из головы, ей больше не было интересно играть, пытаться докопаться до истины, поражать окружающих логическими и психологическими доводами. Всё, чего ей хотелось - выйти живой из этого помещения и больше никогда не видеть, как кто-то погибает у неё на глазах. Ей хватило бывшего соседа слева и Эммы, ей больше не надо. Её немного утешало то, что в случае победы мирных жертв будет меньше и, возможно, неизвестный ведущий даст уйти выигравшим раньше, чем прикончит проигравших.

Началось голосование. Большая часть игроков сходилась во мнении, что наиболее подозрительна Сибилла, по-прежнему рыдавшая и неспособная сказать ни слова в свою защиту. Казалось, она потеряла все связи с реальностью и не заботилась о том, выживет или умрёт. Диана почувствовала острую жалость, мало того, что с самого начала она не собиралась выступать против кого-либо из знакомых, сейчас Сибилла, никогда не блиставшая актерскими талантами, очевидно оказалась просто удобной мишенью. Наиболее выделяющейся, не самой собранной, без железных нервов, легко уязвимой.

Спасти Сибиллу, против которой проголосовали большинством голосов, Диана не могла. Зато смогла не способствовать ошибающемуся большинству, свой голос она отдала четвёртому номеру: пусть он и защищал Сибиллу, но был крайне последователен и логичен, он мог быть опасным игроком, водящим остальных за нос, но единственный голос Дианы ему не вредил. Запоздало она подумала, не лучше ли было бы проголосовать против номера 2, наиболее активно "топившего" Сибиллу, тогда дианин голос был бы не единственным, но момент был упущен.

Кресло Сибиллы двинулось к стене с тем же жутким скрежетом, но, казалось, медленнее, чем в прошлый раз. Диана невольно зажмурилась, чтобы не видеть, как невидимый выстрел сверху лишит жизни Сибиллу, но, судя по звукам, кресло остановилось, а выстрела не было. Выходило, что странный обладатель голоса, устроивший игру, по-своему честен с играющими - Сибилла оставалась в живых, хотя и выбыла из игры.

"Ночь" оказалась ещё более выматывающей, чем прошлая. Диана зажмурила глаза так сильно, как будто от этого зависела её жизнь, даже обрывка мысли подсмотреть не было - таинственный ведущий распознал бы нечестную игру, и немедленно отправил бы нарушителя на тот свет. С закрытыми глазами Диана старалась воспроизвести поведение соседей, вспомнить что-то важное, но слова не желали вспоминаться и выстраиваться в единую картину, лица налезали одно на другое. К концу ночи Диана с уверенностью помнила только о том, что против Сибиллы, помимо неё самой, не голосовала сибиллина соседка, номер 7.

"Утром" на неё Диана и посмотрела в первую очередь. Это была девочка-подросток, совсем юная, не старше шестнадцати, бледная, рыжая и длинноволосая, не красавица, но вполне симпатичная. И только повторив всё это про себя ещё раз, Диана поняла, что именно заставило её выделить девочку под номером 7 среди остальных: в компании взрослых людей разного возраста затесался ребёнок. Диана уже была готова поверить в наличие ужасных проступков у добродетельной и мягкой Сибиллы, у покойного соседа, у Джима и Алекса, но не у ребёнка же! В чём мог настолько провиниться ребёнок, чтобы оказаться в запертой комнате под дулом пистолета? Что непоправимого, несправедливого и ужасного можно натворить в этом возрасте? "А что натворила Эмма? - подумала Диана. - Ей было примерно столько же, когда всё случилось. Эмма не сделала вообще ничего. Она оказалась не в том месте и не в то время. Получила пулю в лоб и умерла шестнадцатилетней. И подонок, который принёс в школу оружие, устроил пальбу и наградил Эмму пулей в лоб, был не старше. Нет, не сейчас. Только не сейчас. Не думать об Эмме, не думать о стрельбе, не думать о пуле в лоб". Девочка могла натворить, что угодно, а могла оказаться на грани жизни и смерти из-за стечения обстоятельств, исключительно возраст и длинные рыжие волосы не могли стать основанием для доверия. "Чёрт с ней, с девочкой, подожду".

И снова Диану изумила её соседка, на этот раз справа. Женщина с совершенно непроницаемым выражением лица, про которую Диана изначально решила, что стрессовые ситуации для неё дело привычное и повседневное.

- Мне досталась роль шерифа, - сообщила она, совершенно не меняя выражение лица, - и этой ночью я проверила участника под номером 1. Его цвет - чёрный, он один из мафии.

Чуть замявшись во время голосования (а вдруг, игра ее соседки - блеф? Карточек с ролями же больше нет, есть только слово), Диана всё же присоединилась к большинству, выразив недоверие номеру 1. Когда его стул со скрежетом отъезжал к стене, она уже почти не волновалась - Сибилла была жива, значит, и его сейчас никто не убьёт. На ночь она закрыла глаза спокойно, стараясь ни о чём не думать. Просто их было десять, а теперь семь.

"С утра" осталось шесть. Голос сообщил, что номер 8, объявившая себя шерифом, была убита ночью и ей полагается последнее слово. Последнее слово оказалось довольно кратким, по-прежнему спокойная и сдержанная женщина сообщила, что ночью проверила Диану, удостоверившись в её принадлежности к мирным, выразила надежду на победу мирных и сожаление, что больше не сможет им помочь. Её кресло отъехало к стене, и она замерла, чуть прикрыв глаза, словно показывая, что к игре больше никакого отношения не имеет.

По обе стороны от Дианы теперь пустовали места. Эти дыры среди плотно расставленных кресел казались какими-то зияющими провалами, и Диана чувствовала себя совершенно оторванной от остальных - два пустых кресла слева, одно справа, ни одного соседа, никого рядом.
С некоторым трудом вспомнив о голосовании, она выставила кандидатуру номера 2, за которого не проголосовала в первый раз и которого предлагала рыжая девочка. Именно он активно выступал против Сибиллы, всё ещё тихо плачущей у стены, именно он сидел рядом с изобличённым "шерифом" первым номером - кто знает, не могли ли они договориться. Он был подозрительнее других, седьмой девочки и молодого человека с номером 4, и он не был знаком Диане, как Джим или Алекс. Но большинство сочло подозрительным Джима: ему припомнили речь в номера два, сказанную в прошлый раз, и кресло издателя передвинулось к стене. Диана молча закрыла глаза. Осталось четверо, меньше половины от первоначального состава.

- В городе наступило утро, - сообщил голос, - сегодня ночью был убит номер 9. И теперь номер 9 может сказать последнее слово.

