1981.Проныра Нетти своими глазами видела, что Ли Лэйрд отремонтировал свой мотоцикл. Берегись Сент-Гейт, новый "дикий гонщик" будет колесить по твоим улицам!Замечательная новость: к нам едет ВВС. Будут снимать документальный фильм: "Легенды и обычаи Шотландии". Питчи в баре "Домино" готовятся к нашествию туристов и проветривают комнаты. А городок впервые воспрял после кризиса с угольными шахтами.Брат Джона Кэрона, Фило, приехал из Дерри, чтобы помочь брату отремонтировать их лодку «Морская звезда». И в наше время случается то, что называется «братской любовью», правда, ребята?В этом году традиционный лугнасадский фестиваль на холме решено провести с маскарадом и разжиганием костров. Мы все консультировались у местного специалиста по фольклору. Нетти призывает: те, кто любит родной город, все на праздник!Из Абердина привезли вторую часть "Безумного Макса". Кто хочет пойти на этой неделе в кино, то Нетти объявляет: кино будут крутить в помещении, где раньше был дансинг.Вот и прошёл наш праздник. Было ОЧЕНЬ красиво! Проныра Нетти всеми вами гордится! Но телевизионщики так и не приехали. Им же хуже!Джолин Обюшон, живущая со своей внучкой Патрисией, закончила выкладывать изображение острова Св. Елены из 2000 кусочков. Джолин говорит, что собирается отметить свое 90-летие выкладыванием мозаики из 5000 кусочков. Браво, Джолин! Проныра Нетти и вся «Уикли тайд» поздравляют тебя!Горе-горе, телевизонщики не приедут. Они решили поехать в другой городок. Отныне проныра Нетти призывает Питчей, если они когда вынесут в зал бара телевизор, всегда отключать все каналы ВВС. Сент-Гейт объявляет ВВС бойкот.
Любите ли вы маленькие городки так, как люблю их я? До дрожи, до навернувшейся скупой слезы, до защемившего сердца Иногда мне снится, как я возвращаюсь домой, иду по знакомым с детства улочкам... А потом у меня в руках оказывается огнемет, и я поливаю мерзкие домишки огнем и хохочу от восторга. И Сент-Гейт пылает, как свеча, а я пляшу на пепелище, запрокинув голову, и смеюсь небесам в лицо. Короче, я урбанист. От макушки и до пяток. И даже дипломным проектом взял небоскреб, которому место на Манхэттене, а не в средневековом Абердине на триста тысяч человек. Собственно, что я видел в том Сент-Гейте? Там даже школы не было, только заброшенное здание с выбитыми стеклами. Каждое утро меня и окрестных ребят подбирал школьный автобус и, натужно хрипя мотором, вез в Абердин, за знаниями. Ах, да, в Сент-Гейте была библиотека, в которой регулярно собирались на всю голову кошканутые старухи. Потрясающе интересное место, как они только в клубочек сворачиваться не научились от передозировки кошколюбства. Еще в Сент-Гейте живет отец. Лет до двенадцати мне даже нравилось с ним - он все всегда обо всем знает. О любом здании может лекцию прочитать - да интересно так, заслушаешься. Легенд знает - тьму, я их потом девчонкам на свиданках пересказывал, и, знаете, - работало! Главное, прищуриться этак загадочно и вполголоса "А ты знаешь..." - и все, она твоя. Но когда я подрос и поумнел, жить с отцом стало невыносимо. Он и слышать не хотел о переезде в Абердин, все мои рассказы о колледже разбивались о жалостливое "Ну как же я без тебя?!" Да молча, пап, молча. Я настоял на своем. Первое время ужасно стеснялся, когда меня спрашивали о родном городе, начинал что-то мямлить или отмахиваться, мол, да вы все равно о таком не знаете... Или, наоборот, паясничал: да мы деревенские, из дыры такой, на пять домов, Сент-Гейт, слышали когда-нибудь? Во, никто не слышал, а я о чем? Потом, когда я перенял у местных произношение и с легкостью мог назвать десяток пабов в пешей доступности в любой точке города, вопросы сами собой отпали. Отец - в сущности неплохой, если бы не его маниакальное стремление привязать меня к дому, я бы, наверное, даже на Рождество приезжал. После маминой смерти его так переклинило, что ли? Сравнивать мне не с чем, ее живую я и не помню толком. Мне уже потом пересказали - и как она с отцом разошлась, и как кутила в Абердине, пока я в спальне паровозик по рельсам гонял, и как сорвалась с балкона... Я ее понимал - тоже бы кутил, вырвавшись из этой дыры. А у отца с тех пор идея-фикс: как бы чего со мной не вышло. Единственный сын, свет в окошке, надежда рода, был бы титул - звался б я виконтом, был бы виски - всех бы перепил... хотя это другая песня. Я даже колледж окончил с отличием, настолько домой не хотел возвращаться. И работу получил в числе первых, даже не напрягался особенно. И на середине дебютного проекта мне вдруг в офис принесли конверт. Узнав почерк отца, я чуть дар речи не потерял. Что это? Почему письмо, не звонок? "Буду рад, если ты приедешь... возможно, в последний раз..." Погодите, он что, прощается? Что это ему взбрело... что случилось?! Кажется, к шефу я влетел бледнее смерти, и, заикаясь, попросил отпустить меня домой - по семейным обстоятельствам. Шеф тоже перепугался, налил мне воды и самолично вызвал такси. Хоть я и ненавижу Сент-Гейт, но отца я все-таки люблю.
1982.В больнице Абердина Проныра слышала, что Винсент Брэгг, который в прошлом октябре сломал руку, играя в футбол, теперь не сможет заниматься скалолазанием. Проныра Нетти сожалеет. Катайся на велосипеде, Винс!Джон Гутенберг набирает ребят в местную команду по регби. Сент-Гейт ещё выиграет кубок. Не подведи нас, Джон!В этом году Сент-Гейт решил продолжить традицию праздновать Лугнасад. Это теперь наша традиция, ребятки, и не в одном другом городке такого нет.Найджел Доусон снова попал в больницу. Проныре Нетти по секрету несколько человек уже сказали: "Ну, хоть поживём пару неделек без того, чтобы кто-то бил стёкла и орал пьяные песни". Так на его место заступил Артур Питч, который в пьяном безобразии разбил окно в баре собственного брата.Юный Зиг Кеминг получил в школе награду за чистописание. Молодец, Зиг!
У нее растрепанные волосы и совершенно жуткие облупившиеся ногти, которые она упоенно рассматривает. Я не знаю ее имени, да и наплевать... Особенно после нескольких рюмок золотистой бормотухи, которую послушно наливает румяный юнец за стойкой.- Женат?- Разведен.- Все бабы с*ки, да? - она усмехается.Время к полуночи. Я шумно втягиваю воздух носом. В этой богом забытой забегаловке Абердина воняет бог знает чем, но и на это наплевать.- А мужики - сволочи! - продолжает незнакомка, - Что, не так?Помедлив, соглашаюсь.- Все мы перед богом равны, - она затягивается и выпускает колечко дыма, - Все воздается. Если тебе хреново, то ты явно где-то налажал.Киваю.- Ты налажал?Я выпиваю еще пару рюмок, прежде чем мое повествование из поливания дерьмом своей жизни и всех вокруг переходит к Игги. Парень смышленый был, забитый правда, с родителями ему не повезло, Питч, бармен наш, из Сент-Гейтса, вечно с женой лаялся, ревнивый - мама не горюй. Сидишь так в баре, а в соседнем помещении стены трясутся. Игги как-то спустился в зал, я подумал, бедный парень, как они тебя достали, наверное. Ну и пива ему дал хлебнуть. А до этого туда дури подмешал. Легкой. И совсем немного. Так, расслабится после трудного дня. С кем не бывает? Только Игги, похоже, достаточно оказалось, он упал и в судорогах забился. Знатно у меня очко тогда сжалось, я как очумелый бросился машину искать, чтобы в больницу его отвезти. В больницу-то его доставили, только дебилом Игги остался, врачи руками разводят. Восемнадцать лет бы ему сейчас стукнуло. Сгубил парня... Я смотрю на свою собеседницу в надежде, что она скажет что-то вроде "Да ладно, парень, не казни себя, не твоя вина", но эта с*ка уже уснула на барной стойке. Бл*дь!Что это хрень?- А ну давай, вставай, вставай, пьянь! - визгливый голос разрывает барабанные перепонки и заставляет мозг болезненно съежиться в черепной коробке. Последовавший за этим холодный вонючий шлепок по лицу слегка приводит в чувство. Я с трудом продираю глаза - надо мной нависла весьма сурового вида уборщица и грозно сжимает в руках швабру.- Пшел вон отсюда!Я медленно поворачиваю голову, щурясь от выжигающего утреннего солнца. Искры в глазах слегка рассеиваются и превращаются в вывеску "Абердин - Почта". Какого черта я здесь делаю?Тем временем уборщица делает очередной замах шваброй.- Да ухожу, ухожу, от*бись уже, - и как мне удалось отлепить язык от щеки? Я, пошатываясь, встаю со ступеней. Разойдитесь, сраные голуби, идет директор крупного угледобывающего производства. Директор, бл*дь, а не абы кто... Бывший, бл*дь. Ничего, если его снова заведут, мы еще потанцуем, да.Старпер Манус Кемминг здорово сдал в последнее время после, того как его бросила жена. Кажется, она уехала сюда, в Абердин, а там черт знает, что с ней сталось. Ох, Мэгги, мои руки помнят твои сладкие груди, впрочем, не только груди... да и не только мои руки помнят. Та еще шалава ты... Да и сынок твой свинтил из Сент-Гейта при первой же возможности. Скатертью дорожка, сопляк, больше шансов, что Кемминг отдаст производство мне. Я-то уж точно останусь в Сент-Гейте до старческого энуреза. В конце-концов Сент-Гейт - моя родина, и я, черт побери, горжусь этим.Ладно, хрен с ними, надо отлить, причем срочно.- Что ж ты творишь, паршивец??Бл*дь!Домой я добрался к обеду и в дверях встретился нос к носу с Ровеной.- Куда ты собралась?Она окинула меня презрительным взглядом и пробормотала что-то вроде "Да так, какая разница".- Мы так мало общаемся, может посидишь сегодня дома? Закажем пиццу, посмотрим фильм. Если хочешь, пригласи свою подругу, эту как ее? Лили? Белобрысая такая... в короткой юбке.- Мэдисон, - прошипела Ровена и попыталась пройти мимо меня, - Пусти, от тебя перегаром воняет за километр!Я открываю рот, чтобы сказать стандартное: "Это в последний раз, обещаю", но Ровена опережает меня:- И только не говори, что это в последний раз! Так я тебе и поверила.Маленькая стерва. Вся в мать. И надо сказать, такая же красивая стерва.- Я тебя никуда не пущу, пока не скажешь куда идешь!Она закатывает глаза к потолку.- До Лугнасада всего несколько дней, ты что забыл?Ну твою ж мать, точно, забыл.Этот, с позволения сказать, "праздник" появился в деревне лет, наверное, четырнадцать назад. К нам собирались приехать с самого ВВС снимать фильм о местных обычаях. Местные бездельники придумали себе новый шумный обычай - собираться на холме всей деревней в один из старых языческих праздников, нажраться и спалить пару стогов сена. Надо ли говорить, что обычай остался, а телевизионщики так и не приехали?На холме уже собралось порядком народу, несмотря на то, что до вечера было еще далеко. Парочки, компании молодых парней, счастливые семьи с детьми, шум, гам... Подготовка к самому бестолковому событию в году полным ходом.- Возьми печенье, мой мальчик, - старушка миссис Фуллер возникла из ниоткуда и пихнула мне в руку кулек с домашней выпечкой, - И никаких возражений! Я знаю, что ты любишь печенье. Вот помню, приду к вам, а ты маленький был, без порток еще бегал, представляешь? А за крендельки с корицей душу продал бы, ей богу. - Как видите, теперь я ношу... портки, - наверное я совсем нелепо выгляжу с этим пакетом в руках и трехдневной щетиной на лице, и больше- Дааа, я вижу, мой мальчик, ты вырос и стал похож на своего отца, как твой отец был похож на твоего деда... Они были стоящими людьми, - миссис Фуллер была явно настроена поговорить по душам, чего бы мне совершенно не хотелось, но она вцепилась, словно клещ, - А помнишь, как вы ходили на рыбалку? Тимми Джонсон сломал твою удочку, а ты избил его свежепойманным лещом... Мы с твоей матерью чуть животы от смеха не надорвали, ихихихихи, лещом! По лицу!- Извините, миссис Фуллер, мне нужно идти, - я наконец освободился из старческих крабьих клещей.Е*ал я эти сборища полных кретинов, которым нечем занятся дома... Какого хрена я вообще сюда пришел?Я всучил пакет с печеньем первому попавшемуся ребенку, как только вышел из поля зрения миссис Фуллер. Ноги сами понесли меня к морю.И почему я чувствую себя как нашкодивший пацан?..Яркий красный блин заходящего солнца медленно ползет к горизонту, разрезая поверхность моря огненной полосой. Волны разбиваются об утес и глушат шум с холма. Идеально. Я дышу полной грудью и не могу надышаться. Я закрываю глаза.... Мне семь, мы смотрим на море с утеса вместе с матерью и считаем чаек.... Мне семнадцать, я впервые признаюсь в любви до гроба какой-то девчонке, мы целуемся, и я едва сдерживаю сдерживаю слезы из глаз и, прости господи, эрекцию. Теперь не могу даже вспомнить ее имени.... Мне двадцать пять, и я здорово пьян. На море сильный шторм. Манус Кемминг назначил меня директором. Директором в 25 - неплохо, да? ... Мне тридцать и я впервые показываю утес своей трехлетней дочери. Тогда, кажется, я был действительно счастлив.... Мне тридцать пять. И угольному предприятию хана. И жизни всей моей хана - Даниэла ушла от меня, оставив дочь. Стерва. Мать, называется...Все. Хватит. Хватит, остановись.Бл*дь.Мне нужно выпить.Приличный бар в Сент-Гейте один, тот самый, но не ехать же в Абердин на ночь глядя... Идти туда мне не хочется, слишком много плохих воспоминаний, но желание выпить сильнее. - Заходи, Кейрон, тебе как обычно? - Питч дышит на донышко стакана и вытирает его.- Да, пропущу парочку и домой.- Давненько тебя здесь не было.- Ездил в Абердин. По делам, - это отчасти и правда так, чтобы выпить нужны деньги, чтобы были деньги, нужна подработка. Остальное время я... вывожу себя из депрессии, если можно так сказать.- Ммм... Посетителей мало - все на холме, заняты подготовкой к празднику. Оно и к лучшему. Я скашиваю глаза на официантку - слава богу, не Даниэла, не ее смена. Коньяк обжигает горло, и дышать становится чуть легче. У Питча был брат, душевный мужик, с ним бы поговорить, душу отвести...- Ты бы завязывал так синячить, - сказал Питч.А как не синячить? У меня тут и дом, и могилы предков, а работы нет никакой. Не полы же в библиотеке мыть, чтобы фунтов подзаработать? Дочь меня сторонится, Питчам в глаза смотреть тяжело, Даниэлу, поди, какой-нибудь обдолбыш тут натягивает время от времени в подсобке, как я когда-то жену Кемминга...Все возвращается? Пожалуй. Жизнь - замкнутый круг. Налей еще одну, Питч.
