Спирт мутнел на дне стакана и мешал увидеть, с чего же все началось.
Я тер лоб и часто моргал, но яснее не становилось: лукавое донышко множилось, кружилось, играло в олимпийские кольца, разбегалось шайбами. Я закрывал один глаз, и шальных кружков становилось вдвое меньше, но к горлу подкрадывалась кислая тошнота.
Последний кусок рыбы выскользнул из пальцев, и в скользкой от жира газете обнаружился наполовину разгаданный судоку. Я смотрел на него и в расплывшихся синих чернилах видел челюсти, разорвавшие мою жизнь на части.
В какой момент я стал для Марины чужим? Я смутно припоминал резко укоротившиеся юбки, темнеющую помаду и "я переоденусь в ванной", поздние возвращения, долгий душ и подозрительно блестящие новые украшения.
Неразгаданный судоку дразнился изгибами цифр, где 3 – это количество букетов, что я принес в роддом, не зная, какой выбрать, 8 – бесконечные пары туфель в прихожей, а свалившиеся в кучу-малу 6712 – последние цифры телефона, который она так часто набирала тайком. Где же я выпустил нити из рук? Когда моя жена из смешливой студентки (сектор приз на барабане!) стала жадной до побрякушек шлюхой (суперприз: аааааавтомобиль)?
Я закрашиваю судоку – тщательно, с левого верхнего угла, сплошным синим, как закрашивал в школе тетрадные клеточки. Чернила проскальзывают, пачкают, на середине рука срывается и чертит так, что рвет газетную бумагу десятком вывернутых шрамов. Нет такой цифры в этом слове, нет такой буквы в этом номере, нет, нет, нет, нет....
- Папа?
Я вздрагиваю. Табурет кружится в быстром танце, стены кухни кривятся в вертикальной усмешке, и мне не сразу удается увидеть фигуру в дверях.
- Папа, с тобой все в порядке?
- Конечно, бл$%#, в порядке, как еще может быть, - для убедительности я ударяю кулаком по столу. Что-то отдаленно звякает, мальчишеский голос кричит «Папа, папа!», из запертой ванной доносится срывающийся на хрип лай. Пол почему-то оказывается под щекой, медленный, как сон при простуде, и я отключаюсь.
***
Сегодня классная сказала, что у моего тройка. Я думал, подрался с кем или девчонок за косы дергал, ну так кто такого не делал. Объясню классной, что пацан не должен быть паинькой, у всех у нас поведение хромало, да людьми выросли. И девчонки таких любят. Обрадовался я, в общем, думал, взбунтовался малой, не будет до выпускного рохлей за первой партой.
Но нет - тройбан за диктант. В начальной-то школе, где всех сложностей - жи/ши да ться/тся, как можно было накосячить?! В мои времена, которые сейчас хает в телевизоре любая говорящая голова, только отморозки и умственно отсталые не могли это освоить. И вот теперь мой собственный сын - один из тех, кто сменит комнату милиции на колонию и тюрьму. Или пойдет мести улицы, размазывая слюни по бороде. Безмозглый, совершенно безмозглый, сирена выдает звук ошибки: голова пустая, серого вещества не найдено, тревога, катастрофа, алярма, полундра!
Дома меряю кухню шагами. Шесть квадратных метров минус мебель - в полтора шага пройти. Один нервный глоток на каждый подход к серванту. Все чаще.
- Весь в мамашу! - наконец срываюсь я, швыряя в стену недопитый стакан. - Та тоже не могла даже список покупок написать по-человечески! "Калбоса", бл&@#. "Копуста", бл@#&. Вместо мозгов у тебя капуста тушеная, тупица!
Малой плачет и прижимается к обоям, по которым водочные капли стекают крашеными голубыми потеками. Опять перемажет одежду, неряха. Неряха, бестолочь, лодырь. Я достаю ремень.
***
...На одном из школьных собраний я познакомился со Светкой. Схватила меня за руки и щебечет, какой у меня мальчик хороший и замечательный, так он ее Ксюшеньке нравится. Дружит он с ней, понимаете. С девкой, тьфу. Но вслух ничего не сказал, смотрю - баба моложавая, сочная, еще и сама в руки идет, не отпускать же голодную. Поулыбался, похохмил, в кино на сопливую драму сводил, она и растаяла. Жаль, навык передать некому, малой у девчонок в подружках вон ходит.
Светка, хоть куховарит хорошо и в постели послушная, но любит поумничать. Сядет, сиськи в одеяло завернет и разглагольствует часами, даже дыхание не переводит. «Психолог Иванов говорит! А у профессора Петрова написано!». Важная, аж светится, а у самой старшая дочь после школы в макдачной работает. Мамкина гордость.
А я, хоть и киваю, но приверженец старой школы – нет лучшего учителя, чем ремень. Невдомек Светке, что я после хорошего траха каким угодно ее словам поддакну, но все эти психологи-херологи – обычные шарлатаны, сосущие деньги из мужей домохозяек. Я из вежливости пролистал пару форумов, что она нахваливала, а там поколение снежинок нарожало целый изнеженный снегопад и лелеет его. С таким «воспитанием» парень не выживет. Или улица сожрет, или сам с карманных денег зауженные штаны купит, а мой и так чуть что в слезы и шавку свою все тискает. Тут словами и пряником никак не обойдешься, тут только кнут в дело пускать.
***
Зачем я вообще разрешил Марине оставить собаку? Наверное, думал, что это заставит жену улыбаться, но ее улыбки уже предназначались не мне. Переход хода, мать его. И теперь эта глупая псина везде: лезет грязными лапами на кровать, раскидывает шерсть, лает по ночам, да еще и смеет огрызаться на хозяина дома. Бесполезная тварь.
Вот и сейчас - я свой отцовский долг выполняю, а щенок тут как тут, защитничек, не успел его в ванне запереть. Конечно, пускай малой получает тройки, пускай позорит меня. Пускай метет улицы. Пускай набивает купола.
- Сунешься еще раз – убью, - озлобленно взмахиваю кулаком я, и щенок отважно бросается вперед.
Чуть дрогнувший мир, пинок под ребра, скулеж.
- Папа, зачем?
Снова снова ревет. Слезы - размером с его жалкий кулачишко. Каждый раз проклятые слезы, раз за разом. Одна реакция на все. Хныкать, всхлипывать, голосить, изображать из себя гребаный фонтан "плачущий мальчик", что-то лепетать сквозь сопли, тихо выть.
- Заткнись! – говорю я, а у самого аж пелена перед глазами от того, как сын обнимает собаку и носом хлюпает. Я не воспитывал его слабаком и нюней, я видел его настоящим мужиком, хотел отдать его на бокс, ходить с ним на рыбалку, чинить вместе машину. А вместо этого мой сын жмется к стене, смотрит на меня глазами матери-шлюхи и орет от страха.
- Поднимись, - кричу я, стараясь быть громче шума в голове. – Поднимись, или я выбью из тебя эту дурь!
Злость сжимает мои кулаки и скрежещет челюстями. Собака визгливо тявкает, но я замахиваюсь, - и она уворачивается, оставив незакрытым сидящего на полу сына. Пара оплеух - и он заткнется. Серия быстрых ударов между вздохами - и он трижды подумает, прежде чем ныть. Злость оглушает, захлестывает, затрудняет дыхание, проходит раскаленными когтями по коже. В белой пелене я вижу скорчившееся худое тельце, которое пинаю, вкладывая все разочарование, в которое вбиваю ответственность и которое ненавижу. Тельце взлетает и ломается, как тряпичная кукла, и я могу раздавить его, растоптать и смеяться над его беспомощностью. По сути, голова - всего лишь некрупная тыква, и...
- Папа? ПАПА?!
Самый знакомый из голосов. И самый громкий.
- ПАПА!
Белая пелена вздрагивает, становится бледнее и потихоньку спадает. Малой по-прежнему сидит на полу, и глаза его сухи, а вот штаны - нет.
- Иди переоденься, - брезгливо кидаю я. Удары сердца сейчас такие частые, что трудно дышать.
Когда малец исчезает за дверью, я убираю недопитую бутылку водки в холодильник. Не сегодня, подружка. И так чуть не наворотили дел.
А потом ищу в промасленной газете судоку.
Небо - синее. Яркое. Ни одного облака. Если так, после школы можно будет зайти за Марсом и отправиться в парк, бегать по коротко-стриженой зелёной траве, вдоль реки, гоняя неповоротливых уток - Марс всё время пытается поймать одну из них, но смешная толстая птица всегда успевает упорхнуть. Скорей бы закончились уроки.
Тройка - вся из углов и ломаных линий, ярко-зелёная - Татьяна Дмитриевна считает, что красный цвет вызывает негатив, и оценки ставит «спокойным и нейтральным» зелёным. Максу очень хочется рассказать Татьяне Дмитриевне, что проблема отнюдь не в цвете, а в тройке как таковой, что, в общем-то, без разницы, какого она цвета.
Он даже задерживается после звонка и не бежит во двор с остальными. Долго и мучительно подбирает слова, чтобы объяснить, насколько ему важно, чтобы папа не узнал о тройке, он готов написать хоть десять диктантов, лишь бы не было зелёной ломаной цифры, он же обычно пишет диктанты хорошо, он просто засмотрелся на синее небо и отвлёкся, он больше так не сделает.
Но все просьбы разбиваются о слова, что на своих ошибках учатся, что будут другие диктанты и другие оценки, что в жизни бывают неудачи, и надо уметь принимать и их. И Макс не плачет только потому, что если папа узнает и об этом, тройка окажется каплей в море и наименьшей из проблем.
Отец - в сером, серое пальто, серые брюки, и лицо становится серым, когда он узнаёт о тройке за диктант. По дороге домой он не говорит ни слова, но его серость как будто захватывает весь мир вокруг - тускнеет небо, зелёные дорожки парка сменяются асфальтовыми тропинками между бетонными блоками домов, и свет в прихожей горит как-то приглушённо.
Пряжка на ремне - тоже серая, тяжёлая, звенящая при ударе. Когда-то её позвякивание Макса пугало, теперь он знает, что ремень с пряжкой - не худшее из того, что может случиться. Пусть уж всё ограничится ремнём.
Удары быстрые, резкие. Так отец бьёт, когда несильно зол, обычно это быстро заканчивается, надо только сжать зубы и терпеть - если заплакать, он разозлится сильнее. Максу больно, но к боли он привык, лишь бы скорее всё закончилось.
Марс - чёрный, яркий, быстрый, Марс - умница, знает, кто его кормит и водит гулять, Марс - дурачок, всегда пытается защитить хозяина. Он бежит, путаясь в собственных лапах, быстро-быстро, длинные уши развеваются, Марс совершенно неприспособлен для охраны, или защиты, или причинения вреда, но он скалится и рычит, бросаясь под ноги, прыгает, пытаясь достать зубами до руки с ремнём.
Теперь надо защищать уже Марса, и Макс бросается оттащить его, успокоить, запереть в комнате, но не успевает. Тяжёлый ботинок бьёт в мягкий чёрный бок, Марс кричит, и этот крик кажется Максу до ужаса похожим на собственный, отлетает к стене и не поднимается.
Макс сворачивается вокруг неподвижного чёрного комочка, на спину падают удары, предназначавшиеся Марсу. Ремень летит в сторону и звенит, упав где-то поблизости. Удары ногами больнее, и ногами отец бьёт дольше. Каждый крик порождает новый удар, Макс хочет прекратить кричать, но не может. Последний удар приходится по ноге, а потом слышны только тяжёлые шаги и звук захлопнувшейся двери.
Язык у Марса - красный, и такую же яркую красную полосу он оставляет на руке Макса. Марс дышит часто и тяжело, а Макс зарывается пальцами в чёрную шерсть, не думает о боли, и только хочет, чтобы Марс встряхнул ушами, поднялся и перестал лежать у стены. Но Марс дышит реже и реже, а потом и вовсе перестаёт, замерев чёрной линией на белом полу.
Хочется плакать - но плакать нельзя, тогда папа разозлится ещё больше. Макс прижимается к ещё тёплому боку Марса - может быть, показалось? Может, сейчас Марс начнёт дышать и поднимется?
Но Марс не дышит, и Макс думает, что прекратить дышать - пожалуй, выход не злить папу. Но прекратить совсем не получается, он дышит и сдерживает рыдания, закусив губу.
Кровь течёт по подбородку - красная, солёная. Слёзы по щекам, кажется, тоже текут. Мир сужается до Марса - маленький, неподвижный, чёрный-чёрный.