"Номер 9 - это я. Это меня убили ночью. И это мне надо что-то сказать". Как назло мысли в голове путались и цеплялись друг за друга. "Меня убили, потому что точно знали, что я из мирных. Это сказала номер 8. А её убили, после того, как она сказала, что она "шериф". А до того - никого не убили. Не знали кого, не договорились? Значит, номер 10 не солгал, он был одним из мафии, и с момента его смерти у них спутаны карты. И они убивают тех, в чьем мирном статусе точно уверены. Признавшуюся номер 8, и меня, о чём она сказала. Только это не "они", это "он", он один. Их было трое, десятый убил сам себя, первого вычислила "шериф", теперь остался один, которому ни с кем не надо согласовывать действия".

- Я не доверяю номеру 2, - выдавила Диана, держать лицо, как умела её соседка, не получалось, - это он выступал против номера 6, которая очевидно была мирной, но напуганной. Всю игру после этого он держался в тени, стараясь быть незамеченным, и лишившись напарника, он теперь уничтожает нас по одному. Он испугался "шерифа" и испугался меня, когда меня проверили. Поэтому нас убили. Если вы не уберёте его на голосовании, то счёт сравняется, мафия выиграет, и мы умрём.
Диана искала, на кого ей смотреть, к кому лучше обратиться. Джим и Сибилла выбыли, номер 4 защищал Сибиллу, но она сама проголосовала против него в первый раз.
- Я доверяю тебе, - Диана внимательно и пристально смотрела в глаза девочке, номеру 7, - ты не доверяла ему с самого начала. Я не поддержала тебя, я была не права. Мы с тобой заодно, я к тебе не прислушалась, но, пожалуйста, поверь мне.

Кресло медленно отодвигалось от стола.

"Пожалуйста, пожалуйста, поверь мне. Он ушёл, поверь мне. Он далеко, надо только глянуть, насколько. Поверь мне, выгляни, посмотри, мы добежим до лестницы, поверь мне. Беги, мы точно успеем. Поверь мне. Я за тобой, сразу же, поверь мне". Эмма ей верила, Эмма побежала. Только он не ушёл, и услышал, обернулся на звук и открыл пальбу. И каким-то безумным прыжком Диана сумела догнать Эмму, удержала её за плечи на месте, и сделала живым щитом. Первая же пуля попала Эмме в лоб, и Диана прикрывалась мёртвым телом. Секунд десять, пока не подоспела полиция. Его скрутили сразу же и увезли, не то в тюрьму, не то в больницу, не то в тюремную больницу - кому это важно. Диану обнаружили позже. Хотя она так и осталась сидеть в коридоре, обнимая тело Эммы, руки её путались в рыжих волосах, в которых терялся цвет крови, всеми силами она старалась прикрыть чудовищный след от пули, чёрную зияющую дыру посреди лба.

Кресло ехало и скрипело. Чудовищно долго. Отвратительно мерзко. Внезапность , произошедшая с номером 10, была бы милосерднее.

"Не доверяй мне, не верь, - хотелось крикнуть Диане, - я уже убила одну девушку, юную и рыжеволосую. Мне нельзя верить. Поверишь - умрёшь". Но язык прилип к нёбу, и губы отказывались двигаться.

Диана точно знала - выйдя из комнаты, она ни слова не напишет о произошедшем, никогда и никому не расскажет, уедет из города, сменит имя, будет работать на бензоколонке, но никогда ни строчки об ужасе не напишет.

А если не выйдет - получит пулю в лоб. Потому что тринадцать лет назад свою пулю упустила. Это будет честно. Наверное.

Кресло замерло у стены. За столом осталось трое.

[Next]

Джейсон Винер

Последняя формула была фатальной. В смысле, когда Николь стала облизывать красные искусанные губы – она часто кусала их, задумавшись – он понял, что больше не может продолжать занятия. Навязчивые фантазии, где могут находиться эти слишком полные для подростка губы, слишком ярко предстали перед глазами. Ему нужно было в холодный душ. Срочно. И никаких маленьких рыжих валькирий в поле зрения.

Сама же Валькирия – а про себя он называл Николь Генри только так, ведь она была рыжеволосой, умной и очень воинственной девушкой, всегда отстаивающей свое мнение – никак не могла вспомнить валентность титана и поэтому стояла перед ним, приоткрыв рот, и кусая губы. Он сглотнул. Очень глубоко вздохнул, надеясь, что девочка не замечает, насколько неадекватен ее преподаватель, и преувеличенно-бодро произнес:
— Что ж, Николь, пожалуй, на сегодня все. Я хочу, чтобы ты подумала над этой формулой дома, и принесла мне результат. Разрешаю пользоваться интернетом и учебниками, если не будешь списывать. Остальной список уже написан в твоей тетради.

— Да, вы правы, уже, наверное, поздновато. Мы и так просидели за химией лишние полчаса. Я принесу вам оплату за сверхурочное время завтра, хорошо?

— Это необязательно, — он нервно улыбнулся, стараясь не смотреть на обнаженные ноги девочки. Проклятые короткие юбки, так модные среди школьниц!

— И тем не менее. Это будет правильно.

— Если тебе будет так спокойнее — я не против. Позвони, как приедешь домой, хорошо?

Она кивнула. Эта традиция установилась давно, и не вызывала у отца Николь ни малейших подозрений. Тот считал, будто это нормальное поведение хорошего репетитора — заботиться о своих учениках. Но на самом деле, никого больше Джейсон не просил об этом. Только ее.

Иногда ему в голову приходили болезненно-яркие фантазии о том, как его Валькирию насилуют в подворотне какие-нибудь малолетние бандиты. Было и стыдно, и страшно, и мучительно-сладко… Но все равно хотелось, чтобы она позвонила. Потому что воплощения этих фантазий он бы не пережил. Решил бы, что навлек на нее беду. Почти как на Эммета в детстве.

Закрыв за девочкой дверь квартиры, Джейсон Винер, преподаватель кафедры неорганической химии, грязно выругался сквозь зубы и кинулся в ванну. Он простоял под холодным душем, наверное, полчаса, прежде чем продрогший выбрался из ванны и рухнул на постель. Его одолевало отвращение к себе. Казалось бы, от женщин нормального возраста, совершеннолетних, у высокого сероглазого шатена, отбоя нет. Но надо же было… вляпаться в малолетку! Он с силой стукнул кулаком по тумбочке рядом с кроватью. Боль отрезвляла.

Наваждение пройдет. Его отпустит. Нужно просто ждать. Никаких чертовых малолеток! Ей пятнадцать, пят-над-цать, черт возьми! И она явно не мечтает о том, как возьмет член в рот. Тем более у своего «старого» репетитора.

