Текстовушки. Архив

[Todo Uno]

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.
ТОЛЬКО ПАРАМИ.
1. Эреро-старший, 47 лет.

Padre nuestro que estás en los cielos…
Не правда ли, Элена, слова древней молитвы в двадцать пятом веке обрели совсем другое звучание? Теперь в них не осталось ни надежды, ни обещания. Одно лишь покаяние. Прости, Отец, мы всё испортили. Не этого ты от нас ждал, ох, не этого...
Я потер веки и открыл глаза. Нет, я не спал. Объявлен первый уровень готовности к старту, и я просто не могу себе позволить такую роскошь чаще, чем раз в 36 часов. Да и, честно говоря, не хочу. Скоро я расстанусь навсегда с двумя своими детищами. Вот тогда и высплюсь. За всю жизнь сразу.
В голове настойчиво билась мысль, которая и вывела меня из забытья. Короткого забытья, в которое я впадал во время молитвы.
— Мариса, свяжи меня с Вайдбергом.
— Sí, señor, — откликнулась мягким контральто моя верная секретарша. Точнее, программа-секретарь. С живыми у меня как-то не сложилось. Немногие Бракованные захотят работать на посылках у Алого. А среди самих Алых слишком маленький выбор.
Вызов прошёл за полторы минуты. Прекрасный результат, если учесть, что один абонент находится в трёх километрах под поверхностью Земли, а второй — на её орбите.
— Ола, Эреро! Как там у вас в пещерах, не душно? — Послышался из динамиков жизнерадостный голос. Я будто бы вживую увидел белозубую улыбку, хотя видео не было. Только звук, зато хорошего качества и без задержек.
— Шалом, Мошэ. Тут прекрасно. Представляешь: чтобы помочиться, не надо цеплять к причиндалам шланг!
— Ха-ха-ха! Уел, Эреро, уел. Так зачем звонишь?
— Мне нужна серия супертестов главного энергетического контура.
В комнате как будто внезапно похолодало. Как если бы я открыл форточку, а за ней оказалась Антарктида.
— Эреро, это невозможно, ты же знаешь. Последняя команда тестеров снялась три дня назад. Сейчас они уже на пути к Земле.
— Ну, так пришли новую команду. До запуска «Ковчега» ещё достаточно времени. У меня появилась идея, как стабилизировать контур и уменьшить вероятность 215-й ещё на два порядка. Если задать магистральным потокам отклонение на две сотых угловых секунды…
— Рамон, друг! — В голосе Вайдберга послышалось отчаяние. — Да пойми же, что никто не даст тебе лезть в главный контур! И вообще вносить изменения сложнее, чем цвет стульев в баре двадцать четвёртой палубы.
— Мошэ, ты генеральный инженер орбитальной секции. Ты же царь и бог за пределами атмосферы, да простит меня твой Яхве!
Мой невидимый собеседник издал горький смешок.
— Когда мы объявили о готовности «Ковчега», моя божественная сила кончилась. Теперь это дело политиков, а не нас, умников. Прости, amigo, мне нечем тебе помочь.
Его тон не оставил надежды.
— Извини за беспокойство. Пока.
— Не обижайся. Adios.
Вайдберг отключился.
Элена, он так и не избавился от своего кошмарного акцента.
Santificado sea tu Nombre,
Venga a nosotros tu reino,
Я вернулся к голограмме. Над моим столом-голопроектором переливались веселым лиловым цветом силовые линии контура Эреро. Когда почти двадцать лет назад я впервые представил его, у меня под рукой оказалась именно лиловая ручка. Поэтому сейчас весь мир представляет себе тахионные лучи фиолетовыми. Это тоже моя заслуга, и довольно забавная, да, Элена? Если сравнить со всеми остальными моими открытиями и разработками…
Я запустил виртуальный тестовый прогон. Он займет чуть больше часа, и пока вокруг трехмерной модели «Ковчега» мелькали цифры, я погрузился в воспоминания.
Hágase tu voluntad así como es en el cielo, en la tierra.
…Мы были слишком глупы. Самонадеянные слепцы — вот как можно назвать человечество в его последнюю эпоху. О том, что стоит поберечь свою планету, потому что другой у нас просто нет, впервые заговорили ещё лет пятьсот назад. Люди мудро покивали и отказались от ядерной войны. О том, что ракетные обстрелы не намного опаснее техногенных катастроф, никто не задумался. Бхопал и Чернобыль нас ничему не научили. Дальше — больше. Чем глубже человечество продвигалось в своих познаниях, тем более страшные раны оно наносило своей планете. Когда за какие-то семьдесят лет половина Северной Америки превратилась в радиоактивную пустыню, мы впервые задумались. Но так и не стали сдержаннее. Надеялись на науку. Что ещё чуть-чуть — и придумаем, как очищать зараженную воду, почву и воздух. Пока думали — потеряли сельву Амазонки. Потом мы стали надеяться на колонизацию Солнечной системы. Но дальше нескольких научных станций на Марсе продвинуться не смогли, а о спутниках Юпитера и вовсе пришлось забыть из-за открытого триста лет назад эффекта Пиркса. Вместе с надеждами создать поселение на Ио и Европе мы потеряли Сибирь. Изменившийся климат просто выжег её, а продукты длительного распада отравили Байкал.
El pan nuestro sustancial de cada día dánosle hoy.
В отчаянии мы снова обратили взгляд на далёкий космос. Экзопланеты стали открывать ещё в конце двадцатого века. Самая близкая из сестёр-близняшек Земли — Глизе 682c в созвездии Скорпиона. Всего 16 световых лет! Как жаль, что мы так и не овладели скоростью света…
Когда пришло понимание, что нынешние мы не спасёмся, запас прочности человечества истончился до предела. Человек стал слишком больным. Новые мутации и штаммы появлялись быстрее, чем мы успевали давать им названия. Про лекарства и вакцины и говорить нечего. Оставалось только отделять обладателей чистого генокода и заниматься примитивной селекцией в надежде протянуть подольше. Сами себя хоронили заживо, перебираясь с поверхности в подземные города. Но даже это не было панацеей. Радиация не разбирала родословные и косила всех. Иногда быстро, иногда медленнее, но она всегда брала своё. Мы с Эленой познали это вскоре после того, как наш сын окончил школу. Чего мне стоило тогда не опустить руки… Пожалуй, только фамильная гордость. Herrero значит «кузнец». И характер у нас кованный.
К тому времени я уже десять лет был генеральным конструктором проекта «Ковчег». Ведь именно моя разработка легла в основу безумного проекта. Тахионный контур Эреро — это практически вечный двигатель. Частицы, которые движутся быстрее фотонов. Быстрее скорости света. Если создать поток и замкнуть его в правильной геометрии, они будут толкать друг дружку вечно. И немножко тянуть за собой колоссальный космический корабль. Не со скоростью света, но всё же быстрее, чем обычные реактивные двигатели. И фактически не требуя топлива. Вся работа корабля заключается в поддержании интенсивности и геометрии тахионных потоков.
Мы отправимся к новому дому. Пусть со скоростью всего лишь в одну трёхсотую от скорости света. И достигнем цели через пять тысяч лет… Точнее, через 4 782 года. И не все мы, а лучшие из нас. Дети лучших из нас. Дети детей детей…
Но мы будем жить. Мы, человечество. Мы все стоим у края одной пропасти. Поэтому вместо дюжины миллиардов «я» осталось только одно «мы».
Зуммер отвлёк меня от раздумий. Тест завершился и показал, что я не ошибаюсь. Ресурс для оптимизации двигателя ещё есть.
Perdónanos nuestras deudas, así como nosotros perdonamos a nuestros deudores.
— Мариса, свяжи меня с Консульством.
— Uno momento, señor.
В этот раз без видеосвязи не обойтись.  Приличия требовали общаться с руководством проекта «Ковчег» лицом к лицу. Даже мне, Рамону Эреро.
На экране появилось незнакомое лицо. Я ещё не узнал имени этого человека, его должности и намерений, но уже знал, что он меня ненавидит. Неосознаваемой, глубинной ненавистью тех, чей генокод не совершенен, к тем, кто отмечен алой буквой «А» в генокарте.
— Господин Эреро, здравствуйте. Моя фамилия Бёрнс, я главный технический советник Консула.
— Здравствуйте, Бёрнс. Мне нужно…
Он поднял руку, не давая мне закончить.
— Я всё знаю, господин Эреро. Вайдберг связался со мной и рассказал о вашей инициативе.
— Тогда вы должны понимать, насколько это важно…
— Господин Эреро… — Он помедлил, подбирая слова. Не хотел ненароком обидеть меня, светоча рода людского. — Господин Эреро, позвольте, я опущу слова восхищения вами и вашей работой на благо «Ковчега» и всего человечества. Вы наверняка от них уже устали.
Вот тут он попал в точку, Элена. От славословий в свой адрес я устал уже давно.
— Так, вот господин Эреро, мы, консульский совет, вправду очень благодарны вам. И ни в коем случае не оспариваем ваш авторитет в вопросах строительства «Ковчега». Но все же считаем, что ваши опасения по поводу 215-й ошибки чрезмерны.
— Вы понимаете, что если при разгоне произойдет мгновенный резонанс контура, весь корабль останется без энергии? Весь огромный «Ковчег» превратится в «Саркофаг»?
— Вы преувеличиваете. Во-первых, вероятность этого составляет 2 десятитысячные процента.
— Я предлагаю сделать её ещё меньше…
— Во-вторых, — продолжил Бёрнс, проигнорировав мою реплику, — в корабле предусмотрены вспомогательные источники энергии. Кратковременное отключение главной силовой установки его не убьёт.
— Это риск… Всё может пойти не по плану.
— И в третьих, в команде будет ваш сын, Эреро-младший. Если что-то пойдет не по плану, он найдет решение. Вы придумали, как вывезти человечество с умирающей земли. Он не даст ему погибнуть в пути… — Бёрнс замялся. — На первом его этапе.
— У моего сына прекрасные задатки и я не сомневаюсь в его блестящем будущем учёного, — отчеканил я. — Но он ещё очень молод. Ему всего двадцать три.
— К концу первой разгонной фазы ему будет тридцать семь, — хладнокровно парировал Бёрнс.
— То есть вы мне отказываете? — Самообладание изменило мне. Но не голос. У мужчин рода Эреро никогда не дрожит голос. Со времён самой первой кузни.
— Это политический момент, господин Эреро. Мы объявили всему миру, что «Ковчег» построен. Мы дали людям надежду. Очень хрупкую надежду. Если вы сейчас попытаетесь вмешаться в основу основ проекта, ваш тахионный двигатель, надежда потрескается, а потом и вовсе лопнет, как мыльный пузырь. Поэтому всё останется как есть.
Я прикрыл глаза. Мы проиграли, Элена.
— Господин Эреро! — Голос моего визави пробился сквозь свинцовые веки. — Раз уж вы сами позвонили… Я уполномочен спросить вас. Ваше место на «Ковчеге»… Вы не передумали?
No nos dejes caer en la tentación, mas líbranos del maligno.
Я перевел взгляд за экран. В углу стола стояла маленькая рамка с фотографией. Мне улыбалась самая прекрасная девушка, которую только рождала за свою историю гибнущая Земля.
Нет, Элена. Даже не проси.
Pues tuyo es El Reino, El Poder y la Gloria,
— Я не передумал, господин Бёрнс. Всего доброго.
Экран погас.
Ahora y siempre y por los siglos de los siglos.
Amén.

[Todo Uno]

2.  Таштимер, 49 лет.

Курить на орбите нельзя. И алкоголь нельзя. И с женщинами ни-ни.
Еще нельзя пропускать работу, медосмотры и тренировки. Спать надо ложиться вовремя, и нельзя выходить на смену сонным и вялым.
Нельзя болеть. Нельзя спорить с руководством. Нельзя не выполнять план, занимать блик-связь дольше пятнадцати минут в день и повышать голос на подчиненных.
В моей каюте - так мы называем спальные "соты" - на стене висел целый список этих нельзя. Я шел по пунктам и вычеркивал их по одному.
Мой личный чемпионат по беспределу.
В расписании строителей "Ковчега" развлечений было мало, и я добирал азарт, как мог.
Руководство смотрело на это сквозь пальцы - выговоры я получал регулярно, но на зарплате это не отражалось. Мои выкрутасы не влияли на сроки проектов, и потому спускались на тормозах. Каждый сходит с ума по-своему, как говорит мой разлюбезный шеф.
Сложнее всего оказалось с женщиной - их на орбите хватало, но рабочие графики компоновались так плотно, что свободное время было только в душе. Я урезал себе ужин и чуть раньше сбежал с тренировки, она тоже как-то выкроила момент. Как два подростка на сиденье отцовской машины, быстро, жарко, тесно и беззвучно. Спортсмены-разрядники, норматив - семь минут сорок секунд.
На следующий день я поймал себя на мысли о том, что едва могу узнать свою партнершу среди одинаково одетых и коротко постриженных операторов погрузчиков. Комбинезоны скрадывают фигуру, и разглядеть точеное бедро, небольшую асимметрию груди и тем более родинку на ключице уже не получилось. Чертовски жаль.
Курил я внаглую, прямо у вентиляции комнаты отдыха, за раскидистой пальмой. Психологи высчитали, что созерцание зеленых листьев в течение пятнадцати минут в день снижает агрессию индивида на 23%, поэтому пребывание в зоне отдыха было включено в расписание рабочего дня, и каждая зона смахивала на джунгли.
Сигарет нам, конечно, не полагалось, но эту я пронес в переплете карманной Библии. Собственно, только за этим ее с собой и брал. Веру во что-либо, кроме науки и денег мне отбили еще в университете, и с тех пор я так и не смог примкнуть ни к одному религиозному движению. А их на обреченной планете становилось с каждым годом все больше. Как будто высшие силы могли вычистить радиацию и вылечить безнадежных. Ха.
Зажигалок нам тоже не полагалось, но я и тут выкрутился - прикурил от паялки. Хорошо, когда вместо глупой человеческой ладони у тебя чудо инженерной мысли - все под рукой, простите за каламбур.

