Текстовушки. Архив

[Todo Uno]

Фернандо.

Здравствуй, Мария!
Извини, что я тебе редко пишу - знаю, что ты волнуешься. Но все происходящее настолько странно и нелогично, что я не могу заставить себя взяться за перо.
Ты знаешь, что после гибели Джулии, моей дочери и твоей племянницы мне нужно было хоть какое-то утешение. Лишь поэтому я бросил все и отправился в этот тихий городок. Хотя что мне было бросать - только свое дело, которое перестало приносить удовольствие, и дом, ставший пустым без смеха Джулии.
Я неплохо устроился здесь, снял небольшую, но уютную комнатку в гостевом доме и даже - представь себе, моя милая Мария - нашел друга. Это отец владельца бара, куда я частенько захожу пропустить стаканчик-другой. Леонардо отличный старик, знает кучу всяких баек и готов играть со мной в шахматы целыми днями. Характер у него, правда, скверный, но это придает ему определенного очарования... Впрочем, я отвлекся.
Странное начало происходить пару недель назад. Я как всегда сидел в баре и ждал Леонардо, как вдруг мне показалось, что я увидел Джулию. Меня как током ударило - такого не может быть, ты же понимаешь. Я подумал, что это какое-то безумное совпадение, что в бар зашла просто похожая девушка. Но все в ней - походка, манеры, смех - говорило о том, что это она, моя малышка. Она была с каким-то мутным типом, ведущим себя так, как будто у него есть на нее права.
Не знаю, почему я не бросился к ней сразу - меня как будто парализовало. Не могу описать это ощущение словами, но уверен, сестренка, ты сможешь меня понять.
Джулия и ее кавалер меня не видели: столик, за которым я сидел, находился в затемненной части зала - все-таки у отца владельца заведения и его друзей есть свои привилегии. Пока я сидел, не в силах выдохнуть, ко мне подошел Леонардо. Он сразу понял, что что-то не так, и мне пришлось все выложить - у этого старикашки удивительная способность заставлять людей делать то, что ему хочется.
Леонардо сказал, что видел эту пару уже не раз и что они владеют мотелем, находящимся неподалеку от города.
Джули, я должен выяснить, в чем дело. Сейчас я сяду в свой старенький "Форд" и поеду к мотелю. Пожелай мне удачи, сестренка. Если я тебе больше не напишу - прости. Но сидеть на месте я не могу.

[Todo Uno]

Сандра Рамос.

Я стояла в ванной и смотрела на себя в зеркало.

Боже, и в таком виде я плелась по городу? Одежда грязная, руки ободраны и в крови, лицо тоже всё залито кровью и кожа с левой щеки содрана. Благо, что никто мне не встретился на улице.

А всё этот малолетний сучёнок, Эйд Коэн, сынок мэра. Права он получил, а водить машину так и не научился. Этот сосунок сбил меня прям на светофоре! Он зассал выйти из машины и посмотреть, жива ли я или нет. Ему-то что! Папашка в любом случае его отмажет, даже если он десяток таких, как я, убьёт.

Я-то, конечно, молодец, по сторонам не глядела, смотрела только за своим мужем, который спешил к очередной спарже.
Но и Коэн младший тоже хорош! В конце-то концов, за рулём был он, и он виноват. Легче мне от этого не станет в любом случае. (да и моим рёбрам не будет легче, которые, судя по всему сломаны). Надеюсь, моя тушка оставила достаточно большую вмятину на его капоте!

Как я буду объяснять произошедшее со мной моему мужу? Если я скажу Гильермо , что меня сбил сынок мэра, он скажет, что моя голова пострадала от удара и я всё напутала. Конечно, ведь мой муж работает на нашего мэра. Не может же он пойти против своего начальника!
А Гильермо сейчас, наверное, резвится в подсобке магазина с этой новенькой продавщицей! Ублюдок! Интересно, есть ли хоть одна баба в нашем городе, которая ему не дала? Он же трахает всё, что движется. Только я об этом узнала слишком поздно, уже будучи беременной сыном. И всё надеялась, что это пройдёт, что я его просто не возбуждаю со своим огромным животом.

А он и после рождения Нардо не прекратил б*ядовать! А я всё надеялась и ждала, да и сейчас надеюсь и жду, что он одумается. А его хер всё не даёт ему покоя, так и тянет к какой-нибудь потаскушке, которая ведётся на его обещания. Только они не знают, что Гильермо ни за что не разведётся со мной. Я его законная жена! А это всё так, интрижки.

С*ка, ненавижу его! Из-за него погиб наш сын!

От воспоминаний о сыне слёзы потекли ручьем по лицу и тут я стала чувствовать каждую ссадинку, каждую царапинку на своём лице. Какая же это боль! Нет, не царапинки… Смерть сына… Это больно и горько осознавать, что из-за меня погиб мой сын. Если бы я в тот день не следила за мужем, который трахал в тот день очередную девицу в отеле; если бы я в тот день 2 часа не просидела в машине на стоянке того отеля, дожидаясь когда Гильермо и та блондинка выйдут из номера раскрасневшиеся и довольные, то мой сын остался бы жив! Когда я приехала домой в тот вечер, там меня ожидал офицер полиции, сообщивший мне о том, что Бернардо утонул в реке. А следом приехал и мой муж… Это было ужасно… Скандал на весь город: семилетний сын известного нотариуса остался без присмотра и погиб! Гильермо узнал, что я следила за ним в тот день, и обвинил меня во всём. А он опять остался белым и пушистым.

После похорон Гильермо успокоился на какое-то время, а потом принялся за старое.
И вот сегодня я его выследила по дороге к канцелярскому магазинчику. Совсем недавно мне стало известно, что он закрутил интрижку с продавщицей оттуда. Собралась было закатить скандал и выдрать все лохмы этой Эве Смит. Да этот сосунок на машине помешал….

Ну что ж, значит, не судьба... Значит, Гильермо может пока потрахивать её.
А я пока приму душ, смою с себя дорожную грязь и кровь, выпью бутылочку мартини и попытаюсь придумать правдивую версию произошедшего со мной….

[Todo Uno]

Гильермо Рамос.

Всё бы ничего, если бы не идиоты. Я окружён полными идиотами. А ведь когда-то хорошо начиналось: доходная и уважаемая профессия (ещё бы не уважать человека, который поверен в твои дела и имеет на руках твои договоры, завещания, расписки и прочие клочки бумаги, от которых зависит твоя жизнь), жена, сын… Началось с жены: она как с цепи сорвалась, решила, что обручальное кольцо даёт ей право распоряжаться моим свободным временем, да похоже, даже моими мыслями – а с какой стати, чем она такая особенная-то? Ну, поженились, ну и что? Безумной любви у нас не было никогда, просто это она хотела замуж, а я согласился, вот дурак-то был. Можно развестись, конечно, да что уж теперь, раньше надо было…
Сын… Сын, мой Нардо – моя отрада был, такой хороший мальчик, смышлёный – и чего его понесло купаться одного? Но виновата, конечно, курица Сандра: вместо того, чтоб за ребёнком следить, опять потащилась следить за мной, – а не трахаю ли я за углом в кустах какую-нибудь официантку! Ну да, бывало и такое по молодости – и что теперь, надо за мной таскаться целыми днями и подсматривать? Заняться больше нечем, живёт больно хорошо, вот с жиру-то и бесится – кстати, лучше бы похудением озаботилась, может, тогда я бы и не засматривался на официанток!
Как я тогда сам не утопился вместе с ней вслед за моим мальчиком – сам не знаю. Ну, теперь уже это в прошлом – пережито и, насколько возможно, прощено и забыто.
Но если бы Сандра была единственной идиоткой в моём окружении – это бы ещё ничего… Вот мне жители этой дыры завидуют, что мэр – мой лучший друг. А они в курсе, что Питер – тряпка и нытик, насквозь прогнивший телом и духом, и выслушивать его жалобы на очередную болячку – не самое приятное времяпрепровождение лучших друзей? А недавно он решил, что пора уже в гроб ложиться, и принялся составлять завещания. Да, именно так, не одно, как нормальные люди делают, а целых три штуки! Сперва никак не мог определиться, кому же он желает оставить своё несусветное (для такой дыры, как Лагуна Хайтс) богатство – новой жене и её дочери или собственным близнецам от первого брака. То «Ооо, Линда – моя единственная настоящая любовь, я с ней заново помолодел, и Иви пусть не моя по крови, но родней родных!», то «Нет, я понял, что не могу бросить сирот, всё ж таки дети, чувствую свою ответственность, так нельзя, да и что люди скажут, как я вообще мог так поступить, даже старая негритянка понимает больше моего…» Мои попытки рассказать, что наследство можно разделить между всеми в таких долях, как он пожелает, разбились о его упрямство. Просто удивительно, значит, старую негритянку он слушает, а старого друга-юриста – нет! Ну не идиот? Да, мэры тоже бывают идиотами… или идиоты – мэрами…
А потом вообще цирк начался, потому что эта «роднее родных» Иви ради денежек нарыла на близняшек очередной компромат – для Питера, само собой, не новость, что его детки – не образец благовоспитанности, но на этот раз их выдумка оказалась порядком интереснее прежних. Они, оказывается, инцесту предаются – каковы затейники, а! Вот только её планам не суждено было осуществиться. Оставлять наследство распутникам-близнецам Питер, разумеется, передумал (потому что уж тут-то даже не стоит думать, что люди скажут – со стыда сгоришь заранее!) – но и Иви с её мамашей ничего не обломилось, потому что от такой радости он растерял остатки мозгов и написал завещание на первого попавшегося человека. Попалась Эва Смит, смазливая девчонка из магазина канцтоваров (кто бы сомневался, что это не будет старик Хорхе, весь покрытый паршой, или Паола, которая не во всякую дверь может пройти!). Эва, конечно, очень подходящая кандидатура на завещание мэра, немногим лучше близнецов, учитывая, что спит она сразу с двумя мужиками, и об этом весь городок знает!
Но самое плохое в идиотах – это то, что если долго с ними общаться, то и сам тупеешь. Иначе я не могу объяснить, зачем я решил подбить клинья к Эве. Подумал, что если на двоих её хватает, то и мне кусочек достанется; конечно, я не такой мускулистый, как лодочник Сейлор, но вот с Мигелем Прадо могу и потягаться, он тоже уже немолод и не блещет красотой, а престиж нотариуса повыше будет, чем у владельца бара! В общем, отделался я от дурёхи Сандры (уж наловчился за столько-то лет!) и пришёл к ней после закрытия магазина. Долго ходить вокруг да около не стал, рассказал, что не за новой ручкой явился, ну, и обрадовал новостью про завещание, чтоб она посговорчивей была. Ах да, забыл сказать – точно с идиотами рядом отупел! – что все три завещания бережно хранятся у меня в папочке – кто его знает, Питера, что ему завтра в голову взбредёт, так зачем же по десять раз-то переписывать? Да и негоже разбрасываться ценными документами… В общем, выложил я ей всё как на духу, и предложил прямо сейчас приятно провести время. Но, видать, ей время, проведённое со мной, приятным не показалось… Правда, до сих пор не понимаю, зачем было хватать дырокол и лупить по голове? Я ж не уголовник какой, а уважаемый юрист, как-никак! Тоже идиотка, ну да что с блудливой продавщицы взять? Подумаешь, поцеловал да за сиську ухватил, недотрога выискалась – пробу ставить негде, а туда же!  В общем, врезала она мне так, что я тут же отключился, а когда в себя пришёл, её конечно, уже и след простыл. Ну, и, понятное дело, я не стал искать ни её, ни других приключений, потому что башка болела страшно, да и сейчас ещё ноет. Кое-как добрался до дома, жене наврал, что с лестницы упал – наверное, опять не поверила, да и чёрт с ней и с ними всеми, надоели. Глаза бы не видели их всех и эту дыру, да куда уж в моём возрасте срываться…

[Todo Uno]

Бернардо Рамос.