1983.Робин Маклеллан купил видеомагнитофон. Проныра Нетти сама была на том видеосеансе, который он устраивает у себя дома. Теперь Сент-Гейт не зависит от приезда киномеханика. Берите пиво и чипсы, а Робин каждую субботу ждёт у себя желающих посмотреть новинки кинопроката.Сенсация! У Мэтью Коуана украли прямо на улице кошелёк с двадцатью фунтами. Мы ждём, чтобы наш полицейский Гэвин Грэйг занялся бы прямыми обязанностями и нашёл вора. Пошевеливайся, Гэвин.Манус Кемминг получил из Эдинбурга пятитомный справочник "Кельтские мифы и сказания". Манус, библиотека Сент-Гейта завидует твоему собранию книг.Гэвин, Проныра Нетти и весь "Уикли Тайд" выражает тебе своё неодобрение. Прошло уже три месяца, а ты так и не нашёл вора. Подозрения и недоверия ходят чёрными тенями по улочкам Сент-Гейта.Ура! Из библиотеки нам сообщили радостную новость: Манус Кемминг подарил им собрание классической литературы! Надеемся, что это сподвигнет сент-гейтскую молодёжь чаще пользоваться читальным залом. Спасибо, Манус, ты всегда помогаешь Сент-Гейту!
Говорят, девушкам свойственно выходить замуж за мужчин, похожих на их отцов. К сожалению, не всегда это лучший выбор. И к еще большему сожалению, меня тоже не миновала эта участь. Я росла в более чем неблагополучной семье. Сколько я себя помню, отец беспробудно пил и не гнушался поднять руку на мать, которая пахала как проклятая, пытаясь держать на плаву нашу семью, где помимо меня было еще трое детей. Два моих старших брата пошли по стопам отца, начав прикладываться к бутылке задолго до совершеннолетия. Младшей сестренке “повезло” - она умерла от туберкулеза еще в младенчестве. Оглядываясь на свою жизнь, я думаю, что кавычки можно и убрать. На мое десятилетие мама сделала мне подарок - мы с ней вдвоем поехали в Эдинбург на неделю. Это были самые счастливые дни в моем детстве, а может, и в жизни. Не знаю, чего стоила маме эта поездка, как ей удалось скопить столько денег, но мы жили в небольшой гостинице, в номере с чистым бельем и без насекомых, ели в маленьком бистро напротив, сходили в парк аттракционов и кино, и у мне покупалось столько мороженого, что под конец нашего отдыха у меня даже чуть-чуть заболело горло. Мамы не стало через год, но я запомнила ее счастливой, сидящей рядом со мной на цепочных качелях, смеющейся, когда я повизгивала от восторга, из-за взлетающего со мной сидения и вертящегося вокруг нас мира. Наверно, поэтому мне Эдинбург запомнился солнечным и радостным, город-мечта на всю жизнь. На следующий день после похорон отец привел Элис. Потом была Кики, Натали, Дороти, а дальше я уже не запоминала имена, потому что она менялись с той же скоростью, с которой поглощали вместе с отцом дешевую водку. Все они воняли немытыми телами и перегаром и громко стонали, когда отец наваливался на них, даже если я была с ними в комнате. Когда мне было тринадцать, отец попытался навалиться и на меня. До сих пор не знаю, как мне удалось выкрутиться и огреть его по голове попавшейся под руку пустой бутылкой. После этого я старалась как можно меньше времени проводить дома, а приходя туда ночевать запиралась в ванной, где и спала, соорудив из одеял подобие гнезда. Я пыталась найти работу, но кроме угольных карьеров, куда брали только мужчин, ничего не было. Тем более для несовершеннолетнего подростка. Поэтому, когда в 17 лет я встретила Денниса Кейрона, без раздумий отдала ему бережно хранимую девственность, а потом выскочила за него замуж. Я была счастлива сбежать из давно переставшего быть родным дома, от отца, который опустился настолько, что начал испражняться под себя. Старший брат к тому времени уже сидел в тюрьме за убийство, а младший пропал. Я так и не знаю что с ними, да и не стремлюсь, так как кроме пинков и щипков я от них ничего не получала. Мой муж был хорошим. Добрым, красивым. Да, на 8 лет меня старше, но это нас не смущало. А еще он был директором горнодобывающего предприятия. Мама бы сказала, что Бог воздал мне за мои мучения, и тогда я бы с ней согласилась. Первый раз я усомнилась, что Бог решил меня наградить, когда через месяц после свадьбы поняла, что беременна. Конечно, я неоднократно слышала мнение, что дети часто даются родителям в утешение, но утешать меня уже не требовалось, а вот пожить спокойно в свое удовольствие хотелось. Мою идею сделать аборт Денис неожиданно воспринял в штыки, сказав, что ребенок только принесет еще больше счастья в нашу семью, что он всегда мечтал о большой семье и вообще рад, что так получилось. Так появилась Ровена. Нельзя сказать, что я была плохой матерью, но идеальной меня трудно назвать. Да, я заботилась о ней, ухаживала, воспитывала. Но дать в нужном количестве так необходимую дочери материнскую ласку не могла. Я любила ее, наверно, но как-то по-своему, очень спокойно и размеренно. Я не почувствовала всепоглощающего счастья, когда взяла ее в первый раз после более шести часов родильных мучений. Врач тогда положил мне ее на грудь и сказал придержать, а моей первой мыслью было, что она очень грязная и вся в мерзкой слизи. Нет, я радовалась, когда она начала мне улыбаться, когда в первый раз села, сделала первый шаг, когда начала говорить. Мне нравилось смотреть, как она спит, гордилась, что она тихая и послушная, и что многие, кто ее видел сразу начинали умиляться тому, какая она хорошенькая. Что-то сладко замирало во мне, когда она прижималась или клала головку мне на плечо, забираясь на руки. Но при этом я еле сдерживала себя от ярости, когда она делала что-то не так, как и положено делать маленькому ребенку: что-то проливала, шкодила, не хотела спать, не давалась одеваться или в процессе веселой возни, увлекшись, больно меня била или дергала за волосы. Но при этом я не скучала, когда ее забирали к себе “погостить” какие-нибудь родственники Денниса, мое сердце не сжималось от материнской тоски при взгляде на пустую кроватку. Я радовалась, что могу просто поваляться с книжкой, спать сколько хочу или встретиться с подругами и выпить вина. Муж мало помогал мне с дочерью. Первые несколько лет нашего брака он очень много времени проводил на работе. Я понимала его и не попрекала, все-таки директор предприятия, дел невпроворот. Но как-то я учуяла от него запах духов, сладких таких, которых я как раз терпеть не могу. Он сказал, что его секретарша очень обильно поливается парфюмом и удивительно, что рабочие не благоухают заодно. Потом я обнаружила на воротнике его рубашки помаду. И сделала вид, что поверила его объяснениям, будто они с секретаршей столкнулись и она так неудачно у него ткнулась, да. Как там было в недавно вышедшем фильме с Уиллисом? “—Да-да... Это случайность. Ты случайно подскользнулся и засунул свой член в мою жену. "У-упс. Простите, миссис Эйч. Что-то мне не везёт на этой неделе"? Только тут мой муж, видимо, нечаянно засунул свой член в какую-то девку, может быть, чужую жену. Я решила делать вид, что ничего не происходит. Но когда ко мне пришла со скандалом некая Лиза, требуя, чтобы я дала развод мучающемуся со мной Деннису, дальше строить наивную дуру я не смогла. Муж извинялся, даже на колени вставал, заверял, что это была ошибка, а эта дура ничего не поняла. Так и пошло. Он периодически где-то пропадал, возвращался с подарками, несколько раз мне звонили его любовницы (за них он тоже извинялся и дарил подарки). Мои сомнения в существовании Бога укрепились. А потом случилась катастрофа: он потерял работу. Строго говоря, это было вполне ожидаемо: запас угля, к сожалению, не вечен. Я и раньше видела своего мужа выпивающим, но списывала на усталость, желание отрешиться или отдохнуть (сама люблю порой скоротать вечер с бутылкой вина). Надежда, что он найдет другую работу или уедет и даст мне развод с алиментами, умерла не успев созреть. То состояние, до которого мой отец допивался почти всю жизнь, Деннис достиг за считанные месяцы. В один не очень прекрасный вечер он не вернулся домой, и я пошла его искать. Нашелся муж на берегу моря. Я пыталась его разбудить, но он начал махать руками. “Пошла на хуй, траханая сука”. И это сказал мне человек, валяющийся на земле, в луже собственной блевотины и с мокрым пятном на штанах. Я встала. Взглянула на черное небо, темное море с беспокойными волнами, обещающее шторм и обильные приливы. А Деннис лежит так близко к берегу. “Тони, гадина”, - оборонила я уходя. Божьей кары я больше не боялась. Эту ночь я не спала. Думала о том, что нельзя было так оставлять его, что все-таки когда-то он подарил мне радость и новую жизнь. Эти мысли сменялись радостью, что я свободна от него, мыслями, что больше никогда не свяжусь с мужчиной, который вообще хоть сколько-нибудь употребляет алкоголь. Под утро я задремала,беспокойно и чутко. И вернулся он. Грязный, помятый, обзывающий меня тварью. И отвратительно живой. Я смотрела на него и сжимала кулаки в бессильной ярости. Ко пришло понимание, что хочу его убить. И могу, наверно. И только осознание, что я не хочу отсидеть за убийство этого гада, дало мне сил сдержаться. Решение было принято почти мгновенно. Обнимая на прощание дочь, которой на тот момент было семь, я шептала ей, что люблю и заберу, когда хоть как-то устроюсь. Я попыталась осесть в Абердине. Работала там и официанткой, и уборщицей, мела улицы и гуляла с собаками. Но каждый раз меня очень быстро увольняли. На нормальных работах без образования в большом городе я, вполне ожидаемо, оказалась никому не нужна. Как-то я даже съездила в Эдинбург. Провела там неделю, побродила по местам, которые запомнила с той поездки в детстве. Сидя на проржавевших цепочных качелях, устаревших и уже никому не интересных, я решила вернуться Сент-Гейт. Мне повезло, что Питчи, держащие бар и несколько меблированных комнат под сдачу, искали официантку, и я нанялась к ним. С Джулией мы сдружились и часто болтали за бокалом вина. Периодически в бар приходит Деннис, занимает угловой столик и мрачно следит за мной. Мне это неприятно, но я стараюсь делать вид, что даже не замечаю его. Иногда я вижусь с Ровеной. Она взрослая и красивая, подрабатывает в библиотеке. И я чувствую, что общение со мной ее тяготит. Чаще всего на встречах мы молчим. Мне жаль, что тогда я оставила ее с отцом, о чем я ей говорила, и просила прощения. Она отвечает, что понимает. Но пропасть между нами не становится меньше. Я не забыла свою мечту перебраться в большой город. Стараюсь откладывать деньги и много читаю самой разной литературы: от юридической до естественнонаучной. Но пока к переезду я не готова. Иногда, когда тоска сваливает меня с ног, я пытаюсь молиться. Но ответа нет, потому что некому мне ответить.
1984.Джек Мерфи продал свой пикап, так что теперь мы не можем просить его подкинуть нас до Абердина. Будем надеяться, что абердинский автобус будет ломаться поменьше, иначе всем придётся пересесть на велосипеды."Уикли Тайд" с прискорбием сообщает, что после продолжительной болезни скончался Артур Питч. Мы выражаем соболезнование его семье. Мы тебя не забудем, Артур!Уинифред Бакстер открыла при библиотеке Книжный клуб. Там можно обсудить прочитанные книги. Проныра Нетти побывала на первом собрании. Первые полчаса были посвящены перемыванию косточек, вторые обмену рецептами принесённых собой пирожных и десять минут были потрачены на то, чтобы решить, влюбился бы Дарси в Элизабет, если бы она уступила сразу. Проныра предлагает увеличить время заседаний до трёх часов, Проныра не успела дослушать о том, сколько сахара в свои пирожки кладёт Нора Кохран.Увы, ещё одна пара распалась. Жаль, у нас нет священника, который бы проводил беседы о святости брака. Зато Деннис Кейрон снова холост. Девушки, обратите внимание, сезон охоты на женихов закрываться не должен.Ева Ли уезжает на континент работать горничной. Будем ждать твоего возвращения, Ева.
Я иду по библиотеке вдоль стеллажей с книгами. Секция D. Здесь пыльно и полумрак: начальство велит экономить электричество, и в библиотеке вечно не хватает рук, хоть мы и стараемся вовсю. Было бы здорово, живи здесь брауни! Он бы по ночам наводил порядок, а бы приносила ему молоко.Сорок минут до закрытия, скорее всего, сегодня уже никто не придет. Поэтому я брожу среди полок, воображая, что они - вековые дубы, а я - Олвен (на мне сегодня как раз красное платье), гуляющая по лесу, и там, куда я ступила, остаются белые цветы.Я всегда хожу по дальним секциям библиотеки, когда остаюсь одна. И всегда прислушиваюсь. Тетушка Мораг однажды сказала мне, что некоторые книги могут заговорить, коли захотят, но не каждому дано услышать их. Кажется, тетушка знает столько легенд, сколько нет во всех здешних книгах. Некоторые я уже читала, например те, из сборника, которые подарил библиотеке благодетель наш мистер Кемминг. Но Мораг рассказывала их куда интересней и с кучей подробностей. Больше всего я люблю легенду про Томаса Лермонта из Эркельдуна. И конечно про ши. Ну, все эти истории про обитателей холмов, про золото, что поутру оборачивается пожухлой листвой, про музыканта, который играл одну ночь, а вернувшись домой обнаружил, что прошло двести лет...Иногда мне кажется, что Сент-Гейт тоже заколдовали ши. Время тут словно замерло. Сколько там до Эдинбурга, две сотни миль? А кажется, что разница в пару веков. Да даже Абердин взять - там жизнь кипит, а тут болото. Я несколько раз встречала ребят в Абердине, они носят черные костюмы с белыми рубашками, галстуки, смешные носки в яркую полоску и кеды. А на голове ирокез. Кажется, приедь один из них сюда, его бы побили камнями. Как минимум, разговоров хвалило бы на целый год. Конечно, мне хочется почаще там бывать, чтобы не отставать от современной жизни, да разве получится? Автобус ходит раз в два дня. Конечно, мы ездили туда в школу, но общались в основном друг с другом. Впрочем, больше никто и не рвался с нами общаться: мы выглядели деревенскими чудаками.Пять минут до закрытия. Надо собираться, Джинни обещала зайти за мной. Хотя я не уверена, что мне хочется с ней гулять. Опять начнутся разговоры о парнях, а меня местные Полы и Дики совсем не восхищают. Сложно восхищаться этими мужланами, когда мечтаешь, что к тебе однажды приедет Роб Рой МакГрегор. Или хотя бы тот парень с ирокезом и в кедах.
1985.Зига Кемминга поймали за тем, что он разрисовывал граффити заднюю стену магазина Абердина. Неужели в Сент-Гейте наконец появится первый хулиган?В продажу поступили йо-йо. Проныра Нетти предлагает игру: сколько минут вы сможете пройти по улице, не увидев ни одного подростка с этим кругляшом в руках?Джастин Финлисон сломал ногу, когда в этом году на празднике Лугнасада прыгал через костёр. По примете тебя ожидает неурожайный год, Джастин.Поговаривают, что много лет назад на этом месте почти всё населения городка умерло от чумы. Проныра Нетти намекает - не забываем ездить в Абердин и делать прививки.