На запястье мелко задрожал браслет-напоминалка. Мои пятнадцать минут отдыха подходили к концу, и я должен был возвращаться к работе. Браслеты помогали нам не выбиваться из графика и не забывать ни о чем. Они же отслеживали местонахождение каждого, и в случае отклонения от расписания срабатывала тревога. Однажды этот браслет спас мне жизнь - что-то нарушилось в системе вентиляции, воздух перестал циркулировать по цеху, и вокруг меня стало скапливаться облако углекислого газа, который я сам же и выдыхал. Легкая, сладкая смерть - просто теряешь сознание и уже не просыпаешься. Мне хватило двадцати минут, чтобы надышаться и "поплыть". Краем рассудка я понимал, что это ненормально, нужно позвать на помощь, поднять тревогу, хотя бы отойти от пульта... Но меня уже затягивало в черную вязкую глубину. И когда браслет задрожал, требуя уйти на перерыв, я остался на месте. Там меня и подобрала примчавшаяся служба безопасности.
Только поэтому я его и не снимал - единственный запрет, который решил здесь не нарушать.

На этом же браслете высветилось сообщение о пополнении моего счета, и я не смог скрыть улыбку. Чем хорош "Ковчег" - тут много платили. На замену одного глаза мне уже хватало, на второй можно выпросить скидку. Я не то чтобы ветеран, на орбите это понятие не действовало, но заслуженный специалист - это точно. Таких на Земле уважают, а если еще напроситься на интервью и помахать в клинике своей медийностью - можно надеяться на отдельную палату и стройную медсестру. Раз уж я никуда не лечу, надо было по максимуму подготовиться к выживанию, и у меня был четкий план.
Оставалось накопить на искусственную печень и почки, легкие и рука у меня уже есть. И тогда мне не страшны ни радиация, ни мутанты, ни вымирающие соплеменники. Я протяну куда дольше, чем экипаж "Ковчега".

[Todo Uno]

3. Катажина, 28 лет.

Комната была залита холодным искусственным светом. Стены комнаты, светлого серого цвета, были украшены картинками, которые Катажина кропотливо собирала в течение жизни - из того, прошлого, мира, особенно любимой у нее была старая фотокарточка луга в цветами. Порой, возвращаясь домой после работы, девушка просто сидела и смотрела на картинки, представляя мир, в котором жили ее предки.
Как пахла свежескошенная трава? Почему в старых книгах герои так любили нежиться на солнышке? Чем так приятен летний и весенний ветерок, и что такое радуга?
Эти вопросы занимали ум девушки с самого детства. Но никто из знакомых ей людей не мог дать ответа. Похоронив родителей, умерших в юном возрасте, Катажина поклялась - когда-нибудь ее потомки узнают. Их жизнь будет настоящей, напоенной ощущениями... чтобы это ни значило.
 - Ньют, я... решила лететь.
Ее голос не дрожал, когда она сообщила мужу о своем решении. Слишком много слез уже было ими выплакано, когда они узнали, что не смогут иметь здоровое потомство. Слишком большой скандал произошел, когда Ньютон попросил ее отказаться от будущего для своих пра-пра и еще много раз пра-внуков, чтобы остаться с ним на Земле и скрасить его старение.
Муж, сидевший с планшетом в руках (очевидно, взял работу на дом), медленно положил планшет на крышку стола и ровно сложил руки на коленях. Его внимательные серые глаза уставились на девушку.
- Я ждал этого, - его голос также был спокойным, ровным и размеренным. Ничего общего с тем эмоциональным веселым парнем, который когда-то покорил Катажину. - Что ж, желаю счастья родоначальнице новой ветки человечества. Надеюсь, Демид будет тебе хорошим мужем, - при последних словах голос немного дрогнул.
- Пожалуйста, не усложняй расставание, - Катажина заломила руки. - Ты же знаешь, я... искренне... любила тебя.
Слова, вырвавшиеся изо рта, удивляют саму девушку. В Городе никто не говорил об эмоциях открыто, все свои решения граждане выносили логически. Даже брак с Ньютоном был для них обоих всего лишь союзом двух "чистых", никак не чем-то большим. По крайней мере... поначалу.
- Любила, - медленно повторил муж, смакуя слово. - Что за громкие слова...
- Ньют...
- Так что же ты тогда летишь с ним? - внезапно вскочив, закричал Ньютон. - Это и есть вся твоя любовь? Бросить меня здесь, зная, что я никогда не смогу иметь детей? Что...
- Зато ты как сильно заботишься обо мне! - Катажина наслаждалась ссорой, ощущая за нее некоторую вину, но в то же время и облегчение - это позволяло ей избавиться от напряженной сцены прощания. - Демид рассказал мне, что ты просил его отказаться от меня! Ты хотел заточить меня здесь!
- Я просто хотел быть с тобой!
- Ты... ты просто боишься одиночества!
Слова повисли в воздухе между ними. Стало слышно, как с тихим шелестом работает вентиляция. Дрожа от неизвестного ранее чувства, Катажина принялась снимать со стен свои картинки, справедливо полагая, что Ньютон оставить их не захочет.
- Ты можешь думать что хочешь, Катажина, но никогда не смей говорить, что я не люблю тебя! - голос Ньютона раздался прямо у нее над ухом. Рывком развернув девушку к себе лицом, он прижал ее к стене комнаты и медленно, глубоко поцеловал.
Однако вместо зарождающегося желания Катажина ощутила лишь легкое отвращение к его губам.
- Прости, Ньют, - оттолкнув мужа от себя, она отвела глаза. - Меня ждут звезды...
Она стремительно прошагала мимо мужчины, сжимая в руке самое ценное, что у нее было. Дверь комнаты закрылась за ее спиной, и Катажина ускорила шаг, боясь, что Ньютон бросится за ней.
Погони не было, и через пару коридоров Катажина расслабилась и позволила себе замедлить шаг, напоследок запечатлевая в памяти образы Города.
Ее ждало будущее, полное новых неожиданных приключений. Потомки будут жить в других, лучших условиях.
- Я выполнила свое обещание, мам, - Катажина обращалась к одной из картинок, первой в коллекции, подаренной ей мамой много лет тому назад. - Все будет хорошо.

[Todo Uno]

4.  Демид, 42 года.

Когда Ньютон излагал свои доводы, Демид смотрел как двигается его верхняя губа: две складочки под ноздрями, рассматривал то и дело мелькавшие зубы, размышляя об артикуляции и движениях жевательных мышц.
Вчерашнее вживление искусственных зубов вымотало его подчистую: каждый аккуратно всаживается в лунку и мелкие, различимые лишь на экране, электрические волокна, ползут сквозь плоть, огибая сосуды(частично искусственная стенка, полимер, генномодулированная интима), раздвигая нервные окончания(те, что еще свои). Пациент спал сном младенца, чтобы проснуться немного более усовершенствованным, приспособленным к выживанию чуть больше - хотя бы на один процент.
Демид любил свою работу, ее ювелирную точность, твердый расчет, известную долю риска, и этот риск неизменно подчинялся его опыту, потому что Демид любил побеждать.
Это была доходная работа, приносившая признание и уважение.
Люди спешили предохранить себя от старости, уберечь от потерь, продлить существование, усилить свою выносливость. В конце концов, существовала мода.
Демид был далек от идеализма, но искренне полагал, что его твердые руки (не дрогнут даже после трех часов сна в сутки) и острое зрение(не нуждается во вживлении электронного увеличения) делают этот обреченный, разваливающийся ко всем чертям мир лучше. Туда, где усталая старушка-эволюция не справлялась, приходила его кибернетическая революция, а он оставался ее главным, самым яростным апологетом.
Его собеседник, чьи мышцы были напряжены до предела, вряд ли мог бы стать его клиентом.
“Какой у него скрытый дефект? Болезни крови? Иммунитет? Психика?” - думал Демид и отфильтровывал в потоке слов главное: Ньютон хотел, чтобы Катажина, ценная, высококачественная, здоровая женщина с большим будущим, осталась здесь. Вероятно, чтобы скрасить его существование, поддерживать его в горе и в радости, болезни и здравии, богатстве и бедности. Возможно, она родит ему детей. Возможно, они будут чуть-чуть здоровее этого Ньютона, но, конечно, менее здоровыми, чем сама Катажина, и прекрасный генетический материал окажется растрачен.
С наивностью романтика (или эгоиста) Ньютон просил Демида не давить, не уговаривать, не говорить о преимуществах, чтобы Катажина не дрогнула.
Так пациент перед операцией просит сохранить ему орган, надеясь, что операция, словно волшебство, сделает его таким же как прежде, до болезни, а не вынет из организма опасность вместе с нежизнеспособной частью. Люди часто верят, что можно уговорить свой организм откатить сбой назад, нужно только хорошенько попросить.
Их диалог был игрой, нечестной, как любая игра.
Демид никогда не верил в то, что один человек может желать чистого, незамутненного добра другому. Он наблюдал, как Ньютон идет ва-банк, поставив все на рискованный ход.
Вероятно, предполагая, что сердце Демида дрогнет, а природная практичность отступит перед каким-нибудь, воспеваемым веками, абстрактным понятием, обозначающим формулу: влечение, привязанность, привычка.
Вероятно, желая гарантий.
Вероятно, Катажина не могла рассеять неуверенности своего Ньютона, а это уже давало шанс на выигрыш самому Демиду.
Недавно ему стукнуло сорок два, возраст совсем не рубежный и не заставляющий подводить итоги. Он мог позволить себе много Катажин, которым еще не было тридцати (еще немного, и репродуктивные возможности будут исчерпаны), с небезупречной генетической картой(но кого волнует генетическая карта, если ты не планируешь размножаться?) или с безупречной(но возможность отметать не стоит). Но стоило признаться, он не мог бы позволить себе место на “Ковчеге”.
Ему все-таки исполнилось сорок два.
Он все-таки был яростным апологетом своей кибернетической революции.
Когда Демид сказал Ньютону свое “Нет”, он не переставал думать об эволюционных механизмах, вторгшихся в его отлаженную вселенную.
Они, словно схемы и голограммы, пытались материализоваться перед его глазами и продемонстрировать, как цепочки случайностей приводят самые разные вещи к новым, прекрасным перспективам. Сам дьявол не мог бы поманить искушением так изощренно, с помощью страхов и подозрений подзуживая потерять свой шанс.
В конце концов, любить кибернетическую хирургию можно в любом месте, поскольку она не приравнивается автоматически к любви ко всему человечеству. Любить можно и издали. Иногда это безопаснее, гарантированнее и, положа руку на сердце (точную, никогда не дрожавшую), это тоже своего рода ва-банк.
И потому (в целях выигрыша и в интересах эволюции), Демид решил сделать свой ход, начиная с искренности.
Разговор с Катажиной.
Честное изложение фактов, среди которых и просьба Ньютона.
Благоприятное впечатление.
Он это умеет.
К тому же, у него будет неоспоримый козырь: он собирается продемонстрировать, что дает Катажине выбор, которого Ньютон ей не дал.

[Todo Uno]

5. Ньютон, 33 года.