С негромким стуком закрылась входная дверь. Нардо вздохнул и отправился слоняться по дому, на ходу подбрасывая и ловя игральный кубик. При том, что его мать была домохозяйкой, у нее часто возникали какие-то таинственные «дела», из-за которых приходилось отменять запланированную прогулку с сыном или бросать «монополию» на середине. Так случилось и сейчас.
В гостиной Нардо подошел к окну и выглянул во двор. Небо было чистого, глубокого синего цвета, растения купались в ярких лучах солнца. Ветер ласково трепал верхушки пальм. Смотреть на ликующую за стеклом природу, стоя в прохладной, заставленной громоздкой мебелью, чопорной комнате, было почти больно.
Мерно тикали часы, отсчитывая упущенные мгновенья счастья и свободы. Наконец, приняв решение, Бернардо резко отвернулся от окна и выбежал из гостиной. Проскрипев половицами мимо запертого кабинета отца (кабинет был всегда заперт с тех пор, как Нардо – случайно! – поджег какие-то бумаги на столе), Бернардо приблизился к задней двери. Убедившись, что снаружи никого нет, он отпер дверь и вышел на улицу. Легкий ветерок, приветствуя, взлохматил его черные вихры, и Нардо улыбнулся. А затем, не тратя ни минуты больше, помчался к реке.
Солнце палило нещадно, разгоняя тени по углам, где те сбивались так плотно, что чернота казалась непроницаемой. Нардо с наслаждением ловил этот зной открытой кожей рук и плеч, подставленным свету лицом. Никогда жизнь не кажется более полной, чем когда тебе семь лет, босые ноги не ведают усталости, и ты летишь навстречу ветру и приключениям.
От воды веяло свежестью, а ярко-голубая лента реки искрилась под лучами солнца. Рассохшиеся доски мостков тягуче заскрипели, стоило Бернардо ступить на них. Двое мальчишек, таких же смуглых и кудрявых, как и он, обернулись на звук, а затем широко заухмылялись. Захват вражеского флагмана можно было начинать.
Заигравшись, дети не заметили, когда солнце начало клониться к закату.
***
Внезапно Нардо как будто очнулся – и, оглянувшись вокруг, обнаружил, что из яркого, беспечного дня незаметно переместился в другой, более мрачный мир. Длинные тени потянулись из дневных убежищ, вольготно раскинувшись на красноватой почве, а усилившийся ветер пригнал плотные облака. Привычного звона, доносившегося со стройки неподалеку, уже какое-то время не было слышно. Рабочий день закончился.
Наскоро попрощавшись с друзьями, Нардо, подгоняемый смутным чувством тревоги, поспешил домой. Наверняка его мать уже вернулась, а может, и отец тоже. Нардо непроизвольно втянул голову в плечи, представив, какой нагоняй получит.
Но дома было пусто, темно и тихо.
- Мама! - позвал он. Ему никто не ответил. Наверху скрипнула половица, но когда Нардо взбежал по лестнице, там никого не оказалось. Ему стало не по себе. Осторожно спустившись в гостиную, он забился на диван и стал ждать. Щелкнуть выключателем, чтобы включить свет, он не осмелился – даже и собственное дыхание казалось ему сейчас чересчур громким.
Мимо дома проехала машина, свет ее фар на мгновение выхватил из темноты пузатую подушку в кресле, угол комода, циферблат настенных часов – и исчез так же быстро, как и появился. «Уооохх» - дохнул ветер в каминной трубе.
Бернардо вспомнились тяжелые вздохи его матери, после которых она жаловалась на усталость, глядя в его сторону. Наверное, в этот раз она устала от него насовсем, - поразила его внезапная мысль. Не застав его дома, она решила, что раз так, она уйдет и не вернется к нему больше.
В груди у Нардо защемило, а из глаз брызнули слезы. Он свернулся в клубок на диване, босой ступней прочертив на обивке неаккуратную полосу. Неподвижный воздух в комнате стал как будто еще гуще и холоднее, Нардо с трудом удавалось глотнуть хоть немного между всхлипами. «Тц-тц-тц» - укоризненно тикали часы.
- Тц-тц-тц, - перед его мысленным взором встал отец, будто настоящий. – Придется тебе, дружок, посидеть здесь и подумать над своим поведением. Тогда, может быть… - воображаемый отец развел руками.
Нардо, размазывая слезы по щекам, клятвенно пообещал ему, что непременно подумает. И думал, думал… пока его не сморил сон.
***
Бернардо разбудило громкое мурлыканье. С трудом разлепив склеившиеся от слез ресницы, он открыл глаза и увидел сиамскую кошку, уютно примостившуюся у него под боком. Кошка довольно щурилась.
- Солли, - прошептал он, протягивая к животному руку, чтобы погладить. Но Солли встрепенулась, словно услышав какой-то шум, и проворно соскользнула с дивана.
На крыльце зазвучали шаги, послышались сердитые голоса. В двери повернулся ключ. Родители вернулись.

[Чехарда]

Кладбище домашних животных!!!

[Todo Uno]

Соледад.

Мыши. Эти подлые мыши куда-то исчезли. Вот, еще неделю назад дом кишел ими - они скреблись, пищали, грызли, гадили... Самое противное - поймать и съесть мышь в тот момент, когда она еще не погадила. Это отвратительный привкус во рту... Он держится очень долго и портит вкус всего, что бы я ни съела. Его ничем не выведешь - даже лакание молочка превращается в лакание огромной жидкой мышиной какашки. Приходится бежать к хозяйке или ее детенышам - полижешь их, или вообще сделаешь то, что они называют "поцеловаться", и сразу во рту становится лучше. А потом можно и молочка...

Куда делись все мыши? Я же не могла их всех съесть? Их было очень, очень много.
Может быть, их сожрала старая нянька? Я всегда подозревала, что эта черная самка очень жадная и прожорливая. Посудите сами - она весь день находится у еды - все время что-то жарит, варит, печет... а мне ни кусочка не перепадает! Подлюка? Подлюка! Самки должны делиться друг с другом. Я даже ей как-то мышь принесла - хорошую, успевшую погадить - и в тапок положила. Смотри, мол, учись, как надо себя вести, если хочешь быть воспитанной и вежливой самкой. А она только ногу в тапок засунула - так сразу орать начала, за сердце хвататься, мышь всю только ногой измяла да в мусорное ведро выкинула. Ну как так можно? А на стол залезешь - так она еще и под заду шлепает и за шкирку стаскивает. Надо ей как-нибудь ночью нос отгрызть. Самке без носа трудно будет найти своего самца и выполнить свое самочное предназначение. Пусть знает, как едой не делиться!

Что же случилось с мышами? Может быть, их напугала новая самочка? Какая же у нее кличка... словно кто-то ссыкнул в пустой лоток.. Л-да... А, Линда! Мне она сразу не понравилась... Явилась сюда, со своим детенышем. Иви - еще одно противное имя. Как будто мышь больная пищит. Вот вроде бы и мышь, и поймать можно - ан нет, она больная, она хуже чем мышь с говном, потом не только во рту противно, но и живот крутит и пучит. Фу.
Видимо, я тогда тоже больную мышь съела утром, сразу не поняла - голодная была слишком. А черная самка еще и еду для новой самки приготовила. Вот же собачья дочь! Видит, что я хожу, есть хочу, аж в животе бурчит на весь дом - а мне ничего не предложит. А этой прибившейся беспородке целую тарелку навалила. А как там пахло - мммммм! Ну я на стол прыг! с тарелки лапой цоп! с лапы ам! Вкусно, пес возьми, как вкусно! А потом мне по жопе дали, я со стола и спрыгнула.
Больная мышь была, больная. Как же я это не заметила? Живот крутило, словно в нем мухи размножаться начали. Я думала отрыгнуть все, что съела - и линдину вкуснотенюшку, и эту сраную мышь - но не успела, упала и уснула.

Ох, я бы сейчас и непогадившую мышь бы съела, неважно, что во рту погано будет! А то с тех пор, как я проснулась, ни одну мышь больше не видела... Может быть, их всех Бернардо сожрал? От этих детей всего можно ожидать! Помню, лет шесть назад, когда детеныши Нола и Эйд маленькие были - ну как маленькие, двенадцать лет по человеческим меркам это еще сосунки - ох, они меня гоняли по дому. И в хвост сморкались, и за усы дергали, и огурцы под жопу подкладывали, и липкую гадость на голову приклеивали... Может быть, они так охотиться учились? Глупые, глупые детеныши, кто ж на мышей с огурцами охотится...
Хотя этот Бернардо такими глупостями не занимался... Помню, я играла с ним, когда еще котенком была. Он мне перышко на веревочке дергал, мячик кидал, иногда даже со стола что-то тайком проносил. Хороший детеныш, люблю таких. Странно, правда, что он до сих пор на семь человеческих лет выглядит - но, может быть, это просто порода такая? Давно я его не видела, давно. А тут проснулась - а он рядом сидит. А Нолы нет. И самое главное - мышей нет!

Где же все мыши?
Да и людей я что-то больше не вижу... Тихо тут. Тихо и пусто. Может быть, они ушли туда, где много мышей?
Эх, а меня и не взяли с собой...
Ну я им припомню. Во все тапки нассу, когда они придут. Все юбки и брюки обрыгаю. Специально буду караулить, когда самец ночью к самке придет - сяду и смотреть на них буду. А то еще и за шарики цопну! Пусть знают, как меня оставлять тут одну. И без мышей!

А они придут.
Я знаю, придут.
Все они придут сюда.
Я чувствую это.
Я чувствую, что они уже идут сюда.
Все они - даже Нола.
Медленно - но идут.

Только мышей среди них нет.

Ну как так-то?

[Todo Uno]

Эйд Коэн.

