(https://d.radikal.ru/d18/2112/da/c66a008a8e12.jpg)Нилсвилль, книжный магазин Ноэля, букиниста
Счастливого Рождества!
Счастливого Рождества!
Счастливого Рождества!
Жители Нилсвилля заняты подготовкой к новогодним праздникам. Ель на центральной площади уже украшена. Цветные огоньки весело скачут по зеленым ветвям, перекликаются с блестящими новогодними игрушками, отражаются на обертках сладких подарков. Настоящий Клондайк для детишек – каждый ребенок Нилсвилля знает, что под этой ёлкой его будет ждать подарок, а все сладости и украшения можно будет разобрать после праздника.
Площадь заполнена ярмарочными палатками. Прилавки завалены тёплыми свитерами, варежками и толстыми носками ручной вязки, рождественскими венками и гирляндами.
В каждом доме готовятся ко встречи Рождества и с нетерпением ждут в гости самых родных и близких.
Я окидываю взглядом книжные полки. Пора выбирать подарки. Задумчиво скольжу взглядом - сборники сказок, путеводители, биографии, энциклопедии...Нет, всё не то.
В этом году мне хочется подготовить им что-то особенное. Наконец, я понимаю, что мне нужно.
Иду в архив и достаю старые фотоальбомы.
Один, два, пять, семь...Пожалуй, хватит.
Какие-то из альбомов заполнены на треть, какие-то – наполовину. В каждом еще полно пустых страниц. Это хорошо, это очень правильно.
Упаковываю фотоальбомы и иду на почту.
Кто-то заберет свою посылку через пару дней, кому-то придется ждать неделю, а то и две. Но каждый получит свой подарок вовремя, я уверен.
Пришла вас читать) уруру, рождественские тексты ^^А писать??
Рождество Мари
Скупое и белёсое зимнее солнце зависло совсем низко над горизонтом, едва пробиваясь сквозь ветви кипарисов. Мари поёжилась и осторожно ступила на изумрудную лужайку, усеянную капельками росы: в этом месяце бедняга Жорж никак не успевал постричь ни вымахавшую под два метра изгородь, ни траву - то дождь, то темнота, то радикулит. Она подобралась поближе к кусту розмарина: “Здравствуй, позволь-ка отломить от тебя пару веточек на венок. Ишь ты, весь зацвёл, рано ты в этом году...”
Обычно к выходным перед Рождеством Мари уже успевала украсить весь дом и прибрать комнаты, так что в последний день оставалось лишь бросить накрахмаленную скатерть на стол, но в этом году было не до украшений: правая рука предательски болела от запястья до локтя, а на левой пальцы подозрительно раздулись в суставах. Ей, прежде такой лёгкой на подъём, было невмоготу замечать как неумолимый каток времени раскатывал её жизнь в плоскую лепёшку: если с серебром в волосах она смирилась легко и непринуждённо, то с утренней болью в суставах ладить было куда сложнее. Вот и сейчас такое простое действие как спуститься по лесенке, ведущей с крыльца, отозвалось ужасом в коленях.
Господи, где же та неугомонная Мари, которая однажды сгребла в охапку пятерых детей, младшему из которых был год, и уехала с ними на рейсовом автобусе к школьной подруге в Ниццу через всю Францию только потому что просто захотелось тепла и солнышка, а муж работал и не мог взять отпуск?
Теперь жизнь будто бы пробегала мимо, изредка поджидая за углом и издевательски нанося всё новые уколы шпагой, натёртой ядом: несколько дней назад Мари силилась вспомнить имя этой подруги. Люсиль? Жюстин? Она помнила её жидкие светлые косички и то, как они вместе с ещё одной девочкой, дочерью прачки Генриеттой сбегали с последних уроков подслеповатой мадам Леклерк и прогуливались по набережной Гароны, жадно поедая мороженое и воображая себя будущими звёздами синематографа… эти воспоминания были живыми, но имя девочки с косичками упорно ускользало из памяти.
Шиповник светил своими алыми ягодками, словно укоряя Мари за праздность. “Да да, бедняжка - шшш, сделаю тебе обрезку, как руки будут работать.”
Калитка скрипнула, и вошёл Жорж в своем неизменном зелёном тренче и клетчатой кепке. В руках он держал охапку веток остролиста и прямоугольный свёрток.
- Нашёл твои чёртовы ветки. Ты бы видела, как на меня пялилась соседка, Бланш. Бедняжка еще не отошла от того, когда видела тебя с охапкой крапивы летом. Небось на воскресной службе до сих пор называет тебя ведьмой. Сейчас отправлюсь к Люку за лапником. А, чуть не забыл, тебе посылку принесли. Вроде из Ажана, твоя сестра, может? На, держи.
Мари глубоко вздохнула и поковыляла к крыльцу: Жюли может, да, да.. О, конечно, как я могла забыть это дурацкое имя? Она и правда была тёзкой моей старшей сестры, Жюли. Жюли Фанго. Точно… Косички, волнистый попугайчик в клетке, винтовая лестница, мансарда… Она покачала головой будто отгоняя слишком назойливые воспоминания.
Жорж вошёл следом, оставил остролист в прихожей и поспешил к другу.
Дома Мари первым делом положила на стол благоухающие ветви розмарина и потянулась за ножом, чтобы открыть посылку. Неужели и правда от Жюли? Или это Амелия в момент просветления решила сделать ей подарок? На этикетке не был указан отправитель , лишь почтовое отделение отправки – Ажан, 47000 и адресат – Мари Буше, Олорон Сан Мари, улица Виконта, дом 1.
Серая обёрточная бумага взвизгнула, поддавшись лезвию. Внутри, завёрнутый в шуршащую бумажку потоньше, лежал тяжеленный альбом с обложкой из синей бархатной бумаги, из тех идиотских дорогих безделушек, что любила дарить крёстная Мари, тётушка Марта. На Рождество и именины она отправляла всем родственникам бесчисленное количество ангелочков и символов наступающего года, а потом бурно обижалась, если приехав в гости не находила свои подарки на почётном месте над камином. Даже картинка на обложке была под стать - размякшие часы, висевшие на ветке дерева, словно ломтики плавленого сыра. Тяжёлое золотое тиснение гласило: "Постоянство памяти".
Мари было решилась открыть таинственный альбом, но тут настенные часы пробили полдень, и она опомнилась: потом, сейчас слишком много забот для старой развалины – надо прибраться в спальнях и подумать, кого где разместить.
Мысли в её голове лихорадочно натыкались одна на другую: “Старший, Доминик приедет с детьми, но внизу всех вместе их уже не поселить – Себастьяну двадцать пять и он наверняка возьмёт с собой своего жениха; Магали двадцать два, подумать только… Так. Сладкую парочку в мансарду, Магали с дочерью Паскаля тоже - Кристель двадцать, почти ровесницы. Самого Паскаля с собакой можно в la cabine – уберу оттуда газонокосилку и всё, что можно сгрызть, а, и его сынишку туда же…
Дочерям отдам обе спальни наверху...или Моник с Жужу лучше не так высоко и с ванной комнатой… у меня пусть останутся, Доминик храпит, пусть спит один….”
Провозившись весь день, Мари в изнеможении упала на диван рядом с мужем, тоже изрядно уставшим – он всё же подрезал изгородь и постриг газон, а ещё наколол дров для камина и наконец-то побрился.
Раньше они частенько принимали гостей – даже когда дети были маленькими, на праздники или абсолютно без повода к ним съезжались и многочисленные родственники, и сослуживцы Жоржа, и просто случайные знакомые. Они приезжали по приглашению или внезапно, разбивали лагерь на лужайке, спали на футонах в гостиной. Иной раз на кухне по утрам образовывалась целая очередь, и Мари варила кофе в огромной кастрюле, разливая его по чашкам черпаком. Даже было дело, когда Рашид, кузен Жоржа, вернулся из Алжира со всей своей семьёй, и остался у них на целый долгий год: ох, и весело было готовить барашка на тажине с его женой… Но сейчас возраст брал своё, и любые перемены и хлопоты стали им в тягость.
К десяти вечера после двух успокоительных рюмочек кальвадоса она оставила мужа за просмотром телевизора, приняла свой обычный набор таблеток и отправилась к себе в комнату. Переодевшись в любимую ночную рубашку, она аккуратно присела на краешек кровати и вдруг вспомнила о венке: пришлось накинуть халат и снова спуститься на кухню. Со вздохом Мари достала обруч, бечёвку, и принялась за работу. Её взгляд упал на альбом. К полуночи украшение было готово. Мари, крайне довольная собой, повесила венок на входную дверь и с чувством выполненного долга отправилась спать, прихватив с собой содержимое посылки.
Матрас скрипнул, прогибаясь под весом её грузного тела. Мари провела рукой по бархатной обложке и открыла первую страницу - внутри были пустые белые листы, плотные и глянцевые. Что за дурацкая шутка? Но что это? Под пальцами Мари бумага заискрилась, и вдруг на первом листе стал виден силуэт каменного дома в окружении миндальных деревьев и яблонь.
Она торопливо перевернула страницу и погладила её настойчиво, будто пыталась стереть пыль с поверхности стола: на белом листе возник нелепый силуэт девочки трёх-четырёх лет: её младшая сестра Клодин, сидящая на крыше овина. На третьей странице, которую Мари буквально хлопнула рукой, будто пытаясь отвесить оплеуху, оказалась Жюли, несущая бидон молока.
Мари перевернула ещё одну страницу, и увидела, как из искр и света безо всяких хлопков рождается изображение. Эту стену она могла бы узнать даже с закрытыми глазами, просто проведя по ней рукой – если выйти из кухни, то по пути в гостиную будет колонна, третий камень слева качается, а за ним тайник: матовое стёклышко, найденное на пляже Байонны, бусы из стекляруса, подаренные полоумной соседкой в обмен на молчание о том, что к ней приходили странные гости, и непонятная ржавая монетка, найденная в саду.
Что за бред?! Решительно закрыв альбом, Мари положила его на ночной столик. Ей нужно выспаться - завтра ей придётся перебраться к Жоржу и слушать его храп….
Колени и запястья противно ныли.
“Стоит снова попробовать крапиву вместо этих идиотских таблеток – от них одни галлюцинации.” - подумала она. Глаза закрывались но внезапно Мари услышала шорох.
Она поспешно зажгла ночник: в углу комнаты сидел рыжий щекастый кот, совсем как тот, что жил у Мари в детстве.
- Boulette?
Он утвердительно мяукнул и словно нехотя поднялся, задрав хвост, затем прошествовал к шкафу и начал энергично царапать его дверцы, не сводя с Мари взгляда жёлтых глаз, один из которых заметно косил. Из-под дверей шкафа виднелся холодный свет, а в комнате приторно запахло сеном и яблочным соком.
Она поднялась с кровати, распахнула дверцы шкафа и обомлела : её обдало холодом, а воздух комнаты наполнился синеватым паром.
Мари увидела саму себя будто со стороны - она снова стояла на том самом крыльце, озябшая и держа в руках дымящееся полотенце, ожидая услышать стрекот мотора ситроена доктора Ива. В глубине дома мама прижимала к себе маленькую Амелию и рыдала.
Той маленькой Мари было страшно: похороны брата ещё не исчезли из её памяти.
Тогда все начиналось точно так же: Клод помогал отцу на выпасе и промок под дождём. Через несколько дней он слёг с жаром. Родители сперва не придавали значения - ну подумаешь, простуда... Но жар не убывал, и они вызвали доктора. Пока отец искал его, Клод начал бредить. Мсье Ив, осмотрев мальчика, погнал в город на своем неизменном ситроене. Он вернулся к полуночи с лекарством, сделал укол и обещал приехать на рассвете чтобы посмотреть, возымело ли оно должное действие. Но то ли он умаялся за день, то ли его отвлек очередной вызов: он приехал лишь к обеду, когда Клод уже был в агонии...
В тот злосчастный день - им с Амелией были около четырёх лет - она подсмотрела, как доктор Ив плакал в саду. Он чувствовал себя виноватым. Он сделал всё возможное, чтобы родители не заплатили ни гроша за похороны. Он сам оплатил вскрытие - и тогда Мари услышала впервые слово "чахотка".
Тот день, когда мсье Ив снова переступил их порог впервые с похорон Клода, она помнила, как вчера. Она так боялась за сестру, что обкусала кожу вокруг ногтей до крови.
Отец с обеда был дома, оставив овец в поле, мама беспрестанно курсировала между комнатой, где на кровати лежала крохотное тельце Амелии, и кухней, без устали охлаждая полотенца в тазу. Её лицо было похожим на средневековую миниатюру - суровое, чистое. Она изо всех сил старалась не выказывать тревоги, но Мари видела, как её руки дрожали. Она попыталась её обнять, но мать оттолкнула Мари со словами:
- Иди в курятник и собери новые яйца. Сложи их в коробку и приготовь для доктора полотенце и горячую воду, когда приедет - встретишь его у двери. - мать отвернулась и прикусила губу, - Это другое. Нам не понадобится белая рубашка.
Было чуть позже восьми, и над полями клубился пар, сквозь который послышалось тарахтение мотора и скрип амортизаторов, а затем из-за поворота вынырнули прыгающие пятна фар. Мари вставила ноги в деревянные башмаки и кинулась открывать дверь. Бежевый ситроен перекатывался по кочкам и подпрыгнув, застыл у крыльца. Из него вышел мсье Ив. Он был облачён в серый укороченный плащ-габардину и серую шляпу в тон. Маленький, юркий с круглой головой на тонкой шее, он был похож на черепаху, лишившуюся панциря. Он суетливо подскочил к другой дверце, извлёк с сиденья гигантский саквояж и смешно переваливаясь, направился к ступенькам. Когда мсье Ив поравнялся со Мари, то увлёк её в дом, и бесцеремонно развернув к свету тусклой лампы внимательно вгляделся в её лицо. Он покачал головой и отправился мыть руки. Когда Ив закончил, то вернул Мари полотенце и огляделся по сторонам:
- Где твои родители?
Мари кивнула в сторону комнаты.
- Хорошо. - он подхватил саквояж, - Нагрей воды на всякий случай и растолки в ней вот это.
Доктор извлек из кармана плаща промасленную бумажку, протянул девочке и, неловко потрепав её по голове, проскользнул за занавеску, отделяющую спальню от кухни.
Мари развернула бумажку – она предпочла бы найти в ней черный лакричный леденец, как если бы приехал доктор Эдуард, но внутри была лишь ярко-желтая таблетка. Горячая вода причиняла ей боль, но она добросовестно толкла её ложкой, пока таблетка не распалась на мелкие кусочки. Где-то в глубине сознания она понимала, что если пошли за доктором Ивом, то дело дрянь.
Позже Мари застыла у очага, пытаясь уловить за треском дров то, о чём говорили её родители с доктором Ивом, но до неё долетали лишь обрывки фраз: гудение Ива - “Функции нарушены... проявится и у другой, Птицу, отварное...”, тоненький возглас мамы - “но у нас нет!” - бас Ива: “Будет. Сейчас перетереть яблоки. Какой ещё младенец? Не нянчиться ни с кем. Карантин, карантин, иначе в госпиталь повезём, а там не церемонятся, тиф, дизентерия...”
Мсье Ив пробыл в спальне недолго. Отец вышел вместе с ним и взял со стола коробку с яйцами. Доктор утвердительно кивнул, пересчитывая их, затем вымыл руки желтой жидкостью, и они оба вышли из дома. Мари сунула голову за занавеску: мама лежала на кровати около Амелии и гладила её по голове. Рядом на перевёрнутой корзине стоял пузырек из тёмного стекла. Увидев Мари, мама улыбнулась и кивнула.
- Выберемся...
Отец вернулся через два часа, вытирая слёзы и положил на стол коробку, из которой вместо яиц для мсье Ива дрожали серые ушастые комочки:
- Сюзанна, ты представляешь… я ему коробку - а он говорит, поехали. Повез меня в Селорио, отдал крестьянке яйца, а та ему дала крольчат. А он - довезу тебя до дома, и вот, отдал их мне. Сказал, диа...диотическое... в общем, детям это надо есть. Денег не взял.
На следующий день глаза Амелии окрасились в ярко-жёлтый, а через пару дней Мари тоже слегла с жаром.
Первую неделю они ели только яблочное пюре. Затем мама пожертвовала самой старой несушкой и отварила ее в чугунном горшке. Через несколько дней доктор Ив вернулся, пощупал сёстрам животы и утвердительно крякнул. Через две недели желтизна сошла, и девочкам позволили выйти в сад.
А потом подросли кролики. Первый раз отец сам собственноручно разделал тушку, разрубив её на части топором. Он зажарил половину с чесноком и позвал мсье Ива. Тот приехал, тарахтя по кочкам, съел тощую ножку не расстегивая плащ, раскланялся и посеменил к машине. Отец хотел было угостить его виноградной водкой, но доктор отказался:
- Одиль, жена пекаря вот-вот родит. Чую, близнецов. А повитуха у них дрянь, руки не моет, может что и прикарманить. Да и опия у неё нету, не зашьёт, оставит бабу так.. Со скотом и то больше возятся...
Он уехал, оставив меж яблоневых деревьев белый дымок из выхлопной трубы и запах бензина, а отец выкурил трубку и отправился за овцами наверх. Мари с Амелией остались гадать, что же надо шить.