В пятнадцать двадцатипятилетние кажутся глубокими стариками. Он помнил это даже по себе, да и девчонки с его потока, хоть и любили мальчиков постарше, но выбирали в возрасте Валькирии тех, кому исполнилось семнадцать или восемнадцать. Всего-то. Он выругался про себя. Завтра нужно было рано вставать, вести лекцию, а он снова расклеился и отчаянно хотел напиться. Нет, надо отказываться от этого репетиторства. Завтра же. Пусть Дерек ищет своей рыженькой дочурке другого преподавателя. Он не единственный химик в городе, берущий учеников. Да, точно. Тогда это наваждение пройдет.

Приняв решение, Джейсон повеселел и даже сумел подготовиться и сделать материал завтрашней лекции интересным для студентов. Правда… маленький нюанс заключался в том, что это решение он принимал после каждого занятия с юной Валькирией. Два раза в неделю, в среду и в субботу. И никогда не доводил его до конца. Но сейчас он об этом не думал. Как и всегда.

Ровно в десять вечера, классический «жаворонок» Джейсон Винер лег спать. И сегодня его не беспокоили ни сны о том, как тонет Эммет, которого он неудачно учил плавать, ни эротические видения стройного тела одной юной школьницы. Он спал, как убитый. А зря…
***

Когда Джейсон открыл глаза, сначала он решил, будто ему все же приснился кошмар. Он был прикован к креслу в комнате без окон. Кресла располагались около круглого стола, и беглым взглядом он насчитал еще девять «счастливцев», среди которых оказалась… его Валькирия. С отцом. Он сглотнул. В помещении было еще несколько его знакомых, но… это было ударом ниже пояса. Мужчина порадовался, что всегда спит в пижаме, а потом затряс головой. Что за чертовщина происходит?!

Именно это он и собирался спросить, но что-то словно заткнуло ему глотку. А потом заговорил холодный, металлический голос кого-то бесполого:
— Вы все здесь — преступники. Люди с темным прошлым, вышедшие сухими из воды. Вам так казалось. Но я есть Справедливость, и я предлагаю сыграть в игру… Победители — смогут уйти отсюда живыми. Проигравшие — умрут.
— А что, если я не хочу играть? — крикнул Джейсон, обнаружив, что снова обрел дар речи.
— Ты будешь считаться проигравшим, — невозмутимо ответил голос. — Если желающих отказаться нет… то… для начала, выслушайте правила.

Большую часть правил Джейсон пропустил мимо ушей, во все глаза глядя на свою Валькирию. Девушка была восхитительно-беззащитна в своей розовой пижамке, но сидела с прямой спиной, и явно не собиралась плакать, как какая-то женщина средних лет, сидевшая через одного человека от него.
Мафия, мирные… Красные, черные… Что за чушь?!

То, что это все не чушь, а суровая реальность, Джейсон понял только тогда, когда его мысли выразил офисный клерк. Голос всех представлял друг другу, называя имена и род занятий, а потом каждый получал свою роль. Он понял, что теперь «мирный», и едва не рассмеялся. Бред, просто бред!
И «днем» клерк, Фрэнк Коллинз, заорал:
— Это все бредовая чушь психанутого мудака! Похищения противозаконны! Выпустите меня, тупые ублюдки, кем бы вы ни были! Я мафия, мафия, и я не буду играть в глупые игры с тупорылыми психами!
— Как скажете, — отозвался голос. Только сейчас Джейсон понял, что он раздается из динамика в потолке. — У нас проигравший!

Джейсону послышалось злорадство в бесстрастном голосе маньяка, похитившего десятерых человек ради своей игры. А потом стул Фрэнка отъехал к стене и раздался выстрел. Фрэнк остался сидеть с пулей во лбу.

Джейсона затрясло. Эта тварь правда может убить Валькирию! И его, хоть это и не так важно. Его девочка побледнела, и с ужасом смотрела на отца. Нет-нет-нет, кого угодно, только не ее! Джейсон толком не разбирал, что там происходило в игре дальше. Понял только, что все хотят выгнать ту нервную женщину, которая после смерти клерка лишь рыдала, Сибиллу, за которую он вступался во время своей речи:

— Она не виновата в том, что ее пугает все это дерьмо. Скажем честно, не ее одну. Я не буду за нее голосовать. Она не заслуживает… смерти.

Но другие не прислушались. Валькирия напомнила, что проигравших пристрелят только если проиграет вся команда, и на голосовании все же выгнали Сибиллу. Джейсон замер в ужасе. Неужели и она будет смотреть вперед остекленевшими глазами, полными ужаса?

Но она действительно осталась жить. Ее стул отъехал к стене, и теперь она наблюдала за игрой на выживание со стороны. И громко ревела, разумеется.

А дальше «дни» и «ночи» пролетели так быстро, что он запоминал только свои действия, да обрывки информации, которые удавалось поймать. Не было времени думать. Анализировать. Жить. Не было ни на что. Только играть на свою смерть, и коситься на Николь. Валькирия была удивительно невозмутима, но он чувствовал: ей страшно. Он всегда это чувствовал.

Отец Валькирии ловит взгляд Элизы Деспаре, женщины-хирурга, и показывает на себя пальцем. Затем ночь. Снова день. «Мафия» убивает его ровесника, поэта, чье имя он не запомнил. Элиза берет слово и утверждает, что она Шериф и проверила отца Валькирии. Тот — мафия. «Черный». Джейсона берет истерический смех. Это звучит так… расистски.

Когда его отпускает, он понимает: так и есть. А значит, папочка играет в поддавки, спасая «мирную» дочь. Отлично. Валькирия с ним в одной команде! Нужно победить, и тогда она выживет!
Очередная «ночь», после которой Деспаре закономерно «убивают». Она говорит, что писательница, чьего имени он тоже не запомнил, за них. Джейсону плевать. Валькирия… главное — спасти Валькирию. Он голосует за того же, за кого и все, надеясь, что это поможет.

Следующим днем выбывает «красная», проверенная Элизой. Снова закономерно. Остается только один вариант голосования. Юрист, по имени Чарльз. Тот — явно «мафия». Еще немного, и черные выиграют. Тогда он погибнет. Валькирия погибнет!

А девчонку, как назло, трясет. Она то и дело смаргивает слезы. Куда только делось ее спокойствие?.. Только если… Джейсон понимает. Девочка не может пожертвовать отцом. Скорее уж она пожертвует собой и никчемным репетитором. Или нет? Или испугается смерти? Когда Николь голосует, он ничему не удивляется.

Девочка выбрала.

[Next]

Чарльз Эмметсон

Девчонка крутит головой, и свет ласкает её восхитительные рыжие волосы, грубыми мазками прочертив тени на юном лице. Рой нежных, едва заметных веснушек рассыпался по щекам и носу.
Одна огненная прядь падает на молочно-белое плечо и Чарльз сглатывает.