Я горжусь тем, что женился на самой красивой девушке в городе.Эта фраза — лейтмотив твоей жизни, правда? Ведь с самого начала, еще когда ты ухаживал за Джулией, этим ты перечеркнул всю свою судьбу. Подчинил этому лейтмотиву, сделав себя его рабом. Это привело тебя и к «Домино» с его почасовыми комнатенками, и к болезни сына, скорее всего тоже. Если бы это был не её сын, то, скорее всего, все с ним было бы в порядке. Несмотря на паршивую генетику. Не было бы этой болезненной ревности, сжирающей тебя изнутри, и ты не превратился бы в какие-то сорок пять лет в жирного страшного борова, склонного заедать стресс и смотреть на окружающих таким взглядом, словно они украли у тебя месячную выручку бара и при этом сломали с десяток стульев. И кроватей. Да. Эти развратные ублюдки не могли не сломать еще и парочку кроватей.Тебя, в отличие от нее недолюбливает едва ли не всякий, кто вообще знаком с тобой лично. Ты со своим презрением и желчью, что выливаешь на чужой образ жизни кажешься этим людям чуждым, неправильным. Ханжой и жирдяем, способным только осуждать. Временами ты и самому себе таким кажешься. Особенно в те моменты, когда сильнее всего ревнуешь Джулию к очередному проходимцу, пришедшему снять дешевый номер ради того, чтобы убить время и скуку с помощью разового секса. Когда она улыбается им. Подшучивает над ними. Это омерзительно-двойственное чувство, когда ты ревнуешь ее с такой силой, что, кажется, будто не любишь, а ненавидишь. За то, что она сделала твою жизнь своей жизнью. Была сильнее, смелее и ярче тебя. И красивее, о да. Конечно же, гораздо красивее. Раз эдак в сто.Я горжусь тем, что женился на самой красивой девушке в городе.Ты повторяешь эту фразу про себя, когда очередной сальный взгляд скользит по ее стройной несмотря на ранние роды фигурке. И ты злишься. Не на нее: на себя. В те моменты, когда ты способен мыслить здраво, ты направляешь свою злость исключительно к угрюмому раздражительному типу в зеркале. Потому что она всегда была рядом. Всегда поддерживала тебя, даже тогда, когда собственный отец спустил тебя с лестницы и сказал, что не желает видеть. Не то, что помогать новообразованной ячейке общества. И все равно ты не можешь сдержать свою желчную ревность. Ведь тогда ты был гораздо привлекательнее. Да и многие женщины, как ты можешь не только увидеть, но и услышать, разделяют семейную жизнь и сексуальную. Остаются с теми, с кем сошлись в юности, но при этом наставляют им рога, ничуть этого не стыдясь. И ты боишься, до дрожи в коленях и тремора рук боишься, что Джулия делает так же.И решительно не можешь этот страх контролировать, да и определиться, что с ним делать, тоже не можешь. Развестись? Так ведь нет ни единой причины, и даже более того: это будет предательством той, что всегда была на твоей стороне. Несмотря ни на что. Даже на такие милую вещь, как нарушение ее собственных моральных принципов. И банальную, как несвежие носки, подлость и ложь, хоть, в отличие от тебя, и не стеснялась называть вещи своими именами. Ведь ты помнишь это, не правда ли? Как Магнус отправил вас с нею в Абердин со списком покупок, и ты солгал ему, назвав сумму, существенно превышающую потраченную. Обманул доверчивого старика, который доверял тебе! И вовсе не потому, что тебе было, например, нечего есть. Нет. Тебе просто очень-очень хотелось в отпуск. А Джулия… А что Джулия? При Магнусе ни словом ни обмолвилась, прямо как настоящая верная жена. Только губы поджала зло и неодобрительно, когда ты на нее обернулся.Лишь дома она устроила скандал. А кто бы не устроил? Если этот кто-то порядочный, а не такой, как ты, конечно. Кричала, требовала вернуть нечестно присвоенные чужие деньги, называла себя — заметь, себя, а не тебя, — воровкой, и говорила, что не хочет ею быть. Что это омерзительно и подло, так поступать с доверившимся человеком. Одиноким стариком, которого и так бросил родной сын! Но твоему активному самообману, в который ты теперь включил и ее, как будто бы, поддалась. Убеждению, будто бы попросить поделиться того, кто ни в чем никогда не нуждался, вовсе не зазорно. Что воровать у богатых, раздавая бедным — вообще благородно. Даже если роль бедного ты назначил себе. В редкие минуты самокритики ты начинаешь думать, будто уже тогда ваш брак начал трещать по швам. И снова начинаешь злиться на чудесного жирного господина в зеркале, потому что та пара недель на Бали определенно того не стоила. А разозлившись на себя, ты снова начинаешь ревновать Джулию. Ведь не может же такая умная, порядочная, и красивая женщина любить такого, как ты. Просто не может.Я горжусь тем, что женился на самой красивой девушке в городе.Когда к вам приезжает Артур, ты тоже твердишь себе под нос именно это. Будто бы это даже хорошо, что тебе завидуют все, включая родного брата. Только вот ревновать Джулию к нему оказывается тяжело. Особенно когда остатки критического мышления начинают буквально кричать о том, что он гораздо лучше. Ты вечно угрюм — он весел, ты сам не знаешь, как Джулию-то привлек, а вокруг него женщины всегда вьются, словно мотыльки возле огня. И ты боишься, что она станет одним из таких мотыльков. Боишься, что твою жену отобьет не кто-нибудь, а родной брат, собственная кровь. Что было бы еще омерзительнее, чем если бы это был кто-то посторонний.Ты ловишь себя на злости и сожалениях. О том, что вообще пустил его в свой дом. Ведь если бы его не было — ты бы так не злился. Ты бы не смотрел, как они перешучиваются между собой, и не чувствовал бы себя лишним на этом гребанном празднике жизни. Особенно если учесть, что твой маленький сын тоже любит «дятю Алтула» значительно сильнее, чем родного отца. А самое омерзительное… Сначала ты безумно радовался, что он съехал, и ваше соперничество снова не затрагивает твой дом, и ты снова можешь пребывать там в относительном покое. А потом, когда он умер, ты почувствовал облегчение. Практически радость. От смерти собственного брата! И, конечно, постарался затолкать эти чувства поглубже, не желая даже самому себе признаваться, какой ты все-таки мерзкий моральный урод и помешанный собственник. Только вот куда больше своего морального уродства тебя беспокоит причина смерти Артура. Такой ранней, такой трагичной, и горькой. Пусть и не для тебя. Ведь он был болен, и судя по словам врачей, это что-то генетическое, передающееся по мужской линии. Но твоя ревность довольно облизывается, как сытая кошка, потому что вряд ли Артур из могилы сумеет соблазнить Джулию. И тем не менее…Я горжусь тем, что женился на самой красивой девушке в городе.Снова повторяешь эту фразу про себя. Даже когда твоя ревность приобретает масштабы паранойи, которую по-хорошему стоило бы начинать лечить. Когда ты уже и сам не можешь определиться, то ли ты хочешь запереть дорогую супругу в четырех стенах, причем желательно в кандалах, чтобы у нее и возможности-то изменить не было, то ли ты хочешь, чтобы она, наконец, попалась, и ты избавился от тяжкого груза в ее лице. И потому ведешь себя совершенно иррационально, не в силах договориться не то, что с Джулией — с самим собой. Когда тотальный контроль сменяют попытки заставить ее согласиться на свидание с кем-то из твоих знакомых, которых ты сам же и просишь пригласить ее. Чтобы уличить. Или не уличать, но тогда она должна сидеть под замком!Над тобой уже начинают откровенно посмеиваться, когда ты подключаешь к этому безумию собственного сына, вынуждая уже его служить эдакими наручниками со встроенным диктофоном при матери. И любимый маленький Игги, что всегда был для вас обоих поводом для радости и объединения, становится еще одним поводом для ссор, потому что Джулию раздражает, что ты втянул сына в свой мир мрачных иллюзий и недоверия. А мальчик любит папу, и покорно рассказывает тебе все, что происходит с матерью при нем. Даже если та просит об этом не говорить. Наверное, Игги кажется, что если он будет делать, как ты велишь, то вы прекратите, наконец, ссориться, и ему не придется больше ездить к врачам в Абердин из-за проблем с нервами. Наивный ребенок! А ты… что ты… Ты считал, что обрел помощника в деле сохранения семьи, которую и сохранять-то не следовало.Но ребенок растет, и начинает переосмыслять происходящее. Это нормальный процесс, всего лишь переходный возраст, только тебя он злит. Тебе кажется, что Игги предал тебя. Сговорился с потаскухой-матерью, и теперь в этом гребанном доме никому нельзя верить! И ты начинаешь проверять не только Джулию, но и его. И когда, наконец, столь вожделенное свидетельство преступного заговора между матерью и сыном доходит до тебя… Когда один из твоих знакомых по очередной твоей просьбе пытается пригласить Джулию в кафе, а пятнадцатилетний сын на вопрос насчет ее разговоров не рассказывает об этом, а мямлит какую-то чушь, ты не чувствуешь так необходимого облегчения. Нет. Ты чувствуешь ярость. И совершенно не хочешь ее отпустить. Ты орешь, скандалишь, брызжешь слюной и обвиняешь во всем то ее, то избалованного мальчишку, пока Джулия пытается тебя успокоить, и объяснить, что просто устала от беспричинной ревности и просила сына не увеличивать количество твоих вспышек. И вы оба не замечаете, как Игги уходит неизвестно куда, обнаруживая пропажу любимого сына только спустя сутки. А обнаруживаете его вусмерть пьяным, нажравшимся какой-то сивухи у местного алкаша Кейрона! Игги, послушного мальчика, который никогда и не думал пить! И если Деннису хоть бы хны, то сына после этого приходится везти в Абердин. И диагноз врачей повергает тебя в шок. Ты больше не гордишься, что женился на самой красивой девушке в городе. Ты ее ненавидишь. Ведь если бы это был не ее сын, то все с ним было бы в порядке.А согласно диагнозу, у парня оказались необратимые повреждения долей головного мозга, и теперь он навечно останется тем верным тебе десятилетним мальчиком. Только вот… Ты не рад этому, ой как не рад. Потому что это катастрофа. И ты готов отдать очень многое, включая свою ревность, гордость, и деньги, чтобы обернуть время вспять. Общее горе сплачивает, да только… Иногда ты по-прежнему думаешь…Я горжусь тем, что женился на самой красивой девушке в городе. Или нет?А потом брезгливо сплевываешь себе под ноги, и понимаешь, как же ты об этом жалеешь. Особенно глядя в зеркало, и проговаривая этот монолог, не пытаясь его осознать. О да, особенно в такие моменты…
1986.Старое здание дансинга совсем разваливается. Решено его снести. Теперь кроме "Домино" в Сент-Гейте и пойти-то некуда. Проныра Нетти уважает Морриса Питча, но выражает опасение, что взлёт его бизнеса приведёт к опьянению Сент-Гейта.Абердинская школа закрывается на месяц на ремонт, у ребят незапланированные каникулы. Есть ли у кого идеи, как их занять, помимо ежедневной игры в регби, сент-гейцы, ваши предложения?Питчи закрывают бар и едут в отпуск на Бали всей семьёй. Отдохните там за нас, ребятки, метеорологи обещают на эти недели в Абердине дождь.Коуаны затевают дворовую распродажу. Проныра Нетти уверена, что там можно найти неплохие вещицы. Но, учтите, за сервиз с маками Нетти будет сражаться до последней капли крови.
Джулию тошнит. Оперевшись о подоконник, она закрывает глаза и прижимается лбом к оконному стеклу. Оно, кажется, еще хранит дневное тепло – или это действительно она «змеюка ледяная»? Или как там сегодня выразился Моррис? Чертов придурок. 18 гребаных лет каждый вечер заканчивается одинаково: то ли кто-то на нее посмотрел дольше, чем положено, то ли она кому-то слишком широко улыбнулась, то еще какая чушь – и все, привет, пар из ушей, дым из носа. По молодости, было дело, пытался еще руки распускать, но Джули не из тех, кто такое терпеть будет. После первого же крепкого поцелуя с кастрюлькой, в которой она варила кашу для Игги, Моррис это понял. Через полгода вставил новый зуб и с тех пор только по нервам проходится. Идиот. «Да брось ты его уже!» - звучит в голове голос Даниэлы. Подружка (лучшая потому, что единственная, или единственная потому, что лучшая? Черт разберет…) никогда не упускает возможности порекомендовать Джули проверенное средство решения всех проблем. Сама-то она давно от муженька сбежала, бросив на него маленькую дочь. Моррис всегда кривит лицо, слыша ее имя, а первое время, когда Дени только начала подрабатывать официанткой, и вовсе орал, что не позволит какой-то прошмандовке! в его баре! подносы трогать! Да кто знает, что эта дрянь своими руками хватала! А теперь – подносы! …В общем, сошлись на том, что стаканы полировать она не будет. ВОТ ЭТИМИ, блин, РУКАМИ. Ей-богу, каждый раз на смех пробирает, если вспомнить, с какой интонацией Моррис это орал. Тихонько скрипит дверь, и Джулия мгновенно напрягается, готовясь к новой порции ревнивых возмущений супруга. Впрочем, доли секунды ей хватает, чтобы сообразить: Моррис, будучи на взводе, скорее открыл бы дверь ногой. - Мам? - Да, малыш, что случилось? К горлу подкатывает привычный болезненный ком. Джули сглатывает его и оборачивается к сыну. «Малыш» подходит, грустно пожевывая нижнюю губу, и утыкается лбом в ее плечо. Для этого ему приходится наклониться, а ей – привстать на цыпочки. - Не могу заснуть, - бубнит Игги, трется лбом и крепко обнимает мать. – Вы опять ругались. - Слышал все-таки, - вздыхает Джулия. - Нет, - качает он головой, - но я же не дурак.- Конечно, не дурак, - соглашается она.С того случая три года назад их ссоры значительно убавили громкость. По большей части теперь Моррис вполголоса рычит, а она так же, вполголоса, шипит в ответ. Но Игги же, действительно, не дурак, он просто болен. Просто болен. Джулия не выносит это словосочетание. В каждом его звуке слышны нотки снисхождения, тошнотворной жалости, чужого мерзкого облегчения «Хорошо, что у меня нормальный». Игги не болен. Игги просто такой, какой есть. Игги тепло дышит ей в шею, зевает. - Мам…- Пойдем, милый, - встрепенувшись, отзывается она, - я уложу тебя спать. Сын с улыбкой вприпрыжку устремляется к своей комнате. Джули несколько секунд стоит, запрокинув голову, дабы унять непрошеную мокроту в глазах, и догоняет его. Замер у двери, ждет с тревожным недоумением в чистом добром взгляде. 18 лет мальчишке, а ум-разум – как у десятилетки. И все почему? Потому что родители – идиоты. Особенно мать.Кровать жалобно поскрипывает под весом Игги, который заворачивается в одеяло и отодвигается, освобождая место для матери. Джулия машинально оглядывается в поисках Мистера Тедди, но Игги ее останавливает. - Не надо, мам, я уже достаточно взрослый и могу спать без игрушек. - Хорошо, милый, - улыбается она. Щеки сводит, будто настоящей судорогой. Даниэла говорит, она не должна винить себя, но, черт, не получается. - Ма… - Игги мнется, задумчиво покусывает губу. – Мам, у меня сейчас будет сложный вопрос. Сердце замирает, когда Джулия садится рядом с сыном и касается его руки. Да, девочка, ты прекрасно…- Я не такой, как все, да? …знаешь, о чем он заговорит. - Конечно, все люди ведь разные. Я не такая, как Дени, отец не такой, как его брат. А ты не такой, как другие дети. - Я так скучаю по Артуру, - вздыхает Игги. Джули молча гладит сына по голове. А что тут скажешь? Все скучают по Артуру. Весельчак, дальнобойщик с горой самых невероятных баек в запасе, любимец женщин, детей и всех окрестных собак сгорел за несколько месяцев. Просто сошел с ума, а потом умер. Врачи говорили – наследственное, Моррис теперь и не смотрит в сторону бутылки. И, кажется, уверен, что Игги тоже… скоро умрет. С ума-то он уже, вроде как, сошел. Три года уже прошло. Так много и так мало одновременно. Очередная особенно громкая ссора, сын в конвульсиях, пьяная улыбка Кейрона – «Игги уже взрослый мужик, ну выпил со мной, и чего такого-то, проспится», больница, жуткие слова врачей «Мы сделали все, что могли», пустая пачка успокоительного – Джулия нашла ее под кроватью сына и выбросила, не решившись показать мужу. Пусть Моррис и дальше считает, что во всем виновато алкогольное отравление. - Мам, - подает голос Игги. – А почему я не такой? - Ох, милый… - Джули закусывает губу. Как объяснить совершеннолетнему парню, почему он психически застрял на уровне десятилетки? Потому что мать-идиотка не уберегла? Не пресекла скандалы на корню, зная, как тяжело родительские ссоры даются сыну? Не предвидела, что ранимый мальчишка может так далеко зайти? Притащила домой эти чертовы таблетки? - Потому, - произносит она наконец, - что ты особенный. - Мэгги говорит, «особенный» - значит, дебил, - тут же встревоженно вскидывается Игги. - Сама она дебилка, - резко отзывается Джулия. - Мам, а мы еще раз полетим отдыхать? Как тогда. Да уж, вечер тяжелых вопросов… «Как тогда» - это вскоре после отравления Игги, когда старик Кемминг, чудак-человек, попросил их о помощи. Он все не теряет надежды заново запустить добычу угля в своих карьерах и обратился к Моррису со списком покупок, мол, нужно то да это, да сил нет до Абердина ехать. Моррис бесстыжим образом и заломил цену в разы выше настоящей, а Кемминг даже проверять не стал, отдал столько, сколько сказано было. И в кои-то веки решено было потратить нежданную выручку не на бар, бездну бездонную, а на отдых. Полет на Бали, как модно сейчас. Страшновато было, конечно, что кто-нибудь откроет Кеммингу глаза, а тот просто прижмет их к ногтю – и прощай все, что было нажито потом и кровью. Но, черт подери, он никогда не страдал от безденежья, ему не приходилось выгрызать блага у жизни зубами. А они, они… А если бы поездка помогла Игги, в конце концов? Жаль, что надежды не оправдались. - Полетим, малыш, - кивает Джулия. – Обязательно полетим.