В комнате Нолы царил полумрак. Свет исходил только от тусклой лампы, стоящей на ее секретере. Сама девушка застыла около окна, бездумно глядя на темную улицу, блестевшую от моросящего дождя.
Эйд тихо подошел к ней. Обнял одной рукой за талию, другой скользнул под блузку и накрыл мягкий упругий холмик груди. Нола дернулась, пихнула его локтем в живот и вывернулась из объятий.
- С ума сошел? За стеной Мэгги, где-то рядом шныряет мерзавка Иви, а ты опять за свое! Как ты вообще можешь об этом думать, когда Солли больше нет? – прошипела она, сощурив припухшие покрасневшие глаза.
- Брось, родная. Солеана – всего лишь кошка, - начал было он.
- Соледад! Ты даже имени ее не помнишь. Она не просто кошка. Она – член семьи. А эта мелкая тварь ее отравила! – глаза Нолы засверкали от ярости и выступивших снова слез.
Эйд взял ее за плечи и посмотрел ей в лицо.
- Солли была уже старая. Она умерла, потому что пришло ее время. Иви, конечно, та еще гадина, но она не настолько жестокая, чтобы мучить бедное животное и тем более убивать его.
- Я была у ветеринара. Он подтвердил, что она отравлена. Сказал, что ей скормили лошадиную дозу крысиного яда. Бедная моя! Она наверно так мучилась, - девушку затрясло от рыданий. – Это наказание нам за наш грех. Мама умерла, производя на свет двух чудовищ – тебя и меня.
- Не неси чушь, - Эйд сердито тряхнул ее. – Никому не понять наших отношений. Мы одно целое. Поэтому чтобы мы ни делали – это нормально.
- Ты рехнулся! – сестра отпрянула от него. - Это давно надо было прекратить. Я как раз хотела поговорить об этом…
Нола не успела договорить, потому что брат резко притянул ее к себе, прижался всем телом и впился долгим поцелуем в ее губы. Она всхлипнула и тяжело задышала. Оторвавшись от нее, он пристально посмотрел ей в глаза.
- А ты сможешь? – спросил он и быстро вышел из комнаты.
Кипевшая внутри Эйда злость требовала выхода. Он спустился в гараж и сел в свой Астон Мартин. Отец подарил его им с сестрой на шестнадцатилетие, не подозревая, что тогда - два года назад – близнецы сделали друг другу другой подарок, более ценный для них, который соединил их еще крепче, чем до этого. Подарок, о котором нельзя рассказать никому. Даже их старая нянька Мэгги Джонсон – обладательница самой огромной черной задницы на всем континенте, по мнению Эйда – не подозревала, насколько сильна привязанность и любовь близнецов.
Эйд выехал из гаража и погнал по машину по мокрым улицам. Бесноватый ветер терзал деревья, пригибая их к земле, а дворники не справлялись с потоками воды, обрушающимися на лобовое стекло автомобиля, который мчался по сонным и мокрым улицам города. Эйд крепко сжимал руль, пытаясь разглядеть дорогу сквозь пелену дождя.
Как было хорошо им с сестрой, пока отец не женился на этой шлюшке Линде. Устроиться на работу секретаршей к вдовцу, долго добиваться его внимания притворяясь исполнительным и трудолюбивым работником, но при этом, одеваясь так, чтобы показать какую-нибудь часть своего крепкого сочного тела. Эйд не раз был в офисе отца и видел свою тогда еще будущую мачеху. И слышал сплетни других служащих о том, какая знойная секретарша у мэра Коэна и что она явно претендует на что-то большее. А когда соблазненный отец решил на ней жениться, она рассказала ему душещипательную историю про сбежавшего первого мужа и свою несчастную малютку дочь, которая так нуждается в отцовской ласке. Три года разницы между близнецами и их новой сестрой стали непреодолимой пропастью. Им с сестрой не нужен был никто третий, а Иви, поняв, что ей не рады начала строить козни и пакостничать. Нола была уверена, что она часто ошивается под дверью, когда они вместе, подслушивая. А как-то за семейным ужином, невинно глядя на Эйда, Иви спросила, что за стоны доносились из его комнаты минувшей ночью. Эйд подавился, его сестра застыла. Отец хохотнул.
- Наверно смотрел фильмы для взрослых, не додумавшись делать это в наушниках, - он засмеялся, взъерошив волосы на голове сына.
- Нола, а ты смотрела фильм для взрослых вместе с Эйдом? – спросила маленькая нахалка. – Я как раз перед этим заходила к тебе в комнату, чтобы отдать крем, который ты мне одолжила. Тебя там не было.
Нола холодно улыбнулась.
- Я была в душе. Ты же знаешь, как я люблю долгие водные процедуры. Кто-нибудь хочет еще колы? – спросила она, обратившись к остальным.
После этого случая близнецы еще больше стали скрываться, а их интимные встречи стали больше похожи на шпионские игры.
Все это проносилось в голове Эйда, пока он гнал машину по городу. Ярость еще больше разгоралась в его сердце. Никогда и никому не понять их с сестрой отношений, их любви. Они пытались прекратить, но обычных отношений брата и сестры им не хватало, оба тосковали по минутам настоящего единения и оба одновременно пришли к мысли, что по-другому они не могут. В глубине души Эйд понимал, что это противоестественно, но так же понимал, что никто никогда не испытывал таких сильных взаимных чувств любви и привязанности.
Пролетая по маленькой улочке мимо магазина канцтоваров, Эйд почувствовал удар, машину немного повело, но он быстро справился с ней, вывернув руль. Взглянув в зеркало заднего в вида, он увидел, как по мокрой улице катится тело. Какая-то тетка.
«Смотреть надо куда прешь» - зло подумал он. Надо бы остановиться, проверить, жива ли она. Но не хотелось. Даже если он сбил ее насмерть, отец не даст ему сесть в тюрьму. Хотя сейчас Эйду было все равно, что с ним будет.
Выжав до конца педаль газа, он пролетел по окраине города и выехал на шоссе. Еще несколько километров он бездумно гнал машину вперед. Дождь не унимался, хлестал по деревьям, бил по капоту и разбивался о черный асфальт. Через вечность злость Эйда начала утихать, на смену ей пришли растерянность и бессилие. Он понял, что руки его дрожат и еле справляются с управлением. Съехал на обочину и устало откинулся на спинку сидения.
«Может, действительно, лучше прекратить эти отношения», - подумал он перед тем, как провалиться в тревожный сон.
Он был на Уилсон-стрит. Та улица, с канцелярским магазином. Солнце заливало окружающие его дома, но не слепило. Из арки показалась стройная фигура. Нола. В том самом платье, которое она когда-то сняла перед ним в их день рождения. Она медленно приблизилась к нему.
- Как долго я тебя ждала.
- Я приехал. Теперь мы никогда не расстанемся.
Эйд взял сестру за руку и они пошли. Около какого-то здания, она попросила подождать ее и покинула его. Он долго стоял около двери, за которой она скрылась. Потом ходил взад и вперед по улице. Наконец дверь опять открылась. Эйд бросился к ней, чтобы обнять сестру и никогда больше не отпускать. Но подбежав, испуганно отпрянул – это была не Нола, а их мать.

[Todo Uno]

Нола Коэн.

Я беременна. О, боже мой, я беременна! Что же мы натворили с тобой, братишка? Я знаю, знаю... это наказание за наш грех. Но что я могла поделать? Когда я вижу твои глаза, твои руки... весь мир перестает существовать. Я уже и не помню, когда это началось, кажется, это было всегда. Даже старушка Мэгги Джонсон, заменившая нам мать, ни о чем не догадывалась. Ах, что б тебя, Эйд! Нет, нет, это я во всем виновата, о чем я только думала... Вот что, что мне теперь делать? Я не могу оставить этого ребенка. Не могу! И не хочу! Какой будет позор - дочка мэра родила от собственного брата-близнеца! Отец сойдет с ума, если узнает. А у него больное сердце, эта новость точно сведет его в могилу. Да чего уж там, тогда и наследства нам точно не видать, как своих ушей. После того, как в его жизни появилась эта стерва Линда, он вообще перестал нас замечать. Хуже стало только тогда, когда он на ней женился, и ее дочь стала жить с нами. Как же я ненавижу эту малолетку Иви, ей всего пятнадцать, а она уже такая заноза в заднице... Вечно шпионит за нами с Эйдом. Я подозреваю, что она отравила мою Солли, мою любимую кошечку. А лицемерная Линда еще занималась ее похоронами, наверное, хотела меня задобрить. Ненавижу их!
...
Нет, я не могу пустить наши жизни под откос, Эйд. Надо что-то делать. Так. Телефонный справочник. Боже, на кого я похожа... Глаза красные, нос, кажется, занимает половину лица. Нужно умыться и привести себя в порядок, но сначала запишу адрес клиники. Карандаш, где карандаш?
Черт, я действительно собираюсь сделать аборт?
Хоть бы меня никто не заметил!
...
Когда же уже меня примут? Я торчу уже здесь целый час. Кажется, вместо меня здесь на стуле сидит комок нервов. Интересно, мальчик у нас был бы или девочка? Нет, Нола, нет, не думай об этом... И как будто нарочно мимо проходят мамаши с младенцами и счастливые беременные пары. Нужно отвлечься, отвлечься... Вон странный мужик в шляпе, вот ведь дурень, ты в больнице находишься и в шляпе, интересно, твоя жена собирается родить или сделать аборт? А вон необъятная толстуха, а вон... о черт, это же Эва Смит! Она-то что здесь делает? Впрочем, неудивительно, весь город знает, что она слаба на передок и у нее есть аж два любовника. Нет, нет, кажется, она меня заметила... Не вздумай со мной здороваться, нет. Да что же это, она идет ко мне! Слава богу, кажется, подошла моя очередь.
...
Все? Так быстро? Вот и нет нашей проблемы, Эйд. Можно порадоваться, только почему-то меня душат слезы.… И еще эта чертова Эва, сидела бы продавала свои тетрадки, нет, понадобилось ей в больницу именно сегодня! Непременно разболтает всей округе, куда я ходила и зачем. Черт, черт, черт! О, а вот и она, выходит, легка на помине. Эту белокурую дурочку ни с кем не спутаешь... Что же теперь? Ты все испортила! Испортила! Сволочь! Меня трясет, и я теряю над собой контроль.
...
Первое, что я ощущаю, это запах мокрой травы и холодный ветер в лицо. Тяжело дышать. Кажется, меня сейчас вырвет. Я не чувствую своих рук, которые все еще затягивают шарф на шее Эвы Смит. Господи, что я наделала? Что я наделала?? Нет, нет! Я убила ее! О господи, а вдруг, меня кто-то увидел? Бежать, срочно бежать отсюда! В этих кустах ее не сразу найдут.
...
Иви нет дома. Отца и Линды тоже. Только я. Не знаю, сколько я уже сижу здесь и смотрю в стену... Да заткнется когда-нибудь этот телефон?
...
Зачем я взяла трубку? Еще несколько часов я бы ничего не знала, просто не знала. А теперь я знаю, что тебя больше нет. Ты снова гонял на своей машине и... Эйд. Как же я теперь, без тебя?
...
Ты умер, а я жива. Я убийца - и жива. Где-то в кустах лежит Эва Смит, а я сижу на кровати и бесцельно смотрю в окно. Да и какая у меня теперь цель? Я больше ничего не чувствую. Ничего.
...
Таблетки горькие и горло сводит судорогой. Я проливаю воду на пол. Наплевать. Еще несколько штук. Две или три из них выскакивают и падают на пол. К черту их. Мне бы только уснуть.
...
Свет из окна тускнеет и я, переставая бороться с отяжелевшими веками, проваливаюсь в темноту.