Меня зовут Ньют, мне 33 года, и я лишен каких-либо мутаций. В этих словах умещается вся информация, которая сейчас имеет смысл.
Я родился и живу в подземной коммуне около одной из конечных станций метро.
Я просыпаюсь вместе со всеми остальными под команду из громкоговорителя.
- Время вставать, - чеканит железный женский голос Третьего Ангела, и это означает, что у нас есть десяток минут, чтоб собраться на работу.
Старики иногда говорят, что мы встаем "с рассветом" или "с петухами", но для нас это слова, лишенные смысла. Мы по-доброму посмеиваемся над их устаревшими понятиями, но задействованные на возрождении ферм и в ремеслах учатся как раз у стариков.
После подъема мы надеваем одинаковые комбинезоны, отличающиеся лишь цветом правой лямки, и идем получать свою долю худо-бедно очищенной воды и порцию бутербродов из спрессованных злаков и белковой пасты. Умыться и наскоро перекусить, чтоб до обеда не урчало в желудке, этого вполне хватало.
- Время работать, - повторная команда всегда наступает очень быстро. Мы разделяемся на потоки и расходимся в разные стороны. Я вместе с другими обладателями коричневой лямки иду к муниципалитету - это по дополнительному туннелю почти до следующей уцелевшей станции.
На повороте я всегда искоса поглядываю на ту небольшую группку в специальных костюмах, что поднимается исследовать поверхность. Это самые отчаянные и подготовленные ребята, от которых зависит, насколько далеко продвинется наша подземная империя. Они приносят медикаменты, книги, консервы, оружие, находят в руинах людей, но все равно многие настроены против них - "накликают беду", "приведут бандитов", "заразу принесут". Бдительные воспитатели одергивают детей, когда те пытаются прорваться к Ищейкам и забросать их сотнями вопросов.
У меня самого мысль о Наземии вызывала трепет. Я слышал перед сном обрывки историй об изуродованных и обезумевших людях, о рухнувших городах и зловещих монстрах, о прожигающих насквозь дождях и сшибающем с ног ветре. Я не знал, что из этого соответствует действительности, поэтому даже не представлял, с чем Ищейкам приходится сталкиваться. В муниципалитете у меня был доступ к библиотеке, где помимо тщательно охраняемых справочников и энциклопедий пылилась никому не нужная художественная литература. На перерывах я жадно проглатывал книгу за книгой, удивляясь и не веря написанному, но потом вспоминал слухи - и не верил уже им. Наземия по-прежнему оставалась загадкой.
Как раз за чтением очередного романа меня и застала одна из сотрудниц муниципалитета. Высокая, крепкая, с удивительно ровной и белой кожей и ярким румянцем - я невольно залюбовался ей. Среди потемневших шелушащихся лиц, шестипалых кистей и надрывного кашля она была настоящим ангелом, каким их рисуют в этой толстой книге с крестом.
- Читаете без очков, - улыбнулась она. Зубы ее были совершенны, к тому же, насколько я мог судить, в полном наборе.
- Стопроцентное зрение, - похвастался я.  Уровень медицины, конечно, падал из-за развития болезней и отсутствия финансирования, но я справедливо полагал, что совершенно здоров, ведь никаких новомодных болячек у меня не проявлялось, а старых не было.
...Мою собеседницу зовут Катажина, ей 28, и ее генетическая карта чиста.
Мы встречались на этом месте каждый день, не сговариваясь. Даже когда мы говорили о работе, она откровенно кокетничала, отмечая отсутствие у меня горба или густоту и крепость волос. Моя матушка всегда нелестно отзывалась о таком поведении девушек, но меня привлекало это бесстыдство.
А в один день Катажина заговорила со мной о "Ковчеге".
- Вам не надоело жить в этой разрухе, горожанин Ньютон? - спросила она, обводя рукой библиотеку, будто и правда имела в виду это помещение.
- Что вы имеете в виду, горожанка Катажина?
- Мы живем в грязном мире, гор'н, - доверительно понизила голос она. - Я практически не вижу людей, подобных нам. Да что там, я даже не каждого могу назвать человеком! Вы вообще видели гор'на Иэна из второго отдела? Это же ужас какой-то! Эти кости черепа, эта кривоногость, отвратительно!
Я вспомнил деформированное лицо Иэна и встряхнул головой, отгоняя образ. Катажина продолжала:
- Неужели вы хотите жить среди таких, как он? У вас небось даже плоскостопия нет, вон какое выдающееся строение скелета! А эта вода? Эти бутерброды? Прогнившие матрасы для сна, пожухлые ростки на грядках и рваные бинты в медпунктах? Разве этого вы достойны?
- Что же вы предлагаете, гор'на?
- "Ковчег".
Сначала я решил, что она пошутила. "Ковчегом" называется самый большой проект человечества в его истории, проект, поглощающий все наши ресурсы с огромной жадностью, - космический корабль к спасительной планете Глизе. Ищейки приносили с Наземии газеты, и все полосы были посвящены исключительно "Ковчегу" - какие там будут комнаты, какие сады и оранжереи, как будут поддерживать здоровье людей на протяжении пяти тысяч лет, что корабль летит к новому дому землян. И на передовице - маленькие справочные заметки о самой Глизе, планете земного типа в созвездии Скорпиона: какая там гравитация, какой климат, какова продолжительность дня. Большинство из нас воспринимало эту информацию как красивую сказку, которую утром разрушит Третий Ангел, но не Катажина.
- Подумайте только, гор'н! Чистая вода, чистый воздух, чистые простыни. Никакой рутинной работы, лишь развлечения и отдых.
- Я так понял, у вас есть план, гор'на?
- Да, - ее глаза игриво заблестели. - Не хотели бы вы, горожанин Ньютон, образовать со мной социальную ячейку?
- Конечно, хотел бы! - я не мог поверить своим ушам. Катажина взяла меня за руки - голыми ладонями, без перчаток! - и предложила дойти до отдела заключения социальных соглашений, а заодно на основании наших генетических карт подать заявку на участие в проекте "Ковчег".
Наши заявки передали в верховную комиссию, и через несколько волнительных дней мы оба получили на рабочие места официальные письма.
Мы оба распечатали конверты в библиотеке, "на нашем месте". Катажина пробежала по первому абзацу глазами и позволила себе радостное восклицание, чуть громче, чем это прилично, и крепко-крепко сжала мой локоть.
- Меня берут, меня берут на "Ковчег"!
Я развернул свое письмо, и мы оба углубились в чтение.
Через несколько минут наши глаза в смятении встретились.
- Непригоден, - сказал я, потирая лоб. - Они пишут, у меня легкая стадия синдрома тернового венца, что это вообще за чертовщина такая? И, мол, мои дети... Они то ли рогатые будут, то ли косоглазые. Им не нужны такие на корабле.
- Здесь написано, - Катажина несколько раз встряхнула листком, - что они нашли мне пару. Нашли того, чья генетическая карта действительно чиста.
...Его зовут Демид, ему 42, и он лишен мутаций.
Я просил Катажину передумать. Приводил аргументы, умолял, позволял себе повысить голос, но она была одурманена тем, что ее мечта сбывается.
- Я всемерно уважаю вас, гор'н Ньютон, супруг мой, - повторяла она, - но я не могу упустить этот шанс, прошу - простите меня.
Я терзался не одну ночь, а потом взял выходной и отправился в район красных крестов - небольшое поселение высококвалифицированных медиков, где работал Демид. Он изрядно удивился моему визиту, но в моей просьбе не лететь с Катажиной отказал.
- Одумайтесь, гор'н Ньютон, - сказал мне он. - Если я откажусь, Катажине могут не подобрать другой пары, и тогда она останется здесь. Здесь! С вами и своей разрушенной мечтой. Вы хотите этого для своей супруги? Правда хотите? Я так не думаю, гор'н. В вас говорит отчаяние. Поезжайте домой, обдумайте все еще раз и отпустите ее с легким сердцем.
Я последовал совету Демида, но смириться так и не смог.
А на следующий день Катажина сообщила, что знает о нашем разговоре. Она была возмущена моим поступком, она не понимала, что мной руководило и как я посмел, негодяй, но ее уверенность в принятом решении поколебалась. Она ходила, словно тень, не поднимая лица, и, хотя я несколько раз замечал, что ее глаза влажны, не знал, что сказать, кроме "останьтесь со мной, гор'на супружница".
...Мы не обмолвились ни единым словом больше.
В одну бессонную ночь, еще до голоса Третьего Ангела, за Катажиной пришли затянутые в белую блестящую ткань люди - "Пройдите с нами к модулю, мисс". Мисс!
Я словно обезумел. Метался между лежанками, опрокидывал чужие пожитки, а потом под проклятия бросился вдогонку - благо, огни модуля горели ярко, а летел он невысоко и медленно. Мне в лицо прилетали смятые бумаги и песок, несколько раз мне пытались поставить подножку, я спотыкался о ступени и трубы, и в какой-то момент осознал, что бегу по Наземии, но это уже не имело значения; единственную, что значение имела, увозили навсегда, чтоб отправить в холодную неизвестность, скормить космосу, выбросить с планеты, чтоб на ней не осталось ничего прекрасного.
Когда раздался оглушительный свист и зажглись прожекторы, я не остановился.Когда меня окружили вооруженные люди в форме, я сопротивлялся. Когда они охаживали меня дубинками и надевали наручники, я тихо плакал, но голову держал высоко поднятой - чтобы видеть небо, не упускать из вида.
По коридорам космодрома меня вели под гнусные улюлюканья непохожих на людей чудовищ. Их речь была вульгарной и грязной, как пол, на который меня бросили.
- Полиция скоро будет, - сказал мне надсмотрщик, - И котелок-то не задирай свой, ишь, гордый нашелся! Здесь с такими не церемонятся.
Но я зачарованно смотрел вверх сквозь решетку камеры на поднимающийся желтоватый огонь. Смотрел и шептал "прощай, сокровище" до тех самых пор, пока удар по затылку не лишил меня сознания.
Я упал с именем уходящей Катажины на губах.

[Todo Uno]

6. Эреро-младший, 23 года.

Мистер Твинкер лежал на полу пластикового бокса, смиренно поджав лапы, и не двигался. Эреро бросился к приборам проверять датчики, но спросонья цифры прыгали и расплывались перед глазами.
- Да что б вас! – Эреро открыл крышку и дотронулся до крысы пальцами, надеясь на то, что она просто спит, но нет, ее уже охватило трупное окоченение. Эреро снова бросился к датчикам. «Может быть… может быть, система воздухоподачи… или может, температура?» - пальцы молодого ученого судорожно бегали по клавиатуре, а большой экран заполнялся статистикой за последние сутки.
Все было идеально.
- Черт! Черт! Черт! – Эреро схватился за волосы, но заметив испуганного лаборанта, взял себя в руки и повернулся к экрану. По подсчетам системы, Мистер Твинкер прожил семь лет пять месяцев и 23 дня – и это был лучший результат.
Крыса родилась в лаборатории, еще когда Эреро учился в академии. Среди прочих лабораторных крыс мистер Твинкер был весьма неудачным экземпляром – кривоногий, слабый и слегка плешивый, но выкинуть несчастное животное в биомусор почему-то ни у кого рука не поднялась. К тому времени, как Эреро начал работать здесь, мистер Твинкер был уже очень стар и едва волочил ноги. Но генетические эксперименты не только продлили крысе жизнь, но и подарили ей густую шерсть и вылечили суставы.
И тем не менее природа сделала свое дело, а Эреро вновь проиграл.
- Эр! Дружище! Ты опять спал в лаборатории! – сзади раздался грохот. Кайо, кто же еще. Пожалуй, самый неуклюжий человек на планете, но его недостатки вполне компенсируются его интеллектом. И густой рыжей бородой, пожалуй. Вот чьи гены точно надо сохранить для будущего человечества, вот только в партнерши ему балерина нужна, не иначе.
Тяжелая рука шлепнулась Эреро на плечо:
- Что, сдох? Вот печаль. Ладно – 15 секунд молчания почившей крысе! – Эреро повернулся, но Кайо честно отстоял неподвижно положенное время с такой душераздирающей скорбью на лице, что Эреро едва подавил смешок, - Так, все! А теперь одевайся, ты вообще на часы смотрел?
Эреро подскочил как ужаленный – сегодня же день знакомства со своей парой! Он ждал этого момента целый месяц и немного нервничал. Все его общение с женщинами сводилось к паре посещений стрип-клуба «Морфей» на нижнем уровне, чем он особенно не гордился. А девушки-коллеги не в счет, контакты с ними были исключительно профессиональными. Эреро раз за разом открывал на коммуникаторе профиль Талис, с которой ему предстояло прожить свою жизнь, но это только больше трепало ему нервы.
***
- Тебе куда?
- 7D-135.
- А, ну тогда расходимся, - Кайо помахал и скрылся в коридоре C на седьмом уровне.
Эреро медленно дошел до нужной двери, перевел дыхание и прислонил палец к сканеру. «Идентификационный номер подтверждён» - произнес электронный голос и дверь открылась. За дверью никого не было. Выходит, друзья не врут – девушки вечно опаздывают. Эреро сел и уставился на голографический экран. На нем зеленые луга сменялись заснеженными горами, леса – океанами, мелькали стаи птиц, счастливые люди, человек со странными усиками, танки, ракеты, озера, кролики…. Наконец, кто-то зашел в комнату.
- Я полчаса стояла под дверью, - девушка смущенно посмотрела на Эреро, - Пока какой-то мужчина не сказал, что нужно просто приложить палец.
Такая же как на фото – глаз не оторвать.
- Это ничего, - промямлил Эреро, - Я, кхм… меня зовут Эреро. Как моего отца, ты, может быть, знаешь его, он разработал варп-двигатель и еще кучу всего для строительства «Ковчега». А я вот… больше в биологию.
- Нет, я не знаю. Прости. Мы не очень-то общаемся с… вашими, - она покраснела, - Хотя вроде бы вы не такие уж ужасные, как о вас говорят.
- Кто о нас говорит что? Кто это – ваши?
- Я из свидетелей Эгуаны. Мой двоюродный брат говорил, что вы наполовину роботы, думает за вас компьютер, а вместо пальцев у вас отвертки, глупо, правда?
«Сектанты» - подумал Эреро. Он слышал о них, о том, как они ненавидят науку и все, что с ней связано, виня ее во всех бедах, которые сейчас поглотили Землю. Но наука была настоящей страстью Эреро, с самого детства.
- Теперь мы с помощью науки постараемся вернуть все это, и не повторять прежних ошибок, - тщательно подбирая слова,  заверил девушку Эреро.
В голове у него разыгрывалась буря – как он сможет прожить всю жизнь с человеком, настолько отличающимся от него? Но бурю перебивало странное ощущение – ему хотелось понюхать ее волосы. Интересно, что она думает о нем?
Повисло неловкое молчание.
- Расскажи мне о «Ковчеге».
Эреро с энтузиазмом ухватился за спасительную веточку, которую она ему протянула, и принялся в красках расписывать корабль, планету Глизе и обслуживающий персонал в виде роботов. Талис слушала с неподдельным интересом, и это все больше вселяло в Эреро уверенность, что все не так уж и плохо.
***
- Отец? – в лаборатории царил полумрак, и лишь в дальнем углу горели несколько экранов. – Почему ты до сих пор здесь? Надо выспаться, завтра тяжелый день.
Эреро-старший повернулся:
- А ты почему еще здесь?
- Обнаружил еще одну связку генов, влияющую на эластичность мышц, совсем забыл о времени.
Слабая улыбка тронула губы ученого:
- Ты настоящий приверженец науки, сын, я горжусь тобой. Уверен, твои исследования дадут свои плоды очень скоро, и, быть может, как бы фантастично это не звучало, ты увидишь новый мир своими глазами.
«Ты».
Эреро, уже понимая, что услышит дальше, яростно замотал головой. Отец встал, взял сына за плечи и посмотрел ему в глаза.
- Послушай меня, Ро, - Эреро вздрогнул. Никто не называл его так уже несколько лет, с тех пор как от тяжелой болезни скончалась его мать, - Я ученый. Но лучшее мое творение – это ты. Я безмерно счастлив, что имел возможность растить и обучать тебя. И мне больно осознавать, что нам придется расстаться… Но я не могу предать память о ней, - Эреро-старший вытащил из нагрудного кармана потертую фотографию.
Эреро молчал, пытаясь справится с накатившей волной отчаяния.
- Но ты же ученый… на корабле нужны ученые… - он уже понимал, что все попытки убедить отца будут тщетны, но ничего не мог с собой поделать.
- Я уже не так молод, будущее за тобой и твоими коллегами, чего уж говорить – вы гораздо лучше меня. К тому же, тем кто остался – тоже немного ученых не повредит, ведь так? Жизнь на Земле обещает быть тяжелой.
- А твоя пара? Тебе же нашли пару. Она тоже… не полетит?
- О, за нее не беспокойся. Такие женщины нарасхват! – усмехнулся Эреро-старший.
- Я… - многое хотел сказать Эреро отцу, но слова застряли в горле.
- Ну будет, - отец обнял его и похлопал по плечу, - Выше нос. Спаси человечество, Ро.
***
 «… история человечества движется к финалу. Но мы не должны допустить вымирания. И сегодня этот знаменательный день настал. День начала новой эры. Тщательно отобранные здоровые представители сегодня ступят на борт «Ковчега», чтобы приступить к самой сложной миссии – спасению человечества. К сожалению, мы не можем взять всех. Мы скорбим об этом, но иного выхода у нас нет. Нам предстоит сложный путь длиной в 5 тысяч лет. Мы никогда не увидим Глизе, но ее увидят наши потомки…» - лицо президента светилось со всех экранов космопорта, да и, наверное, каждого экрана в стране, а может быть даже и в мире.
Эреро не слушал его. Время как будто остановилось. Жизнь разделилась на «до» и «после».
«Спаси человечество, Ро».
Эреро поднял голову, и пошел к посадочному шлюзу.