1987.Сочинение Игги Питча "Горы Шотландии" было отправлено на конкурс в Эдинбург. Мы болеем за тебя, Игги!Арабелла Николсон утверждает, что видела в лесу волка. Это будет первый случай появления волков в наших местах, начиная с 1887 года.Игги, мы тебя поздравляем! Первое место за сочинение в графстве и второе по всей Шотландии. Мы верим, ты станешь первым Сент-Гейтским писателем!Проныра Нетти своими ушами слышала, как Бенджамин Стюарт утверждал, что он потомок королевской фамилии. Манус, как самый сведущий в геральдике и истории, не скажешь ли ты читателям "Уикли Тайд", не пора ли им падать ниц и лобызать стопы Бенджамина?У Хэролда Драммонда пропала овца. Нетти выражает надежду, что она просто заблудилась, а не стала добычей того волка, которого видела Арабелла.
Как же я ненавижу эти ссоры и крики. Ну почему родители не умеют нормально разговаривать и всегда переходят на крик? Неужели так тяжело спокойно все обсудить? Ну да, я не поступил в колледж. Трагедия вселенского масштаба. Можно подумать, только один колледж существует на этом свете и любой пролетевший мимо него может считать свою жизнь неудавшейся. Нет же, надо орать. Вот, отец опять заладил привычную песню "да в кого он такой кретин". В тебя, в тебя, в кого же еще. Фамильный идиотизм хорошо передается по наследству. "Как воспитывала - то и выросло!" Бл..дь, заткнись ты уже. Конечно, она во всем виновата. Тебя же никогда нет рядом. "Я занят, я потом, я устал, я то, я это, и вот это, и то тоже." Сколько себя помню, столько помню эти крики. У кого-то первые воспоминания детства об игрушках, а у меня - только крики. Я постоянно удивляюсь, как мои родители не прибили еще друг друга. Как же хочется выкинуть свой любимый детский трюк - подойти к ним, зажать уши кулаками и закричать. Отличный способ прекратить семейную драму и хоть на какое-то время получить нормальных заботливых родителей. Самое отвратительно то, что все равно все возвращается в прежнее русло. Я помню, как меня возили к врачу, опасаясь за мою голову и ее проблемы. Лучше бы со своими проблемами разбирались, пользы было бы больше.А еще хочется вернуться в то время, когда не было скандалов и воплей. Когда мне было тринадцать и я учился школе графства. Когда у меня были друзья и не было кошмаров. После возвращения из школы основным поводом для скандалов стала ревность. Отцу постоянно кажется, что мать ему изменяет. Честно говоря, я не понимаю, как можно вообще жить с таким придурком.- Игги, Игги, Игги...А вот и гость из прошлого. Гость, из-за которого я и получил это прозвище. В детстве у меня была игрушечная игуана, простая игрушка, ничего особенного. Потом она куда-то исчезла, я везде искал ее, но так и не смог найти. А однажды после очередного скандала, когда я лежал, закутавшись в одеяло, игуана вернулась. Она просто появилась возле меня, резво забралась на руку и долго смотрела мне в глаза, расправляя свою фуфырку. "Давай помечтаем, Игги. О чем-нибудь хорошем. О путешествиях. О приключениях. Мечтай Игги, мечтай. Если не будешь мечтать - игуана тебя укусит." Она приходила ко мне после самых больших скандалов. И всегда мне становилось легче.Я нашел в ящике стола маленький пакет с конфетами и принялся их уплетать. Сладкое помогает не хуже игуаны. Постепенно голоса родителей стали затихать, весь сегодняшний день начал казатьс не таким уж и плохим. Не поступил в колледж? Ничего, в другой раз поступлю. Или в другой колледж. Еще пара конфет. Отец хотел, чтобы я подслушивал о чем мать говорит по телефону? Ну да, был какой-то странный звонок, ничего особенного, я даже не стал о нем говорить. Еше три штучки. А, так вот из-за чего весь этот дурдом разгорелся. Очередная вспышка ревности и комплекса неполноценности. И еще одна. И еще. Что, опять меня назвали идиотом? Да как угодно, скоро я свалю отсюда, а там поглядим, кто из нас идиот. И еще парочка.Игуана вцепилась в мой палец и угрожающе надула фуфырку."Идиот, ты идиот, что ты жрешь?"Я дернул рукой, игуана свалилась на пол вместе с пакетом. Так, сколько еще там осталось? Какая странная обертка, жесткая... Бл..дь, бл..дь, бл...дь, я сожрал две пачки успокоительных таблеток! Ну что за херня, ну что, а? Голова начинает уплывать. Только не спать, только не спать!Я же не проснусь! Две пачки по десять штук. Твою же ж мать, как же выбраться из этого?Я не помню, как оказался на улице. Свежий воздух слегка взбодрил меня, но глаза уже начинают слипаться. Какая-то дверь, так, где это я? Куда меня занесло?"Здорово, Игги!"Это Деннис Кейрон, его голос звучит как-то медленно и расплываясь."Привет.""Как дела?""Как видишь. Еле шевелюсь."Я упал в кресло рядом с ним."Держи, глотни пару раз, полегчает."Я взял стакан двумя руками и хлебнул. Какое все странное вокруг. Зеленый стакан желтого цвета. Деннис на потолке. Дверь в полу. Окна... откуда в этой собачьей конуре окна? И кто утащил мою миску? Гигантская белка выписала мне хук правым хвостом и все поплыло."Мам? Пап? Почему вы плачете? Вы на меня сердитесь?""Нет, Игги.""А где я?""В больнице.""А что случилось? Я же был на дне рождения Макса и ...""Какого Макса?""Макса Карри. Ему же сегодня одиннадцать!"Папа как-то странно посмотрел на маму. Неужели он не помнит, как подбросил меня к Максу по пути на работу?"Игги, ты перегрелся на солнце и мама Макса отвезла тебя сюда. Ты ее напугал.""Я не хотел. Я не хотел ничего испортить.""Ш-ш-ш, все хорошо. Поспи немного."Я закрыл глаза. Надеюсь, Макс не в обиде на меня. Негромко щелкнула дверь."Я - доктор Милгрэм.""Что с ним?""Он уверен, что ему десять лет."Я засмеялся."Через три недели мне будет одиннадцать!"
1988.Ужасающий шум разбудил сегодня сент-гейтцев. Как говорят бывшие работники карьеров, это произошло обрушение в одной из шахт.Майкл Кэмпбелл устроил дансинг прямо на заднем дворе "Домино" под музыку из магнитофона на батарейках. Сейчас-то нормально, а где вы с ребятами будете танцевать, когда наступят холодные дни, Майк?Марта Маккиннон говорит, что в ночь на Хэллоуин видела призрак старого Генри Макгрегор. Очень заинтересовался этой историей Моррис Питч, говорит, что если у нас завелись привидения, то это привлечёт туристов. А ты не боишься привидений, Моррис?Для тех, кто интересовался, Проныра Нетти выяснила, что на свадьбе Макдоналдов карету с парой лошадей приглашали из Абердина, из конюшен Макфинли.
Он с удовольствием вдохнул горьковатый аромат и сделал первый, самый вкусный глоток. Четыре ложки кофе на одну порцию, добавить чуток соли на кончике ножа, вскипятить несколько раз, убирая турку в последний момент, чтобы драгоценная жидкость не успела коварно сбежать. Кофе получается густым и тягучим, как жидкие сливки, и горьким до такой степени, что кажется даже сладковатым.Да, это может показаться смешным, но, вопреки общему мнению, старый пьяница Найджел в своей грешной жизни ценит не только огненную воду.Жаль только, что он не смог убедить в этом Салли.Она славная девочка, правда. Очень, очень славная; и жуть как несправедливо, что ей пришлось так туго в последние годы.Развод, долги, маленький сынишка на руках, забулдыга-отец – да тут впору самой запить. А вообще поделом, что она его выгнала. На него нельзя положиться, тут Салли права. Хотя все же он не виноват, что Фрэнки ушибся. Найджел тогда отвернулся буквально на секунду, подлить виски (да всего-то на два пальца, он бы с такой дозы не окосел!) – и вот на тебе, маленький постреленок умудрился упасть и расшибить себе лоб, на ровном месте. Хорошо хоть, все в итоге обошлось. Дети, дети…Салли не захотела слушать никаких оправданий. Наверное, тогда это была для неё последняя капля.Очень, кстати, символично звучит - «последняя капля».Найджел невесело усмехнулся. Доктора наркологии Абердина грозили ему циррозом печени и провели курс антиалкогольных уколов, а при выписке дали контакты местного Общества «АА». На которые он успешно не ходит, одной встречи хватило.«Привет всем, я – Найджел, и я – алкоголик. После того, как я овдовел, тянусь к бутылке каждый Божий день. Да и чем ещё сейчас заняться в Сент-Гейтсе? У нас из всех развлечений разве что празднование Лугнасада осталось. Вообще, знаете, забавная штука с ним получилась. Когда-то к нам телевизионщики наведаться собрались, документальный фильм снять, о местных обычаях. Вот мы и решили их празднованием старинного праздника удивить. Массовые гуляния на холме за гордом, костры, веселье, подогревамое спиртным (хех, что ж так дергаться-то сразу, голубчики, спокойней, спокойней..), дух язычества…Правда, толку-то - телевизионщики так и не приехали. Но вот привычка массового празднования осталась, каждый год собираемся.А так, сами знаете же, соседушки дорогие, работы в городке практически нет, угольные шахты закрылись - истощились. Вот же жадное существо человек, подумать только – скоро матушку-землю всю изроет-иссушит, к по рукам приберет и ….Ах, о себе нужно? Ну, я люблю хороший кофе и книги – знаете, не все эти современные популярные пустышки, а стоящие книги, в которых есть смысл…».Хотя, тут Найджел соврал. Смысл вообще в чем-либо он перестал видеть после смерти Эсме. Ох. Эсме... Никто, кроме неё, не дорожил Найджелом.Эн Джи, мой личный ангел – так она его называла…Так, все, хватит, развел рефлексии всякие с утра пораньше, старый дурень.Ещё нужно убраться и заглянуть на огонек к Манусу. Найджел надеялся, что Манус поправится, а то после отъезда Зига здоровье историка начало шалить, говорят, док к нему чуть ли не каждую неделю таскается.А сам Найджел ещё так и не удосужился поблагодарить Кемминга за помощь - ведь именно старина Манус отправил его на лечение и разрешил пожить в домике своего деда.Забавный он все же, этот нетипичный богач. Никогда никому не откажет в помощи. И поболтать с ним одно удовольствие. Повернут немного на истории и собирании фольклора и с радостью делиться своими знаниями с любым желающим. Даже со старым пьяницей, хех.Когда он показывал Найджелу этот домишко, разговор сам собой зашел об истории Сент-Гейта. Оказывается, столетия эдак четыре назад в этих местах обитал некий Кормак – весьма честолюбивый парень. Казалось бы, ну выслужился уже при дворе, получил во владенье городок– живи да радуйся. Ан нет, вот надо было ему алхимией увлечься, и оккультистов всех мастей приглашать, таких же повернутых. Особенно один отличился, все эликсир бессмертия искал. Только вот незадача – в это время какая-то хворь странная начала жителей косить. Да еще людям начало мерещиться всякое, начали ходить слухи про какого-то Черного Человека, являющегося в снах. В общем, недолго думая, жители обвинили Кормака в колдовстве. Правда, когда его внезапно обнаружили мертвым, то все же похоронили как положено, по церковному обряду. Но странности не прекратились – сначала люди призрак Кормака начали видеть, потом откуда-то появились волки, успешно начавшие изничтожать остатки выживших. Но все прекратилось после того, как напуганные жители выкопали и сожгли труп Кормака.Мда, славные времена были.Он как-то шутки ради пересказал эту историю Деннису, за стаканчиком виски.Ему часто не хватало собеседников – старину Доусона соседи не особо привечали. Хотя, кажется, для жителей Сент-Гейта он стал своеобразным неизменным атрибутом городка, порядком набившим оскомину. Но Деннис его не чуждался. Все же любовь к виски – отличная основа для взаимопонимания, хех.Ему тогда припомнилась и другая побасенка, которую Найджел ещё в школе услышал, от местного учителя. Про духа Гитраша, любящего являться к незадачливым путникам в форме лошади или черного пса. Любит все же народ всяческие страшилки. Но если так подумать – реальная жизнь основательно страшнее.
1989.Зиг Кемминг устроил вечеринку в доме отца и выбил окно. Манус, не ругай его, вспомни, все мы были молодыми.В "Домино" новые столы, новые стулья и... радио. Кажется, скоро молодёжь начнёт танцевать под радио прямо в баре.Проныра Нетти узнала, что лето ожидается холодным. Покупайте макинтоши.