Я уже говорил, что Экли был зверски нечистоплотен. Стрэдлейтер тоже был нечистоплотный, но как-то по-другому. Снаружи это было незаметно. Выглядел он всегда отлично. Но вы бы посмотрели, какой он бритвой брился. Ржавая, как черт, вся в волосах, в засохшей пене. Он ее никогда не мыл. И хоть выглядел он прилично, особенно когда наводил на себя красоту, но все равно он был нечистоплотный, уж я-то его хорошо знал.Дж.Д. Сэлинджер, "Над пропастью во ржи"
Духовка прогревается до нужной температуры. Я аккуратно промываю куриное филе и тщательно просушиваю кусочки бумажным полотенцем, убирая лишнюю влагу. Беру нож для резки мяса и красную досточку, нарезаю филе крупными ломтиками. Соль, перец, немножко горчицы, лук колечками. Перемешать, добавить несколько измельченных долек чеснока. Оставляю филе мариноваться, промываю грязные досточку и нож. Беру зелёную чистую досточку и нож для овощей и фруктов. Мою яблоки, нарезаю на дольки. Чищу хорошенечко отмытые отборные картофелины, режу на ломтики. Соль, перец, добавить оставшийся чеснок, чуток масла. Перемешать. На дно формы - лук кольцами, потом - филе, сверху - дольки яблок, и последний слой - картофель. Мою посуду, мою раковину, мою пол. Всё, форма отправлена в духовку, кухня чистая, теперь можно заняться стиркой и уборкой квартиры.
Спустя два часа я удовлетворенно выдыхаю.
Полы вымыты, сантехника сверкает. Серёжка смеялся, когда я выбирала всё белое – ванную, кафель, плитку... Мол, замучаешься же отмывать. Мой заботливый муж никак не поймет, что на белом и грязь любая сразу видна, и результаты уборки заметней – прям душа радуется. Сразу видно, что есть хозяйка в доме, и что семья в этой квартире живет нормальная. Только опустившиеся люди могут жить в грязи.
Теперь комнаты благоухают зелёным яблоком. На балконе развешаны выстиранные вещи, приятно пахнущие гранатовым порошком. На кухне витает аппетитный запах запеченного картофеля и мяса. Курочка мягкая и сочная, пропитанная яблоками, картофельные ломтики красиво золотятся.
Я промываю подставку для зубных щёток, распаковываю новое мыло и чистящие средства. Достаю новые кухонные губки и полотенца.
Стираю мочалки, промываю наши бритвы и расчески, дезинфицирую свои кисточки и пинцеты. Теперь можно понежиться в горячей ванне, сделать масочку, а после – приятный вечер за просмотров фильмов, под бокальчик вина, вкусный сыр и фруктовый салат.
Серёжка завтра вернется из командировки, по дороге заедет за Машей. Казалось бы, всего два дня – а я уже успела так сильно по ним соскучиться.
***
- Очень вкусно, родная, спасибо. – Довольный муж расслабленно откидывается на спинку стула, и тут же спохватывается. – Ой, совсем забыл. Представляете, а я по дороге зайчика встретил, с гостинцами, велел вам передать!
Муж достает красиво упакованные подарки. Изящный серебряный браслетик с подвесками – для меня, плюшевый мишка с красным бантом на шее – для Маши. Я тут же примеряю обновку и благодарно целую мужа в щёку. Серёжка запомнил мои рассказы о том, как папа мне в детстве «гостинцы от зайчика» приносил, и теперь исправно привозит нам с Машей разные приятности из каждой поездки. Единственное правило – никакого сладкого.
Ненавижу сладости. Этот ужасный приторный вкус, вязнущие на зубах пластилиновые шоколадки и тянущаяся карамель. И для здоровья вредно. Когда-то в детстве я любила сладкое, а потом у меня внезапно началась на него жуткая аллергия, стоило хоть конфетку сьесть – и всё, беда, тошнота до боли и отёки такие, что аж задыхаться начинала. Так что и сама не ем, и дочкино здоровье берегу.
Маша вежливо благодарит папу и относит мишку к себе в комнату.
Странно. Я внезапно обращаю внимание, что дочь непривычно молчалива. Обычно после возвращения от моих родителей Маша не замолкает часами, рассказывая обо всём – как помогала своим любимым дедушке и бабушке, чем таким вкусненьким её угощали в этот раз, как играла с соседскими Иркой и Лёлькой, какие очередные сокровища раскопала в книжном шкафу...
А когда ей дарят очередного мишку – она тут же загорается и сразу же начинает придумывать имя своему питомцу, советуясь с нами, и притворно сердится, когда мы смеемся и предлагаем нарочито шутливые клички. А потом на ночь она читает нам свою любимую сказку - «Маша и Медведи», не забывая уложить очередного Мишутку в кукольную кроватку и заботливо подсунуть ему тарелочку с хлопьями.
А сегодня она какая-то грустная и молчаливая. Я пытаюсь аккуратно расспросить её – «мамочка, я устала». Может, приболела? Но лоб не горячий, горло не красное. Ладно, наверное, и правда устала, пусть отдохнет.
***
Следующие пару дней пролетают в привычных хлопотах, но я чувствую – что-то неладно. Маша по-прежнему непривычно молчаливая. Она неохотно ест и часто лежит в своей комнате. В садик я её пока не отвожу.
Наверное, поссорилась с подружками. Ирка и Лёлька ну очень уж бойкие девицы, в мамашу удались, а моя Маша - спокойная и неконфликтная девочка, никогда не станет ссориться на пустом месте, и сама придет мириться. Может, не поделили что-то. Ничего, детские обиды быстро проходят, на выходных снова гулять вместе будут.
Я стараюсь не донимать дочь расспросами; захочет – сама расскажет, у неё от нас никогда не было секретов.
Нет. Лучше бы не рассказывала.
Отвратительно, омерзительно, неслыханно! Я трясусь от злости, не могу сдержаться и перестать кричать на плачущую дочь. От её плача и собственных криков голова просто раскалывается.
Я хватаю этого глупого ребёнка и тащу в ванную. Заставляю трижды вычистить зубы и тщательно прополоскать рот. Нужно хорошенечко отмыться от таких грязных слов.
Я очнулась в ванной. Сантехника сверкает. Во рту вкус мыла и крови, прикушенная изнутри щека неприятно саднит. Я откладываю измочаленную зубную щётку, споласкиваю губку, которой натирала раковину.
Иду в комнату к Маше. Усаживаю её перед собой, крепко беру за руки. Дочь отворачивается.
Маленькая врушка, страшно теперь смотреть мне в глаза, да? Нет уж, ты смотри.
В глаза мне смотри, я сказала! А теперь давай, говори, кто тебя такому надоумил? Никто? А ты хоть понимаешь, что сейчас делаешь? Дедушка так тебя любит, так балует, да как вообще можно было плохо о нём подумать! Ты понимаешь, как сильно ты его обидела? Как сильно ты меня сейчас обидела? Такие слова сказать, такое подумать...
Внезапно у меня перехватывает дыхание, руки холодеют. Нет, нет, нет.
Маша, Машенька, Машонок-Мышонок, маленькая моя... Ты же папе ничего не говорила, правда, не говорила?
Ох, слава Богу. Я не хочу даже представлять, что могло бы быть, нет, Серёжа не должен узнать, нельзя этого допустить, нельзя.
Не смей, слышишь, не смей! Это очень плохие слова, Маша, и ты сейчас очень плохо, просто ужасно плохо себя ведешь. Я тебя очень люблю, и знаю, что ты хорошая девочка, и ты любишь меня, и папу, и дедушку с бабушкой. Ты же не хочешь, чтобы мы обижались, чтобы мы ссорились из-за тебя, из-за твоей глупой выдумки? Ты просто всё неправильно поняла, дедушка ничего плохого тебе не сделал и никогда не сделает. Всё, перестань плакать. Ты сейчас укладываешься спать. И завтра мы об этом не вспомним. И послезавтра. И после-после-послезавтра. Мы никогда больше не будем об этом говорить, запомни это!
***
Я залпом выпила несколько бокалов вина, но сон всё не идет. Ну откуда, откуда она могла набраться такого? В Интернете начиталась? Но мы же включали и безопасный режим, и вообще, родительский контроль всюду, как? Садик! Да, садик, вот, она же сказала, что слышала о таком от девочек в садике. Есть такие места, нехорошие, и нельзя никому давать их трогать, и показывать никому нельзя, только маме. А если кто-то тебя там трогает – это очень-очень плохо, этот человек желает тебе зла, надо сразу маме рассказать. Кошмар, откуда такое в детских головах? Нужно срочно поговорить с Валентиной Петровной, нужно приглядеться к родителям этих самых девочек...Нет-нет, о чем я таком думаю, не надо, не нужно ни к кому идти, ни к воспитательнице, ни к родителям, иначе ведь придется выяснять и объяснять, а если Серёжа вдруг узнает и спросит, Боже....А если спросить у папы? Он наверняка не хотел ничего плохого. Может, она ушиблась, и он просто хотел посмотреть, проверить, что всё в порядке... Боже, о чем я вообще думаю, конечно, нельзя такое спрашивать...Всё, всё хорошо. Нужно успокоиться. Это просто ужасное недоразумение. Мы успокоимся и просто всё забудем. Дети часто разное придумывают, дети часто врут, такое бывает. Всё будет хорошо. Нужно просто вести себя нормально, естественно, и все забудется, нельзя напоминать Маше об этой её придумке, чем скорее забудет – тем лучше.
А как теперь отправлять её к папе с мамой? Надо, наверное, повременить пока с гостями...Нет, мы же на выходных собирались с Серёжей праздновать нашу годовщину, а Машу отправить в гости к папе с мамой, никто не поймет, если я вдруг поменяю планы, будут спрашивать... Да и вообще, нельзя реагировать на её выходку, дети – манипуляторы...
Мне становится трудно дышать, в горле появляется комок. Меня тошнит. Я сворачиваюсь клубочком, подтягиваю коленки к груди, и обнимаю себя, пытаюсь успокоиться, но тело напряжено. Вино, я переборщила с вином, а ещё нервы, да, точно, дело в этом.
Глаза щиплет. Я прикрываю веки и вижу, и слышу что-то странное и страшное.
Это почти как леденец, просто попробуй, ну же... Это очень интересная игра. Не бойся, все хорошо, ты же любишь интересные новые игры, тебе понравится...
Неприятный, солоновато-горьковатый привкус во рту, что-то скользкое и горячее перекрывает горло, я не могу дышать, я хочу закричать, но куда-то уплываю. Мне страшно, мне больно, я чувствую, как жесткие, холодные, потные руки мнут меня, щипают, впиваются в плечи...Мама, мамочка, как же больно, и горячо, я горю, больно, больно, мне больно!
Ты хорошая девочка, умница моя... Вот, держи, твой любимый шоколад, кушай, ты заслужила. И эти конфеты тоже твои, смотри, сколько я всего тебе накупил...Ты заслужила, ты же хорошая, и мы так интересно играем... Только никому нельзя об этом рассказывать, это только наш секрет. А я буду покупать тебе все-все-все вкусности, которые ты только захочешь! Здорово, правда?
Я до боли кусаю пальцы, меня знобит, тошнота накатывает противными удушающими волнами.
Мамочка, я хочу тебе рассказать о новой игре, в которую меня заставляет играть с ним папа. Она мне не нравится... Это очень странная игра, мне больно...
Щёку обжигает, во рту появляется вкус крови. Я задыхаюсь, меня цепко держат за подбородок и заставляют снова и снова открывать рот, и вливают в меня мыльную мерзкую воду, меня выворачивает на пол, белая плитка ванной вся покрыта моей рвотой, потёками воды и мыла...Видишь, что ты наделала, дрянь? Бери тряпку, отмывай теперь всё, чтоб блестело...
Я чувствую неприятный запах... Грязная кухня, всюду засохший жир, объедки и мусор... За столом спит наш сосед, дядя Гриша. Мама тащит меня вперед, я спотыкаюсь и поскальзываюсь, больно ударяю коленку о подвернувшуюся под ногу пустую бутылку...
Нравится тебе, нравится тебе такое? Ну, посмотри, хорошенько. Смотри и запоминай. Ты же не хочешь жить в такой грязи? Не хочешь? Тогда веди себя хорошо, чтобы папа нас любил и дальше заботился о нас. Запомни, только опустившиеся люди могут жить в грязи. А у нас нормальная семья. И ты должна вести себя нормально, ты должна вести себя хорошо, и не лгать, не придумывать ничего про нашего папу, поняла? Ложь - это тоже грязь! В грязи жить нельзя!
К утру мне становится легче. До чего может довести сочетание вина и стресса, подумать только. Такие кошмары снятся. Это ведь просто подогретое алкоголем воображение наложилось на усталость... Да, точно. И надо меньше смотреть телевизор, там же сплошное насилие сейчас, в каждом фильме, в каждом сериале, немудрено, что и у детей в головах ужасы какие-то, и на взрослых это всё сказывается.