***

– Спокойной ночи, дорогой, – Кларисса нежно клюёт его в щеку и вытягивается на свежей хрустящей простыни.
Глядя на неё, Чарльз пытается понять, чего он хочет больше – лечь пораньше или поработать ещё пару часов. Дело Брендменов не требовало много сил, пожалуй, он мог выехать просто на своем обаянии, но Чарльз не добился бы того, чего имел, если бы пускал всё на самотёк.
Он бросает взгляд на часы. Перевалило за полночь, а в восемь у него встреча с новым клиентом, и потенциально он может принести неплохие деньги. Лучше выспаться.

Первая встреча была любимой частью Чарльза. Она, как первое свидание, должна была задать тон. Именно здесь он должен мгновенно подобрать маску, которая позволит завлечь клиента, обезоружить и заставить мечтать о его согласии.
Сочувствие, сожаление, гнев, отстраненный профессионализм. Каждому человеку требовалось что-то своё. Это было даже интереснее, чем выступать в суде, поскольку присяжным хватало только его белозубой улыбки и уверенного голоса. Тщательно подтасованные факты, бесконечная софистика смотрятся ярко только на экране, в жизни это едва ли не самая рутинная часть.

Чарльз ставит будильник на шесть, чтобы закончить с бумагами до начала встречи, и закрывает глаза.

***

Девять человек. Они озираются так же недоуменно, как и Чарльз, силясь понять, что здесь произошло и где они.
Окон нет, дверей тоже. Воздух в помещении теплый и душный, будто они там уже давно.
Чарльз опускает взгляд на руку, иногда перед сном он забывает снять фитнес-браслет, который заменяет ему обычные часы в выходной день. Нет, либо снял, либо об этом позаботился тот, кто их собрал.
Это плохо, значит он (или она, впрочем, это совсем не важно) всё продумал.
Крепления держат хорошо, вырвать не получится.
Чарльз быстро смотрит на карточку и опускает ее в прорезь стола. Неплохой вариант, он хотя бы интересен.
Пока голос зачитывает правила, – ничего сложного, он когда-то в студенчестве играл в похожую игру, – Чарльз оглядывает собравшихся.
В толпе мелькает пара знакомых лиц, но никого, с кем он общался бы плотно, остальных он видит впервые.
И тут взгляд падает на неё.
Девушка совсем молода, вряд ли даже студентка. Она сидит ровно, держа спину настолько прямой, будто прислонилась лопатками к стене, плотно поджав губы, и исподлобья сверкая глазами на окружающих.
У Чарльза сжимается сердце, а в горло пересыхает. Он всегда этого боялся. Поглядывал на часы, в ожидании нового клиента и молился, чтобы его страхи не сбылись, и за дверью не скрывается огненно-рыжая красотка.  Неважно, молодая она была бы или старая, главным был цвет. Рядом с ними он мог контролировать себя недолго, только пока сможет подобраться ближе.
На мгновенье Чарльз прикрывает глаза, чтобы глубоко вдохнуть и успокоить бешено бьющееся сердце, но как на зло перед глазами начинают вспыхивать воспоминания о последней. Она была совсем недавно, поэтому картины ещё живы: стройное тело, раскинувшееся на ложе из листьев, голые бедра елозят по веткам, что оставляют тонкие красноватые царапины. Язычки её багряных волос горят на темной земле, и Чарльз медленно выдыхает сквозь сжатые зубы.
Как же жаль, что нужно было торопиться.
На сей раз он душит. Как всегда – глядя глаза в глаза, чувствуя, как жизнь медленно уходит из тела.
Когда было время, он растягивал удовольствие. Однажды, во время отпуска он продержал девушку в подвале загородного дома целую неделю. К ней он даже не прикасался, только смотрел, как она гасла, и это оказалось наилучшим способом. Максимально долго, максимально чисто и красиво.

– Просыпается мафия, – режет по ушам голос из динамиков.

Чарльз открывает глаза и видит, что так же проснулись его соседи. Ни того, ни другого он не знает, и это к лучшему.
Как Дон, он должен сделать выбор сейчас.
Он показывает цифру три. На самом деле сейчас Чарльзу всё равно кого назначать, силы игроков он пока не знает, но главное, чтобы никто не указал на рыженькую. Он хочет посмотреть на неё подольше – это придаёт игре дополнительный штрих, окончательно превращая её в полотно сюрреалиста.

Начинается день. Его сосед начал разжевывать правила и тонкости, что заинтересовало Чарльза. Всё-таки для мафиози странно давать другим карты для собственной поимки. Либо этот мужчина настолько уверен в себе, либо у него какой-то другой резон это делать.

Сибилла, они были знакомы по работе, раздражающе громко рыдала. Со всхлипами, завываниями и соплями. Он ненавидел, когда женщины так себя ведут. Одно дело тихий плач, другое – такая демонстративная игра.
Он указывает на неё.

– Я думаю, что мафия – это номер два, – звучит юный голос и Чарльза бросает в жар. Она смотрит прямо на него, такая красивая, такая молодая и дерзкая.
«Тебе нечего мне противопоставить», – смеётся он внутри. Хочется паясничать. Улыбнуться, подмигнуть ей или демонстративно схватиться за сердце.

Десятка выглядит раздраженно. Он едва дожидается своей очереди, чтобы огорошить присутствующих своей истерикой.
Чарльз морщится. Мужчина похож на типичного офисного клерка. Эдакая высокомерная офисная крыса, которая не может выбраться из своей клетки, поэтому убеждает себя, что её клетка лучшая и она тоже лучше других, просто потому что сидит в этой клетке.
Хотя, настолько быстрой расправы Чарльз, конечно, не ожидал.
На стену щедро брызнуло красным, тело номера десять дернулось и на мгновение выгнулось дугой, почти сразу же обмякнув. Голова падает на грудь и на брюки частой дробью падают красные капли.

«Я выиграю в этой игре», – внезапно думает Чарльз и понимает, что он хочет этого.
Он редко чего-то хотел. Пожалуй, самыми яркими пятнами в его жизни были его девочки. Милые игрушки, которые он безжалостно выбрасывал, когда они ломались. Остальное просто было способами для достижения цели.

Происшествие с десяткой его взбодрило, и возможно даже в чем-то повеселило.
Но он сохраняет каменное выражение на лице, не зря его считают одним из лучших в городе. А маски просто часть его профессии.

Оставшийся подручный слушается его беспрекословно, это отлично, но всё равно Чарльз предпочел бы работать в одиночку.
Поэтому, когда номер восемь подставляет его напарника и подставляется этим сама, Чарльз чувствует удовлетворение. Он махом избавляется и от помехи, и от шерифа, который может его подставить.
Расклад идеален.