Осенний воздух становится все более колючим, и Манус Кемминг потирает озябшие под дубеющим пиджаком плечи. Он смешной, этот чудак ученый – стоит посреди темнеющей улицы, в строгом, чуть неопрятном костюме и белых варежках с вывязанной красной снежинкой, озираясь, словно забыл, куда ему идти. Его губы шевелятся, а глаза поднимаются все выше – еще немного, и красно-белая шапка с забавным помпоном и завязками свалится с его лысеющей головы. Наконец, с неба срываются первые белые хлопья, и Манус высовывает им навстречу язык.- Бедняга, совсем в себя ушел, - качает головой стоящая на балконе цветочница и задергивает шторы перед вечерними хлопотами. Но в ее голосе ни единой нотки снисхождения или жалости - Мануса в городе любят, а к его причудам относятся так, как обычно относятся к привычкам людей науки – с непониманием, но теплой улыбкой и изрядной долей уважения. Цитировать Вестник Сент-Гейт, 16 февраля ХХХХ года. Семейство Кеммингов во главе с Манусом II Кеммингом с прискорбием вынуждена сообщить о закрытии Coal Camming Industry в связи с истощением угольного месторождения. Всем сотрудникам предприятия будет выплачена компенсация.- Семья Кеммингов? – глаза разносящего газеты мальчишки становятся огромными, как монеты, и блестящими, как снежные шары. – О, говорят, эти ребята – самые что ни на есть настоящие короли, представляете? Их какой-то там пра-пра-пра-дедушка Норвегией правил! Я бы на их месте смотрел на всех свысока да ел одни ириски с мороженым, а они не такие. Я недавно зазевался и наступил Манусу Кеммингу на меховой ботинок, а он улыбнулся и потрепал меня по голове! Дома мне б за такое ремнем по первое число прилетело!Как гласили записи учителей, Манус с детства был немного не от мира сего – предпочитал возиться в стороне, с пыльными старинными книгами, зубрить мертвые языки и рисовать карты давно позабытых земель и сражений. - Общаться со сверстниками? – пожилая гувернантка Кеммингов заливисто смеется. - Если только подойти, заложив руки за спину, и, наклонив голову к плечу, рассмотреть потенциального собеседника, вежливо поздороваться, предложить игрушку и удалиться к своим рукописям и монографиям. Очень воспитанный и очень чистоплотный мальчик. Только ужасно не любил, когда гости его вещи не на то место ставили: у него была своя система расстановки, то ли по цвету, то ли по размеру, то ли по совокупности, непонятно. Даже убирался с ранних лет сам, лишь бы не нарушали его закономерности. Такой выдумщик!Никто не удивился, когда, повзрослев, Манус выбрал для себя карьеру кабинетного ученого, с головой погруженного в историю Сент-Гейта и своего славного рода. Угольная же промышленность Манусу не поддалась – обладая мягким сердцем и совершенно не обладая деловой хваткой, он быстро снизил прибыли, а затем и месторождение истощилось, в результате чего Кемминги остались без столь долго кормившего их предприятия, но с остатками весьма немалого по городским меркам состояния. Манус вздохнул с облегчением: он мог сконцентрироваться на любимой работе, не нервничая из-за финансовых отчетностей и вопросов безопасности труда, а деньги – что деньги, «на наш век хватит, да и сумма осталась математически красивая». Остальные Кемминги, поскрипывая зубами, лишь беспомощно развели руками. Но, пока оставшееся семейство спешно урезало расходы и меняло привычный образ жизни, Манус превратился в своего рода доброго волшебника, из захламленного кабинета помогающего людям – кому финансово, кому советом, а кому и словечко перед вышестоящими замолвить.- Он настоящий святой, наш Манус, - говорит, протирая стойку, немолодая, но миловидная хозяйка местного паба. – Не зря четки из рук не выпускает, все перебирает так сосредоточенно. Но смотрит всегда куда-то мимо тебя, будто бы пересчитывает что-то. Думаешь уже – не слушает, зря распинаюсь, а он вдруг резко переведет взгляд на тебя и как выдаст совет, не в бровь, а в глаз! Удивительный человек.Тем более несправедливым казалось то, что с личной жизнью у Мануса не сложилось. Дорожа семейными ценностями, он всегда хотел кусочек уюта для себя, но толком даже не представлял, как этого достичь. Ему казалось, что стоит лишь захотеть – и вот у тебя уже теплая квартира, уйма маленьких подушечек, рождественская гирлянда, запах выпечки, радушно улыбающаяся жена и бросающиеся на шею дети. Не могут же человеческие отношения быть сложнее науки?- До сих пор не понимаю, почему он женился на Маргарет, - с нескрываемой горечью говорит бывшая подружка Мануса, докуривая очередную сигарету. На ней лиловый джемпер на одно плечо, несколько простых браслетов-колец на правой руке, и она по-настоящему красивая, несмотря на усталые покрасневшие глаза и мелкие морщинки. – Она и в колледже не славилась благопристойностью, а после рождения Зигфрида совсем потеряла контроль над собой. Видите бар «Казино» через дорогу? В комнатах на втором этаже не раз слышали ее похотливые крики. Придет, бывало, якобы пианиста послушать да бокал винца пропустить, а сама цап за галстук кого потрезвее и тащит за собой по лестнице. А кто ж ей откажет – глазищи зеленые в пол-лица, грива рыжая, фигура как песочные часы. Там-то она и подцепила этого Денниса Кейрона. Совсем не скрывалась – бросалась на него, как кошка, ластилась при всех, бежала по первому зову, срывая трусики. И даже уговорила Мануса сделать его управляющим их предприятием, представляете? А он, добрая душа, и согласился. А как разорилось по милости любовничка предприятие, так Маргарет окончательно с катушек съехала: шлюшка подала на развод, схватила сынишку и отправилась в Абердин, изучать потолки местных мотелей. Но долго это не продлилось – будучи пьяной и обдолбанной, Маргарет решила выйти развеяться из окна кабаре «Белый мак». – Она трет кистью глаза и вздыхает, с минуту молчит, а потом заказывает у бармена двойной скотч.- Если бы вы видели Мануса с сыном, вы бы не могли не умилиться, - всплескивает руками румяная пожилая женщина, окруженная четырьмя… нет, пятью карапузами. – Постоянно возился с ним, что в песочнице, что на снежной горке, что в школе – придешь, бывало, за своим старшим оболтусом, а он там примеры объясняет Зигфриду. Имя еще с такой любовью выбирал, очень любил рассказывать, почему именно так назвал, легенды цитировал. А бывало, вбежит в больницу с ребенком на руках, встревоженный весь, а мы обступим его, да научим, как правильно температуру сбить, как пеленать, чем десны помазать. Черт его знает, зачем жена потом сбежала вместе с мелким, все равно не любила его. А Манус старался угодить и дать самое лучшее, но так, чтоб у других зависти не вызвать. Он даже машину ему не покупал. Говорят, боялся за сына, а я думаю – чтоб не выделялся среди сверстников, как все на автобусе ездил.Цитировать Вестник Сент-Гейт, 29 июля ХХХХ года. Выходец из Сент-Гейт Зигмунд Кемминг назначен ведущим архитектором нового просвитерианского храма в Эдинбурге. Порадуемся за успехи нашего земляка и поздравим с ними все семейство Кеммингов!После отъезда Зигфрида Манус остался совсем один. Зрение начало немного подводить, да и память уже не та, а от книжной пыли хочется чихать. Еще и сердце шалить начало, совсем не к добру. Порой горожане видят, как чудно одетый Манус останавливается и, пока одна рука привычно перебирает четки, второй ощупывает грудную клетку. Он так же шевелит губами и поднимает глаза, но все чаще сбивается в только ему ведомых заклинаниях.- Год назад сюда врач переехал, из этих, знаете, которые книжки пишут да на всякие съезды ездят, умный очень, - словно по секрету сообщает пьяненький плотник. – Каждую неделю к Манусу ходит. А я знаете что скажу? Шарлатаны они, все эти докторишки. Пока сын на родину не вернется, никто нашего Мануса на ноги не поднимет, будь то сисястая горничная или хваленый травник в белом халате.ЦитироватьЗигмунду Кеммингу,Эдинбург, до востребования.Дорогой Зиг,не хотел тебя расстраивать и отвлекать, ты все же человек занятой, важный, о тебе даже в газетах пишут, но, кажется, время пришло: недолго мне осталось, сынок. Приезжай, дай хоть обнять тебя в последний раз.Твой папа.- О, это была ужасающая трагедия, - медленно, хорошо поставленным голосом повествует дама в черном, чьи запястья не сильно толще ее сигареты. – Зигфрид, конечно же, приехал. И вот картина, достойная пера самого Босха: возвращаясь в отчий дом, молодой человек застает своего родителя в обществе незнакомца, и незнакомца примечательного – в маске и черном плаще. И эти двое говорят на повышенных тонах, спорят, горячечно перебивают друг друга, пока Манус не оседает на пол, хватаясь за сердце. - Манус умер от обширного инфаркта, - говорит доктор Милгрэм и плотно сжимает губы, давая понять, что с ним разговор окончен.- Его отпели субботним утром, - церковный служка часто-часто моргает и опускает глаза. – А на следующий день все вышли на улицу в вязаных шапочках и варежках со снежинками, хоть и было тепло. На похороны, согласно завещанию, никто не придет.
Вестник Сент-Гейт, 16 февраля ХХХХ года. Семейство Кеммингов во главе с Манусом II Кеммингом с прискорбием вынуждена сообщить о закрытии Coal Camming Industry в связи с истощением угольного месторождения. Всем сотрудникам предприятия будет выплачена компенсация.
Вестник Сент-Гейт, 29 июля ХХХХ года. Выходец из Сент-Гейт Зигмунд Кемминг назначен ведущим архитектором нового просвитерианского храма в Эдинбурге. Порадуемся за успехи нашего земляка и поздравим с ними все семейство Кеммингов!
Зигмунду Кеммингу,Эдинбург, до востребования.Дорогой Зиг,не хотел тебя расстраивать и отвлекать, ты все же человек занятой, важный, о тебе даже в газетах пишут, но, кажется, время пришло: недолго мне осталось, сынок. Приезжай, дай хоть обнять тебя в последний раз.Твой папа.
1990.Бедняга Хэролд. Ты был старейшим жителем городка. Мы выражаем соболезнование семье Драммондов. Мы тебя не забудем, дружище.Элисон Маккей получила ссуду из банка и на эти деньги хочет восстановить фермерское хозяйство. Мы скрестили пальцы и ждём известий, ведь это будет означать новые рабочие места в городе.Зиг Кемминг поступил в Эдинбургский университет и уехал. Не огорчайся, Манус, он наверняка вернётся!
Empathy is the capacity to understand or feel what another person is experiencing from within the other being's frame of reference, i.e., the capacity to place oneself in another's position. Empathy is seeing with the eyes of another, listening with the ears of another and feeling with the heart of another.Я часто вижу его во сне. Гладкий череп и лицо, абсолютно лишенное естественной растительности, ни бровей, ни ресниц. Вы знаете, как меняет облик человека отсутствие бровей? Так же, как рак изменяет его личность. Мы не всемогущие боги, мы многое умеем, но иногда и мы вынуждены отступить. Умыть руки. Прекратить борьбу. Это очень важно - вовремя остановиться, поняв, что все эти бесплодные потуги приносят умирающему лишь новые страдания. Так считаю я. Они, оставшиеся там, в столице, считают, что я чудовище. Что я нарушил врачебную этику. Что совершил преступление. Это не помешало им, впрочем, трусливо замолчать подробности, а не обратиться в полицию. Теперь я здесь, в маленьком городишке, и моя карьера... А черт с ней, с карьерой. Когда он снится мне, сожранный раком, с руками-веточками и заострившимися скулами, он говорит спасибо. И я ни о чем не жалею.In medicine, Infantilism is an obsolete term for various, often unrelated disorders of human development, up to developmental disability, which consist of retention of the physical and/or psychological characteristics of early developmental stages (infant, child) into a relatively advanced age.Врач не должен быть прежде всего ученым. Его первейшая цель - помочь, спасти. Но некоторые случаи вызывают у меня исследовательскую дрожь. Жителям Сент-Гейта неважно, на чем я специализировался в столице. Теперь я здесь, и они считают, что я должен врачевать и катар желудка, и родильную горячку, и общую нерасположенность ко всякого рода труду. Так я и познакомился с Игги Питчем, несчастным одиноким десятилетним мальчиком, запертым в теле дюжего молодца восемнадцати лет от роду. Родители Игги считают, что причиной его заболевания стало отравление некачественным алкоголем, но у меня другое мнение на этот счет. Мальчику помог бы хороший психотерапевт, ведь он явно убегает в детство от взрослых проблем и от неблагоприятной обстановки в семье, а вовсе не от того, что три года назад этот подлец Кейрон напоил его какой-то отравой. Теперь Игги даже счастлив: родители меньше ссорятся и больше времени уделяют ему, а я частенько захожу его проведать и провести что-то вроде терапевтического сеанса.Но основным моим пациентом на протяжении этого года в изгнании остается Манус Кемминг. Мы успешно боремся с симптомами его сердечного недуга и постепенно довольно неплохо узнаем друг друга. На его долю выпало немало испытаний, и для полного выздоровления ему требуются поддержка и участие близких. К сожалению, этого обеспечить я ему не могу.Hypersexuality is a clinical diagnosis used by mental healthcare researchers and providers to describe extremely frequent or suddenly increased sexual urges or sexual activity. The terms nymphomania and satyriasis were once used to describe the condition, in women and men respectively, but are no longer in general medical use, although the former is still used colloquially.Супруга Мануса была весьма неразборчива в связях. Я не могу рассказать ничего больше о несчастной женщине, поскольку не был с ней знаком, но эта ее отличительная черта до сих пор является притчей во языцех у жителей Сент-Гейта. Масштабы маленького городка перестали устраивать любвеобильную особу, поэтому она однажды решила развестись с мужем и переехать. С собой она забрала сына, в котором Манус души не чаял. Именно в этот момент, как я полагаю, и начало развиваться заболевание Мануса. Позже с бывшей супругой моего пациента случилась трагедия, и сын Мануса вернулся в родной город, чтобы жить с отцом и дарить ему утешение. Идиллия продлилась недолго: дети растут и принимают собственные решения. Зигфрид, сын Мануса, решил учиться в столице, да так там и остался. Несколько лет вынужденного одиночества сломили волю Мануса к жизни и заставили прогрессировать его болезнь. Какое-то время назад он написал письмо сыну с просьбой вернуться, потому что, якобы, находится при смерти, и, хотя я, как врач, считаю его физическое состояние вполне удовлетворительным, одобряю этот шаг. Разлука с сыном и переживания по этому поводу способны спровоцировать новый приступ, чего я крайне опасаюсь.In medicine, distress is an aversive state in which a person is unable to adapt completely to stressors and their resulting stress and shows maladaptive behaviors. It can be evident in the presence of various phenomena, such as inappropriate social interaction (e.g., aggression, passivity, or withdrawal).- Доктор Милгрэм, приезжайте срочно! - голос в телефонной трубке срывается на крик. - Это Зиг Кемминг, отцу стало плохо, он без сознания!Молодой человек лопочет еще что-то невнятное про таинственного незнакомца в черном плаще, который приходил к отцу, но я не особенно вслушиваюсь. Я проверяю саквояж и выхожу из дома с тающей надеждой застать своего товарища в живых. Увы. В доме Кеммингов мне остается лишь констатировать смерть. Манус лежит на полу, прижав правую руку к сердцу. Зигфрид не может устоять на месте, и то нервно хихикает, то начинает стонать, то пытается вести диалог с кем-то невидимым. Я вызываю машину, чтобы перевезти тело в морг. Еще один крест на моем личном кладбище. Еще одна жизнь, которую я мог бы спасти, но не спас.Schizophrenia is a mental disorder characterized by abnormal social behavior and failure to understand what is real. Common symptoms include false beliefs, unclear or confused thinking, hearing voices that others do not, reduced social engagement and emotional expression, and a lack of motivation. Я настоял на том, что вскрытие тела должен проводить я, а не местный прозектор. Тщательно вымыв руки, я окинул взглядом ряд инструментов и остался вполне удовлетворен их количеством и качеством. Не знаю, о чем я размышлял, когда подходил к столу, на котором лежало тело моего единственного друга в этом городе; возможно, о том, как меняются черты после смерти, искажаются, становятся совершенно чужими и нездешними. Я аккуратно снял с тела белую простыню и приступил к работе.По истечении двух часов я уже был готов закончить, написав в графе "причина смерти" "повторный трансмуральный крупноочаговый инфаркт миокарда задней стенки левого желудочка", когда меня осенило. Проведя дополнительные измерения, я окончательно уверился в генетической природе заболевания Мануса. Судя по размерам стенок его левого желудочка, он страдал от гипертрофической обструктивной кардиомиопатии, передающейся по наследству. Я тяжело вздохнул. Обычные медикаментозные препараты, которые он получал по моему назначению, не имели должной эффективности в этом случае.После вскрытия я отправился к Зигфриду, чтобы сообщить ему о результатах. Молодой человек вновь пытался рассказать мне об обстоятельствах смерти своего отца, и на этот раз я был куда внимательнее. Таинственный незнакомец в черном плаще. Он пришел к Манусу и что-то требовал, они разговаривали о чем-то на повышенных тонах, и невольным свидетелем этого стал Зигфрид, но он застал лишь финал драмы - убегающего незнакомца и оседающего на пол отца, держащегося за сердце. Черный человек. Я чувствую все нарастающую тревогу. Возможно, мне стоит выпить. Хотя бы немного. Да, пожалуй, так и сделаю.На следующее утро мы отправляемся в морг, чтобы забрать тело Мануса и предать его земле. Собравшиеся тихо переговариваются или скорбно молчат, а я начинаю беспокоиться. Что-то идет не так.На крыльцо выходит бледный санитар.- Доктор Милгрэм, пойдемте со мной, - его голос подрагивает. Зигфрид идет с нами. Вместо тела Мануса на каталке лежит труп волка. Оскаленные белоснежные клыки, остекленевшие глаза, безвольно повисший хвост. Потрясенное молчание длится чересчур долго, и я решаюсь его прервать.- Кажется, похороны переносятся на неопределенный срок.In sociology and psychology, mass hysteria (also known as collective hysteria, group hysteria, or collective obsessional behavior) is a phenomenon that transmits collective illusions of threats, whether real or imaginary, through a population in society as a result of rumors and fear (memory acknowledgment). На каждом углу говорят о смерти Мануса от таинственного заболевания и о еще более таинственном исчезновении его трупа. Черный человек, приходивший к нему, болен! Так считают люди, и я косвенно виноват в распространении этих слухов. Нужно очистить город от этой заразы! Тотальное безумие переплетается с какими-то древними легендами. Они что-то говорят о жертвоприношении, об очищении огнем... Я не могу слушать. В последнее время меня беспокоит сердце.***Я не помню, как проснулся сегодня и что делал утром, но часы на приборной панели показывают полдень. Светофор горит красным. Я обнаруживаю себя сидящим в собственном авто, на пассажирском кресле дорожный саквояж, а судя по пейзажу за окном, я вот-вот покину Сент-Гейт - это последний светофор перед съездом на федеральную трассу. Паника нарастает и заполняет все мое сознание. Ее лишь подстегивает то, что я ничего не помню, а мой мозг судорожно пытается обработать поступающую информацию. Мне страшно. Прочь отсюда, прочь, прочь! Я выжимаю сцепление, собираясь тронуться, но тут к машине подходят какие-то люди. Я не вижу лиц, но мне становится тяжело дышать. Чувствую слева, в районе сердца, резкий укол.- Доктор, куда вы? Вы должны остаться с нами! - один из мужчин дергает незапертую дверь и вытаскивает меня из машины.- Кто вы? Что вы делаете? - мое сознание мутится. - Не трогайте меня! Он говорил спасибо, слышите вы? Я все сделал правильно!