***
Маша по-прежнему избегает разговаривать со мной. Я молча готовлю ей еду и отношу в её комнату. О садике сейчас и речи нет, не надо ей ни с кем там общаться, пусть пока сама подумает над своими поступками. Какое счастье, что Серёжа до субботы отправили в очередную срочную командировку.
Мы постоянно гуляем. Я сводила Машу в веревочный парк и на аттракционы. Мы катались на пароходике и кушали горячую кукурузу. Я пообещала купить ей новые краски и альбомы, а главное - того самого огромного мишку, который занимает половину полки в «Детском мире», дочь давно на него заглядывается. Только не сейчас, а когда она вернется после выходных. Если будет хорошо себя вести, разумеется. Мне не нужно произносить это вслух, Маша умная девочка, она всё понимает.
За следующие два дня жизнь входит в привычную колею, я успокаиваюсь и забываю и о неприятной сцене разговора с дочкой, и о привидевшихся кошмарах. В субботу утром Маша поедет к своим любимым дедушке с бабушкой, а я тем временем сделаю генеральную уборку.
Ведь в грязи жить нельзя.
Ночь темна
«Тик-так, тик-так!» - тикают большие часы с будильником в форме золотого яйца, подарок дедушки на день рождения с наставлением, что Маша — уже совсем взрослая девочка, скоро пойдёт в школу и ей пора привыкать к режиму. Сегодня тиканье звучит будто громче, оно не даёт уснуть.
«Ууууу... Вуууу!» - угрожающе завывает ветер за окном. Маша зябко ёжится и ещё сильнее прижимает к себе плюшевого лисёнка, утыкаясь лицом в мягкое ухо. Белоснежные ворсинки щекочут щёку.
Беззвучные солёные слёзы катятся по опухшему детскому личику. Одни нагреваются и мгновенно исчезают на горячих щеках, другие холодными каплями стекают в детское ушко. «Вот бы вернуть время назад, не надо было рассказывать, прав был дедушка, надо было оставить всё в тайне, - Маша то корила себя за откровенность, то обдумывала, как ей теперь жить дальше: — А если попробовать рассказать и бабушке? Нет! Ни за что! Я ни за что больше никому не признаюсь, это так стыдно и страшно!»
Девочка обнимала лисёнка и шептала ему на ухо:
- Никого у меня не осталось на всём свете, кроме тебя! Никому не могу доверять. А давай убежим?
- И куда ж мы убежим? - спрашивали тёмные лисьи глазки.
- Да хоть к Настьке! Поселимся у неё в шкафу, она нас кормить тайком будет. Днём будем спать, а ночью играть. А потом и в школу пойдём, в школе жить будем.
Лис смиренно молчал, но Маша чувствовала, как он дрожит и сомневается.Предательство
- А я сказала — поедешь! Как миленькая поедешь!
Мама захлопнула дверь в детскую. Жар обиды хлынул к щекам, губы задрожали, маленький Машин ротик скривился, и плечи предательски затряслись. Случилось самое плохое, что могло случиться — её отправляют к бабушке с дедушкой.Откровение
Тёплый свет мягко льётся через узкие щели двери в мамину спальню. Маша застыла в нерешительности, как фигурист замирает в ожидании музыки. Ещё раз оглядывает мордочку лисёнка, прижатого к груди, будто ищет поддержки. Маленькие тёмные бусины полны тревоги. Последний шанс отступить. Маша зажмуривается: «Нет, нельзя, не могу больше думать об этом одна!» - и неуверенно толкает рукой дверь. Полоска света разливается всё шире, вот-вот сейчас она поглотит тапочки и подберётся к пижаме.
Мама удивлённо оглядывается на дверь и откладывает книгу:
- Ты почему не спишь, котёнок?
Мамины глаза такие теплые в этом свете ночного бра, это тепло окутывает и придаёт уверенности, но всё равно Маша не может говорить, глядя маме в глаза. Виновато опустив голову и ковыряя коричневую бусину, имитирующую глаз лисёнка, она начинает свою историю:
- Мамочка, ты говорила, что я могу тебе рассказать всё-всё, и хотя дедушке я обещала, что это будет наша тайна, но я не хочу так. Мне не нравится! Не отправляй меня, пожалуйста больше к дедушке! Я не хочу больше играть в эту игру!
- В какую игру, детка? О чём ты говоришь?Маленькая Маша и Медведь
- Когда я была в гостях у бабы и деды... Мы с дедой играли. Ну... сначала как обычно. А бабушка пошла в магазин. Вот. И дед предложил сыграть в новую игру. Будто я - маленькая Маша - гуляла по лесу, заблудилась и забралась в дом к медведям. Вот. А их дома не было. А я была голодная и съела всю еду из разных мисочек. И так устала, так устала, что захотела спать. А дед сказал, что я не должна спать в одежде.
Маша запнулась и закусила губу. Сейчас ей придётся признаться в том, что она сделала что-то не то, ведь девочки садике говорят, что трусы снимать нельзя ни перед кем. Чувство вины перед дедом и стыд перед мамой и даже лисёнком огнём охватывает щёки, уши девочки. И вот уже всё лицо пылает.
Наконец, собравшись с духом, Маша тихо промямлила:
- Дедушка помог мне снять колготки, а потом и трусики...
- Довольно! - услышав резкий крик Маша дёрнулась и решилась поднять голову: к огромному изумлению мамины глаза больше не светились теплотой, в них плескался обжигающий холод. Лицо побледнело, а губы вытянулись в нитку презрения: — Да как ты смеешь про родного деда такие небылицы выдумывать? Это кто ж тебя надоумил? Это вы в садике всякие глупости с подружками сочиняете? Обманщица! Да я ни за что не поверю, что... Лгунья!
Мама вскочила с кровати и велела немедленно убираться к себе и думать забыть болтать всякий вздор.
Раскрасневшаяся Маша, всё так же прижимая к себе плюшевого лиса, испуганно побрела в свою комнату.
«Почему так?! За что?... Почему я лгунья?! Что я натворила?» - вопросы роились в маленькой головке.
Горькие слёзы, распахнутый взгляд, подрагивающие плечи, опущенная голова, подтянутые к туловищу ноги, которые Маша обхватила руками — ей стало ещё хуже, чем до разговора с мамой. Самое обидное — она даже не дала рассказать всё как было...
«А как было?» - Маша поморщилась от пробежавших по телу мурашек отвращения. Образы всплывали в голове один за одним: «Вот дедушка стаскивает колготы вместе с трусиками. Но не снимает до конца, они так и остаются болтаться спущенными между лодыжек. Он гладит мои белые пухловатые ножки. Любопытно... но выше холодно и неприятно. Дедушкины пальцы грубые и сухие. А тут?» - Она силится вспомнить что-то, но не понимает: «Всё плывёт... Стало больно... я ойкаю и прошу перестать, пытаюсь отодвинуться, но путаюсь в тех самых колготках и шлёпаюсь на попу. Я чувствую смущение и стыд. Последний раз так было в садике, когда мальчик увидел меня на горшке. А дед смеётся, но глаза его не добрые, не ласковые, не как всегда. С ними что-то не так.
Маша трясёт головой и сжимает зубы, пытаясь отгородиться от воспоминаний, но видения и ощущения всплывают против её воли: «Ты уже совсем взрослая девочка, тебе нужно научиться целоваться как взрослой, - такое родное дедушкино лицо совсем близко-близко, так, что чувствуется его дыхание. Оно невкусное, несвежее. И сейчас мне хочется убежать и спрятаться: Но он прикоснулся своим ртом к моему. И вдруг мой рот наполнился чем-то. Я задыхаюсь, но меня продолжают ощупывать внутри. Я хочу отшатнуться, но он крепко держит мою голову. Я чувствую, что меня вот-вот стошнит и начинаю кашлять. Только тогда он меня отпускает.»
Только это будет наш секрет. Ты никому-никому не должна об этом рассказывать, поняла, девочка?
«Видимо, дед был прав. Это должна была быть только наша тайна» - Маша опустошенно свернулась калачиком лицом к стене и укрылась одеялом с головой. Больше всего ей хотелось проснуться и ничего этого не помнить.
Раздражение. Уже восемь лет как это основная эмоция жизни Лены. Постоянное, давящее на мозги, вызывающее бешенство, крики и скандалы.
А так хорошо все начиналось… Ты только роди — мы поможем, так, кажется, говорила свекровь? Уговаривали, просили, убеждали, требовали. Всей толпой. И ей хотелось возразить — а как же моя карьера, мои планы, как же путешествия?..
Но Вадим убеждал, что все будет. Что он сам уйдет в декрет после ее родов, если понадобится. Что возьмет на себя большую часть быта. Ты только роди.
И ее мама, любимая мамочка, которая столько для нее сделала — вторила мужу и свекрови. Буду, мол, сидеть с внуком, убираться, готовить, что угодно. Но я-то родить не могу, так что… Ты только роди.
Лейтмотив жизни прямо-таки. Роди-роди-роди-роди-роди… Это «роди» окружало ее и закрадывалось под череп, прямо в мозг, несколько лет подряд. И, наконец, Лена сдалась. Не рвать же отношения со всеми из-за того, что не хочешь ребенка? И не могут же они все лгать и бросить ее с этой проблемой один на один?
Оказалось, могут. Еще как могут, и даже угрызения совести не будут мешать любимой семейке спать.
Нет, в беременность все было хорошо. Вокруг Лены бегали и прыгали, кормили фруктами и мясом, покупали витамины, не давали самой делать по дому хоть что-нибудь. Изо всех сил изображали заботу, в общем.
Правда, это никак не компенсировало больную поясницу, начавшие выпадать волосы и жуткий вид в зеркале. Лена напоминала сама себе ходячий дирижабль, настолько беременный живот изменил фигуру.
Ребенок казался паразитом, который жрет ее изнутри. Выпивает все соки, силы, мечты, желания и стремления. Ей все время хотелось спать, настроение не поддавалось почти никакому контролю, и большую часть из девяти месяцев Лена жила одной мечтой: родить. И наконец скинуть это существо на тех, кто о нем так мечтал. Чтобы оно ело уже их, а вовсе не свою уставшую и замотанную мать.
Только этого не случилось. Да, они обещали. Мама, свекровь, Вадим. Клялись практически! Но, как оказалось, никто не мешал им солгать. Всем троим.
Муж назвал сына дурацким именем Костя — хотелось спросить, чьи это кости, ее? Или ее надежды на нормальную жизнь? И почему он вообще решил, что, не беременея, не вынашивая и не рожая, имеет право давать имя ребенку? У мальчика и так была его фамилия, его отчество, его все. А она хотела назвать сына Вениамин! Но… муж сам пошел регистрировать его в ЗАГСе. И назвал Костей. Чтобы Веником не дразнили.
Как она тогда орала. Плакала. Злилась. Даже впервые в жизни разбила тарелку — и до сих пор жалела, что не о голову муженька, а всего-то об пол. Вадим тогда наорал на нее, что осколки могли навредить ребенку. Младенцу, который спал в другой комнате! О том, что порезаться могла она сама, никто, конечно, не подумал. Как и том, что это она мать, и это она должна была решить, как назвать ребенка.
Дальше — больше. Сначала ее предала родная мать. Когда Лена попросила ее посидеть с ребенком, чтобы она сходила в театр, мама скривилась, и выдала:
— Ты его мне рожала, что ли? Это ты его мать, тебе с ним и сидеть. Я даже не на пенсии, что мне, с работы уходить теперь, раз ты по театрам ходить хочешь?
Но ведь да! Тебе рожала, свекрови, мужу… Но Лена этого, конечно, не сказала. Просто развернулась и ушла, благо, жили в соседних квартирах, только на разных этажах. А потом добавила номер матери в черный список. Тогда ей казалось, что общаться с предателями она не будет, особенно если эти предатели — настолько близкие когда-то люди.
А потом приблизительно то же самое произошло и с остальными «ты только роди». Свекровь сказала, что у нее дача, и ей там никакие дети не нужны, и испарилась, стоило только наступить дачному сезону. Она, конечно, помогала до этого, но Лена все равно считала ее лгуньей. Когда Елизавета Алексеевна уговаривала ее родить, она не упоминала, что помогать-то будет, но только не тогда, когда у нее дача. Ни слова об этом не сказала!
Последним был муж. Вадим сначала вдруг начал пропадать на работе и приходить заполночь, а на все претензии говорить, что зарабатывает на семью, а потом выяснилось, на какую семью он там зарабатывал.