[Todo Uno]

Эва Смит.

...Мальчик с темными волосами Мигеля и её улыбкой? Девочка с красивыми глазами Майкла и её фигурой? Кто это был бы? Он или она? И что перенял бы этот ребенок от матери? А от отца?
Эва крутила стакан в руке и отрешенно представляла, кого сегодня выскребли из её тела в той клинике. Маленькая меблированная комната казалась темной и удушающе тесной. Виски был паршивым, да и лед давно растаял. Но зато это пойло немного помогало утолять боль внизу живота и приглушало горькие мысли.
Она не привыкла к унынию и боли. Ей всегда хотелось веселья. Красивой одежды и милых женскому сердцу мелочей. Смеха. Танцев. Походов в гости. И чтобы всегда было куда возвращаться - уютный дом, надежный муж…
Вот только с мужчинами ей не везет. Эву часто сравнивали с красавицей-актрисой Кэрол Ломбард, и девушке весьма это льстило. Но у Кэрол, помимо красоты, были ещё и слава, богатство, роскошная светская жизнь, и, разумеется, великолепный Кларк. А что есть у Эвы?
Работа? Да так, работенка в местном канцелярском магазинчике. Ежедневная буря эмоций и разгадка мистических тайн, а-ля «а чем же отличаются карандаши ЭС-12 от карандашей ЭС-13, милочка?».
Слава? Ну разве что дурная. Для этого достаточно жить в захудалом городке и быть молодой, красивой и жизнерадостной. Ну и любить мужчин, да. Будто это грех. Хорошеньким девушкам часто не удается избежать ошибок в отношениях…
Эва вспомнила случайную встречу с Нолой в клинике. Вот уж не подумала бы, что увидит дочку мэра в очереди на аборт. Жаль, что Нола не захотела поговорить - облегчили бы души, да и не так страшно было бы. А ещё до жути интересно, кто там папаша. Хотя тут бы с папашами своего нерожденного ребенка разобраться…
Да, мужчинам всегда было место в её жизни. Майкл с его бесшабашной улыбкой и мускулистыми руками лодочника. А каков темперамент – выходца из большого города видно сразу, не то, что снулые жители захудалых городишек. Эва никогда не знала, что у него на душе, а упоминания о темном прошлом будоражили воображение и одновременно пугали. Но его лихость, его напор – она просто не смогла устоять. Вот только как он поступит сейчас? Зря она ему рассказала о Мигеле. Майкл был в ярости, и едва ли не пинками прогнал её из дома. Как бы не случилось беды….
Хотя, собственно, а с какой стати ей переживать? Мигель прекрасно справится с любой неприятностью - управление баром такое подразумевает по умолчанию. Надежный, невозмутимый, серьезный Мигель. Всегда холодный и спокойный. От последнего разговора с ним, от фразы «твой ребенок – твои проблемы», у неё будто кусок льда возник в желудке. Ну да, постель – общая, удовольствия – общие, а ребенок – только её. Справедливость по-мужски. Эх, не носить Эве фамилию Прадо. Куда уж ей, хорошенькой дурочке-гринго, не умеющей поговорить с серьезным мужчиной о войне столетней давности и реформах Кастанедаса. Или Карденаса? А, один черт.
Ещё и синьор Рамос добавил паскудства и так поганому дню.
Эву затошнило при воспоминании о слюнявых поцелуях Гильермо и его потных руках. Подонок. Приволок свою сорокалетнюю тушу перед самым закрытием магазина и пытался лапать её прямо в подсобке. Хорошо, дырокол под руку попался. Или наоборот, плохо. Эва внезапно встревожилась, вспомнив об этом ударе. Почтенный нотариус и легкомысленная продавщица – кому поверят в случае разбирательства? Она была так зла, обижена и напугана, что просто не подумала о худшем возможном исходе.
Слишком много всего произошло за последние несколько дней.
Эва вздохнула и потянулась к столу, налить себе новую порцию виски. Неловкое движение – и блестящая пудреница, лежавшая возле бутылки, упала вниз.
Девушка тупо посмотрела на осколки и разрыдалась.
Она не плакала, когда слушала яростные вопли Майкла и холодный голос Мигеля. Когда Гильермо облапывал её, больно вжав спиной в шкаф. Когда дочка мэра отшатнулась в коридоре клиники, как от прокаженной. Когда из её тела методично выскребали несостоявшегося ребенка. Ну почему, почему она не попыталась его сохранить, почему так поспешила?
Плач перешел в надрывный вой.
Чертова пудреница.
Чертовы мужики.
Чертовы коновалы.
Чертова дура Эва Смит.

[Todo Uno]

Майкл Сейлор.

После заката на побережье становится гораздо холоднее.

Забитая печная труба чёрт-знает-зачем нужного на границе с Мексикой камина едва обеспечивает тягу, и в маленькую комнату просачивается едкий дым. В ломких углях ещё тлеет умирающий огонь, то и дело взрываясь фонтаном красноватых искр, но из-за приоткрытой двери уже крадётся холод поздней ночи. На чрезмерно узкой для его огромного тела кушетке, стоящей перед камином, на боку лежит человек.
Тёмные, резко выделяющиеся на бледном до сероты лице глаза Майкла Сейлора безучастно следят за умирающим пламенем. В его языках танцуют заметные лишь ему образы – отблески огня в глухом от боли горячечном сознании.
…Там, в огне, треск – как будто треск деревьев в лесном огне – ломающегося черепа и рёв дорогих, быстрых машин. Полыхающий в фрактальном стекле хьюстонских небосклонов закат, и человек с перекошенным от ужаса лицом, перечеркивающий в своём падении красные зеркала. Худая до прозрачности, рыжая девушка с бесстыжими бл*дскими глазами, стоявшая перед ним на своих покрасневших коленях и масляно улыбающаяся. Её кровь и мозги на задней двери нового “Бьюика”.  Призывно поблескивающие мелкие красные кристаллы амфетамина. Кровь. Пятно семени на атласных штанах висельника. Прошлое, красное,  танцующее и весело содрогающееся в агонии. Веселье, веселье, веселье, но рано или поздно всё веселье заканчивается?
…Здесь же, совсем рядом – едва ощутимый бриз в волосах, солёный вкус на губах и далёкие крики чаек, приветствующих  встающее над крышами крошечных домов солнце. Весь город пахнет солью и водой: небольшой сарай лодочной станции, где Майкл работает после того, как, решив покончить с прошлым, залёг на дно в Лагуна-Хайтс, покрытые мелкими крупинками верёвки, лежащие в старых лодках, чахлая южная зелень главной площади, совершенно одинаковые местные женщины, да даже абсент в местном баре и машинное масло.

Иначе пахнет только Эва – маленькая и симпатичная блондинка из магазина канцтоваров.
Иначе пахнут и тёмные жаркие ночи, поездки по полупустому шоссе под огромным звёздным мексиканским небом и их совместные мечты о маленьком собственном магазине – пахнут мёдом, орехами и податливым женским телом, тающим в его руках.

Бессознательно мужчина шевелится – и тут же, как будто рассыпаясь шрапнелью во внутренностях, внезапная острая боль змеится от ножевой раны в боку вверх, вытаскивая Майкла из полузабытья. Мужчина прикусывает губу и гневно шипит; тонкая тёмная струйка струится вниз по бледной, заросшей тёмной щетиной щеке.
К горлу подступает тошнота, и ему на секунду кажется, что сознание вновь ускользнет. Но -- отпускает; через несколько секунд взгляд героя цепляется за что-то красное и пульсирующее: в нескольких шагах от его, на цветистом плетёном ковре тлеет маленький уголёк, выпавший из камина.

И тут Майкл вспоминает, почему он здесь; гнев медленно, но верно поднимается в нём -- резкая, удушливая волна жара.

Эва. Продажная ты тварь.

 - Ну всё же было прекрасно, -- зло шепчет мужчина, зачем-то пытаясь сесть, -- я ведь был с ней счастлив, насколько вообще можно быть счастливым в этой заднице мира. Ради неё я даже не думал о возвращении к прежней жизни. Почти не изменял. Дарил подарки. А этой тупой шл*хе понадобилось всё испортить. Ну что она нашла в этом убл*дочном Мигеле Прадо?

Но ответа нет.
Через десять или пятнадцать минут как всегда тихо в комнату проскальзывает Эва: светлые волосы собраны в неаккуратный хвост, короткое платье в белый горох, чуть натянутое на животе, идёт мелкими складками, в огромных глазах – растерянность и капелька страха. Незамеченный ей уголёк уже подъедает край ковра, медленно, но верно разгораясь в своей тихой пока ярости.

-- Не вставай, пожалуйста. Ты же не хочешь, чтобы швы опять разошлись? – осипшим от волнения голосом шепчет девушка.

О, нет. Сейчас ему хочется совершенно, совершенно иного. Подойти к ней, намотать на руку её светлые волосы, заломить руку за спину, прижать всей тяжестью тела к стене и взять, причиняя столько боли, сколько возможно. Столько же, сколько он испытал после того, как узнал, что был последним из города, кто не видел, что Эва уже давно трахается с этим смазливым хозяином бара за его спиной. Столько же, сколько она причинила ему своими попытками доказать ему, что ублюдок, которого она носит под сердцем – его, Майкла.

-- В этот раз мне удалось раздобыть амидон, но городской врач уже отказывается верить в такую продолжительную и сильную головную боль, -- вздыхает Эва, опускаясь на колени возле Майкла, – Ты сможешь вытерпеть перевязку без него?

Конечно сможет, в отличие от её  трусливого Мигеля, в тот день поначалу даже отказавшегося пускать Майкла на порог. Если бы не отец этого ссыкливого с*чёныша, он бы наверняка так и  отсиживался в своем доме, рыдая от страха. Странно, что у настоящего человека чести вроде Дона Леонардо, организовавшего-таки своему сыну ножевую дуэль той ночью, могло уродиться что-то подобное.

-- Ну не хочешь, не отвечай, -- Эва, коротко пожав плечами, откупоривает пузырёк с наркотиком.

Жаль, что Мигель, гнида, подох так быстро, не успев даже помучиться. Хотя стоит отдать ему должное – в этой драке он изрядно потрепал его, Майкла. Ему, впрочем, даже не жалко было умереть после того, как перед тем, как потерять сознание, он увидел искажённую смазливую мордашку Евы, увидевшей, что сделалось с его хахалем.
Но потом…
С*ка.
Было бы легче, проклинай она тебя тогда за убийство её Мигеля. Позвони в полицию, расскажи о преступлении, бей всем, что попадёт под руку и проклинай она тебя – было бы легче.
Продажная с*ка.
 Стой она сейчас на коленях, умоляя простить её, клянись она в верности, рыдай, принимая на себя вину за всё произошедшее, – было бы легче.
Тупая продажная с*ка.
Но Эва забрала Майкла к себе домой в ту ночь. Обрабатывала его раны. Унизительно меняла за ним обгаженные простыни. И теперь она терпеливо стоит рядом с ним, сложив руки на чуть округлившемся животе, и смотрит на него своими светлыми, немного растерянными глазами и терпеливо ждёт, пока Майкл придёт в себя достаточно для того, чтобы принять обезболивающее. Затем она в очередной раз сменит повязки, не обращая внимания ни на вид, ни на запах гноящихся ножевых ран. Прикроет дверь на улицу, испуганно ойкнет, чуть наступив на выскочивший из камина уголёк, зальет его водой и аккуратно сметет в совок, проследив, чтобы не загорелся ковер. Поправит сбившиеся на лицо светлые пряди и вновь уйдёт.