Позже, когда в долину спустились облака, журчание реки превратилось в рокот, и сёстры уселись у очага. Старший брат, Люсьен, спустился с сеновала, таща за собой заходящуюся криком Клодин, бесстрашную любительницу высоты. Мама вернулась с огорода, умылась и отправилась с букетом цветов на кладбище: её родители и оба старших сына, Клод и Сильвен были похоронены рядом.
Вдруг от шкафа повеяло теплом и ароматом цветущих яблонь. По дороге мерно ступала пара волов, таща за собой телегу – так к ним впервые привезли Лизу Марию, кузину Мари, оставшуюся сиротой. Той же весной снова приехал доктор Ив. Не переставая бормотать, недовольный, он прикладывал стетоскоп к её груди и сыпал проклятиями. И ведь он был прав: лишь на слух он предугадал её печальный конец: гипертрофия сердечной мышцы. Впрочем, это случилось гораздо позже.
Лето сменилось январской изморосью, и по той же дороге между молящихся всеми оголёнными ветвями яблонь от дома на кладбище поползла, скрипя, та же самая телега. Мари снова увидела себя со стороны – заплаканную, поддерживающую за руку уже слепого отца, пока Люсьен погоняет тощую лошадь, а Жюли обнимает Клодин, кричащую “мама!!!”
На её лицо набежали слёзы – господи, как страшно умирать зимой… Хоронить своих детей. Как же мы жили, мамочка… Ты даже своих внуков не увидела… Мои все выжили.
Где-то около виска забилась бабочкой мысль: да, в те времена дожить до старости удавалось немногим. Почему же я так боюсь старости?
Внезапно калейдоскоп картинок ускорился: Мари отстранённо наблюдала как ей на руки проложили пунцового Доминика, зашедшегося криком.
Вот Доминик в коротких штанишках бежит за маленьким Паскалем – тот ещё толком не умеет ходить, и пытается уползти на четвереньках.
Вот Моник и Надин дерутся из-за куклы.
Изображения сменяли друг друга всё быстрее и быстрее – вот и первый внук, новая мода и начёс на волосах, вот Жорж уходит на пенсию, вот сама Мари неловко ковыляет с крыльца с секатором в руках – сегодня утром?
Но что это? Снова Мари, она держит на руках младенца, вся семья рядом, и на двери палаты красуется плакат: “Добро пожаловать, Клод!”
- У меня нет внука по имени Клод...
- Почему пожарная тревога?
Звон будильника вернул Мари в реальность: она обвела взглядом комнату - запотевшее окно, платяной шкаф. На прикроватной тумбочке лежал альбом - все листы в нем были плотные и белые, дурацкая шутка. Всего лишь морозное утро в канун рождества.
"Надо бы перестать принимать обезболивающие, - подумала Мари, - не так уж и болит, зато всякий бред не будет сниться." Она решительным жестом убрала альбом в комод и отправилась готовить завтрак.
Только что помолотый кофе пах божественно. Жорж пританцовывал у плиты, колдуя над тостами. Мари решила пожертвовать последней баночкой сливового мармелада. Отчего-то этим утром её руки не были одеревеневшими и казалось, что к ним вернулась былая сила – она с наслаждением сжимала и разжимала пальцы.
Их безмятежное утро было недолгим: едва солнце взошло над изгородью, дверь распахнулась, и на порог вспорхнула Жужу - кукольные локоны, щёки цвета клубничного безе. В её руке болталась тряпичная кукла.
- Бабушкааа! - закричала она с порога, - Бабушка, Кристиан меня в прошлые выходные ущипнул, не давай ему торт!
Девочка понеслась в гостиную, топая башмачками. Следом вошла Моник. Она расцеловала мать в обе щёки, посетовала на то, что снова располнела, и закричала в сторону гостиной - “Жужу сними туфли, иди сюда, отойди от телевизора”.
Дом наполнялся гостями. Одни парковались незаметно и стучали в дверь, другие с визгом тормозили ревущие авто на эспланаде и вваливались с чемоданами и букетами. Доминик занёс ящик вина, весело дребезжащий предсмертным звоном. Паскаль привёз с собой нового щенка, немедленно надувшего лужу прямо в коридоре. Надин приехала без мужа, но с подругой.
Утка была начинена яблоками и апельсиноами, и медленно плавилась в духовке.
Жорж, щеголяя свежеподстриженными усами, лишь подставлял щёки для поцелуев, пока не поймал укоряющий взгляд Мари, и вмиг они снова стали командой, родителями, воспитывающими непослушных детей.
К полудню все были расселены по комнатам. Жужу гонялась за щенком, а Кристиан, получив пароль от вайфая, немедленно воткнулся в телефон. Наконец утка была торжественно извлечена из духовки и поставлена в центр стола.
Надин победно улыбнулась и вонзив вилку в свой кусочек, отправила его в рот, но сразу же побледнела и побежала в ванную. Мари вдруг пронзила незваная мысль. Она понеслась к дочери, и пока та полоскала рот под краном и извинялась, погладила её по непослушным курчавым волосам, причинившим в детстве столько ужаса, и сказала:
- Назови его Клод.
Надин недоумённо посмотрела на мать:
- Мам, мимо. Мы десять лет пытаемся.
- Не спорь, просто сделай тест. Я с тобой тоже не могла есть птицу.
- Хорошо, мам. - Надин вытерла лицо полотенцем, - Ты ведьма, да?
- Я обещаю, что подстригу седые лохмы, чтоб себя не выдать. - Мари улыбнулась и обняла дочь.
Пока семья сидела за праздничным столом, в верхнем ящике комода Мари происходили удивительные метаморфозы: в отправленном неизвестно кем альбоме на искрящихся листах бумаги появлялись всё новые и новые фотографии, яркие и цветные. Вот Мари держит на коленях первого правнука. Вот мэр вручает медаль Мари на её столетний юбилей, Жорж сидит рядышком и держит её за руку. Но тссс… Пусть это будет приятным сюрпризом. Главное – верить в чудеса и под Рождество никогда не отказываться от посылок, на которых не указан отправитель...
У бабушки Тоси длинные седые волосы. Каждое утро она тщательно расчесывает их, заплетает косу и укладывает в пучок.
Сосредоточенно хмурится, аккуратно закалывая шпильку, держа следующую в губах.
В доме у неё всегда чисто, пахнет свежестью, розовым мылом и цветами из сада.
Бабушка печет вкусные пирожки, рогалики, штрудели с маком. На праздники она готовит чудный пирог "Дамский Каприз".
Бабушка любит собирать всех родных за больших столом, угощает вкусной домашней едой, неизменно готовя гостинцы каждому гостю.
На стол обязательно ставят большое овальное блюдо, выкладывают на него селедку, посыпают тонкими колечками лука. Любимая еда дедушки.
Он всегда сначала сьедает кусочек рыбы, потом наливает себе стопку, закусывает картофелем в мундире, посыпая каждую картофелину крупной серой солью и макая в пахучее подсолнечное масло.
Дедушка подзывает меня, улыбается и шепчет - "там, в бухвете...". Я открываю дверцу старого серванта и нахожу кулечек с конфетами.
На Новый Год мы ставим букет из сосновых веток, достаем коробки - в них старинные игрушки, аккуратно переложенные ватой. Позолоченные шишки, орехи, зверьки, витые сосульки, сверкающий дождик. Фигурки Деда Мороза и Снегурочки занимают свое место на столе, под украшенной сосной.
Взрослые переглядываются, улыбаются. Говорят мне, что видели на крыльце Зайчика, он принес мне гостинец из леса.
Я выбегаю - вижу на подоконнике новогодний подарок с вкусными конфетами, но Зайчика уже нет - убежал...
Ну ничего, когда-нибудь я его обязательно встречу!
Рождество мамы
- Мама! Мама! Маам!
- Мам, а Лисичка мне что принесла? Она ведь уже принесла? Мам!
30 декабря, последний рабочий день. Наука есть, а жизни нет. Работа есть, а денег нет.
Ох, сын, чего же ты ждешь от Лисички?
- Как ты думаешь, что она мне подарит? Ох, вот если бы она мне подарила динозавра! Как ты думаешь, мам, подарит? Такого огромного, почти живого. Он умеет сам кушать и рычать.
-А Дед Мороз подарит мне тот конструктор? Я знаю, что целых... Раз, два, три, четыре, пять, - загибает пальчики под варежкой, - целых пять тысяч стоит! Но это же Дед Мороз, он волшебный, у него волшебные денюжки.
- А ты мне, мамочка, ничего не дари. Я знаю, что нам в этом году тяжело пришлось, я тебе подарок нарисовал, а ты мне ничегошеньки не дари! Мне подарков от Лисички и Деда Мороза хватит, я обещаю!
***
- Послушайте, это хорошее золото. И янтарь в нем настоящий. Авторская работа, это не заводская штамповка, это моей бабушке благодарный пациент подарил. Ювелиром был, руки золотые. Вы посмотрите на тонкость работы. Тем более, я очень хочу выкупить эту вещь обратно, вы не потеряете ни копейки. Ну, какой расплав? Вы рассмотрите хорошо!
***
- Мамочка! Мама!
Посмотри! Посмотри скорее!
Это же настоящий тир-рано-завр Рекс! - на букве "р" сын привычно запинается.
- А тут - целый Замок, и Рыцарь в нем!
Давай, Рекс будет страшным драконом! А ты защищай, смотри, смотри, все ломается! Рыцари убегают отсюда! Дракон идет, мама! И ты убегай подальше, это же настоящий Дракон!
- Дракон идет! Ррррр!
Рождество Бастиана
Под Новый год к детям, которые верят в чудеса, приходит Дед Мороз. Снеговики забирают письма, оставленные на подоконниках и в морозилках, а волшебные эльфы приносят под елку подарки. Но есть дети, которые не верят в Деда Мороза. Не верят в эльфов и фей, гномов и снеговиков, не верят в летающие сани и оленей, чьи ветвистые рога серебрятся от инея.
К таким детям приходит дракон.
В рабочем чате горело всего два рыла. Баст перебрал проектные задачи и с сожалением убедился, что заняться нечем. Потыкал вкладки в браузере. На форумах тихо, все были в реале, каждый в своем. Помедлив, Баст ткнул черную вкладку, побродил по темам. На виртуальный секс не тянуло.
Разогрел пиццу, достал из холодильника банку пива. В окнах дома напротив мигала разноцветными огнями гирлянда. Раздражала. С середины декабря длится это искусственное сумасшествие, и новогодняя ночь — его апогей. Подарки, елки, лихорадочное приготовление праздника, цель у которого лишь одна — в сердцевине зимы закрыться от мучительного осознания черноты и несправедливости бытия. Как будто выдуманный старик с дарами способен в этом помочь.
Баст отбросил пустую банку и вернулся к компьютеру.
В вайбере мигало сообщение от Нейта: "Баст, дружище, счастливого Нового года!"
Баст с облегчением застрочил: "Нейт, у меня идея на злобу дня. Герой — маленький мальчик, не подросток, но и не дошкольник, и у него все плохо. Ну там родители развелись, в школе игнорят и буллят, с учебой провал. Неудачник с задней парты. И вот попадает к нему фотоальбом, и каждая фотка — история одного из его родственников. В историю можно войти, поучаствовать в ней, понимаешь? Сейчас в моде сторителлинг. Это будет история семьи, возврат к корням и прочая семейная туфта. Взлетит на сто процентов!"
С Нейтом они выпустили несколько игр и неплохо продавали их на сторах. Баст надеялся, что Нейт проникнется новой идеей.
В чате замигали значки, имитируя нажатия на клавиши. Наконец, появился ответ: "Баааст! Забудь о работе хотя бы на день! Пей, гуляй, веселись!" Следом посыпались смайлы гарцующих оленей и елок.
Баст со злостью закрыл вайбер и пошел еще за пивом.
Спустя годы Бастиан думал, что потерял мать именно тогда, когда она нужна была ему больше всего. Это не так. Потому что он всегда в ней нуждался. Нет никакого подходящего возраста, чтобы потерять родителей.
Я дракон и вижу суть вещей. Люди изображают нас на груде золота и в буквальности своего восприятия забыли, что золото тут символ мудрости, накопленной веками. Драконья жадность — не алчность, а тяга к знаниям.
Прошел год со смерти мамы. Бастиану же казалось, что так было всегда. Время детей течет иначе, чем время взрослых. Их время тягучее, и дети увязают в нем, как мухи в капле янтарной смолы. Не помня себя младенцами и малышами, не зная, что их ждет и кем они станут, дети живут в бесконечном сейчас. И сейчас Бастиана было черно и муторно. В школе его сторонились, учителя недолюбливали за плохую учебу, отец был занят своими делами. Печать отчуждения лежала на Бастиане, и никому он был не нужен в своем непрожитом горе утраты.
Морозным снежным утром я отправил ему книгу, на обложке которой был выгравирован белый дракон с длинными усами, похожий на китайского. Это был фотоальбом, где каждая фотография была о светлых воспоминаниях Бастиана, о днях, проведенных с родителями, бабушкой с дедушкой и с друзьями.
Он даже не открыл его. А в одном из возможных будущих превратил в игру, довольно едкую.
Тогда — я нырнул в его сны.
— Хей, Басти!
Ему снился сон, и он не понимал, что спит. Это просто было. Задний двор дома, сугробы снега, белого, пушистого. Снег приятно брать руками в варежках и подбрасывать вверх. Приятно проваливаться по колено и барахтаться в рассыпающемся холоде. Приятно лечь навзничь и водить по снегу руками, делая ангела.
— Хей, Басти!
Рядом был кто-то — большой, сильный, любящий. Взрослый.
Его достали из снега и подбросили вверх, невысоко, он уже был не малыш и тяжелый в зимней одежде. Он обхватил руками за шею и уткнулся лицом в длинные усы. Было хорошо, спокойно и радостно.
Я вынырнул из снов Бастиана и медленно поплыл по квартире. На кухне громоздились коробки из-под пиццы и пивные банки. В гостиной уныло ждала распакованная и несобранная елка. На диване спал Сэм, отец Бастиана, и похрапывал в разлохмаченные усы.
Я примерился и кааак дал ему ложкой по голове. В воздухе поплыл перезвон бубенцов, запахло морозом и хвоей.
Порой, когда ребенок не верит в чудеса, достаточно дать хорошего тумака его родителю.
Холодом дунуло в лицо, и я проснулся. Было раннее темное утро, только в окнах густел свет. С кухни тянуло кислым — вчера я пролил пиво на пол. Кажется, эту новогоднюю ночь мы с сыном встретили не лучшим образом.
Я умылся и, глядя в зеркало, принялся стричь усы. Не делал этого год, а сам — и того больше. Обычно усы подстригала мне Элис, а я шутил, что не хочу идти в барбершоп, потому что нравится, как она касается меня грудью во время стрижки.
Навел на кухне порядок, собрал пивные банки и прочий хлам, вынес мусор. Вымыл пол. Смешал тесто для блинчиков. На душе было легко, как будто что-то отпустило. Или наоборот, что-то светлое пришло.
Я нажарил стопку блинов, когда в дверях появился Бастиан. Заспанный и всклокоченный, неуклюжий, с длинными руками и ногами, в пижаме, которую еще Элис покупала и которая теперь ему мала. Я смотрел на сына и только сейчас понял, что потерял жену, а сын потерял маму.
В то время как моя собственная мама, наверняка, ждет звонка в этот первый день нового года.
— Пап? — Бастиан топтался в дверях и смотрел недоверчиво.
— Хей, Басти! С добрым утром! - Я шлепнул на стол тарелку с горячими блинами. — Завтракай скорее, и поедем в гости к бабушке и дедушке.
"Всем хорошего Нового года, — торопливо строчил Баст в рабочий чат. — Повеселитесь как следует, ребята!" Чат запестрел смайлами танцующих елок.
— Баст, мы почти готовы! — крикнула из соседней комнаты Лив. Потом что-то упало и в кабинет, заливисто хохоча, ворвался Сэнди в одном подгузнике.
Баст захлопнул ноутбук и поймал сына. Надул щеки и фыркнул ему в голенький живот.
— Кто едет к дедушке? Сэнди едет к дедушке! Фррр-рр! Лив, одевай быстрее, я держу его!
Сэнди дрыгал ногами и хохотал.
Когда усмиренный и полностью готовый к поездке Сэнди топотал в прихожей, ожидая, когда обуются мама и папа, на телефон упало сообщение от Нейта: "Баст, дружище, счастливого Нового года!"
Лив открыла дверь и поймала за капюшон Сэнди, рванувшего в снег на улицу. Жонглируя ключами, баулом с самыми необходимыми вещами для Сэнди и пакетом с подарками, Баст набрал ответ: "Счастливого Нового года, Нейт! После праздников расскажу идею новой игры.
На лето, как обычно, меня отправили в деревню к дедушке с бабушкой.
"Яка худенька, аж світиться! Знову дитина заморена!" - бабшка сокрушается, а мы с мамой смеемся. К концу лета я буду загорелой, щеки округлятся.
Я внимательно слежу за цыплятами и утятями, помогаю на огороде и в саду.
С младшим братом строим халабуды в шпорышках, собираем фрукты и овощи, играем в мячи и прятки. Увидев игру в гольф по телевизору, загораемся новой идеей. Разравниваем площадку в саду, выкапываем лунки, находим маленький мячик, изогнутые палки-клюшки... Бабушка смеется и плачет одновременно - в качестве площадки мы выбрали делянку, на которой она высаживает тюльпаны.
Мама приезжает каждые выходные. Я заранее начинаю выглядывать на улицу, чтобы издалека увидеть маму, изо всех сил бегу её встречать.