[Todo Uno]

7. Талис, 19 лет.

Талис с наслаждением растерла по груди очередную порцию ароматной пены и замерла, обхватив себя руками. Она обожала мыться так, чтобы кожа была чистой до скрипа. По телу растекалось приятное тепло, мыльные пузырьки искрились, воздух был пропитан тяжелым запахом лаванды.  Талис все ещё не привыкла к таким обыденным для других горожан вещам, как горячий душ и трехразовое питание по расписанию.
Два года назад девушка вместе с несколькими единомышленниками сбежали от Лесных Братьев в андерполис. И  с тех пор жизнь Талис из рода Селки превратилась в непрекращающийся праздник - стоило просто отказаться от прежней веры и принять правила Города.
Сыто, тепло, безопасно. Нет нужды от рассвета до заката тяжело работать, чтобы обеспечить скудное пропитание. Нет кислотных дождей и омерзительных голодных тварей. Можно больше не вглядываться тревожно в хмурое в небо и просить ведунью раскинуть карты на удачу.
Нет больше прежней Талис – вечно голодной и  грязной, со сбитыми в кровь мозолистыми руками,  растрескавшимися пятками, сальными неровно обрезанными волосами.
Теперь она городская - красивая, здоровая и счастливая. И месяц назад её Избрали.
Ей до сих пор не верилось, что все происходит наяву, что это не наваждение и не сон.
Эреро недавно объяснял ей, как «поют» лягушки. Секрет их громкости – в особых раздувающихся горловых мешках - резонаторах. И сейчас Талис чувствовала себя огромной разомлевшей счастливой лягушкой, которая просто раздувается от счастья.
Ре-зо-на-тор. Она мысленно повторила случайно запомнившееся слово, «проговаривая» каждый слог. Забавно: в отличии от неё, выросшей на поверхности, Эреро никогда не бывал за пределами города и не слышал этих лягушек наяву, зато сколько о них знает, поразительно просто. Хотя нет, удивляться нечему – это же Эреро, он знает все-все! Ей очень трудно даются ученые словечки, которые он так любит. Но когда Эреро начинает о чем-то рассуждать, Талис просто застывает и восхищенно ловит каждое слово, вцепляется глазами в его вдохновенное лицо. Разумеется, она ничего не понимает в его словах и вообще в его работе – какие-то клетки, дэенка, обмены, гармоны, и прочая загадочная научная магия. Куда уж ей, дурочке…
Но Талис твердо уверена в одном – работа Эреро, как и его великого Отца, важна для всего человечества. И ей, Избраннице Эреро из рода Биологов, больше никогда не придется голодать и дрожать от холода. Нет, нет. нет. Больше никогда. Впереди только бесконечное прекрасное путешествие на «Ковчеге» и счастливая долгая сытая жизнь.
Которая уготована не для всех.
Девушка зябко повела плечами и постаралась отогнать от себя мысли о неудачниках. О тех, кто не попал в число Избранников.
Ну что ж, такова их судьба. Всех не спасти.
Лучше подумать снова о приятном. Жизнь с Эреро, чудным, непостижимым умницей Эреро, ученым из рода Ученых…Который конечно же, вне себя от счастья, что ему досталась такая прекрасная Избранница – красивая и сильная, абсолютно здоровая. Такая неотесанная, дикая и донельзя глупая беженка из леса, до одури обожающая воду.
Талис обиженно затрясла головой, прогоняя злые навязчивые мысли. И почему ей именно сейчас лезет в голову всякая чепуха и хочется плакать? Куда постоянно девается ощущение всепоглощающего счастья?
Уже давно никто не смеялся над ней. Талис почти забыла, как ловила на себе  жалостливые и презрительные взгляды. Смотрите, это же та самая грязная девчонка, которая росла в лесу!!! Да-да, ну вы знаете, те самые дикари, которые копаются  наверху в грязи, мутируют из-за радиации и обвиняют во всех своих несчатьях науку и ученых. Кошмарная дремучесть, не правда ли?
Но Талис не такая, нет. Она больше не дремучая и не грязная.
Она - Избранница. Взойдет на «Ковчег». Будет жить.
А её мама, сестры, друзья – останутся здесь, на Земле.
Так бывает. Ей повезло - им нет.
Она посмотрела на свои руки - кожа на пальцах противно сморщилась от воды. А когда она постареет, то сморщится так полностью. Превратится в грязную сгорбленную сорокалетнюю старуху - в Лесных Братьях таких очень не жаловали.
Талис расплакалась. Сквозь слезы она увидела, как её руки начали покрываться трещинами,вспучивались уродливыми толстыми венами, ногти стали грязными и обломанными, а кожа - серой от намертво въевшейся пыли.
Она понимала, что это просто какое-то наваждение, бред, что она просто не выспалась и очень устала от дикой внутренней тряски -  страх- истошная радость-страх, которая преследовала её уже месяц, с того самого момента, когда её Избрали.
Она понимала, что ошибки быть не может, никто не придет к ней и не скажет - "ты остаешься".
Понимала - и не верила, не могла перестать бояться.
Суточная норма воды почти закончилась, но Талис безжалостно продолжала натирать распаренную кожу, расцарапывая плечи и грудь в кровь, не чувствуя боли.
Ей нужно отмыться.

[Todo Uno]

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.
ОДИНОЧКИ.
1. Таштимер.

Тело кончилось. Да здравствует бионика! Теперь я и в самом деле железный.
Поначалу предполагалось оставить меня в кабинете, этаким приложением к компьютеру, но я запротестовал и задавил авторитетом - должен, мол, лично ходить-смотреть, иначе это не работа, а халтура! Что слышали, то и сказал - хал-ту-ра! Таштимер так не работает. И никогда не работал. И впредь - не собирается! Да, вот так!
Поверили, идиоты. Вместе с потерей здоровья люди разучились распознавать вранье, и это самая страшная болезнь умирающего человечества. Только ею я могу объяснить всеобщую веру в Ковчег, его конструктора и неистовую стройку тысячелетия. Тахионы, варп-двигатель, Глизе... Да хоть кто-нибудь пытался взять в руки карандаш и банально расписать, на сколько хватит тех тахионов? Кто-нибудь!
Где-то в середине строительства, пока я отплясывал свой буги-вуги с нарушением правил, как раз смог сформулировать единственно возможную настоящую причину - людям нужна надежда. Надежда и стимул объединиться, а не грызть друг друга до последнего. Этим стимулом стал Ковчег. И программа поиска пар, конечно. Та закваска, которая слепила из народов, национальностей, гендеров и социумов косоногое, но единое человечество. Гениально сыграно мировым правительством, как по нотам. Аплодирую всеми конечностями.
Да, в космос отправили здоровых. Отправили умирать, даю обе железные руки на отсечение. Потому что энергию Ковчег потратит еще на орбите Цереры, а дальше у людей будет выбор - всем одновременно, или все-таки по очереди, оставляя остальным кислород и продлевая агонию. Итак, задача для пятиклассника: кого убить сегодня, двоих детей или одного взрослого, при условии, что кислорода они тратят одинаково, взрослый - опытный техник, старшему ребенку семь, а у младшего голубые глаза? Покормить маму ножкой сына, или сын погрызет мамино ухо? Впрочем, какая разница, если даже до Сатурна ни мама, ни сын не дотянут, потому что папа слопает их примерно у Юпитера?
Я не питал иллюзий относительно человечности экипажа. Я сомневался только в сроках, и все-таки ставил на то, что небольшая группа наиболее крепких, сильных и умных сможет добраться хотя бы до Нептуна. За гелиопаузу Ковчег выйдет мертвым, в этом я не сомневался.
Здоровые не нужны на Земле. Здоровые не выживут на Земле. Они только тратят ресурс. Здесь нужны мутанты, новое человечество. Мутанчество. И оно выживало - шатко, валко, не без скрипа, но выживало.
Наши дети - земные - все еще оценивались с точки зрения старой медицины, и в этом я старую медицину не винил. Все-таки, не все мутации - добро, были и жуткие, и причинявшие носителю страдания. Но были и нужные дети - например, мой ученик Ансар, чуявший породу лучше машин. Карты, набросанные его рукой, я передавал в штаб, и меня раз за разом премировали за найденное подземное озеро с чистой водой или золотую жилу. Премии я честно отдавал Ансару - он при желании и человека мог просветить насквозь, не только пласт земли. Вот он как раз ложь ощущал каждой клеточкой тела, каждой волосинкой. Гений.
Были и другие. Кто видел в кромешной темноте, кто легко обходился без воздуха по десять-пятнадцать минут, кто понимал растения. Они - мутантики наши голоштанные - и были настоящим Ковчегом. И в какой-то мере смыслом моей жизни. Не передать им свои знания - сами научатся, не идиоты! - а дать им шанс научиться. Дать им еще немного времени осознать, кто они есть.
Но и наблюдать за ними было невероятно интересно, не скрою. Я знал людей; я наелся человечеством по самую маковку. Меня мутило от людей. Но с мутанчеством я только начинал иметь дело, едва-едва знакомился.
И мутанчество меня завораживало.

[Todo Uno]

2. Пекки, 17 лет.

