Текстовушки. Архив

[Todo Uno]

20. БЕРИЛ.

Она говорит, что на самом деле ее нет.
Но она стоит предо мной, и это не сон. Ее глаза - как звезды, а голос - как шум дождя.
Друга и Помощника тоже не было, говорит она.
А я видел, видел Пана, который играл на флейте, нарушая пугающую тишину этого странного леса. И Флаффи видел, а жабы почему-то нет.
Она говорит, что Пан многие годы спит, усыпленный словами Высшей магии. Лишь облик Друга явился нам, ведь мы наделены магией.
Я пытаюсь вспомнить что-нибудь про Высшую магию, но знания в голове будто перемешались во время вихря.
Сохранившие магию с первых времен стали богами и богинями, говорит она и называет себя одной из последних древних богинь.

Мир был один и в нем не было смерти. Перед глазами всплывают картинки из книг Отшельника. А потом мир раскололся на множество миров, и пришла смерть, а с ней - несправедливость. В этом осколке живут зверолюди, и хоть питаются они только рыбой, хищники стремятся пожрать травоядных, а травоядные мстят хищникам. Если сей мир не спасти, однажды он падет подобно миру, откуда приходят умертвия - вспыхнут войны, и в непрекращающихся битвах зверолюди уничтожат друг друга. Я вспоминаю ужасных уродов, взбирающихся на башню Наставника, и хочу спросить, не умертвия ли они, но Флаффи опережает меня. Дрожащим испуганным голоском он спрашивает ее "А как спасти этот мир?"
Она говорит, есть лишь один способ - найти меж осколками пыль, что осталась от разделения миров. Из всех зверолюдей лишь кошки могут найти путь туда, в межмирье.

У нас есть много вопросов, но у нее больше нет ответов, и мы уходим из леса прочь. За лесом - пригород, полный зверолюдей. Я взволнован и напряжен, а многие из них смотрят на нас с недоумением. Слева от нас подпирает обшарпанную стену дома обезьянолюд. Когда мы проходим мимо, он сплевывает нам под ноги и говорит, мерзко растягивая слова, будто слышал слухи про некоторых собак, сделавших себе операции, чтоб походить на котов. Но операцию такому мелкому щенку, продолжает он, кивая на Флаффи, да это попросту противозаконно. Мы стараемся побыстрее скрыться, а его хохот летит нам в спины.
Получается, здесь нет людокотов?
Мы находим заброшенный дом и ютимся в нем. Ищем еду на помойках, прячемся от банд. Мне страшно и тоскливо, но Флаффи еще хуже, и я стараюсь держаться. Он совсем мал, и очень напуган, и вынужден притворяться собакой. День идет за днем, пока мы не узнаем про бесплатную библиотеку. Я снова зарываюсь в книги, совсем как раньше. Целыми днями ищу и ищу знания об этом осколке мира, о котах, о дороге в межмирье. Коты здесь - персонажи старых сказок, те, кто владеет магией от рождения. Сейчас никто здесь не верит ни в магию, ни в котов.

Дни продолжают идти, и ничего меняется, а потом, как и прошлый раз, в один день меняется всё. Как только Флаффи узнает тайну путешествий меж мирами, он открывает путь, становится на него и внезапно тащит меня за собой.
 

[Todo Uno]

21. МАРИО.

....Отчаянный глоток воздуха - и я бессистемно бью лапами, вызывая песчаные брызги - преимущественно в глаза.
Вспоминая все те страшные слова, от которых может и язык отсохнуть, я слепо помчался в тень. Отдышавшись за гостеприимной скалой, скудно проплакался и заметил, что кожа и правда к костям присохла, но язык пока на месте. Повезло.
Время до вечера я проводил крайне уныло - следил, чтоб солнце не обогнуло мое пристанище и не опалило и без того пострадавшее тело. Для разнообразия искал участки камня похолоднее и считал до миллиона, чтоб не чувствовать голод. Готов биться об заклад - в списке "как я хочу провести день" вы бы не указали эти пункты.
Мир вокруг казался болезненно-белым, чуть подрагивающим от жары, и каждый раз, как я забывался и вдыхал слишком глубоко, воздух обжигал горло до спазмов. Самый длинный день - от мысли, что он не закончится, я нервно смеялся.
Когда солнце, наконец, скрылось, наступила кромешная тьма, и мой гениальный план поискать путь к цивилизации практически провалился. Куда ни повернись - плотная беззвездная завеса, без единого звука, и даже на горизонте не мелькало огней. Наученный опытом, я заменял ругательства тихими "ой!" и крался вперед, пока наощупь не добрался до пещеры, где с гордым "я сделал что смог" свалился в долгий безумный сон.
Когда проснулся, было почти так же темно, и я не понял, что передо мной - реальность или под-сон. Если реальность - то сколько я спал и что за фигуры меня окружают, а если под-сон... Стоп, фигуры?
Их появление означало нереальность происходящего, поэтому я через страх стал вглядываться в их дерганые движения, словно составленные из серии фотокарточек с пропущенными кадрами. Молчащие, лишенные пропорций, обмотанные бинтами и облепленные гипсом - я не мог понять, как мой мозг создал таких уродцев. Их головы были словно приставлены к неверным телам, а глаза асинхронно вращались и мигали, будто у сломанных игрушек. Они становились все ближе, но походили на стращные декорации, которые кто-то переносит короткими перебежками.
Когда я вжался в стену, на мне оказались их бессчетные узловатые руки. Десятки немигающих глаз-гироскопов не выражали эмоций. Лишь отдаленный механический скрежет напоминал злой смех.
- Этот сон мне не нравится, - сказал я как можно смелее.
И фигуры поволокли меня за собой.
Я увидел, как они двигаются - короткой телепортацией. Когда они замирали, я слышал тихий стрекот, как от насекомых или сломанных часов, а потом происходило перемещение. Я ударялся спиной о землю при каждом таком рывке и совершенно забыл об аккуратных ругательствах - костерил их что есть мочи.
Потом я оказался сидящим на сыром полу внутри небольшой клетки, а фигуры вплотную стояли вокруг. Я смотрел снизу на искаженные морды, горбатые спины, несоразмерные ноги, на ужасающие неживые глаза, и в ушах все громче становилось прежде тихое шуршание.
Скт. Скт. Скррт.
А потом они начали отдаляться.
Скт - на десять шагов назад. Замерли, мол, полюбуйся, рассмотри. Первый сжимает и разжимает паукообразную кисть, и она издает звук скребущего о камень металла. Второй от одного раздутого плеча к другому наклоняет уродливую голову, похожую на фарфоровый чайник, и ожидаемо позвякивает. По остальным словно бы пробегают помехи, и они трещат.
Скт - еще на десяток шагов назад. И я вижу неестественную изогнутость их конечностей, грубую ломаность, вывернутость суставов назад.
Скт - еще десяток шагов. И мне кажется, что под искусственными глазами растут, проваливаются чернеющие ямы разинутых ртов.
Скт - еще десяток. Темнота начинает скрывать фигуры, хотя мне еще долго кажется, что из углов на меня смотрят похожие на маски морды, замершие в истошном крике.
Я не знаю, сколько просидел там, но вместо бравурного марша, который всегда представлял фоном своей жизни, сначала слышал стонущую и грустную мелодию, изредка пугавшую почти детскими "помогите!" и "кто здесь?", а потом она сменилась чем-то меланхоличным и почти безысходным.
Я смотрел на прутья клетки - они едва заметно дрожали, словно бы отражения в реке. Несколько раз коснулся их - моя лапа тоже выглядела зыбким видением, хотя на ощупь и прут, и лапа настоящие.
- Да этот мир фальшивка! Плохо прописанная, неустойчивая фальшивка! - возмущенно воскликнул я, под конец испугавшись, что от моего голоса и без того расшатанная реальность разрушится.
Я уже не верил, что это сон, хотя и хотел бы проснуться - не уверен, правда, что смог бы при этом спать спокойно потом.
Едва я начал выламывать прутья, как темнота зашевелилась - ко мне приближались уже знакомые фигуры. С непривычки они показались мне еще отвратительнее, чем при нашем расставании, и их путь в четыре рывка в мою клетку был волной нарастающего ужаса.
Когда они снова обступили меня - так плотно, что я видел швы на их сухой коже и вросшие в тело зубы, - я мысленно приготовился умереть. Однако же, как по команде, в меня снова одновременно вцепились чудовищные руки, и мы начали куда-то перемещаться.
- Я даже не успел закончить последнюю речь, - прозвучало это тоненьким голоском, который и подавать-то было стыдно.
Когда от рывков меня уже начало изрядно подташнивать, руки отпустили меня.
Я сидел на полу и поначалу смотрел только лишь на него. Гладкий, словно покрытый тонкими плитами льда. В нем отражались многочисленные факелы и что-то, напоминающее огромное изваяние. Наконец, я осмелился медленно поднять голову.
Первым я увидел подол какого-то одеяния - красный, расписанный черными точками и значками. Само же одеяние было белым, но не гипсово-застывшим, а вполне себе обычным, тканевым, с огромным капюшоном и длинными рукавами. Первая нормальная вещь, что я видел, за долгое время!
Одетый в это роскошество змеелюд с окровавленной голубой чешуей напряженно смотрел в стоящий на столе кусок стекла - тоже испачканный кровью.
А еще он сидел на троне. Самом настоящем троне, который я и принял за изваяние - настолько монументален и высок он был.
- Я не с-собираюсь убивать первых за с-сотню лет нас-стоящих с-существ! - разъяренно выкрикнул змеелюд, и в стекле мелькнул величественный седой человек. Человек! Напрасно я старался рассмотреть - змеелюд стер кровь со стекла, и рукав его стал почти такого же цвета, как и подол.
Он повернулся ко мне и смотрел внимательно, словно зарисовывал. Его движения тоже были резкими, но  даже отдаленно не напоминали дерганые перемещения пугающих слуг.
- Как ты возродилс-ся живым? - спросил король-змеелюд.Вот так, без предисловий, без "как добрался?", без "извини за грубость".
- Я ничего не понимаю. Я вылез из канализации, в том, моем мире, забежал в парк, потом какая-то пустыня, потом эти ваши... - я вздрогнул, - ...посланцы. Засунули меня в клетку, теперь вот вы в крови, незивестно кто такой.
Чешуя змеелюда посветлела так, что стала почти белой, и приподнялась, как маленькие иголки.
- Это вс-се вздор! - зашипел он в гневе. Похоже, он вообще любит покричать и повыражать недовольство. - Живым не дано проходить в другие миры!
- Пожалуй, вы правы, - поспешно согласился я.
- Ты отправишьс-ся обратно в клетку. Одумаешьс-ся и заговоришь, - и как ни в чем не бывало принялся полировать когти. Прямо при мне! Я хотел было воспротивиться приказу, но окружающие предметы поплыли еще сильнее, чем когда сидел в заточении, я упал на пол, и меня силой вжало в его скользкую гладь. Ледяная плита будто бы приподнялась, и я заскользил под нее.
А когда открыл глаза, то уже плыл под водой.
Задавать вопросы? К черту вопросы! Я был в своей стихии, и плыть было сплошным удовольствием.
Я не ставил перед собой никаких целей - направлялся куда глаза глядят. Радовался прохладе и сырости, улыбался пестроте мира, проигрывал в голове незатейливые, но героические мелодии. В последний раз таким свободным и счастливым я себя чувствовал в первые вылазки на поверхность, - и сейчас наслаждался моментом как мог.
Пока не увидел замок.
Я вам скажу, это был всем замкам замок - ажурный, в жемчугах и диковинных растениях, а перед воротами, как оберег, был воткнут огромный трезубец. Такой хочется рассмотреть поближе, но я рассудил, что приключений мне хватит на год вперед, вон только из передряги чудом выбрался, так что лучше не дразнить судьбу. Развернулся и поплыл в другую сторону, но не тут-то было: замок словно щупальца осьминожьи выпустил, против воли затянул меня внутрь.
- Это уже не смешно совсем, - грустно сообщил я высокому худому мужчине, который стоял надо мной в центре зала. Гладко зачесанные назад длинные волосы не скрывали, что левая часть лица была иссечена шрамами, будто кто-то когтистой перчаткой наотмашь ударил хозяина замка по виску и щеке.
Человек помог мне подняться и предложил разместиться так, как мне удобно. Спросил, не хочу ли я чего, и лишь потом начал разговор. Этим он мне сразу понравился, если он хотел купить мое расположение - у него получилось.
Я удобно устроился в кресле, укутавшись в длинную синюю мантию и прихлебывал пахнущее йодом горячее варево, а человек говорил.
- Как это ни смешно, но я Повелитель Стихий, - усмехнулся он. - В твоей голове наверняка роится сейчас много вопросов, Марио, поэтому давай я расскажу тебе одну историю. Если тебе угодно - сказку.
- Вот это сервис, - восхищенно проговорил я и потянулся за морской выпечкой.
- Много лет назад, когда на планете царил мир, неразумный змеелюд, уверовавший в свои силы, затеял смуту. Собрал он армию зверолюдов - кого застращал, кого умаслил, кого обещаниями купил, - и пошел восстанием против людей.
- Да ты в этой сказке заинтересованная сторона!
- И пусть была армия зверолюдов сильна и свирепа, но не могла победить она смерть в боях, поедание хищниками своих же соратников, прежде неизвестные ранения и болезни. И вот наступил час, когда на всей планете не осталось ни одного зверолюда. Посмотрел змеелюд на полегшую свою армию, заскрипел зубами, но с поражением не смирился - решил воскресить погибших да заново пойти войной. Сколько лет он этим уже занимается - неведомо, может, сто лет, а может, и больше, да все, что выходит из лап его, - лишь умертвия.
Я вздрогнул и пролил на себя немного варева.
- Но есть у змеелюда стекло, не простое, чародейное. Сквозь него змеелюд связь держит со старцем, который наставляет его, учит, как правильно творить заклинания на мертвых. Но заподозрил змеелюд неладное - почуял, что обманывает старец его, к уничтожению его род ведет.
.- От такой сказки я как-то и аппетит потерял.
Повелитель Стихий протянул в мою сторону руку - в ладони плясал маленький синий огонек.
- Возьми, - сказал он. - Это баланс мира. Настоящий баланс - когда животные и люди не воюют, когда хищники не убивают.
- Это недостижимо!
- Не задумывайся о недостижимости. Просто возьми этот огонь и зажги его в как можно большем количестве миров. Ты же теперь знаешь, как между ними путешествовать, не так ли?
Я уплыл из замка спустя несколько часов после разговора - то тем угостился, то другим, то удобный диван нашел, то красивый балкон.
Недалеко от трезубца я увидел такую же дверь, как в коллекторе. Обернулся - Повелитель Стихий улыбнулся и поднял руку на прощание.
Я помахал в ответ и шагнул за дверь.
 

[Todo Uno]

22. ТОАДИ ФРОГ.

Не люди, не звери. Нечто среднее. Насмешка над природой и древними богами. Или - насмешка древних богов над Праматерью.
"Мы смеемся вместе с ней. Смейся и ты."
Праматерь утвердительно шлепает ластами по илу и растягивает клюв в подобии улыбки.
Тоади не может смеяться, ему тошно и тоскливо. Эмеральд молча смотрит сквозь пришельцев, а они неловко топчутся на месте и неуверенно представляются:
- Флаффи...
Идиотское имя для котенка, которое он даже выговорить не может. На злобном звуке "Ффф" шерсть на загривке инстинктивно встает дыбом, и котенок, совсем смутившись, пытается пригладить ее лапой. При этом почему-то обнажаются клыки, мелкие и острые. Хвост дрожит и дергается из стороны в сторону.
Берил ведет себя спокойнее, с достоинством называет свое имя. И тут же портит картину, склоняя голову на сторону и кося на Тоади глазом-бусинкой.
- Меч? Зачем?
- Нужен, - объяснять, зачем, нет смысла. Если спрашивает, значит, все равно не поймет.
- К воде? - деловито уточняет Эмеральд.
- К воде, - кивает Тоади и берет ее за лапу. - К воде.
Пришельцы волокутся следом. Тоади с радостью бы их прогнал, он чует игривого хищника во Флаффи и любопытство в Бериле.
"Что будет с жабой, если сбросить ее на камни с высоты? - Жабы не будет, это точно."
Деревья расступаются, и перед ними оказывается дом. На пороге стоит пушистое и очень злое нечто. Подозрительно похожее на Флаффи, только раз в пять крупнее.
- Пошли вон, - лаконично приветствует их нечто. - Не подходите.
- Почему? - задиристо выскакивает вперед Тоади. Он бы рад не выскакивать, но привычку побороть трудно.
- Потому. Ходят тут, прыгают... потом мертвецы остаются. Хотите ночлега - идите в сарай.
Клик-клац ружейного затвора добавляет веса его словам. Тоади отскакивает назад. Следом за ним отходят и остальные.
- Разве это по-человечески? - всхлипывает Флаффи. Он устал больше остальных.
- Оружие изобрели человеки, - холодно отвечает нечто. - Я дважды не повторяю.
Тоади не хочет больше спорить. Он вообще больше ничего уже не хочет, только лечь и лежать.  Можно даже умереть, и тогда он останется мертвецом.
"Отличная идея, нам нравится!"
Конечно, вам нравится.

Сарай они находят без труда. Там пахнет плесенью и тиной, и Эмеральд радостно впрыгивает туда первой. И первой укладывается на ночлег. Тоади устраивается рядом с ней, подгребая к себе как можно больше гниловатой соломы.
Сон утягивает его в топь, темную и мокрую. Там уютно, тепло и никто не клацает железом. Наверное, там уже все мертвецы. Или - все мертвецы там.
Наутро пришельцы исчезают, и Тоади наконец-то выдыхает с облегчением. Ему не нравятся птицы. И кошки. Ему здесь никто не нравится. Даже Праматерь.

Лес продолжается, все такой же однообразный и необъятный. Эмеральд почему-то не ощущает ни тоски, ни усталости, она радостно скачет впереди, напевая "К воде-е! К воде-е-е! Кво-кво-кводе-е-е!"
Тоади молча идет за ней. Древние боги молчат. Молчит и Праматерь.

Когда темнеет, Тоади чует за деревьями запах дыма. Его пугает огонь и дым, но лес его пугает еще больше. Где-то там остаются мертвецы.
Хотя нет, все мертвецы у костра - безносые и безглазые, ровно такие же, как в пустыне. Они хохочут и прыгают вокруг маленькой жабки, так похожей на Эмеральд, они кусают ее мелкими острыми зубками и тыкают в нее железом. Тоади не может молча смотреть и, оставив Эмеральд в темноте, выпрыгивает  вперед с мечом.
Меч нужен, птица, меч всегда нужен.
Мертвецы разбегаются быстрее, чем прыгает Тоади. Мертвецы хватают Эмеральд и утаскивают ее с собой. Тоади не успевает ее защитить. Опять.
"Смейся с нами!"
Праматерь грустно молчит.
Жабка с кукольным именем Аннабель, наоборот, плачет.
- Они утащили ее в наш дом, - наконец говорит она. - Они напали на нас. Они злые.
- А кто тут добрый? - спрашивает Тоади. Он тоже зол. Его слепит костер. Ему страшно за Эмеральд, ему тошно в лесу, он устал и хочет лечь.
Жабка ложится рядом с ним.
- Я, например... Не бойся, глупый...
Праматерь одобрительно кивает. В конце концов, кому, как не ей, следить за появлением правнуков.

Днем мертвецы медленные, это Тоади помнит еще по пустыне. Днем в небе висит тусклое солнце, и есть надежда спасти Эмеральд.
Жабку не заботит Эмеральд, ей нужно помочь своей семье, захваченной мертвецами. Она подробно рассказывает о доме, норах, которые к нему ведут, об окнах и дверях. Через одну из нор можно дойти до подвала, а потом попасть в дом. В этой норе много старого железа.
Тоади верит ей, и в норе действительно хватает железа. А в доме хватает мертвецов. Они убегают в окна, бросив за спиной измазанные кровью куски прозрачного стекла.
Аннабель льнет к отцу. Эмеральд берет Тоади за руку. В доме все еще пахнет мертвецами, но солнечный свет выжигает их следы.
Тоади не по себе. Древние боги машут ему хвостами в сторону синей двери в одной из комнат.
"Добей мертвецов, добей, добей"
"Даже если они добьют тебя"
Праматерь молча качает головой. Она не одобряет, но решать здесь не ей.
Тоади сбрасывает лапку Эмеральд. Здесь она в безопасности. Если он добьет мертвецов.
И шагает за синюю дверь.
 

[Todo Uno]

23. РЫЖИК.

Берег реки. Я обессиленно опустилась на землю и посмотрела на воду.
Мордочка горела, опаленная вихрем, лапки и хвост ломило, я оказалась неизвестно где, но вид бегущей воды почему-то успокаивал.
Завораживал. Дурманил, удерживая на месте.
Меня внезапно что-то кольнуло внутри, во рту возник горьковатый привкус.  Орешек беспокойно завозился.
Я встала и отошла от воды, оглядываясь. Вот уж молодец, моя жизнь пошла наперекосяк, все страньше и страньше и страньше, за мной охотились, теперь меня занесло неизвестно куда, а я расслабилась и на водичку смотрю!
Кошка, небось, сейчас бы сказала: «вот дуррреха», и ухмыльнулась так снисходительно, как умеют только кошачьи.
Ладно, Рыжик, успокойся, дыши.
Надо хотя бы осмотреться для начала, потом уже самоедствовать будешь, где-нибудь в тепле и безопасности.
Я оглядываюсь и замечаю неподалеку красивый красный дом. Наверное, здесь должны жить какие-то очень зажиточные люди.
Или нелюди.
Я спешно отогнала тревожные мысли и поспешила в лес. Среди родных деревьев мы с Орешком чувствуем себя уютней, да и следить отсюда за домом удобней, а ломиться куда-то без оглядки – нет уж, хватило предыдущего опыта.
Мы с Орешком устали, время тянулось бесконечно, а ничего не менялось. Никто не выходил и не заходил.
Ох, великий Пан, как же хочется спать. Просто вот свернуться сейчас клубочком, обнять сонного малютку Орешка («это твой муж, Рыжик, а не дитё!» – одернул внутренний голос) и просто закрыть глаза. На пару минуточек..
Резная дверь открылась и из дома вышел старик. Не скажу, что люди в принципе кажутся мне привлекательными, но этот был особо некрасив. Лысая голова с клочками шерсти над ушами, потертые неряшливые шкурки. Брр.
Сон мигом слетел, я внимательно наблюдаю за стариком. Старик прошел в огород, немного повозился там и вернулся в дом, неся в руке пучок какого-то салата.
Что делать? Заглянуть в дом? Уйти? А куда я пойду, если понятия не имею, где я нахожусь сейчас?
Ладно, остается надеяться, что внутреннее чутье или ведущая меня сила не подведут.
- …окно?
Хм,   правда, окно на втором этаже открыто. Молодец, милый.
Внутри пусто, мы с Орешком осторожно крадемся из комнаты в комнату.
Внезапно я слышу какой-то скрипучий неприятный голос. Старик?
- Несомненно, подобные личности подлежат уничтожению…
Я тихонько заглядываю в приоткрытую дверь.
Комната мне не нравится; она темная, мрачная, по стенам развешаны плохо пахнущие шкурки,  и зверей, и людей. У стены горит огонь, расцвечивая все жутковатыми багряными отблесками.
Старик стоит посреди комнаты и разговаривает с куском испачканного прямоугольного стекла, поставленного вертикально на стол.
Он что, говорит с зеркалом?
Нет, это не зеркало. В стекле отражается не старик, а кто-то другой.
Я чувствую, как замирает Орешек, как немеют мои собственные лапки.
Желтые глаза с вертикальными зрачками, чешуя, раздвоенный язык…
Змея!
Нет, не змея, хуже. Змеелюд.
- Я не сссобираюсссь убивать первых за сссотню лет нассстоящщих сссущществ! – шипит он старику.
Да что здесь происходит вообще? О ком они?
И это стекло – это магия?
Я внезапно понимаю, что за запах витает в воздухе и чем испачкано стекло.
Кровь, потеки крови!
Я непроизвольно вскрикиваю ("дуррреха", раздается внутри недовольный голос Кошки), и старик резко оборачивается ко мне; мгновение – и змеелюд в стекле исчезает, а старик, пораженно смотревший на меня, отмирает и бросается к двери.
Я бросаюсь наутек. Окно, во имя Пана, я же заходила через открытое окно где оно, где?
Я слышу за спиной выстрелы.
Старик стреляет по мне из длинной палки (ррружье, дуррреха, ррружье), попутно разнося все вокруг.
Дверь!
Я бегу по ступенькам, все равно куда, лишь бы подальше от страшного безумного старика, который сейчас наверняка гонится за мной.
Ступеньки, ступеньки, ещё ступеньки, Орешек хрипло свистит на ухо, сердце бухает в груди, во рту солоно – я бегу, бегу и не могу остановиться.
Один поворот, другой, третий, какие-то тоннели…Наконец, паника отступает, я понимаю, что за мной уже не гонятся, звуки стрельбы давно стихли.
Отлично. Молодец, Рыжик, ты не смогла найти окно, через которое сама же зашла, и забрела в подвалы дома, где живет безумный старик. И заблудилась.
За-ме-ча-тель-но.
«Дурреха», гаркнул внутренний голос, в очередной раз копируя Кошку, и умолк.
Я чувствую, как теплая лапка гладит мне щеку. Орешек рядом. Мы выберемся.
Главное – не останавливаться. Я бреду вперед, потеряв счет времени, просто отдавшись внутренним инстинктам.
Чувствую, как в воздухе все сильнее пахнет сыростью, лапы скользят по мокрым камням
Я выхожу к подземному озеру.
Наверное, это хорошая новость, мне нужна вода.
Вот только я в полной темноте, неизвестно где, и кто-то сопит рядом.  И это не Орешек.
Я подскакиваю на месте, больно прикусив щеку изнутри, и выставляю вперед лапы, растопырив коготки, готовая оборонять себя и Орешка.
Барсук. Обычный барсук.
Я начинаю смеяться, смеюсь, потом кашляю и продолжаю смеяться, Орешек хлопает меня лапками по щекам, зовет, а я не могу остановиться, хотя уже почти задыхаюсь.
Барсук. Слава Пану.
Я бросаюсь обнимать опешившего барсука. Орешек тоже в шоке, поскольку оказался зажат между мной и славным зверем, и ему это не пришлось по вкусу.
Ещё бы, мало кто оценит, когда его рьяно вминают в бок незнакомого барсука.
Наконец Барсук и Орешек привели меня в чувство.
Барсук проникся моими горестями («или просто захотел поскорее избавиться от чокнутой Белки», ворчит внутренний голос с интонацией Кошки) и согласился вывести нас снова к лестнице из подвала.
- А как ты сам тут оказался-то?
- Дела.
Да уж, суровый зверь. Немногословный.
Мы вернулись к дому. Я, по просьбе Барсука, открываю дверь и он быстро убегает в лес, благодарно хрюкнув мне на прощанье.
Интересно, сколько я провела в подвале? Похоже, уже наступила ночь.
И откуда у Барсука шрамы на морде? Какие такие странные дела привели его сюда?
Ох, Рыжик, что же происходит. Вопросы, сплошной кавардак вокруг, и снова вопросы, и никаких ответов.
Ладно, старика не видно, надо хотя бы осмотреть дом, может, я смогу найти что-то нужное.
Я беру в руки стул, готовая обороняться («отличная защита от ррружья, дуррреха, отличная!») осторожно возвращаюсь в комнату со стеклом.
Кровь, никаких сомнений быть не может, кто-то щедро измазал стекло кровью.
Я смотрю на стены, увешанные шкурками,  и решаю убраться отсюда.
- Знает?...Сможет…? Меня?
Да, думаю, ты прав, милый. Если старик знает, что происходит, то может, сам способен превращать зверей в фурри и наоборот?
Я нахожу открытое окно, и потихоньку удаляюсь от него, открывая по дороге другие окна и двери, чтобы была возможность сразу сбежать, если появится старик. В панике метаться снова по подвалам – нет уж, не хочу больше.
«Дуррреха» - на этот раз внутренний голос почти ласков и звучит одобрительно.
Так, что здесь? Похоже, какая-то особая комната. «Кабинет» - подсказывает внутренний комментатор.
А это что? Бумаги? Может, здесь что-то зашифровано?
Хотя я не разберу записи человека….А нет. Оказывается, я теперь умею читать.
"А ты теперь много чего знаешь. Просто не понимаешь этого".
Забавно. Итак, что тут у нас?
Днев-ник.
"После ряда экспериментов установил, что окно между мирами лучше работает от крови рептилий или амфибий"…
"Демоническая сущность из иного мира сама уничтожит всех демонов, считая, что наоборот способствует их возрождению"….
 "Нельзя позволять уничтожать человеческие миры такими страшными изобретениями, как превращение животных. Подобные изобретения должны быть уничтожены. Так и надо сказать змеедемону".
Это же наверняка речь идет о том веществе, которое разлил Хозяин Кошки, превратив её и котят в фурри.
«Дуррреха», раздается снова насмешливый голос Кошки внутри.
Я же могла сразу использовать его, это вещество, и обратить Орешка в фурри.
«Или отррравить его».
Ладно, в любом случае, я  сейчас очень далеко от квартиры кошачьего Хозяина.
В другом мире, судя по всему.
Так, Рыжик, включай наконец голову.
 -…Дневник!..забудь!
Да, милый, ты прав, надо собрать все записи старика, пригодятся.
Я торопливо запираю дверь в кабинет и открываю окно. Это все, что я могу сейчас сделать, чтобы задержать старика и обеспечить какой-то путь отступления.
Теперь построим зеркальный коридор.
- Кошка! Глупая Белка кое-что нашла! Где ты, Кошка?
Ну и как вызвать тех, кто ходит сам по себе?
Похоже, что никак.
Но ведь можно самой придти к ним. Тем более я, кажется, знаю, куда идти.
«Передай моему сыну, что я буду ждать его в зеркальном коридоре, там, где четвертый поворот налево».
Ну что же. Орешек, милый, держись крепче.

[Todo Uno]

24. ФЛАФФИ.