Она часто привозит мне книги и сладости. Я с нетерпением открываю каждую книгу и врываюсь в новые миры.
Мама и бабушка много готовят, консервируют овощи и фрукты. Заканчивается лето, проносится осень.
Скоро Новый Год. Мама поставит вкусные соленья и домашнюю запеченную утку на праздничный стол. Зажжет большую красную свечу,
запах разогретого воска смешается с ароматом свежей хвои и мандаринок.
Лето, мой день рожденья, Новый Год...В детстве так легко отмерять время праздниками и каникулами.
Рождество Чарли
Чарли Танненбаум - высокий худощавый мужчина с волнистыми седеющими волосами до плеч - запер свою бакалейную лавку и отправился домой. У него не было особых планов на сегодняшний вечер - разве что приготовить утку с кислой капустой и яблоками, да полистать последнюю раздобытую у букинистов книжную диковину. Чарли жил на соседней улице и всегда приходил в свою лавочку пешком. Сегодня он шел не торопясь, рассматривая украшенные к рождеству витрины и улыбающихся прохожих. Многие желали ему веселого рождества, и он с удовольствием отвечал на поздравления. Сквер напротив его дома в канун Рождества превращался в приёмную Санта Клауса. Сам Санта важно сидел на позолоченном кресле, обитом красным бархатом. Через весь сквер к нему тянулись дети, выстроившиеся в петляющую шумную очередь. Проворные эльфы в зеленых куртках и полосатых рейтузах развлекали собравшихся, не давая им заскучать и щедро снабжая всех желающих бело-красными мятными карамельными тростями. Чарли остановился, наблюдая за веселой суетой. Пару лет назад он и сам был волшебником для наивной детворы. Чарли улыбнулся, вспоминая свои самые удачные трюки. Долгое время он блестяще выступал в собственном шоу и несколько лет подряд признавался лучшим иллюзионистом страны. Сейчас его жизнь была размерена и предсказуема, и еще вчера он был уверен, что это именно то, что ему нужно.
Когда Чарли подошел к дому, он увидел у двери сверток. На свертке значилось его имя, но обратного адреса не было. Дома Чарли развернул таинственную посылку: это оказался запечатанный фотоальбом, на обложке которого был нарисован легко узнаваемый Волшебник из Страны Оз. Ни письма, ни открытки внутри посылки не оказалось. Чарли отложил неожиданный подарок и отправился на кухню - колдовать над ужином.
Вечером, когда все дела были переделаны, а с праздничным ужином покончено, Чарли вернулся к фотоальбому. Он удобно устроился в кресле и снял с альбома пленку. Страницы радовали глаз качественной бумагой, казалось, будто она мерцает в тёплом свете электрической лампы. Чарли удивился, увидев, что не все страницы фотоальбома пустые. Он не верил своим глазам: здесь были собраны снимки, сделанные на протяжении многих лет его жизни. Самая ранняя фотография - ему пятнадцать лет, он обнимает хрупкую десятилетнюю девочку. Алиса - младшая сестра - была удивительным созданием. Чарли поражала её вдумчивость и проницательность. Несмотря на разницу в возрасте, они могли разговаривать часами. Алиса умерла, когда ему было шестнадцать. За год сгорела от лейкемии.
Чарли переворачивал страницы, пробегая глазами всю свою жизнь: выпуск из университета, эйфория от первого выступления на публике, многочисленные афиши шоу, в которых он выступал, смеющиеся зрители, очереди детей, жаждущих его автограф. Листая альбом, Чарли подумал, что все эти годы был безумно счастлив. Он закрыл глаза и погрузился в воспоминания.
Чарли вздрогнул от резкого звука и открыл глаза. Вокруг было темно, лишь на окне горела красная свеча. «Откуда она взялась?», - подумал Чарли и поспешил к окну. В немытом стекле колебался огонёк свечи, и смутно отражались очертания тёмной комнаты. Он взял в руки стеклянную банку с красным огарком. В детстве они с Алисой собирали такие огарки, переплавляли и делали новые свечи разной формы. Алиса, сидя на подоконнике и болтая голыми ногами в воздухе, завороженно смотрела на огонёк в руках брата. Она была одета в белое платье с пышной юбкой, обшитое пайетками и кристаллами. Мама никогда не жалела времени и денег, роскошно декорируя платья Алисы, чтобы на школьном празднике её девочка была самой нарядной. Пшеничные волосы Алисы были собраны в высокую гладкую причёску, украшенную изящной диадемой.
Алиса ловко спрыгнула с подоконника, забрала свечу у Чарли и взяла его за руку.
- Нам нужно идти, - строго сказала она, явно подражая матери.
Чарли отчётливо ощущал её теплую мягкую ладошку. На секунду его парализовало щемящей тоской и нежностью, но в этот момент Алиса изо всех сил дернула его за руку, и они выбежали на улицу.
Снег валил крупными хлопьями, залепляя глаза, набиваясь в складки одежды. Чарли испугался, что Алиса замерзнет, но она резво подпрыгивала и тянула его за собой, казалось, что она не замечает холода и снега. Они подбежали к высокому крыльцу, взобрались на него и вошли в просторный, украшенный к празднику дом. Это был дом их родителей, каким Чарли помнил его с детства. Гостиная была полна людей в старомодной одежде, в углу стояла нарядная ёлка - Алиса из года в год сама развешивала диковинные игрушки, доставшиеся им от бабушки, подолгу разговаривая с каждой. Чарли лавировал между гостями, всматриваясь в лица; никто с ним не заговаривал и не обращал на него внимания. Маму он нашел на кухне: высокая худощавая женщина сорока с небольшим лет, каштановые волосы с тонкими нитями седины на висках закручены в строгий валик - разговаривала со своей сестрой Сьюзан. Сёстры жили на разных концах страны и виделись раз в год - когда вся семья собиралась на Рождество. Сьюзан расспрашивала про Чарли -
его выбор изучать английскую словесность, чтобы стать учителем, был неожиданным для семьи потомственных врачей. Чарли понуро слушал, как мама нахваливает кампус в Бостоне, знаменитых выпускников и профессоров, аккуратно обходя тему будущей профессии единственного сына. Чарли не жалел, что не стал продолжать семейное дело, он ненавидел медицинские учебники и справочники, которыми в избытке была наполнена домашняя библиотека, атмосферу респектабельности и почтительную тишину в семейной клинике. Отец так и не смирился с его своеволием: общение, ставшее напряженным с выбором факультета в университете, прекратилось вовсе после того, как Чарли начал участвовать в шоу. Отец прямо говорил, что не желает иметь ничего общего с балаганом, в который Чарли превратил свою жизнь.
Алиса настойчиво дергала брата за рукав.
- Но разве я не должен встретиться с отцом?
Девочка отрицательно покачала головой. Они выбежали из дома и понеслись по пустой улице. Через пару кварталов Алиса потянула Чарли куда-то вглубь домов. Они оказались на заснеженном пустыре в середине которого стоял небольшой домик на колесах. Алиса решительно распахнула железную дверь.
В домике на колесах, обклеенном изнутри афишами бродячего цирка “Las Vegas Circus”, за столом, скудно сервированном початой бутылкой виски, ведерком со льдом, двумя стаканами и разорванной пачкой арахиса, сидели мистер Коучман и мистер Бонд - первые работодатели Чарли. Они обсуждали его пробное выступление. Дела у цирка шли не слишком хорошо, и владельцы не могли себе позволить нанять именитого артиста, чтобы привлечь публику. Фокусы начинающего иллюзиониста были достаточно примитивны, но мистер Бонд чувствовал, что у парня есть талант. К тому же его выступление наверняка понравится детям. А то, что нравится детям, влечет за собой дополнительные продажи сладостей, игрушек и воздушных шаров. Мистер Коучман, заведовавший хозяйственной частью и бухгалтерией, был настроен скептически. В конце концов, под напором своего давнего друга он, как обычно, уступил, но поставил условие, что на первых порах новому артисту придется работать почти бесплатно.
Чарли помнил свой восторг, когда ему удалось получить это место. Он и не мечтал, что ему, начинающему иллюзионисту, вот так сразу позволят выступать на сцене. Вопрос оплаты тогда волновал его меньше всего. С горящими глазами он придумывал всё новые трюки, представляя, как будут удивлены его маленькие зрители. Не всё шло гладко на его первом месте работы: были и откровенные неудачи, склоки, ревность коллег, - но именно отсюда вышел тот самый легендарный Чарли Танненбаум, который прогремел на всю страну своими шоу, и находки которого вошли во все современные пособия для начинающих иллюзионистов.
Когда мистер Бонд и мистер Коучман переключились с обсуждения начинающего фокусника на несомненные достоинства Мисс Глории Томпсон - ведущей гимнастки цирка, Чарли потянул Алису на улицу.
Вместо промерзшего пустыря за дверью их ожидала симпатичная улочка, ведущая к расцвеченному рождественскими огнями большому белому зданию с колоннами. Это была школа, в которую ходила Алиса. К парадному входу спешили нарядные ученики с семьями. Алиса со всех ног понеслась к широко открытым дверям. Чарли, как ни старался успеть за ней, всё же потерял её из виду. С досадой продираясь сквозь суетливую толпу, он кричал её имя, но девочки и след простыл. Чарли, двигаясь вместе с толпой, оказался в огромном зале, пышно украшенном к рождественскому концерту. Взрослые чинно рассаживались по местам, Чарли встал неподалеку от сцены у стены, ему показалось, что в этом месте он никому не помешает. Через несколько минут свет в зале погас, на сцену вышел конферансье - один из учителей - и объявил начало концерта. Тяжелый занавес поднялся, Чарли застыл, поняв что играет музыка Чайковского - «Танец Феи Драже». В пятне света на сцене танцевала девочка на пуантах, изящная, словно фарфоровая статуэтка. Её движения были легки и отточены, белое платье переливалось волшебством в свете софитов. Чарли с волнением следил за каждым шагом, считал про себя и мысленно хвалил и подбадривал маленькую артистку. Он лучше всех в этом зале знал, чего стоила её лёгкость и непосредственность. В течение полугода они с Алисой разучивали этот танец, занимаясь дома каждый день. Чарли учил сестру не бояться сцены и верить в свои силы. Алиса оказалась способной ученицей - Чарли видел, как нравилось ей выступать перед публикой, несмотря на волнение, она наслаждалась каждой секундой танца. Когда музыка стихла, зал разразился оглушительными аплодисментами. Чарли не мог оторвать взгляд от взволнованной торжествующей Алисы. Это был её вечер, настоящий триумф.
Чарли открыл глаза. На улице оглушительно разрывались фейерверки, комната то и дело озарялась отблесками ярких искр. Чарли задумчиво смотрел в окно. Теперь он знал, чему посвятит следующий год, а возможно, и остаток жизни.
В марте, когда город наполнился ароматами цветущих слив и магнолий, Чарли торжественно встречал первых посетителей, стоя на крыльце просторного светлого дома. Фасад здания украшал мурал с изящной фигуркой на пуантах. Вывеска над входом гласила: «Школа сценического искусства для самых маленьких имени Алисы Танненбаум».
На нижней полочке в серванте хранится праздничный столовый набор. Ножи, вилки и ложки украшены яркими красными ручками.
Мы всегда раскладываем эти приборы на праздничный стол, или когда просто к нам приходят гости.
Хрустальные салатницы и разные формочки тоже праздничные, обычно они не используются. Главное, не забывать регулярно протирать их от пыли.
Еще на нижней полке хранится старый миксер, чистые скатерти, коробка с разными мамиными украшениями. А совсем в уголке - старенький проектор и несколько коробочек с диафильмами.
Новогодние каникулы, зимние вечера, когда за окном мороз и снег, наша комната освещается светом сказки.
Я лежу на кровтаи, пью вкусное какао, смотрю фильм на светлой стене.
Мы уже отметили новый Год и Рождество, впереди еще свободная от учебы неделя. Я могу гулять и читать целыми днями.
Рождество Элфрид
Я просто фотоальбом. Пока меня не откроют, я не знаю, какие фотографии будут во мне на этот раз. Я безмолвен и могу говорить только тогда, когда чьи-то руки ласково или небрежно прикоснутся к моей обложке. Я могу показать несбывшееся прошлое и сбывшееся будущее. Я доволен своей судьбой и смиренно лежу на пороге. И это тоже жизнь.
---
Я захлопнула дверь и села на кровати. Господи, какой же паршивый день. Сначала Шон решил не закрывать паб в сочельник, как все нормальные люди. Дай ему волю, так он бы и в рождественскую ночь заставил меня носиться с подносом, уворачиваясь от пьяных ухаживаний клиентов. Дома, за ужином родители опять начали старую историю, как хорошо, что у меня есть стабильная работа, что я смогу много добиться в этой сфере, стать управляющей, а потом, об этом они говорят затаив дыхание, может даже открыть свой паб. Да уж, великий смысл жизни, открыть забегаловку и из вечера в вечер слушать пьяные вопли. Стоять за стойкой, чтобы сэкономить на бармене, подгонять таких же несчастных девчонок, как я сейчас. Хотя Шону нравится за стойкой. Он там в своей стихии. Успевает одновременно перекинуться шуткой с клиентом, подмигнуть симпатичной девушке и налить пива угрюмому завсегдатаю. А я не могу. Под конец работы мне хочется лечь на пол, свернуться в клубочек и закричать во все горло. И чтобы вокруг был купол, чтобы никто не мог до меня дотронуться. А потом, чтобы, когда я приду домой никто со мной не разговаривал. Или вообще, придти не домой, а в лес. И никогда из него не выходить. Чтобы была только флейта. Спать укрывшись мхом под корнями старого дерева. Чтобы опять, как в детстве приходили маленькие эльфы. Я могла играть с ними часами и никогда не уставала от их общества. Это не то что люди, огромные, громкие. Мамины подружки, так и норовящие потрепать за щеку, папины друзья, которые, спасибо им, почти не обращали на меня внимания, но были еще больше и громче маминых.
Ложусь на кровать, как всегда положив рядом свою верную старушку флейту. Пожалуй, я люблю ее больше всего на свете. Да, она слегка помята и не всегда может выдать чистый звук, особенно, если на улице пасмурно. Как хорошо, когда тебя не трогают. Конечно, в последнее время мне полегче, Киган подрос и занимается своими делами. А раньше еще было бесконечное: «Элфрид, не забудь забрать брата из школы», «Элфрид, почему Киган плачет?», «Элфрид, возьми брата с собой на прогулку». Как здорово, что теперь он подросток и, пожалуй, настолько же равнодушен ко мне, как и я к нему.
На кухне мама гремит тарелками и о чем-то разговаривает с отцом. Наверное о том, какой чудесный подарок они готовят любимому сыну. Конечно, на день рожденья они подарили ему крутой велик, который теперь неделями пылиться в кладовой. А мне зимние ботинки и шерстяной платок, в котором я похожа на сиротку из приюта. Усмехаюсь. Хотя, их подарком я пользуюсь куда чаще, чем Киган своим. А я так хотела новую флейту. Ну ничего, заработаю сама. И на флейту и на билет в город. Туда, где можно учится музыке. Я бы так хотела, чтобы меня слышали люди. Не только те прохожие, которые по воскресеньям кидают монетки в мою шапку. Чтобы я умела разговаривать с ними через флейту. Зачаровывать их, как гамельнский Крысолов. Виться напевным ветерком вокруг, как мои маленькие эльфы.
Моя учительница из музыкальной школы рассказывала мне, куда я могу поехать и как получить стипендию. Она даже ходила к родителям, просила, чтобы они отпустили меня, но нет! По их мнению, карьера официантки — это то, что мне нужно. А петь можно и в пабе по субботам. Может мне и на флейте по субботам в пабе играть? Так и представляю себе «Историю любви» Лея, прорывающуюся сквозь пьяный гомон.
Голоса на кухне становятся тише, а мне уже давно очень хочется в туалет. Пожалуй, можно попробовать незаметно проскользнуть. Никого не хочу видеть!
Возвращаясь, на пороге комнаты я едва не спотыкаюсь о перемотанный бумагой сверток. Какая-то шутка от Кигана? Любопытство сильнее, так что я забираю сверток в комнату.
Фотоальбом. Странно, у нас дома нет такого. В смысле, фотоальбомов то у нас предостаточно, но такого нет. Не знаю из чего обложка, но хочется гладить ее снова и снова. На обложке то ли нарисована, то ли выдавлена флейта. Пробую пальцем, да, это тиснение. Открываю….
***
Привет, я рад, что ты решила со мной поговорить. Конечно, у меня нет рта, я буду говорить с тобой иначе. Я посмотрю в тебя, как и ты смотришь в меня. Я пойму, чего тебе так не хватает и покажу это.
***
- Ну-ка, солнышки мои, улыбочку!
Щелк.
***
- Родная, подними Эл повыше, я хочу, сфотографировать нашу красавицу.
Щелк.
***
- Мам, я боюсь!
- Не бойся, милая. Тебе понравится в школе. Я скоро приду и после школы мы зайдем поесть мороженого.
-Ура!
Щелк.
***
-Пап, можно мы с Киганом потрогаем удава?
- Не испугаетесь?
(хором) — Неа!
- Хорошо. Но сопли не распускать, если что.
Щелк.