Даже во сне мимо его сознания «проплывали» картинки удивительно красивых людей. Их руки были одинаковой или почти одинаковой длины, их ноги не волочились за ними по полу, их зубы были ровны и белоснежны, а от улыбок хотелось улыбнуться в ответ, а не попросить больше никогда так не делать. На головах у всех или почти всех, а не у единиц, росли эти пушистые штуки. Волосы? Кажется, они назывались так. У него волос почти не было, лишь легкий пушок, и три торчащих в разные стороны небольшие пряди, создающие странный узор на черепе.
Он помнил, что пушистые волосы людей на экранах всегда хотелось потрогать, но бездушный экран не давал той мягкости, которой хотелось. Красивые зеленые штуки потрогать тоже было нельзя, и это делало грустно. Огорчало? Он говорил больше многих, но не всегда мог подобрать слова. Кажется, зеленые штуки люди с экранов называли травой. А самые красивые… цветуи? Цветвы? Нет, он помнил это слово: цветы. Оно ему нравилось. Иногда отчаянно хотелось хотя бы один забрать себе. Вынести из мира на экране, дотронуться до него своими изломанными, хоть и вполне «рабочими» руками с мерзкой неровной кожей.
Но Пекки знал: это невозможно. Обучающие программы на экранах были призваны помочь им повзрослеть, но так, чтобы взрослое работоспособное население потратило на это как можно меньше усилий. Он слышал от комиссии. Не знал, зачем они приходили, но слышал.
Ему нравилось смотреть на экраны. Всегда можно было закрыть глаза, и представить, будто бы все эти красивые, изящные, правильно сложенные люди – вокруг него. Будто он сам – один из них. И поверхность вот такая – красивая. Чем еще она отличается от их города, Пекки не имел ни малейшего понятия, но даже одна эта красота вызывала безотчетную зависть. Хотелось, чтобы вокруг было хоть что-то… такое же. Не отталкивающее. Приятное глазу.
И это «что-то» даже было в Инкубатории. Тиб. У нее были настоящие пышные волосы, не как у него, а на всей голове. Они доходили ей до пышных бедер, и она никогда не мешала их трогать. И ее ноги! Они были одинаковой длины! Даже лицо… оно походило на те лица, что он видел на экранах. Только оно было настоящим. К нему можно было прикоснуться!
Правда, Тиб не разговаривала. Иногда издавала возмущенные звуки «ммыу», когда не хотела, чтобы ее трогали. Иногда плакала. Могла попросить еды или воды, или погладить ее. Но больше – ничего. Взгляд ее глубоких, красивых глаз был абсолютно пуст, и она шла за каждым, кто давал ей еду.
Иногда это приводило к последствиям. Пару раз, Пекки находил своих наиболее «удачных» ровесников… на ней. Он не особенно понимал, зачем они это делали. Не то, чтобы ему тоже не хотелось… женщину, но зачем нарушать красоту? Она ведь станет хуже. Для этого вполне годились другие, те, кто мог кричать или сказать, чего им хочется. Те, кто кривил губы и говорил грязь. Тиб ничего не говорила. Тиб иногда улыбалась, иногда просила воды или поесть, иногда выла свое «мыыы», но чаще молчала. Поэтому Пекки, как самый сильный, постарался донести: тот, кто ее тронет, получит. Зачем портить… поганить? красивое? Уродливых тут и так очень много. Ни к чему создавать больше.
Когда ему исполнилось пятнадцать, все закончилось. Их перестали кормить по расписанию, перестали приводить в комнату, чтобы они смотрели на экраны и развлекались, как могут. (Например, так, как он не позволил им с Тиб). Как будто… пришло время дать что-то взамен. Заплатить? Отплатить? Дать зарплату? Он не был уверен, какое выражение самое правильное. Но знал, что Инкубаторию пришел конец. И знал, что смотреть на красивое больше не получится. Это было… печально. Да. Грустно. Расстраивало.
Его отправили на тесты. Не только его, конечно, но в тот момент Пекки волновал лишь он сам. Это было сложно. Все эти беганья и прыганья, измерения пульса и давления, логические задачи, проверка навыков, усвоенных с экранов… Он взмок, устал, и не понимал, зачем это все нужно. Только отметил про себя, что теперь понимает, зачем каждый год прибывают комиссии. Ради тестов. Даже сказал им об этом.
После этого, ему объяснили все. Дядька с короткими, хотя и одинаковыми ногами и одной рукой, а так же какой-то серой кожей, рассказал, наконец, к чему все это:
- Поздравляю тебя, Пекки. Ты стал полноправным гражданином, и теперь можешь выбрать себе работу из тех, что подходят под твои физические и интеллектуальные данные. На выходе из Инкубатория подойди к Месси, у нее три пряди волос, как у тебя, да еще и рыжие. Она подберет что-нибудь.
- А что с другими? Остальными? Те, кто не прошел? – он быстро понял, что это надо знать. Зачем – он не был уверен, но хотел.
- Те, кто не прошел тесты, становятся биологическим материалом. Если ты потеряешь руку, или лишишься глаза, например, то сможешь заменить их при помощи этого материала. Общество много вложило в вас и хочет получить отдачу. Те, кто не сумел пройти тесты, иначе не смогут ее предоставить. Но первоначально они пройдут процедуру полной стерилизации. Мало ли… Кому что взбредет.
На это Пекки усмехнулся про себя. О, да. Обязательно взбредет. Но вслух лишь поблагодарил, и отправился выбирать. Так он стал водителем мусорной машины, вывозящей отходы на поверхность. Это было опасно – там уже давно не было никаких красивых людей, лишь смерть, радиация и безжизненные пустыни – но зато весьма хорошо оплачивалось. И, по здравому размышлению, Пекки решил, что сумеет купить себе новые органы к тому времени, как «родные» начнут сдавать. Зато его работа не требовала избытка размышлений, была стабильна, и ему больше не нужно было обязательно смотреть на уродливых обитателей города. Красивого он тоже не видел ничего, но так было лучше. А по-другому не получалось.
С тех пор, жизнь Пекки стала удивительно стабильной. Ночами, когда было холодно, и он не рисковал сгореть от палящего рыжего шара, он выезжал выполнять свою работу. Ему рассказывали, будто шар называется Солнце, и так сильно палит, потому что люди разрушили озоновый слой, защищавший поверхность Земли, но все это казалось сказками для детей из Инкубатория, и он часто об этом думал, глядя на темное небо из-за стекла своего защитного костюма. А днем Пекки спал и развлекался. В том числе – с теми женщинами, что казались ему наименее уродливыми из всех. Красивых он не видел вовсе, и даже начал думать, что красота «ест» интеллект, и поэтому красивые никогда не проходят всех тестов на полноценность. Правда, люди на экранах это не подтверждали, но… по слухам, в их время никаких тестов не было. И они сделали свой мир… таким. Так что его теория вполне имела право на жизнествование. Или существуесть. После пары бокалов синтина в баре, Пекки начинал путать слова, совсем как в Инкубатории, но больше ничего не напоминало ему о жизни там.
Так дни сливались воедино, пока Пекки не наткнулся на одного из тех, кого снимал с Тиб когда-то давно. На Снорга. Нелюдимого, себе на уме типа, который, тем не менее, всегда смотрел на нее голодными глазами. Снорг обрадовался Пекки так, словно они были закадычными друзьями, хотя они всего лишь выросли в одно время в Инкубатории, и всего лишь столкнулись в баре. К счастью Снорга, Пекки как раз истосковался по живому общению, и потому даже угостил его. А потом начались расспросы.
- Кем ты работаешь, Пекк? Что-то интересное? Или прибыльное, судя по всему?
- Я вывожу машины с мусором на поверхность. Это выгодно, - равнодушно бросил Пекки. Ему не очень хотелось обсуждать свою работу, но Снорг вцепился в его руку, и глядя в глаза пробормотал:
- Я всегда хотел побывать там. Помоги мне, слышишь? Я отдам все, что скопил, только помоги…
Разговор был странным, Пекки отнекивался и говорил, что это самоубийство, но в конце концов решил: почему нет? Лишние деньги пригодятся. А за «лишнюю» машину ничего не будет. Он всегда может солгать.
- Хорошо, - устав возражать, проговорил он. – Приходи завтра вечером к мусорным машинам. Мы что-нибудь придумаем.
- Я умею водить!
- Тем более. Просто. Приходи. Завтра.
И Пекки не думал, что Снорг придет. Думал, он проспится, поймет, что им овладела безумная навязчивая идея, и оставит это. Но тот не только пришел. Он привел с собой Тиб. Ту самую Тиб, не утратившую своей привлекательности. Волосы отчего-то тронула седина, но в остальном она как будто совсем не изменилась. Даже говорила столь же мало, и почти никогда. Он помнил, в Инкубатории она еще могла просить еды или воды. Теперь – лишь мычала. Оставалось гадать, что с ней делали все это время. Пекки догадывался. Но думать об этом было мерзко.
- Ты ведь поможешь нам? – глазки Снорга бегали туда-сюда, он явно был под чем-то, но все равно пришел. Пекки посмотрел на него и на Тиб. И вдруг подумал. «Красота должна вернуться туда, откуда пришла. На поверхность».
- Забирай машину и проваливай. Я скажу, что ты угрожал мне и украл ее.
Снорг бросился ему на шею и стиснул так, словно и впрямь пытался напасть. А потом, когда они сели в машину, и Пекки смотрел им вслед, им владела лишь одна мысль:
«Красота вернется туда, откуда пришла. И больше не будет бередить мне… все».
 

[Todo Uno]

3. Тиб, 16 лет.

Год назад
Поджав под себя ноги и сложив тонкие руки на колени, я часами могла смотреть на экран — на нём показывали то, что, я думаю, мне никогда не увидеть по-настоящему, ведь это прошлое нашей планеты: вода, много воды, люди называют это океанами, морями, реками; деревья — высокие и могучие ели, завораживающие витиеватые лианы, чьи узловатые ветви напоминают суставы некоторых из нас; солнце — восхитительный оранжевый диск, иногда на экране оно показывалось целиком, а иногда только половинка или даже небольшой краешек. Говорят, оно очень горячее, обжигающе горячее. Города с высокими зданиями, мчащимися металлическими капсулами, называемыми автомобилями и спешащими людьми, очень красивыми людьми: высокими, ступающими прямо и ровно, чьи руки одной длины, с прямыми чертами лица. Совсем не такими как мы. Мы — дети инкубатория, находимся здесь с рождения и отсюда только два пути: примкнуть к обществу оставшихся в живых людей или стать биомассой, набором органов для трансплантации по требованию. В пятнадцать лет каждый из нас пройдёт тест на полноценность, который определит судьбу. Каждый день для нас одинаков, в основном мы встречаемся в этой комнате с большими экранами. Большинство из нас имеет внешние или внутренние пороки, которые не позволят присоединиться к обществу. Одни слабы настолько, что проводят всё время в кровати, у других деформированы конечности: Эйкоб имеет 4 пальца на левой руке и 6 на правой, у Алли одна нога длиннее другой, поэтому она прихрамывает, я хоть и не имею вроде видимых недостатков, но ничего не слышу и не умею разговаривать. Правда, со временем я научилась понимать, что говорят по губам, и пытаюсь шевелить губами в ответ. Ещё есть Снорг — может, он и не так красиво и пропорционально сложен как люди из экранов, но всё у него получается, и он хороший, у него добрые глаза.

Неделю назад
Мне сказали то, чего я боялась, но к чему была подсознательно готова: я не прошла тесты на полноценность, моя участь — стать донором, когда кому-то понадобятся мои органы, которые можно использовать — возможно, сердце, почки, печень, кожу. Теперь я всего лишь несколько строк биологического материала базы данных. Рано или поздно что-то понадобится, и тогда я перестану существовать. Или, возможно, другие органы изымут и заморозят. Когда я думаю об этом, я не чувствую ни горечи, ни обиды, ни боли, лишь страх, что я буду ждать своей очереди слишком долго. И немного грустно, что я больше не увижу такого теплого Снорга, но я рада, что у него будет жизнь, ведь он прошёл тесты. Я улыбаюсь.

Вчера
Мысли пульсируют, я чувствую биение своего сердца, оно гулким эхом раздаётся в голове, пульсирует на кончиках пальцев, к которым тянутся кабели, считывающие данные. Я не могу даже резко повернуть голову — моя голова зафиксирована, а в рот введена пищевая трубка. Так меня кормят. На моём животе, ягодицах, бедрах десятки черных бляшек, к которым идут электроды. Я часто чувствую, как что-то щиплет меня в этих местах. Спустя время моя кожа привыкает к этим электрическим разрядам, и без щипков безумно чешется, этот зуд сводит меня с ума. Секунды тянутся медленно, это настоящая пытка. С утра меня переместили в индивидуальный блок — это вертикальный стеклянный параллелипипид ровно для одного человека. Капля пота стекает по носу вниз, боже, как щекотно. Почему я не умерла вчера?
Я глубоко вдыхаю чистый воздух через кислородные трубки, вставленные в мой нос и пытаюсь переключиться на мысли о Снорге. Я представляю, я думаю о том, что его уже наверное знакомят с обществом, представляю его на прекрасных пейзажах, что раньше видела на экране — вот он на маковом поле, бежит, и я бегу с ним. Он смеётся, но я его не слышу, я провожу руками по лепесткам, какие они на ощупь? Ласковые, наверное, нежные. А вот Снорг плывёт в озере, вода обнимает его тело, он делает сильные махи руками, и капли воды срываются с его пальцев. Слеза. Слеза незаметно для меня сорвалась в моё правое ухо, теперь там мокро и холодно.

Сегодня
Сколько прошло времени? Сколько ещё мне ждать?
Тук. Тук. Тук.
Это всё ещё бьётся моё сердце. Как я молю его остановиться.
Тук. Тук. Тук.
Мои глаза распахиваются от удивления — сквозь прозрачное стекло бокса я вижу Снорга. Что он здесь делает и почему в халате врача? Пока я обдумываю это, Снорг уже открыл бокс и рывками снимает с меня датчики и подсоединённые электроды. Затем осторожно вынимает длинную трубку питания из моего рта, мне очень неприятно, я чувствую, как комок чего-то поднимается следом за трубкой. Я с трудом подавляю подступающий ком и откашливаюсь, согнувшись пополам. От прилива крови к голове меня мутит, и я отшатываюсь на стенку бокса спиной. Стекло неприятно холодит кожу. В моих глазах застыли слёзы боли, страха и удивления. Снорг прикладывает палец одной руки к губам, а другой рукой берёт меня за руку. Что он собирается делать? Он нашёл и принёс мне костюм из инкубатория — в таких мы всегда ходили в большую комнату с экранами. Мы бежим коридорами, у меня кружится голова от их лабиринтов, я не знаю, где мы, но Снорг уверенно держит мою руку в своей. Мы оказываемся у вентиляционного отверстия, он снова прикладывает палец к губам и рукой показывает мне лезть в него первой. Мне страшно, но я подчиняюсь. Что бы ни ждало меня впереди, это лучше, чем стеклянная колба. Я ползу вверх, тут скользко, темно, душно и очень мало места, я не слышу Снорга, но чувствую, что он следует за мной. Периодически он держит мою ногу, как бы говоря, — «не дрейфь, я здесь, я рядом».
Всё. Тупик. Моя рука упёрлась во что-то металлическое. Мой пульс учащается, я чувствую, как сердце бухает у меня в горле. Я зажмуриваю глаза и в панике стучу по металлу, и тут моя рука проваливается в новое пространство.
О боже, Земля. Ведь это Земля!

[Todo Uno]

4. Снорг, 16 лет.

***

Как обычно после того дня, Снорг спал плохо. Нет, у него не было отклонений в этой сфере, да и кошмары ему не снились – все было гораздо хуже. Ему снилась Тиб. В основном это были смазанные воспоминания о родном тепле и человеческой близости, об одном воздухе на двоих, и он хотел бы оставаться здесь вечно… Но рано или поздно на браслете звенел будильник, и он открывал глаза в совсем другом мире – стерильном и белом до рези в глазах. Бездушном.

Еще недавно Снорг считался ребенком и рос в инкубатории, в комнате б-17. Дети там были разные, но все были его ровесниками. Он знал их сколько себя помнил. Но главное, там была Тиб.
Тиб никогда не говорила и мало на что реагировала, но Снорга это никогда не останавливало – он очень быстро понял, что Тиб умнее многих, просто к ней нужен подход. Поэтому, вместо того чтобы окликать ее, он сильно топал ногой, или касался ее руки – и она немедленно оборачивалась.

Снорг и Тиб были неразлучны с самого детства. Их часто можно было видеть идущими держась за руки и болтая ими изо всех сил. Снорг все время что-то увлеченно ей говорил, а она только смотрела на него внимательно. И улыбалась, когда он, забывшись, начинал махать руками и чуть не подпрыгивать, взахлеб рассказывая что-то. Иногда он мог внезапно скорчить какую-нибудь рожу, просто чтобы рассмешить Тиб.

Большую часть времени Снорг и его ровесники были предоставлены сами себе. В комнате были большие экраны, и большинство детей проводило время глядя на них. На экранах часто показывали природу, животных, захватывающую дух архитектуру. Хотя Снорг и сейчас продолжал думать, что это просто резные фигурки, а не здания – ведь разве возможно увидеть здание снаружи? Тиб подарила ему похожее, из пластиковой коробки из-под пайка, собственноручно сделанную. Она была большой мастерицей, молчаливая Тиб, и ее поделки украшали комнату, год от года делаясь все искусней.