1991.Игги Питч выиграл викторину от Национального общества Грамматики. Ты самый умный парень в Сент-Гейте, Игги.Ровена Кейрон готова за небольшое вознаграждение посидеть с вашими детьми.Поздравляем нашу команду по регби, которая обыграла "Абердинских буйволов". Гип-гип ура!Люси Макадамс сообщает, что в магазин завезли консервированные анансы. Нетти очень довольна.Игги, малыш, мы всегда верили в тебя. Да, ты будешь учиться в грамматической школе вплоть до поступления в институт. Проныра Нетти гордится своей проницательностью - она всегда верила, что ты далеко пойдёшь!Манус Кемминг наконец перебрал библиотеку своего отца и нашёл там громадное собрание книг по оккультизму. Неужели Джефф Кемминг занимался колдовством?
Я смотрю на свое отражение. Все-таки игуаной быть мне нравится гораздо больше, чем человеком. А главное - ничего меня не заботит, когда я - игуана. Мне абсолютно наплевать на все то, что происходит в городе. Смерть Мануса? Да и хрен с ним, одним больше, одним меньше. Кто-то опять скандалит? А я лучше полежу на камне возле озера. Вот только опять вернулись кошмары. Я часто просыпаюсь по ночам в холодном поту или с высокой температурой. Помню, что мне было очень страшно, но подробностей сна не могу сказать. Потому что игуана забирает плохие сны. Но в последнее время я в каждом сне превращаюсь сам в игуану и этот сон мне не удается отдать. Честно говоря, мне хотелось бы отдать только две части сна. Когда я прерващаюсь в игуану. И когда меня сжигают в клетке. Превращение мне не нравится, оно очень болезненное. Я чешусь до крови, потом из ран начинают вылетать странные мошки, они садятся на все вокруг, словно занимают места в кинотеатре. И смотрят на меня. Я чувствую взгляды тысячи фасеточных глаз и пытаюсь скрыться от них под водой. А потом вылезаю на берег уже игуаной. Игуана Игги. Хорошо звучит."Привет, Игги."Я повернул голову и надул фуфырку."Привет, Тодо.""О, ты все-таки придумал мне имя? Как мило!" - игуана засмеялась."Почему ты не забираешь части сна?""Я могу забрать только весь сон. Но тогда ты не сможешь больше превращаться в большую игуану. Готов к такому?""Нет, мне нравится быть игуаной. Это успокаивает. Да и сон мне кажется очень-очень важным. Как мороженное по выходным."Мы долго сидим вместе с Тодо на камнях и молчим. Это идеальное молчание, которое может быть только между настоящими друзьями. Даже если мы просто две вымышленные игуаны. Но мне все равно. Сейчас это место куда реальнее всего прочего. Мне не хочется покидать его, ведь говорят же, что у каждого есть свое место в жизни. Так вот, это как раз мое. Мне не нужно ничего никому рассказывать о снах, не нужно слушать очередные отговорки родителей о том, почему доктор Милгрэм больше со мной не разговаривает, не нужно вести себя как подобает хорошему ребенку. Тут я могу быть собой."Тодо?""Что, Игги?""Мне кажется, что с доктором что-то случилось. Я... я... мне немного страшно. Он хорошо ко мне относился.""Со всеми иногда происходят нехорошие вещи.""И с нами тоже? Ну, тоже произойдут?""Когда-нибудь.""Я не хочу, Тодо. Почему нельзя просто остаться здесь навсегда?""Увы, Игги. Любой сон однажды заканчивается. Даже повторяющийся.""Я не хочу, чтобы этот заканчивался. Мне кажется, что когда я проснусь - случится что-то плохое. Очень плохое.""Не бойся, Игги. Плохое всегда происходит. Все дело в том, как ты это плохое встретишь и переживешь.""Я не понимаю.""Ты уже столкнулся с плохим, помнишь? Когда объелся странных конфет.""Да, было очень плохо.""Но ты же прошел через это. Не стал злым жестоким монстром.""Я стал игуаной!" - улыбнулся я."Вижу, не слепая." - улыбнулась в ответ Тодо."Но что будет дальше? Когда я проснусь и сон уйдет навсегда?""Я не знаю, Игги.""Тодо, но ты же останешься моим другом?"Меня накрывает сеткой, кто-то лупит палкой по чешуе, вот же дураки, мне совсем не больно. А потом я оказываюсь в клетке. Это почти что конец сна, та вторая часть, которую я хочу отдать. Она мне не нравится еще больше первой. Кто-то швыряет клетку со мной в огонь. Пламя холодное, мне совсем не больно. Сон сворачивается в трубочку, как картинка на столе. Я просыпаюсь.Как же все тускло вокруг. Нет, мир полон цветов и красок, лето на улице, но все выглядит очень тусклым, если сравнивать с моим сном. Похоже, я дремал на ходу, потому что иначе я не могу объяснить то, что мы с родителями уже почти на вершине холма. Сегодня же Лугнасад, старый праздник с большим костром! В прошлом году костер был просто огромен, а в этом обещали еще больше!Я сжимаю игуану в кулаке, не хочу чтобы кто-то ее увидел. Но она упорно пытается выглянуть меж пальцев."Тодо, ты так и не ответила мне.""Что, Игги?""Ты останешься моим другом? Что бы сегодня ни произошло?""Да, Игги. Я всегда буду твоим другом. Но если ты прекратишь мечтать - я тебя укушу."
Кончики пальцев дрожат, касаясь его высоких скул. Я не вижу лица, но знаю: скулы высокие, острые-острые, но порезаться нельзя. Можно – о его язык, льются с него чужие певучие слова, и я слышу, но не понимаю. Понимаю, но не слышу. Одеяние его холодит мое тело, но я все равно пытаюсь прижаться ближе. Мир вокруг меня сдвигается, что-то меняется, и он открывает свое лицо. Не разглядеть. Течет и меняется, дрожит зыбкой рябью, обжигает леденящее золото глаз, топит в себе их безумная стылая зелень, завораживает сверкающая лазурь. Течет и меняется, дрожит зыбкой рябью, лишь одно постоянно – бездонная глубь черных зрачков. Если бы я могла, то раздвинула бы их края и нырнула, о, если бы я могла…Вдох.Кричат мне в лицо, бьют по щекам, ломают пальцы. Волоком по камням ‒ ожогом вгрызаются в тело ссадины. Вьется буря, растет, набухает, сытая и толстая тварь. Пахнет-кормится ужасом, морем, кровью и смертью. Странные люди идут за мной. Странные люди тащат меня. Скользко. Кто-то кричит: «Как вам не стыдно! Прекратите!», и я тянусь в ту сторону замерзшими руками. Выдох. Первой умрет любовь. Телом заплатит тот, кто любит. Болью заплатит тот, кого любят. Кровью омоются те, кто выгадать хотел, да прогадал. Вдох.Люди. Вокруг меня гибнут люди. Я смотрю на гибкое черное, ползущее меж ними, голодное ‒ и смеюсь, хохочу взахлеб, складываясь пополам.Крик. Джулия вырывается из сна, как муха из паутины, медленно. Руки не слушаются, затекшие, спина не разгибается. Заснуть в кресле – плохая идея. ‒ Мам? Сквозь застрявший в глазах кошмар пробивается силуэт Игги, замершего на пороге в обнимку с игрушкой.‒ Почему ты не спишь, милый? – хрипло отзывается Джулия и жестом зовет сына к себе. Глупый вопрос, конечно. Он ведь не дурак, он прекрасно понимает, что пришла беда. Знать бы еще, какая.Прошло всего несколько дней с тех пор, как умер старик Кемминг. Из города будто душу вынули. А свято место, как известно, пусто не бывает. И что там это место заняло… Все вокруг будто с ума посходили. Когда узнали, что вместо тела Мануса в морге лежит волчий труп, местная пьянь припомнила какие-то древние сказки о каком-то проклятом колдуне. И все беды, все несчастья в городе от того, что старик был его потомком. Нет, тупорылые вы кретины, все беды от того, что вы нашли красивое оправдание своему убожеству! Эта мысль бьется в голове Джули каждый раз, когда она слышит осточертевшие бредни. Эта мысль пытается облечься в слова и вырваться из-за плотно сомкнутых губ. Но Джулия смотрит на то, как на ее собственном супруге оставляют отметины чужие языки безумия, и молчит. Едва ли не впервые в жизни ей до одури страшно – и не за себя. За Игги. За эти дни в баре пришлось разнимать столько драчунов, сколько, кажется, и в год не наберется. Все кричат, за словом в карман не лезут, рукава закатаны, а вместо открытых ладоней – тяжелые кулаки, жаждущие крови. Джули старается не выходить из дома лишний раз и совсем не выпускает Игги. Сын грустит, скучает, задает свои сложные вопросы. Например, о том, почему доктор Милгрэм не пришел и когда он придет. Игги любил Милгрэма, и у Джули не поворачивается язык сказать правду. Твоего друга больше нет, малыш. Его место занял безумец с длинным языком, испещренный язвами и кричащий дикие пророчества. ‒ Мам, мне сон плохой приснился. Опять, ‒ тихонько шепчет Игги, обнимая мать. Сон повторяется каждую ночь, и это их маленький секрет. Джулия не решается говорить Моррису – или тому сумасшедшему, что постепенно занимает место Морриса, о том, что во сне их дитя видит, как превращается в гигантскую рептилию. Джулия хочет взять сына в охапку и сбежать. ‒ Знаешь, ‒ еле слышно говорит он, ‒ мне кажется, что по мне до сих пор ползают мухи. Вылезают из-под кожи и чешутся. И кровь течет. И кожа отваливается кусками. А потом меня засунули в огонь, и стало так хорошо. Голос сына звучит пугающе буднично, Джули нервно сглатывает и обнимает его крепче.‒ Это просто сон, милый, ‒ говорит она, ласково целуя Игги во влажный лоб. – Это просто сон. Пойдем, я уложу тебя и полежу с тобой. Уже светает, тебе стоит поспать еще немного. Но за окном вдруг поднимается шум и суета, звучат воинственные крики. Выглянув, Джули видит, как толпа тащит сына Мануса в сторону холмов. И в этой толпе она видит Морриса. И выбегает к нему. И в ужасе отшатывается, видя жуткую пустоту в его глазах. Сегодня Лугнасад, говорит Моррис. Кто-то из Кеммингов должен умереть, говорит Моррис.Тогда проклятие спадет, улыбается Моррис. - Что происходит, мам? – звучит за спиной голос Игги. Спина холодеет. Толпа затягивает Джулию и сына, засасывает разверстой пастью голодного чудовища, тащит за собой к холму. Джули крепко держит Игги за руку, ни на шаг не отходя, и настороженно глядит по сторонам. Только бы выпал момент, только бы вырваться и увести сына. Где-то впереди кричит Ровена Кейрон, говорят, она встречалась с младшим Кеммингом. Пытается спасти любимого, бедная девочка. Да только что она может… Ужас заставляет челюсти сжаться до боли, выпрямляет спину и продирает кожу льдом. Узнай кто про кошмары Игги, и Джулия так легко может оказаться на месте Ровены. Потому что – да что она может? Против толпы? На мгновение Джули ловит ее взгляд и еще крепче прижимает к себе сына. Внутри поднимается холодная решительная ярость. Прости, девочка, случись что – самой бы ноги унести да сына. Впереди кричат, Ровена обмякает в чужих крепких руках. Пахнет огнем.