Флаффи никогда  в жизни до этого не видел перед собой крокодилью улыбку.
Впечатляющее зрелище. Особенно из-за потеков крови и ошметков плоти на зубах.
Крокодил распрямился во весь рост и Флаффи понял, что перед ним такой же, как он сам – полузверь-получеловек.
- Что глазенки выпучил, блохастый? Хоть «спасибо» сказал бы. А вообще я слышу, там ещё кто-то есть,  давай сначала с ним разберемся, на меня потом налюбуешься.
Флаффи судорожно закивал, и кинулся за Кроком (как сразу  про себя  окрестил страшного незнакомца) наверх, по дороге успев мявкнуть «спасибо» куда-то в крокодилий гребень.
Второй нападавший несколько раз пальнул в Крока, тонко заверещал и бросился наутек.
Флаффи с Кроком настигли его у парка; но не успели схватить, как их швырнуло куда-то в сторону, а потом закружило в безумном вихре. Флаффи задыхался, перед глазами что-то мелькало, его чуть не впечатало в какой-то фонарь, потом в скамейку, какие-то звериные морды кривлялись вокруг…В ушах звенело, ветер свистел и хлестал по нежным кошачьим ушам, кажется, кто-то что-то кричал..
- Только не на юг, слышите? Не на юг!!!
Не на юг? Да Флаффи вообще не понимал, где он, его мотало, как тряпичную игрушку. Он с радостью бы доверился сейчас любому советчику, и кинулся бы на север, если бы только мог как-то сопротивляться вихрю и понимать, куда бросаться.
Наконец безумное кружение прекратилось, и Флаффи выбросило из вихря.
Котенок инстинктивно приземлился на лапы и тут же поднялся. Он оглянулся, чтобы понять, куда это его занесло и замер.
Спокойная озерная гладь, сочная свежая трава под лапами, зеленый лес; воздух прозрачен пронзительно чист;  так  никогда не пахло в родном Майами.  А после нескольких дней в канализации эта свежесть его просто оглушила.
Наверное, он простоял так добрую минуту, пока не услышал стоны и шевеление за собой.
Оказалось, вихрь подхватил и перенес с это место не только его, а ещё трех полузверей.
- Эмеральда, как ты? – жаб-мальчик заботливо помог подняться другой жабе. - Ребята, все целы?
Тоади оказался очень деловитым и решительным жабом и сходу попытался взять ситуацию в лапы; Флаффи решил, что этот жаб из какой-то богатой семьи, раз привык командовать.

Сначала они убедились, что все в порядке, им повезло отделаться только ушибами; потом Тоади предложил обменяться имеющейся информацией и каждому рассказать свою историю.
Собственно, истории оказались незатейливыми. Тоади, Эмеральда и Флаффи жили себе спокойно и размеренно, никого не трогали, ничего странного не делали, а потом – трах!ба-бах! – и стали человекоподобными и поумнели. По крайней мере, по словам  Тоади, Флаффи себя особо поумневшим не чувствовал. Но, может, просто потому, что остальные были гораздо старше его. От Берила они вообще ничего не узнали, тот только восхищенно раскрывал клюв, слушая их, а сам ничего толком рассказать не мог – он просто жил себе спокойно у Хозяина-Отшельника, и горя не знал.
- Так, отдышались, раззнакомились, огляделись – теперь предлагаю двигать отсюда. Скоро стемнеет, нам нужен ночлег, оставаться на открытом берегу небезопасно. Да и подкрепиться бы не мешало.  – Тоади решительно двинулся в сторону леса, ведя за собой Эмеральду.
Флаффи с Берилом поспешили за жабом. Растерянный вороненок сразу понравился Флаффи, и он решил держаться поближе к нему. Тоади был слишком энергичным, Эмеральда, похоже, во всем поддерживает брата, и на их фоне котенок почувствовал себя каким-то растерянным глупышом.  Вообще он был бы рад нова встретить Крока - тот был по-настоящему крутым, хоть и грубоватым; с ним все были бы в безопасности.
Они шли больше часа, но никого не встретили. Для Флаффи все вокруг было диковинным, новым; умытая дождем зелень поблескивала на солнце; повсюду встречались россыпи ароматных ягод, но главное  - котенок все никак не мог надышаться, ему казалось, что он готов  просто пить этот воздух. Но что-то было не так, просто  Флаффи не мог понять, что именно его тревожит, но жаб высказался за него:
- Вам не кажется, что здесь как-то  чересчур тихо? Я не слышу никого, ни зверей, ни птиц, не вижу ни одной норы, ни единого гнезда. Так разве должно быть? Лес, в котором никто не живет? - в голосе Тоади послышалась растерянность.
Остальные тоже чувствовали себя крайне неуютно – отсутствие жителей могло означать только одно: здесь небезопасно. Ну и приближающаяся темнота пугала, перспектива ночевать здесь никого не радовала.
Поэтому когда они наткнулись на хижину, то не раздумывая, кинулись стучать в дверь, в надежде на помощь. Дверь открылась и прямо в мордочку жаба уперлось дуло ружья:
- А ну-ка убрались отсюда, молокососы, подобру-поздорову! А то я сейчас живо вам копчики пообсмаливаю! – хозяин столкнул жаба с крыльца и вышел, окинув недобрым взглядом всю компанию.
Флаффи раньше видел рысей только по телевизору ( как и крокодилов, и воронов, и жаб). Похоже,  этот суровый полузверь-полулюд добродушием не отличался. Кисточки на ушах недовольно дрожали, а вибриссы нервно подергивались, но главное – дуло ружья смотрело прямо в мордочку Тоади.
- Извините, достопочтенный Рысь, мы просто путники, закинутые сюда не по своей волей. Мы вовсе не хотим причинять вам неудобства! – Тоади подбирал слова очень, очень тщательно. Флаффи мысленно восхитился мужеством жаба – его самого хватило только на то, чтобы прижаться к Берилу и стараться не двигаться, и даже не дышать лишний раз.
- Пожалуйста, скажите, где мы? И почему вы нас прогоняете, вы же видите, что мы не способны причинить вам вред? Мы просто хотим понять, где оказались, и как нам попасть домой.
Рысь недовольно поморщился и нехотя опустил ружье.
-  Что, молокососы, небось перебрали сидра и зашли не в свою деревню? На вашем месте я бы тут шастать не стал, особенно ночью. Какая-то тварь повадилась нападать на наши хижины. Так что если останетесь здесь – нарветесь либо на чудовище, либо на чью-то пулю – народ тут нынче нервный стал, сначала выпалят, потом разбираться будут. Это я добрый вам попался. – Рысь ухмыльнулся в усы.
Ага, уж если этот добрый, то каковы остальные? Флаффи почувствовал, как к глазам подступают слезы; крыло Берила дрожало под его лапой, похоже, вороненку тоже было не по себе.
- Ладно, мальцы, шуруйте вниз по тропе, там амбар заброшенный есть. Можете там переночевать. Если до утра доживете. – Рысь сплюнул, и захлопнул за собой дверь.
- Ну ребята, вы слышали этого доброго господина, пошли-ка – наигранно бодро скомандовал Тоади. – Похоже, выбора у нас особо нет.
Рысь не обманул – они действительно скоро наткнулись на амбар. Заброшенный, но стены крепкие, и сена вдоволь; крыша нал головой, теплая постель – все, что надо вымотанной донельзя компании. Но сон не шел.  Они ворочались с боку на бок, потом долго разговаривали, снова вспоминали прошлое и делились планами на будущее.
- Мне бы только маму-Кошь найти, и Минки, и Тэффи. Я так и не знаю, куда они делись, что с ними стало. Но я  обязательно их найду! Вместе мы не пропадем. И того мерзавца надо найти, который на Хозяина напал. И Крока хочу встретить снова, он же меня спас, а я толком и поблагодарить его не успел….. – Флаффи расстроенно замолк.
Наконец, усталость взяла свое, и все уснули.
Спустя какое-то время Берил открыл глаза и настороженно прислушался. Его что-то разбудило.
Снаружи кто-то играл на флейте.

[Todo Uno]

Берил осторожно вышел из амбара и увидел Помощника. Он никогда раньше не встречал его, но абсолютно не удивился. Друг и Помощник каждого зверя мог появиться в любой момент, когда кто-то попадал в беду и просил о помощи.
Берил вернулся и попытался разбудить жаб и котенка.
Но Тоади и Эмеральда, как он их не тормошил, никак не просыпались, вяло отмахивались от вороненка и упорно заваливались назад, и на слова о Помощнике сонно бормотали, что ничего не видят.
Берил осторожно вышел из амбара и увидел Помощника. Он никогда раньше не встречал его, но абсолютно не удивился. Друг и Помощник каждого зверя мог появиться в любой момент, когда кто-то попадал в беду и просил о помощи.
Тот, не прекращая игры, пристально посмотрел на вороненка и поманил его рукой.
Берил вернулся и попытался разбудить жаб и котенка.
Но Тоади и Эмеральда, как он их не тормошил, никак не просыпались, вяло отмахивались от вороненка и упорно заваливались назад, и на слова о Помощнике сонно бормотали, что ничего не видят.
Зато Флаффи спал не так крепко, и заметил, как выходил Берил, и мелодию тоже услышал.
- Что будем делать, Флаффи? Они не просыпаются! – Берил чуть не плакал, горестно всплескивая крыльями над лежащими жабами.
С одной стороны котенку и вороненку очень не хотелось уходить, бросая товарищей. Но упускать такой шанс нельзя было – Пан просто так не являлся.
- Давай оставим им послание!
Они нашли валявшийся клочок какой-то бумаги, и угольком торопливо накарябали: «С нами все хорошо. Идем к Пану! Ф. и Б.» и кинулись наружу, боясь, что Пан уйдет.
Помощник ждал их у опушки, по-прежнему наигрывая на флейте печальную мелодию.
Но стоило друзьям приблизиться – Пан пропал и тут же появился на тропе далеко впереди.
Друзья переглянулись и молча последовали за Помощником.
Флаффи было страшно, он крепко-крепко держался за Берила.
Он надеялся на Помощника, но темнота, поднимающийся вокруг туман, рассказы Рыси о кровожадном чудовище – все это заставляло его дрожать от страха. Он хотел к маме-Коше, но пока предстояло  справляться со всем происходящим  без неё.
Наконец, они снова вышли к тому же озеру, на берег которого их выбросил вихрь.
Сейчас, ночью, озеро казалось совсем другим – таинственным и пугающим.
Ещё больше пугала их девушка, спокойно ждавшая друзей на берегу.
Не полузверь-полулюд. Человек. Прекрасный и хрупкий, и, кажется, не совсем реальный – Флаффи заметил, что подол её платья не достигает земли, будто растворяясь дымкой в воздухе.
- Ты прав, малыш – ласково улыбнулась Дева. - Я не совсем реальна. И моя сила заканчивается на берегу, я не могла придти к вам сама. А Пан, которого вы видели – тоже лишь иллюзия. Сам Друг далеко отсюда, крепко спит в зачарованном гроте, под тяжестью опутавших его заклинаний Высшей магии. Его облик явился вам, поскольку вы наделены магией, в отличии от большинства здешних обитателей; в этом мире Дикая Магия практически исчерпана…
- Кто вы такая?– отважился спросить котенок.
- Майя. Жива. Кхела. Дана. У меня много имен. – Дева улыбается по-прежнему ласково и печально.   – Я – осколок прежнего мира. Нас осталось очень, очень мало, древних, с давних времен сохранивших себе искру Дикой Магии. Мы – боги и богини этого мира. Когда-то мир был един, в  нем не было смерти, не было боли, не было несправедливости; был лишь круговорот силы, все жили в мире и любви. Но потом круговорот нарушился, возникла новая сила, и прежняя единая Явь разбилась, разлетелась на множество отдельных миров. Мы познали смерть, познали  несправедливость. В этом мире, в котором мы сейчас находимся, живут зверолюди. Они выращивают плоды, сеют пшеницу и рожь, питаются  безмолвной рыбой, но не покидают попыток убивать друг друга. Хищники бросаются на травоядных, травоядные – на хищников, в безумии и бессильной ярости, жаждущие мести. Око за ока, кровь за кровь. Если это не остановить – и этот мир, ещё сохраняющий дух единой Яви, опустеет. Остерегайтесь приходящих умертвий – это зверолюди, вырванные из цепких лап смерти, но не воскрешенные полностью.
Их мир уже погиб -  в своих безумных войнах они просто поубивали друг друга. Похоже, та же судьба ожидает и этот осколок Яви. – Дева умолкает, по бледным щекам стекают мерцающие слезы.
Флаффи дрожит; он хочет назад, хочет снова к Хозяину, к маме Коше, он не желает больше стоять здесь, на берегу мистического озера и беседовать с богиней погибающего мира, пугающую его страшными предсказаниями. Но будто против своей воли он снова тихонько спрашивает:
- Как же спасти этот мир? Мы можем как-то помочь? – и тут же в испуге замолкает. Да кто он такой, чтобы задавать подобные вопросы - просто жалкий потерявшийся котенок, что он может....
Но Дева не смеется над ним.
- Верь в себя, малыш. Ты – единственный здесь, кто может спасти всех, возродить правильный круговорот жизни в  этой реальности. Чтобы вернуть в миры равновесие, восстановить баланс бушующих сил, нужно найти волшебное средство – пыль, которая образовалась от раскола единой Яви и осела в разрывах между реальностями, в  межмирье.
А попасть в межмирье можешь только ты. Кошки, таинственные Felidae – вы те, кто изначально, как и я, хранит в себе осколки Яви. И стоит кошке стать полулюдом-полузверем – способность путешествовать в межмирье появляется сама собой. Но как это сделать – я не знаю.
Белое платье девушки постепенно расцветает багровыми и розовыми красками.
- Мое время уходит, час рассвета и заката – это та грань, отделяющая это мир от остающихся здесь сил Яви. Я больше ничем не могу вам помочь. Теперь все в ваших руках – Дева улыбается и словно тает в воздухе.
Ошеломленные Флаффи и Берил успевают крикнуть ей вслед слова благодарности.
- Знаешь, кот, я вот ничегошеньки не понял! Только одно , Флаффи – наши судьбы  теперь в твоих лапках, мой пушистый друг. – Берил напуган, но храбрится. – Похоже, нам пора вернуться, наверное, Тоади и Эмеральда как раз проснулись.
Но они не смогли снова найти хижину Рыси и амбар, в котором они переночевали.
Друзья сбились с дороги и, выйдя из леса, внезапно оказались в пригороде.
Для Берила все вокруг было в новинку; Флаффи же и узнавал, и  то же время не узнавал эти места.
Это не был человеческий город; улицы были запружены зверолюдьми. Обезьянолюды, Собаколюды (Флафффи постарался унять внутреннюю дрожь, которая охватывала его при взгляде на песьеголовых), Еноты, Медведи, Волки, знакомые уже Рыси, Жабы, Вороны, Орлы….Стоял шум и гам, запахи еды и влажной шерсти, каких-то пряностей, а над всем витал стойкий аромат мускуса.
Они были очень голодны и, не сговариваясь, двинулись к прилавкам со съестным.
Тучная Бобриха потрясала здоровенными рыбинами, во все горло расхваливая товар; меланхоличная Коза выкладывала корзинки с творогом и баночки с молоком; огромный Медведь в широкополой шляпе и просторной рубахе, размером с добрый парус, отмахивался от насекомых, привлеченных запахом разложенных медовых сот.
- Рыба, рыба, свежая рыба! Глазоньки прозрачные, плавнички чистенькие, два часа назад в пруду купалася-бултыхалася! Налетай-разбирай!
- Мьоооот! Кому мьоооот? Гречишный, квитковый, липовый! Мьооот!
- Творог, смеееетанка, мммолочкооо. От детей отобрала, вам принесла! Усьо натуральное, пользительное, все в рост и силу пойдет! Подходи-покупай!
Флаффи и Берил старались изо всех сил не привлекать к себе внимание, но их постоянно окидывали внимательными взглядами, удивленными и недружелюбными.
- Чего они нас так пялятся, кот? Думашь, дело в  одежде?
Флаффи сам не знал, откуда столько внимания.
Может,  мы такие замурзанные и несчастные, что за бездомных побирушек принимают?
Хотя мы и есть бездомные побирушки, что уж там…
Невеселые мысли котенка прервал недружелюбный тычок в плечо.
- Ну ты, пацанва, даешь! – толкнувший Флаффи обезьянолюд ощерился, показывая крупные желтые зубы. – Я слышал, что некоторые псиноголовые себе взяли за моду над собой издеваться, под нож ложиться,  шоб мордень на кошачью походила, но ты уж чересчур мелкий. Слышь, вороняра,а  это вообще законно, над дитем так изгаляться? Торговать мальцом вздумал, на слухах о кошачьей волшбе нажиться захотел, черномазый? – обезьянолюд попытался схватить Берила , но тот с испугу клюнул его прямо в нос, и, пока нападавший выл и катался в пыли,  друзья успели убежать.
- Ты понял, кот, понял, в  чем дело? Ты же тут единственный кот на всю округу! А если вспомнить Деву – так, наверное, единственный во всем мире! Избранный! – Берил нервно болтал, меряя лапами пол какой-то заброшенной лачуги на окраине пригорода, которую им посчастливилось найти.
Флаффи сжался в комок и пытался не расплакаться. Избранный, ага. Шансы найти маму Кошь и братьев таяли на глазах, Тоади и Эмеральду они с Берилом потеряли, Пан где-то спит, одурманенный, богини только советы горазды раздавать, они просто вот взяли и  попали не пойми куда,  а он ещё выделяется из толпы, и очень хочется кушать, а тут ещё вороненок над ухом галдит и судьбу мира на кошачьи плечи скидывают, да сколько ж можно, когда это все прекратится, мамочка Кошь, спаси меня, муааааа!
- Эй, Флаффи, друг, ну ты чего, ну. Не реви, ты что! Мы прорвемся! Мы смотри с тобой какие…да мы..мы..ух, какие!
Флаффи промочил слезами оба крыла пытавшегося утешить его вороненка, но после этого ему стало легче. По крайней мере, сил переживать и плакать не было.
Они решили пока поселиться здесь. Судя по тому, что они увидели, на улицах хватало опасностей. Особенно их пугали молодежные банды. Крысы, Норки, Еноты, Собаки – они все с удовольствием гонялись за молодым вороном и странным щенком.
Они были здесь чужаками, и оставалось только держаться друг за друга.
Устроиться на работу они нигде не смогли – слишком маленькие, слишком слабые. Пришлось учиться добывать еду на помойках и немного подворовывать на рынке, благо, птиц здесь было мало, и крылья Берила давали ему преимущество. Ну а Флаффи обычно уходил по крышам, благодаря кошачьей ловкости и цепкости. Он научился загибать маленькими прищепками острые характерные ушки, рисовал себе собачьи брови, заматывал в тряпки хвост, придавая ему вид обрубка,  и закладывал комки еды за щеки – выглядел в итоге все равно странно, но уже не так сильно выделялся из разномастной толпы.
Когда вопрос выживания стоял уже не так остро, они продолжили изучать окружающий мир просто из интереса; наконец, эта любознательность дала свои плоды.
- Библиотека? Флаффи, ты что, шутишь? – пораженный Берил даже оторвался от пересчета добычи.
- Да я говорю тебе, слышал вот этими самыми ушами! Норка Мозес говорил это Брюхатому Пэту из Пасюков. Пэт предложил норке навар, там были какие-то старые рукописи, а Мозес сказал, что Пэт полный болван, потому что  эти рукописи на песий хвост никому здесь не сдались, их в Библиотеке полным полно, только туда богатенькие бездельники ходят. А вообще и  бесплатно всех пускают, только нищебродам, вроде Пэта и Мозеса, там делать нечего, их ноги кормят, а башку забивать нечего, от этого несварение бывает. Вот так Мозес  Пэту и сказал, да! – Флаффи аж трясся от нетерпения. Библиотека – это был шанс узнать, как попасть домой, шанс найти потерянную семью.
Они с  Берилом тщательно вымылись, почистились (мало ли, вдруг таких оборванцев все же не пустят к книгам), и на следующий день заявились в Библиотеку. Норка был прав – книг здесь было полным полно.
Так друзья смогли увеличить и систематизировать  (Берилу очень нравились такие словечки) накопленные знания. Оказалось, что сейчас в этом мире магию считают выдумкой; а Коты –  мифические существа, кто владеют магией чисто по праву рождения,  герои местных сказок.
Судя по изданиям «Житие и подвиги Премудрого Котия», «Мяшкала-Мурлы – прадавняя земля Котов», «Мифология. Собрание в 132 томах» и прочим, Коты  могли творить волшбу, могли лечить, воскрешать , а главное – путешествовать между мирами и быть проводниками для других! Периодически встречались упоминания, что очередной зверолюд встретил настоящего Кота и побывал в дивных мирах, привезя исцеление от всех недугов, но это оказывалось ложью, и такого рассказчика ожидало позорное разоблачение и суд.
Но Флаффи все равно переполняли надежда и гордость за свой род.
- «И был Котий светел ликом и мехом, и метали зеленые молнии глаза его, и вдарил он лапой гнусного Пса, и сказал ему – изыди, ибо недостоин ты оставаться на земле сей!» - котенок увлеченно продекламировал особо понравившийся отрывок, важно подняв лапу и в пятый раз бацнул Берила по крылу. Берил лишь досадливо покачал головой, отмахиваясь от разыгравшегося друга.
Так прошло ещё два месяца. Они добывали пропитание, много читали, размышляли, измеряли время, делая пометки на стене своей лачуги, но дни постепенно стирались,  памяти оседали лишь события: как Флаффи отбил Берила у мерзкого норки Мозеса, как ворон едва не выклевал глаз напавшему на котенка Пэту, какую огромную головку сыра они стащили у старой Мумы, закатив пир на три дня.
Они изменились, и внешне, и внутренне; теперь в них было не узнать тех перепуганных детей, которыми они очнулись на берегу лесного озера.
А в один день их почти устоявшаяся жизнь снова изменилась.
Флаффи, как обычно, крался по рынку в поиске добычи, когда его позвала к себе старая Мума.
- Да не бойся ты, шельма, песий хвост с ней, с той сырной головой.  Я помогу тебе, чтобы ты помог всем нам. Слышишь, ты, недодопес, позорящий своим видом род славного Котия?   – Мума хитро подмигнула оцепеневшему  Флаффи. Она нагнулась и зашептала прямо в ухо котенку – Я знаю, кто ты, малыш, меня ты своим маскарадом не обманешь. Приходи на закате к моему дому, только смотри, чтобы соседи не увидели….. – Ой, хороший творог, хороший,! Да где ж кислый? Да пусть у меня рога лосиные вырастут на седой башке, если это таки не самый вкусный творог на этом базаре! Кислый, да это мордяка у тебя кислая, а не мой творог!
- Ты уверен, что это не опасно? Я пойду с тобой! Кто их, этих Коров, знает. И вообще, их тут уважают, упаси Пан, решат, что ты старую Муму обидеть пришел! – Берил не хотел отпускать Флаффи одного, но котенок настоял.  Если это какая-то ловушка – то вдвоем в неё лезть точно не стоит, а так Берил его выручить сможет.
Котенок еле дождались заката; Мума встретила его радушно.
- Кушай, кушай, не стесняйся, – её голос сейчас вовсе не походил на привычные охрипшие вопли рыночной торговки. – Ты-то, поди, давно честной еды не ел, а, все ворованное, небось? А честная еда – она вкуснее, каждый кусок слаще кажется. Да не красней ты, знаю я, каково тут молодняку живется. Раньше было не так. Раньше было лучше, да. Трава зеленее и сочнее, солнца больше, воздух чище, народ больше в мире жил, сытый и довольный; но с каждым годом все хуже и хуже. А самое страшное – мертвяки. Я их видела, да, жуть. И страшно, и жалко их, это ведь не жизнь, и нет им нигде покоя. Когда-то давно меня от мертвяка один из рода Котия спас. Я никому этого не рассказывала, да и кто бы мне поверил? Котий был уставший, сказал, что он сюда не по своей воле попал, затерялся в межмирье и не туда свернул; но  такие, как он, в случайности не верят. А потому он мне кое-что оставил, и наказал беречь крепко, и передать следующему из его рода, который мне на пути встретятся. Глаза мои старые, худые стали, не сразу я тебя признала, да не сразу поверила. Но вот «чернуха» - она такая, она верить заставляет. – Мума грустно улыбнулась и сняла платок с шеи, показав черное характерное пятно на белой шкуре.
Флаффи замер с набитым ртом. «Чернуха» - это был приговор для любого зверолюда. Сначала появлялись такие пятна, они росли, усеивали всю шкуру больного, а потом трескались и начинали кровить. Через день-два наступала смерть. Лекарства не было, как передавалась болезнь  - никто не знал, поэтому заболевших просто изгоняли из города, а дома сжигали вместе со всей утварью.
- Не бойся, это не заразно, как всякие дураки верят. Меня Котий предупредил тогда, что так будет. Как он сказал: такая болезнь - один из симптомов умирания мира.  Вишь, мудреное такое словечко, а запомнилось. У меня тогда ещё первое пятно появилось, а он меня вылечил, только сказал, что со временем вернется болезнь.  Вот она и вернулась. – Мума ненадолго замолчала, задумавшись, потом встрепенулась. – Эй, да у тебя глаза на мокром месте, чего это? Хватит сырость разводить.
Мума тяжело поднялась и прошла в дальнюю комнату. Вернувшись, она отдала Флаффи маленькую черную книжечку.
- Вот то, что путник из рода Котия своему родичу передать наказывал. Иди уже, и да  сопроводит тебя удача.
Флаффи, еле сдерживая слезу, обнял Муму и покинул её жилище.
Дома они с Берилом с нетерпением изучили книгу  - это оказалось  издание уже знакомой им книги: «Житие и подвиги Премудрого Котия».  Но здесь, в  отличии от библиотечной книги, были иллюстрации.
На первой два  кота ставили друг напротив друга большие зеркала. На следующей картинке один из котов прыгал между этими зеркалами, а на третьей, последней, он стоял в одиночку  в совершенно другом месте.
- Зеркальный коридор! Это же зеркальный коридор, так просто! – Берил обрадованно всхлопнул крыльями и тут же поник.  – Ну что же, друг, спасибо тебе за все и да пребудет с тобой Пан в твоем нелегком подвиге....
- Ты чего? – не сразу понял Флаффи.
- Забыл, дружище-котище? Это ты у нас обладаешь врожденной способностью путешественника в межмирье. А я – простой ворон; так что придется нам распрощаться. – Вороненок хорохорился, стараясь скрыть растерянность.
- Берил, это ты  забыл – коты не просто путешественники, а ещё и проводники. Так что я просто захвачу тебя с собой, делов-то! Провезу, как сувенир, вот и все, хех. – Котенок вовсе не был уверен, что все будет так просто, но отчаянно надеялся; после всего пережитого расставаться с Берилом ему очень не хотелось.
На следующий день они раздобыли два зеркала, обокрав мерзкого норку Мозеса – Берил решил позволить себе маленькую месть напоследок.
Друзья сытно поужинали переданными Мумой гостинцами, приготовили две котомки с продуктами и самыми необходимыми вещами; Флаффи крепко сжал крыло Берила, и они одновременно сделали шаг вперед, в  зеркальный коридор.
 

[Todo Uno]

25. БЕРИЛ.

Отшельник говорит, что он мертв и это страна мертвых.
Но я жив и стою посреди сада, позолоченного предвечерним солнцем.
Он говорит, что готовил меня к роли проводника меж миром живых и миром мертвых, как это делают некоторые птицы.
Но король запада не пожелал смириться со смертью, и послал свою армию завоевать цитадель Отшельника, что хранил мир мертвых от мира живых.
Тебе уже не стать новым хранителем, говорит Отшельник. Твое обучение не было завершено, и падение Цитадели - знак, что все изменится.
А еще он говорит, что я должен был узнать многие тайны мира, но, быть может, они уже устарели.
И когда я с надеждой спрашиваю, есть ли хоть что-то, что не устарело, Отшельник устало повторяет в тысячный раз, что любовь есть главная движущая сила мира.
Он будто цитирует одну из своих книг - "коли ты полюбил кого-то, постарайся не потерять, быть с ним всегда. Лишь тогда ты получишь смысл существования, и земного, и загробного."

Я много раз слышал о любви, но никогда не знал ее. Мне говорили о любви книги Отшельника, сам Отшельник, древняя богиня. Флаффи не говорил, но именно рядом с ним я ощутил любовь внутри себя и увидел ее вовне.

Флаффи был пушистым комочком любви, и когда в зеркально коридоре межмирья его лапа выскользнула из моей, я потерял не только Флаффи, но и частичку себя.

Я думал о Флаффи, рвался к нему, горевал, и все вокруг стало серым. Мои воспоминания о происходящем потом - словно сон, рассказанный поутру - события ускользают, подробности теряются, и чем больше проходит времени, тем меньше помнишь, сколько память не напрягай. Ночь, улица, фонарь, скамейка, оградка низкая и тьма. Разбитная белка, которая заявила, что видела кошачью семью. "Четвертый поворот налево, четвертый", твердила она. Странный зверь, виданный мной раньше лишь на картинке в старой книге, где его называли κροκόδειλος (представился он, правда, по-другому). Четыре двери вокруг и пятая дверь - над головой. Пройдя в пятую дверь я видел золотистый сад и слушал Отшельника, а после он отворил ворота мира мертвых, и я вновь оказался в межмирье, посреди пяти дверей.

Тогда я сел и стал ждать Флаффи, и ждал его минуту или век - там, в промежутке, времени не было. А когда Флаффи появился, я снова увидел краски, и мое сердце снова забилось. Я снова открыл пятую дверь, и все вокруг изменилось. Мы стояли в странной комнате, и Флаффи хотел продолжать путь, но я откуда-то знал, что это путь закончится новой разлукой с другом, теперь уже навсегда. И я сказал, что буду ждать его, чтобы ни случилось, а Флаффи обещал вернуться.

Я ждал, и время шло, за окном ночь сменила день, и новое знание накрыло меня - я знал, где сейчас хозяин этой комнаты.  Нацарапав записку для Флаффи на куске диковинного пергамента, найденного мной в ящике комода, я вылетел в окно. Я видел огромный город, не похожий ни на что, стоящий у океана, мириады огней и тысячи людей на его улицах. Бездомного пса и бездомного человека, трех женщин, похожих на ангелов, мужчину на яхте, который сбросил здоровенный мешок в залив. А потом, в окне светлого трехэтажного здания, увидел того, кого искал. Он лежал словно мертвый, но дышал, а я твердо знал, что его время смерти пока не пришло. В самом деле, отныне для мира живых и мира мёртвых установлены новые правила.

Я полетел дальше, над темным парком, и заметил дверь без стен, стоящую на берегу пруда, и людей в рясах, что с криками паники выбегали из здания. А затем  нити фиолетового света заполнили город, и бродячие животные становились полиморфами. Я видел это, но не было ни страха, ни удивления, я просто летал. А под утро вернулся в комнату вместе с рассветом, а из зеркала вышел мой Флаффи. "Я скучал",  -  прошептал он, обнимая меня. "Я люблю тебя",  - прошептал я в ответ. И вновь узнавание наполнило меня, но то было другое узнавание, идущее из сердца - я узнал свою судьбу, и имя ей было Флаффи.

Мой Флаффи сказал, что нам нужно пройти сквозь западную дверь в межмирье. Но я чувствовал, что сначала нам должно пройти через дверь на берегу пруда. И тогда мы прошли сквозь нее, и оказались в комнате - но другой. Там были белки, и Марио, и некий Тоади Фрог. То были странные вечер и ночь, а наутро Флаффи открыл зеркальный коридор. Марио свернул почти сразу, а мы с Флаффи, крепко держась за лапы, дошли до двери в мир сумерек.