А еще на экранах показывали красивых, сильных, правильно сложенных людей, не таких как обитатели комнаты. Правильностью черт с ними могла сравниться только Тиб. Еще в раннем детстве, глядя на эти картинки, Снорг понял, что вырастет мужчиной. А Тиб – женщиной. На экранах мужчины и женщины часто ходили парами, поэтому будущее Снорга никогда не волновало – что бы ни случилось, Тиб всегда будет рядом.

***

Когда последнему мальчику из комнаты исполнилось 15, всех собрали в другой комнате, где никто из них раньше не был. По очереди их вызывали, и они скрывались за дверью. Настала очередь Снорга. Сканер, несложные для здорового человека физические упражнения, устный и компьютерный тесты – и вот, выйдя через противоположную дверь, он встретил тех, кто прошел до него. Потянулись минуты ожидания. Комната постепенно заполнялась, и Снорг с нетерпением ждал, когда же войдет Тиб.
Потом через дверь вошел не ребенок, а женщина с чересчур высоким лбом, принимавшая у него устный тест. Она встала так, чтобы все ее видели, и поздравила присутствующих с прохождением теста и приобретением статуса полноправных граждан. Подчеркнув при этом их превосходство над теми, кто тест не прошел и теперь считался биологическим материалом. Кого сейчас не было в этой комнате. Тиб – не было.

И когда женщина повела их дальше по коридору, он молча пошел за ней, как и все остальные. Не задавая вопросов, ничего.

Как же он ненавидел себя за это после.

***

Снорг получил работу и зарплату, снял маленький бокс ближе к поверхности. Он просыпался в одиночестве, в одиночестве ел свою стандартную порцию завтрака, и уходил на работу. Потом возвращался в пустой необжитый бокс, ужинал, и снова ложился спать. Так проходили дни.

В его боксе было окно. Иногда он подолгу сидел, глядя на пустыню, и думал, что «снаружи», все-таки, есть. Он поставил фигурку, подаренную Тиб, на подоконник – так что казалось, что посреди пустыни стоит ослепительно белое резное здание с острой крышей. Если б это было правдой, они с Тиб могли бы уйти и жить в таком месте, мечтал Снорг.

Каждый день, утром и вечером, Снорг просматривал базу биоматериала в поисках Тиб. В каталог заносились признанные биоматериалом люди, органы которых мог купить любой желающий, имеющий на это средства. Многие предпочитали киберхирургию, но и такой материал не залеживался. Пока что данных Тиб там не было – да Снорг и не имел понятия, что будет делать, когда их найдет. Но когда он видел, что ее нет в списке, ему становилось немного легче.

***

В этот день, как и все прочие, Снорг плелся на работу. Он был служащим, и, как предполагала начальная должность, он занимался тем что вносил в базу данные. По мнению начальства, работал он из рук вон плохо – мог зависнуть посреди задания, глядя в одну точку на мониторе, или начать писать бессмыслицу. На его показателях это сказывалось плачевно.

Зато сейчас он был сосредоточен, и работа спорилась. Он быстро вносил в базу данные, пока не наткнулся на нечто чрезвычайно забавное.

- Эй, смотри… - начал он, оборачиваясь, и столкнулся с вопросительным взглядом Джеты, такого же новичка. Он ощутил шок, как будто слишком широко шагнул на лестнице и пропустил ступеньку. Слова увяли сами собой.

- Что? – спросила Джета, не дождавшись продолжения.

Снорг что-то промямлил и отвернулся. Не мог же он объяснить ей, что обернулся поговорить с той, кого не было рядом уже больше года.

Джета была довольно правильно сложена. Однажды она даже позвала Снорга на свидание, и он должен был быть счастлив, что такая девушка обратила внимание на него. Но он смотрел на нее и видел только, что она не похожа на Тиб. Свидание не состоялось.

***

По пути с работы Снорга окликнул Пекки, его ровесник. Как выяснилось из его рассказа, он теперь был водителем мусоровоза. Рутинная работа, если не упоминать то, что мусоровоз он водил на поверхность – пространство поселения было ограничено, и оно не могло себе позволить складировать мусор внутри. Все, что не подлежало переработке, отправлялось на поверхность.

Работа эта была опасной из-за радиации – но и оплачивалась значительно лучше работы Снорга. Но дело было даже не в этом. Снорг дорого бы дал, чтобы побывать снаружи хоть раз.

Проболтав всю дорогу, сверстники распрощались у бокса Пекки – уровнем гораздо ниже, чем у Снорга. Ему не было нужно окно, он мог видеть пустыню лично каждый день, а на аренде получалась экономия.

Но им было суждено вскоре увидеться вновь, потому что в этот день в базе появилась информация о Тиб.

***

Он сразу узнал, что это она, хотя имен в базе не было. «Биоматериал женский категории А, цвет белый, 16 лет, диагноз: глухонемота» - так значилось в каталоге. И после перечисление, что входит в «комплект» и подлежит продаже.

Снорг сглотнул. Он представил, как она сидит там вместе с остальными. На ее глазах уводят одного из тех несчастных, а возвращают уже без рук. А она все видит, и ждет своей очереди. Что она при этом чувствует?

Снорг оборвал фантазию на этом месте: продолжать думать об этом было слишком больно. Но Тиб не такая как он. Нет, она несравненно сильнее и храбрее. Ее взгляд запомнился ему прямым и спокойным. Осознавая свои недостатки по сравнению с остальными, Тиб все равно никогда не позволяла Сноргу делать что-либо за нее, и не жалела себя. И все же, как же ей должно быть страшно.

Снорг вернулся к каталогу. Цена ужасала. Но еще более страшным было другое. Даже если бы он смог накопить столько, занять у знакомых, украсть… люди, признанные биоматериалом, никогда не продавались целиком.

Значит, красть нужно было не деньги, а Тиб.

***

Как попасть к Тиб Снорг примерно представлял. Это должно было быть рядом с инкубаторием, по крайней мере, покидая его после Теста, он видел дверь с табличкой «биоматериал». Но куда отвести ее? У него ее быстро найдут. Как все же хорошо, что Снорг встретил сегодня Пекки.

Выслушав план Снорга, Пекки подавился напитком и долго натужно кашлял, колотя себя кулаком по груди.

- Ты сдурел?! – выдавил он наконец, и Снорг не впервые подумал, что, действительно, сдурел. Что он творит? Еще не поздно…

- Я имел в виду все, что сказал, - ответил он.

Пекки вытаращился на него еще больше.

- Ты, это… ты забудь, что я говорил о вылазках. Я там немного… - лицо Пекки налилось краской, но он мужественно продолжил: - Приукрасил. Местами. Но в пустыне не выжить, я тебе точно говорю! Даже в костюмах. Их придется снимать, сам понимаешь… да и где-то брать пищу, воду, а оно все сплошь радиоактивное. Да что мы вообще обсуждаем? Тиб обречена, но ты-то…

- Я должен смотреть, как ее распродают по частям?

- А ты отвернись и не смотри.

С одной стороны, Снорг был прав. Оставить Тиб там было бесчеловечно. Но ведь их поколение не первое. До сих пор не прошедших тест пускали на детали, и все работало! На благо остального сообщества. Поступать иначе было бы… расточительно.

- То есть помочь ты мне отказываешься?

- Помочь в чем? Самоубиться? С этим ты можешь прекрасно справиться сам, пройдись до отвала и спрыгни.

Снорг молча кивнул, встал, и пошел к двери. На пороге обернулся.

- Только ты не говори никому, ладно?

- Больно надо. Заглядывай, когда перебесишься, псих ненормальный.

А псих – это идея. Но не совсем та.

***

Снорг стал работать еще хуже, на этот раз нарочно. Даже Джета махнула на него рукой и признала безнадежным случаем.

Поскольку Снорг и до этого не мог похвастаться успехами, никого подобное поведение не насторожило, зато сподвигло начальство послать его пройти Тест заново.  Может быть, ему нужно определить другую работу, попроще? Или вообще…

О таком намерении начальства он знал давно – услышал случайно разговор. Тогда он постарался повысить показатели, а теперь это было ему только на руку. Тесты проводились в инкубатории.

***

Снорг не знал, почему решил, что все пройдет гладко. И сейчас, стоя над распростертым на полу телом женщины с чересчур высоким лбом, он ругал себя последними словами. Он думал, что просто как-нибудь стащит у нее пропуск, а потом проникнет на склад биоматериала. На практике вышло так, что она заметила неловко сунутую ей в карман руку, и хотела уже было поднять крик, как Снорг, не зная что делать (по плану этого не было!) просто и незамысловато огрел ее стулом по голове. Но вроде дышит, и крови не видно…

К счастью, время было уже позднее, и женщину вряд ли кто-то еще ждал. Снорг, мысленно извинившись перед ней, забрал пропуск и побрел к запомнившейся ему двери. Открыв ее, он оказался в другом коридоре. Вокруг было безлюдно и очень бело, а яркие, тихо гудящие над головой лампы и запах антисептика намекали, что совсем рядом проходят некие медицинские процедуры. Снорг старался не думать, какие. Справа и слева через равные промежутки были такие же белые двери с закрытыми смотровыми окошками и краткой подписью вроде «биомат. Кат. Г муж.», или «биомат. Кат. Б жен». Эти он проходил мимо, не заглядывая. Он искал категорию А. Вот и она. «биомат. Кат. А жен.»

Снорг осторожно отодвинул створку окошка и заглянул внутрь. Тиб он заметил сразу – на постели в своей любимой позе, голова опущена и длинные волосы закрывают лицо.

Дрожащими руками Снорг нащупал пропуск и приложил его к сканеру. Дверь открылась. Тиб не обернулась к двери. Но обернулись другие. Снорг старался не смотреть на них.

Она вздрогнула, когда он дотронулся до ее плеча, и вскинула взгляд. Снорг спросил себя, почему ему только сейчас пришло в голову, что она, возможно, его ненавидит. За то, что бросил ее. Что она видеть его не желает, а он приперся, неуклюжий дурак… Но через мгновение она вскочила и сжала его в объятьях, горстями скомкав на спине рубашку. Обняла его так крепко, как никогда раньше. И он, сморгнув слезу, прижал ее в ответ.

Не ненавидит… А может быть, она его ждала все это время. Верила, что он придет. Как же хорошо, что он сообразил прийти.

А тем временем эффект элемента неожиданности кончился, и вокруг начал подниматься ропот. Одна из девушек начала биться головой об стену, издавая нечленораздельные звуки. Пора было уходить.

Взявшись за руки, они быстро пробрались к выходу. Никто не попытался преследовать их. Кто-то не мог подняться с койки, кто-то не мог понять, что происходит, в силу своего дефекта. Кто-то не мог видеть. Карлице с повязкой на одном глазу удалось ухватить Снорга за штанину, но она была слишком слаба, чтобы удержать его. Снорг открыл дверь пропуском, и вместе с Тиб они вышли.

Он не герой, и не может спасти всех. Возможно, однажды, кто-то придет, и все это закончится. Но Сноргу это не по силам. Он пришел за одной.

***

На требовательный стук Снорга дверь тут же распахнулась, и находившийся по ту сторону застонал. Но впустил.

- Значит так, - начал Пекки, не дав Сноргу произнести ни слова, - вот ключи от моего мусоровоза, вот пропуск от ангара и ворот – общий, не именной, я не совсем спятил, - в машине два костюма и канистра с очищенной водой, на первое время. Сектор 1С, третий поворот направо, первый налево и прямо. Что вылупился?

Надо сказать, выражение на лице у Снорга действительно было не самое умное.

- Да, я надеялся, что ты будешь умнее, но… - Пекки бросил взгляд на Тиб и тут же отвел его, - Я решил предусмотреть все варианты.

Снорг не знал, что сказать.  – Спасибо, Пек, я…

- Заткнись, бери ключи и проваливай. Тебя тут сейчас нет и не было.

- Конечно… - успел выдавить Снорг прежде чем был выставлен наружу вместе с Тиб. По ту сторону двери влажно высморкались.

Снорг посмотрел на Тиб, живую и целую.

- Ну что, пойдем?

***

Снаружи была ночь. По сравнению с резким светом ламп звезды казались не такими колючими, и дружески подмигивали путникам на бескрайнем просторе неба.

Топливо кончилось. Немного отойдя, Снорг оставил на камне резную поделку Тиб – знак надежды для тех, кто, может быть, однажды пройдет их путем.

А им пора было дальше, и, взявшись за руки, они пошли.

[Todo Uno]

5. Ньютон.