Наконец, их остаётся трое. Молодой мужчина, икающий и глотающий слова, пытаясь убедить их, что он мирный, очень мирный житель. При взгляде на него Чарльз думает об испуганном домашнем кролике, которого запустили в вольер с лисами.
Девушка впилась пальцами в кресло так, что у неё побелели костяшки. Вся дерзость, всё спокойствие куда-то испарились и она ерзает, иногда поглядывая на выбывших, что тихо сидят у стены. Будто ищет поддержку у призраков.
Глядя на неё, Чарльз вдруг выбрасывает уже подготовленную речь и представляет себе, что это их первая встреча. И от того впечатления, которое он произведет на неё, зависит, пойдет ли она с ним прогуляться.
И она должна захотеть этого, иначе изумление в её больших глазах будет недостаточно искренним, недостаточно достоверным, и он не сможет насытиться им.
– Я красный, – его голос бархатистый и уверенный. Он смотрит ей в глаза, спокойно, будто поглаживая её по волосам сейчас. «Я не причиню тебе вреда», – говорит этот голос.
– И мне кажется, что номер семь тоже красный игрок, поскольку, – «Она голосовала против Дона», – хочется сказать Чарльзу, но он сдерживается, –  игрок номер семь скорее похожа на того, кто ищет черного игрока. На счет же номера четыре у меня нет такой уверенности, он слишком нервничает. Будто предчувствует, что его скоро поймают.
Он откидывается на спинку стула. Со стороны покажется, что мужчина просто импонирует молоденькой симпатичной девушке, но только сам Чарльз знает, каких усилий стоит сдерживать сбивающееся дыхание. Особенно, когда он представляет, как пуля вдавится в её голову и волосы вспыхнут алым ещё сильнее.
Жаль, что это будет быстро – глаза остекленеют почти сразу же, а он сидит так далеко, что даже не увидит, как это будет, не поймает исчезающий проблеск жизни.

Когда пришла его очередь голосовать, он уверенно указал на четверку. Если всё сработает, скоро он получит не всё, но хотя бы что-то.

[Next]

Николь Генри

"С межгалактическим спокойствием", - гласила надпись на бутылке геля для душа. Николь несколько раз перевернула флакон и грустно усмехнулась. Она точно знала, что голубоватая жидкость - всего лишь подкрашенный глицерин да сульфаты, но мама с восторгом покупалась на штучки маркетологов, поэтому на ее полке нашлось место даже духам "запах книг Керуака".
Когда мамы не стало, Николь часами рассматривала толпящиеся на ее полке запахи, словно удивляясь, как при обладании всеми этими "успокаивающими лавандами" и "баюкающими ромашками" мама в последние годы превратилась в колкую недобрую женщину. "Потому что это альдегиды, а не волшебники", - шептал за левым ухом голосок зануды-ботаника , и Николь плакала.
Мама долго и тяжело болела.
Когда Николь была маленькой, маму даже забирали в больницу. "На о-пе-ра-ци-ю", - повторяла про себя Николь и крепче сжимала игрушечного зайца. Слово пахло медикаментами и слезами и не обещало ничего приятного. Папа сказал, что бояться нечего, и погладил дочь по голове, но в ушах звучало случайно услышанное мамино "дай слово - ты убьешь меня, если я сойду с ума окончательно". "Убей" было словом из Библии, а "сумасшедшими" ругалась на подростков бабушка, поэтому Николь не на шутку встревожилась.
И она оказалась права - домой вернулась совсем другая женщина, очень похожая, порой неотличимая, но не прежняя мама.
Николь, представлявшая себе болезнь по детским хворям и рисункам в книгах, приносила к маминой кровати шарф и горячее молоко, а папа с усталой улыбкой благодарил дочь и успокаивал очередную вспышку гнева жены. Николь плохо понимала, что именно происходит с мамой и почему та постоянно кричит гадости ей вслед. Из разговоров взрослых она слышала "борется с раком", и ей представлялась вооруженная мечом мама на пегасе, под копытами которого шипит красный дракон с клешнями и жучиными усиками. Но как это связано с болезнью? И почему мама разлюбила Николь? И мама ли это?
Когда мама дремала, папа брал в руки ладони Николь и долго с ней говорил, просил не обижаться на маму и повторял, что все обязательно наладится. Порой они смотрели вдвоем мультики, как раньше, но все чаще папа не смеялся над приключениями персонажей, а засыпал в самом начале видео. Николь укрывала его пледом и досматривала мультик в тишине и одиночестве.
Николь было двенадцать, когда мама воткнула ей в руку вилку.
- Какого черта ты опять крутишься здесь? - кричала она плачущей дочери. Папа прибежал на шум, какое-то время молча смотрел на сцену перед ним, а потом увел Николь с собой. Он умыл дочь и забинтовал ей рану, а после с удивительным спокойствием начал готовить лекарство. Обычно он тщательно замерял дозу, пальцы его подрагивали, а движения были дергаными, словно он делает это впервые. Но в тот день папа словно стал настоящим врачом, хотя и сделал лекарства явно больше, чем обычно. Он извинился перед дочерью, что замотался и оставил вилку, и отнес лекарство в комнату больной.
А уже через час Николь смотрела, как мама выпивает эту гигантскую лечебную порцию, оказавшуюся смертельной.
Николь ни слова не сказала папе, но по ночам просыпалась от того, что на груди лежала каменная змея и душила ее и ранила чешуйками.
- Убила маму, да? Убила за то, что тебя "не любят"?
И стягивала кольца сильнее.
И Николь просыпалась еще раз, в слезах.
- Она случайно приняла слишком большую дозу, - многоголосо говорили врачи и папа, и Николь кивала. Да, наверное, маме надоело мучаться. Да, я подыграю этой комедии. Да.
После этого мир сузился до учебы. Мама - та, прежняя, со смеющимися глазами и подпрыгивающими кудряшками - оставила после себя воспоминания с ложкой дегтя и вереницу разнообразных баночек. Благодаря последним Николь все свое свободное время отдала химии, которая ей нравилась и раньше, а теперь давалась с невероятной легкостью.  Папа порой мягко намекал, что было бы неплохо проводить время с друзьями, вон и весенний маскарад в школе как раз, но Николь рассеянно отмахивалась. Дружба предполагает открытость и честность, а о каких открытости и честности можно говорить, когда хочется заколотить все окна и отрицательно мотать головой на все вопросы? А обменяться дежурными фразами о погоде и о том, какая географичка стерва, можно и с школьной гардеробщицей. "Друзья - ненужная роскошь", - важно говорила Николь, и папа усмехался в бороду. Один раз он неловко пошутил насчет репетитора Джейсона Винера, мол, все глаза на тебя парень проглядел, влюбился небось, так дочь потом неделю с ним не разговаривала, сразу после школы запиралась с учебниками и даже к ужину выходила не каждый раз.
- Вот что значит быть отцом подростка, - сокрушенно говорил он своему отражению.