«Семьей» оказалась девушка по имени Марина. Младше его на десять лет, бездетная, мечтающая о карьере и путешествиях. Прям как сама Лена не далее, как полтора года назад! Конечно, свою измену он выставил ее виной. Мол, не та женщина, которую я брал в жёны, та была веселая и целеустремленная, красивая и стройная, а эта — злобная, раздражительная, орет все время из-за ерунды (забыл сына в коляске на балконе посреди зимы, на час точно — ерунда, конечно!), да и выглядит как-то не очень. И секс пропал, хотя раньше был каждый день, как ему не обратить внимание на другую женщину?
Если бы она была сильнее, она бы выбросила мужа из окна шестого этажа. Ты же сам все это устроил! Какой к чертовой матери секс, когда все болит, и хочется только спать?! Она и кричала об этом всем. Только Вадим не слушал. Съехал сразу, как только ребенку исполнился год — подал на развод.
И Лена осталась одна с ребенком, который был ей не нужен. Похожим на мудака-мужа, названным выбранным мужем именем и зачастую копирующим папашины повадки один в один. Алименты желающий сына больше жизни папочка решил платить с «серой» части своей приличной зарплаты — слишком много орала дорогая бывшая супруга, чтобы еще и платить ей приличные деньги. И неважно, что они пойдут на ребенка — она же не хочет предоставлять ему чеки на каждую покупку, значит, потратит на себя. Он ей так и сказал. В глаза.
Шли годы. Лена думала, что, когда ребенок начнет говорить и интересоваться чем-то, что нравилось ей самой в детстве, станет лучше. Но лучше не становилось. Ему не было интересно рисование, не интересовали книги и иные миры, как ее когда-то.
Нет. Константину Вадимовичу, восьми лет от роду, был интересен футбол и бокс, а также беготня с такими же безмозглыми восьмилетками абсолютно везде. А еще он оказался таким же жутким привередой в еде, как и Вадим. И если муженек в свое время хотя бы готовил себе сам, то заставить готовить восьмилетку не представлялось возможным. Он мог максимум разогреть себе что-нибудь или сделать бутерброд. Но не позволишь же ему питаться одними бутербродами?
Так что Лена варила супы, тушила овощи, делала рагу и запеканки. И старалась не убить собственного сына. А временами хотелось. Очень, очень хотелось.
То он порвет единственную куртку об какой-то лом, потому что залез на заброшенную стройку полазить по горам мусора. То разобьет окно соседям мечом. То начнет клянчить новый телефон, когда у него и старый отлично работает, хоть и с разбитым экраном.
А ты заработай на все это. Купи на те небольшие деньги, что остаются после уплаты коммунальных платежей и покупки еды. И главное, больше-то не заработать! Никто больше не будет терпеть ее опоздания и больничные, а на этом месте хоть и платят мизер, но по крайней мере регулярно, и за опоздания всего лишь орут, а не увольняют или штрафуют. Карьера… накрылась Костей. Иначе и не скажешь.
Но больше всего Лену бесила привередливость этого ребенка в еде. Из супа он выковыривал по часу морковь и лук. Рагу вообще отказывался есть — доставал мясо и тихой сапой пытался выбросить овощи или спустить их в унитаз. Кашу не ел в принципе, никакую. И не потому что невкусно, а потому что каша. Мясо, и то ел не любое!
Зато чипсы и бутерброды — за милую душу. Но как бы он ни бесил Лену, не могла же она допустить, чтобы у него начался гастрит? Это, все-таки, ребенок, и она несет за него ответственность. Больше он никому, как показала практика, не нужен. Совсем. Даже как предмет приложения ответственности. Где те мечтающие о внуках бабушки?.. Одна на даче, вторая — на работе. А отец вообще в последний раз о сыне года три назад вспоминал. Велосипед купил.
И кое-как Лена с этой ответственностью справлялась. Через не могу, через не хочу, через себя и собственную жизнь. Только чем дальше, тем больше сдавали нервы. И в один «прекрасный» день она вернулась с работы после того, как шеф час орал на нее на планерке, потому что она перепутала какие-то там очередные цифры, уставшая, в пятницу. Спавшая всю эту неделю часов по пять.
Посадила ребенка есть суп — без нее он не ел его вообще, и поэтому суп всегда был на ужин. А он снова начал ковыряться в нем, убирая морковь и лук. Пять минут, десять. Пятнадцать. Лене хотелось спать, и она понимала, что сможет лечь, как только этот несносный ребенок, наконец, доест.
А он тянул и тянул. Кровь стучала в висках, и мозги как будто плавились от злости. Ну неужели нельзя хоть раз съесть суп быстро?! Чтобы она просто пошла и выспалась?! Просто не выковыривать все подряд, а взять и съесть?!
На двадцатой минуте — она смотрела на часы, они сели ужинать в девятнадцать пятнадцать, а сейчас было уже девятнадцать тридцать пять — Лене начало казаться, что он это назло.
Тянет и тянет, несмотря на то, что она несколько раз повторила:
— Костя, я хочу спать, ешь, пожалуйста, побыстрее.
Но… нет. Никакие «пожалуйста» на него не действовали. На двадцать пятой минуте она рявкнула:
— Сколько можно ковырять несчастный суп! Ешь давай!
Ребенок втянул голову в плечи, но есть, казалось, стал только медленнее. А кровь все стучала в висках, и даже как будто шептала:
Назлоназлоназло. Он делает это назло.
Когда прошло полчаса, Лена не выдержала:
— Да жри ты уже!!!
Она рявкнула и буквально окунула его в остывший овощной суп.
И на секунду она поняла, почему шеф все время орет на нее на планерках.
Ей стало хорошо.
А потом Костя расплакался.
Мама кричит, но я не слышу. Вокруг меня тонкая прозрачная стена, звук через нее не проходит. Вчера мы ходили к тете Тане, и мама жаловалась ей, какой я бестолковый - весь в отца. Рассказывала про порванный пуховик, из-за которого мне придется остаться без подарка на день рождения, потому что деньги она не печатает. Тетя Таня качала головой и так рассматривала скатерть с цветочками, будто среди них шифром написано что-то секретное. Я не думаю об этом. Я Мальчиш-Кибальчиш. Чего только не делали с ним злые буржуины, а он молчал и думал о Военной Тайне. У меня нет Военной Тайны, но это пока. Когда я вырасту, я стану военным, я буду драться с плохими людьми и защищать хороших. Я вынесу из разрушенного дома маленького ребенка, меня покажут по телевизору. Мама пойдет к тете Тане и станет рассказывать ей, как я совершил подвиг. Тетя Таня поставит на скатерть свои смешные стопки в виде сапожков, они с мамой будут плакать и говорить, какой я смелый и сильный.
Мама резко бьет меня по затылку, я роняю ложку, она катится со стола на пол. Мама сует мне в руку ложку с пола и кричит, снова кричит. Кусочки лука плавают в супе, словно дельфины. Может быть, я стану не просто военным, а морским капитаном, как Дик Сэнд. Ему было только пятнадцать, значит, надо потерпеть всего шесть лет. Или семь? Я буду стоять на мостике и громко кричать: «Праааааво руля! Эй, там, на ахтерштевене! Курс полный бакштаг!». Приеду домой через несколько лет, загорелый и суровый. Мама поставит передо мной жареную курицу с картофельным пюре, а пока я буду есть, станет смотреть на меня и вздыхать. Я спрошу, чего она вздыхает, а она ответит: «Соскучилась по тебе, сынок».
В книжке есть картинка с младенцем, которого мать окунает в реку, держа за ногу. Наверное, это было страшно. Холодная вода заливается в нос и рот, невозможно вздохнуть, вокруг текучая темнота, а ногу сжимают крепкие пальцы. Но ведь он выдержал, вытерпел, а был совсем маленьким, куда младше меня. Вырос и стал великим героем. Я чувствую крепкие мамины пальцы на шее, чувствую прижатое к лицу гладкое дно тарелки, задыхаюсь от мерзкого супа, который набился в нос, и думаю об Ахиллесе. Он смог, и я смогу.
Я вырасту великим героем.
– Солнышко, мама любит тебя, ты ведь знаешь? – я присаживаюсь на корточки и поправляю Ксюше шарф. Она смотрит на меня большими грустными глазами, которые всегда напоминали мне оленёнка из детской книжки, и кивает.
– Знаю, мама. Я тоже тебя люблю.
«И всё понимаю», – слышу я. Слышит мой внутренний голос. И тут же отмахивается. Ксюша ребёнок, для неё мама – это весь мир. И я готова быть этим миром. Миром для моей любимой, Богом данной, выстраданной малышки. Которая стала смыслом для меня.
Никто не назвал бы меня плохой матерью. Впрочем, мне нет дела до окружающих, да и когда о них думать?
Утро всегда начиналось с плиты. Потом разбудить дочь, проследить, чтобы она хорошо почистила зубы, расчесать и накормить. Мило зевающую и сонную, моё маленькое любимое солнышко.
В школу только вместе. Я не могу позволить, чтобы она портила осанку и напрягалась из-за горы учебников, что приходится таскать каждый день. К тому же на улице не безопасно. А Ксюша слишком хрупкая для таких стрессов. Мой котёнок, почему этот мир так жесток к тебе? С астмой нужно быть очень, очень осторожной. Если не быть внимательными, ты можешь даже умереть! И счастье, что у тебя есть я.
Уроки длятся пять-шесть часов. Я знаю, что до дома всего пятнадцать минут, но не могу заставить себя вернуться. Да и что там делать? Лучше подышать свежим воздухом в парке. Тем более, вдруг кто-то из учителей заболеет, и детей отпустят раньше? Я не хочу, чтобы Ксюша испугалась, если останется одна!
Я всегда встречаю её у ворот. Бедный мой ребёнок, она плетётся из школы совсем без сил, так медленно! Скольких усилий мне стоит сдержаться и не подбежать к ней, не взять этот проклятый портфель, который она несёт с таким трудом! Но у нас уговор, я жду её у ворот, а по двору она идет одна. Я должна давать ей свободу.
Порой она просит меня задержаться, поиграть за школой в парке, но как можно? Мы должны вернуться домой, мне ещё нужно приготовить ей обед. Я читала книги, режим одна из важнейших вещей для здоровья организма.
Дома – суп. Естественно каждый день я варю свежий, не хватало ещё, чтобы мой ребёнок отравился лежалой едой!
«Мам, можно я погуляю с ребятами?».
Но ведь у нас ещё уроки. Ксюша – умница, ей всё хорошо даётся. Иногда она даже справляется сама, и тогда в парке мне приходится читать и читать, учить и запоминать, чтобы всегда помочь дочке.
А после на улице уже темнеет и становится опасно. Любому известно, что после того как солнце село, приличные люди не гуляют.
Да и как можно? Даже днём дети жестоки и несправедливы. Неделю назад я слышала, как соседский мальчишка выкрикнул: «Толстуха!», показывая на мою дочь. Жаль я не знаю его мать. Хотя, я с удовольствием и сама отхлестала бы его ремнём, но Ксюня так сжала мою руку, что я не могла бросить её одну, посреди улицы.
А вдруг её кто-то толкнул бы? Или она упала с горки и расшиблась? И лежала бы на земле пытаясь вдохнуть, не в силах вытащить ингалятор, чувствуя, как медленно уходит жизнь.
Каждый день, с утра и до ночи я благодарю небеса, я благодарю Господа за то, что она есть у меня. Через боль, через слёзы, через черное отчаянье.
И только по ночам не могу уснуть и, слушая её дыхание, всё боюсь заснуть, боюсь пропустить хрип, и боюсь открыть глаза утром и увидеть, что моё счастье закончилось.
Я пыталась забеременеть девять лет. И уже не верила, что это вообще возможно. Две замершие беременности, муж всё чаще подкидывающий листовки из дома малютки. Им тоже нужна семья. Я знала, я понимала, у меня разрывалось сердце, но я всё равно хотела своего ребёнка. Свою плоть и кровь.
На третий раз мне казалось, что повезло. Месяц, другой, эта настоящая, эта – с ребёночком! Он уже начал шевелиться, и пинать меня в прижатую к коже руку.
…
До сих пор не знаю, почему тогда меня положили в палату с молодыми мамочками. Меня. После изнуряющей чистки, выпотрошенную, и физически, и морально.
Наверное именно в этот момент, когда я следила за их счастливыми лицами, во мне что-то сломалось.
Я перестала верить.
И когда тест вновь показал две полоски, вместо надежды пришел страх.
Страх, нитью вившийся во время тяжелой беременности, удушающей рукой сдавивший горло на шести месяцах, когда начались преждевременные роды.
Когда не пускали в реанимацию.
Не ушедший даже когда она оказалась у меня в руках. Маленькая, такая крошечная, вяло шевелящаяся и доверчиво прижимающаяся ко мне.