Мы стояли там вдвоем, а вокруг, куда хватало глаз, без конца и края, высились курганы. "Здесь заключили Древнюю магию", дрожащим голосом сказал Флаффи. А потом вспомнил что так и не собрал пыль, что осталась от разделения миров. Но почувствовал беспредельную силу в своих крыльях и полетел вверх, выше и выше, пока не достиг вечной синевы межмирья. Там я собрал искрящейся пыли, что текла разноцветными струями из ниоткуда в никуда, и спустился вниз, к Флаффи, одиноко стоящему посреди темных курганов пустого мира.

И мы развели костер, и высыпали песок в огонь, и курганы раскрылись, и Дикая Охота вырвалась на свободу и понеслась по небу. Гудели рога, грохотали барабаны, лаяли гончие, рычали кони, хрипло смеялись всадники. Все больше курганов открывалось, и кавалькада все росла и росла. А мы стояли обнявшись  и смотрели им вслед.

"С этого дня всё изменится", промолвил Флаффи, а я кивнул, соглашаясь. И Пан, который ехал последним, обернулся и подмигнул нам.

[Todo Uno]

26. МАРИО.

Мне стоило уже привыкнуть к таким поворотам событий - я снова где-то оказался.
- Это становится не смешно, - сказал я громко, а сам осматривался по сторонам - вдруг и тут какие умертвия ходят. Скачут. Перемещаются? Бррр.
Но все казалось до скучного простым: фонарь с завитушками, скамейка с точно такими же завитушками, низкая железная оградка без всяких завитушек, но с четырьмя дверьми - с каждой стороны по одной. Где-то я слышал, что свет защищает от темных сил и помогает заживлять раны, поэтому обдумывать свои поступки уселся на скамейку, в самом центре освещенной территории. За оградкой словно бы плескалось что-то черное и вязкое, хотя, возможно, это просто обманывались мои ослепленные фонарем глаза. Почему-то я был абсолютно уверен, что лучше на ту сторону не прыгать - там наверняка тысячи щупалец, там наверняка тысячи ртов, а  здесь я в безопасности и покое.
Но, какой бы заманчивой не была мысль задержаться, нужно было думать, куда идти дальше. Я подпер лапами нижнюю челюсть и переводил взгляд с первой двери на вторую, со второй на первую, с первой на третью, и так далее неровным кругом. Когда это занятие стало напоминать счет перед сном, а сам я моргал медленнее и зевал чаще, сбоку появились две фигуры - прямо в моем световом спасительном кругу!
Я было подскочил, но гости на второй взгляд показались мне безобидными.
Два полиморфа. Первый невелик ростом, растрепан, одет в пончо с асимметричным рваным краем, на лице словно маска с клювом - вороненок. Вторая рыжеволоса, на макушке два забавных пучка собраны, сама словно готова бежать в любой момент - белка.
- Я Марио, - сказал я, осознавая, что ничего глупее сказать не мог. Гости переглянулись, и вороненок представился первой:
- Бер-рил!
Звучал он так резко, как я и представлял, - хочется потрясти головой и вытряхнуть этот голос.
- Рыжик, - назвалась белка. - Кактыздесьоказался?
Мне хотелось и ответить на вопрос, и похвастаться, и не показаться подозрительным, поэтому я выпалил сразу все - что я избранный, что я могу сделать каждый мир правильным, что я прошел в дверь между мирами, что выкинуло меня в очередное перемещение  именно сюда.
По неловкой тишине после моей тирады я понял, что вложил в речь слишком много информации.
- Я кр-ружил над этим местом однажды, - наконец сказал Берил мрачно.
- Ятоже, - затараторила белка. - Когдаяпопалавводоворот!
- В водоворот, да! - радостно подхватил я.- И я отправился на юг - точнее, мне кажется, что это был юг. Вы там были? Нет? Оооо, вы не представляете, кто там живет! Они такие... - я изобразил дерганые движения вытянутыми вперед лапами, а потом понял, что объяснить все равно не получится. - В общем, они неживые, и глаза у них как у поломанных кукол, вертятся вот так вот.
Берил поморщился и потер лицо одним из перьевых краев пончо.
- Явыбралавосток, - Рыжик ненадолго задумалась и дала мне какое-то время для расшифровки ее слов. - Тамстоитстранныйдом. Вдомеживетстранныйстарик . Старикзнаетслишкоммного. Старикговоритсверхмеры. Стариксловнонеизэтогомир а. Старикменяпугал.
- Я полетел на север-р, - сказал Берил. - Там живут такие же существа, как мы. Там было интер-ресно в пер-рвые дни, а потом наскучило. Они говор-рят и улыбаются, но я не вер-рил им. Я остерегался их.
- А вдруг мы все отправились в одну сторону, просто неправильно определили направление? - я старался, чтоб голос не дрогнул, но, судя по изменившимся лицам моих собеседниц, - не вышло.
- Старикхотелуничтожитьзве ролюдов! - взвизгнула Рыжик. - Мыточношливразныестороны!
- Я летел свер-рху вниз, - признался Берил. - Я не знаю точно, был ли мой север-р север-ром.
- Вот и у меня так же, - признался я. - Знаете, я всю жизнь прожил в канализации, словно городская легенда, но мечтал об Амазонке или другой какой крупной реке. Поэтому мне очень хочется верить, что я выбрал юг.
- Япредлагаюидтивтусторону, - Рыжик указала за спинку скамейки. - Тамнавернякасевер. Тамнаши.
- Это может быть и не север, - как бы извиняясь, сказал я.
Берил прищурил большие черные глаза.
- Может, мы р-расмотрим звезды? - предложил он. - По ним можно опр-ределить стор-роны света.
Рыжик пожала плечами и послушно подняла морду вверх, и я последовал ее примеру.
Занятие было скучнейшим. В полной тишине мы сидели, задрав головы к условному небу и пытались что-то рассмотреть в высоте. Я искоса наблюдал за своими гостями - они изучали каждый миллиметр и явно надеялись увидеть там наше спасение; я же напрягал глаза как мог, но все, что видел, - лишь жуткие фракталы фиолетово-черной тьмы. К тому же, я откровенно скучал и готов был уже идти куда угодно - все равно будут непредсказуемые события, так какая разница где.
- Это мировой океан, а не небо, - проворчал я. - Мне кажется, если я суну туда лапу, я испачкаюсь, как в чернилах.
Торопливый говор Рыжика и хриплый отрывистый голос Берила слились в единое "Не надо", так их пугала мысль выглянуть за пределы, очерченные изгородью. Я почувствовал что-то вроде благодарности - не одного меня пугает неизвестность, не один я вижу тянущиеся ко мне языки.
- Смотр-рите! - прервал поток моих эмоций Берил, и я вздрогнул - неужто и ему явились те же ужасы. - Пр-рямоугольник!
Мы с Рыжиком начали напряженно всматриваться в указанном им направлении, и я правда увидел тонкие-тонкие линии, очерчивающие прямоугольник - словно кто-то неуверенно соединял точки на рисунке. "Это мираж, - думал я. - Мы слишком хотим найти выход".
- Явижу! - закричала Рыжик. - Тебенепоказалось!
Бледное лицо Берила осветила улыбка, и вороненок взмыл вверх, расправив потрепанные края своих слоистых одежд. Два круга над нами, словно разминаясь, а потом - выше, к прямоугольнику.  Рыжик стояла, сложив на груди ладони, будто просила своего бога, чтобы с ее другом ничего не случилось. Мне пару раз показалось, что чернильные гибкие плети схватили Берила и тянут в свою вонючую топь, но вороненок беспрепятственно поднялся к прямоугольнику и умудрился, вытянув рукокрылья вперед, приоткрыть его.
- Поддалась!  - каркнул он радостно и, открыв дверь настежь, сел на край. Точь-в-точь дразнящий родителей ребенок.
Я поспешно стянул с себя плащ.
- Помоги мне разорвать его на полосы, - попросил я Рыжика. - Сделаем веревку.
К чести белки, задавать вопросы она не стала, а ее маленькие пальцы засновали, делая ровные полоски ткани, которые я едва успевал неловко сплетать.
- Что вы делаете? - спросил Берил, болтая над нашими головами полосатыми высокими ботинками.
- Тебе есть где закрепить веревку?
Берил внимательно осмотрел небесный дверной проем.
- Да, - сказал он. - Тут какая-то петля, для засова что ли. Выглядит пр-рочной.
- Возьмитогда, - Рыжик протянула ей веревку. - Ясейчассделаюеще.
Берил с явным удовольствием и немалой долей хвастовства расправил руки и спустился за веревкой. Закрепив ее наверху, он кивнул нам, мол, можно подниматься.
- Иди первая, - сказал я Рыжику. Это была не только вежливость - я очень боялся, что залезть у меня не получится, и я стану посмешищем для новых знакомых.
Рыжика дважды просить не пришлось - я едва успел заметить, как передо мной мелькнул ее хвост.
- Поднимайся! - махнул мне Берил, но я все нерешительно топтался. - Могу подстр-раховать!
Я в ужасе представил, как вокруг меня будет нарезать круги полуптица-максималист, и полез. Лезть оказалось намного легче, чем я предполагал: будто бы занимался такими физическими упражнениями постоянно, или - эту мысль я старательно отгонял - чьи-то руки аккуратно меня, невесомого, подняли ввысь.
Едва я поднялся, небесная дверь захлопнулась, даже не дав вытащить веревку.
Я выпрямился и потерял дар речи.
Я снова стоял в уже знакомом мне парке.
Вокруг не было никого, лишь ветер гнал песок и ударял меня по босым лапам.
- Неужели я опять создаю вымышленных друзей, - пробормотал я, трусовато озираясь. Парк навевал воспоминания о том, что нужно прижиматься к стенам и прятаться от шагов. Старое неуютное ощущение, без которого мне было так хорошо.
Перебегая в тенях, я добрался до некогда родной канализации и, стиснув зубы, спустился в нее. Я не был особенно рад возвращению, плыл по заранее продуманному маршруту. Мне казалось, я слышу попискивание вслед, но мне было некогда приветствовать знакомых.
Когда я увидел злополучный тоннель, дыхание на момент прекратилось, а потом я решительно направился внутрь.
- Здесь нужен баланс, - сказал я уверенно и отделил дрожащий лепесток от прячущегося в ладони синего огня. Он несколько раз трепыхнулся, словно набирался сил, а потом выбросил многочисленные бирюзово-фиолетовые язычки, будто пускал в этом мире корни. По стенам тоннеля побежали причудливые тени, на которые я засмотрелся, как на калейдоскоп или театр.
Налюбовавшись, я втянул огонь обратно в ладонь, при этом чувствуя ранее не ведомую мне власть - призывать и отзывать его когда мне нужно. Руку немного щекотало и покалывало, но буквально через миг ощущение прошло, будто и не было никакой магии.
Бросив последний взгляд на свой прометейский подвиг, я нырнул глубже - искать дверь. Я же изменился, я же возмужал, я многое пережил и многое увидел, теперь я смогу справиться с чем угодно...
А потом мою ногу кто-то схватил.

[Todo Uno]

Глупости же. Я дернул лапой раз, другой, но она не освобождалась. Я немного ослабил свой напор, но даже не успел взглянуть вниз - вторая лапа тоже попала в плен. Я начал биться с новыми силами и даже смог высвободиться, при этом заметив - меня схватили не коряги и водоросли, меня схватили умертвия. Одним мощным движением я вырвался на поверхность и закричал "помогите" - так громко и сильно, как только мог, мое эхо могло бы обрушить  своды. От уверенности и ощущения силы бога не осталось и следа - когда тебя настигают страхи, ты даже не подбираешь мысленно фоновую музыку, как бы не подразумевала это ситуация. Мне показалось, что в синеватом сиянии я увидел рыжие пучки волос и молитвенно сложенные лапки, но крикнуть Рыжику я уже ничего не успел - умертвия настигли меня.
Я совершенно перестал сопротивляться и безучастно смотрел на вертикально сменяющиеся при каждом новом портале декорации.
На несколько мгновений я увидел кусочек мира, в котором простиралась  усыпанная стеллами пустыня. Ее словно истерзали осколками зеркал, утыкали клыками всевозможных форм, нагромоздили повсюду полустертых надгробий. Чуть мигающее зеленоватое солнце венчало картину и словно нервно смеялось. Я поморщился - впечатление было жутким, словно здесь порезвился сошедший с ума доктор.
Одно из умертвий издало недовольное шипение, что я сначала воспринял как знак усталости, боли или даже гибели, но потом понял, что это недовольство - меня утащили не туда. Меня резко дернули в сторону - и я ударился коленями о почти зеркальный пол тронного зала.
Змеелюд-король был настроен явно не дружелюбно. Он не отослал умертвий и он не стал тратить время на приветствие.
- Объяс-сни мне немедленно, - начал он, - вы, живые с-сущес-ства, вс-се с-спос-собны перемещатьс-ся между мирами?
- Нет, это я такой особенный, - ответ прозвучал крайне саркастично, и я глупо захихикал.
- Так ты ос-собенный, - змеелюд не оценил забавности момента.
- Да нет же! Вы воспринимаете все слишком серьезно!Мне бы хотелось, чтоб это было правдой, но на самом деле, все мои знакомые путешествуют между мирами.
Змеелюд сердито постукивал гремущкой на хвосте о подлокотник трона, а цвет его глаз сменился на почти белый.
- Так чему же мне верить, живенький, - злобно прошипел он. - С-сначала ты говориш-шь одно. Потом вдруг меняеш-шь с-свои с-слова на другие. Непорядок, живенький. С-советую тебе хорош-шенечко думать.
И одно из умертвий ткнуло меня в бок копьем! Возможно, что это была его рука, больше похожая на деталь железного конструктора, или какой-нибудь ледяной обломок от замка, но я вскрикнул - больше от испуга.
- Мои знакомые и правда путешествуют между мирами, - выпалил я. - Я не особенный, я самый что ни на есть обычный!
Змеелюд всматривался в меня немигающими глазами, казалось, вечность, а потом спросил про знакомых. Сначала я упомянул Берил, потом начал рассказывать про Рыжика, и тут меня осенило! Старик из рассказа Рыжика наверняка тот же самый, что был в зеркале змеелюда, а этот старик хочет уничтожить таких, как мы. И, естественно, мой длинный язык все это тут же выболтал.
В какой-то момент мне показалось, что змеелюд пытается улыбнуться, а потом он начал говорить. Я сильно удивился этому - король не выглядел любителем длинных историй, старых легенд или разговоров по душам, и уж тем более я не думал, что он будет что-то мне объяснять.
Но змеелюд начал рассказывать уже известную мне историю, хоть и не с начала.
Его сказание начиналось с того момента, как звери уничтожили друг друга, а в живых остался только сам король Ксанф (вот так я и узнал его имя). Веря давнему предсказанию, что рептилии суждено возродить мир, честолюбивое сердце Ксанфа билось быстрее, а вся энергия уходила в бурную деятельность. Король был магом, поэтому предполагал, что восстановить баланс он сможет достаточно быстро и без явных сложностей, но тем не менее каждая попытка привнести жизнь в мир пустыни терпела крах. Каждая следующая неудача была масштабнее и обиднее предыдущей, в агонии гибли последние подданные, Ксанф злился и перечитывал манускрипты, но в итоге остался один.
Проведя в испепеляющем гневе несколько дней, он отыскал старые книги о старой магии, которые проштудировал от корки до корки. После этого он заперся в лаборатории и - о чудо! - смог вернуть к жизни нескольких подданных. Замыслив нехитрую аферу, Ксанф повторил ритуал и оброс небольшой крепкой армией, которую отправил в атаку на стража между мирами живых и мертвых. Когда страж погиб, а форпост его был разграблен и разрушен, Ксанф получил возможность воскрешать огромные количества мертвецов.
Пару сотен лет Ксанф наполнял свой мир умертвиями, которые пусть и не были такими, как истинные живые, не были и истинно мертвыми. Однако, желая улучшить свои творения, Ксанф решил воспользоваться связью с другими мирами через стекло, как делали его предки и предки предков. В застекольном мире он ходил долго и встречал разных магов, пока однажды не встретил старика. Старик как бы невзначай, пощипывая бороду и покуривая трубку, сообщил, что их род издревле обладает знаниями о воскрешении зверолюдей, потому может помочь советом. Ксанф согласился.
Когда я спросил, кого еще интересного он встречал, тот ненадолго замолчал, а потом назвал пару людей, которые пытались вызвать демона. У них был специальный порошок, который хранился между мирами, и таким образом обряд у них получился. Ксанф пытался узнать, нет ли в их мире зверолюдей, но те лишь смеялись и говорили о дымных драконах и каких-то травах, но в итоге согласились помочь. Они искали любые упоминания о зверолюдях и в итоге нашли, воспользовавшись паутиной с развешанными на ней новостями. Известие гласило, что один мудрец стал в своем ведовстве использовать животных, пытаясь наделить из разумом. Люди сообщили, что в их мире это понаделало много шума - общество раскололось на тех, кто не представлял себя поедающим мыслящее существо, и всех прочих, кто по разным причинам был за. Ксанф был обрадован, что где-то, пусть и в другом мире, появятся зверолюды, и в очередную встречу рассказал об этом старику. Старик же радости Ксанфа не разделил, сказав, что настоящие зверолюды от такого погибнут, - в его мире так и случилось. Поразмыслив, Ксанф приказал людям помешать мудрецу проводить свои ритуалы, но и старика начал подозревать в неискренности. Когда некоторое время назад подданные Ксанфа обнаружили мир с полиморфами, старику не было сказано ни слова об этом. К досаде змеелюда, выкрадывать их в свой мир у него не выходило, а умертвия сообщали, что живые существа гибнут в пространстве между мирами.
Окончательный раскол между Ксанфом и стариком произошел, когда тот предложил убить меня.
- Но это ты и так видел, - сказал змеелюд. - Знаеш-шь, я не могу быть безрас-судным, поэтому я пош-шю тебя с-сразитьс-ся с-с ним.
Я не успел даже возразить - так увлечен был создавшейся атмосферой доверия, - как Ксанф создал в полу портал и одним движением столкнул меня в него.
- Да когда же это прекратится! - именно с таким криком я оказался в той самой пустыне, что увидел по пути сюда. Я походил между огромными портретами, побледневшими со временем, потрогал гладкие и не очень плиты - они были холодными, несмотря на солнце. Иногда мне попадались на глаза умертвия - они были худее и светлее, чем встреченные раннее, да и двигались более плавно, но мне все равно не нравилось, когда они замирали при виде меня и пытались показаться дружелюбными. Мне хотелось привнести синий огонь и в этот мир, но его следовало зажигать над водой, а этот мир был сух и колюч.
Я бродил долгое время, отыскивая порталы или двери, чтоб уйти из откровенно неинтересного мира, день в котором, похоже, не заканчивался: зеленое солнце все так же ехидно подмигивало мне свысока.
От скуки я стал влезать на осколки стелл, подниматься по ним, подходить к краю и рассматривать сверху умертвий. Это оказалось достаточно забавно. Я притворялся, что выслеживаю кого-то, что я снайпер, что я ночной охотник.
Пока край стеллы под моей лапой не обломился.
Мы полетели вниз вместе, и мне чертовски повезло, что каменный край свалился не мне на живот.
Я оглянулся в поисках этого обломка и обнаружил его в пяти шагах от себя. Земля под ним треснула, тонкие трещины разбегались и расширялись во все стороны, и оттуда яростно пробивалась вода. Я почувствовал едва ощутимый запах реки - пока еще маленькой и робкой, но я словно слышал рев стихии, которая вырывается из оков.
Я выпустил из ладони пламя и отщипнул огонь для этого мира. Этот лепесток оказался белым с черными пляшущими краями, словно строгий бархат. Стоило ему обрести силу, как рядом со мной в воздухе появилась дверь.
Тихо смеясь, я шагнул в нее.
Меня окружали уют и броское убранство человеческого дома,  но гостиную, в которой я стоял, наполнял весьма специфичный народ.
В большом мягком кресле, едва дыша, рассматривал игрушечный самосвал котенок Флаффи. Его штанишки были аккуратно залатаны и удлинены клетчатыми манжетами, а опасные лапки спрятались в варежках.
Берил посматривал в его сторону, словно тоже желая рассмотреть самосвал, но помнил об образе взрослого и не вмешивался. Важный жаб Тоади Фрог, слегка надувшись, пытался завести с ним разговор о недопустимости такого внешнего облика, но безуспешно.
Прямо в воздухе висели две белки - Рыжик и неизвестный мне мальчик. Сначала я боялся, что они начнут говорить, словно две пулеметные очереди или два спортивных автомобиля, и их разговор без пауз прервать будет невозможно, но все оказалось куда хуже.
- Они без сознания, - сказал Берил. - Мы пытались их тормошить, но они не просыпаются.
Я приподнял лапу Рыжика, но та бессильно упала. Похлопал в ладоши над ухом, покричал.
- Их не привела в чувство даже моя чудо-соль, - сказал Тоади Фрог. - Вряд ли вы чего-то добьетесь хлопками.
- Я думаю, мы в доме того самого стар-рика, - негромко сказал мне Берил. - Пр-ро котор-рого говор-рила Р-рыжик.
- Очень похоже на то, - согласился я.
На первом этаже раздалось какое-то шевеление, и мы рванулись к лестнице. В окно, кряхтя и ойкая, влезал тот самый старик, что я видел в стекле змеелюда. Перевалившись через подоконник, он шумно дышал и держался за сердце, как вдруг увидел перед собой стоящих на ступеньках нас.
- Ах ты дух туманный! = возопил Тоади Фрог и, схватив со стены меч, бросился на старика. Жалобно взвизгнув, тот подскочил и, подхватил полы одежд, довольно резво помчался прятаться в подпол, и жаб за ним.
Мы с Берил и Флаффи спустились было следом, но потерялись в переплетениях коридоров. Решив, что Берил присмотрит за котенком, я отделился и пошел в сторону - на звук воды. В самой глубине хитро сплетенного лабиринта я увидел подземное озеро - над ним мой огонь загорелся ярким и спокойным синим.
Обратно я шел, ориентируясь на громкий зов, и вышел на удивление быстро, словно выполнил свою миссию и вернулся.
- Я просто отстал.
- Да, здесь легко заблудиться, - согласился Берил.
Тоад Фрог так и не вернулся в дом. Он не пришел вечером, он не приходил ночью. Поначалу мы хотели сделать дежурство, но я не мог доверить бодрствование Берилу и уж тем более Флаффи, поэтому просидел до утра сам. Когда глаза слипались особенно сильно, подходил к бесчувственным белкам и говорил себе, что такое может случиться и со мной.
Тоади вернулся с рассветом и вместо приветствия сообщил, что старика больше нет и на этом вопрос исчерпан. Что бы мы у него не спрашивали, он лишь тихо напевал и нахваливал свежезаваренный чай.
Ближе к вечеру Берил подозвал меня к себе и сказал, что они с Флаффи собираются уходить из этого мира.
- Если хочешь, мы возьмем тебя с собой, - предложил он.
Бегство было сделано с помощью зеркального коридора, как в страшилках. Мы поставили друг напротив друга два зеркала и... все.
Я свернул в одном из первых миров - чтоб зажечь огонь. Прочувствовав это ощущение однажды, я уже не хотел с ним тянуть и заходил в каждый мир, где слышал шум воды или чуял ее запах. Обычно  мне не приходилось тратить много времени на поиск двери в другой мир, поэтому иногда получалось зажечь три, а то и четыре огня в течение очень короткого времени. Это делало меня счастливым и немного самодовольным.
А затем я вернулся обратно, в исходный мир.
Сначала я не мог понять, что именно в нем меня смущает, пока не осознал, что не вижу в городе птиц, собак и прочих животных. Все они стали полиморфами!
Под участившийся ритм моего сердца я начал напевать песенку, которая вполне могла бы стать титрами для легкой криминальной комедии.
- Настало время отправиться жить к большой реке!
 

[Todo Uno]

27. ТОАДИ ФРОГ.

Портал выносит Тоади к прудам. К тем самым, к которым он притащил Эмеральд целую вечность назад. Отсюда он уходил в мертвую пустыню, сюда же и вернулся.
И здесь совершенно, космически пусто.
Древние боги, взявшись за лапы и щупальца, медленно кружатся в издевательском танце вокруг Тоади.
"Все есть кольцо. Весь мир - кольцо. Рождение и смерть, начало, конец и снова начало. Змея, пожирающая свой хвост. Ты поймешь."
Тоади не хочет ничего понимать. Он хочет умереть.
"А как же Аннабель? Ты забыл про нее? В ней твое продолжение, она несет в себе новую жизнь. Не смей сдаваться!"
Праматерь не танцует, она протягивает Тоади лапу и подталкивает его к воде. Окунает с головой - вода пахнет тиной, и в то же время свежестью. Тоади слышит другие голоса - уже реальные.
- ... богохульник! Обращает животных в людей, богомерзких тварей, противных самой природе!
- Тебе не дано знать замысел Его...
Он приходит в себя. Голоса, бывшие так близко, уже удаляются, но Праматерь кивает в их сторону.
"Не бойся. Я помогу."
"Ты не должна вмешиваться!"
Древние боги толпятся у нее на пути. Праматерь вдруг встает на задних лапах и нависает над ними. Тоади только сейчас осознает, насколько она велика.
"Он мой сын! С дороги, вы, глумливое отродье!"
Они расступаются. Тоади скачет следом за удаляющимися голосами. Оба - люди, оба одеты в длинные рясы, один намного старше другого, припадает на одну ногу и потому идет медленно. Молодой поддерживает его под локоть. Они медленно спускаются под землю. Тоади жмется к стенам, но идет следом.
Внизу горят факелы, все стоящие - в рясах. На постаменте в центре залы свернулся кольцами огромный каменный змей. Пожирает ли он свой хвост, Тоади рассмотреть не может - слишком темно здесь, дым от факелов ест глаза. Но змей вызывает дрожь и отвращение. Змеи едят жаб, змеи - враги издревле и доднесь, змеи несут смерть, принеси смерть змее!
Тоади прыгает сквозь толпу и изо всех сил бьет мечом по статуе. Меч оставляет на камне зарубку, и только. Тогда Тоади запрыгивает на постамент и сталкивает ее вниз. Змей разбивается с оглушительным грохотом. Люди в рясах, замершие на секунду от такого святотатства, вмиг приходят в себя. Передние ряды выхватывают кинжалы, кто-то выкрикивает "Жаба! Он жаба! Убьем тварь!"
Тоади беспомощно оглядывается. Бежать ему уже некуда, а сражаться с такой толпой бессмысленно. Остается принять смерть достойно.
"Не бойся."
Праматерь вырастает перед ним живым щитом. Она едва не задевает головой потолок, могучий хвост ложится кольцом вокруг постамента, и Тоади благодарно прижимается к нему всем телом.
Праматерь молчит. Молчат и люди, снова омертвевшие от представшего перед ними зрелища. Кто-то швыряет в нее кинжалом, но он отлетает в сторону, не причинив вреда. Праматерь медленно делает шаг вперед... и толпа с воем и криками разбегается, топча друг друга, натыкаясь на стены и обломки змея, путаясь в рясах. Тоади прикрывает глаза и с наслаждением слушает удаляющийся топот. Через минуту в подземелье нет ни людей, ни Праматери.
- Спасибо, - говорит он вслух. На краю постамента остается чешуйка с огромного хвоста, и Тоади бережно подбирает ее, но она тает в ладонях.
Снова накатывает усталость и отчаяние. Снова хочется умереть. Но раз Праматерь хочет, чтобы он завершил начатое и уничтожил мертвецов, значит, надо хотя бы попытаться исполнить ее волю.
Дышать дымом дальше невозможно, и Тоади отправляется бродить по подземельям. Он уже смирился с тем, что порталы и мертвецы находят его сами, надо только идти хоть куда-нибудь.
Так и выходит. Снова сияет фиолетовый свет, снова манит открытая дверь. Снова портал. Снова переход.
На этот раз - наконец-то в смерть.

***

Аннабель давно уже не спит. Ее мучают кошмары - раз за разом ее хватают и хватают мертвецы, и смелый красивый жаб бросается ей на помощь, и умирает - каждый раз умирает по-новому. В очередной раз - мертвяки раздирают его на части и жарят на костре, а потом подсовывают ей под нос палочку с нанизанным сердцем. На нем запеклась черная горелая корка, но из-под корки сочится густая пахучая кровь. Сердце все еще бьется.
- Ешь, ешь, - уговаривают ее мертвяки, - вкусно.
Вожак, подавая ей пример, сам запускает зубы в судорожно сжимающееся сердце.
Аннабель просыпается с криком.
Эмеральд, спящая рядом, тоже вскакивает, участливо гладит ее по голове и тихо предлагает:
- К воде?
Аннабель кивает. Вместе они выходят из спящего дома, умываются - Эмеральд настаивает - из колодца и долго сидят на срубе, прижавшись друг к другу. В небе переливаются холодные звезды. Здесь, на прохладном ночном ветерке, Аннабели не мерещатся мертвяки.
- Завтра пойдем к Рыси, - твердо заявляет она. - Такие, как он, знают мир. Он скажет, где искать Тоади.

Рыся они застают за упражнениями - он скачет по брусьям во дворе своего дома, подтягивается и кувыркается на перекладине. Он отлично сложен, мускулист и грациозен, и Аннабель на несколько секунд замирает в восхищении.
- Если бы я знал мир, то давно бы закрыл окно к мертвецам, - говорит Рысь. Он не рад гостьям, но из вежливости спрыгивает на землю и застывает, закинув заднюю лапу на перекладину выше пояса. Пятнистый хвост подергивается из стороны в сторону. - Ищите реку, жабы.
- Какую реку?
- Вам виднее, вы же жабы...
Он снова заскакивает на перекладину - спиной к ним. Разговор окончен.
- Тогда мы пойдем в город, - решительно заявляет Аннабель.  - Пусть нам подскажут там.
Она надеется зацепить Рыся, но тот спокойно и размеренно подтягивается, не обращая на них внимания. Даже дыхания не сбивает.
- К воде, - весело подсказывает Эмеральд.
Вода в городе - стихия Черепахи, в ее доме всегда журчит фонтан. Черепаха стара, невероятно стара, и она знает куда больше, чем все остальные жители города, вместе взятые.
- Кого ждешь? - сходу спрашивает Черепаха, глядя на Аннабель. - Ладно, не говори. Не за тем пришла ведь.
- Квак к воде? - спрашивает Эмеральд.
- Нам нужна река, - поясняет Аннабель.
- Ну, наверное, не всякая река? - Черепаха достает из складок панциря раковину, ловко вскрывает ее клювом и выпивает одним глотком. - Река. Единственная связь миров. Она брала исток в себе и в себя же впадала. Вечный мировой цикл.
Черепаха вскрывает вторую раковину, выпивает и ее, а потом с хрустом разламывает половинки.
- Миры распались, и Река иссякла. Высохла. Памятник на Речной - вот и все, что осталось.
Аннабель хорошо знает Речную улицу, но памятников там не помнит. Только фонтан - танцующие в струях рыбы.
- А наполнить ее снова нельзя?
- А ты готова наполнить ее собой? И - этим? - Черепаха указывает клювом на живот, и Аннабель вдруг прошибает ледяным потом. - Если готова, то Река сама подскажет. А если нет, то и пытаться не стоит.
Фонтан не бьет, это Аннабель видит издали. В чаше стоит зацветшая вода, рыбы выбелены солнцем и слепо таращатся пустыми глазами на жаб. Эмеральд вздыхает.
- Готова, - шепчет Аннабель беззвучно. - На все готова. Только вернись.
Рыбы все так же таращатся в пустоту.
Домой они возвращаются к закату. Никакой Реки, никакой реки, никакой надежды.
Ночью Аннабель опять мучают кошмары. На этот раз Тоади топят в мутной зеленой воде, он бьется и плещется, но мертвяки не отпускают, и, наконец, он бессильно обмякает в их руках. Вожак мертвяков отшвыривает его, как сломанную куклу. Изо рта Тоади вытекает вода, но он уже не дышит.
Аннабель вскакивает с криком и кричит снова, ощутив под ногами воду. Это сон, это сон, дом не может затопить до второго этажа, не может...
В комнату вбегает Эмеральд, шлепая по воде лапами.
- К воде! - азартно выкрикивает она.
Аннабель цепляется за кровать, но бестолку - ее тащит течением прочь, через окно, куда-то вдаль, по лунной дорожке, пролегшей до горизонта. Эмеральд радостно плещется рядом с ней, и, наконец, Аннабель отдается потоку, ложится на спину и раскидывает лапы. К воде - так к воде.