Жизнь Николь стала настолько предсказуемой и неизменной, что она бы рассмеялась, скажи ей кто о крутом повороте впереди, - она бы не поверила даже в крохотную кочку на пути.
Однако, так и произошло. Одним стылым ноябрьским вечером она легла спать у себя дома, а проснулась внутри большого, безликого, неярко освещенного куба. Вокруг круглого стола - десять кресел, считая ее, и в каждом - прикованный человек.
«Привет, папа», - беззвучно сказала Николь сидящему напротив отцу и внутренне нервно хихикнула. Среди присутствующих был и репетитор Джейсон Винер, который был отчаянно бледен, но ободряюще ей улыбнулся.
Люди переговаривались поначалу шепотом и с тревогой, позже в гуле голосов стали прорезаться сердитые и истерические нотки. Николь никакого беспокойства не чувствовала - она предполагала, что это часть какого-то сюрприза для коллеги отца или теста на стрессоустойчивость для университета. Она лишь тихонько щелкала пальцами и считала про себя.
Их прервал динамик.
Едва он зашуршал, как люди осеклись и одновременно стали выискивать взглядами источник шума.
- Приветствую вас в моем маленьком логове, - заговорил голос, у обладателя которого невозможно было угадать ни пол, ни возраст. - Простите за неуютную обстановку, но зато у меня прибрано.
Пауза, в течение которой говорящий ожидал смех, давила тяжелой тишиной.
- Каждый из присутствующих совершил проступок, за который так и не заплатил, - суше и злее произнес голос. - Вы все - избежавшие наказания.
- Десять негритят? - раздалось скептическое из-за стола. Кто-то испуганно ахнул. Николь отметила еще раз, что их как раз десять.
Голос продолжал:
- Никто не выйдет из-за этого стола, пока мы не сыграем партию в мафию. Команда-победитель никогда не забудет произошедшее, но извлечет важный урок и вернется к своим повседневным делам помудревшей. Команда-неудачник платит за совершенное своими жизнями.
- Какой-то бред! - сердитый мужчина пытался ударить кулаком по столу, но наручники отбросили его назад, превратив негативную эмоцию в забавное трепыхание.
- Было бы нечестно играть, не озвучив правила. Итак, вот они.
Пока голос говорил, Николь пыталась поймать взгляд отца, но тот упорно смотрел в потолок, словно искал там подсказки или Бога.
Николь взглянула на остальных - они кусали губы, хмурили брови, кто-то молился, кто-то беззвучно плакал, кто-то не мигая смотрел в одну точку. Но все они явно нервничали.
- Это всего лишь игра! - удивленно воскликнула она. - Давайте просто решим задачку и уйдем отсюда!
Взгляды, которыми ее наградили, не были добрыми.
- Ребенок... - по-прежнему глядя вверх, сказал папа.
И игра началась.

В первую игровую ночь папа говорил о том, что неоднократно играл в мафию. Давал советы и сдержанно шутил - тем же спокойным и немного усталым голосом, которым убеждал Николь, что все наладится. Атмосфера становилась более спокойной, как вдруг человек, представившийся Фрэнком, с вызовом заявил, что он не собирается играть в глупые игры, а сам он, между прочим, - мафия. Выражение торжества, появившееся на его лице, едва успело смениться смятением, когда кресло под ним отъехало к стене, а во лбу появилась сочащаяся кровью дыра.
- Так будет с каждым, кто нарушит правила игры, - сказал голос удовлетворенно.
"Это железо придает крови цвет, - растерянно думала Николь, глядя на красную струю, бегущую по носу еще минуту назад живого Фрэнка. - Железо, которого не хватило его хребту".
На второй игровой день Николь узнала, что они с отцом в разных командах. Он - мафия. В груди что-то неприятно зашевелилось, будто каменная змея провела хвостом против роста чешуек - и прямо по раскрытому сердцу.
К четвертому игровому дню осталось трое участников - Николь, Джейсон и Чарльз Эмметсон.
У Николь все меньше получалось воспринимать происходящее как игру. Слишком много наслоилось крови, обреченности и мук выбора. Забава из математической головоломки превратилась в утомительные взрослые качели. Она смотрела на безучастное лицо отца и старалась подавить крупную дрожь.
Николь знала точно, что Эмметсон - мафия, но, проголосовав против него, она убивала и своего отца. Проголосовав же против Джейсона, она тем самым вела за собой на смерть всех мирных.
В горле что-то предательски дергалось, а змея устроила адские пляски по всему ее телу.
Джейсон улыбался ей ("он все насмотреться на тебя не может"), считая исход игры решенным, но Николь твердо решила голосовать против него -  и просто не могла улыбнуться в ответ.
- Финальное решение, - скомандовал голос. Пресыщенный, довольный.
И в момент, который должен был стать самоубийством, Николь проголосовала против Эмметсона.
- Прощай, мама. Прощай, папа, - безэмоционально сказала она и без чувств упала в кресло.

[Next]

Первая рецензия.

Диана Джонсон

Я очень рада, что мне достался именно этот текст на рецензию, потому что он очень красивый. С другой стороны даже жаль, потому что он заслуживает много лучшего рецензёра.

Автор любовно прописывал всё-всё, что нужно для хорошего текста, от первого испуга и удивления, легкой профессиональной заинтересованности, до истерики и обреченного склонения головы в конце. Вся гамма эмоций, здорово. Текст вообще пропитан эмоциями, но при этом смысл в них не плавает и не теряется, что тоже отлично. Есть стержень, на который постепенно наматываются события, чувства, герои, ситуации. И одной красной лентой идут воспоминания об Эмме.
Эта лента мне особенно понравилась. Мазками по тексту, не перебарщивая и не скатываясь в перечисление, и цвет волос в самом конце, это создаёт дополнительную перчинку к финалу.
Текст вышел гармоничным, его легко читать и легко воспринять, хорошо обыграна сама игра, простите за тавтологию.
И отдельно хочу сказать спасибо за цифры вместо имён. Это придаёт живости и реалистичности, потому что их не представляли друг другу.