***
Странно, я не помню ни одной этой фотографии. Может я сплю и альбом мне приснился? Конечно, сплю, я замечаю в проеме окна маленького эльфа. Ой, и еще один. И еще. Они пролетают у двери и машут мне оттуда. Вы хотите, чтобы я пошла за вами?
Мы тихонько крадемся по коридору. Вот комната Кигана. Дверь приоткрыта, видно его спину склоненную над столом. Я подхожу, брат не ощущает моего присутствия. Перед ним стоит искусно вырезанная статуэтка девочки с крыльями. А сам он старательно выжигает на постаменте «Моя сестра Элфрид». Я делаю шаг за дверь. Эльфы кружат надо мной и зовут дальше. Я знаю, что никто из семьи не видит их, но не видят и меня. Мы доходим до кухни.
- Марта, ну ты тоже пойми. Она взрослая.
- Я все понимаю, Коул. И понимаю, что ты прав. Но мне страшно. Она такая слабенькая.
- Она была слабенькая — голос мужчины стал строже — но ей двадцать, пора отпустить Эл от юбки. Я не хуже тебя помню, как она постоянно болела.
- Мне нужно время — женщина слабо улыбнулась — чтобы смириться с этим. Просто немного времени.
Он подходит к ней, обнимает, легко поглаживая по плечу.
- Я все понимаю, родная. Как думаешь, ей понравится наш подарок?
- Конечно, она так мечтала о новой флейте.
Шаг назад.
Эльфы доводят меня до комнаты, укладывают под одеяло. Присев в рядок на спинке кровати, они что-то тихонько щебечут, пока я не погружаюсь в сон.
***
- Милая, вставай. - мама тихонько треплет меня за плечо, - с Рождеством.
Я открываю глаза и тихонько смеюсь про себя. Я отлично помню сон и знаю, что лежит под елкой. А потом крепко обнимаю маму и звонко чмокаю ее в ухо. Ну уж куда попала.
Бегу вниз, обнимаю отца и брата. Фигурка эльфа оказалась такой же красивой, как и приснилась мне. Прижав к груди новую флейту, я дала себе обещание не забывать свою старушку и играть на ней хотя бы раз в неделю. И иногда брать ее играть на улице по воскресеньям, конечно, если не будет дождя.
***
Я просто фотоальбом. Пока меня не откроют, я не знаю, какие фотографии будут во мне на этот раз. Я безмолвен и могу говорить, только когда чьи-то руки ласково или небрежно прикоснутся к моей обложке. Я могу показать, несбывшееся прошлое и сбывшееся будущее. Я жду, когда во мне появятся новые фотографии и я увижу новую историю. И это тоже жизнь.
Иногда мне нравится полистать старые фотоальбомы, оживить давние воспоминания. Особенно когда немного грустно, не находишь понимания у других. Но я уже понимаю, что не только фотографии способны навеять когда-то пережитые эмоции.
Памятные вещи,подарки от близких, книги - да, особенно книги.
Для меня это лучший подарок на праздники.
"Марсианин" Берроуза - мне восемь лет, читаю трилогию на новогодних каникулах.
"Гарри Поттер и философский камень" - мне одинадцать, мама нашла и у кого-то одолжила эту книгу. За окном очередной зимний вечер - а я снова погружена в сказку.
"Энциклопедия школьника", книги о динозаврах, о современном мире флоры и фауны, иллюстрированные книги об истории, мифологии и религии, детективы, подборки журналов "Юность", "Мир Фантастики" - я читаю все, удивляясь и восхищаясь.
Особенно мне нравятся антологии, сборники фантастических рассказов...
Хотелось бы и мне когда-то составлять такие...
Рождество Кейт
Валентина позвонила, как всегда, не очень вовремя.
- Кейт, - нервным голосом быстро проговорила она. - Я не могу понять, откуда ты взяла эти цифры в отчетах.
В том, что в моих отчетах все должно быть идеально, я была уверена практически на сто процентов, но беспокойство все равно неприятно кольнуло. Я положила сумку на стул рядом и расстегнув пальто, села обратно за компьютер.
Конечно, никакой ошибки не было. Валентина, как всегда, села за сведение отчетов в самый последний момент и забыла, что в нашей замечательной во всех отношениях программе ошибка и некоторые клиенты заведены по два раза и цифры там существенно отличаются. Программист обещал это исправить еще полгода назад, но все никак не может. Я мысленно сделала зарубку напомнить ему об этом в новом году. Через добрые полчаса Валентина наконец разобралась и, рассыпавшись в многословных благодарностях, положила трубку. Я уже встала и принялась застегивать пальто, как пискнуло оповещение рабочей почты. Мысль о том, что там может быть что-то важное, опустила меня обратно в кресло. Оказалось, коллега забыл, что ему нужно от меня критически важное письмо. Окончательно попрощавшись с сегодняшней тренировкой, я села его составлять. Наконец через добрых полчаса, проставив печать и привычно расписавшись за давно убежавшего начальника, я отправила скан, и выключила компьютер. Убрала лишнее со стола, выбросила бумажку, разрисованную абстрактными узорами во время долгого и тяжелого разговора с одним из партнеров. Кажется, это единственное, что я рисую в последние несколько лет. Когда рисовать, если я и так ничего не успеваю? Уже завтра Рождество, а у меня до сих пор не куплены подарки - просто времени не было. Хорошо, что няня сегодня согласилась посидеть на пару часов дольше. Наверное, старшекласснице самой просто захотелось чуть больше заработать перед праздниками.
В торговом центре, куда я приехала, прорвавшись сквозь километровые пробки, было очень людно и суетливо. Возле украшенных искусственным снегом, еловыми лапами и мишурой фотозон толпились желающие сделать селфи шумные подростки и громкие девицы в коротеньких курточках. Чтобы расплатиться за любимую туалетную воду мужа и духи для мамы и свекрови, пришлось простоять добрую четверть часа в очереди. На кассе не удержалась и еще прихватила миленькое складное зеркальце с россыпью стразов на крышке. Подарок дочери я придумала еще пару недель назад, когда увидела на проходящей девочке шапочку в виде головы мультяшного котенка. Ребенок жал на длинные висящие ленты, и ушки смешно двигались. От такого подарка, любящая все милое и забавное Мари, будет в восторге. Но во всех магазинах, где могла быть такая шапочка, их уже раскупили или и не завозили никогда. Порадовавшись, что вслух ничего не обещала, я купила красивую куклу с длинными накладными ресницами и в кружевном платье. Подумала, что можно еще зайти в книжный и купить какую-нибудь книгу для девочек, но сил уже просто не было. Все дорогу домой я только и мечтала, как приду домой, замариную на завтра мясо, поужинаю и упаду спать под жужжание очередной дурацкой передачи.
Но дома меня встретили испуганная няня и рыдающая Мари.
- Простите, Кейт, я отвлеклась буквально на минуту - сбегать в туалет, а она полезла в шкаф.
- Упала? - я начала ощупывать и осматривать дочку на предмет ссадин и царапин. Но ничего не было. - Лиза, да что случилось-то?
Няня вздохнула и рассказала, что Мари полезла в шкаф достать себе чашку и смахнула рукой несколько бокалов и стаканов. Я подавила в себе начинающую просыпаться злость и только спросила, не порезались ли они.
- Нет. Я сразу забрала Мари, но не успела убрать, - ответила подавленно Лиза.
- Не нужно. Беги лучше домой. Я и так тебя сегодня задержала. И вот еще, - я полезла в сумку. - Держи, с наступающим Рождеством.
Лиза повертела зеркальце и расплылась в улыбке:
- Спасибо, Кейт! Я как раз хотела себе такое!
Ее реакция меня так растрогала, что когда я проводила ее, и увидела фронт работ на кухне, мне почти не пришлось стискивать зубы, чтобы сдержаться.
Чашки упали прямо в раковину, и осколки перемешались с немытой посудой, а часть отскочила на пол.
- Мамочка, я больше не буду! - занудила рядом Мари.
- Иди в свою комнату, а то еще наступишь на стекло. Или хотя бы надень тапки.
Когда вернулся муж, авария была ликвидирована. Правда, Мари предстояло объянить, что это она разбила любимую папину кружку.
- Ты закупил, что я просила? - я вспомнила, что утром скидывала Алексу список.
- Прости, Кейт, я задержался на работе, опаздывал в зал и не успел, - ответил он, открывая холодильник. - Завтра сгоняю в супермаркет. А что у нас на ужин?
- Не будет у нас ужина! - я почувствовала, что так тщательно сдерживаемый весь вечер гнев разгорается у меня где-то в горле. - Мари, зайка, иди в свою комнату, пожалуйста. Нам с папой надо посекретничать.
Когда за дочерью закрывается дверь, я даю волю обуревавшим меня чувствам:
- То есть я, если что-то нужно, отменяю свою тренировку, мчу в чертовы магазины, чтобы купить сраные подарки и долбаную подставку для елки, потому что прошлую ты сломал и, конечно же, забыл купить новую. Прилетаю домой и убираю тут срач, перемываю посуду, которую ты оставил утром, не удосужившись даже сложить ее в посудомойку, а теперь ты спрашиваешь, где ужин? И я хотела заранее замариновать мясо, чтобы хотя бы с этим не париться завтра, потому что завтра я и так целый день проведу, как кухарка, у плиты!
Я почувствовала, как к горлу подкатывает комок и пальцы сжимаются. В тот момент больше всего мне хотелось огреть своего муженька по голове.
- Кейт, ну прости, - повинился Алекс. - Я же не специально. И я тебе помогу…
- Знаю я, как ты будешь помогать! После твоей готовки мне придется еще и кухню все намывать, а ты будешь отлеживаться на диване, делая вид, что жутко устал. В общем, если завтра к двенадцати у меня не будет всех продуктов по списку, пеняй на себя - я заберу Мари и уеду праздновать к сестре - она меня каждый год зовет. А ты делай что хочешь.
Алекс только открыл рот, чтобы ответить, как зазвенел дверной звонок.
- Кого там принесло на ночь глядя? - мне почему-то представилось, что это опять миссис Норрис пришла за солью, яйцами или еще чем-нибудь в надежде напросится на чай.
- Я открою, - муж вскочил со стула, желая сбежать от разворачивающегося скандала.
Вернулся он, к моему удивлению, быстро, держа в руках какой-то сверток.
- Это тебе, - немного удивленно произнес он. - На пороге лежало. Почтальон видимо убежал.
- Надеюсь, это бомба, - мрачно пошутила я, забирая посылку. - Странно, штемпель моего городка. А от кого - не указано.
Я вскрыла почтовый пластиковый пакет, сорвала обертку из грубой бумаги и не сдержала восторга. Там оказался большой толстый фотоальбом. Почему-то даже не сорвав с него пленку, сразу поняла, что это. Переплет был из темно-синего шелка, как небо в ясную летнюю ночь. Узорчатые уголки из серебристого металла. А на обложке в рамке из такого же металла яркое изображение Белого Кролика в зелени, собирающегося прыгнуть в знаменитую нору. Картинка была очень насыщенной, с изобилием завитушек. Я несколько минут вглядывалась в нее, как завороженная.
- Очень красиво, - сказал муж. - От кого это?
- Понятия не имею. Вроде бы не от кого. Подарок от родителей уже доставила курьерская служба. Да и мама обязательно бы подписала открытку. Ты же знаешь, как она любит это.
Мама действительно очень любила дарить открытки. Сначала он ее долго и со вкусом выбирала, а потом внутрь вместо банальных пожеланий счастья и здоровья вписывала своим каллиграфическим почерком какое-нибудь стихотворение.
Этот внезапный подарок и воспоминания о маминых открыток прогнали всю злость на мужа.
- Я сейчас сварю макароны, а ты натри, пожалуйста, сыр, - попросила я. - Сил на что-то более интересное у меня сегодня нет.
- С радостью поем макароны с сыром, - муж понял, что “гроза прошла” и явно обрадовался.
Вечером перед сном я взяла альбом с собой в кровать, чтобы еще раз полюбоваться на чудесную иллюстрацию да и в целом на красивую вещь. Не удержалась и сняла полиэтиленовую пленку. Оказалось, что страницы в нем не пластиковые с прозрачными “кармашками” для фотографий, а из толстого картона, как в старинных фотоальбомах, где снимки нужно вставлять уголками в специальными прорези или приклеивать. Жемчужного цвета страницы будто мерцали. Бережно перелистнув несколько, я с удивлением обнаружила вклеенную фотографию. Мою фотографию! Где я в пятилетнем возрасте стою рядом с сидящим на стульчике медвежонком. Это было в цирке. Я совсем не помнила ни того представления, ни медвежонка, но мама говорила, что когда меня спросили, почему я не обняла зверюшку, я ответила, что от него пахло какашками. Откуда могла эта фотография тут взяться? Я перелистнула еще несколько пустых страниц. И мне попалась фотография, где мы с сестрой стоим в обнимку перед домом. В ярких блестящих топиках, узеньких джинсах и завитыми локонами. Я вспомнила, что это был первый раз, когда родители отпустили нас с сестрой в клуб на вечерние танцы. Когда мы счастливые вернулись домой в час ночи, мама встретила нас, расспрашивая, как все прошло. И только недавно я поняла, что мама тогда не ложилась, беспокоясь, все ли с нами в порядке. Еще через несколько страниц я нашла фотографию, где мама с папой сидят у меня в гостях в моей первой крошечной квартирке, которую я сняла устроившись на работу после колледжа. Я помню, как тогда накануне допоздна готовила, чтобы порадовать родителей и показать им, какая я хозяйка и как отлично справляюсь. На следующем попавшемся мне снимке мы с Алексом - загорелые молодожены, сидим на деревянных качелях и смотрим на синее-синее море. Еще была фотография с корпоратива на моей работе, где мне вручили благодарность и объявили о повышении, и я стою в окружении коллег, счастливая до одури, что меня наконец заметили и признали. Снимок с Мег - моей подругой юности, с которой мы стараемся видеться хотя бы раз в полгода, и обычно проговариваем всю ночь, опустошив не одну бутылку вина. Как могла появиться эта фотография, если мы с Мег всегда устраивали такие посиделки на двоих, я не знала. Но по большому счету мне было все равно, потому что на душе стало спокойно-спокойно, и рассматривая все эти иллюстрации из своей жизни, я почувствовала, что именно в этот момент я абсолютно и незамутненно счастлива. Кажется, я даже заснула с улыбкой и в обнимку с альбомом.
Мне приснился призрачный парень с обаятельной улыбкой и взлохмаченными волосами. Мы стояли в длинной аркаде, а по бокам от нас была темнота. Он взяла за руку и молча повел меня вперед. Шаг, и мы оказались в доме моих родителей.
Мама сидела у камина и что-то вязала, а папа отгадывал кроссворд, периодически советуясь с мамой.
- Помнишь, как Кейт всегда любила разгадывать с тобой кроссворды? - спросила мама.
- Да. Мы с ней даже соревновались, кто быстрее разгадает как можно больше слов, - папа заулыбался. - Признаться, я волнуюсь за нее. Когда я ей в последний раз звонил, у нее был очень уставший голос.
- Она очень много работает, наша Кейт. Я ей как-то позвонила в девять вечера, а она оказалась на работе. Сказала, что у нее аврал. Как бы она себя не довела до нервного срыва с таким графиком.
- Мам! - мне захотелось обнять родителей. Я вспомнила тот мамин звонок, и что я обещала перезвонить и не перезвонила - замоталась.
Но мои руки прошли сквозь маму. А они как ни в чем не бывало продолжили разговор о том, что мне нужно взять отпуск.
Мой проводник потянул меня за руку дальше, и мы оказались в комнате Мари. Она сидела на полу рядом с Лизой.
- Моя мама так редко со мной играет. Только когда выходные. А после работы она только немного со мной разговаривает, пока готовит ужин, - я слышу грусть в голосе дочери.
Лиза гладит ее по голове:
- Просто твоя мама очень много работает, как и твой папа. Чтобы вы могли жить в этом красивом доме, чтобы у тебя было так много игрушек и нарядных платьев. А ты лучше, когда мама готовит ужин, чем-нибудь ей помогай. Подать что-нибудь, например. Или рвать салатные листья. Ей будет приятно.
- О, я могу подавать ей посуду, чтобы накрыть на стол! - кажется, Мари вдохновилась.
- Хорошая идея, только ты еще маленькая, и тебе придется подставлять стул, чтобы достать до шкафчика. А так можно что-нибудь уронить.
- Но я достану. Пойдем, я покажу, что на стуле точно достану до шкафа!
- Хорошо, только я сбегаю быстро в туалет, и мы вместе пойдем на кухню проверять, дотянешься ли ты до шкафа.
Девочки встали, а мой проводник опять меня потянул дальше.
Теперь мы оказались на кухне моей сестры. Она раскатывала тесто и разговаривала со своим мужем Джоном.
- Я ее который год зову, а она все отказывается - говорит, что у нее просто нет времени. А ведь родная сестра! Мы не виделись уже три года! Я, конечно, понимаю, что она пашет, как ломовая лошадь, а еще у нее спорт, какие-то занятия у Мари, но нужно же хоть иногда делать передышку. В прошлый отпуск она уже обещала мне приехать, а в итоге что-то там у нее начальник попросил сделать, а она в итоге так и работала, не отдохнула. Кейт, конечно, всегда была вот такой - если делать, то по-максимуму, идеально!
Следующая комната, в которую мы пришли, оказалась кабинетом моего начальника. Напротив его стола стояла Валентина.
- Кейт непременно нужно выписать годовую премию процентов на пятьдесят выше, чем у остальных. Она очень много делает для компании, - говорил шеф.