От её рук пахнет солью и мёдом.

[Todo Uno]

Мигель Прадо.

*голос Мигеля за кадром
За последние дни я кое-что усвоил. Город знает все.

*интерьер, бар, общий план, бар пуст, темный кадр, голос дона Леонардо
Все кончено, Мигель. Держись.

*Мигель сидит на полу, прислонившись спиной к барной стойке, его лицо в крови, голос дона Леонардо
Эта рана...

*Мигель чуть заметно улыбается
...не так глубока, как колодец, И не так широка, как церковные ворота, но и этого хватит.

*Дон Леонардо
Что за хрень ты несешь. Молчи, не трать силы. Сейчас я тебя подниму.

*камера отъезжает назад, дон Леонардо опускается на одно колено, подхватывает Мигеля, тот шипит от боли, крупный план, в кадре - дон Леонардо, кадр превращается в плакатный рисунок с подписью "Дон Леонардо"

*голос Мигеля за кадром
Дон Леонардо Прадо. Строгий отец, устранитель проблем и так далее.

*смена плана, в кадре - Мигель, кадр превращается в плакатный рисунок с подписью "Мигель"
А этот кретин в крови - Мигель Прадо, я. Десять минут назад я был вполне себе беззаботным барменом. Если, конечно, не считать заявления этой смазливой дуры, Эвы, о том, что она беременна и что я - отец ребенка. Первый раз меня пытались накормить такой байкой лет десять назад.

*смена плана, бар, Мигель протирает стойку, стук в двери.
Закрыто!

*стук повторяется, но уже сильнее
Да кому не спится в такую рань. Сейчас.

*в кадре - Мигель, открывающий двери. Смена кадра, дуло пистолета направлено на зрителя, голос Мигеля за кадром
А вот и неприятности.

*смена плана, в кадре - Майкл Сейлор, целящийся в зрителя, кадр превращается в плакатный рисунок с подписью "Майкл", голос Мигеля за кадром
Позвольте представить - Майкл Сейлор, то ли лодочник, то ли рыбак. И его пистолет направлен мне в лицо.

*средний план, в кадре Мигель отступает на пару шагов, Майкл заходит в помещение.

*Мигель
Ты еще что за хрен? Какого тебе надо?

*Майкл
Эва Смит.

*Мигель
Не похож.

*Майкл, подходя ближе
Ты увел ее у меня.

*Мигель
Опусти ствол. Нечего тыкать им мне в лицо. Думаешь, я впервые вижу это и меня этим можно напугать?

*Майкл
Я убью тебя.

*голос дона Леонардо
Я в этом очень сомневаюсь, гринго.

*смена плана, в кадре Майкл, за его спиной появляется дон Леонардо и приставляет к горлу нож
Интересно, когда я тебе перережу глотку, успеешь ли ты попрощаться со своим маленьким другом?

*Майкл опускает взгляд, камера следует за ним, в кадре оказывается рука дона Леонардо со вторым ножом, прижатым к паху Майкла, камера возвращается, Майкл опускает пистолет, голос дона Леонардо
Молодец.

*Дон Леонардо забирает пистолет, потом указывает Майклу ножом на стул
Садись.

*указывает Мигелю на второй стул
Ты тоже. Итак, у нас тут интересная ситуация.

*Дон Леонардо резко втыкает в стол два ножа, камера фокусируется на них, голос Мигеля за кадром
Ситуация не очень интересная. Эва крутила роман с нами обоими. Все в городе знали об этом. Все, кроме нас двоих. Теперь Майкл хочет меня убить. Обиженная гордость и все такое. Вполне объяснимое желание. Я не хочу с ним связываться и расставаться с жизнью тоже не хочу. Вполне объяснимые желания.

*лязг металла, голос Мигеля
Лодочник умудрился первым же выпадом порезать мне щеку. Быстрый сукин сын.

*в кадре - Майкл с торчащим в бедре ножом, Мигель швыряет свой на пол, голос дона Леонардо
Так дело не пойдет.

*смена кадра, Майкл и Мигель приближаются друг другу, скрещенные ножи заполняют кадр, лязг, камера отъезжает назад, Майкл лежит на одном из столиков с ножом в груди, Мигель, шатаясь, подходит к барной стойке и оседает на пол, хватаясь за бок, голос Мигеля
Вот и все. Вопрос только в том, что все для нас двоих или для него одного.

*смена кадра, дон Леонардо выводит Мигеля из бара, кадр превращается в плакатный рисунок, надпись по диагонали кадра "бар "Кантина Амигос", голос Мигеля за кадром
Город знает все. Я уверен, что через пять минут после смерти Майкла все будут знать о том, что и как произошло. Город всегда знает все.

*смена кадра, дон Леонардо за рулем, Мигель на заднем сиденье, голос Мигеля
И еще кое-что я усвоил сегодня. Бармена никогда не убивают.

*кадр превращается в плакатный рисунок с надписью по диагонали "The bartender never gets killed!"

[Todo Uno]

Дон Леонардо Прадо.

Веранда моего дома выходит на запад, и каждый вечер солнце ярко освещает ее напоследок. Смотрю на солнце, а бутылка почти пуста, и значит, дело плохо. У старого доброго виски есть отличная способность - отгонять воспоминания. За год я довольно ловко научился не думать ни о чем, кроме погоды, дома и закупки алкоголя. Но всегда быть на страже нелегко, и иногда воспоминания оставляют брешь, как пробоину на корабле, и тогда я иду ко дну, как последний идиот.

Мигель любил корабли и мечтал быть пиратом. Но мне нельзя думать о Мигеле.

* * *
Я мечтал о наследнике, который достойно продолжил бы дело семьи. Не знаю, что я сделал не так, когда он был ребенком. Алесса обожала Мигеля, а я смотрел на этого мальчишку-плаксу, который тени своей боится, и думал: вот он, наследничек, будущий глава клана!
Видимо, я слишком любил его мать, чтобы воспитывать его по-настоящему. Если меня вдруг занесет к Богу на небеса, первым делом спрошу: зачем столько любви, если не было от нее ничего, кроме боли? Иногда я смотрел в темные глаза Алессы, и мне хотелось вырвать ее сердце и понять, почему я так люблю и почему она так равнодушна. От этой любви я и потерял рассудок, когда Алессу похитил клан Витторио, чтобы сделать меня марионеткой. И, черт возьми, подлецам это удалось! Я сошел с ума, я предал своих, и оставалось только бежать. Спасти Алессу я все равно не смог, и после этого ничто уже было не важно.

- Собирайся. Мы уезжаем, - коротко сказал я Мигелю.

Хорошо, что мое слово всегда было для него законом, - он не возразил, только отвел взгляд. Но нет, нельзя думать о Мигеле.

* * *

- Ход конем, шах и мат тебе, Лео, - смеется Фернандо, закуривая трубку, и блаженно откидывается в кресле. Это потертое кресло до сих пор стоит на веранде. Иногда (особенно когда бутылка подходит к концу) мне кажется, что и старик Фернандо где-то рядом.

В никчемном городишке, куда перебрались мы с Мигелем, не было человека лучше Фернандо. Я знал, что жизнь его не баловала, жена сбежала с любовником, единственная дочка погибла. Но он не унывал, наоборот - веселил анекдотами всю округу. Частенько по вечерам, пока Мигель пропадал в своем баре или болтался по городу с блондиночкой Эвой, мы со стариком подолгу сидели на веранде со своими шахматами.

Но однажды Фернандо пришел мрачнее тучи, проиграл две партии подряд, а когда решил набить трубку, ничего не вышло - руки дрожали. И тогда он всё мне рассказал - как встретил свою погибшую дочку. Сначала он, как водится, перекрестился и раскаялся во всех грехах, но девочка-то оказалась не призраком, вот в чем загвоздка. Ездит себе по городу с хахалем. Держат мотель за городом, на Мейпл драйв, сказал Фернандо. Богом тебе клянусь, Лео, - сказал - она это, она, моя девочка. Сердцем чувствую...

- Да что ты заладил тут про сердце, - вскипел я. - Будь мужиком, съезди к ним да поговори, вот сразу и узнаешь, в чем тут дело.

Не поверил я ему ни на грамм, конечно. А он вскочил успокоенный: да, говорит, вот прямо сейчас и поеду, спасибо, Лео!

Как я тогда расстроился, что у бедняги с головой нелады. Три дня ничего от него было не слышно, а на четвертый день я прочитал в газете, что старика моего Фернандо нашли обгорелым в машине, а машина вся покорежена, чуть ли не в клочья.

Как тогда всё во мне вскипело! Как я хотел отомстить! Вечером я уже подъехал к мотелю на Мейпл драйв, дыра дырой, а не мотель. В освещенном окне я увидел эту парочку. Головы их склонились друг к другу - наверно, обсуждали голубки, как удачно отделались от старика Фернандо. Только недолго им осталось радоваться.

Не так-то много понадобилось бензина, чтобы стена превратилась в столп пламени. Я заводил мотор, когда услышал крики, но не собирался останавливаться.

- Я отомстил за тебя, - говорю я старику Фернандо, провожая солнце. - Ты рад, что я отомстил за тебя?
Но он только смеется. Ход конем, шах и мат тебе, Лео...

* * *
Майкл Сейлор тоже рассмеялся тогда. Прямо перед тем, как все закончилось. Никак не верил, дурак, что всё это по-настоящему.

Я удивился, услышав стук в дверь. Было поздно, после смерти старика Фернандо к нам никто особо не заходил, а я не хотел никого видеть. Сейлор пришел к Мигелю, а я ушел на веранду и вернулся только когда услышал его ругань.

Блондиночка Эва, скажу я вам, оказалась совсем не промах. Красотка пудрила мозги лодочнику Сейлору и моему Мигелю одновременно, и теперь Сейлор пришел разбираться, кому же эта дешевка все-таки отдавалась по любви. Идиот. Они с Мигелем уже готовы были сцепиться, когда я вошел в комнату.

- Будьте уже наконец мужчинами, - процедил я сквозь зубы и положил на стол два складных ножа. - Разберитесь в поединке чести.

- Отец? Ты же не... - Мигель остановился и взглянул меня темными своими глазами, такими же, как у Алессы. А Майкл Сейлор рассмеялся. Они не верили, что я всерьез. Хорошо еще, что мое слово всегда было для Мигеля законом.

- Боишься, сын? А что бы сказала твоя мать, увидев тебя, труса и подкаблучника?