Я морщился каждый раз, как пищал будильник, - это означало очередной день без Катажины. Я вставал с кровати и, даже не открыв полностью глаза, ставил на стене еще одну пометку куском угля. Заборчики перечеркнутых линий танцевали неровными рядами, и я со страхом думал, что однажды они будут опоясывать всю мою небольшую комнатку, как кружевная лента.
Катажина покинула планету, а вместе с ней не только лучшие люди и ресурсы Земли, но и мое личное маленькое счастье. Испарилось, исчезло, улетучилось. Не осталось ни искры, ни света, ни тепла.
Ни надежды.
В моих действиях в течение дня изменилось немного - рано встать, быстро позавтракать, вовремя прийти на работу, уснуть до появления назойливых мыслей. Разве что работал я теперь в лаборатории у некого Эреро. Кто-то по старой памяти говорил о нем как об Эреро-старшем, но, поскольку никакого младшего я так и не встретил, вслух называл его просто "доктор", а про себя - "сварливый Эреро" или "зануда Эреро".
Я много слышал о работе биологической лаборатории. По моим прикидкам, больше всего людей занималось тестированием детей и подростков на полноценность, отсеивая слабых и больных. Еще часть проводила сложные операции по пересадке органов от отбракованных избранным. Остальные помещали новорожденных в специальные инкубатории, следили за их содержанием до пятнадцати лет и сопровождали на тесты. Я не мог не восхищаться тем, что благодаря генетикам и киберхирургам население планеты стало здоровее и даже увеличилось в размерах, постоянно читал сводки о проведенных исследованиях и искренне радовался, что результаты многочисленных трудов видны каждому.
Иногда я досадовал, что тоже не занимаюсь изучением человеческого тела, особенно если учесть, что изначально плохо представлял, чем занималась лаборатория Эреро. Порой мне казалось, что сам Эреро лишь морщил лоб, смотрел на бессмысленные числа и ворчал, при этом не забывая держать нас под неусыпным контролем. Иногда он появлялся на пороге своего стеклянного кабинета, четырежды ударял ладонью о ладонь и в наступившей тишине называл то, что в течение пяти минут ему следовало подать - кофе, горячий ужин, собеседника, слушательницу. В последний месяц он окружил себя лаборантами, которые сбивались с ног, выполняя бесчисленные поручения, и я даже встревожился - неужто искусственные и механические органы нашего титана начали сдавать и он не справляется?
Но вот однажды в лаборатории раздался громкий, почти нечеловеческий хохот. Прежде, чем кто-либо успел среагировать, Эреро, набросив на плечи тяжелое уличное пальто, быстрым шагом пронесся мимо нас и скрылся из виду.
На следующее утро пунктуальнейшего Эреро не было на месте. Лаборанты, работавшие с ним в последние дни, не говорили ни слова, а остальные сплетничали вовсю, но ни одна из версий не звучала правдоподобно.
Когда же Эреро появился на пороге, сплетники словно проглотили языки, а все глаза смотрели лишь на него. Торжество, написанное на его лице, было неописуемым. Он держался так, как держался бы древнеримский бог на состязании среди смертных. Его разом покинули усталость, болезни, годы, даже морщины будто разгладились. Он заговорил - и в его голосе не было привычной хрипотцы, он говорил, как сказитель, как первооткрыватель, как лучший среди нас.
Он сказал, что некоторое время назад обнаружил несовершенство в расчетах "Ковчега": стройные ряды цифр оказались так же неуклюжи, как двигатель и сам корабль. День за днем воюя с собственным созданием, Эреро осознал, что корабль был не просто медленным - чудовищно медленным, непростительно медленным. Но теперь некому было торопить и заглядывать через плечо, и он мог посвятить исправлению ошибок столько времени, сколько нужно.
И  вот вчера все сошлось, все безукоризненно замкнулось, и от гармоничности нового корабля Эреро захотелось смеяться - впервые за долгие годы. Новое детище способно перемещаться через гиперпространство, и чтобы достичь Глизе, понадобится лишь несколько недель.
- Сколько? - ошеломленно прошептал я, осев.
Эреро самодовольно усмехнулся и обвел собравшихся взглядом.
Казалось, никто не мог осознать, что это значит для нас, и при виде оторопевших коллег Эреро раздраженно нахмурился.
- Я сумел уговорить правящие верхи создать новый корабль, - заговорил он уже сухо. - И каждый из вас может оказаться среди тех, кто полетит со мной. Мы полетим налегке, догоним "Ковчег", возьмем все необходимое и отправимся на Глизе.
Эта фраза оказалась куда эффектнее - ее концовка потерялась в восторженном вопле десятков людей. Кто-то обнимался со стоящим рядом, кто-то плакал, прижав руки к сердцу, кто-то изумленно качал головой. У меня же в ушах стучало сердце и каждые четыре удара складывались в КА ТА ЖИ НА, как четыре черты  на стене, которые я перечеркивал.
Сквозь эту музыку я едва услышал - скорее, угадал - "Надеюсь, вы полетите со мной, Ньютон", и поспешно ответил "Да".
Что может быть прекраснее воссоединения среди звезд.
Моя искра, мой свет, мое тепло.
Моя надежда.

[Todo Uno]

6. Эреро-старший.

Третий ангел вострубил, и упала с неба большая звезда, горящая подобно светильнику, и пала на третью часть рек и на источники вод. Имя сей звезде «полынь»; и третья часть вод сделалась полынью, и многие из людей умерли от вод, потому что они стали горьки.

— Дон Эреро, она снова тут… — На моего помощника, понуро стоящего в дверях, было больно смотреть. Весь его вид выражал чувство вины за то, что подвёл наставника и позволил отвлечь его от работы.
— Dios santo, Ньютон! Сколько раз повторять: если кто-то из писак приходит в лабораторию, ему следует предложить чаю и сказать, что я на тестовом полигоне, шестьдесят третий горизонт.
— Я всё помню, дон. Но она откуда-то знает, что вы здесь. И что вы отправляете писак на шестьдесят третий. И вообще она…
— Уже здесь, сеньор Эреро. — Невозмутимо закончила за моего лаборанта нахальная девица, проходя в кабинет. — Эвелина Бёрнс, журналист Last Times.
Она протянула руку, и мне не осталось ничего, кроме как пожать её. Пожатие вышло на удивление энергичным. И вообще вся эта девица была очень энергичной, словно не из нашего времени. Высокая, статная — вся её внешность будто бы дышала алой буквой в окружающее пространство.
— Я так и понял, что не New Babylon Post, те хотя бы стучатся. — Я жестом радушного хозяина указал ей на продавленный диван — единственное место в кабинете, помимо моего кресла, куда можно было присесть. Я поставил его сюда лет пятнадцать назад, когда понял, что ночую в лаборатории чаще, чем дома. Незваная гостья устроилась на потертых подушках так, будто это был её любимый шезлонг. — Итак, чем скромный ученый может быть полезен прекрасной сеньорите?
— О, не скромничайте, Рамон! Можно мне вас так называть?
Ну и нахалка! Правда, Элена?
Я пошевелил пальцами в воздухе, мол, дерзайте.
— Так вот, вы не скромный ученый, а величайший ум нашей эпохи, и это не лесть. Ведь именно вы запустили «Ковчег» и дали надежду нашей цивилизации!
— Это было двадцать лет назад, — я раздраженно оборвал её восторженные славословия. — Вероятно, ещё до вашего рождения.
— После, — с улыбкой поправила она. — Но не намного. Но вы правы, прошло целых двадцать лет. Многое изменилось. Великое Переселение, принятие Спартанского Кодекса… Вы как-то потерялись на фоне этих великих перемен. И я, и многие жители Нового Вавилона считаем, что это неправильно. Вы не заслуживаете забвения. И всем нам очень интересно, чем вы занимаетесь сейчас.
— Прямо-таки всем? — Я изо всех сил старался дозировать скепсис в голосе, чтобы тон не показался оскорбительным.
— О вас ходят совершенно невероятные слухи. Например, о ваших искусственных органах. Ведь таких имплантов, как у вас, больше нет ни у кого во всей НоВе!
Ох уж эта молодёжная мода сокращать называние города, Элена. Новый Вавилон — НоВа. Как будто блестящая полироль и чуток позолоты способны скрыть ржавчину, которая насквозь проела наша больное общество.
— Вы правы лишь отчасти, я использовал стандартные модели, хотя сам их программировал.
— Ходят слухи, что в ваш искусственный глаз встроен рентгеновский аппарат, чтобы разглядывать нижнее белье на девушках.
— Caramba! И вы верите в эту ересь?..
— Разумеется, нет, — Невозмутимо ответила Эвелина. — Но на всякий случай не стала надевать сегодня нижнее бельё.
Элена, она меня провоцирует.
Я оглядел девушку с ног до головы. Она была одета в красный брючный костюм по последнему слову ретро-моды. Один из вывертов нашей истории. После Старта оставшиеся люди решили, что могут последние века… десятилетия пожить в свое удовольствие. И сменили безликие комбинезоны на красивую одежду.
Эта сопливая вертихвостка вряд ли застала времена, когда о человеке всё могла рассказать одна только правая лямка комбеза. Но при этом пытается выбить меня из равновесия. Ну что же, пусть пытается.
— Сеньорита Бёрнс, если вы пришли, чтобы обсуждать со мной желтушные сплетни…
— Но ведь я не знаю, что из слухов о вас — правда, а что — действительно сплетни. — Она приподняла бровь. — Например, «пелена».
Так. Так, так, так, Элена.
Я посмотрел в серые глаза моей визави. Она взгляд выдержала.
— Откуда вы знаете о пелене? — Я не хотел юлить и разыгрывать шпионский детектив.
— Слухами земля полнится, — пожала плечами журналистка. — Так что, это правда, что вы спроектировали новый корабль?
— Не считаю нужным это обсуждать. Тем более с представителем прессы. Вы имеете поганую привычку превращать чёрное в белое.
Она будто бы была готова к отпору.
— Сеньор Эреро, я ведь не первый год в журналистике. Поверьте, я знаю, что у каждого материала есть своя цена. Поэтому пришла не расспрашивать вас, а предложить сделку.
Сделку, Элена. Ты слышишь? Эта соплячка собирается предложить мне сделку.
— И какого же рода?
— Простой обмен услугами, — сверкнула зубами девушка. Готов поспорить, что все они органические. — Вы рассказываете мне всё о пелене и разрешаете опубликовать историю. А я дам вам возможность рассказать о пелене непосредственно консульскому совету.
— Что?! — Нет, я не потерял самообладания. Но удивился по-настоящему.
— Я Эвелина Бёрнс, профессор, — холодно отчеканила эта куколка. — Наследница Генри Бёрнса, первого вице-консула.
Бёрнс… Я вспомнил эту фамилию. И разговор двадцатилетней давности. Разговор, который повернул историю человечества не туда.
Я задумался. Это дурацкий, но шанс. А что мне, в сущности, терять, Элена? Я уже потерял слишком многое, чтобы о чём-то жалеть. Мой magnum opus отправился в свой длинный путь двадцать лет назад и забрал с собой нашего любимого сына, Рокэ. От моего былого всесилия осталась одна маленькая лаборатория и пятеро не самых умных лаборантов. От всей человеческой цивилизации — единственный подземный город в Антарктиде. Последний город в последнем более-менее пригодном для жизни уголке Земли. Да и то, солнечная радиации здесь держится на пороговых значениях. От человечества осталось примерно полтора миллиарда особей, вкушающих горький свет звезды Полынь. Я даже не уверен, что нас можно назвать людьми, Элена. Разве могли мы с тобой лет сорок назад представить, что главной доктриной и философией рода людского станет каннибализм? О нет, мы не едим друга. Мы разбираем друг друга на запчасти, словно роботы. Мы больше не рождаем детей, а создаем новых индивидов на замену износившимся. И делаем это фабричным методом. Насколько я знаю, последний ребенок в традиционной семье родился через три года после отлёта «Ковчега». Даже эта дурочка — продукт человекоделательной фабрики. Просто ей повезло оказаться достаточно удачным экземпляром, чтобы не разойтись на органы до своего пятнадцатилетия. Наследница… В наше время, Элена, она бы назвалась дочерью.
Шесть лет назад умер Вайдберг, и я потерял своего последнего друга. В тот же год я заменил своё изношенное сердце механическим. Сейчас я даже не могу с уверенностью сказать, что в моих жилах течет кровь древнего рода Herrero, столько в ней биостабилизаторов и синтетической плазмы. Порой я задумываюсь, что же во мне осталось настоящего. Наверное, одна лишь память. О тебе, Элена. О Рокэ. И о тех временах, когда у нас всех была надежда.
— Спрашивайте, Эвелина.
В её глазах вспыхнул азартный огонёк. Какая же она всё-таки ещё девчонка…
— Значит, это правда, что в проект «Ковчега» оказался дефектным?!
Я помедлил, с ответом, формулируя мысль.
— Нет. Проект полностью соответствует расчётам и воплощен в корабле без изъянов и недочётов. «Ковчег» получился ровно таким, каким я и другие конструкторы его задумывали. Беда не в этом… — Я снова замолчал, подбирая слова. — Когда корабль стартовал, всё население Земли впало в эйфорию. Нам стоило чертовски многих сил его создать и запустить. Мы так болели этой идеей, что не задумывались о том, как будем жить после отлёта. И когда запуск состоялся, разом выдохнули от облегчения.
— Все, но не вы, — лукаво прищурилась журналистка.
— Это профессиональная деформация, — отмахнулся я от завуалированного комплимента. — Не умею внушить себе, что цель достигнута, потому что жить без цели просто не умею. И когда всё население Земли ударилось в управляемый лично Президентом гедонизм, продолжил расчёты. Благо, консульский совет оставил мне всю вычислительную технику, в отличие от мастерских и испытательных стендов.
— И что вы открыли? — Эвелина подалась вперёд, готовясь услышать настоящую сенсацию.
— Я продолжал разрабатывать 215-ю ошибку. Исследовал отклонения магистральных потоков в тахионном контуре, который ваша братия окрестила моим именем.
— Но ведь это вы его открыли.
— Не важно. Так вот, я исследовал отклонения, и в какой-то момент мне наскучило высчитывать оптимальный угол. Я решил действовать методом перебора. Написал функцию и загрузил её в компьютер.
Я встал и колченогой походкой подошёл к голопроектору. Чёртов сустав опять заедает, и левая нога не сгибается в колене. Включил изображение.
— Компьютер перебирал значения, задавая смещение на бесконечно малую переменную. Когда следующим утром я пришёл за результатами, то сперва подумал, что ошибся при загрузке данных. Забыл убрать очистку отработанных версий. Но нет. Всё оказалось гораздо интереснее.
Я показал гостье на голограмму. В зеленоватом облачке висел знакомый каждому землянину объёмный макет «Ковчега», оплетённый паутиной тахионных потоков.
— Так вот, я случайно открыл, что если смещать линии на бесконечно малый угол, возникает эффект размывания во времени. Тахионы ведь движутся быстрее скорости света. А значит, в теории, способны изменять ход времени. Для себя и нескольких более тяжёлых частиц рядом с собой.
Я нажал клавишу, и корабль окутался лиловой пеленой. Ненавижу этот цвет… Элена, это ведь ты подарила мне ту самую ручку.
— Мы с самого начала смирились с тем, что «Ковчег» будет несовершенен. Что он будет лететь к Глизе ещё четыре тысячи семьсот шестьдесят один земной год. Столько его будет тащить к цели контур тахионных потоков или, как вы привыкли говорить, контур Эреро. А тахионная пелена дотащила бы его за десять земных недель. Плюс-минус сутки.
Всё-таки она умная девочка, Элена. Сразу всё поняла. Видишь, как остекленели её глаза?
— Н-но… Но, сеньор Эреро… Это же значит… — Её голос задрожал. Казалось, бедняжка вот-вот расплачется.
— Именно, Эвелина. Мы, человечество, собрали всё самое лучшее, что у нас было. И распорядились этим богатством как полные идиоты. Поначалу я отреагировал точно так же. El burro viejo — самое невинное из того, как я себя тогда называл. В конце концов, это ведь по большей части я обрёк самых достойных представителей нашей расы на полёт длинною в вечность.
Видя, что она неспособна задавать вопросы, я продолжил сам.
— После этого открытия, когда эмоции улеглись, я занялся прикладными вопросами.
Ещё несколько щелчков по клавиатуре вызывали новую голопроекцию.
— Это «Джокер». Обманщик, способный провести Их Величество Время и Пространство. Как видите, он на три порядка меньше «Ковчега». В нём нет места для библиотеки и бассейна, а экипаж не превышает десяти человек. Но в нем воплощена возможность создавать «пелену». И, что самое важное, его создание пока ещё по силам человечеству. Человечеству, но не одному Рамону Эреро.
Она посмотрела на меня в упор. Элена, у неё глаза похожи на твои.
— Я всё поняла, сеньор Эреро. Я устрою вашу встречу с консульским советом. Через три дня намечается один приём… Но я хочу добавить новое условие в нашу сделку.
— Какое же?
— Я полечу с вами.
***
—…Но этот ваш корабль не сможет вместить достаточно оборудования и припасов, чтобы организовать сколько-нибудь долговременную базу на Глизе!
Я словно гладиатор на арене. Ученым не полагается сражаться, но сегодня я один против всех. Самые влиятельные люди Земли готовы растерзать меня, словно стая зверей. Ведь я посягнул на последнее право, что осталось у измученного человечества, — право умереть в удовольствиях и с чувством выполненного долга. Но я не боюсь. Мужчины рода Herrero не боятся.
— Я и не планирую лететь на Глизе… сразу. «Джокер» догонит «Ковчег», пристыкуется к нему. Мы с Ро… Эреро-младшим сможем перенастроить системы корабля так, чтобы контур превратился в «пелену». К пункту назначения мы полетим вместе.
Недоверие и плохо скрываемая ярость. Что ж, Элена, я предполагал это.
— Господа, у меня есть ещё один аргумент. Самый важный. Если вы поддержите мой проект и санкционируете постройку «Джокера», то через год после старта я вернусь обратно. Вместе с «Ковчегом». И вы тоже сможете попасть на Глизе. Я имею в виду, что именно вы, все здесь присутствующие, лично. А не ваши пра-пра-правнуки.
Как я и думал, Элена. Они колебались недолго.
***
До старта остаётся меньше минуты. Верный Ньютон со своего ложемента доложил, что все системы проверены четыре раза независимыми протоколами. А я по привычке проверяю сам себя. Я Рамон Эреро. Мне 67 лет, и я больше киборг, чем человек. В моих жилах течёт что угодно, но не кровь древнего рода. От старых и гордых Herrero у меня осталась только воля. Выкованная и закаленная воля. Я доведу это дело до конца, Элена. Интересно, как сейчас выглядит наш сын?..