[Cressa]

Джим Коллето

Я везунчик, потому что мне достался текст, ёмкая рецензия которого укладывается в "краткость - сестра таланта" и "едрить этого Джима через колено". Автор был в приподнятом настроении, очевидно, потому что образ Джима вышел этаким разнузданным сквернословящим чувака на грани нервного срыва. Я так и вижу этого Джима, который почти визжит свои признания и захлёбывается проклятиями. Удачно дополняют "разнузданный" образ распространённые штампы. Тут тебе и про "теми же губами детей целовала" и про "25 см" (а почему не фирменные 22.5?   )
Подозреваю, что автору его герой не очень нравится, он не считает достаточным измену для расправы над кем-либо, поэтому Джим у него получается такой жалкий, торопящийся, визгливый, трусливый самец. Я думаю, если задача была поставлена примерно такая, то автор справился на 5-ку. Будь у автора бОльше времени на написание, я бы в таких же грубых и, возможно трэш-хоррор стиле добавила описание убийства того самого любовника. И, пожалуй, сменила бы метод убийства. Джиму подошло что-нибудь эмоционально-взрывное с немедленной расправой и большим количеством крови: имитация ограбления с разбитой головой битой, например
С авторством пока очень сложно, мне пока даже половины текстов не удалось прочесть, откладываю к спокойному чаепитию дома ) Ну, могу пальцем в небо попробовать пощекотать а вдруг Сашетта

[Next]

Пощекотала мимо, щекочи дальше.

[Cressa]

Шебуршунчик ?

[Next]

Шебуршунчик угадан.)

[[Begotten]]

А рецензии в личку или прям сюда?)

[Шебуршунчик]

Ну ахренеть  

[Succin]

Иии у нас первый выбывший ХD

[Todo Uno]

Текст Джима Коллето вызывает у меня вопрос: а модераторы нам атата не сделают за незацензуренный мат?

[Sashetta]

Элиза Деспаре

Текст вышел сочным, ярким и обидно коротким. Мне понравился персонаж Элизы, несмотря на то, что я не одобряю обычно месть, но мне ее было мало. Мне всегда мало хороших текстов. Так что... Ещееее!) И это максимум рецензии, который я могу выдать. Автор? Снайпер? Она умеет в яркость.

[Снайпер]

Я многогранна.
Мимо.

[Шебуршунчик]

Я с рецензией, скорее всего, потяну до завтра. Может ночью что-то напишу, но это не точно, ладно? ))) Тем более, я еще ничего не читала. Вот буду ложиться спать, на своем новеньком телефончике (поздравьте меня, наконец-то!!!) и почитаю, что мы там написали)))

[Sashetta]

Я многогранна.
Мимо.

Ну, у меня два варианта были) Янтарь?

[Succin]

Ну, у меня два варианта были) Янтарь?

нет = )

[Todo Uno]

Сибилла Салливан

Сибилла, прости, лапонька, тебе не повезло дважды. Сначала не повезло твоему персонажу, когда она попала в эту заварушку, а теперь не повезло твоему автору, потому что он попал на рецензию ко мне, а я сегодня злобная тварюка.
В авторах подозреваю или Сашетту, или Дер Вестен. Вестен - из-за подписи, обещающей языковые ошибки, и только из-за неё, потому что в постах я таких огрехов не встречала, как в тексте.
Хронология выстроена интересно, но ремарки "примерно часом ранее" и прочие выглядят очень киношно, то есть как будто из другого жанра. Мне они показались чужеродными, имхо, можно их переформулировать или не так в лоб подать.
"и ещё на сутки назад" (там, где про деловую встречу) - лично мне кусок кажется вообще лишним. Показать образ Сибиллы как успешной женщины, что у нее дела пошли в гору? Ну... не знаю, насколько это вообще важно в контексте этой истории. Мне показалось, что автор просто старался не упустить ни кусочка наводки и надеть всё лучшее сразу.
Не знаю, насколько оправдано плавающее лицо повествования - то третье (Сибилла), то первое (я). Среди текстов есть ещё один с такой же штукой (там второе и третье лицо чередуются), и вот про оба текста фиг поймешь с разбегу, баг это или фича. Если фича - то я прямо очень жду комментария автора по этому поводу после вскрытия маскарада, потому что мне интересно.
Очень клёвой мне показалась тема огня (передаю привет хорошему мальчику Зигфриду Кеммингу   ). Сначала я не врубилась, почему Сибилле кажется, что её непременно сожгут, почему именно жар захлёстывает ее при воспоминаниях о прошлом. А потом, при раскрытии истории, фишка становится понятна, и я даже не без удовольствия полезла перечитать.
Реплики выгоняющих Сибиллу на голосовании звучат неестественно, такое ощущение, что автор не заботился о том, чтобы передать реальность вокруг Сибиллы, а транслировал голоса из её головы. Впрочем, там ведь так и написано - в голове гул, "казалось, что я слышу". Так что, кажется, так и было задумано.
Обороты вроде "но горе мне" убивают живость повествования на раз-два. Сибилла мне сразу стала казаться похожей на юзера Элеонору (впрочем, это следует считать комплиментом, Элеонора и её простыни мне нравятся).
"меня преследовали кошмары, проснувшись от которых, мне казалось, что я чую запах палёного тела" - не надо так. Деепричастие и сказуемое должны относиться к одному и тому же субъекту, а "мне казалось" - безличный оборот, нет в нём субъекта вообще.
Весь текст автор никак не может определиться, к умным он или к красивым - в смысле, передаёт ли он внутреннее состояние Сибиллы или его внешние проявления. Форма (первое лицо, передача тактильных ощущений) говорит о попытке говорить "изнутри". Но при этом есть шероховатости, за которые цепляешься и не веришь. Например, образы местами слишком вычурные ("отвратительный комок жеваной ваты") для человека, едва соображающего от страха. Длинные предложения, обилие причастий - всё это даёт ощущение отстранённости, книжности речи,  неуместной в экстремальной ситуации.
В общем и целом, мне показалось, что автор Сибиллы в начале пути, потенциал огого, но пока что имеет смысл текст крупной наждачкой обработать.

[der Westen]

Для маскарада я, боюсь, недостаточна опытна, пока у меня получается только тыкать пальцем в небо. Может, после ещё пары-тройки прочтений я кого-нибудь и опознаю. Пока просто с рецензией неизвестному автору, про которого я могу с уверенностью сказать, что сдался он предпоследним, потому что картинка с песочными часами определённо для него