***

Тоади знает - вода ему уже не поможет. Он снова в пустыне, но на этот раз не оставляет следов и не отбрасывает тени. Он стал мертвяком.
- Живым не место здесь, - шепчут ему белоликие со всех сторон. - И ты уже не жив.
Праматерь осталась где-то далеко, так далеко, что Тоади ее не слышит. Он был бы этому рад, если бы помнил про радость. Но здесь нет ни радости, ни грусти. Только покой и сон.
День не сменяется ночью, солнце не уходит за горизонт. Мертвецы не живут и не умирают. Бесконечное ничего в нигде.
Однажды Тоади просыпается в луже и понимает - что-то изменилось.
- Мы устали быть в нигде, - шепчут мертвецы. - Освободи нас. Ты можешь. Ты дышишь.
- Но я ведь вас убью, - протестует Тоади.
- Мы давно не живем... Отпусти. Отпусти нас. Отпусти и уходи сам.
Тоади, наконец, приходит в себя окончательно. В мертвом мире не может быть реки. Значит, мир оживает. И мертвецам в нем не место.
Избавив от жалкой участи последнего, Тоади с размаху прыгает в воду, а выныривает уже в человеческом доме и мире.
Вокруг него толпятся знакомые морды - глупая птица-ворон, хищник Флаффи, крокодил, неуловимо похожий на Праматерь выражением хвоста.
Где-то под потолком висят в воздухе мертвые белки.
- Не мертвые, - поправляет крокодил. - Их заколдовал этот... хозяин.
- Какой еще хозяин? - Тоади вытаскивает меч. Крокодил одобрительно  клацает зубами.
- Тот, кто закрутил этот клубок, - поясняет Флаффи. - И кажется, я его чую.
- Чуешь или кажется?
- Чую.
Всей толпой они бегут ко входу, и как раз видят хозяина. Он уродливее даже древних богов. Он бородат и плешив, у него желтые зубы и глаза. И поразительная прыть.
Тоади единственный успевает нырнуть за стариком в подпол. Здесь ужасно темно, но коридор один, без ответвлений, и Тоади бежит за стариком. Тоннель выводит к озеру, над которым уже начал раскрываться портал. Старик скрипит от натуги - он растягивает портал руками, он весь взмок и задыхается, но занятия своего не бросает.
- Постой!
- Исчезни, демон, - шипит сквозь зубы старик и вдруг швыряет в Тоади горсть жгучей пыли. Пока жаб чихает и отплевывается, старик дотягивает портал до нужной величины и резкими пассами загоняет в него силу. - Вы - насмешка над природой, вы все должны сдохнуть, сдохнуть, мерзкие твари, отродье древних...
"Самое лучшее мое отродье" - Праматерь невесомо гладит Тоади по голове и плечу.
Портал схлопывается, и старика отшвыривает порывом ветра. Он падает на спину, и словно растворяется в камне, оставив лишь черный отпечаток.

На следующий дом в доме остается один Тоади, остальные уходят прочь. Крокодил на прощание крепко жмет ему лапу и дарит ожерелье из блестящей кожи.
- Прости, брат, чем богат, - и понижает голос до шепота, - ты ведь видел Ее? Матерь?
- Видел, - тоже шепотом отвечает Тоади. Он понятия не имеет, что делать с ожерельем, но крепко зажимает его в лапе.
- И какая она?
- На тебя похожа, - честно сознается Тоади. - Хвост такой же.
- Ха! - крокодил звонко хлопает кулаком по раскрытой ладони. - Я знал! Спасибо, брат. Бывай.
А вечером, когда Тоади дремлет на закате, его будит легкое прикосновение. Рядом с ним стоят мокрые с головы до ног Аннабель и Эмеральд.
- Теперь это наш дом, - радостно сообщает Аннабель. - Он будет Тоади-холлом. Для тебя, меня и Эмеральд.

***

Аннабель ошибается. Для нее дом не будет домом никогда. Ее заберет Река в обмен на жизнь младенца.
Тоади до последнего вздоха держит ее за лапу. Он уже взывал к Праматери, но та бессильно развела лапами. Аннабель слишком слаба. Новая жизнь прерывает старую.
Тоади понятия не имеет, что делать с младенцем. Праматерь терпеливо подсказывает ему, как взять ребенка на руки, как покормить, укрыть, уложить. От Эмеральд толку еще меньше, она вообще боится малыша, сгубившего Аннабель, и предпочитает ночевать на веранде, не поднимаясь в комнату.
На излете месяца Тоади, шатаясь от усталости, кое-как укладывает ребенка и выходит на веранду ночью. В небе висит полная луна, отсвечивающая голубым. Ему кажется, что это еще один портал, туда, где нет вопящего беспомощного ребенка, где тишина и покой. Его душит этот проклятый дом. Слишком много смертей за спиной, чтобы сквозь них пробилась жизнь.
- Я хочу уйти, - шепчет он отчаянно, - уйти и не возвращаться. Пожалуйста. Пожалуйста.
- Так иди, - отзывается голос зрелый, но еще не старый.
Тоади оборачивается. На пороге стоит... стоит Праматерь. Только теперь она едва достает ему до плеча, а на руках держит сладко сопящего младенца. Чепец и фартук сидят на ней как влитые.
- Ты пережил слишком много, чтобы переживать еще и это. Иди, а я присмотрю за ним. Вырастет отличное отродье, верь моему слову!
Лунная дорожка твердеет, и края белого диска голубеют совсем по-портальному.
Тоади колеблется еще ровно одну секунду. Потом подбегает к Праматери, и, припав на колено, целует ее сухую руку. Она мягко улыбается его порыву.
Потом подхватывает Эмеральд на руки и взбегает по лунной дорожке. Эмеральд радостно обхватывает его за шею обеими лапами.
- К воде?
- К воде!
Они ныряют в луну.
Праматерь смотрит им вслед, привычно укачивая младенца.
 

[Todo Uno]

28. ФЛАФФИ.

… Друзья сытно поужинали переданными Мумой гостинцами, приготовили две котомки с продуктами и самыми необходимыми вещами; Флаффи крепко сжал крыло Берила, и они одновременно сделали шаг вперед, в зеркальный коридор.
Первый шаг был самым трудным. Флаффи затаил дыхание, ощущая, как чуть подрагивает крыло Берила.   В этот момент он внезапно понял, что вовсе не боится чудовищ, могущих поджидать их в темноте. Вместе они все преодолеют. Главное, чтобы Берил всегда был рядом, чтобы в любой момент можно было вот так ухватиться за это надежное крыло, прочувствовать подушечками приятную шероховатость перьев, вдохнуть привычный птичий запах. Забавно, но для Флаффи Вороненок пах старой книгой – такой суховатый и немножечко пыльный аромат, с едва уловимыми древесными нотками; от него сразу становится уютно и спокойно.
Внезапно повеяло холодом, и Флаффи почувствовал, как вокруг поднимается знакомый вихрь.
Перед ними развернулся длинный туннель с блестящими черными стенами, пронизанными серебряными нитями.
Они в испуге замерли на месте, Флаффи прижался к Берилу; вороненок в ответ обнял его, пытаясь защитить от холода и ветра, и котенок на мгновенье успокоился. Но вихрь становился все сильнее, стены туннеля пульсировали, выплескивая на них черноту, ослепляя серебристыми вспышками, и в следующее мгновенье Флаффи ощутил, как его относит куда-то в сторону, кошачьи лапки бессильно скользнули по крыльям вороненка, и вот уже Флаффи беспомощно закувыркался в воздухе, тщетно выкрикивая имя друга.
Он не знал, сколько времени прокружил его вихрь; внезапно все закончилось, ветер стих, холод отступил; Флаффи очнулся на твердом полу в подсвеченном серебристым светом туннеле. Один.
Котенок в ужасе бросился вперед по туннелю, надеясь найти друга.
- Берил! Берил! Где ты?
Он звал Берила снова и снова, тщетно всматриваясь в темноту, не понимая, куда ему бежать дальше. Внезапно на его глазах туннель раздвоился. Флаффи в ужасе замер; через мгновение туннелей перед ним стало четыре. Котенок инстинктивно понял, что нужно бежать назад, иначе сейчас он окажется в центре развилки и потеряется окончательно.
Ему внезапно представился огромный зеркальный паук с бесконечными ногами-туннелями; в центре темного брюшка застыла скрюченная фигурка - одинокий котенок, пойманный в ловушку зеркального хищника, навеки застывший во мраке.
Флаффи зарыдал, бросился назад по коридору и через несколько мучительно долгих минут оказался в их с Берилом жилье, перед мирно стоящими зеркалами.
Все пошло прахом. Вот только что они с Берилом стояли, готовясь сделать шаг в неизвестное, преисполненные надежд; теперь друг потерян в туннеле, а Флаффи очутился на прежнем месте.
Что теперь делать? Он не справится один.
И главное – что с Берилом?
Он вспомнил, как выхаживал раненного Берила после коварного нападения мерзкой норки Мозеса. Как поил водой, капля за каплей аккуратно вливая в жалобно открытый клюв; как отчаянно молился Пану и Котию, чтобы друг поправился, как тревожно прислушивался к его хриплому дыханию, и как радовался, когда Берил пошел на поправку.
А если он сейчас тоже ранен и зовет Флаффи на помощь, отчаянно всматриваясь в темноту? А если на крики вороненка придет какое-то потустороннее чудовище?
И ведь Берил не может путешествовать сам, ему нужен Проводник! Тот самый Проводник, который вот сидит на полу в углу заброшенной хибары, и скулит, размазывая слезы по грязным щекам.
О Пан, зачем, зачем же глупый котенок так понадеялся на свои жалкие силенки и потянул друга за собой? Флаффи снова представил огромного зеркального паука с лапами-туннелями, только теперь в брюшке жуткого пустотелого монстра лежал обессиленный вороненок.
Нет, нет, нет! Берил сильный и умный, он не пропадет. Он столько времени провел в Библиотеке, с удовольствием изучая толстые фолианты; столько перенес злоключений - и выжил, и помог выжить Флаффи! Да, котенок выходил Берила после нападения Мозеса, но ведь вороненок и сам сколько раз спасал его.
Берил сумел достать рецепт и приготовить нужное лекарство, когда Флаффи заболел и метался в горячечном бреду после нападения Брюхатого Пэта – помоечный Пасюк умудрился таки цапнуть котенка и занести какую-то дрянь. Флаффи помнил ласковое крыло Берила на своем горячем лбу, он помнил, с какой нежностью тот заботился о нем, как протирал влажной чистой тряпицей свалявшийся кошачий мех; он помнил, как впервые очнулся от горячки и увидел измученную, но такую светлую улыбку друга, и каким вкусным казался приготовленный заботливым Берилом питательный бульон; и как вороненок никак не мог отоспаться после этого круглосуточного бдения у постели больного.
Флаффи вспомнил запах птичьего тела и как уютно ему было засыпать в обнимку с вороненком, как надежно и спокойно становилось на душе, когда друг был рядом.
Нет, не так. Берил стал ему больше, чем другом. Котенка инстинктивно потянуло к Берилу с первого взгляда, он с самой первой встречи старался держаться к нему поближе. А потом эта привязанность все росла и росла.  Его отношение к Берилу уже давно не дружеское; скорее Флаффи теперь похож на…на…
…любящего супруга.
Флафф почувствовал, как его мордочка наливается жаром; он наверняка покраснел.
Это казалось диким. Да, Флаффи совсем ещё мал; да, он   - кот, а Берил – ворон, и вообще, они оба – мальчики, и все это как-то… ну….неправильно, что ли.
Но гораздо более неправильным будет, если Флаффи больше никогда не увидит Берила и не сможет рассказать ему, сколько тот на самом деле для него значит.
Если….нет, нет, не если, а когда он найдет вороненка, то обязательно сознается в своих чувствах.
Флаффи вытер слезы. Все, хватит распускать нюни; он уже не тот ребенок, каким был несколько месяцев назад. Пора включать голову. Он посмотрел на выставленные зеркала. Воспользоваться зеркалами снова, теперь одному?
А вдруг это как-то повлияет на потерявшегося Берила? И что делать, если его снова подхватит вихрь, а туннели начнут множиться?
Как вообще работает зеркальный коридор, что происходит с теми, кто в нем потерялся без Проводника?
Ему нужен мудрый совет; но кто обладает такими знаниями, кроме котов? А Флаффи ведь единственный кот на всю округу.
Хотя….Погодите-ка. Не единственный
Рысь! Тот самый недружелюбный Рысь, которого они первым встретили в этом мире.
Он же тоже Кот, ну да, пусть не совсем такой, как Флаффи, и на Котия не тянет, но тем не менее.
Глупый, глупый котенок, как он мог не вспомнить о Рысе раньше?
И, может, тот не зря поселился в лесу, и ни разу не показывался в городе?
А ведь они с Берилом несколько раз проходили мимо его хижины по пути к заброшенному амбару, когда пытались отыскать Тоада и Эмеральду.
Флаффи впопыхах собрался, захватив зеркала и остатки еды, и бросился вон из города, в лес.
Ему повезло - Рысь был дома, хозяйничал у хижины.
Флаффи остановился, наблюдая за недружелюбным Котом из-за деревьев.
Тот рубил дрова; внушительная картина - мощные мускулы перекатывались под чуть поредевшей шерстью, лезвие глубоко вонзалось в дерево, с легкостью раскалывая его на нужные половинки, поленница быстро росла. Флаффи завистливо вздохнул – за месяцы жизни в диких условиях пригорода он тоже окреп, стал гораздо более ловким и даже чуть нарастил мускулы, но до Рыся ему было далеко. Оставалось надеяться, что котенок ещё подрастет и станет таким же сильным зверем.
  - Выходи, молокос. Я тебя слышу – ты топал, как стадо Слоних, бегущих на распродажу, - Рысь повернулся в сторону прятавшегося Флаффи, демонстративно отложив топор в сторону.
Флаффи послушно вышел и подошел к Рысю. Раньше бы он развернулся и бросился бежать, но сейчас все поменялось. Ему нужно найти Берила; и это стремление на корню пресекало все ростки страха.
Флаффи выложил перед Рысем мечошек с вяленым мясом и набитый лучшим табаком кисет, стащенный Берилом у Брюхатого Пэта (после пережитых нападений Мозес и Пэт стали излюбленными мишенями для друзей, украсть у них что-то было не воровством, а местью).
- Мы из одного рода, одной крови. Я обращаюсь к Вам, как Кот к Коту, и прошу совета. – Флаффи тщательно подбирал слова.
- Агась. И готов заплатить, как я погляжу. Поумнел, кутенок, повзрослел. – Рысь ухмыльнулся. – Как Кот к Коту….Ну и чего тебе надобно? Только не распространяйся сильно, у меня дел хватает, знаешь ли.
Флаффи быстро рассказал Рысю о своих злоключениях.
- Мда уж, вляпались вы, ребятки. Я тебе скажу так – с каждым годом на этой клятой земле я все больше тупею, знания не держатся, утекают между лап. Зато вот горести и хвори множатся.
Зеркальный коридор – угу, довелось мне разок там побывать, да и маманя кое-что рассказывала. Я не знаю, почему так случилось с тобой, говорят, проход по-разному может выглядеть; но есть одно местечко в межмирье, куда всех путешественников-новичков обычно выкидывает. Площадочка такая, огороженная, по центру фонарь горит, а под ним – скамеечка. Такая себе мини-остановка для путников; ну или вокзал – называй, как хошь. В ограде вокруг площадки – калитки, и через них в нужные тебе миры и можно попасть. Короче, тебе надо не сопротивляться вихрю изо всех силенок, а просто переждать, поболтаться немножко; он сам тебя и доставит, куда надо. Думаю, твоего дружка скорее всего, туда и занесло. – Рысь с удовольствием закурил, и отмахнулся лапой от благодарящего его Флаффи.
Флаффи вышел на ближайшую полянку и тут же расставил зеркала; на этот раз он не колебался перед первым шагом, и уже готов был к холоду и ветру; он расслабил лапки и спину, зажмурился и покорно отдался воздушному потоку.
 - Флаффи! – он открыл глаза, и кинулся навстречу поднимающемуся со скамейки Берилу, едва не расплакавшись от радости. Знакомые уютные крылья, чуть суховато-припыленный запах; с момента разлуки прошло, наверное, не больше нескольких часов, но как же Флаффи соскучился! И чтобы он делал, если бы не нашел дорогого Берила…Нет, лучше отогнать такие мысли, они  ведь снова вместе – и это главное.
Оказалось, что Берил пережил настоящее приключение и встретил других путешественников, таких же превратившихся зверей.После того, как вихрь разлучил друзей, Берил очнулся в туннеле и увидел мерцающий впереди свет; когда Берил прошел через светящийся проем, он оказался в каком-то  кабинете, похожем на комнату его хозяина-Отшельника, перед испуганной молоденькой Белкой.
Оказалось, что и она внезапно превратилась из обычной белки, и благодаря Пану и Кошкам попала в другой мир, а теперь тоже пытается воспользоваться зеркальным коридором.
Пока Берил рассказывал ей свою историю, проем за ним начал мутнеть и затягиваться; они с Белкой снова поспешили впрыгнуть в него, и в итоге оказались на этой площадке, где встретили ещё одного превратившегося зверолюда – крокодила Марио. Когда они обменялись информацией, выяснилось, что они все из одного мира, из Майами; и их всех превратило в зверолюдей. А ещё Марио встретил в канализации котенка, за которым гнались бандиты, а Белка рассказала о Кошке, потерявшей сына и ушедшей с двумя другими котятами в зеркальный коридор; Кошка сказала, что потерявшийся котенок должен попасть в коридор и свернуть в четвертый поворот налево!
Флаффи едва не запрыгал от радости, услышав об этом. Это же были Мама Кошь, Минки, Тэффи – они живы, они его ждут!
Берил едва его успокоил и продолжил рассказ.
Оказалось, что и он, и Рыжик, и Марио во время первого прохода уже оказывались над этим местом – «вокзалом». Но во время вихря каждый выбрал разные стороны: Рыжик – восток, и попала в странный дом, в котором обитает страшный старик, явно играющий одну из главных ролей во всех творящихся с ними событиях - судя по его записям и общению со змеелюдом. Марио выбрал путь на юг, и оказался в страшном мире, где живут жуткие зверолюди-умертвия; сейчас  крокодил уверен, что благодаря своей крови может каждый мир сделать снова правильным, но он снова прошёл сквозь дверь между мирами и его выбросило именно сюда. Берил выбрал север.
Они попытались как-то определить стороны света, но не знали, как же правильно это сделать; они начали вспоминать первый проход снова, и поняли, что сначала все летели сверху вниз. После этого компания решила пристальней осмотреться, и Берил заметил в пространстве на ними четко выделяющийся светлый прямоугольник, к которому смог подлететь. И это оказалась дверь! Они сообща решили сначала попробовать вернуться в свой изначальный мир, а после уже, в безопасности, подумать, как поступить дальше.
Берил сумел закрепить один конец веревки, сделанной на скорую руку из плаща Марио, у двери, и Рыжик с Марио забрались вверх; Берил же решил подождать здесь Флаффи, чтобы рассказать другу ценную информацию о семье.
- Кхм. Ну и ещё я очень за тебя боялся. И очень-очень хотел встретиться вновь, - вороненок смутился и отвел взгляд в сторону.
Флаффи почувствовал, как краснеет, и уже хотел рассказать другу, что чувствует к нему, но решил, что сначала нужно разобраться с происходящим; к тому же, его очень взбудоражили новости о семье.
- Я думаю, нам нужно попасть на запад – попадать в мир с умертвиями или колдуном нам ни к чему. Но мне бы очень хотел сначала найти Маму Кошь, Минки и Тэффи, – котенок умоляюще посмотрел на друга. – Я так давно их не видел! Да и со всеми этими путешествиями-проходами неизвестно, когда мне удастся с ними встретиться….
- Думаю, ты прав. Давай тогда воспользуемся дверью, через которую прошли Рыжик и Марио. Похоже, этот проход может вести в разные места; но надеюсь, мы попадем в твой прежний мир.
Флаффи вскарабкался по веревке, и они с Берилом прошли через дверь .
– Я чую запах Кошек! -  Флаффи огляделся. - И зеркала  - смотри, тут строили зеркальный коридор. Наверняка в этой комнате Рыжик встретила мою семью, и отсюда мама Кошь ушла с Минки и Тэффи! Теперь мы знаем, как их найти, пошли же скорее!
- Флаффи, постой. Я не думаю, что мне стоит идти с тобой. Может быть, мир, куда тебя зовет твоя мама, предназначен только для кошек, ведь вы – особенные. Нас снова может разметать в разные стороны, и мы можем не найти друг друга. А мне бы очень хотелось остаться с тобой… Пусть лучше тут будет место нашей встречи; похоже, с бандитами вы с Марио разобрались, так что я буду тебя ждать тебя здесь.
Флаффи очень не хотелось разлучаться снова с другом, но Берил говорил разумно.
Они крепко обнялись на прощанье, и Флаффи снова прошел в зеркальный коридор и оказался перед развилкой. Он свернул в четвертый поворот и увидел впереди сверкающий проем; смело прошел прямо в него и почувствовал, как летит вниз.

[Todo Uno]

- О, Пан, снова очередной бродяжка…Эти нищие эмигранты уже становятся утомительными, не так ли, mon cheri? Как можно наслаждаться прогулкой, когда на тебя сверху валятся всякие растрепы?  Ô temps, ô mœurs !
Флаффи оглянулся. Он лежал на куче пожухлой листвы на каком-то лугу, а рядом прогуливалась пара элегантно одетых кошек, смотревших на него с явным презрением. Одна яростно взмахивала ярко разукрашенным веером, другая небрежно крутила в лапке изящный кружевной зонтик.
Фыркнув в ответ на растерянный взгляд Флаффи, они отвернулись и продолжили свою прогулку.
- Флаффи! Флаффи, ну наконец-то!
Флаффи с восторгом увидел, как к нему несется знакомая фигура. Братец Минки! Милый, непоседливый проказник Минки, как же он по нему соскучился!
- Пошли скорее, Мама и Тэффи уже заждались; мне велели тут дежурить . Очень удобно, что все коты в одном месте вываливаются, правда? Не знаю, кто устраивал для нас этот мир, но он явно отличался умищем! Ты голодный? Будешь кашу? Мама постоянно готовит манную, и каждый раз с комочками, представляешь? Ффеее просто! Мы с Тэффи пытаемся эту дрянь украдкой выкидывать, а Мама ругается. Но зато тут есть шоколадное молочко – вкуснотищща! А ещё тут у нас куча классных ребят, мне не терпится тебя со всеми познакомить! А ты такой крепыш стал, ниче се у мускулы, аж завидно!
Флаффи улыбался, слушая тараторящего Минки; похоже, превращение только усилило его непоседливость и озорство.
Наконец они пришли к нарядному домику, утопающему в цветах. Флаффи увидел на крыльце улыбающуюся Кошь. Мама!
Когда все наобнимались и нарадовались, мама Кошь отослала Минки и Тэффи, чтобы спокойно наедине проговорить с блудным сыном.
- Ты так вырос, милый. Совсем взрослый и самостоятельный, так окреп, и мордочка суровая стала, мужественная  – она с нежностью погладила Флаффи.  – Похоже, тебе многое пришлось пережить.
Флаффи подробно рассказал ей обо всех своих приключениях.
- О, бедный мой сын! Я так расстроилась, когда из-за этих бандитов мы с тобой потерялись. Я боялась, что с тобой случится беда – ты же совсем не понимал, что происходит. Понимаешь, милый, мы, кошки – единственные существа, которые ещё помнят мир древности. Тогда Дикая магия была свободной, не было глупых запретов, только цветение жизни и бесконечный процесс творения и перерождений. О, это было прекрасно! Тогда кровь не текла, а просто бурлила и пела в наших жилах, мы могли творить волшбу, мы были сказателями, бардами, путешественниками, воителями и королями! Великий Зеленый Владыка Ирусан; Бастет Черноглазая, правительница Жарких Земель; Премудрый Котий Колумбский, славный исследователь Яви – огромная Книга Славы исписана от корки до корки.
Дикая Магия бурлила, а мы черпали в ней свою силу. Но потом многим захотелось подчинить её, заковать силу. Жадность, невежество, страх, тррреклятая Рррациональность. – когда Кошь нервничала и злилась, она начинала яростно взрыкивать. – И тррусость. Ведь Высшая магия, то есть магия, которая подчиняется логике, намного удобней, чем Дикая, которая ведёт себя так, как хочется ей.  Поэтому мы, Кошки, так ценим и яростно сохраняем искру Древней Магии. Главный Кошачий постулат – следуй своим желаниям, а не глупым запретам!
- Мама, как же мы можем пробудить Дикую Магию снова?
 - Это невозможно, милый. Прежних вольных существ заключили в курганы в стране волшебства - Сумеречном мире или Стране без Смерти, где они спят бесконечным сном…
Флаффи вспомнил, что говорила ему Дева Озера, Кхела.
-А как же порошок? Тот самый, который образовался при разделении Яви?
- Ты говоришь о пыльце межмирья, милый. Да, наверное, это и есть последний шанс для Диких. Только эта волшебная пыль может вернуть все к истокам и восстановить Равновесие в мирах. Тогда нужно собрать пыльцу, а  потом попасть в Сумеречный мир через Западные врата.
Ну да ладно, милый, ты и так столько настрадался. Побудь с нами, отдохни; нам здесь очень комфортно, намного удобней, чем в доме у Хозяина.
- Мама, прости, но я не останусь. Ты сама сказала, что я уже взрослый. И…мне есть, к кому возвращаться.
Кошь снова с нежностью посмотрела на Флаффи.
- Настоящий Кот, независимый и смелый. Хорошо, будь по-твоему. Но знай – двери моего дома всегда открыты для тебя. Возвращайся, когда захочешь.
Мама Кошь дала ему развернутые инструкции, как устанавливать входящие и исходящие точки для ориентирования в коридоре, как снимать ментальный слепок и заранее задавать маршрут к нужному месту. Флаффи пробыл с семьей ещё немного, а потом они торжественно провели его в зеркальный коридор; теперь Флаффи уже с легкостью ориентировался и сразу вернулся в комнату к Берилу.
Он сходу принялся обнимать друга.
- Я так по тебе соскучился, Берил! Очень-преочень!- котенок смешно гундосил, уткнувшись мордочкой под крыло вороненку.
- И я по тебе соскучился, Флаффи… так, как можно скучать только по своей паре.
Флаффи замер на месте, не веря своим ушам. О превеликий Котий, Берил что ж это - признается ему в любви? Флаффи как-то сразу успокоился и безоговорочно поверил в услышанное. Просто они только что высказали вслух то, что уже давно витало между ними. Они – пара. Пусть несуразная из-за вида и пола, пусть к тому сильно отличаются по возрасту, но Кошки быстро взрослеют, а Вороны – долгожители и развиваются потихоньку, так что они вскоре войдут в гармонию. Они вместе выживали, вместе защищались от врагов, вместе переживали трудности. Они уже давно стали парой.
После всех объяснений и объятий они снова вернулись к плану действий.
- Берил, нам нужно снова отправиться в коридор, к Западному проходу, так мама Кошь говорила.
- Погоди… Я не могу объяснить почему, но уверен, что сперва нужно пройти в дверь у пруда; ту самую, которую вырастила Рыжик из волшебной микстуры, полученной от твоей мамы, ту самую, которая затянула тебя и Марио. Рыжик, когда рассказывала свою историю, отметила, что сама не знает, почему вылила тогда микстуру; ей просто показалось это правильным. И я вот тоже не знаю точно, просто мне кажется правильным пройти через ту самую дверь.
Они дождались темноты и прокрались в парк; дверь была на месте.
После прохода они очутились в другой комнате, тоже человеческой.
- Смотри, это же Рыжик! И кто-то ещё…Что это с ними такое? – изумленный Берил показывал на зависших прямо в воздухе пару белколюдов.
- Привет, ребята. Рад видеть вас снова, - друзья в испуге обернулись и тут же облегченно выдохнули – их приветствовал старый знакомец Тоади, салютуя зажатым в лапе мечом. Рядом зубасто улыбался Марио.
Судя по их виду, жабу и кроку тоже многое пришлось пережить.  Все наперебой начали делиться своими приключениями и попутно попытались разбудить белок, но те не приходили в сознание; сдвинуть с места их также не удалось – вокруг был просто воздух, но казалось, что их тела будто вцементированы в определенное место в пространстве.
- Похоже, мы в доме того самого старика, о котором нам Рыжик рассказывала, помнишь, Марио?
- Ага. Кстати, я слышу, что кто-то прямо сейчас забирается в дом. Может, нам стоит встретить гостя?
Все дружно кинулись вниз. На первом этаже они увидели старика, пролезающего внутрь сквозь разбитое окно. На секунду все замерли, но уже в следующее мгновенье Тоади Фрог с каким-то квакающим кличем кинулся на старика, размахивая мечом.
Старик в ужасе взвизгнул и юркнул в подпол.
- За ним!!!! – Тоади явно не собирался упускать колдуна и первым ломанулся в подпол.
- А ещё говорят, что у жаб кровь холодная… - Марио хмыкнул и последовал за Фрогом.
Флаффи и Берил последовали за ними, стараясь держаться поближе друг к другу, но вскоре потерялись в темных туннелях; жаб яростно ускакал куда-то вперед, Марио тоже быстро от них отделился. Посовещавшись, они решили вернуться в дом и дожидаться новоявленных охотников на колдунов там.
Марио вернулся буквально сазу после них. Оказалось, он просто куда-то свернул и заблудился в тоннелях.
Звери обыскали весь дом, нашли записи и комнату с заляпанным кровью стеклом – все, как рассказывала Рыжик.
- Так, давайте-ка изучим все эти материалы, может, наткнемся на разгадку тайны старика и найдем, как разбудить нашу сладкую парочку, - Берил был настроен оптимистично. - Нам бы отдохнуть не мешало; предлагаю подкрепиться и спать по очереди, оставляя кого-то на страже -  на случай, если тут ещё какие злодеи соизволят явиться.
К сожалению, белок разбудить так и не удалось; Берил так искренне переживал за Рыжика, что Флаффи даже почувствовал неприятный укол ревности, но быстро устыдился и отогнал плохие мысли.
Тоади появился только под утро и хмуро отмахнулся от расспросов.
- Старика больше нет. – Вот и все, что они услышали.
- Ладно, как хочешь. – Флаффи оглядел компанию. – Раз мы все в сборе, давайте наконец поговорим спокойно. Тоади, с Эмеральдой все в порядке?И вы тогда нашли нашу записку? Мы  пошли на зов Пана... - Флаффи с Берилом в очередной раз коротко рассказали о своих приключениях. -
 …ну а теперь мы хотим пойти к Западному проходу и проверить, что происходит сейчас в мире заключенных Древних.
- Я с вами, мне нужно кое-что исправить.  – Марио зубасто улыбнулся.
- А я останусь здесь, хочу вернуться за семьей. Да и за белками присмотреть нужно, надеюсь, они не навсегда заснули… - Тоади выглядел очень серьезным и очень взрослым.
На этот раз зеркальный коридор показался им почти родным. Марио быстро попрощался с Флаффи и Берилом и свернул в один из первых поворотов. А они прошли сквозь западный проход и наконец оказались в том самом заколдованном месте, о котором столько успели наслышаться.
Сумеречный мир оправдывал свое названия.
Темно-синее небо зависло над серо-зеленой травяной гладью. Всюду высились огромные курганы. Тишина давила на уши.
Ни птиц, ни зверей, ни насекомых; ни единого порыва ветра.
- Здесь все будто застыло, – Флаффи неловко поежился. – Да уж, подходящее место, чтобы заключить необузданную Древнюю Магию. А мы к тому же совсем забыли про пыльцу…Пойдем, Берил. Мы сейчас ничего не можем поделать.
- Погоди…Кажется, знаю, что нужно делать. Я смогу сам собрать пыльцу! – Берил замер, а потом внезапно взмыл ввысь.
Флаффи так и замер с открытым ртом. Да что это такое нашло на его друга?
Но уже через пару минут Берил вернулся. Его крылья сверкали от покрывающей их сияющей тончайшей пыльцы.
-  Я просто посмотрел в эту синеву и понял, что смогу! Смогу сам попасть в межмирье и собрать пыль!  - Берил был смущен, но очень доволен собой.
Они выбрали самый высокий курган и разожгли огонь; треск костра казался особенно громким в этой звенящей тишине. Пыльца ярко вспыхнула в огне и вверх вознесся яростный столп искр.
На мгновение все замерло. А потом они ощутили, как задрожал курган под ними; друзья еле успели сбежать к подножью, когда курган раскрылся, и хохочущая кавалькада взмыла в небо.
Друзья с благоговейным трепетом смотрели на резвящуюся Дикую Охоту.
Воздух наполнился запахом дерева, крови и вина; тишина была безжалостно разорвана криками, хохотом, звоном цепей, ржанием лошадей и звонким лаем соскучившейся за гонкой своры.
Земля задрожала вновь – раскрылся новый курган. А потом ещё один, и ещё…
Друзья стояли, тесно обнявшись, и зачарованно наблюдали, как все новые создания взмывают в воздух. От страха и восторга от происходящего захватывало дух.
Последним в небо взмыл Пан. Он лукаво подмигнул друзьям, и безжалостно рванул струны лютни; в его мелодии больше не было и отзвука той тихой печали, которую они ощутили тогда, перед встречей с Девой Озера; музыка бушевала, грозила, сулила вино и веселье…
- Вот и все. – Берил, казалось, с трудом ворочал языком. – мы это сделали, Флаффи. Теперь все будет хорошо!
- Нет, Берил. Не все. Да, Баланс восстановится, все потихоньку придет в норму, и умирающие миры перестанут быть такими. Но для этого ещё понадобится время. А за мной остался должок одной чудесной даме, которая может не увидеть это счастливое будущее.
Флаффи достал зеркало, сосредоточился и создал ментальный слепок из своих воспоминаний, как научила его Мама Кошь. В зеркале отобразилась небольшая комнатка; на кровати тихо стонала грузная корова.
- Это же старая Мума! – удивленно воскликнул Берил. – Но что это с ней?
Шкура коровы потемнела и словно растрескалась, глаза были подернуты пленкой.
- Чернуха.  – Коротко ответил Флаффи. – она уже болела, когда передавала мне книгу Котия, а эта болезнь убивает быстро, ты же знаешь. Надеюсь, это поможет.
Флаффи аккуратно посыпал отражение Мумы остатками пыли.
Через минуту отражение подернулось рябью и пропало, но друзья успели заметить, что кровавые трещины начали затягиваться, а подернутые пленкой боли глаза старой коровы прояснились.
 - А вот теперь все. Кот сделал свое дело, кот может жить весело и счастливо! – Флаффи расхохотался и бросился танцевать вокруг ошарашенного Берила, а после кинулся обнимать вороненка.