- А еще она мне часто помогает, даже во внерабочее время, - согласилась Валентина. - Не знаю, что бы мы без нее делали. Давайте, не на пятьдесят, а на сто? Бюджет позволяет, а она точно этого заслуживает?
Мой проводник опять потянул меня за руку. Теперь уже кафе в офисном здании, где работает муж. За столиком сидит сам Алекс и его друг и коллега Джош.
- Как твоя супруга? - спрашивает Джош, отпивая кофе.
- Да мы почти не разговариваем - она приходит поздно, за ужином больше говорит с дочкой, а пока я читаю Мари на ночь сказку, Кейт уже отрубается. Я соскучился по тому, как мы раньше готовили вместе или куда-то хоть иногда выезжали. Но сейчас мы будто отдаляемся - она все время куда-то спешит, что-то делает, с кем-то разговаривает. Я люблю ее, но мне кажется, что мы все больше отдаляемся друг от друга. И не понимаю этой рабочей гонки - она не одна трудится в компании, нужно же как-то беречь себя. И нам вполне хватает на жизнь с кучей приятных излишеств, что нету нужны так себя загонять.
- А моя тут заявила, что хочет второго ребенка и осесть с ними дома, - протянул Джош. - Я вот думаю Может, пусть сидит, раз так хочет - зато дома всегда чисто, уютно и пахнет чем-нибудь вкусным.
- Да у нас тоже чисто… Дело-то не в этом…
Кажется, мы проходили еще каких-то моих знакомых, и все говорили, что беспокоятся за меня, расстраиваются, что мы редко видимся, а еще говорили, какие-то приятные нежные пустяки. Комната за комнатой становились все призрачнее, а рука моего проводника все теплее. Наконец он будто стал более четким, его лицо приблизилось вплотную к моему, он улыбнулся белозубой улыбкой, сверкнули искорке в глубине его темно-синих глаз, и я провалилась в уютную тьму.
Я проснулась сама, без будильника. Солнечные лучи били мне в лицо, но не раздражали, а вызывали улыбку. Кажется, впервые за долгое время я выспалась. Внизу хлопнула дверь, послышались шаги и бормотание Мари и Алекса.Я взяла лежащий рядом телефон - часы показали половину одиннадцатого. Спустившись вниз, я обнаружила, что Алекс вытаскивает из пакетов покупки, а Мари помогает ему, расставляя их в холодильник.
- Доброе утро, вернее, день, - сказала я, приобнимая мужа за плечо и целуя дочь в растрепанную макушку.
- Мы не стали тебя будить - хотели чтобы ты выспалась. А еще съездили в магазин. И заехали в ресторан. Я кое-что заказал, чтобы тебе не пришлось много готовить. Только если тот вкуснющий пирог, которые никто, кроме тебя не приготовит, - бодро сказал Алекс.
- Да, мама, а мы с папой помоем полы. И вместе нарядим елку? - Мари обняла меня за ноги и прижалась крепко-крепко.
- Конечно, зайчонок, мы вместе нарядим елку. Но вы хоть позавтракали? - спросила я, беря ее на руки.
- Нет, я не хотела кушать. А теперь хочу. Ты сделаешь мне кашку?
- Конечно, сделаю.
Вечером, я забежала в спальню, чтобы переодеться во что-нибудь красивое. Фотоальбом лежал на полу. Я подняла его, чтобы положить на столик. Он будто сам раскрылся. И я увидела несколько новых фотографий: Мари на руках у Алекса надевает на елку звезду, Алекс и я прячемся со снежками от Мари за деревом, мы втроем смотрим в окно на фейерверк. Я вытащила из шкафа серебристое платье. Оно будет прекрасно смотреться на фотографиях, которые, я уверена, еще появятся сегодня.
Рождество Лиры
1993 год.
Завиток бесконечно длинного хвоста Лира рисовала особенно тщательно, прикусив кончик языка. Короткие штрихи белым пастельным карандашом - чтоб было видно, как в полете колышется каждый волосок. Хвост изгибается и шальным зигзагом бежит через верхнюю границу листа стремительно вниз - через его кольца летят рыжие кленовые листья, чей-то полосатый шарф, горшок с петунией, несколько голубых соек, бумажный змей в виде осьминога, клетчатая скатерть и свежая газета. На кончике тонким пухом распустились розовые перья - нежные, как орхидеи, и яркие, как фуксия.
Лира посмотрела на рисунок целиком. Белый зверь удивленно смотрел с высоты на крыши домов светлыми зелеными глазами. Передние лапки сжаты в кулаки, на витых рогах играет луна, крылья раскинуты широко-широко, развернув перламутровую изнанку. "Первый полет Ррэйно", - подписала Лира неумелыми буквами.
- Мама, смотри!
- Иди-ка ты спать, художница, - Светлана рассеянно потрепала дочь по голове. - Все засиживаешься за своими чудищами!
Лира послушно кивнула и положила рисунок в стопку других.
- И куда их столько, солить будем? - Светлана пролистала несколько верхних альбомных листов: белый зверь просыпается в коконе из папоротников, белый зверь гоняется за бабочками по цветущему полю, белый зверь угощает ягодами лесных зверей, белый зверь обнаруживает, что у него режутся крылья. Видит бог, когда Лира умела рисовать только палочных человечков, ей было куда спокойнее: полки не ломились от непонятных фантазий, не было риска раздавить очередной мама-он-был-у-меня-такой-один карандаш, да и мусор от точилок не прятался в каждом темном углу. И уж точно учителя не досаждали с постоянными советами отдать девочку учиться в художку. - Иди у магазина их продавай, сядешь рядом с бабушкой Ниной, глядишь и купит кто. Или в музей сдай.
- Я издам свою книгу сказок, - упрямо тряхнула челкой Лира. - И нарисую всю историю Ррэйно!
- Бумагу только зря переводишь, - вздохнула Светлана. - Все равно не станешь лучше Васнецова.
- Мама, Ррэйно будут знать все!
Светлана не смогла сдержать улыбки и поцеловала дочь в макушку.
- Иди чистить зубы, фантазерка, темень уже на дворе. Снова не выспишься.
2019 год.
Лира вздохнула и потерла пальцами виски.
Она только что закончила очередной заказ - серию иллюстраций с веснушчатой девочкой и медведем. Простой сюжет: изначальное недоверие, несколько совместных приключений и, наконец, дружба, которая помогла изгнать из деревни врунишку-волка. Сколько было таких персонажей и историй за последние годы? Лира сбилась со счета. Ее герои смотрели с упаковок творога и из рекламы мыла, с афиш о гастролях цирка и даже с сайта местной газеты объявлений. Но ни один из них не был действительно ее героем. Мальчика в соломенной шляпе и с колоском в зубах требовал лично директор хлебозавода. Похожую на песочные часы газель захотела молоденькая маркетолог из транспортной компании. Взъерошенного воробья (или солидную ворону!) предложили представители газеты - и в итоге оставили обоих. Прошлой осенью Лира прислала свою золотую рыбку на конкурс по оформлению морской ярмарки, и организаторы эскиз даже одобрили - вот только была бы там дельфиниха в коктейльном платье и с неоновой вывеской "Приветствуем" в плавниках, было бы просто идеально.
На стене комнаты-мастерской замер в отчаянном прыжке белый зверь. С тех пор, как Ррэйно покинул гнездо, он стал еще величавее, а хвост его побывал парком аттракционов не для одного мира. Он обрел друга - но лиловую Лисси Лира так и не продумала полностью, лишь обозначив контур ее игольчатого тела, гипнотические круги вокруг него и прорисовав изящные когтистые руки. Их сюжетную линию она придумала весной - и взахлеб принялась рисовать одну иллюстрацию за другой. Ррэйно достаточно резво раскопал сокровищницу, в которой обитала Лисси, и через ряд испытаний нашел общий язык с таинственным голосом в темноте. А полгода назад все застопорилось. Лира рисовала одну за другой чужие истории - похожие друг на друга так сильно, что она не стеснялась использовать заготовки (“чем я хуже малых голландцев?!”), но вот к своей никак не могла вернуться.
Рождество срывало страницу календаря за страницей и шло вперед, невзирая на дедлайны, пробки в 10 баллов, дефицит розовых перьев в столице, прохудившиеся сапоги и полное отсутствие творческих идей. Альбомы в столе пылились, линии в них светлели, торопливые карандашные надписи превращались в серую тень. “Я обязательно нарисую историю Лисси завтра, - обещала себе Лира. - С ней все будет просто, стоит лишь взять карандаш в руки”. Очередная неделя срывалась в хлопотливые выходные, но в понедельник-то Лисси наконец-то увидит свет, стоит лишь сдать текущий заказ.
Последний понедельник года обязан был стать очередным началом для Лисси. Но с утра ветер забросал окна влажными снежками и хлопал дверьми, а к полудню пурга закрутила кусачие спирали. Влад спозаранку ушел на работу, еле откопав Лиру в одеялах, чтоб поцеловать на прощание. До полудня она бродила по комнатам в пижаме, то и дело прилипая ладонями и носом к окнам. Когда непогода утихла белой бисерной дымкой, Лира решила спуститься вниз, за корицей, шоколадом и звездочками бадьяна. Она старательно обходила раскиданные с вечера карандаши и избегала взглядов на увешанную рисунками стену. Не было никаких сомнений, что на запахи уюта и тепла вдохновение приманится и останется надолго, нужно всего лишь выбрать свитшот поглупее и откопать в шкафу сиреневые угги, да и шоппер нужно почистить от шерсти соседского йорка - Лира никак не могла удержаться от того, чтоб почесать эту до умиления серьезную собаку.
Ближе к четырем Лира заторопилась: за окном темнело, а небо снова нахмурило брови. “Я быстро”, - крикнула она в пустую квартиру и выскочила за дверь. У ног что-то бумажно хрустнуло - прямо на пороге лежала усыпанная тающими снежинками посылка. На боку олимпиадными кольцами красовались штампы с длинным, почти нечитаемым названием города, а у верхней грани пестрела красно-зеленая полянка марок. "Лире Севастьяновой", - гласила каллиграфическая надпись. Графы "от кого" и имени отправителя Лира не нашла. "Нужно выбросить", - подумала она. Бог знает, кто что мог принести под ее дверь. Разве мало в соцсетях историй о неосторожных девушках и о росте количества сумасшедших под новый год? "Выброшу, - решила она. - А за ужином расскажу Владу как о забавном происшествии".
Лира взяла посылку. Увесистая, с острыми углами, никих звуков при тряске, - то ли дорогое издание иллюстрированной книги, то ли доверху заполненная чем-то мягким шкатулка.
Уже в булочной она обнаружила, что обтрепала угол посылки. Под коричневой бумагой был какой-то рисунок - черный, синий и белый богато переливались под пальцами. "Я просто посмотрю", - мысленно отмахнулась Лира и сорвала упаковку. Это был фотоальбом - тяжелый, с восхитительно детальной обложкой. "Ремедиос Варо", - ахнула Лира, проводя пальцами по светлой вьющейся нити, звездам и забавной мордочке существа. Она почти не помнила, как взяла кленовый сироп, специи, красное вино, карамельные яблоки и целый пакет теплых бельгийских вафель. И точно так же не помнила, как вернулась домой, зажгла свечи, постелила пушистые пледы, включила Wham!.
На страницах альбома акварельными мазками разворачивались лучшие эпизоды прошлого. Вот бабушка дарит трехлетней Лире ее первые краски. Лира пытается слюнявить пальцы и пробовать цвет на вкус, но мама безуспешно убирает ее руки ото рта. На одном из фото красками испачканы и светлые мамины волосы, и бабушкино выходное платье, и щеки Лиры, и даже на обоях - два отпечатка ладошек. Бабушка смеется, на лице Лиры восторг и недоумение, между бровями мамы залегла первая складка, вызванная живописью.
Вот фото из начальной школы: учительница демонстрирует классу Лирину работу на день города. Похожих фотографий больше всего, а на последней - архив с рисунками Лиры на всевозможные праздники, соревнования, дни учителя, 850-летие Москвы, юбилей Пушкина, иллюстрации к сочинениям и рефератам, стенгазеты. Они заняли два больших стенда в школьной библиотеке и - внахлест - несколько сдвинутых парт.
Следом шли фотографии из художки. Как же мама не хотела, чтоб Лира ходила в нее! Но Лариса Евгеньевна с ее мелодичным голосом и манерами великой княжны как-то смогла найти аргументы, и вот уже Лира ошеломленно улыбается в мастерской, неумело вертит в руках гипсовую голову, смущается при виде еще не скинувшей простынь натурщицы, стоит с подругами около ряда мольбертов - на каждом один и тот же синий кувшин, но его изображение меняется от нескольких линий и точек до гиперреалистичного.
В университетские годы больше всего пустых альбомных страниц: Лира и парень со смутно знакомым лицом растягивают баннеры, Лира и первая выставка в региональном музее, Лира разрисовывает обложку красного диплома, а остальное сплошь белизна.
- Идем, - говорит кто-то за плечом голосом Фрэнка Синатры.
Остроухое синее существо ведет Лиру за собой в дверной проем между окнами, просит оставить в гардеробе объемный худи и как следует отряхнуть ноги, проводит через совиноголового контролера и, наконец, останавливается у стрелки “Начало обзора”.
Одного беглого взгляда достаточно, чтоб понять: здесь собрано все, что когда-либо рисовала Лира. Зал “Графика” вынесен отдельно, небольшой закуток назван “Скульптура”, остальные экспонаты разбиты на секции по возрасту. Около ранних рисунков лежала кассета группы Кар-Мэн и сидели игрушки: медведь с откушенным ухом, кукла Анжелика, коллекция черепашек из “киндера” (повторная - с красным цветком), резиновый Куклачев. Около школьных работ - заколка-бабочка, неудавшаяся фенечка, спутанная радуга, мячик-попрыгунчик, десяток фишек с покемонами. Университетские скетчи были облеплены компакт-дисками, цитатами из Ницше, черно-розовыми значками и напульсниками, среди материалов использовались розовая помада, краска для бровей и что-то несмело бурое, выдаваемое за кровь. Глаза Лиры метались от набросков пухлых кролей к концептам некромантов, от учебных зарисовок яблок и суставов к так и не нашедшему пристанище лесному королю, от первой построенной перспективы к виду горной деревеньки с высоты полета Ррэйно. На каждом выражении глаз, на каждом жесте лапы, руки, крыла, щупальца ей словно показывали фильм “Как рождался шедевр”, и горло щемило от тоски и восторга. Она со стороны видела согнутую перед настольной лампой спину, напряженные кисти, и мятная прохлада щипала кончики пальцев.
“Я всегда знала, что Лирочка талант”, - в проеме над лестницей засуетилась по кухне бабушка. Пахло блинчиками, а на открахмаленном тюле виднелся свежий след зеленого фломастера. “Ты видела, как она классно сказку нарисовала?”, - зашептались за спиной Лиры детские восхищенные голоса. “Севастьянова точно автоматом зачеты все сдаст, ее проект по мифологии полный отпад” - с завистью произнес голос постарше. “Вы не могли бы сделать несколько постеров в этой же стилистике, но форматом побольше? - мужчина широко улыбнулся и поправил запонку. - Мы хотели бы украсить вашими работами детскую”. “Ох и фантазия у тебя, Лирка”, - протяжный вздох Веры звучал так убедительно, будто она стояла рядом. Лира даже повернулась, надеясь увидеть острый профиль подруги, бессменную стрижку пикси и заткнутые за ухо карандаш с сигаретой, но лишь тени заказчиков и друзей ходили по залам. Каждый из них в итоге находил свою ту самую картину, останавливался около нее, и внутри, между ребер, загорался теплый янтарный огонек.
“Ну мы и надышали! От свежего воздуха еще никто не умирал”, - сказала бабушка и открыла форточку. Кухня дрогнула, как зажеванная пленка, сначала исчез изрисованный тюль, а затем постепенно и все остальное, оставив лишь едва заметный запах блинов и отразившееся под сводом подростковое “вот это крууууть!”.
Лира протерла глаза.
Залы изменились. Они стали больше, строже, каждый из них оформлен в своей цветовой гамме и со своим маскотом. Лира шагнула в ближайший к ней, белоснежно-лиловый, датированный “сер. 2010х - нач. 2020х”. На стене у входа посетителей встречала нарисованная прямо на штукатурке гипнотизерка. Сталь ее глаз была розовой и почти зеркальной, в изящных когтистых руках расплывались чарующие черно-фиолетовые кляксы вселенных, а фиалковая шерсть, иглами топорщаяся на локтях, лопатках и между ушей, превращалась в черничный туман вокруг тела.
- Ну привет, Лисси, - пробормотала Лира, и магичка едва заметно улыбнулась в ответ.
“История чернил”, - гласила вертикальная надпись вдоль ознакомительного текста. Согласно ему, примерно в 2014 году художница Севастьянова, известная также под ником Вайда, решила возродить персонажа, придуманного ею еще в детстве, и она создала трогательную и глубокую историю дружбы двух загадочных и непохожих друг на друга существ - искателя приключений Ррэйно и необщительной хранительницы миров Лисси. На стенах висели готовые иллюстрации - среди них были и уже сделанные Лирой сцены знакомства, и пока непонятные рисунки, а под стеклами прятались наброски к комиксу и раскадровки для мультсериала (дата выхода - 2024!). Сердце забилось быстрее.