Это подействовало. Он потянулся за ножом, и у Сейлора уже не оставалось выбора. На несколько секунд их тела сплелись, я перестал различать где кто и слышал только крики ярости и боли. А когда зашатался и упал Сейлор, а вслед за ним сын, вдруг резко навалилась тишина и темнота, и остался только один крик. Мой.

Мигель в кроватке перед сном, Мигель в матросском костюме, Мигель жмурится на солнце. Школьник с ободранными коленками. Стремительно краснеющий подросток. Мигель за стойкой бара, Мигель смеется над шуткой старика Фернандо. Мигель улыбается, отводит взгляд, хватает нож.

Теперь я знаю, почему так боюсь мыслей, почему отгоняю воспоминания.
Прости меня, Алесса. Я не уберег никого из тех, кого любил.

[Todo Uno]

Питер Коэн.

Старость приходит к человеку не с возрастом, не с первыми морщинами, не с сединой.
Старость приходит к человеку, когда он осознает, что его жизнь… Нет, не кончена, даже сейчас мне не по душе дешевый пафос среднесортных мелодрам. Просто и без изысков – кончилась.
Сравнить эти два выражения: «моя жизнь кончена» и «моя жизнь кончилась». Второе куда как проще и ближе к правде.
Моя жизнь кончилась.
Сейчас, оглядываясь назад, я могу с чистой совестью сказать, что до определенного момента она была очень и очень неплохой. Во всяком случае, так я считал. Конечно, я не назвал бы ее безоблачной, но все горести я всегда принимал как испытание, ниспосланное свыше. Бог, как я всегда считал, милосерден и, отнимая одной рукой, щедро одаряет другой.
Восемнадцать лет назад моя первая жена, дорогая моя Люси, умерла родами. Мое горе было безмерно, но Люси не оставила меня в одиночестве: умирая, она подарила мне двоих детей. Я не могу сказать, что Нола и Эйд стали смыслом моего существования, но то, что благодаря их появлению на свет я не сдался, я тоже не могу отрицать. Может быть, я уделял им слишком мало внимания, оставив воспитание на долю Мэгги – но кто мог бы справиться с этим делом лучше пожилой чернокожей женщины, принявшей на себя роль матери для моих детей?
Мне действительно казалось, что она справилась гораздо лучше, чем даже я сам мог бы ожидать. Все эти восемнадцать лет. О том, как горько я ошибался, я узнал меньше месяца назад.
Я доверял Мэгги чуть ли не больше, чем самому себе, хотя и никогда не позволял себе забыть о разнице между нами: да и кто бы вообще даже подумать мог о том, чтобы сравнить женщину, всю свою жизнь посвятившую воспитанию чужих детей, и мужчину, добившегося должности мэра? Однако к ее мнению я всегда прислушивался.
Однако когда я женился во второй раз, за советом к Мэгги я обращаться не стал – так в моей жизни появились Линда и Иви. Красивая молодая женщина, способная составить достойную партию самому уважаемому человеку в городе, и ее дочь, может быть, слегка диковатая, но тем не менее не создавшая проблем. Я принял Иви как родную, стал ей отцом, как минимум, официально, хотя, может быть, этого и было мало. С Линдой я был счастлив, а все проблемы с Иви – вернее, наше взаимное нежелание выходить за рамки сугубо официального общения – я списывал на возраст, переходный период и множество других причин.
Что не мешало мне считать ее своей дочерью наравне со своими детьми.
Однако подспудно я чувствовал что-то вроде вины перед ней и ее матерью. Именно поэтому, когда физиология поставила меня перед фактом моей смертности, я даже не задумывался о том, в чью пользу составить завещание. После третьего или четвертого сердечного приступа – недостаточно сильного, чтобы забеспокоиться всерьез, но достаточно ощутимого, чтобы озаботиться о том, что и кому оставить в случае своей безвременной кончины – я позвал к себе своего поверенного, чтобы зафиксировать свою посмертную волю. Гильермо Рамос хотя и был младше меня на десять лет…
Был.
Кажется, только сейчас я начинаю понимать, насколько больно говорить о своих близких в прошедшем времени.
Гильермо был не только моим поверенным – он был моим другом. Узнав, что я собираюсь отписать свое имущество Линде и ее дочери, он не стал ни отговаривать меня, ни высказывать свое мнение по этому поводу. Как мне тогда показалось, он был действительно озабочен моим состоянием.
В отличие от Мэгги.
Узнав о моем завещании, она, кажется, впервые за почти двадцать лет дала себе волю. Постепенно, пусть и далеко не сразу, но ей все же удалось убедить меня в том, что мои родные дети заслуживают наследства в гораздо большей степени, чем пятнадцатилетняя девочка, которая даже ни разу не назвала меня папой.
Я решил изменить завещание.
И буквально чуть ли не на следующий день в моей жизни произошло две вещи, коренным образом изменившие и мое отношение к семье, и вообще всю мою жизнь – ее остатки.
Иви впервые за много месяцев изъявила желание поговорить со мной. Наедине. По душам.
Я слушал ее со смесью ужаса и неверия, но она говорила на удивление здраво для своего возраста. Приведенные ей доказательства не оставили мне ни малейшей лазейки для сомнений.
Мои дети.
Мои родные дети.
Нола и Эйд, плоть от плоти моей.
Вступили в противоестественную связь, омерзительную перед людьми и перед Господом.
Я слушал Иви и чувствовал, как в груди разливается щемящий холод.
Сейчас я уже с трудом могу вспомнить, как именно закончил разговор с падчерицей, когда вызвал к себе Гильермо и как дождался его приезда. Я помню только, как назвал первое пришедшее мне на ум имя, пока Гильермо в спешке готовил документы для изменения завещания.
Отныне я не хотел иметь ничего общего ни с моими родными детьми, предавшими меня и Божьи заповеди, ни с Линдой и ее отродьем, не постыдившимся открыть мне мерзостную правду.
Гильермо еще успел спросить у меня, точно ли я уверен, назначая своей единственной наследницей продавщицу из магазина канцтоваров, имя которой – Эва Смит – я запомнил лишь случайно. И я еще успел прохрипеть согласие и, кажется, даже расписаться в нужном месте, прежде чем меня накрыло всепоглолощающей болью. После которой наконец наступил покой.
Выныривать из этого спокойствия мне не хотелось, но что-то как будто вытащило меня наружу – как мне казалось, спустя всего несколько минут. Как мне рассказал хмурый доктор, на самом деле прошла неделя и спасли меня лишь чудом.
Причину его хмурости я понял лишь позже.
Когда узнал о смертях, произошедших за то время, когда я пребывал в спасительном забытье.
Что-то мне рассказал доктор, что-то – полицейский. О деталях я не расспрашивал, и без того был слишком придавлен ужасом.
Мне пятьдесят лет, и я – дряхлый старик, у которого не осталось никого и ничего. Я распродал все свое имущество – дом ушел за бесценок вместе с мебелью, из автомобилей я оставил себе только старенький мерс, за рулем которого я и покинул город, где прошла вся моя жизнь.
Запрет врача садиться за руль я выбросил из головы с такой же легкостью, с какой отправил за окно прописанные таблетки – сразу же, как только миновал указатель с надписью «Лагуна Хайтс».
Первая пачка – за Линду, мою милую жену, которую отравили.
Вторая – за Иви, которая была влюблена в моего сына, как стало известно из записки, оставленной ей перед тем, как повеситься.
Третья – за Нолу, отравившуюся после посещения абортария.
Четвертая – за Эйда, не справившегося с управлением машины, которую я же подарил ему.
Дальше таблетки кончились, и я ехал, сжимая руль, глядя невидящими глазами на шоссе, стелившееся под колеса автомобиля, и вспоминая оставшихся.
Задушенную Эву Смит, которой я отписал все свое имущество.
Убитого ударом дырокола по голове Гильермо, чье тело обнаружили в подсобке того самого магазина канцтоваров, где я когда-то познакомился с Эвой.
Сандру, жену Гильермо, чье тело, исковерканное в ДТП, нашли недалеко от того же магазина.
Мэгги… Мэгги, которую так и не нашли…
Я еду в никуда и уже знакомое покалывание в левой стороне груди воспринимаю почти как счастливое избавление.
Я устал от жизни и готов к смерти.
Бог отнял у меня все и даровал возможность умереть.

[Todo Uno]

Дэвид Броуди.

- Хороший день, незабвенный!

Тощая долговязая фигура Дэвида Броуди в чёрном пальто не по сезону маячит возле столика бара "Кантина Амигос". Глубоко посаженные глаза вглядываются в лицо приезжего, словно ощупывая его.
- Пардоньте, попутал. Ждущие в Лагуну Хайтс давненько не наведывались. Захирела Лагуна, да, старина Дэйв? Никто больше ничего не ждёт, никто бальзамирование оплачивать не хочет. "Заройте его поскорее, мистер Броуди, или сожгите, ну так, чтобы подешевле было, и пристойно", - вот что старина Дэйв слышит последние... да все годы своей работы.

Броуди устраивается напротив приезжего, достаёт из кармана своего пальто бутылку мескаля и отхлёбывает прямо из горла.
- Сколько хорошего материала пришлось зарыть, парень, ты не представляешь. Так в последнее время и копать не дают, жилы тянут. Жечь приходится в крематории. А как иначе? Незабвенного не сожжёшь, так он гулять уйдёт. Питер Коэн так взял и ушёл. Бывший мэр наш. Пока его родственнички за наследство грызлись, их незабвенный прямо из морга и скрылся. Неделю пролежал, а как новенький был. Холодильник у меня мощный, начальник бывший раскошелился, земля ему пухом. Молодой совсем был, а гляди-ка ты, пропал, не живёт в Лагуне больше. Так я что говорю? Неделю Коэны не могли определиться, как хоронить будут. Хэй, Дэйв, ты небось думал, что вдовушка на бальзамирование расщедрится? Да ещё бы не думать, это ж не бедняжка Солли. Кошечка у них была, парень - загляденье просто, шерсть блестела. Нола, дочка Питера, на Солли надышаться не могла. И что - всё закончилось, как у всех. Когда Солли стала незабвенной, та же песня: сожги её подешевле, Дэйв. Слышишь, ты, парень? На похороны родственников раскошеливаются, даже если при жизни их терпеть не могли. По пять тыщ баксов отваливают, видал? А от тех, кто с ними был, кто их любил искренне и беззаветно, спешат отделаться - это ж не люди, чего на них тратиться. Нола-то даже не сама пришла, Линда приходила. Питер на ней женился, а она и рада стараться, да.

Броуди впадает в задумчивость, взгляд его стекленеет, но в ответ на попытку приезжего встать и уйти он словно просыпается и добродушно хлопает того по плечу.
- Да сиди уж, парень. Хочешь мескаля? Я свой ношу, у Мигеля больно забористый. Уж не знаю, что там они с папашей бодяжат, но сны после него тревожные. У меня и так работа нервная, когда у незабвенных родственников много. Вон, та же Линда - бегала-бегала с кошкой, а потом ночью жжёшь ту Линду в печке. Потому что вытащил из ванны незабвенную, не бросать же. Как задумаешься об оплате, так и видишь, что шастает та Линда бодрее прежнего. Старуха Мэгги, что у младших Коэнов нянькой служит, от этого сама черепушкой поехала. В прошлый раз как свиделись, она сразу: "Так ты ж помер, старый падальщик, твои мозги от твоего же рабочего инструмента отскребали!"