Они поселились у Реки. Она неспешно несла свои воды сквозь все миры, вбирала в себя энергию каждого осколка прежней Яви. Флаффи и Берил чувствовали себя очень спокойно у этих вод.
Они построили небольшой дом, вели свое небольшое хозяйство; пережитое  в мире зверолюдей не прошло бесследно, и теперь кот и ворон выступали добровольными волонтерами, помогающими малолетним преступникам исправиться и вернуться на правильный путь.
Берил увлекся часовым мастерством и восстановлением старых книг; Флаффи часто путешествовал, удовлетворяя извечную потребность Кота гулять самому по себе.  И как же это было приятно - каждый раз возвращаться домой, зная, что тебя ждут; самый сложный часовой механизм и самая растерзанная книга будут немедля отложены, и тебя встретят с распростертыми объятиями, которые ни один скромник не сможет назовет дружескими.

[Todo Uno]

29. РЫЖИК.

Но не успела я сделать первый шаг, как пространство между зеркалами осветилось, и в сияющем проходе появилась чья-то тень; кто-то шел ко мне.
Кто это? Новый враг? От страха я отступила и вцепилась когтями задних лап в пол, готовясь обороняться.
В следующее мгновенье из прохода вывалился растрепанный молоденький воронолюд и начал испуганно озираться.
- Кто ты? Где Флаффи?
- А ты сам кто?
 Оказалось, что вороненок Берил тоже внезапно превратился и попал в другой мир, где жили другие зверолюди. Он встретил Пана и таинственную богиню - Деву Озера, рассказавшую им с другом о расколотом едином мире, нарушенном Балансе и спящих богах. А потом Берил и его друг – котенок Флаффи, потерявший свою семью несколько месяцев провели в мире зверолюдей, пытаясь найти ответы на происходящее и помочь умирающему миру. Им удалось построить зеркальный коридор, но в туннеле их разметало в разные стороны; когда Берил очнулся – он увидел впереди светящийся проход, через который и попал ко мне. Берил был явно напуган и очень переживал о потерявшемся друге, чем сразу вызвал мою симпатию.
- Я тоже была обычным зверем, а  потом превратилась, а потом встретила Пана и Кошку, и благодаря им попала в другой мир. Я...
Внезапно зеркала замерцали, и проход начал закрываться.
- Берил, скорее! – я испугалась, что сейчас пути в межмирье закроются, и потянула вороненка за собой.
Мы оказались внутри огромной галереи, украшенной разноцветными витражами.
Внезапно резко похолодало, нас подхватил вихрь, а через мгновение мы с вороненком оказались в каком-то странном месте: квадратная огороженная площадка, в центре – горящий фонарь и скамеечка, на которой сидел устрашающего вида крокодил.
Я очень испугалась, но оказалось, что это вовсе не зазеркальный монстр, а такой же бедолага-зверолюд, как и мы с Берилом.
Орешек сидел тихонечко (я пока боялась его показывать его другим зверолюдам) и внимательно слушал, как мы делимся своими историями.
Крокодил Марио встретил в канализации котенка, прячущегося от бандитов; а когда они преследовали одного из мерзавцев – то их подхватило каким-то вихрем и затянуло внутрь прохода. Крокодил показался мне таинственным парнем; он уже посетил мир каких-то жутких зверолюдов-умертвий и почему-то был уверен, что может каждый мир сделать снова правильным; но когда он снова прошёл сквозь дверь между мирами, его выбросило именно сюда.
Я снова осмотрелась вокруг.
- Знаете, это место кажется мне знакомым. Я создала первый портал, пролив микстуру, полученную у Кошки, в парке – не спрашивайте почему, сама не знаю, просто мне тогда показалось это правильным. – Я смутилась, понимая, что почему-то лепечу и пытаюсь оправдываться перед ними.  – И когда я прошла в дверь – меня подхватило и закружило в  вихре, и я точно видела это место. Тогда ещё кто-то кричал – «не на юг, только не на юг!» Ну вот я и попыталась попасть на восток. И попала в странный дом, где жил колдун-старик. Он явный злодей и замешан во всем происходящем! – я пыталась как можно скорее поделиться всем, что удалось узнать. Три головы лучше одной, авось, что-то и придумаем.
Марио тоже вспомнил это место; когда его затянуло в открытый мной проход у парка (тут я испытала легкий укор совести – но откуда мне было знать, что другие тоже попадут в созданный мной портал!), то тоже кружил здесь и тоже слышал крики. Но из упрямства  решил попасть именно на юг, так и оказался в мире зверолюдов-умертвий.
Берил тоже узнал это место, только после криков «не на юг» он захотел попасть на север, и очутился в мире зверолюдов, в котором и пережил кучу приключений со своим другом Флаффи. Тут меня наконец осенило:
- Потерявшийся котенок! Берил, я же говорила тебе, что встретила Кошку? Она потеряла своего сына, наверное, это и есть мама твоего друга. Он должен пройти в коридор и свернуть в четвертый поворот налево – его семья будет ждать там!
- Спасибо, Рыжик, я обязательно передам ему, как только найду. Но что нам делать сейчас?
 Мы посовещались и решили, что лучше всего идти на запад – туда, где никто из нас ещё не был. Но в какой именно стороне – запад?
В этом зазеркалье трудно ориентироваться. Сначала мы решили, что скамейка может стоять спиной к северу и стоит взять это как ориентир. Или не стоит? За оградку соваться точно не нужно, тут мы все были согласны – плескавшаяся там тьма не внушала доверия; к тому же, в  самой оградке с каждой стороны было несколько дверей – скорее всего, нужно пользоваться именно ими.
Я задумалась.
- Знаете, а ведь из первого прохода я падала сверху вниз…
Марио и Берил переглянулись. Они тоже помнили падение.
Мы синхронно задрали головы вверх, тщетно всматриваясь в темное пространство.
- Смотрите, там что-то светлое! И очертаниями похоже на дверь!
Острое птичье зрение не подвело Берила; вороненок подлетел к замеченному светлому прямоугольнику – это действительно оказалась дверь.
И если это проход, созданный мной, то он может привести в родной мир, к городскому парку. Похоже, это вариант получше, чем направляться вообще неведомо куда. Правда, вороненок мог бы без труда пролететь сквозь, но как быть нам с Марио? Берил совсем молоденький и недостаточно сильный, чтобы поднять даже мою тушку, не говоря уже о мощном и тяжелом крокодиле. К счастью, у Марио оказался длинный плащ, в который он укутывался, скрываясь от любопытных взглядов. Крокодил благородно пожертвовал им и быстро скрутил некое подобие веревки, а вороненок закрепил один конец у проема двери.
Странно, взбираться по веревке было очень легко – ну ладно я, но Марио тоже буквально взлетел. Как тяжелый зверь может так карабкаться? Такое чувство, что мы стали гораздо легче, чем должны были быть…Так, Рыжик, не думай о всякой ерунде, впереди снова проход между мирами. О, Пан, как же так получилось, что бедная маленькая белка, мечтающая о домашнем тепле и уюте, и вдруг стала каким-то бродягой – попрыгунчиком между мирами?
Я ощутила мысленный посыл Орешка и успокоилась. Он со мной, так что все будет хорошо.
Ох ты ж пресвятые жёлуди, кажется, я  снова в логове бандитов – это та же комната, в которой я нашла Кошку и её котят. И карабкавшегося впереди Марио нигде нет.
Так, ну и ладно, ну и без него справимся, правда, милый?
Я набила карманы своей одежки рассыпанным порошком, благо, карманов в моей новой человечьей псевдошкурке хватало. Такая штука называется комбинезоном – интересно, откуда я это знаю? хотя ладно, я  теперь много всего знаю –  и без зазрения совести была стащена мной  его из дому старика; это меньшая компенсация за то, что он мне ружьем грозил!
Это разноцветный стеклянный шар тоже заберу с собой.
Так, что ещё тут может быть полезного?
 Я заметила за отодвинутым столом что-то странное; дверца в стене? Тайник?
Сейф, да, точно, сейф – таки штуки используются для хранения чего-то ценного. Как же классно так много всего знать!
Стоп. Здесь я нашла превратившихся кошек…здесь же может быть то самое средство, которое превращает зверей в полулюдов!
К счастью дверца сейфа была чем-то повреждена, в ней виднелись несколько отверстий и небольшой зазор.
Я запустила коготки в него и изо всех сил рванула дверцу на себя.
О, пресвятые жёлуди и Пан-Защитник! Похоже, мне снова повезло.
Я радостно схватила темную бутылочку с какой-то жидкостью и тут же замерла в испуге: а как ею пользоваться? А если это вообще яд и я по дурости отравлю Орешка?
Ладно, пока просто заберу все с собой.
Интересно, где сейчас Берил? Я не могла вспомнить, забирался ли он вслед за мной, или нет. Может, решил вернуться за потерявшегося Флаффи?  Он такой ответственный, этот милый вороненок, так беспокоился о друге.
И куда же делся Марио, он ведь точно взбирался по веревке. Может, подался в канализацию, к себе домой?
Я легко нашла вход в канализацию, к счастью, он оказался недалеко от дома.
Фу, как же здесь воняет. Так смердели те старые шкурки, которые я нашла в парке.
Кто-то постучал меня по плечу, и я от испуга подпрыгнула, больно ударившись макушкой о твердый свод.
Крысолюд!
- Кого ищешь, красотка?  - крысолюд ухмыльнулся.
- Я..это...Кхм. Крокодила, ищу, его Марио зовут. Может, вы с ним знакомы? – я изо всех сил старалась подавить панику. Эта вонь не давала дышать, стены будто давили – такое чувство, что я снова оказалась в подполье в доме страшного старика; да и крысы никогда не внушали мне доверия.
- Чего косишься так? Сдалась ты мне, лесная штучка, тут бы со своими проблемами разобраться, - крысолюд снова ухмыльнулся. – Марио я знаю, конечно, его тут вообще все знают; крокодилы в канализации редкие гости, это глупые людишки себе ужасов понавыдумывают и сами в них же верят. Он в первую очередь в тоннель направится – вон туда, прямехенько сначала иди, а потом в первый поворот направо сворачивай. Удачи, красотка.
Я поблагодарила крысолюда, устыдившись за свой страх, и направилась в указанную сторону. В тоннеле пульсировал бирюзово-фиолетовый свет, странно успокаивающий
Я убедилась, что Орешек держится крепко, и аккуратно начала ступать по приступочке вдоль стенки; все остальное пространство залито водой и, судя по всему, там очень глубоко. А  над водой светился шар бирюзово-фиолетового пламени – я не знала, стоит л мне к нему приближаться?
Свет по-прежнему успокаивал, но что это и откуда? Магия?
Я едва не упала, услышав резкий всплеск.
- Помоги!  - голова кричащего Марио на миг поднялась над водой, и тут же снова скрылась.
Его кто-то утягивает на дно, он с кем-то сражается!
Пресвятые жёлуди, как же мне ему помочь? Прыгнуть в воду – но если уж крокодил там не справляется, то я разве что утонуть сумею.
Нужно привести кого-то на помощь! Крысолюд – он же знает Марио, и он сильнее меня!
Я выскочила из тоннеля, но вместо знакомого уже крысолюда увидела целую стаю крыс.
Одни корчились на полу, другие на глазах вырастали в зверолюдов, с удивлением разглядывая собственные лапы; всюду раздавались стоны и жалобный писк.
Да что же это творится, мамочки!
Я заскочила назад в тоннель и заметалась, пытаясь сообразить, как помочь Марио.
Свет! Этот пульсирующий огонек - он висит как раз над тем местом, где скрылся в воде Марио. Он..он как будто хочет помочь крокодилу?
Бред, конечно, но..а если как-то усилить этот огонек?
Я лихорадочно кинула в огонь щепотку порошка из квартиры кошек – других идей не было.
Огонек благодарно вспыхнул, сияние усилилось; я услышала легкий всплеск и прямо к моим лапам подплыла лодка.
Лодка? Серьезно? Чем поможет лодка, если Марио утащили в глубину воды?
Ладно, выхода у меня нет. Я усадила  Орешка себе на плечо, чтобы в случае чего он не зацепился за мою одежду и не утонул, и влезла в лодку.
Она тут же поплыла в темноту тоннеля. Я сжалась на дне, кляня себя за опрометчивость и глупость. В подполье старика меня спас барсук; а кто придет на помощь здесь?
И себя вовлекаю в неприятности, и Орешка за собой тащу.
«Дурреха» - снова ласково-снисходительный голос.
 И правда, я же не могла бросить Марио.
Лодка плыла все дальше и дальше; и постепенно мерный плеск воды меня успокоил. Странно, то же я испытывала, очутившись на берегу Реки у дома старика.
Темные стены тоннеля сначала нависали надо мной сплошным чернильным занавесом, потом в них начали вспыхивать редкие золотистые огоньки, потом их становилось все больше и больше – и внезапно оказалось, что я уже плыву через ночной лес, а целый рой светлячков окружил лодку, освещая путь.
Мы с Орешком лежали без сна, всматриваясь в ночное небо. Странно, тревога окончательно ушла, я чувствовала прилив сил. Хотя при этом по-прежнему помнила о бедном Марио и надеялась, что ему удалось спастись.

[Todo Uno]

На рассвете лодку прибило к берегу.
Я вышла и осмотрелась. Мда уж, похоже, меня все время мотает по знакомым местам.
Снова красный дом – жилище страшного старика.
И что делать дальше? Я посмотрела на Орешка. Он все время был со мной и старался помочь и успокоить, но я все равно чувствовала себя очень одинокой. Марио и Берила я так и не нашла,  похоже, что предстоят ещё испытания, и это после безумной гонки последних дней, когда меня мотало между мирами, когда я попадала то в подвалы, то в канализацию, и постоянно спасалась от погони.
А ведь мой Орешек – самый умный и самый сильный белка!
Орешек, милый, прости, я просто вынуждена рискнуть.
«Успокойся. Давай» - я услышала его ответ на удивление четко, и почувствовала, как ласковая маленькая лапка гладит меня по мокрой щеке. Странно, оказывается, я плакала, сама не замечая этого.
Я глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться; усадила Орешка перед собой и капнула несколько капель снадобья, украденного из кошачьей квартиры.
Я старалась все время держать в  уме образ сильного рослого белколюда – мне показалось это важным.
Сначала ничего не происходило, потом Орешек жалобно запищал и начал извиваться от боли.
О Пан, о Друг и Помощник, я  отравила Орешка, я отравила своего мужа!
Я металась рядом, не в силах облегчить его агонию и кляня свою дурость и приступ слабости.
Но тут Орешек затих и внезапно начал меняться; через мгновение меня обнимал белколюд.
- Рыжик, милая! Не бойся, все в порядке! Я отлично себя чувствую! Ну не плачь, родная, не плачь, все обошлось, ты у меня молодец!
Наконец я могла крепко обнять мужа, не боясь ему навредить. О Пан, спасибо! Какое это счастье, чувствовать, как пушистейший хвост любимого Орешка укрывает меня!
Когда мы наконец оторвались друг от друга, то хорошенько обдумали, как поступить дальше.
Похоже, я не просто так очутилась снова у этого дома; и мы решили снова попасть внутрь.
По пути к дому нас ожидал сюрприз – мы встретили уже знакомого Барсука.
Орешек слегка смутился – при  нашей первой встрече с этим зверем  я рьяно обнимала его, так, что случайно вжала мужа в барсучий бок.
Довольно неловкое знакомство.
Барсук подошел к нам и заступил дорогу.
- Приветствую тебя снова, благородный Барсук, и спасибо ещё раз за наше спасение из подземелья, - Орешек явно решил скрасить первое неловкое впечатление.
Барсук молча смотрел на меня, явно чего-то ожидая. Интересно, чего? Привычно действуя наобум, я достала бутылочку и показала ему:
- Вот это снадобье, которое превратило нас из обычных зверей в полулюдов. Оно может трансформировать и тебя, если ты этого хочешь.
Барсук согласно кивнул головой.
Пара капель – и перед нами вырос матерый Барсук-зверолюд.
Последовала минута неловкого молчания: я была в комбинезоне, Орешек оделся в заранее захваченную мной для него одежду, а вот Барсук был обнажен и когда стал на две задние лапы – это стало особенно заметно.
Мы скомкано распрощались, и Барсук молча ушел в лес, изо всех сил стараясь ступать неторопливо и с достоинством. Мы с Орешком отошли немного и сдавленно рассмеялись, снимая возникшую неловкость.
Внезапно мы услышали какое-то движение над головами, в деревьях – и увидели скакавших по веткам белколюдов. Но они выглядел как-то странно, не как полулюди, а просто как очень крупные белки, и не захотели с нами поговорить.
Мы с Орешком озадаченно переглянулись. Странно, откуда бы им здесь взяться – это же не мир зверолюдов?
Или…Это могло быть из-за моего снадобья? Когда я превращала Орешка?
Может, их настигли пары зелья, и поэтому транформация произошла частично?
Я расстроилась из-за того, что могла так бесцеремонно ворваться в чужую жизнь; я хорошо помнила, каково мне было после превращения. С Орешком постоянно находилась я, он не был так напуган и понимал, что происходит, а эти бедные звери…
Я расстроилась до слез, но Орешек меня успокоил.
- Это не твоя вина, Рыжик. И ты же сама видишь – события развиваются как-то вообще не по нашей воле. Давай сначала найдем все разгадки, а потом уже придумаем, чем можем помочь этим ребятам.
О, мой славный Орешек, какое счастье,  что мы теперь можем общаться без преград!
Внезапно прозвучали выстрели.
Старик, это безумец стоял на пороге дома и стрелял по белколюдям!
Мы услышали крик боли и к нам под лапы свалился молоденький белколюд.
Нет, это уже слишком!
Мы с Орешком рванули к старику изо всех лап и сбили его с ног.
Муж схватил оброненное стариком ружье и мы забежали в  дом, закрыв за собой дверь. А потом, не сговариваясь, кинулись закрывать все другие окна и двери.
Старик бесновался снаружи, проклиная нас; он попытался выбить окно.
Да нам проще было бы пристрелить этого клятого колдуна!
Хотя кого я обманываю, мы с Орешком не способны убить человека, мы же не хищники!
Что же делать? Старик знает тут все лучше нас, он найдет способ пробраться внутрь, а этот  безумец, стрелявший по беззащитным зверям, может быть способен на любые другие зверства.
- Рыжик, успокойся. Вспомни, что говорил Пан!
Так, ты прав, ты прав, нужно успокоиться и подумать. Пан дал мне одну бутылочку, вот она. И он сказал, что мне нужно собрать всех трансформировавшихся в первую ночь.
Но я не знаю, где Марио, не знаю, где Берил, да я вообще уже ничего не знаю!
А может, бутылочка и сама по себе пригодится?
Так, старик, скорее всего, ворвется в дом на первом этаже; мы с Орешком со всех лап умчались на второй, и я, не думая больше не о чем, выливаю всю бутылочку на пол.
Я вижу, как поднимаются зеленые побеги и превращаются в дверь – все так, как было в парке, когда я открыла первый проход!
Но что это…я чувствую, как лапа Орешка тяжелеет в моей, как я вся цепенею…
В глазах темнеет, все будто обволакивает густым туманом.
Потом туман рассеивается и я вижу странные картины, похожие на те, что мне показывал Пан.
Перед моими глазами огромный пожелтевший свиток, весь исписанный темно-красным текстом (я не хочу знать, из чего сделаны эти чернила) и испещренный двигающимися поблекшими изображениями.
Я вижу старика с длинной окладистой бородой и выцветшими глазами; на его лице написаны мудрость и доброта.
Его зовут Иеронест – он ведун, одержимый благородной идеей: вернуть первые дни древнего мира, вернуть райский сад, в котором люди и животные жили бы в мире, в котором нет зла, нет смерти, болезней, нет зависти и боли.
Я вижу, как за ним бежит разъяренная толпа, потрясая кольями; я слышу запах дыма от разожженного огромного костра; я вижу кровь, стекающую по рассеченному лбу старика и чувствую в собственном рту соленый привкус.
Его лицо искажено болью и он изо всех сил цепляется в свиток. И я откуда-то знаю, что это тот самый свиток, который сейчас разворачивается перед моими глазами.
Я перевожу взгляд на следующую ожившую картинку: колдун, устало опираясь на посох, смотрит на свежепостроенный красный дом. Он сумел спастись от преследований невежественной толпы и укрылся здесь, в  лесу, подальше от людей.
Под домом множество тоннелей – наученный перенесенными страданиями и еле спасшийся от гонений, он заранее подготовил себе пути отступления.
Я вижу Иеронеста, стоящего перед испачканным кровью стеклом, он с кем-то разговаривает; я вижу тысячи старых книг, странные приборы, бурлящие  цветные жидкости в разномастных стеклянных сосудах.
Картинка сменилась: теперь передо мной знакомый безумный старик; он очень похож на Иеронеста, но в его лице нет ни мудрости, ни доброты.
Он тоже искал уединения и жил здесь спустя много лет после смерти предка; знания Иеронеста не сохранились, а страшнее утерянных знаний может быть только одно – когда их остатки попадают в руки того, кто не умеет ими распоряжаться.
Мне кажется, что буквы на свитке начинают кровоточить.
Новая картинка ожила перед моими глазами: старик в комнате, доверху набитой книгами, он склонился над волшебным стеклом, через которое его предок связывался с иными мирами. Старик рассеянно берет какую-то колбу и случайно роняет её, поранив руку осколком, капли крови попали на гладкую поверхность – и стекло осветилось;
Стари отшатывается, я вижу ужас и любопытство на его лице.
В стекле появляется страшная модра змеелюда – Ксанфа.
Картинка меняется: я вижу старика за столом, записывающего что-то в свой дневник; иногда он срывается и начинает бегать по комнате, возбужденно размахивая руками и разговаривая сам с собой.  Ксанф очень напугал его своим ликом. Старик уверился, что все то, что он нашел в доме предка, все, чем тот занимался – это гнусная ересь, мерзкая и страшная черная магия, которой нет места ни в этом мире, ни в других.
А все зверолюди – последствия страшной ошибки; и эту ошибку, он, благочестивый служитель высшей воли, обязательно исправит!
Я испуганно отшатываюсь от видения гневно потрясающего кулаками старика.
Кровавые буквы пульсируют, картинка снова сменяется.
Старик обманывает Ксанфа, обещая, что продолжит славное дело Иерониста и поможет змеелюду возродить его расу – зверолюдов, которые прежде погрязли в распрях и войне, и погубили друг друга; силы Ксанфа хватило лишь на то, чтобы не дать им исчезнуть – и они стали умертвиями.
Я видела, как от рук старика к Ксанфу протянулись тонки ниточки; бедный змеелюд – он был просто обманутой марионеткой в руках глупца, и посылал свою армию из мира в мир останавливать и уничтожать тех, кто действительно собирался возродить расу зверолюдей.
Картинка сменилась: я снова увидела старика перед стеклом – он сидел в кресле с чашкой чая, удобно вытянув ноги, и с ухмылкой наблюдал за тем, как слуги Ксанфа рушат чье-то жилье; происходящее его очень веселило.
На следующей картинке я внезапно увидела себя: разгневанная фурри стояла, грозно шипя и выставив вперед лапы, а испуганный старик в ужасе пятился от меня, потрясая ружьем. Впервые мерзкие созданья был здесь, в его мире, впервые он осознал, насколько реально происходящее!...
Буквы и картинки на свитке пульсировали все сильнее, и наконец, они просто растеклись – расплылись грязными пятнами; перед моими глазами снова сгустился туман, а когда он рассеялся – я лежала на полу, в той самой комнате, на втором этаже дома старика.
Орешек лежал со мной рядом, он зашевелился и застонал, обхватив голову лапками.
Жив! Мы живы!
- Тоади, они очнулись! Скорее сюда, Тоади!
Через мгновенье вокруг нас сгрудились три жабы.
- Как вы себя чувствуете? Что вы помните? Как вас зовут? Вы голодны?
мы узнаем, что старик больше не живет в этом доме – он погиб от руки Тоади Фрога, молодого жаба. Я заметила, что Тоади явно не хотел рассказывать, как именно победил старика, но это и не важно.
Тоади сейчас живет в этом доме вместе со своей сестрой Эмеральдой и невестой Аннабель, которая ждет от него ребенка. А ещё молодой жаб встретился с моими старыми  знакомыми – Берилом и Марио.
О, слава Пану, Марио жив! И Берил тоже в порядке, да ещё и нашел потерявшегося друга - Флаффи! Какие чудесные новости; каждое слово жаба было просто бальзамом для моих ушек.
Когда они пришли в дом, то нашли нас уже в таком состоянии. И ни разбудить, ни сдвинуть с места не смогли – поэтому решили просто ждать и надеяться на наше самостоятельное пробуждение.
- Вы были похожи на изваяния каких-то беличьих богов – мы уж подумывали приносить вам дары, - Аннабель заливисто расхохоталась, и мы не смогли сдержать улыбок в ответ.
Тоади нашел в лесу очень крупную белку, раненую, и жабы его вылечили. Слава Пану, что безумный старик не убил несчастного!
Мы выслушали все новости и до отвала наелись предложенными любезными жабами кушаньями – кто бы мог подумать, что оцепенение пробуждает такой зверский аппетит.
Жабы предложили поселится нам с Орешком в этом же доме; места здесь на всех хватило бы.
Мы решили воспользоваться приглашением и отдохнуть пару дней.
В первую ночь мне не спалось; я была огорошена столькими новостями и не могла поверить, что мои мытарства закончились; Орешек крепко обнимал меня лапками и по привычке укрывал своим чудесным хвостом.
Мне было уютно, тепло, и очень тревожно.
Я что-то не закончила. Что-то ещё нужно сделать.
И я совсем забыла о маме, о сестрах и братьях! Бедная мамочка, она так и не дождалась нас к праздничному ужину.
Спустя пару часов я не выдержала и разбудила Орешка, упросив его идти за мной.
В очередной раз глупая белка решила действовать по наитию. Я достала свой комбинезон, чьи карманы по-прежнему были набиты разноцветным порошком из кошачьей квартиры; оставили жабам записку и спустились в подпол – к тоннелям.
Я боялась, что мы заблудимся, поэтому захватила с собой кучу ниток;  закрепила свободный конец одного клубка у входа, а другой крепко держала в лапке, потихоньку разматывая. Так мы точно не заблудимся!
- А ты стала такой предусмотрительной и разумной, моя милая Рыжик, - Орешек улыбался, с гордостью смотря на меня.
Наконец, мы вышли к подземному озеру и я увидела знакомый огонек – тот самый, который светился в канализации, над головой борющегося с кем-то Марио.
Я задумчиво посмотрела на него; в тот раз огонек радостно вспыхнул от порошка; сразу после этого ко мне прибило лодку, а Марио тогда спасся,.
Может, и на этот раз все обернется  наилучшим образом?
Я решилась и быстро высыпала остатки порошка прямо в  огонек.
Он запульсировал и начал источать сверкающие разноцветные нити; нити уходили во все стороны, пронзая темную воду яркой сетью.
Теперь я была уверена, что поступила правильно, и мы с Орешком спокойно вернулись в дом.
В Тоад-Холле (такое название дали жабы своему пристанищу) мы провели четыре дня.
Отдыхали, гуляли, даже рискнули выбраться в ближайший город. Мы заранее замаскировались, но оказалось, что в городе сейчас полно зверолюдов, и они спокойно живут среди людей.
Мы с Орешком, раскрыв рты, наблюдали происходящую вокруг фантасмагорию.
За столиком в кафе изящная блондинка в огромной розовой шляпе и розовом же платьице (я уже научилась разбираться в одежде) вела разговор с удивительно похожей на неё Болонкой – кудрявой и беленькой; на собачьей шее переливалось красное кожаное колье, усыпанное блестящими вставками.
- Дорогая, сегодня я тебя угощаю! Ты в прошлый раз купила те восхитительные и ужасные пирожные, теперь придется продлить ежевечернюю прогулку на час, чтобы сохранить талию!
На углу чинно беседовали грузный седой человек в красивом костюме и не менее чинный и грузный морж. Бивни моржа были фигурно изукрашены резьбой, мощным ластом он опирался на толстую трость.
- Я не знаю, что они себе думают..Эдак до «Черного четверга» доиграться можно! Такие деятели просто не способны правильно оценить ситуацию и упорно продолжают раздувать пузырь дальше!
У мясной лавки на скамейке скучали Бык и Хряк. Судя по их виду, ждали они долго.
Тут двери лавки открылись, и на порог вышла взъерошенная Курица.
- Ну, наконец-то! Сколько можно ждать!
- А чего это вы тут раскудахтались? Это вам быстро – тюк! – и все, вы ж здоровые какие. А мне знаете, сколько таких тюков пережить пришлось? То-то же.
Удивительно, как все поменялось в этом мире. Зверолюди чувствовали себя как дома; а когда кому-то что-то требовалось от любого зверя – мясо, шкура, перья кости – достаточно было сымитировать убийство – и в руках «убийцы» оказывалось все нужное, а целый и невредимый зверолюд уходил дальше по своим делам.
Похоже, идиллия, которую так жаждал Иеронест, стала реальностью.
На исходе нашего третьего дня в Тоад-Холле у Аннабель начались схватки.
Это было так волнительно!
Слава Пану, роды прошли быстро, а опытная приглашенная акушерка - мадам Жабетт – позаботилась о роженице и властной лапой навела среди нас порядок.
Малыша назвали Тоадом Вторым. Я смотрела на счастливую жабью семью, и чувствовала, как просыпается тоска по прежним мечтам. О своем дупле, о  вечерах, проводимых в кругу близких, о маленьких пушистых бельчатах, так похожих на нас с Орешком…
Орешек испытывал такие же чувства.
Поэтому мы тепло распрощались с жабьим семейством, и на рассвете ушли из Тоад-Холла.