Лира бросилась в другие залы. Сюжеты, о которых она думала “нарисую попозже”, и рассказы, которые уже стерлись из записных книжек, - все они были здесь. Каждый герой выглядел, как успешный актер или состоявшийся музыкант, и каждый приветствовал создательницу по-своему.
У последних залов стояла Снежная Императрица. Она бескомпромиссно преградила дорогу, но почтительно наклонила голову с тяжелой короной в кобальтовых волосах:
- Спасибо тебе.
“Спасибо”, - прокатилось эхом, и маскоты скрестили лапы в почтительном жесте.
- Лира, Лир, - Вера требовательно трясла Лиру за плечо, и та сердито повернулась: “Ты не настоящая!”.
- Я как раз настоящий, - не обиделся Влад. - Ты бы прилегла, а то уснула прямо за столом. Работала?
- Да, я… - Лира нахмурилась, вспоминая сон. - Я придумала, как должна продолжиться история.
****
Рождество выдалось самым светлым из всех, что Лира могла вспомнить. Даже снег за окнами тихо светился, неся успокоение и уверенность в лучшем дне. Не было неловких пауз и демонстративно громкого смеха, не было страха перед понедельником и укоров в собственной трусости.
- Счастливого Рождества, - сказала Лира пустынной улице.
Фотоальбом в мастерской вспыхнул тихим лиловым светом: в нем появилось еще одно утерянное фото. Уже третье фото за вечер.
Рождество Лиззи
В небольшой квартирке на третьем этаже старого дома, поросшего облетевшим плющом, было прохладно, а потому Лиззи предпочитала кухню всем другим комнатам. Вот и сейчас она сидела за кухонным столом и читала непристойный роман, наслаждаясь теплом, исходившим от духовки. Сегодня весь мир, казалось, наполнился суетой и гомоном, и Лиззи испытывала отдельное удовольствие от того, что на фоне всеобщей паники не делала совершенно ничего. На сегодня у неё было множество планов, но ни одного обязательства, а, значит, она могла поменять их в любой момент. И это тоже ей ужасно нравилось.
В дверь постучали. Лиззи замешкалась: сегодня она никого не ждала к себе. Но мало ли, кому придёт в голову заглянуть в самый канун Рождества? Она отставила чай и неторопливо направилась к двери.
- Тут посылка для вашего соседа, - неуверенно начал почтальон, немолодой мужчина, припорошенный снегом. – Но я не могу до него достучаться.
- Его нет, - кротко пояснила Лиззи.
- Ах, но вы не могли бы передать тогда? – почтальон протянул ей увесистый свёрток. Лиззи хотела было пояснить, что передавать вообще-то уже некому, но мельком скользнула взглядом по посылке и передумала.
- Конечно, - ответила она, принимая свёрток. Почтальон суетливо уговорил её расписаться и спешно отправился дальше. Удивительно, что он взялся за доставку сегодня. Но наверняка кто-то получит что-то важное сегодня. Замечательно.
Лиззи отвлеклась от мечтательных мыслей о важных и трогательных подарках, которые находятся в самый последний момент, и сосредоточилась на посылке.
- Так-так, что тут у нас, - бормотала она, осторожно усаживаясь на диван в гостиной. Она аккуратно отклеила скотч и развернула плотную упаковку.
- А может, это для почтальона предназначалось? – пробормотала она, разглядывая фотоальбом, на обложке которого находилось фото хрупкого ёлочного шарика, полупрозрачного и переливающегося «бензиновыми» разводами. В её глазах на секунду будто что-то сверкнуло, и она повернула голову набок, разглядывая альбом как-то иначе, - С другой стороны, таким вещам лучше не лежать без хозяина. Может, это и для меня. Ну-ка…
Она было хотела раскрыть альбом, как её отвлёк звонок.
- Да? Ах да, дорогой, и тебя с праздником, - рассеяно протянула она в ответ на сбивчивые поздравления старшего сына, продолжая разглядывать альбом. – Да, все отлично, кекс вот уже почти готов. Может быть, к Марии зайду. Или ещё куда…
Сердечно поздравив сына, внуков и невестку, Лиззи торопливо попрощалась: пахло слишком уж сладко.
- Как бы не пригорел! – возмущалась Лиззи, распахивая духовку и ныряя в облако ароматного пара. Запах сахарной корочки, ванили и изюма наполнил маленькую кухоньку. Кекс не пригорел, хотя и оказался самую малость передержанным. Лиззи торопливо плеснула настойки на бренди в глубокую тарелку и вытряхнула туда же кекс. Подумав, плеснула ещё и сверху и завернула всё в полотенце. Её фирменный пряный бренди никогда не бывает лишним. Лиззи налила немного в маленький, но объёмный бокал и вдохнула аромат полной грудью, выглядывая на улицу.
Над невысокими снежными крышами виднелась макушка ели, стоявшей на площади через два дома. Улицы пустовали, несмотря на относительно теплый день, лишь изредка кто-то торопливо пробегал по своим делам, да прогуливалась одна мечтательная парочка.
- И мне стоило бы, - решилась Лиззи. Она накинула свитер и теплое пальто, старательно намотала шарф и платок – в молодости Лиззи гуляла с открытой головой, но нынче сильно мёрзла – влезла в высокие ботинки с шерстяной подкладкой. Открыв свою необъятную сумочку, она тщательно поверила содержимое: кошелёк, очки, таблетки на всякий случай, стопка открыток, что ещё… Убедившись, что всё нужное на месте, Лиззи отправилась в путь. Первым делом она просунула открытку с поздравлениями под дверь своей приятельницы, жившей этажом ниже. Зачем напрягать почту, если можно разнести самой? На улице Лиззи втянула зимний воздух, неуловимо пахнущий хвоей и надеждой, и направилась к той самой общественной ёлке, которую видела из окна. Ель, неловко втиснутая на маленькую треугольную площадь, была украшена ярко и аляповато, но Лиззи нравились гирлянды. Пока они были выключены, и под сумрачным зимним солнцем город выглядел совершенно обыденно и пустынно. Ларьки спонтанной рождественской ярмарки, ещё пару дней назад толкавшиеся на крохотном пятачке, разъехались. Покупатели давно упаковали подарки и сейчас, наверное, накрывали на стол, собирались в гости, ссорились и мирились. Лиззи улыбнулась и нырнула в любимый паб на углу.
В лицо пахнуло теплом, корицей, гвоздикой и духотой. Десяток ступеней вниз и Лиззи вошла в небольшое и тёмное заведение.
- С Рождеством, Эмма! – окликнула она немолодую грузную женщину, в гордом одиночестве восседавшую за стойкой. Эмма со скепсисом посмотрела на неё поверх газеты и вместо поздравления пробурчала:
- Тоже мне праздник, сплошная недостача.
В этой жизни Эмма любила только свой бар и чемпионаты по футболу. Чемпионаты, разумеется, за ту феноменальную выручку, что удавалось собрать. Ради этого она даже поставила вполне приличный телевизор.
- Кухня не работает, - предупредила Эмма, вставая со стула и заходя за стойку к своему рабочему месту, - Могу пива налить.
- Глинтвейна.
- Можно и глинтвейна, - неожиданно покладисто согласилась Эмма. – Знала же, что ты зайдешь.
Она двигалась с неожиданной лёгкостью: достала толстостенный бокал с ручкой, прятавшийся на верхней полке, налила глинтвейна из небольшого ковшика, гревшегося на горелке под стойкой, отрезала ломтик апельсина для украшения, и подала глинтвейн Лиззи.
- Спасибо, - кивнула та, осторожно придерживая бокал обеими руками. Эмма кивнула, раскрывая газету уже с той стороны стойки. Лиззи отвернулась от неё, разглядывая бар в полумраке. Сдавшись перед давлением Рождества, Эмма повесила на дверь венок, а на люстру прикрепила искусственную омелу, но в остальном заведение было неизменно. В комфортной тишине Лиззи пила совершенно гениальный глинтвейн, ждавший её с самого утра, и наслаждалась теплом. Она разгадывала пряности, попавшие в этом году в напиток. Корица и гвоздика чувствовались ещё с порога, но что здесь ещё? Кардамон, осколок мускатного ореха, апельсиновая цедра, несколько семян аниса.
- Ты рома добавила к вину в этом году? – вдруг поинтересовалась Лиззи, хмурясь от неожиданности.
- Да, - ответила Эмма из-за газеты, - В какой-то момент забыла, что варю, грог или глинтвейн.
Лиззи захихикала. Допив глинтвейн, она расплатилась и вышла обратно на улицу. Скоротечный день перевалил за половину, и тени становились длиннее. «Наверное, похолодало», - подумала Лиззи, пока искала в сумочке перчатки. Ей-то после глинтвейна было скорее жарко.
Лиззи гуляла по городу и прислушивалась к праздничному гулу, прорывавшемуся сквозь запертые двери и вылетавшему через приоткрытые окна. Она разнесла несколько открыток своим приятелям и знакомым, поздравила с Рождеством мясника, случайно встретив его по пути, и заглянула к Марии. У той шум праздника был особенно силён. В столь же небольшой, как и у Лиззи, квартире собрались трое детей с супругами и четыре внука. Лиззи с трудом уместила своё пальто на куче верхней одежды, засыпавшей вешалку, и осторожно перешагнула через лужу, натёкшую на входе. Мария нашлась на кухне, где на каждой конфорке и в духовке уже что-то грелось.
- Вся в огне, - заметила Лиззи, садясь на стул у окна так, чтобы видеть подругу, колдующую над горшками и котлами.
- Ой и не говори. Неудобно? Хочешь, в комнату? Я тебе чаю налью.
- А ты тут останешься? Нет уж, я тебя проведать зашла.
- Да тут ещё дел… - Мария рассеянно уставилась на плиту. - Невестки и дочь у меня безрукие, конечно!
Мария жарила боксти и долго распекала младшее поколение, а Лиззи только посмеивалась. Потом уже Лиззи рассказала о своих детях, о новостях с другого континента, куда забралась её семья, они немного поболтали об общих знакомых. Жаркое тем временем дошло, горка боксти грозила упасть с тарелки, а на кухню всё чаще заглядывала та или иная голодная мордочка из остальных обитателей квартиры.
- Пора на стол накрывать, – заметила Лиззи.
- Да уж. А ты же останешься? Я тебе местечко за столом найду, —спросила Мария.
- Куда там! – торопливо сказала Лиззи. Шум и плотность людей в этом доме не влезали в её представления о хорошем празднике. – У меня там дома кекс настаивается, да и дел полно ещё.
Она покопалась в сумке, которую держала на коленях всё это время:
- Я твоим внукам подарков принесла. Мелочь, конечно, но…
- Ой, да они все равно ничему не рады, - успокоила её Мария, ненадолго присаживаясь с ней рядом за крохотный деревянный столик, втиснутый в уголок на кухне.
- А ты?
Мария принюхалась к протянутому свёртку. Неровная плотная бумага была обвязана кокетливой красно-зелёной ленточкой, но важнее в Лизиных подарках был запах.
- Неужто травами поделилась?
- Да, - с гордостью за себя ответила Лиззи. – Это особый букет, собран на Литу, засушен на ивовой доске, искупан в лунном свете на Самайн. Хороший год был.
- Балуешь ты меня, - ответила Мария, тут же пряча свёрток в недрах своих бесконечных шкафчиков. – А остальное под ёлку положу. Ах, а у меня для тебя и нет ничего.
- Да и не надо…
- Ну как же! – Мария вскочила. – Давай я еды тебе хоть заверну. А то небось капусты потушила, кекс испекла, и вот и весь ужин. И бренди.
Лиззи, которая как раз так и сделала, только развела руками. Мария ураганом прошлась по кухне, и домой Лиззи шла с изрядно потяжелевшей сумкой. Пока она сидела у подруги, уже стемнело, и стали видны гирлянды и украшения в окнах. Лиззи без стеснения заглядывала через стекло в чужие жизни, любовалась и сочувствовала. Большая ель засияла тысячей огоньков, и Лиззи долго разглядывала её, стоя в одиночестве на площади, пока сумка не стала совсем уж неприлично оттягивать плечо. К себе Лиззи поднималась очень медленно, размышляя о том, что даже второй этаж ей уже кажется высоковатым. Дома было тихо и прохладно. Лиззи оглядела квартиру как будто свежим взглядом – уютная кухня, завешанная потемневшими шкафчиками и веревками для трав у самого потолка, темная спальня, просторная гостиная с ёлкой, поблескивающей шариками из угла возле окна, фотографии мужа, детей и внуков на комоде. Пришедшие почтой подарки и поздравления Лиззи дисциплинированно сложила под дерево и распаковывать собиралась завтра. А сегодня?
Лиззи включила телевизор, выбрав одну из бесконечных рождественских комедий, которые она уже видела, и разобрала свёртки от Марии. Печёная говядина в травах отправилась разогреваться в духовку, а рагу она перелила из контейнера в мармит. Нарезки домашних колбас аккуратно разложила по небольшим тарелочкам. Налила себе чаю с бренди и, переодевшись в домашнее, начала отмечать. Вспомнила добрым словом супруга, несколько лет как покинувшего этот мир, попробовала того, этого, выпила ещё бренди, убрала со стола, и с чаем ушла в комнату, смотреть телевизор. Читать было слишком лениво.
От дрёмы ей разбудил звонок младшего сына. Конечно, он вспомнил в последний момент. Или якобы поближе к празднику? Закончив с поздравлениями, Лиззи решила, что пора перебираться в кровать. И так наступило Рождество для неё.
По старческой привычке Лиззи проснулась в пять утра, пока большая часть города ещё спала. Она выбралась из кровати, поёжилась и накинула шаль поверх пижамы. Вышла в гостиную и хотела было развернуть подарки, как её внимание привлёк альбом, так и оставшийся лежать на подлокотнике дивана.
- Батюшки, совсем забыла! – всплеснула она руками, присаживаясь к нему. – Что тут у нас?
Она повертела альбом в руках, перелистнула пустые страницы, которые вдруг замерцали под её пальцами.
- Эге, - рассеяно протянула Лиззи. Хорошая вещь, да жалко, что магия истекает. А ну-ка.
Лиззи вдруг порывисто распахнула окно. На неё дунуло холодом, но она не обратила внимания. Лиззи с трудом вскарабкалась на подоконник и положила альбом рядом с собой. Выдирая из него лист за листом, она складывала неповоротливые бумажные самолётики и запускала их вперёд, в спящий тёмный Нилсвилль. Самолётики едва заметно мерцали и летели прочь, растворяясь в ночи, влетая в закрытые окна. Они искали тех, кому не помешали бы сейчас хорошие сны.
Что тебе подарить?
Скоро Новый Год. Я слышу, как мама улыбается в трубку. А я молчу.
Раньше я иногда шутливо возмущалась, что в нашей семье только сама могу сразу ответить на этот вопрос. Мама, муж, свекровь - у них всегда "все есть, ничего не нужно". Хорошо, что я очень люблю выбирать подарки.
И получать тоже люблю, и всегда готова была сказать, что мне хочется.
Смотрю на книжные полки - половина книг стоят для красоты, они ни разу не открывались. В столе лежат пустые блокноты и новехонькие карандаши. Ноутбук приветливо подмигивает - на экране окошко Word. Пустое.
Ничего не хочется, куда-то делись привычные жажда нового и желание привносить что-то свое.
Что я хочу на Новый Год? Сказку и новогоднее волшебство.
И тогда я сажусь за стол и пишу, пишу, пишу. Отправляю обрывки рассказов, осколки сюжетов, словесную канву. И получаю в ответ лучшие новогодние подарки - сборники историй.
Светится гирлянда, посверкивает новыми игрушками елка на столе, коты прыгают, пытаясь достать украшенный венок на двери. Упакованные подакри ждут своего часа.
А я снова с предвкушением открываю новую книгу.
Тебе семьдесят лет, живешь с мужем в небольшом частном доме в маленьком городке. Есть дети и внуки, они живут далеко, но регулярно приезжают к вам, в том числе на праздники. Также у вас много друзей и ты с удовольствием принимаешь гостей. «Карнавал» - так соседи называют ваши веселые сборища.
Ты любишь своего мужа, уже больше сорока лет вы прожили душа в душу, успешно пройдя самые разные испытания и преодолев всевозможные кризисы. У тебя большой сад; тебе нравятся растения, ты спокойно относишься к ведению быта, очень любишь готовишь, считая это особым искусством. Поиграть со специями, текстурами, декором, придумать что-то новенькое прямо на лету - с удовольствием; строгое следование рецептам - не для тебя.
Но тебя не назовешь домоседкой; родственники и друзья знают твою склонность к сумабродству и спонтанным решениям; можешь внезапно сорваться и уехать куда-то – просто так, потому что захотелось. Ты всегда любила находить приключения, путешествовать, узнавать новых людей, пробовать новые блюда... «Жизнь – это огромная коробка с подарками, и я хочу распаковать все!» – вот твой девиз. В семье о тебе ходит много разных баек, которые ты с удовольствием поддерживаешь (на усмотрение автора). Но последнее время ты чувствуешь смутную тревогу и в какой-то момент осознаешь, что стоишь на пороге старости. Само слово «старость» тебя страшит.
В канун Рождества ты получаешь посылку из своего родного города, но отправитель не указан. Нет ни подписи, ни сопроводительного письма или открытки. Только запечатанный фотоальбом с картиной «Постоянство памяти» Дали на обложке (на усмотрение автора).