«Милая моя, любимая, я никогда тебя не оставлю», - шептала я ей вновь и вновь, гладя по круглым щечкам.
Скоро мы остались с ней в квартире вдвоем. И так было лучше, я могла больше ни о чем не волноваться, кроме моего маленького чуда.
И когда паника чуть успела отойти от сердца, когда ей было всего полтора годика…
Я увидела утром.
Она лежала клубочком свернувшаяся под одеялом. И у неё были не синие губы, как пугают в интернете, а она вся была синяя. Всё маленькое хрупкое тельце.
Будто уже мертвая.
Но сердце ещё билось.
И вновь больницы, и вновь тяжелая дверь реанимации, сквозь которую так хочется просочиться, чтобы быть рядом и держать за руку. Двусторонняя пневмония.
Которую не заметила я. Её самый близкий человек. Самый родной.
Великое счастье, что тебя не отняли у меня. Ты жива. До сих пор жива.
И я никогда больше так тебя не подведу, моя хорошая. Никогда.
Тетрадь
по русскому языку
ученицы 5 класса Б
Ксении ЕлизаровойСочинениеМой самый близкий, родной и любимый человек — это, конечно же, мама! Мы с ней очень много времени проводим вместе: гуляем, играем, готовим, даже спим вместе! Каждый день мама отводит меня в школу и забирает из неё. По дороге домой я рассказываю ей, какие уроки у меня были, и что произошло. Все мои одноклассники давно ходят в школу и домой сами, гуляют после уроков. Раньше они часто звали и меня, но моя мама очень переживает за меня и моё здоровье и не отпускает. У меня бывают приступы, совсем редко, но мне нужен ингалятор. Мама часто пугается, когда я слишком быстро бегаю или если радостно прыгаю. Мама уже не может так быстро бегать и много прыгать, у неё лишний вес, и часто «скачет давление». Тогда она садится на диван, прикладывает руку к груди или голове и просит принести её таблетки. Иногда она ругается, плачет и говорит, что я вгоняю её в гроб. Хотя я её очень люблю и совсем не хочу, чтобы она умирала, а совсем даже наоборот. Тогда я кидаюсь к ней, успокаиваю её, плачу и прошу прощения. Хотя часто совсем не чувствую себя виноватой, не понимаю, что я сделала не так, почему мама опять плачет.
«Мой самый близкий человек»
Я очень хочу, чтобы мама была красивой и счастливой. Я часто представляю её в молодости, стройной в летних пышных платьях, с весёлыми смеющимися глазами, и танцующей. Я часто дарю ей открытки и рисунки, где изображаю с длинными волнистыми волосами и узкой талией. Когда я вырасту и стану зарабатывать деньги, я сразу куплю маме много волшебных кремов и отведу её к лучшему парикмахеру, чтобы он сделал маму молодой и красивой! Мне жаль, что я такой её совсем не помню. Наверное это потому, что у неё много дел по дому. Хоть я и стараюсь её помогать изо всех сил: снимаю вещи с сушилки, накрываю на стол, стараюсь держать свою комнату в порядке. Но серьёзные вещи мама по-прежнему страшится мне доверить: резать овощи ножом, молоть мясо на мясорубке, кипятить воду для супа. Она говорит, что я ещё маленькая и могу натворить бед. Когда у меня появятся свои деньги, я обязательно куплю маме самый лучший кухонный комбайн и робот-пылесос, чтобы она могла больше времени уделять себе и отдыхать.
Мама очень волнуется за мою учёбу и отметки. Она постоянно повторяет мне, что я должна учиться только на пятёрки, чтобы вырасти, поступить в университет, освоить полезную профессию и хорошо работать. Я должна быть самостоятельной и умной, поменьше думать о всяких «глупостях», а побольше — читать и всегда слушаться маму. Она всегда проверяет мою домашнюю работу и дневник. Если я получу отметку ниже «отлично», она обязательно поинтересуется о причинах. В прошлом году мне за контрольную по математике поставили четвёрку, хотя я была совсем не виновата. Просто учительница видела только одно решение задачи. А я решила правильно, но по-другому. Мне было очень обидно, и я рассказала об этом маме. На следующий день мама побежала в школу, ругалась сначала с нашей преподавательницей по математике, а потом и с директором. Оценку мне исправили, но об этом узнали все: и другие учителя, и мои одноклассники. Мне было так стыдно! Ребята совсем не хотят дружить теперь со мной, потому что считают, что мама у меня чокнутая. Они, бывает, обзывают её нехорошими словами, когда думают, что я не слышу. И раз мама чокнутая, то и от меня можно ожидать чего угодно. А она просто очень любит меня и переживает, я это точно знаю.
- «Любовница - это большая птица с огромными крыльями», - объясняла няня мальчику на экране телевизора, который они смотрели, сидя в обнимку, всего год назад. Верно, думала Анна. И все, на что падала тень этих широких, расправленных в полете крыльев, тускнело, скукоживалось, умирало.
Умирало все внутри нее, когда однажды, уложив их пятилетнего сына спать, Влад пришел к ней на кухню, закрыл поплотнее дверь, и сказал. Анна собирала мужу обед на работу, как всегда по вечерам, и даже не сразу поняла. Но слова «Я полюбил другую», сказанные будничным как будто тоном, тяжело повисли в воздухе, притягивая к себе внимание. Ее руки замерли, спина напряглась. - «Что?» - выдохнула она, оборачиваясь. Левый уголок рта искривился в полуулыбке. Ведь это же шутка, да? А может, неверно расслышала. Просто какой-то сон, бред.
Бред оказался реальностью. - «Я полюбил другую», - повторил. Серые глаза мужа были серьезны. Кажется, она кричала, и совершенно точно плакала. Испорченный бутерброд лежал между ними маслом вниз, а она что-то говорила, умоляла. Он отвечал. Анна так и не смогла вспомнить, что сказала тогда, как уговорила его остаться. Но, главное – он остался.
Остался лишающий сил страх, что муж может уйти. Остались злоба, поднятая со дна предательством. Осталась боль. Снилось всякое. Что она стоит в непроглядно черном лесу, но чуть дальше, за деревьями, виден теплый свет. Там играет музыка, будто живой оркестр, и слышится смех. «Я на минуту», - говорит муж, и уходит к свету. Проходит время, а его все нет, и нет, и нет… А она не может сдвинуться с места, словно любой шаг, любой шорох могут заставить накинуться на нее клубящуюся вокруг тьму. Анна просыпалась в поту, тяжело дыша. Сидела без сна до утра и думала, думала.
Думала ли она, что такое может произойти? Никогда. Были знаки, были недомолвки, внезапные совещания и авралы на работе. В прошлом месяце не выдали премию – кризис. Анна брала подработки на дом, закатывала рукава, и считала, что они справятся. Дура.
- «Дууууууура», могла бы рыдать Анна взахлеб, обнимая лучшую подругу на ее прокуренной маленькой кухне, а та бы что-то мягко шептала и гладила по волосам. Но у нее не осталось подруг. Муж стал всем ее миром, потом родился Руслан – а друзья становились все дальше, на них не оставалось времени. И в конце концов даже та самая, лучшая, ушла. Анна и не вспоминала. А теперь – что ж? По крайней мере, у нее остался сын.
Сын стал часто капризничать. Не хотел гулять, не хотел домой. Не хотел есть суп. Анна срывалась. Она вела себя безобразно, она это знала, но в конце концов, так себя вел и Руслан. И она не могла отделаться от мысли, что он делает все это ей назло, нарочно.
Нарочно сказавшись больной, Анна не поехала загород с мужем, сыном, и их друзьями. Общими друзьями - но Анна никогда не забывала, что в первую очередь они дружили с Владом. Когда-то он привел ее в эту компанию, и она в нее влилась – как и предполагалось его девушке, и, в будущем, жене. Теперь ей было противно видеть этих людей. Наверняка они были в курсе. Может, подшучивали, смеялись у нее за спиной. Может быть, даже были знакомы с любовницей Влада и покрывали его. Но мужа и сына Анна отпустила. Им всем был нужен отдых.
Отдых прошел отлично. Влад вернулся довольный, а Руслан взахлеб делился впечатлениями, пока Анна месила на кухне тесто и поддакивала, витая в своих мыслях. Сын подружился с ровесницей, а еще, еще поймал ящерицу, маленькую и юркую. Ему доверили самому поворачивать шашлыки на мангале, и Руслан был очень горд собой. Анна кивала, придирчиво изучая обои над плитой, и размышляла, не пора ли их переклеить. А еще там была красивая тетя Лена, они с тетей Леной и папой ночевали в одном домике, а на прощание она подарила упаковку карамелек. «Нет, пожалуй, пусть еще повисят,» - подумала Анна, а потом ее руки замерли. Словно дежавю. Красивая тетя Лена? Анна медленно повернулась. Руслан, улыбаясь от уха до уха, протягивал ей вскрытую пеструю упаковку. Хотел угостить? Но красивая тетя Лена… с которой ее муж ночевал в одном домике… Будто со стороны Анна увидела, как вырывает у сына из рук упаковку и швыряет об стену, и разноцветные конфеты брызгами осыпаются на пол. Предатель! Помани его конфеткой, и вот он уже переметнулся! И что вообще значит красивая? В ярком платье? Или глаза не лезут из орбит, а рот не перекошен в злобном крике, как у нее сейчас?
Сейчас Руслан не улыбался. И поделом. Такой же, как… Из комнаты выбежал муж. Его руки застыли на пуговицах рубашки – должно быть, переодевался, когда услышал крики. На внутренней стороне воротника виднелся смазанный красноватый след, будто от помады. В глазах потемнело, и Анна кинулась на мужа с кулаками. Била по плечам, по груди – без разбора, куда могла дотянуться. Кричала, чтоб убирался. Он и убрался. Натянул повисшие на спинке стула штаны, прыгнул в туфли - и вот за ним закрылась дверь. Оставшись одна в темноте коридора, Анна почувствовала себя будто в том самом кошмарном сне, и прилив ужаса заставил ее распахнуть дверь и выбежать на лестницу босиком, в одном халате. Хватала за руки, просила подумать о сыне. Но тщетно.
Тщетно пыталась она уснуть в пустой кровати, ворочаясь с боку на бок и не находя привычного тепла. Два дня прошли как в тумане. От еды воротило, и Анна почти к ней не притрагивалась. Руслан подергал ее за подол халата и робко спросил о папе. Она посмотрела на сына холодно, и попросила о папе больше не упоминать. Никогда. Серьезные серые глаза смотрели в ответ. Такие же, как… Анна расплакалась. Она не могла больше видеть этот взгляд, раньше такой родной, а теперь всколыхнувший в груди всю боль от предательства. Она схватила сына за руку, жестко, и поволокла к двери. Пусть убирается к своему папаше! Пусть оба убираются к черту! Вытолкала его за дверь, и закрыла замки. А потом, тяжело дыша, сползла по стене на пол, слушая рыдания с той стороны. Слабо задергалась стальная ручка. Слезы катились по щекам, стыд и вина сжимали горло. Было просто больно.
Больно.
Мама, так жалко, что ты заболела! Мне было очень весело. Дома было бы не так весело. Я не стал бы разносить квартиру и выдирать хвост попугаю. Я никогда не выдирал попугаю хвост, я просто хотел его немного подержать, мам. Но хорошо, что папа взял меня с собой. Мама, а ты в следующий раз поедешь с нами? Я тебе все-все расскажу, и ты захочешь с нами поехать.
Мы долго ехали на электричке. В вагоне было жарко и душно и плохо пахло. Зато в окно залетела пчела. Она громко жужжала, кружила и билась об стекло. Рядом сидела тетенька и иногда она визжала, когда пчела подлетала к ней. Зачем визжала? Пчела такая маленькая.
А потом мы с папой приехали. Мы немножко прошли по полю и лесу. Я видел змейку! Она быстро-быстро ползла около корней дерева. Папа сказал, что это был ужик, потому что у него шашечки какие-то желтые. Я не понял какие шашечки, не успел рассмотреть. Папа такой умный, он знает вообще все-все-все.
А потом мы пришли на озеро. Вот такое огромное, почти как море. И песок на пляже - можно строить замки и копать каналы. А дальше маленькие домики. Папа сказал, что мы будем ночевать в таком домике. Тебе бы понравился песок и озеро и ночевать в таком маленьком домике. Мы же еще поедем туда, только вместе? Ты, я и папа!
Папины друзья очень хорошие. Они разрешили мне помогать насаживать мясо на шампур и даже переворачивать шампуры на мангале. Я не боялся обжечься, потому что я не трусишка! И я осторожно держал, потому что мангал горячий.