Смех Броуди похож на карканье изрядно простуженного ворона.
- А я ей и говорю, парень, хорошо отскребли, значит! Помер так помер, лишь бы был здоров! Мэгги-то ведь я тоже пожёг, когда её приливом на берег вынесло. А не далее как сегодня утром видел её в лавке - она молоко для Солли брала и конфетки для деточек. Те самые деточки, парень, Нола, у которой кошка, и её братец Эйд. Что ждущими были попугайчиками-неразлучниками, что незабвенными. У Коэнов это семейное, парень, истину тебе говорю. У Линды дочка была, Иви - получается, сводная сестрица им. Чёрт ногу сломит в их родственных связях, парень. Как сейчас помню - сидит эта Иви на могилке старого Дэмиена и петлю себе вяжет. Дура, говорю, кто ж так узел-то затягивает! Дай покажу, как надо. А она в слёзы. Мол, не любит её никто, и мальчик-то на неё не смотрит, и жизнь не удалась, и прочий мармелад. Я и говорю ей - ууу, рыбонька, ну один выход у тебя остался - в петлю башкой. Кто ж знал, что она так и сделает! Ты, старина Дэйв, с мозгами-то работать не умеешь. Только и осталось, что в печку её. А в журнале записал как собачку. Это чтобы учёт был, и карточки приходили.

Дрожащие руки Броуди с любовью перебирают пачку открыток, извлечённую из бездонного кармана чёрного потрёпанного пальто.
- Каждую годовщину родственники получают открытку. "Сегодня ваша Солли мурлычет на небесах и вспоминает вас". "Сегодня ваша маленькая Иви виляет хвостиком на небесах и вспоминает вас". Потому к нам в ЗооРай и шли клиенты, что у нас подход индивидуальный. Но это давно было, а сейчас что, сейчас Лагуна - дыра-дырой, гори она синим пламенем. Папаша Мигеля раньше за мескалем в Хьюстон ездил, а теперь что? Целыми днями сидит и в стену смотрит. Это после того началось, как я сына его пожёг. Ей-ей, парень, весь бар был кровью уделан. Они с лодочником бабу не поделили. Лодочник-то тоже далеко не уполз, в той же печке остался. Сейчас и не здороваются друг с другом. И со мной не здороваются. А бабёнка ихняя, Эвита, прибегала ко мне недавно. Чушь какую-то лопотала. Что, говорит, мистер Броуди, делают с младенцами абортированными? А сама трясётся вся. Что ты ей скажешь, Дэйв? Бальзамировать там нечего, а консервирование - не твоя специализация. Эвиту я под кустом в парке нашёл, незабвенную. А в её магазине Гильермо ждал. Дождался, бедняга. Нотариус он наш, Гильермо. Все дела Питера Коэна ведёт. Вернее, вёл, пока Питер не ушёл. Как Гильермо череп дыроколом размозжили - аж скальп съехал. Поправить-то можно было бы, да печке всё равно. А сейчас он с Сандрой со своей, и ничто не разлучит их. Хорошая у них семья, парень, стоило постараться ради такого. Душа в душу живут, и сына наконец-то встретили.

Бутылка Броуди кажется бездонной, а запах сырой земли от чёрного пальто становится всё навязчивее.
- На свете нет ничего, кроме Лагуна Хайтс, парень. Хорошее спокойное место для семейного отдыха, так все говорят. Одиночкам тут делать нечего. А ты уезжать будешь, адресок оставь. Дэйв тебе открытку пришлёт.

Почерк Броуди неожиданно аккуратный и твёрдый. Рука с чёрными от грязи ногтями заботливо выводит на фирменной карточке компании ЗооРай: "Сегодня Ваш незабвенный Ник вспоминает о Вас на небесах".

[Todo Uno]

Николас.

Я тащился по унылой полузаброшенной трассе, уже начиная понемногу нервничать. Бензин заканчивался, а мои сомнения в возможности его раздобыть в этом захолустье укреплялись. Из этой затеи не могло выйти ничего хорошего, это было ясно с первого взгляда. Бывают соблазнительные идеи, которые манят интересными перспективами, а бывают такие, как эта: смотришь на нее, взвешиваешь мысленно и не можешь найти ни единого "за", но все равно влезаешь, а потом клянешь свою судьбу.

"Николас, - сказала мне мать перед смертью. - Помнишь, Николас, я рассказывала тебе, что твой папа - космонавт? А чуть позже - что исследователь Антарктиды? А потом - что он бросил меня беременную и больше я его не видела? Короче, Николас, тебе нужно поехать в Лагуну Хайтс и найти его".

"Да, мамочка, хорошо, мамочка", - ответил я и поцеловал ее в бледную морщинистую щёку. И теперь, вместо того, чтобы выгуливать какую-нибудь красотку в Калифорнии, или оплакивать свою утрату, или заниматься любимой работой (пара очень выгодных контрактов с итальянскими партнерами сами себя не подпишут), я тащусь по пыльной дороге. Я еду в город, о котором никогда не слышал, чтобы встретиться с человеком, который мне не нужен, и что самое паршивое - имею шанс застрять здесь в заглохшей машине и сдохнуть от жажды. Так как в ближайшие лет 50 мимо никто не проедет, мое тело сожрут хорьки, кости высушит солнце, а волосы растащат птицы, чтобы сделать из них гнезда.

О, глядите-ка, знак "Автозаправочная станция - 10 миль". И тут же "Мотель - 10 миль". Похоже, хорькам и птичкам не повезло на этот раз. Мотель казался жуткой дырой (ну а на что еще можно было здесь рассчитывать), но на заправке, как ни странно, был бензин, а не ослиная моча вперемешку с соляркой, а в мои глаза будто песка насыпали, и я решил остаться здесь на ночь. Лагуна Хайтс от меня не убежит. А если убежит или, к примеру, провалится к чертям в преисподнюю, то я буду только рад.

Я нацепил шляпу и голливудскую улыбку и направился в мотель. За стойкой регистрации скучал тщедушный мужичонка, судя по всему, латинос. Я попросил лучшую комнату, но у них все комнаты были одинаково паршивы. Надеюсь, что хотя бы клопы тут не водятся. Рауль (так звали хозяина) поручил меня заботе своей жены Хулии, такой же тощей и унылой. Она проводила меня в столовую и спросила, что сэр желает на ужин. Сэр желал хороший говяжий стейк medium rare или хотя бы пасту с грибами, но такого у них отродясь не водилось, пришлось довольствоваться жареной курятиной и картофельным салатом. Я был голоден и ел эту немудреную жрачку так, что за ушами трещало, поэтому не сразу заметил, как в столовой появился странный персонаж. Точнее, появилась, потому что это была чудовищных размеров негритянка с вороньим гнездом седых волос на голове, увешанная всякими дешевыми побрякушками из дерева, блестящих камушков, птичьих перьев и даже чьих-то зубов. Надеюсь, обладатель зубов отдал их ей по доброй воле. Или хотя бы умер до процесса их выдирания.

Переваливаясь и шумно отдуваясь, эта громадина проследовала к моему столику и, навалившись на него всем весом, пророкотала:

- Вечер добрый, мистер! Какими судьбами к нам? Я Мэгги Джонсон, кстати.

И вопросительно посмотрела на меня. Пришлось тоже представиться. Вопрос о том, как меня сюда занесло, я решил проигнорировать, но не тут-то было: негритянка, похоже, вознамерилась познакомиться со мной как можно ближе. Вдруг она станет меня пытать? Задушит своей безразмерной грудью, брр. Пришлось вздохнуть и сказать, что я направлялся в Лагуну Хайтс, но устал, проведя весь день за рулем, вот и решил остановиться на ночь. Она помрачнела.

- Не стоит тебе туда ехать, сынок. Знаешь, есть такие места... Они не для живых.

Я вежливо приподнял одну бровь. Пусть уж лучше сама болтает, чем расспрашивает меня.

- Вы, молодые, перестали чувствовать такие вещи. Думаете, что наука все может объяснить, да? Катаетесь на своих машинах, пялитесь в телик, глотаете аспирин, если болит башка, а ведь мир многие тысячи лет как-то существовал без этой вашей науки.

Хреново существовал, надо сказать. Очень рад, что живу сейчас, а не тыщу лет назад без сотни привычных вещей, делающих мою жизнь комфортной. Видимо, Мэгги легко прочитала эмоции, отразившиеся на моем лице, что распалило ее еще больше.

- А может твоя наука, мальчик, объяснить, как живет мертвец, а? Ходит, улыбается, разговаривает - выглядит как живой, никто не отличит. А на самом деле - давным-давно помер. Ну как? Ваши ученые о жизни и смерти знают намного меньше, чем индейские вожди, живущие так же, как жили их предки испокон веков.

Вот только живых мертвецов мне и не хватало, будто мало было болтливой бабы. Следующие минут десять своего драгоценного времени я потратил на выслушивание древней индейской легенды. Оказывается, те, кто совершил убийство, не могут спокойно отправиться в индейский ад, или что там у них вместо ада. Они остаются жить, бессмысленно повторяя одни и те же действия изо дня в день, как заводные игрушки. Они не могут умереть окончательно и вынуждены бесконечно влачить свои жалкие жизни. Ну ладно, это еще звучит довольно-таки логично, вечные муки, все дела. Но за что безмозглые индейцы такое же наказание придумали и для невинных жертв? Больные ублюдки. Короче, если я правильно понял, то есть места, где убийцы и их жертвы продолжают жить так, будто они и не умирали. На кой черт я слушаю эти бредни... Мэгги закончила свою историю и снова вспомнила про меня.

- А зачем тебе в Лагуну Хайтс, сынок?

- Моя мать перед смертью попросила меня найти некоего Питера Коэна. Похоже, что этот мужик - мой отец, которого я никогда не видел.

- И не увидишь, - вздохнула Мэгги. - Питер Коэн был мэром Лагуны Хайтс и умер не так давно. Сочувствую, сынок.

Уж в чем я не нуждался, так это в сочувствии. Мне было абсолютно все равно, жив этот старый черт или помер.

- Так что нечего тебе делать в этом городе, Николас. Переночуй в мотеле и отправляйся домой.

- Что, там можно встретить живых мертвецов? - ухмыльнулся я.

Она злобно сверкнула глазами и величественно удалилась, колыхая телесами и тяжело вздыхая. Я решил ехать в Лагуну Хайтс из чистого упрямства.

Рауль вынырнул из кухни, он выглядел напуганным.
- О чем с вами разговаривала эта женщина, сэр?
- Да так, ни о чем особенно.
- Это странная женщина, она может быть опасной. Не знаю, чего от нее ждать.
- Бросьте, она просто старая сумасшедшая негритянка, увлеченная всякой ерундой типа магии и живых мертвецов, - я сделал страшные глаза.