Уже вечером, перед сном, ты распаковываешь альбом. В нем есть странные мерцающие пустые страницы. А на заполненных листах ты с удивлением находишь старые фото, на них запечатлены самые разные яркие моменты из твоей жизни. Ты не знаешь, откуда взялись эти фотографии, но с улыбкой просматриваешь их. Сама не заметив как, засыпаешь и видишь очень странный сон. Таинственный проводник (образ на усмотрение автора) ведет тебя в галерею, в которой разыгрываются разные сценки из твоего прошлого (формат - на усмотрение автора); после вы попадаете в дома твоих родственников и друзей; вас никто не видит и не слышит. Ты слышишь разговоры родных тебе людей, они упоминают тебя, их слова наполнены теплом, любовью, заботой. После ты снова попадаешь в чудесную галерею и наблюдаешь незнакомые сценки (формат снова на усмотрение автора) с участием мужа, родных, друзей, и в какой-то момент понимаешь, что перед тобой – будущее. Счастливое, наполненное яркими красками.
Ты просыпаешься умиротворенной, от тревоги не остается и следа.
Сон потихоньку стирается из памяти, ты хлопочешь по дому, готовишь, украшаешь дом вместе с мужем, ждешь приезда гостей.
На пустых страницах фотоальбома постепенно проявляются новые фотографии...
в этом месяце бедняга Жорж никак не успевал постричь ни вымахавшую под два метра изгородь, ни траву - то дождь, то темнота, то радикулит.И тут же в историю настоящего начинают вплетаться воспоминания о прошлом.
Она помнила её жидкие светлые косички и то, как они вместе с ещё одной девочкой, дочерью прачки Генриеттой сбегали с последних уроков подслеповатой мадам Леклерк и прогуливались по набережной Гароны, жадно поедая мороженое и воображая себя будущими звёздами синематографа… эти воспоминания были живыми, но имя девочки с косичками упорно ускользало из памяти.Очень хорошая деталь, как по мне, ярко иллюстрирует непостоянство памяти и то самое ощущение, когда часть воспоминаний неумолимо стирается.
“Здравствуй, позволь-ка отломить от тебя пару веточек на венок. Ишь ты, весь зацвёл, рано ты в этом году...”
“Да да, бедняжка - шшш, сделаю тебе обрезку, как руки будут работать.”
если выйти из кухни, то по пути в гостиную будет колонна, третий камень слева качается, а за ним тайник: матовое стёклышко, найденное на пляже Байонны, бусы из стекляруса, подаренные полоумной соседкой в обмен на молчание о том, что к ней приходили странные гости, и непонятная ржавая монетка, найденная в саду.Уютная картинка; напоминает о давней детской забаве - "секретиках".
Как же мы жили, мамочка… Ты даже своих внуков не увидела… Мои все выжили.
Где-то около виска забилась бабочкой мысль: да, в те времена дожить до старости удавалось немногим. Почему же я так боюсь старости?
В преддверии новогодних праздников ты выбираешь подарки близким. У тебя есть маленький сын, дошкольник, и в этом году вы решаете отмечать дома. Когда-то родители организовывали чудесные праздники для тебя. Вы вместе украшали елку, доставали коробки с красивыми старинными игрушками, а еще мама каждый раз предлагала тебе выбрать что-то новенькое на ярмарке или в маленьком магазинчике поблизости, который казался тебе большой шкатулкой с сокровищами - столько всего интересного там было выставлено. Вы и сами ходили в гости, и принимали у себя родствеников и друзей. Каждый раз ты с нетерпением ждала, когда же наступит это чудесное время. Запах хвои, мандаринок, свежий теплый аромат домашнего печенья, уютное потрескивание свечей, нарядные веселые родители... А еще каждый год к тебе приходил Зайчик, передавая для тебя "гостинцы от Деда Мороза". Родители вручали тебе их с маленькой открыткой с нарисованным смешным зайцем, октрытка была "подписана" оттиском лапки. Ты чуточку расстраивалась, потому что каждый раз пропускала появление Зайчика.
Теперь ты взрослая и давно знаешь, что все волшебство исходило от твоих близких. А теперь уже ты сама стала таким волшебником для маленького сына, который верит в новогоднее волшебство.
В коробках с новогодними игрушками ты находишь старый фотоальбом со смешным зайцем на обложке; в лапках у зайца мешок с подарками. В альбоме - записки от твоих друзей, близких, бабушкины и мамины рецепты, красивые картинки, которые ты когда-то собирала; а еще - фотографии, на которых запечатлены самые разные моменты из твоего детства. Ты просматриваешь альбом, показываешь сыну, рассказываешь ему разные истории, ваши семейные традиции, делишься своими воспоминаниями. Всей семьей вы готовите печенье, украшаете елку, упаковываете подарки.
И внезапно ты понимаешь, что все еще веришь в чудо. Да, ты сама создаешь волшебство для близких - но и получаешь это в ответ от них.
Когда сын засыпает, вы с мужем достаете открытку, карандаши и краски, и вместе рисуете Зайчика.
Наука есть, а жизни нет. Работа есть, а денег нет.Житейская ситуация. Кратко, без особых деталей, но очень ёмко, соответствующая картинка вырисовывается мгновенно. Эта мама сразу вызывает сочувствие и понимание. Не жалость - не могу применить здесь это понятие. Мне иногда кажется, что оно...снисходительное немного, что ли. А тут ключевое именно сочувствие.
Ох, сын, чего же ты ждешь от Лисички?
Как ты думаешь, мам, подарит? Такого огромного, почти живого.На этом конкретном моменте вспомнилось, как однажды мой крестник попросил в подарок грейдер. Вот настоящий грейдер, чтобы прямо сесть - и выезжать на улицы города, работать во благо общества ;D "Именно настоящий грейдер, крестная, хорошо? " :'(
Я знаю, что нам в этом году тяжело пришлось, я тебе подарок нарисовал, а ты мне ничегошеньки не дари! Мне подарков от Лисички и Деда Мороза хватит, я обещаю!Славный мальчик, хороший сын. Надеюсь, когда он вырастет, то обязательно оценит все усилия своей родной "Лисички", которая нашла выход в этой сложной ситуации, смогла обеспечить своему ребенку ощущение праздника вопреки всем препятствиям.
Бастиану одинадцать лет, он скромный и тихий мальчик, очень любит книги. Ему нравится мысленно путешествовать по выдуманным мирам и придумывать свои истории. В книгах он находит свое спасение от одиночества. Сверстники не хотят с ним дружить, в школе над мальчиком насмехаются. Его мама ушла (обстоятельства – на выбор автора), а отец, и так строгий и довольно скупой на эмоции человек, ещё больше замкнулся в себе. Да, он заботится о Бастиане, следит, чтобы мальчик был хорошо одет и выполняет прочие родительские обязанности. Но Бастиан не чувствует эмоциональной близости с отцом, он не находит дома тепла,в котором так нуждается.В одной из прошлых рождественских игр (сказочном календаре) часть наводок слетели/не сыграли.
В канун Рождества почтальон вручает ему посылку, но отправитель не указан. Нет ни подписи, ни сопроводительного письма или открытки. Только запечатанный фотоальбом с изображением белого дракона на обложке (на усмотрение автора).
Уже вечером, перед сном, Бастиан распаковывает альбом. В нем много пустых страниц, кажется, что они как-то странно мерцают. А на заполненных листах Бастиан с удивлением находит старые фото, на которых изображены его родственники, знакомые, он сам. Запечатлены самые разные моменты. Бастиан не знает, откуда взялись эти фотографии, но, листая альбом, вспоминает счастливые моменты. Он засыпает и видит очень странный сон. Таинственный проводник (образ на усмотрение автора) проводит его по домам родственников (бабушки, дедушки, тёти), одноклассников, заводит в рабочий кабинет отца; Бастиана и его проводника никто не видит и не слышит. В своих разговорах эти люди упоминают мальчика, их слова наполнены теплом, любовью, беспокойством о его состоянии. Он узнает, что его семья любит и беспокоится о нем; отец много работает, чтобы заглушить свою боль и обеспечить будущее сына; несколько знакомых ребят-ровесников симпатизируют Бастиану, просто мальчик не замечал этого из-за собственной робости и отрешенности.
Утром Бастиан просыпается счастливым и умиротворенным. Отец и сын наконец-то разговаривают по душам, вместе готовятся к праздникам; они решают поехать в гости к бабушке и дедушке мальчика.
В это Рождество Бастиан впервые после ухода мамы по-настоящему ощутит, что у него есть семья, есть те, кто любят его и всегда поддержат.
Порой, когда ребенок не верит в чудеса, достаточно дать хорошего тумака его родителю.
Я смотрел на сына и только сейчас понял, что потерял жену, а сын потерял маму.В итоге получается, что Бастиан вроде был избран главным персонажем, но при этом его трудно назвать действующим лицом этой истории. Он - объект воздествия; ребенок, о благе которого должны позаботиться, и будущее которого предопределяется не им самим.
В то время как моя собственная мама, наверняка, ждет звонка в этот первый день нового года.
На пустых страницах фотоальбома постепенно появляются новые фотографии....Именно потому что он еще ребенок)
Тебе почти пятьдесят. Ты – бывший фокусник-иллюзионист, но твой прежний контракт давно закончился, его не продлили. Тебе пришлось покинуть сцену и вернуться в свой родной городок.Это вторая из наводок, пришедших изначально из игры-микса сказок, сказочного календаря. Образ Чарли навеян персонажем Волшебника Страны ОЗ - Джеймсом Гудвином. Но не в его ипостаси Великого и Ужасного, а возможном продолжении. Как должна была сложиться судьба Гудвина после возвращения к обычной жизни?
Теперь ты ведешь размеренную спокойную жизнь владельца бакалейной лавки. Работа в цирке, карьера Великого Магика, восхищение зрителей, восторг от удачно проведенного шоу –всё это осталось в прошлом. В канун Рождества ты замечаешь очередь детей, выстроившихся к Санта-Клаусу, и вспоминаешь, как сам когда-то был волшебником для окружающих. Атмосфера праздника одновременно и радует, и заставляет немного грустить о старых добрых временах.
Тем же вечером ты получаешь посылку, отправитель не указан. Нет ни подписи, ни сопроводительного письма или открытки. Только запечатанный фотоальбом с изображением Волшебника из Страны Оз на обложке (на усмотрение автора).
Уже вечером, перед сном, ты распаковываешь альбом. В нем много пустых страниц, тебе кажется, что они как-то странно мерцают. А на заполненных листах ты с удивлением находишь старые фото, на которых изображены твои родственники, друзья, ты сам; запечатлены самые разные моменты, в т.ч. твой триумф на сцене и восторженные лица зрителей в зале. Ты не знаешь, откуда взялись эти фотографии, но, листая альбом, вспоминаешь счастливое прошлое. Незаметно ты засыпаешь и видишь очень странный сон. Таинственный проводник (образ на усмотрение автора) проводит тебя по домам твоих родственников, друзей, бывших коллег, зрителей твоих шоу (по выбору автора); вас никто не видит и не слышит. В своих разговорах они упоминают тебя, их слова наполнены теплом, любовью, интересом, ностальгией.
Ты просыпаешься счастливым и умиротворенным. Теперь ты знаешь, что делать – и организовываешь собственное шоу для самых маленьких зрителей (или иной вариант на усмотрение автора).
На пустых страницах фотоальбома постепенно появляются новые фотографии....
Отец так и не смирился с его своеволием: общение, ставшее напряженным с выбором факультета в университете, прекратилось вовсе после того, как Чарли начал участвовать в шоу. Отец прямо говорил, что не желает иметь ничего общего с балаганом, в который Чарли превратил свою жизнь..
Сиофра закончила школу и работает официанткой в пабе неподалёку от дома. Она любит гулять в лесу, и среди шума деревьев она слышит эфемерные звуки волынок. В детстве она часто играла с невидимыми другим маленькими существами, да и сейчас видит больше, чем другие – то в воде промелькнёт огромная змея с лицом матери одноклассника, то старушка из дома напротив вдруг станет невидимой посреди бела дня. Сиофра вполне уверена, что она подмёныш.
Да и как иначе. Сиофра живёт с родителями и младшим братом-подростком в квартире на окраинах Нилсвилля, где у каждого есть своя маленькая комнатка. Брат совершенно невыносим, а родители ему потакают. Раньше её заставляли гулять с братом, приглядывать и развлекать. На день рождения ему купили дорогущий велосипед, а ей – зимнюю обувь и платок! Сиофра же очень хотела новую флейту. Она прекрасно поёт и играет на флейте так, что прохожие останавливаются, и это на старой, купленной с рук и даже немного помятой! В Нилсвилле есть музыкальная школа, но, чтобы учиться дальше, ей нужно ехать в города побольше. Родители против. Они говорят Сиофре, что нужно освоить хорошую рабочую профессию и держаться поближе к дому. Да хотя бы официанткой остаться, там и до управляющей можно дорасти, а петь в том же пабе по субботам. Поэтому она копит свою зарплату и ссорится с родителями и братом. В канун Рождества она запирается в комнате, отказываясь выходить.
Только поздно вечером она высовывается из своей комнаты и обнаруживает под дверью посылку. Нет ни подписи, ни сопроводительного письма или открытки. Только запечатанный фотоальбом с флейтой на обложке (на усмотрение автора). Сиофра нехотя просматривает альбом, страницы мерцают под её пальцами. Альбом полон фотографий, которые никто не снимал: вот она совсем маленькая на руках у матери, вот она идёт в школу, вот обнимает маленького брата. Просматривая картины прошлой жизни, Сиофра незаметно засыпает. Таинственный проводник (образ на усмотрение автора) проводит её по засыпающему дому. Её брат спешно доделывает ей подарок, родители тревожно обсуждают, что она не вышла из комнаты и вспоминают, какая она была болезненная в первый год жизни, как внезапно выздоровела и как много кричала и плакала потом, как быстро выросла, как им страшно её отпускать; они решают больше прислушиваться к дочери и уже приготовили ей в подарок новую флейту.
Утром Сиофра просыпается с пониманием, что у неё есть любящая семья; они все вместе встречают Рождество, от недопонимания и обид не остается и следа. На пустых страницах фотоальбома постепенно проявляются новые фотографии...
Я могу показать, несбывшееся прошлое и сбывшееся будущее.Кстати, интересная идея, можно развить для другой игры и новых историй, при желании.
Как здорово, что теперь он подросток и, пожалуй, настолько же равнодушен ко мне, как и я к нему.Мне понравилось, как описаны воспоминания-фотографии - интерактивно, через действия. И этот ритмичный "щелк!", отсчитывающий одно воспоминание-картинку за другим.
Ты молода, красива, талантлива; семья, работа, дом– внешне твоя жизнь очень благополучна.
Но есть один момент, который тебя все больше гложет – появившаяся неуверенность в себе. С детства ты отличалась богатой фантазией и талантом к рисованию; придумывала чудесные истории и сама же их иллюстрировала. Это определило и выбор профессии.
Тебе нравится твоя работа, но потихоньку ты понимаешь, что все чаще иллюстрируешь чужие истории, все реже создаешь собственные. Дома в ящике стола лежит заветная тетрадь с твоими неопубликованными творениями, в которую ты давненько не заглядывала.Ты осознаешь, что уже полгода как к тебе не приходят новые идеи и иногда тебя охватывает страх, что так теперь будет и дальше, что вдохновение не вернется вообще.
В канун Рождества ты получаешь посылку из своего родного города, но отправитель не указан. Нет ни подписи, ни сопроводительного письма или открытки. Только запечатанный фотоальбом с принтом «Звездная ночь» Ван Гога на обложке (на усмотрение автора).
Уже вечером, перед сном, ты распаковываешь альбом. В нем много пустых страниц, тебе кажется, что они как-то странно мерцают. А на заполненных листах ты с удивлением находишь старые фото, на них запечатлены самые разные счастливые моменты из твоей жизни, твои родственник, друзья, ты сама. Ты не знаешь, откуда взялись эти фотографии. Сама не заметив как, засыпаешь и видишь очень странный сон. Таинственный проводник (образ на усмотрение автора) проводит тебя в выставочный зал; ты видишь издания своих ранних работ и вспоминаешь упоительные ощущения от творения чего-то нового, своего; после вы проходите по домам твоих родственников, друзей, заказчиков (на усмотрение автора); вас никто не видит и не слышит. В своих разговорах они упоминают тебя, их слова наполнены теплом, любовью, благодарностью. А потом вы с Проводником снова оказываетесь в зале и ты понимаешь, что выставка изменилась. Ранние твои работы исчезли, ты видишь новые произведения, которые вызывают восхищение, интерес. Внезапно ты понимаешь, что это тоже твои работы...только будущие.
Ты просыпаешься счастливой, умиротворенной, чувствуешь прилив вдохновения и спешишь воплотить в жизнь новые идеи.
Рождество ты проводишь в родными и близкими, от всех твоих тревог не осталось и следа.
А на пустых страницах фотоальбома постепенно проявляются новые фотографии...
Не было никаких сомнений, что на запахи уюта и тепла вдохновение приманится и останется надолго, нужно всего лишь выбрать свитшот поглупее и откопать в шкафу сиреневые угги, да и шоппер нужно почистить от шерсти соседского йорка
Хвост изгибается и шальным зигзагом бежит через верхнюю границу листа стремительно вниз - через его кольца летят рыжие кленовые листья, чей-то полосатый шарф, горшок с петунией, несколько голубых соек, бумажный змей в виде осьминога, клетчатая скатерть и свежая газета.В целом же введение рассказа отдает и светлой грустью, и немного горечью. Уже в этой части видна фоново прописанная классическая предыстория. Это горько, когда родители вроде любят, но при этом не понимают своего ребенка; не хотят или просто не способны понять.