А еще там была Таня. Ей тоже пять лет. Она хоть и девчонка, но веселая. Мы с ней брызгались водой в озере и бегали кто быстрее. Я был быстрее! А еще нашли в траве ящерку! Мама, представляешь, она такая маленькая, быстрая, но мы ее поймали! Так раз! - и накрыли ведром! Папа сказал, что ее надо отпустить, потому что ящерке страшно. Мы бы ее не обидели. Но отпустили. А еще мы бегали в лес, он совсем маленький был и не страшный. Я там нашел три больших гриба. А Таня нашла мухомор. Я ей говорил, что это мухомор и его нельзя есть. Но она все равно принесла показать его своему папе. А мои грибы были съедобными. Мой папа сказал, что это подберезовики. Он их тоже на шампуре поджарил. Но получилось невкусно. Я не люблю грибы. Мама, ты же не будешь делать мне суп с грибами и листами? Я не буду его есть. Грибы - гадость!
А потом мы с папой пошли спать. Домик такой маленький, но у меня тоже была отдельная комната. И представляешь, кровать двухэтажная! Я спал на втором этаже. И ни капельки не боялся упасть, потому что там был бортик. А еще с нами пошла спать тетя Лена. Она такая красивая. У нее длинные черные кудрявые волосы. И она добрая. Смотри какой большущий пакет с конфетами она мне дала! Это когда мы собирались уже уезжать. Она сказала, это карамель. Мам, ты любишь карамель? Хочешь конфетку? Мама, зачем ты их рассыпала? Почему я предатель? Нет, я тебя очень люблю, мама!
Мама плачет. Я слышал, как они с папой ругались в кухне. Они закрыли дверь, но я все равно слышал, как громко они кричали. И папа ушел. Мама за ним выбежала, но он все равно ушел. И сегодня не вернулся.
Мама, а где папа? Когда он вернется? Мама, не ругайся! Мама, мне больно, отпусти ручку! Я не предатель! Мамочка, я тебя люблю! Мамочка, пожалуйста!.. Мама! Мама, пусти меня домой, мне холодно. Мама, пожалуйста, прости! Прости меня, мамочка! Я больше так не буду!
Макс думает, что прекратить дышать - пожалуй, выход не злить папу.Прямо до мурашек по коже - так знакомо. Столько детей на самом деле подсознательно приходят именно к таким выводам.
Что-то пошло не так, когда ты родила ребенка. Какие-то гормоны не включились?и в ней не было ни единого указателя на то, что ребенок для матери был нежеланным с самого начала. Сашетта придумала историю, действительно, правдоподобную, про то, что на родах настаивали муж, родители с обеих сторон. В каком-то смысле это хорошо объясняет, почему все сложилось именно так, а не иначе. А в каком-то - снимает часть ответственности с Лены, обманутой, вынужденной решиться на действия, к которым она не была готова. Намного легче понять женщину, вокруг которой оказались сплошные мудаки - даже муж ушел к любовнице - чем ту, которая более-менее сознательно решилась на появление в жизни ребенка, но, тем не менее, это не вытянула. Больше того, это легче не только со стороны, но и для самой женщины. Злость на обманщиков вполне может заместить чувство вины, возникающее из-за своей несостоятельности как матери.
Мама думает - ты задыхаешься от бега и резких движений. Мама запрещает тебе бегать, играть, пугается, когда ты забираешь у нее школьный рюкзак. Но ты знаешь, то, что на самом деле заставляет твое горло сжиматься, вызывает удушье и тяжесть в груди - стыд.Вместе со сдачей текста Кресса написала, что ей хотелось большей "жести". Про себя я подумала - куда уж больше? Это, с моей точки зрения, одна из самых безнадежных историй во всей текстовушке. Выберется выросшая Маша - через боль, отвращение, стыд, но у нее было безоблачное детство до шести лет, у нее любящий отец, у нее когда-нибудь появится доступ в интернет и вместе с ним, вероятно, понимание того, что то, что с ней сделали, было в корне неправильно. Выберется Макс - с потерями, задавленным горем и слезами, озлобленный, однажды он сможет ответить отцу, а способность выдерживать невероятные эмоциональные нагрузки когда-нибудь поможет ему в жизни. А вот Ксюша, воспитанная с убеждением во враждебности окружающего мира и собственной беззащитности, с запретом на движение и самостоятельность, проваленной социализацией, угробленным здоровьем(ну не может нормально развиваться ребенок, который не двигается свободно), лишним весом, с постоянным чувством стыда, с непрекращающейся виной перед матерью и страхом за нее, совершенно не сформированными границами, в том числе телесными, с этой самой матерью, которая никогда не отпустит выросшую дочь...
Ты единственная, кого мама до сих пор приводит и в школу и забирает после уроков. Каждый раз видя в вестибюле ее тучную фигуру в бесформенном пуховике, немытые волосы с седыми корнями, ты краснеешь от стыда и сжимаешь в кармане ингалятор. На глазах у одноклассников мама целует и обнимает тебя, за руку выводит из школы. Если, конечно, не прибегает к классной в истерике из-за того, что тебе снова поставили четверку. Тебе даже перестали ставить четверки - никому неохота связываться, все уже знают, что мама готова, чуть что, бежать к директору, писать жалобы в РОНО.
Одноклассники смеются над тобой, все больше втихаря, за спиной, следя, чтобы рядом не было твоей мамы. Жируха, толстуха - обидные, но справедливые слова. А уж когда ты случайно проговорилась, что спишь с мамой в одной постели... Тогда ты пришла к маме, попросила переселить тебя в гостиную, но она...
Когда мама пугается, у нее подскакивает давление, болит сердце. Она плачет и говорит, что просто волнуется за тебя. А ты не можешь с ней спорить - ты любишь ее, волнуешься за нее, а еще, каждый раз, когда пытаешься это сделать, горло сжимается, перестает хватать воздуха, ты задыхаешься и тонешь, тонешь, тонешь в том, что мама называет любовью.
Здравствуй папа, ты мудак, но текст у тебя шикарный.
Я всё пыталась понять - за что ж меня так puzdyat - за оценки, за эмоции, - а нет, просто могут, вот и pizdyat. Ещё меня весь процесс написания волновал вопрос - куда делась мать, может отец овдовел, может, он с самого начала отец-одиночка, но нет. Короче, у меня два родителя-урода, а единственный друг - собака с большими ушами (ну и одноклассница - спасибо, папа, ты подарил мне второго друга).
Папа отлично со мной совпал - цветами, цифрами, ломанными линиями, такими совершенно цветовыми штуками - я истинный сын своего отца - мы воспринимаем мир через визуализацию. Ради интереса - в конкретных цифрах что-то зашифровано, или они рандомны?
У меня, кстати, ни слова не было в наводке про выпивку - это находка Френ или мне просто не полагалось знать? Потому что с такой вводной мне уже понятнее - чего меня pizdyat.
Текст страшный. Ну потому что у мужика реально рухнул мир - жена ушла, сын не такой, как надо (внезапно, папа прописал меня больше чем я собственно), единственное успокоение в алкоголе и судоку. И несмотря на рухнувший мир вокруг, у него полное ощущение, что именно с ним всё в полном порядке - это жена - шалава, Светка - дура, психологи - шарлатаны, сын - размазня, собака - досадная помеха. Он не видит ни собственного алкоголизма, ни собственных proyobov, все вокруг уроды, он один нормальный мужик. При этом - совершенно выделяется концовка - вроде как он убирает бутылку, сожалеет, но создаётся впечатление, что всё это ненадолго.
Френ в очередной раз написала такого отвратительного мудака, что хочется его прибить, а самой Френ - бурно поаплодировать - потому что красиво, достоверно и омерзительно до степени необычайной.
Сын у меня, что ни говори, получился хороший и очень цветной.
Я в своем фрагменте хотела делать акцент на синий – чернила ручки, голубые потеки на дешевых советских обоях, да и батя сам постоянно «синий», а у сына пока еще полный спектр. Щемящее чувство от ожидания «да он же поломает тебя, родной» и умоляющее «не дай ему лишить тебя цветности».
Воспринимала текст в том числе и через призму отношений со своим и героем, и на строчке «проблема отнюдь не в цвете, а в тройке как таковой» просто качала головой и приговаривала «как же ты прав». Почему-то именно в этом моменте было отчаянно горько.
Очень странное чувство: ощущаешь особенно жгучий стыд за своего персонажа, когда читаешь вторую сторону. Как будто бы и извиниться хочется, и объясниться, и отмотать обратно.
Вообще, я очень надеялась, что с собакой все будет хорошо. Не срослось.
Уже отмечали почти финальное «прекратить дышать - пожалуй, выход не злить папу», но на меня особо сильное впечатление произвело «мир сужается до Марса», у меня вся визуализация запульсировала и стала размером с очерченную белым собаку. Как трещащие и мигающие лампы дневного света в триллере.
Дети, конечно, в рассказах у всех получились светлые и какие-то близкие к всепрощающим что ли. И это отсутствие обратной злости такое удивительное и такое обескураживающее. Мой сынишка тоже совершенно беззащитный в этом плане: доверчивый, c широко распахнутыми глазами, в кого ты добрый-то такой. И при этом не верится, что у взрослого Макса все будет хорошо, что не будет ему являться это все во снах и флэшбеках. Прощения, конечно, никакого быть не может, но, пока ты еще открыт миру - прости, Макс.
Оставь надежду, всяк сюда входящий
Написание рецензии на текст, как мы уже знаем, Симки, потребовало от меня больше моральных сил, чем написание обоих текстов. Я столкнулась с серьёзной задачей по отделению впечатления от мыслей и поступков главной героини от мастерства и таланта автора, то есть избежать классического "переноса" ненависти и непонимания, ощущения безысходности, оставляемого произведением, на автора.
Текст получился очень выпуклым, очень настоящим, детализированным. Читать нельзя, оторваться невозможно. Читаешь - и "видишь" глазами автора эту педантичность, эту белизну быта, натираемые героиней, которая видит в этом идеал фасада семьи. Физически можно ощутить те внутренние метания главной героини, да, они тоже вносят лепту отвращения к главной героине. Что она испытывает? Страх дочери? Переживает за её дальнейшее психическое развитие? Нет, у неё целый букет эгоистичных страхов крушения идеалов: ребёнок пробил брешь в таком наполированном фасаде дома, и она мучительно соображает, как быстрее "замазать" эту трещину?
Когда я писала свой парный текст дочери, я задавалась вопросом "Ну как же так? Как могла мать оказаться настолько глуха к своему ребёнку? Почему сразу решила отгородиться?" Автор, будто на расстоянии прочитав мои мысли, достоверно показывает, как. Трагизм её собственной жизни, воспоминания, в своё время задавленные на "антресоль" сознания, туда, куда не добраться ни чужим, ни близким, что не принято обсуждать и что в своё время так ранило главную героиню, что и тогда и сейчас она выбрала печальный путь отрицания. Глухоты. Её некому было защитить в её детстве, и она отказывается защитить теперь уже свою дочь, обрекая ту на новый круг жизненного ада. Выбор сделан - идеальный белый фасад и чёрный подвал ужасов! В этом и есть трагизм текста - абсолютная серая безысходность. Браво автору! Это один из самых сильных текстов в данной текстовушке, подаривший мне коктейль переживаний.
Концепция игры интересная, можно взглянуть на истории глазами основных участников конфликта, каждая пара – своя история, своя боль. Я читала о класссическом треугольнике Карпмана: Жертва-Преследователь-Спаситель, там роли могут меняться, переключаться. В этой игре также постоянно происходит переключение ролей, все агрессоры сами были жертвами в других ситуациях.
В моей истории бывшая жертва не по своей воле, но из слабости и страха, подчиняясь сильным защитным механизмам психики, становится пассивным агрессором в отношении собственному ребёнку, и способствует продолжению цикла насилия в этой семье. При этом насилия табуированного и очень осуждаемого в обществе, поскольку идет сочетание сразу нескольких запретов - "изнасилование+инцест+дети". Такое насилие сопровождается зачастую отрицанием, страхом и неверием в то, что это может произойти не где-то/с кем-то в принципе, а в конкретно взятой семье, даже вполне благополучной на вид. Ведь такое - удел каких-то извращенцев, которых сразу видно, ну наверняка же (табличка "сарказм"). Такие вещи - постыдные, жертвам стыдно и страшно, и при этом они никак не могут защитить себя самостоятельно.
Поэтому я с самого начала, как только ознакомилась с наводкой, искренне посочувствовала игроку, которому досталась наводка ребёнка в нашей паре. Интересно, эта наводка сразу нашла своего автора, или кто-то сначала отказался? У меня, к примеру, была возможность поменять, взяться за что-то другое, без такой жести. Интересно, как восприняла полученную наводку Кресса, и насколько ей удалось абстрагироваться в процессе написания.