Мне достался Алекс Фазз, поэт, 25 лет, #3 на столом.
Сразу скажу, что в выданной мне заявке про его "смерть" ничего не было, и Алекса я ждала ближе к концу, чем к началу, поэтому его появление третьим в ряде повествователей меня чуть удивило и сбило с толку.
Текст короткий, ёмкий, читается на одном дыхании - это отлично, когда человек умеет не растекаться огромным количеством мыслей/действий/километровыми предложениями, и короткий рассказ получается коротким рассказом. От персонажа-поэта, впрочем, можно было ожидать и длительных красивостей.
Тем не менее, поэтические черты вполне прослеживаются. Тот же преследующий весь текст обратный отсчёт, в крупных и мелких цыфрах, время, текущее как песок в часах, образ страшного из прошлого - голем (не через "Песочного человека" ли  появился подобный образ?).
Понравилась идея о том, что "мирные" могут оказаться мирными (совершившими проступок под влиянием обстоятельств/защищаясь/неосознанно), а "мафиози" - реальные преступники, избежавшие правосудия. Организатор, впрочем, изначально опроверг подобную идею, сообщив о рандомности ролей, да и по текстам остальных видно, что это не так. Однако попытка найти определённую логику красива и интересна.
Кстати, я чуть запуталась с тем самым прошлым. Персонаж в детстве подвергался насилию/травле и случайно столкнул агрессора с лестницы? И случайно ли, так ли, на самом деле, невиновен Алекс, как хочет казаться? Или он успешно дурит головы? Или это защитная реакция, и он толком не помнит и додумывает наиболее оправдывающую его версию? В общем, короткий текст оказывается полным вопросов без ответов, и персонаж остаётся неразгаданной загадкой.
На этом я б и остановилась, но тут пришла с рецензией Todo Uno, которой не понравилась смена лиц внутри текста. И я задумалась. Я тоже не люблю смену лиц, я люблю порядок, когда всё по полочкам и аккуратно. Второе лицо я не люблю особенно, как-то не сложились у меня отношения со вторым лицом, что-то искуственное, ИМХО, в нём есть. Но это не претензия к автору, это мои тараканы, которых, вполне вероятно, стоит травить. При этом, у меня полное ощущение, что именно этот автор именно в этом тексте совершенно намеренно "прыгал по лицам", то по своим (меняя второе на третье), то по чужим (а этот что думает? А она почему спокойная), создавая эффект нервозности, некого абсурда и невозможности выстроить мысли (что, в общем, немудрено при риске получить пулю в лоб).
Ещё не очень хорошо, ИМХО, называние соседей по именам/фамилиям. То ли в наводке были подробно расписаны знакомства, а автор (ох уж этот любитель загадок!) о них умолчал, то ли пошёл по простому пути (есть имя - будет имя). Но этим, опять же, грешит не один текст.

Чуть позже я б с удовольствием написала бы по паре слов почти о каждом тексте, почти везде есть какие-то цепляющие штуки, за которые хочется поблагодарить и погладить, или некоторые загадки, которые я не смогла разгадать. Но с этим, наверное, стоит подождать до конца маскарада, вдруг кто-нибудь меня угадает ? У Todo Uno не получилось.

[Next]

А рецензии в личку или прям сюда?)

Прям сюда, но вот рецензию на Диану Джонсон мне в личку кинули, может, автор засмущался.) Если кинете в личку, выложу.

Текст Джима Коллето вызывает у меня вопрос: а модераторы нам атата не сделают за незацензуренный мат?

Елки-палки, я так увлеклась художественной составляющей, что про правила форума забыла. Вроде все зазвездила.

В авторах подозреваю или Сашетту, или Дер Вестен.

Оба раза промах.

Пока просто с рецензией неизвестному автору, про которого я могу с уверенностью сказать, что сдался он предпоследним, потому что картинка с песочными часами определённо для него

Ты ж мой Шерлок.)

Кстати, я из-за картинки Шебуршунчику переживала, т.к. все знали, что она сдалась последняя, я постаралась картинку подобрать максимально обтекаемую, чтобы по ней нельзя было спалить текст. А в итоге Шебуршуна все равно первую и угадали.

То ли в наводке были подробно расписаны знакомства, а автор (ох уж этот любитель загадок!) о них умолчал

Не было. Но в тексте Джейсона внезапно Организатор представляет участников. Я подумала и решила не удалять эту строчку, пусть будет, так что авторы текстов, где все названы по именам, могут ссылаться на Джейсона.

[Todo Uno]

Ой, какой Джейсон молодец!
Кстати, на момент с именами я вообще до рецензий внимания не обращала, даже при прочтении ничего не зацепило. А ведь это и правда важно.
А ещё у меня крутился вопрос организационного характера: как, ну как организатор игры заставлял закрывать глаза и не подглядывать в таких обстоятельствах? Возможно, следовало прописать какие-нибудь мешки на голову.

Удивлена, что не угадала своего подопечного. Даже не знаю теперь, на кого думать. Учитывая мою рецензию, в кого ни ткни, человека обидишь))) Если бы угадала, то хоть можно было бы этим как-то скрасить мои нудные поучения.
Маскарад, чувствую, для меня в этот раз будет полным сюрпризом.

Кстати, возможно, я второй день уже тупое и необъяснимое, но по тексту Элизы Деспаре мне тоже не очень понятна предыстория, кто кого убил и кто кому Рабинович. У Элизы и у Алекса тумана в прошлом слишком много, да.
Всё ждала, что Николь тоже кого-то отдельно убила. А нет, оказывается, это всё так же история с эвтаназией матери.

И ещё, наверно, выглядит так, что я пришла и бурчу снисходительно, то не так, это не эдак. А мне очень понравилась текстовушка, на самом деле. Центральный конфликт семьи Генри шикарен, и вообще расклад игровой видится не случайным, после прочтения чувство глубокого удовлетворения.

Чего мне не хватило - это раскрытия личности Организатора и его мотивов помимо "потому что могу" (беготтен-стайл, на мой взгляд). Как раз незадолго до этого посмотрела фильм, который нарыла на форуме (а название не помню) - как несколько человек собрали в одной комнате и убивали, пока они не ответили на вопрос "почему вы здесь". И вот этого педагогического момента я ждала до последнего, но прямым текстом он не прописан, всё за кадром, всё на самостоятельное изучение осталось.

[Next]

Спасибо, дорогая Игуана! От тебя особенно приятно.

Туманное прошлое я все поясню в ОС, если авторы не расскажут раньше. Но про Алекса, к слову, der Westen все правильно поняла и очень хорошие вопросы задала.

По поводу глаз - я решила допустить, что в первую ночь все на всякий случай решат посидеть с закрытыми глазами, ну а после убийства Фрэнка уже будут бояться рисковать. Но возможно, стоило все же ввести в игру маски.

[Succin]

Прям сюда, но вот рецензию на Диану Джонсон мне в личку кинули, может, автор засмущался.) Если кинете в личку, выложу.

Я прост по автомату решила,что надо в личку) а так я это,я

[Cressa]

Я наконец прочла всё. Вкусно и ровно ) По-моему первый раз мне не хотелось что-то перечитывать больше других.
Попробую немного поугадывать
Дерек Генри - Беготтен
Диана Джонсон - der Westen
Джейсон Винер - Снайпер
Хотела ещё попробовать Чарльза потрогать лапкой, но это уже будет нахальный заход оптом  

[Next]

der Westen угадана.)

[der Westen]

Потрогаю Чарльза лапкой. И предположу Succin.
Меня Cressa угадала

[Next]

Succin угадана.)

[Cressa]

я буду искать писателя Джейсона  
Шинанай?