Мы не удивились, увидев у берега ту самую лодку, которая привезла нас сюда из канализации Майами.
Мы легли в неё и, обнявшись, долго смотрели в рассветающее небо, пока лодка несла нас вдаль по Реке.
Нам было спокойно и уютно - мы направлялись домой.
К вечеру лодка пристала к берегу. Всюду высились покрытые зеленью высокие холмы; мы бродили в прекрасных вечерних сумерках и знали – здесь начнется новая страница нашей семейной жизни.
________________________ ______
Первых бельчат мы назвали Одинец и Фригси – в честь ближайших соседей, которые взяли над нами опеку, когда мы были ещё новичками в этом Сумеречном краю.
Я научилась печь кейкнатс и шарлотку, и неизменно выставляла их на стол для приезжающей в гости мамы.
Берил и Флаффи регулярно наведывались к нам в гости; у них все было хорошо, и они даже любезно согласились помогать нам с нашим грандиозным проектом - Школой; ведь Мир, в который только недавно вернулся Баланс, нуждается в сохранении и преумножении знаний. Я очень хорошо помнила свои виденья, тот испещренный кровавыми буквами и живыми изображениями свиток и усвоила полученный урок.
Мой комбинезон с остатками порошка лежит в глубоком сундуке. Просто так, на всякий случай.

[Todo Uno]

30. ЭПИЛОГ.

А пыль, меж тем, струилась цветными потоками по мирам. От огней, которые сохраняли в мире баланс, протянулись цветные нити, останавливающие насилие. Быть может, когда-то огни погаснут, иссякнет запас волшебной пыли. Но кое-кто верит, что тогда настанет время новых героев, будут рассказаны другие истории.

Новые порядки вызывали где-то удивление, где-то они лишь незаметно вписывались в происходящее.
Далеко-далеко от Тоад-холла волшебная пыль смешивалась с кружащимися от сильных порывов ветра вихрями снежинок.
- Сегодня сочельник, - сказал солдат в одном окопе. Он рассматривал несколько пачек сигарет, присланных из дома.
- Счастливого Рождества, ростбифы! - донеслось из другого окопа, за несколько сот метров от первого.
- И вам тоже, колбасники! - заорал солдат. Он взял три пачки из присланных и толкнул в бок товарища. - Схожу к ним.
- Сдурел? Они тебя пристрелят.
- Сегодня Рождество, - усмешка у солдата была безбашенной, - даже если пристрелят, по крайней мере это случится в Рождество.
Перемирие на некоторых участках фронта длилось вплоть до Нового года. И тогда с двух сторон командование отдало приказы о наступлении, опасаясь, что солдаты быстрее закончат войну, чем этого хотелось бы начальству.
Тот самый солдат, который в рождественскую ночь обменял сигареты на несколько пачек шоколада, склонился над прицелом винтовки Ли-Энфилд. Она не была особенно дальнобойной, но и прицел был так себе. Сквозь него он не мог разглядеть лица солдата противоположной армии, а потому и не был уверен общался он с ним или нет. Плавно он спустил курок и увидел, как фигура в серой форме упала. Отстранился от прицела, вытащил из кобуры револьвер Вебли-Фосбери и поднёс к своему виску.
- Передайте этим идиотам наверху, пусть сами убивают кого хотят. Если у них получится! - пару часов спустя врач в госпитале доставал у него из черепной коробки пулю, не переставая ругаться. - Ещё два-три часа и их страна переполнится раненными, негодными к строевой. Если они знают способ, как убивать хоть чужих солдат, хоть собственных, пусть поделятся с армией, ничего иного, как отпустить всех раненных домой, я не собираюсь. А когда все эти толпы непогибших с оружием разъедутся по домам, пусть их командиры сами молятся богам о своём спасении.
За эти часы в госпитале врач уже давно научился даже не пытаться залезть в чужие раны, стоило прикоснуться к ним, как пуля сама оказывалась в руках. Раздражённо врач кинул звякнувшую пулю в железную ванночку, одновременно выдавая солдату бинт и йод.
Прижав к виску медленно намокающий кровью бинт, солдат сполз с хирургического стола, похлопывая себя по карману, где осталась пачка сигарет.

Волшебные нити кружились над городком, над трущобами, где над разведённым прямо в полу полуразвалившихся зданий огнём бездомные подростки грели рыбные консервы. Мимо тёмных переулков, где компания газелей, испуганно отступала от стаи волков с кастетами. Мимо окон громадных офисных зданий, под тоскливыми взглядами заключённых в бетоне и стекле, дальше, дальше, мимо полей и холмов, пока вихрь не стукнулся в двери хижины, стоящей на отшибе.
Джамал издал тихий раздражённый рык. Его рыжая грива давно поблёкла, в ней появились седые нити. Это Агнесс было хорошо, в её белой кудрявой шёрстке седина была совершенно не видна. К старости Джамал похудел, его тело с мощными плечами усохло, кожа собралась складками в области живота. Тогда, покидая дом ради своей любви, он часто замечал в глазах Агнесс вину, что она забирает такого красавца от его племени, пусть малочисленному сообществу и приходится скрываться, но у них всё равно больше возможностей общения друг с другом. Сейчас, постаревший, он надеялся, что Агнесс больше не думает о нём, как о красавце, он даже надеялся, что когда-нибудь прочтёт в её кротких карих глазах сожаление, что ей приходится жить так одиноко с кошачьим, которому приходится прятаться, но который не может вознаградить её ни одним волшебным свойством, приписываемым им в сказках, дав возлюбленной только скромную хижину посреди сада, насаженного собственными лапами.
Но в эту ночь Джамал не думал о том, правильно ли он построил жизнь. Повернувшись на стук, он тихонько застонал от небольшой привычной боли в спине, а потом пару раз моргнул веками. Синий свет из сада заливал комнату. Он притронулся лапой к Агнесс, чтобы её разбудить, и сразу пожалел об этом, ему совершенно не хотелось её пугать. Она чуть вздрогнула, пару раз подслеповато моргнула, потом потянулась к очкам. Синий свет становился ярче и уже проникал в комнату и из щелей под дверью.
В хижине было оружие, нельзя жить вдалеке от всех и подвергать семью опасности. Но ружьё было в столовой, здесь в спальне Джамал держал только длинный нож. Агнесс недовольно слегка вскрикнула, вспомнив, что её халат остался тоже в столовой, странно, как такие мелочи могут приходить в голову. Снаружи, в залитом синим светом саду, двигались высокие необычные тени.
Джамал обернул обнажённые бёдра простынёй. Впервые он обрадовался, что у них нет детей, которые могли бы спать в других комнатах. Из спальни существовал второй выход, прикрытый разрисованным паласом. Помогая себе ножом, Джамал сорвал палас.
- Держись позади меня, - прошептал он жене, - выйдем в сад и сразу побежим.
Агнесс кивнула и Джамал снова вспомнил, почему полюбил её - за внешней кроткостью и нежностью, скрывалась железная решимость, не уступающая его.
Они вышли в сад крадучись, но тотчас забыли про запланированное бегство. У кустов, под плодовыми деревьями, разлёгшись на траве, залитые синим потусторонним светом из неизвестного источника, были люди. Мужчины и женщины. Молодые, обнажённые, прекрасные. С любопытством только родившихся на свет, они осматривали деревья. Появившуюся пару они одарили счастливыми улыбками тех, кто ещё не знает, что такое страх.
Джамал уронил нож и пробормотал коротенькую молитву своего племени, которую считал давно забытой. Агнесс вышла из-за его спины и прикоснулась своей, покрытой белой шёрсткой рукой, к гладкой руке одной из новопоявившихся человечек. Та одарила женщину блаженной улыбкой и Джамал увидел, как лицо жены озаряется тем же счастьем.
- Что нам делать? - шёпотом спросил он.
- Наверное, - голос Агнесс был тихим и высоким, - нам надо сперва дать им имена.

В пустыне пробился росток. Ксанф застыл над ним, протянул ладонь, словно пытаясь защитить его от палящего солнца. Росток пробивался упрямо и быстро. Из-под земли показались новые ростки. Пустыня заполнилась до самого горизонта. Надбровные дуги змееморфа словно подались вперёд, желваки заиграли, он чувствовал, как его пробирает дрожь. Первый "цветок" созрел. На конце ростка появился зелёный стручок, который бух, пока не лопнул. Рядом с бывшим ростком лежал шакалёнок. Идеальный, прекрасный. Ксанф слегка потряс его за плечо, чтобы разбудить. Голова шакалёнка безвольно качнулась, но веки не дрогнули.
Другие ростки принимали форму, созревали. Бывшая пустыня теперь была заполнена и звереморфами, и людьми.
- Нет! - крикнул Ксанф. - Нет!
Сон новородившихся не заканчивался. Ксанф упал на колени. Он даже не плакал, казалось, что солнце пустыни высушило его.
- Что случилось, Ксанф? - раздалось за его спиной.
Он не обернулся.
- Они все мертвецы, - пробормотал он. - Что за издёвка? Всё, чего я хотел. Но они все мертвецы!
Он почувствовал, как его плеча коснулась рука, так похожая на крыло.
- Они не мертвы, они только спят. Но твой мир мёртв, Ксанф. Ты часть того, мёртвого мира. Пока ты здесь, они не проснутся.
Ксанф обернулся и посмотрел в круглые совинные глаза Отшельника.
- Как выглядит смерть? - спросил Ксанф.
- Смерть - всего лишь название, - ответил Отшельник.
Ксанф поднялся с колен и они бок о бок медленно побрели по пустыне, ветер заметал их следы, а первые существа стали открывать глаза.

- Раньше всё было проще, - сказал старый священник. Молодой служка кивнул. Он давно привык к тому, как жалуются старики, будь они хоть рабочими, хоть художниками.
- Мир меняется, - поддакнул он. Замечание было столь гладким и ни к чему не обязывающим, что могло пригодиться для любого случая.
- Но всё-таки раньше существовало хоть какое-то понятие нормы, - продолжал кипятиться священник. Служка кивал, хотя и был уверен, что понятия нормы не существовало никогда. В последний раз они проверили свои облачения и вышли в зал.
Невеста была совсем не молода. Время и одиночество оставили на её щеках складки и глубокие морщины - след живых мимических реакций. Двенадцать подружек невесты в элегантных розовых платьицах выглядели на редкость нежными. Приглаживая усы мягкими лапками, они перешёптывались за спиной невесты, чуть помахивая пушистыми хвостиками. Семнадцать котов в щёгольских нарядах окружили невесту, слегка оттеснив котоподружек.
- За кого же из этих джентльменов вы собираетесь замуж? - несколько оторопело спросил священник.
- За всех, - твёрдо ответила невеста.

С собой брать ему было особо нечего. Марв даже проверил заначку родителей, денег не было, все давно были спущены на дозы. Иногда он мечтал натравить на них соцслужбы. Пока Марв хоть изредка посещал школу, соцслужбы не вмешивались в жизнь их района. Пособие по безработице было платой общества, защитой от того, что эти люди начнут зарабатывать преступлениями. Но на прямые заявления соцслужбы реагировали. Они заберут Марвина из семьи, запрут в какой-то приёмной, живущей за счёт пособий за приёмышей, устроят его родителям головомойку. Упаси Господь, конечно. Надзор полиции за его передвижениями, который установят после усыновления, не стоит мести.
Потому в рюкзак полетела одна толстовка с символикой группы Core (рваная, так как единственная целая с надписью Slipknot была на нём самом), зубная щётка (можно подумать, что у него будет возможность где-то чистить зубы) и "Шкатулка хитросплетений" Терри Брукса - четвёртый роман из серии, но других на буккроссинге не было. Поплотнее укутался в кожаный плащ, который был на несколько размеров больше (увёл в гардеробе ресторана на Седьмой авеню), закинул рюкзак на плечо и на прощанье громко хлопнул дверью, отметив тем самым конец одной своей жизни и начало другой.
Для тринадцатилетнего он выглядел слишком мелким, это и раньше создавало ему проблемы, теперь, когда он собирался жить на улицах, это грозило и вовсе обернуться катастрофой - он будет привлекать к себе слишком много внимания: что полицейских, что другой шпаны. Вором он тоже был не слишком удачливым: волосы были его выкрашены зелёным не ровно, лишь несколько прядей, потому что украденного тюбика с краской хватило только на это. Испуганный разум предлагал разнообразные варианты возвращения, но Марв мог сосредоточится и не думать о том, что будет дальше. Пережить один день. Потом ещё один. И так далее. Главное, не дать себе испугаться.
Сбежавшие детки обычно шли в трущобы, ища таких же, как они сами. И зачастую становились жертвами тех, кто был посильнее, но ещё достаточно молод и глуп, чтобы просто срывать на ком-то свою злость. В Нью-Йорке существовало место намного более благосклонное к беглецам, столь волшебное, что одним этим не привлекало к себе внимания. Разве что сам Марв выбивался из общего потока тех, кто в лучах закатного солнца бродил по аллеям Центрального парка и выгуливал там собак. Пообещав себе, что завтра обязательно сворует себе что-то, чтобы не выделяться среди тысяч обычных нью-йоркских детей, Марв свернул в заросли насаждений.
Это место он нашёл уже очень давно. С другой стороны пруда, под защитой деревьев, где открывался отличный вид на Замок Бельведер. Сам "замок" был закрыт, его снова ремонтировали и вокруг высились строительные леса. Марв прислонился спиной к сосне и вытащил книгу из рюкзака. Почему-то приятели, не понимающие всей прелести чтения, не высмеивали его. Наоборот, такая страсть к книгам вызывала у них едва ли не почтение, все они давно были отравлены школьным образованием, где чтение книг приравнивалось к учёности. Книги, правда, бесили его родителей - их нельзя было продать даже за несколько центов, но при этом они служили вечным укором и напоминанием о прошлой, более достойной жизни, почему Марв старался книг дома не хранить.
После чтения Марв не чувствовал себя более учёным. То фэнтези, которое он приносил с буккроссинга или даже пытался увести с прилавков магазинов, ничему не учило. Оно было теми же галлюцинациями, в которые уходили его родители. Сладкие грёзы. Он положил книгу себе на колени, но читать не хотелось. Он смотрел на волшебную башенку замка, на каменные пристройки и сбегал из этого мира. Когда стемнело, он поплотнее запахнулся в плащ и лёг прямо на землю. Завтра надо попробовать пробраться туда, возможно, есть какая-то возможность ночевать прямо внутри. Темнота скрыла строительные леса, оставив только силуэты замка на стремительно темнеющем небе.
Он не спал. Он смотрел и смотрел. И когда раздалась мелодия свирели, он понял, что ждал её. Какая-то часть его существа знала, что так и будет, ждала этой ночи и радовалась тому, что давно лелеемое свершилось. Он ощущал, как мир отзывается на звуки свирели. Как каждая травинка под его телом наливается силой. Как некие силы от начала времён скованные цепями сна, поднимают голову, чтобы обрести свободу.
Мелодия не была грустной. Она была красивой. Разрывающе красивой. Марв уткнулся лицом в землю, ощущая, как весь содрогается от рыданий.
Музыка смолкла только когда небо посерело и над замком занялась белая полоска, знаменующая восход солнца. Марв знал, что мир изменился. Что ничего не будет прежним.
Он сел, вытирая рукавом плаща щёки и заплаканные глаза. Потом подхватил рюкзачок и направился к озеру, уверенный, что там ждёт дверь, дверь без дома и стен, дверь, которая откроется только для него.
 

[Todo Uno]

31. ТОАД.

...Я не знаю, сколько времени просидел, вглядываясь в знакомые образы внутри синего холодного пламени, но очнулся со слезами радости на щеках. Шар прекратил показывать воспоминания, он потрескивал и разбрасывал в разные стороны переливчатые сполохи. Склонив голову к плечу, я любовался игрой цвета, а потом ощутил, что в моей лапе появилось что-то тяжеленькое.
Прежде, чем взглянуть, я осторожно сжал предмет - это был мешочек из грубой плотной ткани.
- Не так страшно, как могло бы быть, - сказал я вслух, а шар втянул сполохи в себя, словно смотал раскиданные ленты. В мешочке оказался разноцветный порошок - такой, как я видел в воспоминаниях. Этот порошок приносил равновесие в разные миры - вы только вдумайтесь, _разные_ миры! - и не позволял совершиться убийству животного. Получается, что шар выбрал меня для того, чтобы я приносил справедливость! Я местный шериф, управляющий, страж порядка, голос закона!..Я смогу без страха приходить в любые места и прекращать любые беспорядки, стоит им только начаться.
- Надо заказать себе у портного строгую униформу, - решил я. - С эполетами, большими блестящими пуговицами и широким ремнем. Так они сразу поймут, с кем имеют дело!
Из показанных шаром воспоминаний я еще особо выделил, что прапрапрабабка пророчила, будто потомки ее будут служить Реке. Нужно обязательно отметить это на униформе каким-нибудь символом, пусть знают - это не блажь, это предначертано так.
Меня распирало от чувств, совершенно неприлично и по-плебейски, мне так хотелось петь и подпрыгивать, что я тихонечко попробовал воплотить в жизнь, но смутился - вдруг из темноты кто-то смотрит да потешается.
Я наконец-то ощущал, что все в моей жизни идеально сложилось - все кубики на своем месте, все изгибы и выступы совпали, вот оно - мое место в жизни, то, чему я принадлежу и чего всегда хотел.
Будучи еще ребенком, я часто спрашивал родителей и бабушку, кто я и насколько я важен. От меня отмахивались общими фразами и задавали встречные вопросы - кем я стану, когда вырасту ("буду управлять Тоад-холлом, мам, кем еще"), во что мне нравится играть и кого я люблю больше (выигрывал всегда вариант "съедобных жуков"). Вскорости мне надоело общаться со взрослыми, я подозревал, что они владеют немалыми знаниями, но делиться ими явно не намерены, непонятно только - со мной или со всеми. Каждый из них таил какой-то секрет, но, едва я о чем-то спрашивал, притворялся наивным и незнающим.
Когда мы собирались за общим столом, огромным, словно замерзшее озеро, я часто слышал "дорогой супруг, только не при маленьком Тоаде" или "давайте обсудим это позже, не при детях". Учитывая, что я был единственным ребенком в обеденной комнате, это звучало даже оскорбительно.
Когда я понял, что за мной не очень-то и следят - то гувернантка слишком привлекательна и потому уволена вспыльчивой маман, то все заняты приемами да деловыми встречами - я начал убегать к воде.
Молчаливая вязкость болот казалась мне мудрой и таящей в себе что-то ценное. Но, сколько я не пытался, извлечь получалось разве что несколько зловонных сгустков и мертвую птичку. Потом я начал возиться с талой водой - она казалась почти безопасной, тихой и свежей, но в первое же знакомство я заболел так, что еще долго любые вылазки оказались для меня под запретом.
Затем я открывал для себя все новые и новые виды воды. Дождь оставался неизвестным дольше всего - я боялся его и считал агрессивным, к тому же у него был тот же болезненный эффект талой воды. Я подсмотрел, как на местном озере другие детеныши пускают кораблики разной степени сложности - от просто куска коры до сложных механических игрушек, и загорелся идеей. Сначала я пытался смастерить игрушку сам, но то она была недостаточно красива и ярка, то разваливалась по пути на озеро, а многие экземпляры погибли уже непосредственно при запуске - расклеивались, размокали, мгновенно уходили под воду. Увидев это, отец подарил мне книжку про кораблестроение,  а матушка принесла от купца белоснежный теплоход в половину меня размером.
К огорчению отца, книжку я пролистал и даже повосхищался фантазией художников, но мастерить корабли бросил, влюбившись по уши в подарок матери. Сначала я хотел унести его к горной реке - наверняка такому произведению искусства нипочем природные преграды, но меня догнали, развернули и запретили выносить игрушку на улицу. Я топал ногами, кричал и плакал - как так, почему, как я тогда покажу свою непозволительную детскую роскошь другим? Так я придумал план и начал приводить к себе гостей - многие детеныши соглашались прийти в легендарный Тоад-холл, даже не дружа со мной, и если комнаты взрослых их подавляли, то великолепие моей комнаты ослепляло. Они хотели покатать мои дорогие автомобильчики и позапускать дирижабли, посгибать руки и ноги детально изготовленных солдатиков, позаглядывать под юбки одеяний кукол монаршьих персон, а я лишь успевал шлепать их по тянущимся лапам - "сломаешь, не тронь". Слухи о моей сокровищнице разлетелись быстро, и я, прежде одинокий ребенок, оброс знакомыми. Ко мне часто подходили зверята, которые прежде даже не здоровались, и застенчиво просили показать им мою детскую. Я купался во внимании, маман ворковала, что я наконец перестал быть замкнутым и начал знакомиться с будущими слугами и рабочими, и лишь просила не подпускать их близко к себе.
Но однажды я привел к себе лисенка, чье имя память милосердно стерла. Тот рассматривал мою уникальную коллекцию, запертую в стеллажах и шкатулках, стоящую на полках около специальных щеточек для очистки их от пыли, и даже не пытался что-то потрогать или похвалить. "Наверное, зависть пожрала все эмоции", - подумал я и усмехнулся, преисполненный гордости. Лисенок закончил обход, а потом повернулся и спросил: "Так ты просто смотришь на них и все? Ты не берешь их покатать в лесу или запустить с обрыва?". Я расхохотался: "Да ты хоть представляешь, сколько они стоят?". "Тогда твои игрушки бессмысленны", - сказал лисенок."Они ценные!" - "Ценность игрушек в возможности ими играть". Лисенок еще раз осмотрелся, сказал "прости, но твоя коллекция глупая" и ушел. Я долго смотрел в открытую дверь и не мог поверить услышанному. С тех пор я перестал водить к себе гостей и попросил родителей избавиться от всего, чем они набили детскую. Сначала они смеялись, что я заигрался во взрослого, а потом пожали плечами и перенесли все в другие комнаты. "Слишком ценное", - говорил отец. А я снова начал мастерить кораблики из шишек и веток.
Итак, все в моей жизни было так или иначе связано с водой.
Когда я учился вдали от Тоад-холла, я жил в выстроенном на болотах деревянном студгородке. Иногда по вечерам я плутал по помосткам и выходил на импровизированную набережную - оттуда была видна большая вода, такая большая, что я даже не знал, как она называется. Туда я приходил в моменты душевных терзаний, тоски по роскошному образу жизни, любовался закатами и рассветами, собирал цветы, наслаждался уединенностью; а еще я показал это место только своей тогдашней возлюбленной. Я хотел разделить с ней что-то прекрасное, что-то, что только для нас, но ей эта идея показалась глупой. "Здесь будет так прекрасно проводить праздники и фестивали!" - воскликнула она. Я пытался протестовать, но она закрывала мой рот своей лапкой и смеялась. Когда я пришел туда в следующий раз, от тихого поэтичного местечка не осталось и следа - всюду шумели хмельные звери, где-то происходили потасовки, где-то визгливо смеялись вульгарно разряженные дамочки, цветы были примяты, а в воде бултыхались десятки тел.
Думая об этом, я мрачнел все сильнее. Мои влюбленности редко приносили мне счастье. Точнее, приносили - но ровно до того момента, как я признавался в своих симпатиях, после все шло кувырком.
Вот и с Гербертом все точно так же.
Последняя встреча вообще вся вышла скомканной и... стоп. Я наморщил лоб, осознавая, что помню ее вовсе не такой, какой она была на самом деле. Герберт признался мне в любви, да, точно, а я растрогался и крепко обнял его! Вот как все было!
Мои мысли лихорадочно закрутились. Я окончательно понял, что должен бросить оседлый образ жизни и отправиться путешествовать по Реке, но - тут мое сердце заныло - было бы крайне обидно, если бы Герберт отказался разделить со мной этот путь.
Как я шел из тоннелей, я не запомнил, настолько осязаемым казался рой мыслей в моей голове. И, едва оказавшись на поверхности, я бросился разыскивать Герберта.
- Я должен сказать это, пока оно еще горячее! - вопил я, бегая по коридорам и заглядывая в каждую комнату. Герберта я застал в кладовой - он сосредоточенно пересчитывал припасы и вписывал в толстенный блокнот карандашом цифры. Я подбежал так быстро, что он испуганно выронил все из лап и сердито посмотрел в мою сторону.
- Что это вообще значит?
- Некогда, некогда извиняться, некогда! - мое дыхание было в беспорядке, поэтому не могу даже и представить, насколько разборчивы были мои слова. - Мне нужно, чтобы ты поехал со мной, срочно, да или нет, ну же!
- Спокойнее, спокойнее, - Герберт уже улыбался, но еще изображал из себя вышколенного дворецкого. - Я всегда рад куда-то с тобой поехать, а если это так важно, то считай, что я уже готов. А куда мы едем? Какая-то ярмарка на опушке?
- В кругосветное путешествие! - выпалил я и сполз по стене, наконец-то давая дыханию нормализоваться.
- Как скоро?
- После праздников. Встретим новый год и выдвигаемся.
- Я согласен, - кивнул Герберт и с деланной невозмутимостью продолжил считать припасы.
- Я люблю тебя, - сказал я с чувством и закрыл глаза.

Следующие дни я был молчалив и не начинал никаких новых дел.
Я зашел в каждый дом с небольшим презентом. К каждому подарку прилагалась фигурка жабы в богатом платье, и я шутил, что это "на память". "Мы же и так часто видимся", - удивлялись некоторые, но я не стал уточнять, что это только пока.
Я выделил средства на постройку больницы и школы, отшучиваясь про мемориальную доску в мою честь - "а то вдруг совсем меня позабудете".
И напоследок я решил устроить хорошее рождественское празднование в Тоад-холле. Как раз недавно прибыл лис Феникс, который, поговаривают, отличный фокусник и организует у нас цирк, и я решил дать ему возможность влюбить в себя аудиторию. Отличный повод собрать всех у себя, прощальный вечер, о котором еще никто не знает, что он прощальный.
Я решил устроить что-то вроде шуточного аукциона, выставив на нем незатейливые вещицы, а потом преподнести что-то действительно стоящее для каждого - набор редких специй, многотомник о цветоводстве, серию картин об осени, костюм для скалолазания. Мне казалось, что так произведенный подарками эффект будет сильнее и ярче простого "поздравляю, вот коробка".
Несколько дней я провел, украшая каждый угол Тоад-холла можжевеловыми ветками и красными лентами. В каждую комнату на ложе из мха положил цитрусовые дольки. Повсюду поставил бочонкоподобные стеклянные бокалы с горящими свечками. Гостям было сказано принести по елочному украшению - и через десять минут после начала праздника каждый повесил на ель во дворе свою игрушку, превратив скромное дерево в неумело принарядившуюся красавицу.
Герберт подарил мне небольшой речной катер с белым огромным бантом на носу. На задней палубе покачивался мой воздушный шар, очищенный от снега, но все в той же гигантской шапочке.
- Как ты его достал? - удивленно всплеснул лапами я, но горностай лишь жестами показывал, что он нем и ни слова не скажет. Тем не менее, я был уверен, что однажды каминным вечером смогу заставить его говорить.
Приобняв его за плечи, я смотрел, как веселится лесной народ.
- И никакой лисенок не испортит моей гордости, - пробормотал я.
- Прости?
- Нет, нет, все в порядке, - я поцеловал Герберта в переносицу.
Теперь все всегда будет в порядке.