Ты давно уже не думаешь, кто и в чем виноват. Особенно когда ловишь себя на том, что орешь на Джулию из-за совсем уж пустяковых, глупых вещей. Вроде лишнего взмаха ресниц или того, что она не успела сказать тебе «доброе утро» первой. И это настолько абсурдно, что тебя охватывает страх. Панический. До дрожи в коленях. До мелких постыдных слез, собирающихся в уголках глаз. Таких, из-за которых Игги подходит к тебе, и с детской непосредственностью вечного десятилетнего ребенка спрашивает:— Тебе тоже страшно, да, папа?Ты киваешь, рассеянно и нервно. На него ты не можешь ни кричать, ни срываться. Лишь думаешь: неужели его нельзя вернуть? Неужели он навсегда останется таким? А атмосфера в городе постепенно становится все хуже и хуже. Перед тем, как вместо тела Магнуса находят волка, ты засыпаешь с огромным трудом, под мысли о том, что как только магната сожгут — все станет хотя бы по-прежнему. И тебе снятся волчьи стаи, стремящиеся сожрать тебя живьем. И бесконечный, бесполезный бег. Жирный мужик в возрасте против могучего зверя… У тебя нет шансов. И это повторяется много раз, не отпуская, не давая проснуться. Словно одного раза мало. А потом находят этого гребанного огромного волка. Подозрительно похожего на тех тварей, что всю ночь драли твою пропитую печень. И это вызывает закономерный ужас, который ты уже не в силах скрыть. Это слишком. Ты ведь никогда не верил в мистику, но она пришла и заявила на твою жизнь свои права, словно наглая цыганка, умудрившаяся изгнать хозяев из собственного дома.Это был первый кошмар.Вся эта жуткая чушь напугала не только тебя. Джулия начала ходить тихо, опустив очи долу, словно боясь, что если тебя разозлить, ты кинешься, что тот волк. Горожане завели песню о том, что Манус был потомком какого-то там колдуна и на городе лежит проклятие, которое теперь еще и непонятно, как снимать, раз уж тела нет. Игги бегает к Джулии в постель и жмется к ней, как… перепуганный десятилетний ребенок, и ты его на удивление хорошо понимаешь. А еще тебе снова снится сон. Ты плохо его помнишь, но основной лейтмотив — язвы, которые медленно покрывают тело, и не берутся никакими лекарствами. И какие-то странные пророчества, которые точно правдивы, но которым — ты точно знаешь — никто и не подумает поверить. А потом находят сумасшедшего Милгрэма. В язвах. Кричащего жуткие и странные пророчества про какого-то Черного Человека. Похожие на детские страшилки, но отчего-то не вызывающие ни смеха, ни ностальгии. И вечный мальчик Игги дергает мать за рукав, спрашивая:— Мама, доктор больше не придет? Почему? — и плачет. Словно знает ответ, хотя Джулия врет ему что-то успокаивающее, несмотря на то, что ты просишь ее рассказать ему… нет, не правду. Просто согласиться: да, не придет. От правды ведь даже тебя прошибает холодный пот. Ему ее знать в незацензуренном варианте не стоит. А еще ты начинаешь бояться ложиться спать, не зная, и не желая знать, что будет следующим.Это был второй кошмар.Ты мало спишь, много огрызаешься, и становишься совсем уж нелюдимым, разве только начав пить со всяким сбродом вроде Найджела. Когда ты спишь пьяным — кошмаров нет. Разве что какие-то обрывки, общий смысл которых сводится к тому, что город обречен на гибель. Но это ты подозреваешь и так, к тому же это не тянет на вещий сон, а потому не заставляет поджилки трястись. А значит, это и не так страшно, как могло бы быть. Тебя устраивает такая замена. Хотя ты, конечно, понимаешь, что пьяное сознание просто не в силах «перевести» очередное пророчество более точно. Но однажды ты забываешься и просто… ложишься спать.И ты видишь не кошмар. Или не совсем кошмар? Здесь Игги снова стал собой, и улыбается не застенчивой глуповатой улыбкой ребенка, а так, как положено улыбаться в пятнадцать. Да, не на восемнадцать, конечно, но никто и не ждал, что к нему вернутся три проведенных с сознанием ребенка года. Джулия счастлива и готова простить тебе твою ревность. Хоть всю сразу, несмотря на то, что ее и слишком много для одного человека. Но тебе и ревновать-то больше не хочется! Снов, этой выматывающей дряни, больше нет. Соседи улыбаются и благодарят друг друга дьявол их знает за что. Пьяница Кейрон неожиданно бросает пить. Атмосфера в городе становится благожелательной и нет ни пророчеств, ни сумасшедших. Но в сознании вспыхивает:А какова цена?И идиллическая картинка дополняется. Чьими-то криками боли и ужаса, запахом паленого и вдруг меняется разъяренной толпой, которая тащит кого-то сопротивляющегося. Ты не успеваешь увидеть, кого, и просыпаешься. С одной-единственной мыслью: кто бы это ни был, даже я сам — пусть горит. Оно того стоит. Когда это оказывается Зигфрид, ты и ухом не ведешь. Тебе уже не страшно, не совестно. Никак. Ты просто знаешь: он умрет на этот чертов Лугнасад, будь он неладен, и вся эта дрянь закончится. Жизнь снова станет нормальной. Даже лучше, чем была! И плевать тебе, что это будет счастье на крови. Зигфрид Кемминг должен умереть. Что, мешает Ровена? С дороги! И самое странное, что Джулия стоит с тобой рядом, когда поджигают костер…Это был третий кошмар. А кошмар ли?..
- Клюв Рима. Можешь называть меня так – лицо человека в черном скрыто жуткой маской , но Лорна чувствует, что он улыбается. – Посмотри вокруг, девочка, разве это не впечатляет? Это же настоящая симфония! Симфония торжества жизни! Да, ничто не заставляет человека так яростно желать продлить свое бренное существование, как предчувствие скорой кончины. А ты, девочка? Что ты чувствуешь сейчас, когда твои близкие мертвы, в городе царит Госпожа Смерть, и твоя собственная плоть уже вспучивается бубонами? Ну-ну, тише, тише, сейчас я помогу тебе… - страшная маска в виде клюва приближается к лицу Лорны, окутывая чесночно-ладанной вонью. Она пытается закричать, но её голос заглушается стонами и криками других…….Она бежит. Ей нельзя останавливаться. Один бесконечный зал сменяется другим. Всюду нарядные веселые люди; она плачет и просит их о помощи, но они лишь отмахиваются, отворачивают от неё свои смеющиеся напудренные лица и приникают к бокалам, жадно лакая рубиновое вино. Голубые драпировки сменяются пурпурными, и на лицах гостей играют кровавые отблески. Она пробегает зеленый зал, потом – оранжевый. Очередные двери раскрываются, и по её глазам больно бьет сверкающей белизной. Она уже знает, что дальше попадет в фиолетовый зал, а потом останется всего один, залитый мраком, последний, из которого уже не будет выхода… …Комната заполнена крысами. Одни умываются, елозя передними лапками по заостренным мордочкам, другие разбились на группки, и перетаскивают куриные яйца, используя товарок в роли живых носилок, третьи что-то грызут. Лорна старается не дышать, слиться со стеной. Главное – не смотреть в тот угол. Он словно залит темной краской, но этот мрак живой, он жарко дышит десятками пастей, царапает сотнями коготков, извивается гибкими телами, сплетенными в единое целое. Лорна чувствует боль, невыносимую муку этого жуткого существа, вестника Черной беды… Её голову словно стягивает стальным обручем, она не выдерживает, пронзительно визжит от боли, и вот уже серые живые ручейки быстро стекаются к ней и смыкаются плотным кольцом,острые зубы жадно вгрызаются в неё, пожирая заживо…---------------------- Лорна проснулась от собственного крика. Снова. Горло неприятно саднило, сердце стучало, во рту чувствовался характерный металлический привкус, как после долгого бега. Она жадно осушила стакан с водой, предусмотрительно поставленный на тумбочку у кровати.Да что ж такое-то происходит? Её же никогда не мучили кошмары. До последнего времени.Она прошла на кухню и поставила чайник. Достала упаковочку «Смартиз» - Лорна с детства обожала все яркое и красивое, и эти разноцветные шоколадные драже были её любимой сладостью. Синие, красные, зеленые, оранжевые… Голубой зал сменяется пурпурным, зеленый – оранжевым, она плачет и бежит дальше… Девушка вздрогнула и поспешно ссыпала разноцветную горку конфет назад в коробочку. Завтра она сходит к доктору Милгрэму, пусть он выпишет каких-то успокоительных, что ли. Это же не дело, так ведь и крышей поехать можно.Откуда вообще взялись эти кошмары? Лорна никогда не любила мистику, всякие там крипи-стори и ужастики. Она всегда была беззаботной девчонкой, яркой, смешливой.Шоколадные конфеты, короткие юбки, жвачка «Тутти-Фрутти», неумелые поцелуи на задних сиденьях кинотеатра в Абердине. Ей нравилось, как парни неловко ерзали на сиденьях, как пытались лишний разок прикоснуться к её талии, воровато провести ладонью по груди, скользнуть под облегающий ладную фигурку джемпер. Её самолюбие тешило ощущение этой своеобразной власти.Но все на поцелуйчиках-обжиманиях обычно и заканчивалось. Так было и с Бакстером, и с Аланом, и с Дугом. Правда, вот с Зигом Кеммингом она как раз сама не прочь была бы перевести отношения на более серьезный уровень; жаль, что тот их школьный роман довольно быстро закончился.Очень, очень жаль. Но сейчас Зиг как раз вернулся в городок. А скоро будет очередное празднование Лугнасада. Возможно, на празднике ей удастся снова пробудить к себе интерес Зига…Лорне очень хотелось выйти замуж за перспективного парня и поскорее свалить из занюханного Сент-Гейта в нормальный город, забыть об этой скуке и удушающей тесноте захолустья, об отсутствии развлечений, о надоедливых детях, присматривать за которыми её нанимали. Зиг был бы идеальным кандидатом для осуществления этого плана. Симпатичный, богатый, пробивной, живет в Эдинбурге! К тому же, он ей действительно нравится. Лорна, по правде сказать, уже втайне примеряла роль «молодой миссис Кемминг».Правда, время не самое удачное. Все же как-то неловко клеить парня, у которого только что умер отец. Манус Кемминг казался Лорне довольно нелепым старым чудиком, но при этом очень славным. Ей было искренне жаль Мануса и Зига, но при этом и досадно от такого неудачного стечения обстоятельств. Да ещё эти дурацкие изматывающие кошмары…Все, завтра точно нужно идти к доку.----------------------------Блин, вот же неудача. Доку-то, похоже, самому подлечиться не мешало бы. Да что такое они все обсуждают, Шерлоки доморощенные? Вот, уже и Игги сюда вплели, и Артура Питча…Дурдом какой-то. Жуткая болезнь, может быть заражен весь город…Нужно сжечь тело Мануса, потому что Кеммминги - проклятый каким-то средневековым колдуном род. Ну что за бред, а - Лорна презрительно фыркала, старательно заглушая зарождающийся червячок страха.________________________ _Это уже совсем не смешно. Все говорят, что док Милгрэм действительно свихнулся из-за этой самой страшной болезни,а вместо Мануса в морге нашли здоровенного дохлого волка.Очередные двери раскрываются, и по её глазам больно бьет сверкающей белизной. Она уже знает, что дальше попадет в фиолетовый зал, а потом останется всего один, залитый мраком, последний, из которого уже не будет выхода…Нет, подождите, ну это же все несерьезно. Они реально верят, что если принести в жертву Зига Кеммминга, то это спасет всех жителей от мучительной гибели?Бред-бред-бред. Это какой-то очередной дурацкий кошмар, сейчас она проснется, и все закончится. И снова будет все, как всегда – надоедливые дети, скука, любимые «Смартиз», её дневник, с обклееными журнальными глянцевыми вырезками страницами, исписанный девичьим почерком с изящными авитушками - «миссис Зигфрид Кемминг, миссис Зигфрид КеммингЗигфридКеммингКем минг»…________________________ ________________________ __Зигги, прости, я не хотела этого. И сейчас не хочу. Я не хочу идти среди этих вусмерть перепуганных людей, с факелами в руках, как в каком-то захудалом плохом ужастике.Не хочу. Но я тоже боюсь, Зигги, ну ты же все понимаешь, ты же умный.Просто лучше ты, чем все мы.Лучше ты, чем я.
Однажды скрипач по имени Бойд шел на ярмарку в Перт. Шел налегке: кроме скрипки у него была лишь краюха хлеба и пара медяков. Из-за ливня, настигшего его на полдороге, он сильно припозднился, но надеялся, что все-таки успеет добраться до города к ночи и найти ночлег. Когда до Перта оставалась пара часов пути, Бойду повстречались две девушки на перекрестке. Они сказали, что возвращаются домой со свадьбы в соседней деревне, и предложили скрипачу пойти вместе, пока им будет по пути. Вечерело. Красотки смеялись и говорили наперебой, и Бойд, обычно робкий, шутил и отвечал на их вопросы. Они шли и шли, за разговором время летело незаметно. Наконец, совсем стемнело, но Перта все еще не было видно. Сыграй нам, скрипач, - вдруг попросили девушки. Тот заиграл, не в силах им отказать, а красавицы закружились под музыку. Одну песню за другой играл Бойд, а девушки все танцевали на лугу в лунном свете. Иди сюда, - закричала одна из них. Бойд направился к девушкам, но те рассмеялись, убегая. - попробуй, поймай. Скрипач погнался за ними по лугу, но в тот же миг вдалеке раздался крик петуха, и Бойд остановился, похолодев. Девушки пропали, а он сам стоял не посреди луга, а по колено в море. Вдалеке виднелся город, но то был не Перт. а Данди.Скажу честно, эта история, рассказанная в фирменном стиле теутшки Мораг, то бишь с кучей жутковатых подробностей, обошлась мне в неделю бессонных ночей. Страшных легенд я и сама знаю много, но почему-то больше всего меня пугали такие. Морок, заставляющий тебя видеть вовсе не то, что на самом деле - брр, просто оторопь берет. Я подскакиваю на кровати, потому что мне приснился сон про Бойда. Еще чего не хватало! В последние дни легенд в нашем городе, пожалуй, переизбыток.Днем Зиг говорит мне, что я слишком бледная, но я выдумываю на ходу отговорку, чтобы не рассказывать ему про сны, не дающие мне высыпаться. То кошмары про гибель всего города, то самые пугающие легенды из старых книжек. Я молчу про них, чтобы Зигфрид не волновался за меня, ему и так сейчас ой как нелегко.Он вернулся в Сент-Гейт из-за смерти отца. Раньше мы никогда не общались - а что общего у нас могло быть, кроме того, что матери нас бросили, а сейчас случайно встретились - и почти не расстаемся.Когда ты уедешь в Абердин, тебе станет немного легче, - говорю я и глажу Зига по волосам. Мы уедем, - отвечает он мне, - ты ведь поедешь со мной? Дальше мы мечтаем вслух, о том, как будем жить в Абердине, а может, уедем еще дальше, в Эдинбург. Лицо Зигфрида светлеет, а я радуюсь, что сумела хоть немного отвлечь его. А потом он прижимает меня к себе, целует, скользит губами по шее, прикусывает мочку уха, и я загораюсь, забыв о разговорах...Я хочу в Абердин как можно скорее не только потому, что я давно думала об этом, но все не хватало решимости. Еще одна причина - Зигфриду надо уехать из Сент-Гейта побыстрее. В городе творится что-то страшное. Сначала это были просто дурацкие домыслы о том, что Манус Кеммин - потомок колдуна Кормака, навлекший проклятье на город. Затем, когда в морге вместо трупа Мануса обнаружили труп огромного волка, атмосфера накалилась. Бредни пьянчуги Доусона стали повторять вроде бы здравомыслящие люди. Недовольные голоса слышатся с разных сторон, и я боюсь, что в конце концов, полыхнет по-крупному.После того, как горожане задержали доктора Милгрэма, я окончательно уверилась, что Зигу грозит опасность. Я изо всех сил уговаривала его уехать хотя бы на время, а потом, когда всё успокоится, вернуться и разобраться с оставшимися делами. Но в тот момент, когда вещи собраны, и до отъезда остается полтора часа, кошмары из моих снов врываются в реальность. Обезумевшая толпа хватает Зигфрида и тащит на холм. Я не понимаю ничего, а потом слышу крики о том, что он последний из рода Кеммингов, и его надо принести в жертву, чтобы снять древнее проклятие. Меня крепко держат, я оглядываюсь по сторонам, получая тычки, но не вижу никого, кто мог бы спасти Зига. Я вообще не вижу лиц, кругом искаженные ненавистью и страхом мерзкие рожи, словно морок, как в старых сказках. Все горожане здесь, я замечаю в толпе и тетушку Мораг. и Джинни, и булочника Теда... Мои знакомые, соседи, друзья - все они в этой толпе, вопящей о жертвенном костре. Зига связывают, и я молюсь о том, чтобы все это оказалось просто еще одним кошмарным сном, но тут же убеждаюсь, что мне это не снится. Говорят, во сне нельзя закричать, а я, в тот момент, когда поджигают костер, кричу от ужаса так, что в глазах темнеет, кричу и никак не могу остановиться.