Рауля, впрочем, это нисколько не успокоило, и он, по-прежнему испуганно озираясь, скрылся в подсобке. Видимо, боялся попасться на глаза Мэгги.

В 10 утра следующего дня я уже въезжал в Лагуну Хайтс. Такого унылого города я в жизни не видел! Я припарковал машину и решил прогуляться. Когда я шел вниз по маленькой кривой улочке, мне вдруг показалось, что я тут уже был. Естественно, это было исключено, но я решил поиграть в забавную игру сам с собой. Сейчас я сверну направо за угол вот этого домика, а там будет магазин скобяных товаров. Я свернул в радостном предвкушении - магазин скобяных товаров действительно был там. Готов поклясться, что унылого усача, торчащего за прилавком, я тоже раньше видел. Усач кивнул мне и махнул рукой - заходи, мол. Я испугался неизвестно чего и поспешил удалиться. Следующие несколько часов ушли на то, чтобы излазить город вдоль и поперек. Некоторые места вызывали у меня вполне отчетливые воспоминания. Например, я помнил, как в детстве разбил мячом окно в этой самой школе. А в этом доме жила девочка, которая мне нравилась в старших классах. Здесь, в автомастерской, я заработал свои первые деньги. Черт побери, что со мной творится и что все это значит? Это галлюцинации? Гипноз? Я никогда не был в этом богом забытом городишке, почему же я узнаю каждое паршивое дерево здесь?

Растерянный и обессилевший, я оказался около бара с выцветшей вывеской, на которой была изображена мексиканская шляпа. "Кантина Амигос". Мне было необходимо зайти в это место, я чувствовал это странным, появившимся у меня только в Лагуне Хайтс чутьем. Я взял пива и уселся в самом темном углу, наблюдая за почтенной публикой. Если горстку бездельников, неудачников и алкашей можно назвать почтенной публикой, конечно.

От группы мужчин отделился один и, приветливо улыбаясь, отправился к моему столику.

- Здорово, эт самое. Как твои дела? Давненько ты тут не появлялся.

Я удивленно уставился на него.

- Эээ... Мы знакомы?

- Дык, эта, хочешь, еще разок познакомимся, мы не гордые. Дэвид Броуди я, утилизатор агентства "Зоорай".

Слово "утилизатор" он произнес по слогам и явно с гордостью. Я небрежно кивнул.

- Странные дела творятся, странные, - Броуди покачал головой. - И люди совсем другие стали, будто не только остальных, но и себя не помнят. А ведь права была Мэгги, не стоило нам туда лезть. Говорила же она - не троньте индейское кладбище, беды не оберетесь.

Услышав "Мэгги" и "индейцы", я чуть пивом не подавился. Уж не мою ли знакомую из мотеля он имеет в виду? Я коротко рассказал пьянчуге о легенде, поведанной мне Мэгги. Он выслушал ее как божественное откровение, а не как редкую чушь, которой она на самом деле являлась, помолчал, пожевал губами.

- Дааа... Дела, - изрек он наконец. - А что, никак нельзя прощение-то получить?

Я пожал плечами.

- Вишь как, у нас-то добрый бог, а у индейцев злой, накажет так накажет. Что ж мне теперь, вечно тут бродить... - он, кряхтя, поднялся со стула и вышел, оставив меня в полном недоумении.

Пиво давно закончилось, а сидеть в затхлом прокуренном баре мне надоело. Нужно было найти место для ночлега. Я склонялся к тому, чтобы переночевать в машине - хватит с меня этих ненормальных обитателей дыры под названием Лагуна Хайтс. Может, где-нибудь неподалеку от города пещеры с отравляющим газом, вот они все и свихнулись, живут как во сне. Я вышел из бара и направился к машине. Не дойдя до нее каких-то 50 футов, я нос к носу столкнулся с молодым мужчиной. Высокий, худощавый, темные волосы, ясные карие глаза, даже родинка на правой щеке - все то, что я привык видеть в зеркале за долгие годы знакомства с самим собой. Только одет он был бедно и как-то неопрятно, в отличие от меня, несмотря на ночь в дешевом мотеле и суматошный день, выглядящего превосходно. Мы молча смотрели друг на друга, и понимание наваливалось на меня, как лавина, как цунами. Это было страшно, хотелось бежать, но от себя не убежишь, и я стоял рядом со своим двойником, каждую секунду проживая его жизнь, испытывая его эмоции... Вот его мать (моя мать!) умирает. Он (я!) горько плачет. Отец (который оказался редкой скотиной и в его, и в моей жизни) отправляет мальчишку в приют. Дальше - сиротская жизнь, побег из приюта, возвращение, работа в автосервисе, дешевый алкоголь, потасканные доступные женщины. Жизнь, которая так сильно отличается от моей. Жизнь, которая вызвала во мне живейшее сочувствие, хотя обычно я не люблю неудачников. Последней каплей стал его несчастный свитер - он то ли сел после множества стирок, то ли изначально был неподходящего размера, но выглядел до того жалко, что я шагнул к своему двойнику и крепко обнял его. Мне сразу стало легче. Ну все, можно ехать. Поеду, хоть и собирался остаться на ночь. Нет уж, передумал, ни на минуту не задержусь в городе, в котором творится такая чертовщина.

Объятия разомкнулись. Я хотел достать ключи от машины из кармана плаща, но рука никак не попадала в карман. Мой двойник, не оборачиваясь, шел к моей машине. На нем был мой светлый плащ и моя шляпа. Я вглянул на свою руку. Рукав старого вытертого зеленого свитера едва прикрывал запястье. Мое место в Лагуне Хайтс.

[Frеiheit]

Еще не все дочитала, но кошечка прям порадовала)

[Thrak]

В общем, все умерли.

[Frеiheit]

Мигель Прадо был в Декстере) Но вряд ли это оттуда.

[Todo Uno]

В общем, все умерли.

Не все:) Игра "найди живого в Лагуне Хайтс".

О, только сейчас сообразила, что про Мигеля Прадо в личке соврала. Скорее всего, его взяли именно из Декстера - я на тот момент его не смотрела, но игрок, придумывавший имя, скорее всего, смотрел, по датам сходится. Так что да, это имя из Декстера.

[Sashetta]

Только хотела сказать про Мигеля. Вообще, Тодо Уно, мрачные у вас текстовушки. То все умирают, то все - бл*дуны и мошенники. Мне нравится, одобряю. Но вообще, выходит, Лагуна Хайтс — город мертвых?

[Вишенка на Торте]

Это круто) И я запуталась, разве кто-то жив остался?

[Todo Uno]

Только хотела сказать про Мигеля. Вообще, Тодо Уно, мрачные у вас текстовушки. То все умирают, то все - бл*дуны и мошенники. Мне нравится, одобряю. Но вообще, выходит, Лагуна Хайтс — город мертвых?

Так и есть. Лагуна Хайтс - город мёртвых. Вся суть текстовушки в одной фразе.
В своё время мы делали по этому "широкомасштабную" игру, так вот, там игроки до этого три дня доходили, сопоставляя информацию.
Но в целом, я считаю себя добрым мастером Просто почерк такой.

Это круто) И я запуталась, разве кто-то жив остался?

Полтора живых человека я там насчитала. Кручу-верчу, запутать хочу, кто в Лагуне живой?

[Misa-Misa]

господь, это что-то невероятное
мне безумно понравилось
краем сознания отмечала несостыковки, но общая картина... ммм, ну просто очень вкусно и красиво, ахх *_*
простите за бессвязность, я до бессловесия впечатлена)
бест оф зе бест - рассказы о Нардо, Соледад и Дэвиде Броуди

только поясните мне такую штуку
как так получилось, что у Николаса в городе есть двойник и они "обменялись телами"? или же что-то другое имеется в виду? последние два абзаца рассказа о нем как-то не очень поняла, а они мне кажутся чуть ли не самым важным во всей истории

а насчет живого в лагуне хайтс - быть может, Дон Леонардо? о его смерти напрямую упомянуто нигде не было

апд. да, и еще вопрос к Чехарде. как вы провели параллель с кладбищем домашних животных, да так рано?) я только под конец догадалась о мертвецах)

[Todo Uno]

только поясните мне такую штуку
как так получилось, что у Николаса в городе есть двойник и они "обменялись телами"? или же что-то другое имеется в виду? последние два абзаца рассказа о нем как-то не очень поняла, а они мне кажутся чуть ли не самым важным во всей истории

а насчет живого в лагуне хайтс - быть может, Дон Леонардо? о его смерти напрямую упомянуто нигде не было

Спасибо.
Про двойника я просто источник сдам. Я же обещала кусочек магического реализма? Но не сейчас, вдруг кого-то осенит и он захочет сам назвать. С маскарадом выложу.
Нет, дон Леонардо тоже остался в загробной Лагуне Хайтс.

[Чехарда]

Миса, в первом тексте - Линды - говорилось, что Солли умерла. А в тексте Бернардо она была жива.  Так все и получилось  

ЗЫ. К слову, меня очень порадовало соседство в списке)

[Sashetta]

Классные у всех мрачные истории вышли. Чьи-то чуть сильнее, чьи-то послабее, но в целом круто. Мне больше всего история кошки про погадивших мышей понравилась, и те две, которые были выполнены в необычном стиле.  Как раз история Мигеля и Фернандо. И еще запала в душу та, что от лица дона Прадо. Какая-то она самая верибельная вышла.

[Misa-Misa]

дык все ж поперемерли, откуда полтора человека? О_о
линда сварилась
мэгги задушили-утопили
хулия с мужем сгорели
фернандо разбился на машине
сандра с гильермо по своим рассказам типа живы, по сюжету ж тоже погибли (она в катастрофе, как я поняла по задумке, с участием эйда, он валяется в подсобке канцелярского с пробитой дыроколом башкой)
эйд, как уже упоминалось, погиб в аварии
нола отравилась
иви повесилась
солли траванулась
нардо утонул
эву задушили
майкл и мигель скончались от ран
питер уехал помирать
леонардо остался помирать
ник остался двойником и по логике тоже помрет
броуди не пойми как помер, но тоже помер (кстати, отдельные рукоплескания автору за словечко "незабвенный", оно в своей двусмысленности просто до мурашек по коже)

и посему, внимание, вопрос, уважаемые знатоки
кто не в черном ящике??

э, нее
бернардо-то помер уже некоторое время как к моменту линдиного рассказа
только мне вот одно непонятно, как так получилось, что соледад и в одной семье жила, и в другой?

[Sashetta]

Да, кстати, еще рассказ Броуди понравился. Как раз за "незабвенного" и общую атмосферу фривольного отношения к смерти. Спасибо, Миса, я забыла его упомянуть.

[Актриска]

Уххх, спасибо всем, читала с восторгом
Угадывать - безнадежная затея, мне кажется, но попробую предположить, что Мигель - это Трак. Исключительно из-за формы)

[Misa-Misa]

м, да, догадки на тему авторства
ксо жалению, стиль мало чей знаю, но решусь на предположение о Сандре Рамос авторства Сашетты