[Todo Uno]

32. БАРСУК.

Барсук шел по лесу и любовался танцующими в сумраке снежинками. «Город… Сдался мне этот город…» - подумал он и поморщился, - «Разве в городе есть такие ели?» Барсук осторожно коснулся мохнатой ветки, и легкая кучка снега беззвучно упала на землю. Он до сих пор помнил запах мусора и пыльной дороги, бесконечные тоннели, смешанные со жгучим страхом и отчаянием, как будто это было вчера. Барсук был тогда обычным зверьком, не фурри, но память сохранила все, и иногда он об этом сожалел.

Барсук остановился и прикрыл глаза. «Разве в городе может быть так тихо?» Нет. Шум машин, топот ног, спешащих побыстрее прожить свою жизнь людей. В голове снова замелькали бесконечные тоннели, и Барсук потряс головой, чтобы выкинуть из головы плохие воспоминания. Если бы не Рыжик, Барсук сейчас не стоял бы посреди леса и не вдыхал этот чудный морозный воздух. Белка Рыжик была первым фурри, которого узнал Барсук, она помогла ему бежать в этот самый лес, который был его домом уже несколько поколений. Да-да, Барсук был по прежним меркам очень стар, и жил в лесу гораздо дольше его нынешних обитателей. Еще до того, как шар у подземного озера обратил всех остальных. Вот так. Несколько капель странной жидкости, которые дала ему Рыжик, сделали его таким, какой он есть, и видимо из-за них он живет так долго. Но важно совсем не это. После обращения Барсук нашел цветную пыль, которая поддерживала синий огонь. Конечно, этим должны были заниматься Жабы, но молодой Тоад… Нет, Барсук просто не мог доверить такое ответственное дело такому балбесу.

Теперь Барсука одолевали тягостные мысли – ведь порошок потихоньку заканчивался.

Барсук, крякнув, перешагнул витиеватую корягу на тропинке, спрятал руки в карманы и ускорил шаг. «Ведь я уже не молод» - подумал он, - «Что об этом думает Берта?» Пессимистичная часть Барсука насупилась: «Тебе уже лет двести, а то и больше, уступи дорогу молодым… Главный Ласка хорошая ей пара». Оптимистичная часть была настроена решительно: «Да ты еще крепок как грецкий орех, по крайней мере, от пары куниц ты ее точно защитишь!» Реализм же внутри Барсука помалкивал – о какой плотской любви вообще можно думать в такой холод?

Барсук чуть не упал у замерзшего ручья, но успел удержать равновесие. «Этот скользкий тип, Феникс, наверно,  еще бы и жонглировал на льду» - усмехнулся Барсук. Впрочем, лис ему не особенно нравился, а еще меньше ему нравилось то, что Главный Ласка развесил уши, слушая его «грандиозные» планы. Кресло мэра, видите ли, освободилось, а Барсук… ведь все в лесу прислушиваются к Барсуку, да-да. Лучше уж Берта. Берту все в лесу любят, а после того, как она спасла человеческую девочку – ее зауважали еще больше. Конечно, это будет отнимать у нее много времени, но паб тоже вам не червяков дождевых бантом завязывать. Вечером они все равно будут вместе.

- В общем, пусть делают, что хотят, а я в город больше ни ногой, нечего там делать, - тихо сказал Барсук в пустоту, - Я лучше буду молодняк учить. Школу открою.
Как-то Барсук выходил из бара Берты, и к нему пристали ласята. «Еж твою медь», - подумал тогда Барсук, но, чтобы ласята отстали, он поведал им свою историю, которую они так хотели узнать. Большие удивленные глаза и раскрытые рты неожиданно растрогали Барсука – малыши слушали его! Им было интересно, и он готов был поспорить, что они им восхищались. Почему бы кроме историй не рассказать им, как складывать цифры и писать слова? А может быть, они смогут и книгу прочитать? Да не может быть, а точно смогут! В лесу найдутся звери, которые знают и побольше Барсука – почему и их не привлечь? Это уж будет получше, чем бесполезные вещи, которым их учит Феникс в своем шатре. Выступать в цирке – не лучшее занятие для молодых зверей. Впрочем, шатер был хорош, и Барсук вполне согласился бы использовать его для занятий.
Вот так, строя планы о школе, Барсук не заметил, как пришел домой.

- Айййй! – нога больно ударилась о массивную уродливую щетку для обуви, которую осенью подарила ему Берта. Барсук всегда ставил ее на видное место, чтобы Берта знала, как он ценит ее подарок. Щетка напоминала ему большого мохнатого крокодила, и вызывала у него смешанные чувства, но нежность к Берте, которую он ощущал, когда видел ее, все же побеждала.

Теперь пришла пора Барсуку выбрать подарок для Берты. Честно говоря, он ненавидел выбирать подарки и обычно приходил с мешочком батончиков из сухофруктов и орехов собственного производства. Но для Берты он должен был сделать что-то особенное, ведь это будет необычное Рождество. Но что?
Барсук уже неделю назад перерыл все свои шкафы и подпол, в надежде, что ему попадется что-то интересное, но тщетно. Однако сегодня удача повернулась к  нему лицом. Маленькая монетка так и лежала в кармане старого сюртука, который он некогда бросил в шкафу. Маленькая городская монетка с изображением какого-то носатого человека. Та самая, которую он нашел в день своего обращения. Он спасся в тот день, а значит, монетка эта счастливая, решил Барсук. Он осторожно проделал в ней отверстие и протянул шнурок. «Если Берта поедет в город, пусть у нее будет частичка города, которая будет напоминать обо мне» - подумал Барсук.
- А остальным батончики! – сказал Барсук вслух.
***
Рождество и правда было волшебным. Берта была особенно хороша и светилась от счастья, по крайней мере, ему так казалось, наверное, потому что внутри Барсука тоже пылало что-то давно забытое, покрытое пылью прожитых лет, но такое живое и настоящее, что он даже забыл о своей привычке хмуриться, что поддался эмоциям и даже вывел Берту в центр танцевальной площадки, правда, чуть не уронил ее. Но она лишь рассмеялась в ответ. Берта кормила его с ложки, а он капал слюной на брюки. Он кормил Берту с ложки и едва не выбил ей зуб. Но несмотря на это, Барсук точно знал, что этот вечер в Тоад-холле он еще долго будет вспоминать с улыбкой.

[Todo Uno]

33. ГОРНОСТАЙ ГЕРБЕРТ.

Суетливый и взбалмошный Тоад больше на него не рычал и не кидался, и вообще, казалось, как-то подуспокоился и стал более умиротворенным. Это Герберту нравилось, и заставляло лукаво улыбаться куда-то в усы, ведь посему выходило, будто раньше Тоад злился именно из-за неопределенности. Нервничал, выходит. Переживал. Не понимал, то ли его любят, то ли не очень. А теперь больше не переживает! Это вызывало у горностая какой-то особенный восторг, отчего он всегда теперь был весел, глазки блестели, и улыбка угадывалась даже тогда, когда на самом деле на его мордочке было совсем другое выражение.

Они теперь даже спали в одной комнате, а не в разных, как раньше, и Герберту было хорошо и уютно. А оттого горностай был добр, спокоен и поддатлив, как никогда. Хотя казалось бы, с времени взаимных признаний прошло всего пару дней… А он стал будто бы совсем другим зверем. Просто от радости. Так что, вечером, когда Тоад пришел задумчивый и ушедший в себя, Герберт не разозлился, как было бы раньше, а обеспокоился.

И немедленно поинтересовался:
— Привет. У тебя что-нибудь случилось?
— Ничегошеньки-абсолютно, Герберт, — все так же задумчиво откликнулся жаб. — Только вот я боюсь-опасаюсь немного…
— Чего? — горностай аж вперед подался от удивления. Такого неуверенного Тоада он привык видеть лишь в тех случаях, когда тот сомневался, что его любят и не оставят. Но с чего бы теперь? Все ведь хорошо?
— Да вот я видишь ли не думаю, что тебе это будет увлекательно-интересно, а мне без тебя теперь как-то одиноко-грустно, и я даже и не знаю как сказать-то…
— Тоад! — одернул запутавшегося похоже жаба горностай.
— А? — тот поднял большие и какие-то несчастно-задумчивые глаза на собеседника, всем своим видом вызывая желание обнять и обогреть.
— Ты скажи, в чем дело, и мы все решим. Не нервничай.

Герберт произнес это спокойно и ободряюще, отчего Тоад, наконец, соизволил сесть с ним рядом на кровать, и на одном дыхании выпалил:
— Мне нужно уехать плавать-путешествовать по Реке после Нового Года, но я не хочу один, я хочу с тобой, и теперь не знаю, ты согласный-готовый, ты поедешь со мной, Герберт? А то я даже и не знаю-не ведаю, когда мы вернемся или не вернемся, а у тебя тут и друзья-приятели, и горностаи-ласки твои, это только Тоад никому кроме тебя не нужен, я пойму, если не поедешь, ты только скажи-откажись заранее, чтобы я сразу все знал-понимал. Только поедешь или не поедешь, а не говори никому пока, я не хочу чтобы уговаривали-отговаривали или, не дай жабья мать, мешали-путались, я сам им хочу все сказать незадолго до отплыва-отъезда!
— Раз нужно, значит уедем, — просто ответил горностай. — Куда ты теперь от меня денешься, глупый? Я же сказал, что тебя не оставлю. А я не лгу.
— Никогда-не наученный! — обрадовался Тоад моментально. — Ура! Правда-правда поедешь? Правда-правда-правда?
— Само собой, — Герберт пожал плечами. — Кто б тебе еще другой ответ-то дал… Иди сюда, нечего переживать из-за ерунды, — добавил он, и Тоад успокоился окончательно. То есть забегал по комнате, начал путано рассказывать о том, как это будет, и что Река такая большая и замечательная, и сколько они интересного увидят, и как будет здорово. Герберт улыбался и снова фыркал в усы, а под конец даже задремал, довольный. Вот… Тоад. И как можно было переживать из-за такой ерунды? Горностаи своих не бросают.

А утром Герберт полюбовался на спящего жаба, и отправился пообщаться в лес. Ему было любопытно, что там, да как, и как поживает Главный Ласка после всех приключений, да и повидать приятелей вполне имело смысл. Хорошее настроение так и толкало на всяческие новые свершения, чему горностай решительно не желал сопротивляться. Только лапкой погладил засоню-Тоада, отчего тот едва не помешал горностаю осуществить свои планы — очень уж крепко обнял, и не желал отпускать, так и не проснувшись.

Потом, конечно, Герберт выбрался, и оттого шагалось по заснеженным тропинкам особенно весело, даже шаг пружинил, и хотелось что-то напевать. Встреченные знакомые провожали его удивленными взглядами, не понимая, с чего вдруг тоскливая задумчивость, преследовавшая его до того, испарилась без следа, оставив после себя душевный подъем. Во время этой прогулки Герберт и узнал о том, что в Лесу снова появился лис Феникс. Пушистый рыжий хвост его было видно издалека, а огромная толпа горностаев и ласок, что вилась вокруг цветного шатра, «подсказала» Герберту, что к лису стоит заглянуть.

Феникс поприветствовал его залихватским жестом, будто отдавая честь.
— Ах, вот ты где, герой пушистых и юрких, завораживающий зловредных жаб и мохнатых горностаев, — лис был бесцеремонен, но на удивление обаятелен. — А я тут вашей юркой братии работу предлагаю. Вон, кто желает, тот остается выступать в цирке, акробатствовать да юлить под потолком шатра на потеху всем, кто хочет праздника. Плачу хорошо, правда, только после представлений, хотя бы парочки, а то иначе нечем. Но зато за каждую тренировку! У меня масштабное представление на праздники задумано, нужен каждый пухнатый хвост тех, кто вообще согласен! Так как?

Герберт задумался. Заработать перед путешествием не помешает, раз уж он едет с Тоадом, да и все его накопления один хвост уйдут на прощальные подарки, а без новых как-то боязно, и непродуманно, мало ли, что там на Реке плохого случится. Только возьмет ли его Феникс на таких условиях?.. А, впрочем, если нет — он еще что-нибудь придумает. Быстро придя к этому решению, горностай кивнул:

— Я-то согласен, да только с условием одним. Я только до праздников могу участвовать, и во время. Потом мне не до того будет. Если устраивает — я к твоим услугам. Так что?
— А по рукам, скрытный ты горностай! Проведешь с нами столько времени, сколько можешь, а там гуляй на полученный рассчет! Жду завтра с рассветом на первую тренировку. Посмотрим, чего ты стоишь!
— Не вопрос, — фыркнул Герберт, и дружески стукнулся плечом с лисом. Тот одобрительно кивнул.

С той поры началось время изнурительных и интересных тренировок, проводимых Фениксом дважды в неделю. После них Герберт приползал домой вымотанный, затапливал камин, чтобы любимый жаб не мерз, ел, и падал на постель, крепко обнимая не сопротивляющегося Тоада. Спал горностай в такие дни как убитый, и снились ему чудеса, что они непременно проплывут вдвоем во время путешествия на Реке. И всегда почему-то в таких снах было очень много Тоада и суеты, суеты — и Тоада, и просыпался Герберт слегка помятым, но довольным и отдохнувшим. Так проходит время, и, не успевает горностай толком оглянуться, как наступает декабрь.

А декабрь означает острую необходимость немедленно закупиться подарками для всех, до кого он дотянется и кому вообще хочется их дарить. Так что Герберт с самого утра морозного и ясного денечка потрепал по макушке снова сладко спящего Тоада, едва не решив отложить покупки еще немного, и отправился в город. Ведь где еще найти все то, что сумеет порадовать и Главного Ласку, и Барсучиху Берту, пабу которой вечно от него достается, и матушку с братьями и племянниками, и даже паре особенно ярких из приятелей? Просто чтобы не забывали одного странного горностая, однажды влюбившегося в жаба. Только в городе, где стекаются продавцы всякой всячины разных мастей и расцветок. Естественно, подарок самому жабу решительно не обсуждался. Ему нужно было найти что-то особенное, передающее то бесконечное тепло, которое он вызывал в горностаевой груди, несмотря на то, что сам постоянно мерз, и норовил спрятать замерзшую мордочку где-то у него в меху.

Герберта радовало, что он запаслив, и значит, денег должно хватить на подарки всем, кто того на его взгляд заслуживает. Правда, горностай изрядно опасался, что предновогодняя суета всколыхнет особенно наглых представителей какой-нибудь банды, и вдохновит их на пакость, но это было все же необязательно, и потому он надеялся, что избежит подобного. И просто отправился выбирать всякое-разное, подходя к выбору с фантазией и ехидной ухмылкой зверя, надеющегося оставить о себе и добрую память, и славу любителя беззлобно подковырнуть одновременно.

Барсучихе Берте Герберт, недолго думая, заказал у знакомого бобра новую вывеску в бар, украшенную дерущимися горностаями и возмущенной жабой в нелепом костюме. Это показалось ему и забавным, и навевающим ностальгические воспоминаниями. Главный Ласка должен был получить от него фигурку, собственно, ласки, облаченную в балахон мага — как напоминание о том, что свои силы стоит держать в узде. А вот племянницам и племянникам, а так же младшим и старшим братьям, он подарки выбирал по принципу «чего бы мне хотелось, будь я маленьким горностайчонком». Кому игрушечный кораблик с полным такелажем, кому резную музыкальную шкатулку, кому железную дорогу, в которую можно было сажать маленьких звериков. Словом, Герберт решительно не скупился на подарки, не желая оставлять после себя впечатления жадины, и желая порадовать близких и не только.

Самой большой проблемой, как и следовало ожидать, оказался подарок Тоаду. У богатого жаба было все, чего тот только мог пожелать, и, значит, подарок должен был быть решительно необычным. Только вот как Герберт ни рыскал по городу, а ничего подходящего не находилось. Зато, кто бы сомневался, а стоило улице потемнеть, и на загруженного подарками Герберта обрушились неприятности.

 Он как раз заходил в какой-то ранее неиследованный переулочек, где мигала надпись неизвестной сувенирной лавки, когда услышал у себя за спиной язвительное:
— О, вот и жаббья подстилка для ног идет! Чем нагружен-то, особенно элитными дровами, а, горностайчик?

Герберт резко обернулся, и тихонько помянул матушку и всех ее воистину многочисленных детей. Выход из переулка загородило такое количество вонючей псины, что можно было не сомневаться: это банда Пита, а говорящий — ни кто иной, как он сам.

— Охота тебе перед праздниками ерундой страдать, Пит? — поинтересовался горностай максимально спокойно. — Это — подарки. На новый год. Знаешь такой? В праздники обычно все стараются быть добрее. Вот и ты, будь добр, пропусти меня.

— Э, не, меховая ты шапка! Ты идешь с нами, и никаких возражений я слушать не буду! Посмотрим, совсем из тебя твоя жаба все мозги выжрала, или что-то осталось. Выиграешь у нас в карты — получишь бабки, и катись на все четыре стороны со своими подарочками, тюфяк размякший. А не выиграешь — устроишь нам преждевременное Рождество, посмотрим, что ты там приготовил своему зеленому. Ну и денежки отдашь, конечно же, — на последней фразе Пит аж лапы потер одна о другую, а глаза его как-то нехорошо блеснули в темноте.

— Ребята, давайте в другой раз, а? Я устал, и хочу это все отнести на свое место, — попробовал воззвать к разуму пса Герберт. Тот лишь кивнул самым крупным своим подручным, и они подхватили Герберта едва ли не за шкирку.
— Сам пойдешь, или тебя нести, подстилочка? — глумливо поинтересовался Пит. И сам же захихикал над «удачной» шуткой.
Герберт лишь устало вздохнул.
— Сам. Что с вами сделаешь…

Горностай здраво рассудил, что один с толпой решительно не справится, и потому покорно отправился за своими «пленителями», не обращая внимания на периодические тычки, пинки и всяческие злые подколки, то и дело задевавшие их отношения с Тоадом. Проще было перетерпеть сейчас, а потом спокойно позвать своих, чтобы те подробно объяснили, почему быть такими невежливыми песиками нехорошо. Так что Герберт закипал, но держал себя в лапах, и шел молча вплоть до прокуренного бара, доверху наполненного такими же «остроумными» головорезами. Тот находился возле реки, прямо в доках, и пахло здесь так, что хотелось положить лапу на нос и никогда уже ее оттуда не убирать.

Там его немедля посадили за карточный стол, и Герберт быстро осмотрелся: столы старые, кое-где прожженные сигаретами, выпивки много, и народ совершенно неадекватный. То, что паб подпольный, было для него совершенно очевидно. Горностай скрипнул зубами. Тут оставалось надеяться лишь на свое умение играть — иначе обдерут, как липку, и все подарки растащат и растреплют, скотские звери. Мысль эта ему решительно не понравилась, так что Герберт приготовился защищать свою шулерскую честь до последнего.

И не зря. Глумливые шутки продолжались, ему то и дело прилетало то по лапам, то по плечу, и соперники по столу улыбались и делали вид, будто бы они это ненарочно. И жульничали, конечно. Это у них получалось настолько очевидно, и по-детски наивно, что Герберт и внимания не обращал: он все равно жульничал гораздо лучше и изящнее.

Спустя некоторое время Герберт даже начал скучать: несмотря на все уловки глумливым псам не удавалось его не то, что обыграть, но даже заставить хоть немного усомниться в своих силах, или счесть, что ему сложно. И, словно по заказу, в паб ввалился слегка пьяный ондатр.

— Саймон, капитанская твоя фуражка! — восклицает Пит довольно, только его увидев. — А у нас тут для тебя свежее мясо. Играет, надо признать, хорошо, — пес аж зубами скрипнул на этой фразе, а Герберт отвесил иронический поклон. Этот фарс начинал его забавлять, и даже кровь забурлила от какого-то не вполне правильного азарта: а что будет дальше? Чем еще удивит этот вечер?

— В-все равно не лучше моего! Меня никто не обыграет!
— Так ты-то нам и нужен! Эта меховая подстилка должна уйти отсюда без гроша в кармане, а то чует мой хвост, мухлюет, как пить дать, а мы разглядеть не можем.

— Я-то все равно лучше. Тащите чемпиона своего. Что у нас там за ставки?
— Да вот уже наш горностайчик все свое имущество, что с собой взял, ставит. А, Герберт?
— Это подарки, — мрачно замечает горностай. — Я не собира… — удар под ребра напоминает Герберту, что это совсем не дружеская игра. — Что ж, хорошо. Все — так все. Но и вы ставите все, что сюда принесли. Вся банда. На эту игру, — азарт в крови так и требует странных поступков и вопиющих требований. Но ондатр, неожиданно, соглашается за Пита и тот не хочет ему перечить.
— А мне уже нравится этот парень! Играем! — и даже как будто трезвеет от жадности.

Герберт понимает, что это будет сложно, но зато по крайней мере интересно. И он прав, тысячекратно прав. Оказывается, что Саймон мастерски владеет чуть ли не всеми приемами, что знает он сам. Только вот от выпивки внимание его чуть-чуть рассеянное, а координация движений чуть-чуть хуже, чем могла бы быть, и Герберт замечает все его маневры. Да и удача на стороне горностая: те карты, что попадают в его лапы и без жульничания, жуть как хороши. Вечер протекает напряженно, Герберт временами даже задерживает дыхание от волнения: его карты лучше или нет? Получилось провести обманный маневр, или нет? Но и фокус с тем, чтобы отсвет большой лампы, освещающей игорный стол, попал прямо в глаза ондатру, и многие другие, проходят у Герберта вполне успешно. Когда они выкладывают карты в последнем раунде, оказывается, что горностай… победил.

Морда ондатра вытягивается от возмущения, а гербертовы усы аж подрагивают, так он собой гордится:
— Ну что, вытряхивайте карманы, как обещали, собаченьки. С вас мой выигрыш, мне пригодится.
— Ах ты жулье, молью побитое! — рычит Пит, — щас я тебя…

Герберт быстро понимает, что дело дрянь, и резко хватает кружку почти не допитого Питом пива, выплескивая ее прямиком на лампу. Свет в пабе внезапно для банды исчезает, а горностай, прихватив подарки, резко запрыгивает сначала на балку, ведущую на потолок, а затем вышвыривает самого себя в окно. Так, как его учил Феникс, как на тренировках. Фокус удается блестяще, и пока псы пытаются найти его в темном пабе, попадая лапами друг по другу, Герберт несется в поисках средства побыстрее удрать.
Он быстро обнаруживает рядом небольшой катер, и понимает: «капитанская фуражка» — это про ондатра, а значит, капитан катера именно он.

«Будет мне и спасение, и выигрыш», — фыркает Герберт, радуясь, что когда-то учился всем этим рулить. Тем же вечером он возвращается по Реке в Тоад-Холл, и на все расспросы своего жаба отмалчивается и улыбается, и ничегошеньки не говорит про катер. Просто небольшое недоразумение при покупке подарков — полностью спасенных, между прочим, — и ничего больше.
А на следующий день — снова пообнимав сонного жаба перед уходом, и не забыв растопить камин, Герберт бежит к Главному ласке и прочим, и с некоторым возмущением пересказывает свои приключения.

Тибби резюмирует всеобщее мнение одной фразой:
— Не, ну пытаться подарки отобрать — это уж вообще… Вообще какое-то!
— Вот да, — соглашается какой-то ласка, — У них, что, совсем близких нет, и они не понимают, что нехорошо трогать кого-то под Рождество?
— Короче, наваляем им! — философски подвел итог Главный Ласка.

Эту идею вся банда с восторгом поддержала, и они все вместе отправились в город, чтобы устроить взбучку Питу и компании. Только вот ни одной собачьей морды не обнаружили. А хозяин того самого паба сообщил Герберту, что псы убрались, испугавшись мести. Удрали, поджав хвосты! Для остальных горностаев и ласок это было поводом порадоваться и надраться, а так же последовать гербертову примеру и закупиться подарками. А вот он сам подумал, и решил, что, раз так, то катер он оставляет себе. Вернее, не совсем себе…

Тоад ведь хочет отправиться в путешествие по Реке? А катер — это же отличный подарок на Рождество! Он именно Тоаду тогда не успел найти подарка. Получается, это была очень удачная встреча. И наречет он его — «Гладь». Чтобы и в путешествии гладь была, и они больше сильно не ссорились, то есть, и между собой у них тоже тишь да гладь была. Бескрайняя. Водная. И чтобы эта жизнь была лучше, чем его, полная драк, воровства, разборок и нарушения всяческих мелких, и, на их взгляд, решительно ненужных законов.

Сравнивать две жизни было даже как-то странно, потому что это получались два разных Герберта. Недаром он оберегал впечатлительного жаба от подробностей своих приключений, стараясь, чтобы тот не переживал из-за всякой ерунды и не слишком много придумывал ужасов там, где их нет. Вот расскажи он Тоаду, как выпрыгнул из окна — тот же будет переживать, не повредил ли он лапы, не ударился ли, и обязательно скажет, что так и голову разбить можно. И потом будет бегать, суетиться и возмущаться, что Герберт тайно от себя самого хочет оставить его одного. То есть, на катере придется от приключений отказаться, ведь скрывать там уже не получится…

Правда, всегда можно ввязать в какую-нибудь авантюру самого Тоада. Встряхнуть, чтобы он ожил немножко. Ему даже понравится: вон, как глаза загорались, когда речь шла о сокровищах в Тоад-холле… Да. Определенно. А все самое опасное можно просто брать на себя — жаб рассеянный, он и не заметит толком. А если и заметит, то уже потом.  И говорить что-то будет поздно.

С этими мыслями Герберт и вернулся домой. А о том, что за подарок он подготовил, горностай решил сообщить прямо на Рождество, и никак не раньше. Там Тоаду будет неловко спрашивать, откуда взялся катер, и все будет хорошо. А этим вечером Герберт снова притащил дрова, прогнал с кухни белок, испек пирог, и под похвалы своему, на самом деле отсутствующему, кулинарному искусству, с удовольствием его умял, с интересом выслушав все новости, что рассказал ему Тоад.

Так выяснилось, что праздновать Рождество все будут у него, здесь, и так горностай почему-то понял, что все правильно сделал.

А на самом празднике, пару недель спустя, Герберт танцевал с Тоадом до самого утра, и под утро притащил жаба на катер. С одной-единственной фразой:
— А вот и мой подарок.
Обескураженному Тоаду ничего не оставалось, кроме как пробормотать:
— Спасибо-благодарствую, и тебя с Рождеством, Герберт…
— С Рождеством.
— А где…
— Позволишь оставить это моей маленькой тайной? В честь праздника.

Жаб лишь рассеянно кивнул. И тихо обнял горностая. А что тут еще сделаешь?

[Todo Uno]

34. БАРСУЧИХА БЕРТА.

Я обманула Брайана тем вечером, вернувшись не через пару часов, а только под утро.
К счастью, ежонок еще спал.
Хотя теперь, когда у нас с Барсуком не одна совместная ночь впереди, мне следует подумать, как преподнести Брайану свои отношения.
К счастью, совсем скоро в Дремучий Лес приехал гость из города - Лис Феникс. Он организовал цирк и теперь набирал в него ласок и горностаев, что вызвало у зверей живейший интерес. Вопрос, как Брайан отнесется к Барсуку, отпал сам собой – ежонка волновала только одна большая проблема.
- Меня не взяли! – сообщил он с порога и хлопнул дверью так, что на кухне со стены сверзился пучок лука.
- Потише, юноша! – возмутившись, я выглянула в гостиную и тут же поймала расстроенного зверенка, пытавшегося прошмыгнуть мимо меня в свою комнату. – Не взяли в цирк? Ну и глупцы! Не расстраивайся, Брайан. Думаю, за кулисами тоже полно работы, и ты там точно пригодишься.
Ежонок шумно засопел, уткнувшись носом мне в передник – такой расклад ему явно не нравился. Я потрепала его по макушке и попробовала перевести тему:
- Давай мы подумаем над этим завтра. А сейчас собирайся – вечером Выдры ждут нас в гости.
После совместного поиска детей я постаралась сдружиться с Выдрами, и они вполне охотно пошли навстречу.
- Не пойду! – внезапно замотал головой Брайан, надувшись еще сильнее. – Портли в цирк взяли!
Ох. Все оказалось сложнее, чем я думала.

Уговорить ежонка на поход в гости удалось только после обещания, что на Рождество ему достанется пиратский корабль и «самая настоящая абордажная сабля». Шагая к Выдрам, маленький вымогатель старательно, но не слишком успешно прятал довольную улыбку, и я надеялась, что неприятная история с цирком быстро забудется.
***
Рождественская ярмарка в городе была в самом разгаре. Всюду сновали люди и звери, раскрасневшиеся от тяжести своих покупок и охрипшие от споров с торговками на морозе. Мне же нравилась эта суета, нравились украшенные лавки, запах еловой смолы и предвкушение праздника. Сумки оттягивали лапы, но еще не все подарки были куплены – оставалась та самая сабля для Брайана, которую он так ждет под елкой. Палатки с игрушками располагались на берегу замерзшего пруда и были заметны издалека – они сверкали, мигали, бабахали, пели и смеялись на все голоса. Купленные коньки и клюшки проверялись детворой тут же, на льду, где какой-то ушлый торговец расставил ворота и разноцветные конусы, так что пронзительное «хочуууу!» раздавалось здесь еще чаще, чем родители могли себе представить.
Саблю я нашла в третьей по счету палатке. Красивая, с резной гардой словно под лапу ежонка, игрушка занимала почетное место прямо по центру полки.
- Два шиллинга – буркнула торговка, проследив за моим взглядом.
- Могу я ее сначала посмотреть?
- Или плати, или смотри издалека – отрезала женщина.
Я начала закипать:
- Мне нужна знать, какая она по весу. И посмотреть, не облупилась ли краска сзади.
- У меня весь товар качественный! Не нравится – убирайся!
- Мама! – плаксивый голос раздался у меня за спиной. Обернувшись, я увидела девочку на коньках; остановившись напротив палатки, она испуганно смотрела на скандальную торговку. Кажется, ребенок не любил споры. А вот прохожие, наоборот, замедляли ход, предвкушая зрелище. Я не стала их расстраивать, тем более что игрушка мне действительно была нужна.
- Женщина, сбавьте громкость и покажите мне, пожалуйста, - я сделала упор на последнем слове, - саблю. Вам совершенно нечего бояться, если она настолько хороша.
- Пока не оплатишь, ничего я тебе не дам!
- Мама!
- Терпеть не могу, - все больше распалялась торговка, - грязных зверей! Ходите, лапаете тут все, сами только из леса вышли! Да после вас игрушки приличным людям в руки дать стыдно!
- Мама!!! – крик девочки был настолько пронзительный, что я, вздыбив шерсть от ярости, не смогла не обернуться снова, и ответные слова тут же застряли в горле.
Ребенок стоял в той же позе, а из-под коньков по льду шустрыми змейками разбегались трещины.
- Молли, не шевелись!
Но было поздно. Через мгновение воздух разрезал оглушительный треск льда, и девочка с головой ухнула в черную воду.