- Бумагу только зря переводишь, - вздохнула Светлана. - Все равно не станешь лучше Васнецова.А во сне Лиры мы увидим еще несколько деталей, иллюстрирующих отношение матери к творчеству дочери:
между бровями мамы залегла первая складка, вызванная живописью.
Следом шли фотографии из художки. Как же мама не хотела, чтоб Лира ходила в нее!Одобрения мамы Лира так и не дождалась, в хоре голосов её нет; отец не упомянут вообще. Зато у девочки была любящая и принимающая её талант бабушка.
"Я быстро”, - крикнула она в пустую квартиру и выскочила за дверь.Похоже, Лира привычно оживляет Ррэйно и смутно проявляющуюся Лисси, оправдываясь именно перед ними, раз в квартире пусто.
"Ремедиос Варо", - ахнула Лира, проводя пальцами по светлой вьющейся нити, звездам и забавной мордочке существа.Очередное пополнение в мою собственную копилочку знаний (да, тут же загуглила и ушла смотреть :) ).
Лиззи - looolka?
[Begotten] - ЛираЯ.
Интересно, что натолкнуло автора выбрать именно такую историю и такого Проводника.В части с Проводником сделана отсылка к персонажу Холдену Колфилду и его младшему брату Алли из «Над пропастью во ржи» Сэлинджера. Когда я писала текст, именно этот роман определял мое настроение. Хотелось дать легкий намек, что Чарли - это в какой-то степени подросший Холден: талантливый человек, чужой во взрослом мире, но готовый бесконечно возиться с детьми. Призрак его сестры стал Проводником, чтобы показать любовь Чарли к детям и творческие и педагогические способности, которые превращают работу с детьми в дело его жизни.
Кстати, интересно еще, насколько щепетильно и с отсылками Биби подбирает имена и фамилии героев, где - задумка автора, а где - просто совпадение/ассоциации?) "Танненбаум" - это "елочка". "O Tannenbaum" - немецкий рождественский гимн; я нагуглила, что современная инструментальная версия была создана Винсом Гуаральди для очень популярного американского рождественского телешоу "A Charlie Brown Christmas").Имя Танненбаум, разумеется, выбрано не случайно. В первую очередь - это, конечно, отсылка к немецкому названию рождественской елки и к одноименной песенке :). Во-вторую - своеобразный трибьют пошляку Танненбауму из «Тени в раю» Ремарка (но тут просто личное желание сделать зарубку об этой книге в ушедшем году, особого смысла оно не несет).
Отмечу, что когда я читала историю Чарли, то оставалась немного отстраненной, хотя в рассказе есть драма - ранняя смерть сестры-Проводника. А также есть классическая история отщепенца в родной семье:Здесь также отголоски «Над пропастью во ржи». И еще мне хотелось, чтобы «мой» Чарли увидел, что сидя в бакалейной лавке, он предает того паренька, который рискнул всем в поисках своего предназначения.
На сегодня у неё было множество планов, но ни одного обязательства, а, значит, она могла поменять их в любой момент. И это тоже ей ужасно нравилось.
Шум и плотность людей в этом доме не влезали в её представления о хорошем празднике.
Лиззи без стеснения заглядывала через стекло в чужие жизни, любовалась и сочувствовала.
Лиззи с трудом вскарабкалась на подоконник и положила альбом рядом с собой. Выдирая из него лист за листом, она складывала неповоротливые бумажные самолётики и запускала их вперёд, в спящий тёмный Нилсвилль. Самолётики едва заметно мерцали и летели прочь, растворяясь в ночи, влетая в закрытые окна. Они искали тех, кому не помешали бы сейчас хорошие сны.
Тебе тридцать пять. Семья, работа, свой дом – внешне кажется, что твоя жизнь вполне успешна. На самом деле у тебя есть одна проблема – ты катастрофически ничего не успеваешь. Усталость постепенно накапливается; работа надоедает, ты тонешь в море отчетов и бухгалтерских сводок (на усмотрение автора); нет сил ни на времяпровождения с семьей, ни на когда-то любимые хобби. Из-за усталости и нервного напряжения ты периодически ссоришься с близкими.
В канун Рождества ты получаешь посылку из своего родного города, но отправитель не указан. Нет ни подписи, ни сопроводительного письма или открытки. Только запечатанный фотоальбом с изображением Белого Кролика из «Алисы в Стране Чудес» на обложке (на усмотрение автора).
Уже вечером, перед сном, ты распаковываешь альбом. В нем много пустых страниц, тебе кажется, что они как-то странно мерцают. А на заполненных листах ты с удивлением находишь старые фото, на которых изображены твои родственники, друзья, ты сама. Запечатлены самые разные моменты. Ты не знаешь, откуда взялись эти фотографии, но, листая альбом, вспоминаешь разные счастливые моменты. Сама не заметив как, ты засыпаешь и видишь очень странный сон. Таинственный проводник (образ на усмотрение автора) проводит тебя по домам твоих родственников, друзей, начальника (по выбору автора); вас никто не видит и не слышит. В своих разговорах они упоминают тебя, их слова наполнены теплом, любовью, беспокойством о твоем состоянии.
Ты просыпаешься счастливой и умиротворенной. Готовишь завтрак, встречаешь свою семью.
Вместе вы готовитесь к Рождеству. На пустых страницах фотоальбома постепенно появляются новые фотографии.
Окончательно попрощавшись с сегодняшней тренировкой, я села его составлять. .... Кажется, это единственное, что я рисую в последние несколько лет. Когда рисовать, если я и так ничего не успеваю?Когда рисовать, если я и так ничего не успеваю?
Все дорогу домой я только и мечтала, как приду домой, замариную на завтра мясо, поужинаю и упаду спать под жужжание очередной дурацкой передачи.
Когда мы счастливые вернулись домой в час ночи, мама встретила нас, расспрашивая, как все прошло. И только недавно я поняла, что мама тогда не ложилась, беспокоясь, все ли с нами в порядке.
Еще была фотография с корпоратива на моей работе, где мне вручили благодарность и объявили о повышении, и я стою в окружении коллег, счастливая до одури, что меня наконец заметили и признали.
Кейт, конечно, всегда была вот такой - если делать, то по-максимуму, идеально!Кейт ответственная, честолюбивая, она в некотором роде перфекционист (пусть это не распространяется на все ситуации).
Да ладно, подменыш она!Как скажешь.
Как скажешь.? это шутка
Признаюсь, по-доброму завидую^__^(и в который раз обещаю себе больше целенаправленно узнавать).
Кстати, я с особым интересом ждала, какую же обложку Френ выберет для своего альбома.Я долго-долго выбирала между любимейшими и тесно переплетенными женщинами - Доротеей Таннинг, Леонорой Каррингтон [к слову, я перекрытие тату изначально хотела делать как раз по одной из ее текстильных работ], Ремедиос Варо. Выбор в пользу последней был, конечно, из-за ее животных в первую очередь [хотя Леонора здесь сражалась до последнего]. Между картинами тоже металась, но белая фигура в центре полотна решила все за меня.))
И еще по деталям: и в прошлом рождественском тексте (Рождество в Копенгагене), и в этой истории звучит упоминание группы Wham!Вот тут я, кстати, удивилась, потому что вообще не помнила такого совпадения. :D
Интересно, причина в каких-то особенных ассоциациях? "Last Christmas"?
Пожалуйста, сядьте.
Несколько вопросов к автору: псевдоним Вайда - это потому что "вайда красильная", для усиление и комбинации с "История чернил"? Просто подходяще звучало? Или в честь Анджея Вайды?
Вот тут я, кстати, удивилась, потому что вообще не помнила такого совпадения. :DТюлень бдит! ;D
Спасибо Тюленьке за отзыв,Рада, что тебе нравится; не переживай, твои ОС и рецензии я тоже читала с удовольствием.
как всегда, развернуто, тепло, с вниманием, мне очень стыдно, что я так не умею.
Убежала читать про Ива кляйна (обожаю синий цвет).Ахах, обращайся.)
А лично меня Лулка заставила задуматься и о другом видениии новогодних праздников.У меня нет дурных ассоциаций с Новым Годом, и я к нему мало готовлюсь, только покупаю подарки. Уже давно я забила на попытки доделать дела, навести порядок, что-то там приготовить - просто прихожу к родителям, ем, пью, шумлю и еду домой спать. И мне очень нравится в нём, что его празднуют все-все-все одновременно и если у тебя радостное настроение, им можно беззастенчиво разбрасываться, дарить подарки всем, кого знаешь, поздравлять, жечь огни на улице, ходить в офис в костюме елки... словом, праздновать и находится в атмосфере всеобщего праздника долгое время. На день рождения же не будешь всем рассказывать, что у тебя д/р, поэтому все радуйтесь (хотяяяя...).
Как вы уже могли заметить, у меня сложилась определенная тенденция: не считая половины наводок из Календаря сказок, часто звучит лейтмотив "все будет хорошо" и подразумевается, что у многих героев есть/были какие-то проблемы, горести, трудности.
А Лулка воспринимает праздник по-другому. Если для меня это больше мотив надежды и обновления, то для неё - радость в моменте как таковом без прямой привязки к прошлому-будущему (Лулка, поправь меня, пожалуйста, если что).
Этот текст - спокойный, размеренный, неторопливый, очень уютный; и "с хитринкой", как и сама Лиззи. Эта хитринка просматривается по всему тексту, но явно раскрывается только в финале.Я хочу заметить, что она стырила альбом только потому что он волшебно-самонаводящийся был!))
Я благодарна за то, что в рассказе Лулки еще и прорисовывается облик самого Нилсвилля.Сначала я задумываюсь о том, что мои герои будут есть, и что пить. Потом - где они это берут. Готовят? На чем? Потом появляется спальня и жилье, дом... насчет дома я даже не особенно уверена, но кафе и пабы рядом, снег, тяжелая одежда, елки и соседи, что еще может быть в фокусе внимания?
Все персонажи спокойны, умиротворены, стабильны, счастливы... и каждый чуть с хитринкой) Уже после прочтения истории мне на ум пришла ассоциация с героинями фильма "Стальные магнолии", Уизер Будро и Клэри Белчер (только они более громкие-шумные).Эмма будет счастлива только через пару дней. Фильм не смотрела, а ведьмам Лиззи, наверное, коллега. Для Эсме она слишком довольная, а для Гиты - слишком одинокая.
А также вспомнились ланкрские ведьмы - Матушка Эсме Ветровоск и нянюшка Гита Ягг.
В Лиззи и её подругах просто подспудно чувствуется эдакая уверенная житейская мудрость, юмор и доля сарказма ("Ой, да они все равно ничему не рады, - успокоила её Мария") немножко цинизма, здравое (и в т.ч. здраво-эгоистичное) отношение к жизни. Нет нагнетания, драмы, конфликтов.Мне нравится эта черта в людях. Мы часто видим образы одинокой старости как глубокого тоскливого несчастья, но в целом - подумалось мне - для интроверта, способного заботится о себе, свой тихий домашний праздник может быть очень комфортным. Вся моя многочисленная семья, включая самое старшее поколение - очень самодостаточно, со своими делами, планами и желаниями, не положившее жизнь на семью, существующее вовне детей. И я подумала, что мне нужен образ самодостаточной одинокой старушки, которая в общем-то могла и в компании встретить Рождество, ноооо... да ну их всех, у нее есть кекс и бренди. Да, возможно, она была бы рада видеть внуков, но не срослось, но у нее есть подружки, свой паб, свое пространство и свои развлечения.
А еще мне понравились многие детали и также по душе суждения-поведение Лиззи. Прям родственность в ней увидела:Лиззи, конечно, немного я. Но во многом - совсем не я)
Также благодаря этой истории я расширила лексикон и приобрела новые знания; уже поискала рецепты боксти (картофельных блинчиков) и успела задуматься, нужен ли мне в домашнем хозяйстве мармит (имею слабость к разной кухоннойу утвари);DЧто-то я опечаталась, да. Или в статье по ирландской кухне был дурацкий перевод. А мармиты обычно можно использовать как форму для выпечки, но при хранении подставка места много занимает. Но мама подаёт еду на том мармите, что подарила ей я, выглядит торжественно.
Этот рассказ получился отличным эпилогом нашей игры (хотя и сам по себе, в отрыве от антологии, он хорош). Я считаю финальный виток истории отличной находкой; легкая примесь игривости-баловства, привкус чуда, теплый финал. Если бы я умела рисовать - обязательно бы создала иллюстрацию к последнему абзацу, он очень визуальный:
У меня нет дурных ассоциаций с Новым Годом, и я к нему мало готовлюсь, только покупаю подарки. Уже давно я забила на попытки доделать дела, навести порядок, что-то там приготовитьУ меня именно так с моим днем рождения)
Поэтому Новый Год для меня это именно праздничная атмосфера. Ну и потому рассказ я написала об этом
Я хочу заметить, что она стырила альбом только потому что он волшебно-самонаводящийся был!)А то! ;)
Сначала я задумываюсь о том, что мои герои будут есть, и что пить. Потом - где они это берут. Готовят? На чем? Потом появляется спальня и жилье, дом... насчет дома я даже не особенно уверена, но кафе и пабы рядом, снег, тяжелая одежда, елки и соседи, что еще может быть в фокусе внимания?Да, цепочка такая получается; мне кажется, это хороший подход, помогает делать образы более живыми, весомыми.
Мне нравится эта черта в людях. Мы часто видим образы одинокой старости как глубокого тоскливого несчастья, но в целом - подумалось мне - для интроверта, способного заботится о себе, свой тихий домашний праздник может быть очень комфортным. Вся моя многочисленная семья, включая самое старшее поколение - очень самодостаточно, со своими делами, планами и желаниями, не положившее жизнь на семью, существующее вовне детей. И я подумала, что мне нужен образ самодостаточной одинокой старушки, которая в общем-то могла и в компании встретить Рождество, ноооо... да ну их всех, у нее есть кекс и бренди. Да, возможно, она была бы рада видеть внуков, но не срослось, но у нее есть подружки, свой паб, свое пространство и свои развлечения.Забавно, вот буквально недавно ИРЛ пыталась донести схожий посыл о том, что мне хорошо и в компании, и наедине с собой)
Что-то я опечаталась, да. Или в статье по ирландской кухне был дурацкий перевод. А мармиты обычно можно использовать как форму для выпечки, но при хранении подставка места много занимает. Но мама подаёт еду на том мармите, что подарила ей я, выглядит торжественно.Слушай, а забавно получилось - я заметила опечатку только после этого твоего сообщения; пошла гуглить именно боксти (по первому упоминанию), сразу и нашла. Курсивом я выделила новый для себя термин, это не про опечатку (я сама очень часто опечатываюсь, так что была бы "соринка в чужом глазу"); уже поправила в тексте.
Забавно, что вышло визуально, я с трудом визуализирую (все визуальные описания - по мотивам мыслей как бы оно было логично), а тут больше в сторону символизма смотрела.У меня мгновенно картинка нарисовалась) Жаль, что не умею рисовать, иногда вот реально очень хочется подобавлять иллюстрации к текстам.
Спасибо за тёплую рецензию, и я немножко расскажу, как я схалтурила.Про доктора очень интересно; повторюсь, люблю узнавать что-то новое из наших текстовушек)
Ты как всегда проницательностью, и доктор Ив существует. Звали его Франсиско Норьега, он происходил из очень влиятельной семьи, очень хорошо учился, в 22 года защитил докторскую...И вместо того, чтобы продолжать в академии, уехал в одно из имений своих родителей, в Коломбрес, где стал сельским доктором. Проработал там до пенсии, а после до 80 лет продолжал разъезжать по отдаленным местечкам и подворьям, умер в 85 лет собственно после работы... Сейчас его дом стал местным музеем -музеем доктора Пако.
О нём вспоминала моя свекровь. И в данном случае это она говорит устами Мари: кого где расселить - её типичный монолог, мы каждый год собирались на рождество по 15-20 человек.
Вообще, сначала я вроде бы всё написала, но вышло слишком грустно - Мари, подглядывающая за своими родстве6иками слышала их обеспокоенную речь, и понимала, что у неё деменция, а в конце, в фотографиях из будущего, видела себя с новым внуком на руках, но без бровей и в парике, и таким образом, понимала, что вскоре её ожидает не только праздник, химиотерапия. В тексте остался пассаж про "отстричь лохмы", но он в принципе удачно перекликался с легендой о ведьмах, и я решительно стёрла прочие злоключения бедняжки Мари и добавила финальный кусочек про столетие, чтобы хоть чуть-чуть разбавить горечь....
Большое спасибо за ОС, Simka, как всегда, вскрывает верхние слои, считывает много больше, чем мне казалось, можно было бы вытащить из небольшой истории.Мне нравится процесс) Да и, честно говоря, как автору, мне самой зачастую приятно, когда в рецензии\ОС подмечают какие-то особые детали-моменты-подтексты.
И я очень надеюсь, что традиция рождественских/новогодних игр продолжится и дальше. Это такой мощный источник позитива, что было бы жаль его потерять.Спасибо) Посмотрим, как будет; возможно, и у меня появятся новые идеи, и/или кто-то из других мастеров захочет взять дело в свои руки)