Мне никогда не верилось в глупые легенды. Моя жизнь была настолько нелегкой, что было не до мистики - в ней и так проблем хватало без всякой потусторонней чуши. Я искренне сожалела о смерти Мануса Кемминга, просто потому что он был очень милый старик, хоть и с безуминкой. Но некоторая положительная безуминка бывает очень привлекательной. Он был каким-то трогательно-юродивым. Конечно, до меня доходили дурацкие слухи, про то, как его тело превратилось в волка. В маленьких городках людям всегда скучно, хочется разнообразить свою жизнь, поэтому придумывают вот такие истории - чем страшнее, тем интереснее. Потом в бар заглянул полицейский. Вливая в себя один за другим стаканы с водкой, он рассказывал, как жутко выглядел огромный волк, лежащий на прозекторском столе, где до того лежал Манус. Трясущимися руками коп раскуривает уже пятую за последние четверть часа сигарету. “А доктор-то, доктор, - говорит он. - Сначала что-то бормотал про черного человека, а потом решил из города удрать. Для нас всех это было шоком. Таким порядочным и адекватным казался... Его ребята из дорожников остановили. Совсем обезумел. У него уже голова была почти седая, а сейчас вообще белая, как снег. Все лицо в кровоточащих язвах. Все говорит что-то про то, что ему кто-то спасибо сказал. Бред”. Я протирала стойку с мыслями, что нельзя таких молоденьких мальчишек брать на службу в полицию: слишком они впечатлительные. Видимо, все-таки рассказы рассказы испуганного полицейского что-то задели в моей душе, потому что мне начали сниться кошмары. В первую ночь мне снился опустевший Сент-Гейтс. Я стояла на главной площади, вокруг никого, но все окутывает мерзкий липкий туман. Я чувствовала его кожей. С неба падает снег, я ловлю его рукой и обнаруживаю на ладони пепел. Где-то вдалеке завыл волк, и я проснулась. Через неделю я уже боялась засыпать. Во сне на меня обрушивался кровавый дождь, я видела людей, в том числе и знакомых, падающих замертво от непонятной болезни, их тела растекались мерзкими бурыми лужами. Во сне я знала, что так действует проклятие. Как-то мне приснилась пустота. Но она была густой и плотной, жирно-черной, и очень пугающей. Я слышала крики ужаса и боли, некоторые голоса мне казались знакомыми. И в каждом сне выл невидимый волк. Наяву же в Сент-Гейтсе воцарилась очень гнетущая атмосфера. Солнце не показывалось из-за свинцовых туч, постоянно шел холодный дождь, а море беспокойно бросало свои волны все дальше и дальше на берег. В баре по несколько раз в день приходилось разнимать вспыхивающие драки, ссоры я слышала постоянно. Моррис выдал мне шокер, чтобы я постоянно носила его в кармане, а под стойкой спрятал заряженное ружье. “На всякий случай, - проворчал он. - Что-то народ совсем бешеный стал”. Я хмыкнула, вспомнив как в последний раз он орал на Джулию, брызжа слюной. Они так поругались, что она попросилась ко мне ночевать, в страхе, что они просто убьют друг друга. В какой-то момент я поняла, что поддалась всеобщему унынию с привкусом обреченности и страха. Я начала задумываться уехать куда угодно из этого чертового городка. Даже не грезила Эдинбургом. Хоть на Северный полюс. А лучше на Южный - он дальше. Будто в ответ на мое почти твердое решение, мне приснился очередной кошмар. Я сижу на цепочных качелях. Вокруг меня кружится яркий мир, полный красок и радостного гомона. Рядом со мной сидит мама, совсем молодая, как я ее запомнила с той поездки. “Беги - не беги, - говорит она, и беззаботно смеется. – Беги - не беги. От проклятия беги-не беги”. Ее лицо покрывается кровавыми язвами, которые расползаются, становясь все больше и больше, пока вся мама не становится одной большой бурой массой, которая стекает с качели. Я поднимаю в ужасе руки и вижу, что на них тоже появляются жуткие болячки. “Мама! - кричу я. - Мама, мамочка!!” Я проснулась трясясь от страха, а простынь была мокрой насквозь. “Мама, мамочка!” Я взвизгнула от неожиданности и страха, услышав это. А потом узнала голос Ровены и пошла открывать. Она ворвалась ко мне в комнату, растрепанная и возбужденная. “Мама, ты должна мне помочь! Нам!..” - она пыталась отдышаться. На мой вопрос о том, что же случилось, она рассказала совершенно дикую историю. Кто-то из жителей нашего идиотского города покопался в архивах, начитался легенд и решил, что проснулось древнее проклятие. Наложил его некий колдун, от которого ведут свой город Кемминги. И чтобы избавиться от проклятия нужно в Лугнасад сжечь кого-то из их рода, принести в жертву. “Мама, они хотят сжечь Зига,” - разрыдалась Ровена. Я удивилась, когда она, всхлипывая, рассказала, что в последние дни они очень много общались, она поддерживала его после смерти отца. “Зигфрид предложил мне уехать с ним, и пожениться”, - заплаканное лицо дочери тронула улыбка. “А теперь все может рухнуть. Сегодня я ночевала у него. Они подожгли его дом, мама, подожгли! Выкурили как зверя из норы! Он выгнал меня – отправил прятаться, а сам остался там, в горящем доме, окруженном этими средневековыми идиотами!” – закричала она. Тут я вспомнила, что Лугнасад сегодня. В этот день обычно жгли костры, пели и плясали, а в этот раз решили разнообразить праздник жертвоприношением. Я не могла не согласиться с Ровеной насчет Средневековья, хотя на ум приходили более крепкие словечки. А еще вопрос, что мы можем сделать против обезумевшей толпы. Но Ровена смотрела на меня с такой надеждой, что я не могла отказать. К тому же один раз я ее уже предала, и не могла сделать это снова. Я накинула плащ, проверила наличие шокера в кармане. Взявшись за руки, мы выбежали из дома. Мы неслись по улочкам мимо идущих, будто загипнотизированные, людей с факелами, смотревшимися особо странно пасмурным, но светлым утром. Я успела заметить, что некоторые держали лопаты или ружья. В боку закололо, и я остановилась отдышаться. Рядом, согнувшись и упершись руками в колени, пыталась прийти в себя Ровена. “Мы не сможем, - просипела я дочери. - Посмотри на них, там будет бойня и мы можем погибнуть”. “Я не брошу Зига,” - ответила она и побежала дальше. Мне оставалось только последовать за ней. Около дома Кеммингов уже никого не было, он основательно сгорел. «Бежим к холму, - очень тихо попросила дочь. – Может, еще не поздно?» Уже издалека было видно, что на холме собрался весь город. Когда мы подбежали ближе, то услышали разговоры о том, какой отличный костер удалось соорудить за столь короткое время. “Зигфрид!” - в голосе дочери было столько отчаяния, что мне не сразу удалось понять, что это она. Ровена бросилась в толпу, расталкивая людей локтями, пиная. Какой-то мужчина замахнулся на нее доской, и я еле успела подбежать и ткнуть в него шокером. Мы вместе с дочкой пытались протиснуться вперед, к центру, где должен был быть костер, но только успели увидеть, как сквозь расступившуюся толпу, мимо нас, несколько здоровых мужиков волокли несчастного сына Мануса. Ровена закричала опять. Я почувствовала, как меня кто-то хватает, так крепко, что не вырваться. Ровену тоже скрутили. Я видела, что дочь плачет, глядя, как Зига тащат к столбу, окруженному соломой и бревнами, и привязывают. “Чертовы психи!” - закричала я, после чего почувствовала такой удар в спину, что упала бы, если б не плотно окружившие меня люди. Сквозь выступившие от боли слезы, я увидела взметнувшееся пламя. Господи, помоги!
"Зиг! ЗИГ! НЕЕЕТ!"Что ты знаешь о жизни, моя девочка? Что ты знаешь о смерти? Рано или поздно мы возвращаемся к истокам. Мы смотрим на жизнь сквозь призму своих глупых проблем, но главное... Главное лежит на поверхности. Но мы не замечаем его, просто, твою мать, не замечаем! До тех пор пока тьма не замаячит прямо перед носом.И я повторяю за всеми.Qui cum Patre et eodem Spiritu Sancto vivit et regnat Deus, Per omnia saecula saeculorum. Et cum spiritu tuo. Amen."Зииииг! Оставьте его!"Ты думаешь, будто мы звери. Я кожей ощущаю твою ненависть. Я вижу слезы на твоих глазах. И мне больно от этого, девочка моя. Но ты ослеплена. Любовь дурманит разум не хуже дрянного виски. А отходняк и покруче будет. Уж я-то знаю, поверь мне. И я знаю, что за одной бутылкой всегда следует другая. Нет в мире бутылки, из которой будешь пить вечно и не хмелеть. Как нет в мире и вечной любви. Любовь - это иллюзия, и ты это поймешь. Стоит ли иллюзия жизни всех этих людей, которых ты считаешь ублюдками? Стоит ли она всего, что ты можешь получить взамен?Et cum spiritu tuo. Amen."Сволочи! Пустите меня! ЗИГ!"Я не хочу больше видеть эти чертовы сны, их даже бухло уже не гасит! Я не хочу сойти с ума, как Милгрэм. Я не хочу подхватить какую-нибудь средневековую чуму или что там еще. Спроси у любого здесь - взрослого или ребенка - он ответит тебе тоже самое. Но ты продолжаешь смотреть на меня с ненавистью и совершенно не думаешь об этом. Ты утонула в своих "чувствах". Не будь эгоисткой, Ровена. Что ты хочешь от меня? Чтобы я ломанулся в толпу, как супермэн разбрасывая всех на ходу, потушил костер, снял Зига с шеста со словами "Не бойся все позади, благославляю вас, дети!"? Ты уже взрослая, пора перестать верить в сказки. Даже если бы я хотел это сделать - один удар в челюсть - и вакханалия продолжится. Милгрэм просто хотел бежать из города, но покрылся язвами и на него страшно смотреть. А еще страшнее слышать то, что он говорит.Amen."Я ненавижу вас! Вы монстры!"А Зиг? Он не монстр? Он же Кемминг. Неужели происходящее ни капли не испугало тебя, девочка? Всего несколько дней после смерти старика Кемминга жизнь в Сент-Гейте превратилась в ночной кошмар, и не возможно проснуться, хоть за яйца себя щипай? Люди болеют, озлоблены, напуганы. Как тело старика стало волчьим? Что за Черный человек, о котором все говорят? Якобы он является перед смертью проклятым. Пару недель назад я бы еще сказал, что они лишнего дунули. Но не теперь. Теперь я хочу проснуться, Ровена. Я хочу жить нормальной жизнью.Amen."Зиг! Зиг!"Ты сорвала голос и уже еле хрипишь. Успокойся, девочка моя. Все будет хорошо. Теперь точно все будет хорошо. На нас и раньше сыпались неудачи, неужели ты теперь не понимаешь этого? Неудачи, которые теперь превратились в водоворот. Нас прокляли. Я не особенно разбираюсь в этом, но люди утверждают, что именно человек из рода Кеммингов проклял Сент-Гейт. Легенда гласит, что сожжение человека из рода Кеммингов в Лугнасад избавит нас от проклятия. Сегодня этот день настал. И этот день будет для Зига последним. Мне жаль. Правда. Но другого пути нет.Я не был идеальным отцом, Ровена, как и Даниэла не была идеальной матерью. Тебе с нами не повезло, чего уж там... Но я хотел бы все исправить, если ты когда-нибудь простишь меня за мое бездействие.
Когда Ровена постучала в мою дверь и коротко поинтересовалась "Выпить хочешь?", я молча посторонился, пропуская ее в дом. Зайдя, она с обезоруживающей простотой добавила "Еще я принесла бутерброды."На кухне я плюхнулся за стол и тупо наблюдал, как ловко она накрывает ужин. Почему-то до этого момента я не замечал, насколько устал и голоден.Ровена ела мало, но при этом умудрялась не пялиться на меня все время. После упоительно вкусных бутербродов она спросила:- Ты все уладил?- Почти. Оказывается, умирать не только ужасно накладно, но и муторно.- Тогда не умирай.- Не буду, - и, стыдясь самого себя, спросил, - ты же останешься?- Останусь, - спокойно ответила она.И каким-то чудом я уснул без кошмаров. День-который-хрен-забудешь ушел в прошлое.Она удивительно легко и незаметно взяла на себя все то, что я не успевал - приготовление еды и кофе, чистую одежду, общение с назойливым кюре, мечтавшим читать над гробом отца Псалтирь до второго пришествия. Худенькая, маленькая - едва мне до плеча, но при этом удивительно спокойная и честная. Даже удивительно, что первый поцелуй был моей инициативой.Утром нас разбудили пьяные вопли под окном.- Сжечь демона! Сжечь! И тогда спасемся!- Доусон, - констатировала Ровена. - Можно, я оболью его водой?- Давай вместе. И горячей.Но алкаш почуял опасность и испарился прежде, чем мы наполнили ведро.Вечером Ровена с удивлением пересказала мне кривотолки кумушек из мясной лавки:- Якобы, колдун Кормак наложил на город проклятье, а твой отец - его наследник, и теперь проклятье заработало.- Ну, и кто эти перечницы?- Миссис Шоу и миссис МакГин.Я пожал плечами:- Не помню таких.- Еще бы, ты же тут проездом... Обе фанатки эзотерики, всю секцию зачитали.- Ну и куклу вуду им в пюре. Ты же им не веришь?- Я - нет. Но верят все остальные.- Кто - остальные?- Доусон.- У него спирт вместо крови, не считается.- Миссис Фуллер.- И ей куклу в пюре.- Питчи.- Им просто полтергейста.- Доктор Милгрэм тоже кричит что-то про тьму...- ...пришедшую со Средиземного моря?- Нет, от какого-то человека. Ты разве не понимаешь? Они все бесятся. Меня даже почтальон сегодня облаял на ровном месте.- Ты облаяла его в ответ?Она расхохоталась и долго не могла успокоиться.- Ты не видишь? Они все сходят с ума! Весь город словно одичал.- Ты не одичала, я не одичал, держу пари, что голуби тоже вполне вменяемы.- Я одичаю, - вдруг тихо и серьезно сказала Ровена, - если ты не возьмешь меня с собой.- Возьму, - меня подкупила ее простота и открытость.Почти в полночь, пока она, разомлевшая и счастливая, потягивалась рядом со мной, как кошка, я спросил:- Ты пришла ко мне только потому, что хочешь в Абердин?- Ужасно хочу, - мурлыкнула она. - Но если бы ты мне не нравился до мурашек, то не пришла бы, так и знай.На этот раз нас разбудил телефонный звонок.- Вас из морга беспокоят, - заикаясь, проблеял какой-то парнишка, - у нас тут неприятность случилась...- Неужели кто-то умер? - светским тоном поинтересовался я. Ровена, слушавшая разговор, скорчилась от беззвучного хохота.- Нет! То есть да! То есть... тело вашего отца пропало!- То есть как - пропало?- Намертво пропало! - вдруг хихикнул он и бросил трубку.В морге меня встретил полицейский - с водянистыми глазами и могучей нижней челюстью. Нет, конечно, он не знает, где тело моего отца, он-то его не воровал. А кто воровал - неизвестно, такая вот оказия, понимаете ли.Я вернулся домой в бешенстве и начал быстро паковать чемодан.- Я уезжаю завтра утром, - бросил через плечо Ровене, - собирайся, если хочешь со мной.- А как же тело?- Ты предлагаешь мне его с фонарем по болотам искать?- Ты не можешь сейчас уехать!- Могу и уеду, - отрезал я. - Собирайся, я тебя прошу.Она со спокойной деловитостью начала мне помогать.На третье утро меня выдернул из сна истошный вопль Ровены:- Зиг, пожар! Пожар!!!Она тормошила меня и пыталась стащить с кровати. Я вскочил, тут же потерял ее в дыму, нашел ощупью и за руку поволок к выходу. В голове билась одна мысль - наружу, наружу, на воздух!Мы вывалились на крыльцо, кашляя и отплевываясь, словно утопленники. Из распахнутой двери валил дым, но огня я не видел. Кто-то заботливый поддержал меня под локоть, помогая встать, я с благодарностью оперся на подставленное плечо и тут же мне заломили руки за спину. Вскрикнув от боли, я попытался пнуть нападавшего, но тут же получил по ногам и рухнул на колени.Во дворе толпились люди, неожиданно счастливые и веселые. Потушить дом даже никто не пытался. Рядом со мной стоял давешний полицейский и очень профессионально придерживал дубинкой голову - я даже шевельнуться не мог. Ровена, все еще задыхаясь, в ужасе оглядывалась по сторонам.- Сбросим проклятье! Сожжем колдунское отродье! - взвился чей-то вопль. Его поддержал восторженный гул голосов.Ровена молча и яростно рванулась ко мне. Ее схватил сразу десяток рук и оттащил в сторону.Я никак не мог поверить в происходящее. Мне, все еще одурманенному дымом, казалось, что это - кошмарный сон. Или, на крайний случай, я лежу в больнице с отравлением угарным газом. И совсем не меня волокут на холм, затаскивают на поленницу и привязывают к столбу. Не Ровена бьется и визжит где-то за моей спиной.И, конечно, совсем не мой отец появляется в толпе с первым треском пламени.