Не знаю, что в тот момент происходило в моей голове. Наверное, все дело в том, что барсуки отлично плавают, а запас жирка не дает нам быстро замерзнуть.  Но очнулась я уже в воде.
Лесные боги, как же холодно!
Пруд оказался гораздо глубже, чем я предполагала, и уже через пять шагов пришлось плыть. Несколько мощных гребков – к счастью, девочка каталась недалеко от берега – и я успела схватить ее за капюшон куртки. Приподняла над водой, чтобы ребенок смог глотнуть воздуха и откашляться, и, едва не захлебнувшись сама, рывком закинула Молли себе на спину.

Обратный путь к берегу, кажется, занял целую вечность. Девочку тут же укутали в найденное кем-то одеяло, и над ней захлопотала мать и какой-то человек, судя по разговору – местный доктор. Мне из соседней палатки принесли плед с цветочками и выдали термос с горячим чаем. Кто-то заботливо собрал в мою сумку рассыпанные покупки, и я отрешенно подумала о том, что класть на дно яйца было не самой удачной затеей.
Отогревшись и немного придя в себя, я вернулась к беспризорной палатке с игрушками, взяла саблю и положила на прилавок два шиллинга.
***
Неделю спустя в паб явились Ласка с Фениксом, что вызвало бурный восторг у остальных посетителей. Я этого восторга не разделяла – теперь, когда у меня появились отношения с Барсуком, было неловко встречаться с Главным Лаской, который так долго и настойчиво оказывал мне знаки внимания. Феникс же был тем зверем, из-за решения которого Брайан несколько дней ходил страшно надутый. К счастью, ежонок все-таки решил, что его устроит любая работа, связанная с цирком, и уже несколько дней пропадал возле разноцветного шатра.
 Примечательная парочка, миновав все столики, направились прямиком ко мне.
- Берта, есть минутка? Надо поговорить.
Я окинула зал наметанным взглядом, и, убедившись, что эля у всех в достатке, а драк не намечается, кивнула. Мы прошли на кухню.
- Вот, - Лис положил на стол газету, - читала?
- Ты замечал у нас белок-почтальонов? Нет, конечно.
Даже сейчас, когда Феникс временно жил у Ласки, лис интересовался событиями города. Мне же, как истинно лесной жительнице, пресса была неинтересна.
- Пишут про тебя, - Главный Ласка подвинул вперед одну страницу, - про подвиг барсучихи, спасшей человеческую девочку.
Я опешила, машинально взяв газету. Буквы все никак не хотели складываться в текст, и Феникс, видя мое замешательство, продолжил:
- У тебя же был конфликт с той торговкой? Потому что ты зверь, а не человек?
Я машинально кивнула, хотя и не помнила, чтобы кому-то рассказывала подробности. Тот день совершенно меня вымотал, и мне не хотелось к нему возвращаться.
- Мы хотим это изменить, - серьезно сказал Ласка.
- Да, - подтвердил лис, - Пора менять ситуацию, к нам не должны относиться, как ко второму сорту. Зверям надо создать положительный имидж. Именно поэтому я организовал цирк.
Я не смогла сдержать смешок:
- Положительный – как ты сказал, имидж? – создавать с помощью цирка? Ну-ну. Считали грязными животными, теперь будут считать клоунами. Отличный выход.
Главный Ласка заметно рассердился, сжав лапу Феникса:
- Берта, цирк – это не только клоуны. У нас будут красивые представления, с гимнастами и фокусниками…
- Ладно-ладно, - я примиряюще подняла лапы, - беру свои слова обратно. От меня-то вы что хотите?
- Чтобы ты баллотировалась в мэры города.
Словно получив обухом по голове, я села.
- В будущем году в городе освобождается пост мэра, - спокойно продолжал лис, - и животные имеют на него такое же право, как и люди. Мы предлагали Барсуку, как самому представительному зверю из Дремучего Леса, но он не хочет покидать дом. А тут ты стала героем, люди тебя узнают и это еще лучше!
- И для тебя, - подхватил Ласка, - ничего не изменится. Если не захочешь переезжать в город, будешь просто ездить на работу, как сейчас ходишь в паб.
Слова про работу несколько отрезвили меня.
- И кто же заплатит за это удовольствие? Я имею ввиду избирательную кампанию.
Лис и Ласка переглянулись:
- Нууу, этот вопрос еще нужно будет хорошенько обсудить…
- Ясно, - отрезала я, - пока все не будет решено, ответа от меня не ждите. Одной статьей в газете сыт не будешь.
Главный Ласка согласно кивнул и они с лисом засобирались домой. Я заметила, что лапы они расцепили только перед выходом в зал и украдкой улыбнулась – кажется, у Ласки тоже налаживаются отношения. Это была хорошая новость, но предложение зверей не шло у меня из головы.
Чего я хочу?
С одной стороны, мои амбиции были в восторге. Да и, что скрывать, организовывать кипучую деятельность я умею, к новым условиям приспосабливаюсь быстро, видеть результаты своих трудов люблю. Сил и энергии у меня еще в избытке, тот же паб – подтверждение.

Но, с другой стороны, мне все больше хочется уюта и покоя. И сейчас, когда дела наладились, а рядом оказались Брайан и Барсук, можно было бы остановиться и направить силы на поддержание того, что есть, а не на покорение новых горизонтов. Я могла бы снова попробовать построить семью, уже с учетом прошлых ошибок. Обустроить свою нору, съехаться с Барсуком, и – чем черт не шутит – может, когда-то завести барсучат… Не бросая паб, конечно же, я ведь давно зареклась отдавать свою судьбу полностью в чужие лапы. Но вот если подумать, то сейчас, в данный момент я действительно счастлива – и стоит ли мне втягиваться в эту авантюру с городом?

Вечером я обсудила этот вопрос с Барсуком, и он внезапно поддержал идею Ласки и Феникса.
- А почему бы и нет? – просто ответил он.
И мне в голову закралась шальная мысль, что, возможно, я сумею усидеть на двух стульях?
***
- Ты скоро? -  в комнату заглянула недовольная морда Барсука.
Я как раз закончила упаковывать последний подарок, и Барсук охнул, оценив груду коробков, которую ему предстояло нести в Тоад-холл.
На самом деле, подарков было не много – игрушечный корабль и многострадальная сабля для Брайана, свитер с полосками и карманные часы для самого Барсука, карточный набор для Главного Ласки и шарфики для семейства Выдр – но мой спутник все равно не излучал восторга.

Конечно, у меня еще были припасены сладости и мелкие сувениры для других знакомых, но их я упаковала в отдельный пакет и, прежде чем Барсук успел это прокомментировать, уверила его, что донесу пакет сама.

Тоад постарался на славу, украшая свое жилище! Гирлянды, еловые ветви, снежинки и леденцовые трости – все сверкало, распространяло аромат Рождества и радовало глаз. В центре зала стояла огромная ель, увешанная золотыми и серебряными шарами. Именно здесь собирались все гости, и хозяин дома, нетерпеливо подпрыгивая, поторапливал опоздавших:
- Быстрее-скорее! Пора, пора!
Потом он произнес речь, и, как обычно, так увлекся, что мы едва не пропустили тот самый миг наступления Рождества. Сжав лапу Барсука, я посмотрела на елку и загадала свое самое заветное желание:
Встретить следующее Рождество так же с Барсуком и Брайаном.
 

[Todo Uno]

35. ПОРТЛИ.

Слишком быстро летит время - цепляешься за него лапками, а оно просачивается, ускользает. Касаешься счастья носом, растопырив усы, пытаешься почувствовать каждую счастьинку, а время течет, бежит, и от счастья скоро и запаха не останется. Так то. Скоро я уйду насовсем, не увижу, как растет мой малыш, не состарюсь вместе с любимой женушкой. Стоило ли оно того? Конечно, стоило, нечего и думать. Да только я все равно думаю и не могу перестать. В жизни столько не думал, как сейчас. Раньше-то все больше болтал...

Скоро пройдет зима, за ней весна пролетит, потом лето, а там и до осени рукой подать, да вот и Хеллоуин. И всё, кончится мое счастье. Лапки мерзнут, на мордочку падает легкий прозрачный снег - первый снег в этом году. Ветер топорщит шерстку и пронизывает до костей. И в нем мне слышится знакомый властный голос: "Одна ночь, зверек. Одну ночь ты сможешь проводить вместе с семьей - в сочельник не будет у Охоты власти над тобой".
Я закрываю глаза и подставляю снегу горячий, болезненно сухой нос.

***
Я ковырял ложкой макароны с моллюсками, даже не делая вид, что ем. И чего они пришли?! Зачем их надо было звать?! "Всем зверям положено жить дружно в лесу", тьфу. Барсучиха беззаботно щебетала с мамой, а папа расспрашивал Брайана о том, как ему живется в новом доме. Как-как, как у Барсучихи за пазухой! А ведь она заявила моим родителям, что это я подбил Брайана сбежать! Пфффф, злости не хватает. Хорошо, что родители не поверили. Но теперь вот помирились и пригласили Барсучиху с ее приемышем на обед. С Брайаном я после того случая общаться не больно-то и хотел: тоже мне, смельчак и пират! Да он сам маменькин сынок, стоило Барсучихе его пригреть, как он и думать забыл о шалостях и приключениях.

Смотреть на довольного Брайана в чистенькой наглаженной одежде не было никаких сил.
- Я на секундочку, - буркнул я, выскользнул из-за стола и побежал в свой новый мир - в цирк!

Цирк - лучшее, что было в моей жизни. Ну и Феникс, конечно, но я их не разделял: какой же цирк без Феникса и какой же Феникс без любимого дела? Думал ли я, что когда-нибудь смогу сам выступать в цирке? Нет, конечно, только мечтал об этом, как о путешествиях или пиратстве - не всерьез. Но один глупый поступок изменил всю мою жизнь. И почему это взрослые так не любят глупые поступки?

В цирке Феникс за главного. Он покрикивает на суетливых ласок, одергивает чересчур самоуверенных горностаев, но со мной всегда обращается очень дружелюбно, даже если шарики из моих лап сыпятся как грибы из перевернутого лукошка. Цирк готовится к грандиозному выступлению в Тоад-холле на Рождество. Наверняка там соберутся все звери лесные, кто в состоянии ходить, прыгать или ползать. Я тренируюсь по много часов в день и, наконец, у меня начинает получаться.

Феникс очень доволен.
- Ну что, малыш, - говорит он после того, как я умудряюсь каким-то чудом несколько секунд жонглировать пятью шариками, - я думаю, стоит сделать для тебя отдельный номер в рождественском выступлении.
Я взвизгиваю от восторга и начинаю тренироваться еще усерднее. Так то, Брайан, я буду артистом цирка, а ты таскай коробки с реквизитом да вешай занавес!

***
С самого утра я не нахожу себе места. А если не получится? А если я подведу Феникса? Вдруг не удержу шарики в неуклюжих лапах, и они, вместо того, чтобы весело взлетать и кружиться в воздухе, попадают и раскатятся в разные стороны под оглушительный хохот зрителей и не отстающих от них ласок с горностаями? Лучше б мне вообще тогда не рождаться!

За несколько минут до начала представления я уже так себя накрутил, что не могу даже достать шарики из коробки трясущимися лапами. Феникс, конечно, это замечает - он всегда все замечает, ничего не скрыть.
- Я тоже волнуюсь, малыш, - говорит он. Я недоверчиво смотрю на него исподлобья. - И ты бы видел, как я волновался в свой самый первый раз. Представляешь, пошел по канату, а хвост так и норовил поджаться от страха - и высоты, и позора. В общем, я споткнулся о собственный хвост, чуть не полетел прямо на головы зрителей!
Он смеется, я тоже улыбаюсь, хоть и недоверчиво - не верится, что смельчак Феникс тоже может волноваться как неуклюжий маленький выдренок.

Музыка стихает, зрители хлопают, а это значит, что номер ласок закончен, теперь моя очередь выступать. Я сгребаю свои шарики, выхожу в центр арены и неуклюже кланяюсь. Феникс выходит вместе со мной - будет помогать. Я обвожу толпу взглядом, но не вижу ни одной знакомой мордочки: одни мутные разноцветные пятна. Оркестр заводит очередную веселенькую мелодию, и я начинаю.

Сначала Феникс бросает мне один красный шарик, я ловко подкидываю и ловлю его, удерживаю на кончике носа и на одном коготке. К красному шарику добавляется зеленый, и я начинаю жонглировать, то подбрасывая шарики высоко-высоко, то передавая их из лапки в лапку. Еще один красный, и еще один зеленый, и снова красный, мои лапки мелькают так быстро, что я сам их не четко вижу, справлюсь ли я с еще одним шариком? Феникс подмигивает мне и кидает самый последний зеленый шарик. Ух, только бы получилось! И я закручиваю шесть шариков в красно-зеленое кольцо, напоминающее рождественский венок, а потом собираю их и кланяюсь.

Кажется, публике понравилось, но я быстро убегаю за кулисы - стесняюсь. Феникс спешит за мной, его номер следующий, мой любимый, фокусы, и ему еще нужно взять реквизит. Отогнув уголок портьеры, я смотрю на то, как он творит волшебство. Я видел это тысячу раз на репетициях и знаю все его тайные приемы, но мне не хочется думать об этом. Хочется верить в чудо, которое он дарит всем нам. И я, я тоже обязательно подарю ему чудо, только бы ему понравилось!

Оглушительные аплодисменты, свист и улюлюканье - представление закончилось! - и я со всеми остальными артистами выхожу на поклон, но задерживаюсь совсем ненадолго - убегаю домой, ведь там остался подарок для Феникса. Я уж потом, попозже, повспоминаю, как меня хвалили и хлопали по плечу - "А молодец, выдренок" - потом переживу еще раз свой триумф, мало ли будет этих выступлений, а пока - самое важное!

Пряча драгоценный подарок за пазухой, отогревая его своим теплом, возвращаюсь в цирковой шатер. Феникс собирает и раскладывает реквизит по местам, он выглядит уставшим - еще бы, он же гвоздь программы, и жонглер, и фокусник, и канатоходец, весь цирк на нем держится - но, увидев меня, улыбается как всегда тепло и ласково.

- Феникс! - говорю я, шумно дыша после пробежки, - Вот! Это тебе! С Рождеством!
И протягиваю ему небольшую стеклянную банку. Он смотрит вопросительно. В банке листики, цветки и капелька меда в маленькой крышечке.
- Погоди! Она испугалась и ей холодно, спряталась куда-то. Сейчас покажется! - Феникс внимательно рассматривает содержимое банки, и его прекрасные зеленые глаза вдруг расширяются от удивления. В банке бабочка - обычная луговая бабочка, оранжевая в пятнышко, такая же яркая и огненная, как осенние листья или как его собственный хвост.

- Я ее осенью нашел, - сбивчиво объясняю я. - Точнее, не бабочку, куколку. Я ее сам вырастил, собирал ей листики, грел лампой, чтобы не замерзла. Ну, она решила, что сейчас весна, вот и вылупилась.
Феникс следит за тем, как бабочка аккуратно выползает из скрученных листочков, служащих ей убежищем, и несколько раз складывает и раскладывает пятнистые крылышки.

- Тебе нравится? - замирая, спрашиваю я так тихо, что сам себя едва слышу. Но Феникс слышит.
- Это лучший подарок на Рождество, малыш, - говорит он и обнимает меня крепко-крепко, а банка оказывается между нами, но я все равно чувствую, как бьется его сердце. А где-то там, за стеклянными стенками, бьется крошечное сердце рождественской бабочки.
 

[Todo Uno]

36. КРОТ.

Рэт обнял меня, а я обнял его. Он обхватил меня лапами и хвостом, прижал к себе сильно-сильно и шептал мое имя, задыхаясь от радости. Раньше, в Дремучем лесу, я часто задумывался, почему такой замечательный Рэтти остается со мной несмотря ни на что. Иногда я предполагал, что все дело в желании заботиться, иногда опасался, что он слишком проникся словами кролика-философа, озвученными после трех бокалов бурбона - "мы в ответе за тех, кого приручили". Порой я даже объяснял привязанность Рэта ко мне бабушкиным рецептом того самого клюквенного джема и хорошей моей привычкой всегда делать бутерброды на двоих. И только сейчас все вдруг стало понятно и просто: я осознал и почувствовал, что Рэтти любит меня так же сильно, как я его люблю.

И, словно в подтверждение этим мыслям, Рэт нежно прикусил мое ушко, спугнув мурашки, которые дружной толпой побежали вниз по позвоночнику. "Ты чего?", спросил я, и он ответил "Проверяю, настоящий ли ты". Это был один из наших диалогов, только до сегодняшнего дня кусал, проверяя, я. Когда мне снился страшный сон, и Рэтти обнимал меня, успокаивая; с утра, когда он будил меня к завтраку, щекоча хвостом; во время вечеров историй-под-звездами. И я счастливо рассмеялся, окончательно избавляясь от страха и отчаяния последних дней.

А потом мы пошли по набережной, и под шум прибоя Рэт рассказывал мне, что с ним случилось. А я слушал, не перебивая, только ахал и повизгивал от волнения. Я боялся задать этот вопрос, но Рэтти спросил сам: "Мы ведь поедем домой, правда?". И хоть я помнил, что дома разгром, черничные следы и перевернутая мной тумбочка, на душе сразу потеплело. Правда, денег у нас обоих не было, так что следующие пару часов мы бродили по пристани, ища корабль, капитан которого согласится взять нас на борт. Наконец, импозантный бобр с "Можжевелового джина" взял нас матросами и велел приходить через два дня.

"Темнеет", сказал Рэт, и тут я понял, что пропустил целый день работы в трактире. Должно быть, госпожа Цирцея рвала и метала, и работы я лишился, а значит, ночевать нам негде. В конце концов мы устроились спать в сухих бочках рядом с портовым рынком. Снаружи отчаянно пахло селедкой, но в самой бочке стоял крепкий яблочный дух, точь-в-точь как в нашем садике посреди августа. А еще я держался за лапу Рэта, так что эта ночь была лучше многих прочих, когда я засыпал один, и, впервые за несколько недель, я спал спокойно и сладко.

Но следующей ночью в той же бочке я не мог уснуть. Рэтти давно уже посапывал, а я все думал и думал. Пока сундуки с сокровищами остаются на том острове, Рэт все равно будет думать о них. И, может быть, однажды захочет поплыть за ними, теперь уже по собственной воле. Морское приключение должно быть закончено, вот что я осознал. Тогда я тихонько вылез из бочки и отправился в доки. Там я разыскал крыс, которые всегда надо мной насмехались, и заключил пари - что я смогу продержаться под водой целых пять минут. Разумеется, я чудом справился, и мои лапы долго еще дрожали, и в голове шумело; я простыл и чихал следующие пару дней, но это было неважно: я достал лодку!

Наутро я показал ее Рэту и сказал, что теперь мы можем поплыть за сокровищами. Я немножко соврал ему, говоря, что нашел лодку, и поклялся себе, что расскажу всю правду - но потом, когда мы доберемся домой и будем сидеть бок о бок у камина. Когда мы добрались до пиратского острова и загрузили сундуки из грота в лодку, Рэтти приободрился и обрадовался, потому что теперь сокровища не попадут в руки пиратов. И я обрадовался тоже: я видел, каким уставшим был Рэт по дороге сюда, и тихонько корил себя. На обратном пути нас настиг декабрьский шторм, и, хоть в нем не пострадало ничего, кроме носового фонаря и половинки правого весла, каким же счастьем было увидеть вдали огни Пуэрто Туркесадо!

"Можжевеловый джин" уже ушел, но нам в любом случае пришлось бы задержаться здесь: надо было оценить сокровища, найти покупателя, отнести деньги в банк. Только теперь мы спали не бочке, а в гостинице на мягкой кроватке, и, решив все дела, мы гуляли по городу, уже украшенному к Рождеству. Мне понравились его широкие проспекты и узенькие улочки, шумные ярмарки и рынки, я наслаждался имбирными пряниками и каруселями, а Рэтти, казалось, радовался, что радуюсь я. Я задумал подарить ему на Рождество ту самую баночку клюквенного джема, которую я захватил из дома для него и сберег. Я знал, что ему понравится - он никогда не ценил подарки по их стоимости. Ну и конечно, улучив момент, я купил ему на ярмарке кое-что еще, приятное и очень личное.

Насмотревшись большого города, мы отправились домой. Все было распланировано: приплываем домой за день до Рождества, убираем дом и готовим - немного, самую малость - варим глинтвейн, запекаем утку с яблоками, лепим пирожки, фаршируем карпа, готовим штрудель, жарим грибы, и празднуем. А уже через день собираемся в гости к друзьям и знакомым, подарки для которых мы выбирали вместе  в лавочках Пуэрто Туркесадо, и это были чудные вещицы из заморских стран. Я все сокрушался, что в это году у нас не будет штоллена, но Рэт сказал, что в этом раз мы можем отступить от традиций, и предложил приготовить его вместе после Рождества.

Предвкушая праздник, мы добрались до Галла, но там нас снова накрыло штормом. Пришлось задержаться там на ночь, и этой ночью мне приснился сон, самый страшный из всех, что я помнил. Мне снился тот майский день уборки, но во сне я довел уборки до конца и и не пошел гулять к Реке. И я не встретил Рэтти и жил один, хоть сыто и спокойно, но скучно и одинокого. Я проснулся, испуганный и печальный, но Рэт был рядом, и я прижался к нему сильно-сильно, зарылся носом в теплую шерстку и стал счастлив. И так я лежал до рассвета, преисполненный любовью и нежностью, и думал о Рэтти, о том, как мне повезло, обо всем том, что он принес в мою жизнь и какой ее сделал. Думал, что встретив любовь, я обрел смысл жизни и источник тепла, обрел настоящее счастье, которого не знал раньше.

Наконец, в самый канун Рождества, мы вернулись в Дремучий лес. Вопреки планам, у нас не было ничего готово к празднику, но я не грустил, а поминутно готов был плясать и петь. Рэт заметил записку на дверь соседского дома. "Если вы будете нас искать, мы на празднике в Тоад-холле!", было там написано. Мы занесли вещи домой и тоже отправились в Тоад-холл: возвращение стоило отпраздновать. Тем более, теперь я знал, что у нас впереди сколько угодно дней, чтобы побыть вдвоем.

Мы шли, держась за лапы, и молчали. Рэтти улыбался и разглядывал окрестности, а я думал, что сегодня сознаюсь ему, как достал лодку. Пусть поругает, но зато между нами не останется обманов, да и все равно он меня поблагодарит. А потом я поднял мордочку к небу и УВИДЕЛ звезды! Святые ежевички! Они были в точности такие, как говорил Рэт, и даже еще прекраснее. Похожие на цветущий луг, на вышитый бархатный жилет, на дивный сон, но в тысячу раз чудеснее. Там была целая процессия: тролли, разбрасывающие снежинки, матушка Метелица, духи Рек и Гор, Пан, играющий на свирели. Я замер, восхищенный, и спросил у Рэтти, что он видит в небе. Рэт обнял меня и сказал, что видит падающую звезду и уже загадал желание. А Пан с неба подмигнул мне, и я понял, что добрые духи всегда будут присматривать за нами.

Мы пошли дальше, и вошли в Тоад-холл, и начался праздник.
 

[Todo Uno]

37. РЭТТИ.

В какой-то момент Рэтти недовольно думает, что со всеми этими снежными бурями и штормами они никогда не успеют вернуться в Дремучий Лес вовремя. Нет, в самом деле, сколько же можно-то?..
Негромко ворча под нос, зарытый в колючий шарф, Рэтти щурится, пытаясь сквозь крупные белые хлопья разглядеть, где же он находится. И с огромной радостью видит, что до гостиницы осталось буквально несколько шагов. Золотой свет льется из ее окон, такой ласковый и уютный на фоне поднимающейся метели, что кажется, можно окунуться в него с головой и отогреть замерзшие лапы. Скрипит крыльцо под ногами, негромко звенят разноцветные бубенцы на огромном венке из еловых веток, из распахнутой двери вырывается тепло, несутся вкусные запахи и добродушный гомон посетителей, занятых сытным ужином – что ж это за гостиница без небольшой кухоньки, правда?
На миг зажмурившись, Рэтти ловит ощущение, будто бы он наконец-то дома, в Лесу, в гостях у милой Барсучихи. Но, увы, увы… Отряхнувшись от снега, он подхватывает увесистую сумку с подарками и спешит наверх в надежде, что Крот успел вернуться до того, как разыгралась непогода. А затем с невероятным усилием заставляет себя задвинуть сумку в шкаф, хотя ужасно хочется прямо с порога вытряхнуть ее содержимое и начать советоваться. Рэтти никогда не умел выбирать подарки! И каждый год это становилось поводом немножечко сойти с ума! Все, что он мог, — несколько дней суетливо бегать в поисках, приобретая всякие интересные штуки с мыслью «Эта сковородочка определенно понравится Барсучихе! А Выдренок определенно будет рад вот этому светящемуся шару… и вот этой занимательной головоломке… А вот эти роскошные платки созданы для Тоада…» - и так в его доме оседала целая тьма самых разнообразных вещей. И после он не один вечер ломал голову над тем, как эту пеструю разномастную тьму распределить по получателям, ужасно страдал и торжественно клялся в следующий раз подойти к вопросу более вдумчиво и серьезно.
А потом появился Крот.
И Рэтти быстро научился выбирать правильные подарки.
Для Крота.
Остальным все еще приходится немножечко страдать, хотя Кроту удается сгладить любую неудачность презентов Рэтти (и за это последнему немножечко стыдно).
Нащупав в кармане маленькую коробочку с новыми аккуратными и ужасно элегантными очками на невероятно изящной цепочке, Рэтти улыбается. А потом вместе с Кротом они спускаются ужинать, а потом, перед сном, долго стоят у окна, любуясь настоящим снежным танцем там, в ночи, и крупные снежинки вьются, мчатся к земле, взмывают вверх и даже иногда льнут к стеклу. И позже, когда сквозь сон Рэтти чувствует, как Крот хватается за него испуганно, к свисту зимнего ветра примешивается негромкая ласковая колыбельная.

Несмотря на все погодные неурядицы, добраться до Дремучего Леса друзьям удалось в самый канун Рождества. Лес встречает их тишиной, в которой, чуть прислушавшись, Кроту можно различить далекую-далекую музыку. И запиской на одном из домов – о том, что жители ушли праздновать в Тоад-холл. Без долгих размышлений, оставив дома вещи да прихватив подарки, друзья отправились на рождественскую вечеринку. Путь их лег мимо Реки, и, невольно замедлив шаг, Рэтти вдруг думает, что ему никаких слов не хватит передать радость, которую вызвали в нем знакомые заснеженные берега. Где-то там под толщей льда упрямо и бесконечно спешат к Морю капризные волны, но душа Рэтти больше не рвется следом. Душа Рэтти нашла свою тихую гавань, свой спокойный неторопливый приток, и искренне счастлива. По-настоящему. Рэтти знает – Река снова будет биться в окна его дома, вечная и упрямая, и Крот будет рядом так же вечно и упрямо, и все будет хорошо. Спокойствие, думает Рэтти, уминая лапами снег. Неописуемо важно спокойствие, глубокое и уверенное. То самое, которое помогло Кроту броситься на поиски друга. То самое, которого не хватает Мору (Рэтти невольно сжимает кулаки, вспоминая рассказ Крота о том, как хитрый Крыс подвез его до порта, вызнал все о Рэтти и просто бросил).
То самое, которое Крот помог найти где-то между пещерой с сокровищами (возможно, друзья поступили не очень правильно, присвоив себе чужое золото… Но Рэтти предпочитает считать эти сундуки, которые он утаил от Крыс, моральной компенсацией за свое похищение и скитания Крота, и Крот с ним согласен) и тем штормом, что застал их на обратном пути в порт.
— Рэтти, ты видишь? — негромко говорит Крот, указывая лапкой в небо. Рэтти видит. И мыслями тянется к огромной сияющей Звезде, и просит о том, чтобы ему и дальше хватало сил победить всех Драконов этого мира, живых и мнимых, так же уверенно, как того, что вздыбился из Моря во время шторма и едва не погубил их.

Тоад-холл встречает друзей настоящей Ярмаркой. Шумные фокусы, громкая музыка, суетливые и элегантные ласки-акробаты, слепящие украшения!.. Все они меркнут перед радостью, с которой жители Леса встречают Крота и Рэтти. И Рэтти жалеет лишь о том, что обнять всех одновременно ему не хватит никаких лап.
 

[[Begotten]]

...
Я, наверное, пойду отседова,

[Кейли]

С тихим «Ыыыть!» он даже смог его застегнуть.

ахаха, прям про меня написано
ахаха
Т___Т

 К его удивлению, Берта согласилась.
    ***
    Барсук проснулся утром на полу от ужасной боли в ноге. Но он не морщился, он улыбался. Разбитый горшок с остатками ужина валялся в полуметре от его головы, разорванные брюки висели где-то под потолком, а пол, помимо разбросанных тапок и прочих вещей, был, словно снегом, усыпан перьями от подушек.
    Берта храпела, уткнувшись носом ему в подмышку, он поцеловал ее в лоб и прикрыл получше сорванной с окна занавеской.

не, ну так нельзя, ребята! Я требую подробностей!11

прочитала тексты Рэтти и ушла рыдать   это слишком жестоко, что Крота отдали мне
...дочитала историю еще одного зверя - нет, ну это не совпадение, это судьба  

[Todo Uno]

Я всё читаю, хотя  чуточку передознулась буквами
Поэтому обсуждения, взаимные восторги, раскопки пасхалок в текстах горячо приветствуются.

[Снайпер]

[Tulip]

Меня сейчас обуревают настолько противоречивые чувства, что я все же хочу дочитать, пусть мне и вставать в шесть утра.
Надеюсь, к концу текстов положительных ощущений будет больше

[Актриска]

Надеюсь, к концу текстов положительных ощущений будет больше

Мне обещали прекрасную и теплую по-настоящему рождественскую концовку!

[Todo Uno]

Слегка паникую и перечитываю тексты в поисках поводов для отрицательных эмоций.

[Tulip]

Ненене, тут речь не об отрицательных эмоциях, а о несоответствии ожиданиям, наверное) Я переварю и отпишусь позже)