Я заметила, что Кресса любит четко структурировать свои тексты. Так и здесь – выделенные главы с неслучайными названиями, при этом используется нелинейное повествование. В итоге получается эффект непредсказуемости, читатель с первой части рассказа понимает, что что-то не в порядке, при этом его постоянно переключают с одного отрезка истории на другой и держат в эмоциональном напряжении.
Я выделила несколько пересекающихся моментов в наших текстах; в наводках этого не было (по крайней мере, в моей - точно нет).
Первый: сказка «Маша и Медведи»; и если в моей истории отсылка носит позитивный характер, забавный эпизод из жизни маленькой девочки, то в тексте Крессы она зловеща, ибо измарана, извращена педофилом. И ещё впечатление усиливается картинкой от мастера игры.
Второй повторяющийся момент: призыв к молчанию, формулировка в одной фразе чуть ли не дословно совпадает.
В моем тексте:ЦитироватьТолько никому нельзя об этом рассказывать, это только наш секрет.В тексте Крессы:ЦитироватьТолько это будет наш секрет. Ты никому-никому не должна об этом рассказывать, поняла, девочка?Логичная и весьма характерная деталь, педофил давит на жертву, усиливая и так невольно возникающее чувство вины и неправильности происходящего, подкрепляет невольно возникающую мысль - "а может, лучше просто промолчать?", и обойти этот запрет трудно.
Очень понравились примененные приёмы и проработка деталей.
Часы – подарок деда, и вроде поначалу казавшаяся забавной и безобидной фраза про взросление.
Лисёнок – последний друг и опора, единственный, с кем можно поговорить, не молчать.
Трудно смотреть в глаза, пока рассказываешь постыдное - тоже совпадение с моим текстом, где мать наоборот, призывает смотреть ей в глаза и воспринимает невербальные сигналы как проявление лжи.ЦитироватьЯ чувствую смущение и стыд. Последний раз так было в садике, когда мальчик увидел меня на горшке.Тоже отличная деталь, хорошо передает происходящее через ассоциации маленькой девочки, через имеющийся у неё опыт.
Восприятие всего происходящего – не такие глаза деда, "невкусное" дыхание.
И вот эта фраза:ЦитироватьТы никому-никому не должна об этом рассказывать, поняла, девочка?"Девочка". Не Маша, не внучка, нет даже приставки моя. Одно слово – и показано, что Маша для дедушки в данный момент просто объект желания, не родной и близкий ребёнок, а просто "девочка".
Кресса смогла ещё и правдиво это написать (ну, насколько я могу вообще представить себе подобную ситуацию). Извращённая сказка, плавный переход от невинной игры к истинным желаниям взрослого, осторожность и проверка на прочность: а сейчас как? Не закричит? Значит, можно аккуратненько продолжать, чтобы не сломать сразу, чтобы не бежала жаловаться, чтобы молчала.
Очень выпукло и реалистично выписаная отвратительная история, тяжелая и бьющая по психике, вызывающая отвращение к насильнику и сострадание к полностью беззащитной и преданной родными жертве.
Отличный текст, мой напарник-"соавтор" прекрасно справился.
Спасибо, Кресса :)
Ну, здравствуй, маман.
И сразу вопрос: а тупо не класть лук в суп религия запрещает? Извините, просто очень интересно.
А вообще текст написан оригинально - он выглядит, как история с КМП. Вот этот узнаваемый раздраженно-задолбанный тон, каким многие такие истории написаны. И это сходу делает повествование живым, заставляет поверить. Развитие линейное, взглядом из прошлого в будущее, и пожалуй, здесь это действительно наилучший вариант. Особенно мне понравилась концовка - вот это отвратительное, но очень реалистичное облегчение от совершенного насилия. И тут хотелось бы окончательно окрестить мать последней тварью, но судя по финалу "А потом Костя расплакался", не все здесь так плохо.
Очень грустная история о жизни очень несчастной женщины, которая делает несчастным своего ребенка. Хочется надеяться, что со временем у этих двоих все хотя бы частично наладится.
Мне было немного странно читать этот "ребенковый" текст. Я ожидала сильно другое, а увидела отрешенность и классическую психологическую защиту: Этого не происходит, я не здесь. И с одной стороны я сама всегда "уходила" в вымысел, в иллюзии, а с другой - мне очень сложно было бы понять такого Костю, будь я и в самом деле его мамой. Написано лаконично, но прям хорошо. Сразу видно, что это Некст. Но ее Костя... присоединяюсь к Френ, он немного пугает)
Этот бордовый дуэт оказался самым мирным и добрым. Да, сейчас у матери большие проблемы с интересами помимо дочери, а у дочери в перспективе большие проблемы с сепарацией, но по сравнению с другими тандемами, наполненными злобой, гневом, подлостью, тут вполне ничего. Всего навсего, мать, душащая ребёнка любовью, и ребёнок, зависимый в силу своего возраста, уже понимающий манипуляции, но пока ничего могущий поделать, - "плывущий" по течению этой любви, периодически накрывающей с головой, иногда - захлёбывающийся, но всё ещё держится на плаву.
Гиперзабота, гиперстрахи, гипервнимание. Всё с приставкой "гипер". А как ещё, если ребёнок такой желанный, "выстраданный"?
Должна сказать, я очень признательна своему автору-партнёру, что мама получилась адекватная, разумна. Не наседка из курятника, а просто женщина, обоснованно и логически переживающая за своего ребёнка. У неё есть причины так переживать. Она понимает развитие всех ситуаций, держит в голове любые последствия. Да, она всё рассматривает из позиции наибольших страхов и максимального потенциального урона, но мы же помним, всё "гипер"!
Надеюсь, со временем мама всё-таки сможет укрутить свою гипер-ответственность и строгость, в первую очередь - к себе самой.
Перечитала раза три. Задумалась. Ещё перечитала
Пересмотрела свою наводку. Вроде девочке 11, и 5 класс тут. Но по тексту, сори если задену, ощущение, что 6.
С другой стороны это можно принять как гипнотическое такое повторение «мама хорошая, потому что хорошая, потому что мама сказала, что она хорошая поэтому она хорошая».
Наводку мы явно увидели несколько по-разному, ну в целом что логично, как раз две точки зрения на семейную токсичность. Я увидела душащую всепоглощающую любовь, автор явно кого-то типа мамаши Эдди из Оно. «Мамочка говорит, что тебя любит, хотя просто хочет контролировать и властвовать».
Это тоже любопытный взгляд на ситуацию, заставляющий задуматься.
И, наконец, “моя мама”. Чехарде спасибо за текст. Кстати, цитата про птицу - это реальная цитата из какого-то фильма? Быстрый гуглеж мне ничего не дал, только какие-то сомнительные сайты. Что я могу сказать о “своей” матери? Откуда такой страх остаться без мужа? Откуда такая сильная привязанность? Может это какая-то проблема типичной домохозяйки, когда уход мужа - становится трагедией, потому что весь ее мир сузился до отдельно взятого дома, где только муж и ребенок? И мужа она любят явно больше. Я изо всех сил пытаюсь понять эту женщину, но никак не могу. Я могу понять почему можно срываться на ребенке. Но не так, не называя предателем. Я хочу сказать, судя по себе, что когда в семье какие-то ссоры или вообще жизненные неурядицы, бывает, что на ребенке срываешься, но он просто попадает под горячую руку. Ну как вон с Леной из текста выше: и так все хреново, а тут еще это мелкое чудовище суп ест со скоростью умирающей черепахи. Но вот обвинения в предательстве, выставление за дверь… Какой предатель? Это ж какой тупой штанодержалкой надо быть, чтобы серьезно считать,что пятилетний ребенок может быть тут в чем-то виноват или что он понимает что-то в разборках взрослых (такого плана разборках). Наверно, примерка ощущений на себя не на пользу объективности, но ничего с собой не могу поделать. А, и да, глаза сына, похожие на глаза отца, как тригер к финальной сцене… В общем, Чехарда, у тебя получился отличный текст. И я искренне надеюсь, что ты и хотела изобразить истеричную тупую женщину, потому что это у тебя отлично получилось (надеюсь, ты не захочешь меня сжечь за такой вот отзыв :-[ :-* )
Очень сумбурно и очень по-детски. Вполне верится. На месте его матери мне бы стало от этого ребенка дурно, не люблю настолько... словоохотливых детей. :D А матери норм. Не норм ей другое - то, что от ребенка никак не зависит.
А ребенок не видит подоплеки поступков, понятия не имеет что происходит между отцом и тетей Леной, и такое поведение матери для него полная неожиданность. Взрослые часто приписывают детям свои мысли, большую искушенность, чем есть на самом деле. Иногда наоборот, недооценивают, но в данной истории этого нет.
Нормальный ребенок, который не понимает, что сделал не так, любящий родителей, и несправедливо обиженный.
Во-первых, спасибо Notoriginal за эту текстовушку. Идея просто шикарная. Вот что значит - психолог в треде. Авторам спасибо за исполнение. В каждом тексте нашлось что-то цепляющее.
Отвратительный мужик за черной дверью. Читала и трясло просто от него. Хренов интеллигент, не просто бухал, а над судоку, и весь такой грамотный в отличие от жены. Омерзительный персонаж. Браво, Френ.
Несчастный его сын. Слишком созерцательный, слишком милый для того мудака, как его папочка. Собака, кстати, была в наводке? От смерти щенка совсем грустно. И неимоверно жаль бедного мальчика. Надеюсь, его папаша вскоре сдохнет, траванувшись паленой водкой. И мальчика заберут какие-нибудь хорошие добрые родственники. У Дер Вестен получилось здесь текст таким душещипательным.
Мать за серой дверью. Ох. Симочка, единственное, за что зацепился глаз, ну почему “досточка”?? Меня просто она прям выбила) Но в остальном, настолько круто передан образ через все эти бытовые описания, как готовит, как моет, этот нездоровый перфекционизм. И когда понимаешь корни этого перфекционизма… Чего мне не понять, так это как, КАК БЛ***, можно спустить такое?? И если, ладно, с натяжкой, понять ее мать(даже не понять, а допустить, почему она так решила) можно, - побоялась менять свой привычный уклад, боялась нищеты. Но как можно обрести на такое же свою дочь, замалчивая, когда и сама пережила это, как? У меня просто слов нет. Симка, мое почтение.
Бедная Маша. Пожалуй, больше всего понравилось, как использовалась название сказки, как некая аналогия. Стопудово, то, что я имею в виду можно выразить нормально, но я щас нещадно туплю, поэтому вот так коряво). Детская сказка обернулась недетской мерзостью, название - как оглавление некоего этапа взросления. Тяжелый текст. Кресса, здорово.
Лена за коричневой дверью. Восхищает умение персонажа владеть собой. Я люблю свою дочь, но как же хочется иногда дать ей хорошего такого леща! А Лена не любит, но очень старается. И вот это описание, как она устала, как медленно он ест. Это настолько похоже на то, что я и сама периодически испытываю, просто один в один. И действительно, кажется, что ребенок делает все тебе назло, и сжимаешь зубы, чтоб не сорваться. Сашетта, спасибо.
Текст сына у меня никак не состыковывается с текстом матери. Она считает, что у него никаких интересов, кроме футбола и бокса, а тут вон оно что… Я не знаю, какое из последних поколений детей знает про Мальчиша-Кибальчиша) И пираты тут, и приключения. У тебя получился хороший мальчик, Некст. Правда немного пугающий, как уже обсуждалось, своей отстраненностью.
Мать из бордовой двери, эталонная гиперопекающая. И в принципе, ее отношение понятно. Но это не отменяет того, что оно нездорово. Интересно, такое ведь корректируется? Янтарь, отличный текст. Кстати, вот еще чего никогда не понимала, так это такого маниакального желания иметь ребенка. Это что гормональное? Ну я понимаю, что можно его хотеть, но вот настолько фанатично…
Дочь получилась для меня неожиданной. Если честно, я думала, она будет пытаться вырваться из цепких любящих рук матери, но нет. Она искренне любит свою маму, понимает, жалеет и считает такое отношение вполне нормальным. Хотя в тексте явно видно, что матери не чужды обычные манипуляции, вот это вот
ЦитироватьЦитировать“у неё лишний вес, и часто «скачет давление». Тогда она садится на диван, прикладывает руку к груди или голове и просит принести её таблетки. Иногда она ругается, плачет и говорит, что я вгоняю её в гроб”. И да, отличный ход с сочинением, Кресса.
Претендуешь на лавры Нат?)Мне кажется, это уже я претендую на лавры Вестен)
В каждой наводке была одна общая деталь. Почти везде она нашла отражение в тексте. Угадаете?Без перечитывания/поиска кажется, что это суп. О, эти супы...
Предположу, что Next не любит есть суп, но хочет вырасти великим героем.
Возможно, Симкин партнер - Кресса?маленькая партнёрша, ага, меня "узнали" быстро.
Ребенок, мечтающий стать героем, меня напугал до усрачки.Но почему? Самая позитивная история, как по мне.
Ребенок, мечтающий стать героем, меня напугал до усрачки.
Единая деталь - в цвете? Чёрная собака за чёрной дверью, зелёная ящерка - за зелёной, тема грязи - за серой?
А у нас с мамой что коричневое? Лук обжаренный?)Ну да, вообще варёные овощи такого вполне коричневатого оттенка.
Темы грязи в моей наводке не было, это я так обыгрывала.Ничего себе. Я даже не представляю это без темы грязи, если честно.
Нет, деталь не супы и не цвета. Она одна и была в каждой наводке, а не разные в парах.Хм. Двери, разделяющие родителей и детей?
Ничего себе. Я даже не представляю это без темы грязи, если честно.Ну, наводка была и очень морально тяжелой, из-за темы, и сложной в техническом плане - как это всё передать.
Но почему?
Пачиму?)Сложно объяснить.
Ну, наводка была и очень морально тяжелой, из-за темы, и сложной в техническом плане - как это всё передать.Когда только начала читать, у меня аж рот стал как на этом смайле :-\ , ну чисто из-за личного всякого,
показалось, что у него какое-то расстройство.Вот я так и решила.
Но у меня просто волосы вставали дыбом от отрешенности ребенка,О как! А по-моему - нормальная реакция. Я до сих пор очень хреново могу воспринимать, когда человек кричит, брызжет слюной во все стороны и машет руками. Он в какой-то параллельной вселенной, чесслово, весь смысл сказанного тупо теряется за криком. Как его вообще воспринимать можно?
вот рядом этот бушующий взрослый со всеми своими скелетами-тараканами и извергнувшимся вулканом,
а тут такая прям кристальная чистота и словно бы изолированность.
То ли будущий Иисусик, то ли я даже не знаю.
Короче, я изрядно им напугана.
Но у меня просто волосы вставали дыбом от отрешенности ребенка,
вот рядом этот бушующий взрослый со всеми своими скелетами-тараканами и извергнувшимся вулканом,
а тут такая прям кристальная чистота и словно бы изолированность.
То ли будущий Иисусик, то ли я даже не знаю.
О как! А по-моему - нормальная реакция. Я до сих пор очень хреново могу воспринимать, когда человек кричит, брызжет слюной во все стороны и машет руками. Он в какой-то параллельной вселенной, чесслово, весь смысл сказанного тупо теряется за криком. Как его вообще воспринимать можно?
О как! А по-моему - нормальная реакция. Я до сих пор очень хреново могу воспринимать, когда человек кричит, брызжет слюной во все стороны и машет руками. Он в какой-то параллельной вселенной, чесслово, весь смысл сказанного тупо теряется за криком. Как его вообще воспринимать можно?Ну, может быть, не самая распространенная (и поэтому "нормальная"), но я тоже знакома с таким. Когда при криках и скандалах человек просто уходит в себя. И не то чтобы он не воспринимает это/ это не болезненно, но видимой реакции никакой как будто бы и нет. Проблема в том, что того, кто кричит, это может бесить еще больше.
Как его вообще воспринимать можно?Я от крика тупо начинаю плакать.) Вероятно, поэтому сужу по себе.
Моё бесконечное уважение СимкеСпасибо :) Но тут и сама наводка ещё влияет, такая история просто не могла не бить по нервам и не ввергать в ужас.
имхо самый проработанный и продуманный текст, с отсылками, плотной структурой и брр, вот реально в ужас ввергающий
Странно, но общая деталь все ещё не угадана. Это не двери и не вопрос "за что".А сколько всего нашли-то уже!
А вот Сашетта не угадана.Она - мать Некст?)
Сашетта - зеленый сын?Прочитала "зеленый слон" и гнусно захихикала.((
Я с удивлением обнаружила, что любовницу, к которой ушёл муж матери из Коричневой двери, зовут Марина. Как бывшую жену отца из Чёрной двери. А сама мать из Коричневой двери оказалась тезкой тёти Лены из Зелёной двери.Я тоже в одном моменте начала думать, что взрослые все взаимосвязаны.
Бедная героическая Кресса - какие-то ужасно тяжёлые истории ей достались.Спасибо, но всё немного не то, чем кажется. Первая доставшаяся мне история, не была для меня тяжелой, она была исходно не совсем "моей". Какое-то время задумчиво ходила вокруг неё как цапля вокруг манной каши, разлитой на плоском блюде. Вторая была "тяжелее" психологически, но писалась легче. Самое сложное, мне кажется, у меня вообще впереди.
Мне кажется, что сын из Зелёной двери - это Шеб.Мне тоже кажется, что Шеб и Вестен - дети, а Янтарь и Че - родители)
а сын из Чёрной - дерВестен...
Самое сложное, мне кажется, у меня вообще впереди.Мафия по коронавирусу?))
Я тоже в одном моменте начала думать, что взрослые все взаимосвязаны.
Мне кажется, что сын из Зелёной двери - это Шеб.
а сын из Чёрной - дерВестен...
Но хм. Неужто Чехарда - мать из бордовой двери?
А Янтарь - из зелёной?
Самое сложное, мне кажется, у меня вообще впереди.Это ты про рецензии? ???
Френ (цифры-числа, описание искаженного алкоголем восприятия).<3
Бытовые детали хорошо подходят для создания нужного контраста, как по мне.Да!
(а ещё просто люблю готовить и убирать, меня это успокаивает :))
Делай со своей жизнью что хочешь. Но не калечь, не унижай, не причиняй боли другим, невиновным ничем перед тобой людям. Тем более если это зависимый от тебя человечек.Аминь.
Прочитала три текста. П####ц. Извините.Так если ты читала три первых - это наиболее выраженный pizdets, ИМХО. Вот прямое насилие (и реакция на него) как есть. А дальше - несколько легче: совершенно zaebannaja жизнью женщина и её довольно отрешённый сын, гиперопекающая мать и её очень понимающая и несчастная дочка, женщина на грани нервного срыва и внезапно оказавшийся в pizdetse ребёнок. Их совершенно не менее жаль, но некоторый выход для них видится. Это не беспросветный кошмар первых четырёх историй.
Герои, кто согласился в это играть, но читать я вас не буду, вы уж извините. Не могу.
Кстати, цитата про птицу - это реальная цитата из какого-то фильма? Быстрый гуглеж мне ничего не дал, только какие-то сомнительные сайты.
И я искренне надеюсь, что ты и хотела изобразить истеричную тупую женщину, потому что это у тебя отлично получилось (надеюсь, ты не захочешь меня сжечь за такой вот отзыв :-[ :-* )
А вот черный в этом тексте очень неоднозначен. Автор одновременно связала его с Марсом - энергичным, живым, ласковым и любимым, отдушиной в жизни с жестоким отцом, одновременно защитником и нуждающимся в защите - и смертью. Черная линия на белом полу. "маленький, неподвижный, чёрный-чёрный".Вот это прям намеренно. Чёрный поглощает все остальные цвета. И делает это как в одну сторону (затмевая тревогу, скучную школу, серого отца), так и в другую - к нему всё и сводится, Френ совершенно права -
на меня особо сильное впечатление произвело «мир сужается до Марса», у меня вся визуализация запульсировала и стала размером с очерченную белым собаку.- мир сузился, схлопнулся, ушёл в черноту. Ну, собственно, я в рецензии уже отметила, что мне всегда проще через визуальное и цветное, и мне удивительно красиво (несмотря на всю жесть) - как мы с Френ в этом совпали.
И вот совершенно у меня нет ощущения, что Макс прям выберется.Увы. И не хотела бы соглашаться, но соглашусь.((
Ради интереса - в конкретных цифрах что-то зашифровано, или они рандомны?Нет, на самом деле, ничего не зашифровано.
И вот совершенно у меня нет ощущения, что Макс прям выберется.
"Серая дверь". Ну это почти свой pizdets. Такая ж беспросветность и безнадёга, одна надежда на отца семейства (кажется, он прям замечательный мужик - Маша, поговори с папой!).Вот тут как раз был специально выведенный мной момент, который мог заставить читателей подавить все ростки сочувствия к героине. Она не просто сама не верит своей дочери и не защищает её, а ещё и всеми силами старается призвать к молчанию вообще, "только не говорить отцу", т.е. лишает ребёнка самой возможности запросить помощи; потому что иначе тщательно созданный фасад тут же разрушится.
Мать за серой дверью. Ох. Симочка, единственное, за что зацепился глаз, ну почему “досточка”?? Меня просто она прям выбила)Ты сама же и ответила, потому что зачастую применение таких слов диссонирует и бесит читателя ::)
Симка, мое почтение.Спасибо :)
Это один из самых сильных текстов в данной текстовушке, подаривший мне коктейль переживаний.Спасибо :) Мне тоже нужно было абстрагироваться при написании, при этом пытаясь самой реально понять и передать мотивацию персонажа, не перенося в текст собственное неприятие такого.
Интересно, эта наводка сразу нашла своего автора, или кто-то сначала отказался? У меня, к примеру, была возможность поменять, взяться за что-то другое, без такой жести. Интересно, как восприняла полученную наводку Кресса, и насколько ей удалось абстрагироваться в процессе написания.На первый вопрос целиком ответила Мастер в ОС, но на всякий случай повторюсь: этот текст я писала вторым, и он оказался у меня по счастливой случайности - Шинанай отказалась.
Я выделила несколько пересекающихся моментов в наших текстах; в наводках этого не было (по крайней мере, в моей - точно нет).Первый: сказка «Маша и Медведи»; и если в моей истории отсылка носит позитивный характер, забавный эпизод из жизни маленькой девочки, то в тексте Крессы она зловеща, ибо измарана, извращена педофилом. И ещё впечатление усиливается картинкой от мастера игры.Второй повторяющийся момент: призыв к молчанию, формулировка в одной фразе чуть ли не дословно совпадает.Про "Машу и медведя" в моей наводке не было. Но девочку зовут Маша, и мне так напрашивалось провести аналогию о маленькой беззащитной Маше и большом грязном злом медведе... Так просилось! А уж когда я увидела выложенную картинку Мастером к моему тексту, я почти попискивала от восторга: настолько это было "Да!"
И поэтому Кресса, прости, я не смогла нормальную рецензию дать, и она звучит суховато. Ты хорошо пишешь, и я очень рада, что её der Westen дала за меня по сути) Потому что слишком личное, слишком по живому то, что происходило.Тебе совершенно не за что извиняться, спасибо за сдержанную рецензию. Я знала, что текст может быть воспринят неоднозначно. Я даже ожидала большего напихивания в панамку, правда, со стороны "стальнояйцевости" Ксюши.
Наверное это очень далеко от того, что представлял себе Мастер, но вот так у меня получилось. Это не совсем то, что я ожидала от этой текстовушки, возможно, мне всё-таки не следовало соглашаться именно на эту наводку, мой мозг жаждал бОльшей жести.Причём, если кто-нибудь скажет, что это написано от лица 11летки плохо, я категорически не соглашусь и буду защищать своё творение. Просто это "не моё".Дальше поясню своё виденье и отношение к наводке и тексту, почему я написала так, как написала.
Кстати все заметили, как после лёгкого кусь-кусь в Драчечной, все просто эталонно сдались в этой текстовушке? Видимо, иногда полезно
При этом во все фантазии Костя включает материнский образ. Он не просто мечтает стать героем, выбраться из мучительной ситуации дома, в первую очередь ему хочется так или иначе заслужить принятие и одобрение мамы, хочется, чтобы им гордились. Хочется почувствовать любовь к себе. А ее нет. И вряд ли будет. Наверное, это одно из самых грустных, самых трудно принимаемых историй в мире ребенка да и не только ребенка - тебя не любят.
Немного удивил подбор образов. Несовременный ребенок Костя. Даже я уже с трудом могу сказать, кто такой Мальчиш-Кибальчиш, что уж говорить о современных детях.
Мне доставляет отдельное удовольствие обсуждать эту текстовушку.Аналогично.
Кстати все заметили, как после лёгкого кусь-кусь в Драчечной, все просто эталонно сдались в этой текстовушке? Видимо, иногда полезно :DИ это я тоже отметила.))
Кстати все заметили, как после лёгкого кусь-кусь в Драчечной, все просто эталонно сдались в этой текстовушке? Видимо, иногда полезно :DИ это я тоже отметила.))
[/qoute]
Во-во. Бывает полезно поныть и поругаться :D