[Todo Uno]

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ.
УШЕДШИЕ ЗА РАССВЕТОМ.
1. Уно, 53 года.

В начале не было ничего, лишь тьма и пустота.
Затем во Тьме Он проснулся.
Потом Она.
Следом пробудился Время. Вспыхнул в пустоте огненными знаками, время до конца всего сущего отсчитывающими.
Он и Она - юные, прекрасные, безымянные - поодиночке  долго во Тьме блуждали.  
И когда встретились пустоты посреди - полюбили друг друга. Талис, Богиня - так ее он нарек. Она его Эреро назвала, Богом.
Рука об руку дальше пошли они, согревая друга, и любовь освещала пустоту.
Лишь нежность была в их сердцах, покуда не увидели они Время.
Так узнали Боги о грядущем конце всего.

Ярость охватила Богов при виде Времени и они, разгневанные, убили его, огненные знаки разрушив.
Столь велика сила Богов была, что кровь Времени, брызнув, разлетелась кругом. Эти брызги, большие и малые, в пустоте и по сей день летят. "Звездами" их называем мы.
Из костей Времени Талис и Эреро создали Твердь, среди звезд ее поместив и населив пассажирами. Пассажиров Эреро из волос Времени сделал, а Талис в них жизнь вдохнула.
Сердце Времени Боги в Твердь забрали, спрятали в тайном месте. Теперь новый отсчет ведет оно  - до того дня, когда звезды остановятся.

Боги создали пассажиров, Твердь ими населив, и сами жили средь них.
И было золотое время.
Имели пассажиры все и в избытке - и пищу, и развлечения. Еда была разнообразной, и машины Богами сделанные пассажирам жизнь облегчали.
Никто не болел, и никто работать не должен был, и Боги помогали каждому, кто просил у них помощи или знаний.
Но дни шли, и все меньше пассажиров знаний искали, все больше - переставали чтить Богов.
В грехах погрязнув, блудом да обжорством заполняли время, себя одурманив. Многие ложных богов придумывали, молитвы возносили им.
Талис и Эреро правила для пассажиров постановили, но не каждый следовал им, и роптали пассажиры на Богов в гордыне своей.
Отдалились от пассажиров оскорбленные Боги.

Когда пассажиры погрязли в разврате и тошнотворных ритуалах, а Боги, огорченные, отвернулись от них, в Твердь младший брат Времени проник, Навигатор.
Отомстить желая, он принес с собой болезнь. И пассажиры начали умирать в страданиях страшных - и взрослые, и дети, ибо не знал Навигатор жалости.
Немногие воззвали к Богам, а многие обвиняли Богов в болезни.
И когда ропот заполнил Твердь, разгневанные Боги снова вышли к пассажирам, воздаяние неся.
Они уничтожили Навигатора и покарали грешников, жизнь оставив лишь тем, кто правила не нарушал.

Боги Твердь на отсеки поделили, отметив Запретные, и те, в которых пассажирам жить можно.
Порой юнцы в Запретные отсеки пробраться пытались, но гнев Богов настигал их, стоило к закрытым вратам прикоснуться.
Избытка пищи Боги пассажиров лишили, оставив лишь один вид ее, безвкусный, скудными порциями.
А в искупление грехов Талис и Эреро велели людям чинить божественные машины.

Прошли многие дни, в которые пассажиры выполняли правила, и тогда Боги неразумных простили.
Один раз в пять-по-десять лет они выходят к пассажирам и к себе забирают лучшую девушку и лучшего юношу, особую милость нам даруя.
Некоторые говорят, что через пять-по-десять явлений Талис и Эреро, день настанет, когда звезды остановятся.
Вновь наступят золотые времена. Боги вместе с Избранными вернутся и жить начнут среди нас.
Еды и воды станет вдоволь, лампы засветят ярче, а дышаться легче будет.
Каждый получит столько отсеков, сколько захочет, пол зеленым станет, а потолок голубым и бескрайним.

Но только глупцы верят в это.
Когда наступит Обещанный день, лишь те знают, кто видел огненные знаки отсчета в самом тайном из запретных отсеков.
Лишь Боги.
 

[Todo Uno]

2. Талис.

У неё разболелась голова. Снова. Талис поморщилась и решила принять ещё одну таблетку  – теперь можно не беречься и пичкать дряхлую развалину лекарствами сколько угодно.
Она раздосадовано взглянула на экран - ах, какая трогательная сцена. Юные любовнички нежатся в объятиях друг друга. Парень ласково гладит волосы прижавшейся к нему девушки и что-то нашептывает ей прямо в ушко. Идиллия. И надо же было им улечься прямо под одной из немногих уцелевших камер.
Маленький похотливый поганец, ну вот не терпелось ему. Взял и испортил её обновку буквально за считанные дни до Ритуала.
А ведь девушка так пришлась Талис по вкусу. Рыжие вьющиеся волосы, светлая кожа, зеленые глаза. Редкий фенотип, явно из потомков О’Райли. А главное -  чистюля, старательно следовало священным заповедям. Талис долго за ней наблюдала, и частенько видела её купающейся. Девушка старательно полоскала волосы с мыльным корнем, натирала зубы травяной пастой, стирала одежду. Красивая, стройная, здоровая. Прекрасная  кандидатура на роль Двадцатого Аватара Талис Милосердной, Матери Вод, Сокрушительницы Андреаса, Великой Селки, Светоносной Супруги Ра-Реро .
Но вот попользованная дикарем тушка Талис не нужна.Тем более, благодаря введенным ею заповедям кандидаток хватало, несмотря на небольшую численность смертного населения. Она выберет другую обновку.
При мысли о Ритуале Талис взбодрилась.
Она вышла из диспетчерской и направилась в свои покои, по дороге заглянув в лабораторию. Эреро кропотливо проверял оборудование, завершая последние приготовления.  Она с нежностью посмотрела на его сгорбленную спину и покрытую пигментными пятнами лысину. Телам было уже по шестьдесят пять лет, время Девятнадцатых Аватаров Великого Ра-Реро и Талис Милосердной истекало.
 Талис зашла в свои покои и достала тяжелый оббитый металлом том -  рукописный Меморум Полета. Каждый раз перед Ритуалом она вносила новые записи, а  изредка переписывала книгу наново.
Дневник, содержащий историю Полета «Ковчега». Биография последних из живых божеств.
________________________ _____
Дев с половиной тысячи лет назад началась её метаморфоза, её собственный путь в тысячу ли  - от зашуганной дикарки до Великой Богини.
Побег от Лесных Братьев.
Первый день в Андерполисе.
Избрание.
Отречение от Свидетелей Эгуаны.
Первая минута на «Ковчеге».
Первая аудиенция у Андреаса, на которой Эреро поделился с капитаном своим планом по созданию бессмертных тел. Талис с удовольствием наблюдала, как внимательно всемогущий Андреас слушал её супруга.
Планы были просто грандиозные. Эреро собирался создать идеальные синтетические тела - сигомы, в которые можно было бы перенести их сознание и создать принципиально новый вид – homo superior. Андреас пообещал обеспечить ученого всем необходимым. Он видел в бессмертных хранителей человеческой цивилизации, светочей человеческого рода.
Элита среди Избранных.
А Эреро был пропуском в её ряды, гарантом благополучия.
Тогда Талис изо всех сил  старалась быть идеальной супругой для Эреро Младшего из рода Ученых. Она окружила его заботой и лаской. Она первая стала называть его просто Эреро, без набившей оскомины приставки «Младший». Как бы Эреро не любил и не почитал отца – Талис инстинктивно понимала, насколько важно мужчине выйти из тени прославленного родителя.
Она старалась угадывать все желания Эреро, его настроения, и при этом изо всех сил скрывала перемены в себе, которые произошли после первой совместной ночи. Первый секс с Эреро – тогда, смотря на его перекошенное потное лицо, нависшее над ней,  Талис начала  осознавать свою власть над этим мужчиной. А чувство восхищения супругом и преклонения перед ним  начало ослабевать.
Раньше она представляла его просто небожителем, великим Ученых из Ученых. Да, его работа по-прежнему вызывала уважение и трепет, и от неё зависело их будущее. Но при этом он был просто человеком, живым, из плоти и крови, со своими привычками и повадками. Оказывается, иногда он забавно храпел и всхрюкивал во сне – как  дикий лесной кабанчик, на которых часто раньше охотилась Талис. Он смешно высовывал кончик языка, когда задумывался над очередной задачей.
Он очень энергично жестикулировал. И оказывается, просто обожал мультипликацию.
И чем больше Талис узнавала супруга, тем меньше преклонялась перед ним, но при этом все больше и больше привязывалась к нему. Более того – у неё появилось желание стать равной ему. Не просто тупой самкой, заглядывающей в рот своему господину, нет.
Первые семнадцать лет жизни единственным стремлением Талис было просто выжить. Потом лет она была охвачена желанием комфорта.
А теперь в ней проснулось новое, незнакомое ей качество - честолюбие.
Следующие десять лет  она тратила большую часть времени на учебу, благо, обучающего материала на «Ковчеге» хватало - петабайты видеолекций, курсов, тренингов, электронные библиотеки.
История, социология, культурология, этика, психология, философия – Талис впитывала знания, как губка. Разумеется, сначала бывшей дикарке, не умеющей толком ни читать, ни писать, было очень трудно. Но Эреро, обожающий супругу и воодушевленный её проснувшейся тягой к знаниям, обеспечил её запасом кьюнтела. Это  фармакологическое чудо, стимулятор развития интеллекта, предназначенный только для экипажа Корабля, ускорило развитие и становление новой Талис.
Шли первые годы Полета, золотое сытое время. Но человеческая психика оказалась слишком хрупкой, чтобы без последствий принять последствия пережитого страха и возложенной ответственности. Одни Избранные вовсю стремились насладиться жизнью, другие – заглушить боль от разлуки с родными и близкими, оставленными на Земле. Капитан Андреас понимал, что залог успеха – управление людьми, но все же экипаж недооценил нарастающую истерию и упустил момент, когда «Ковчег» охватила настоящая эпидемия наркомании и весьма специфических развлечений. Подпольный тотализатор «Спарта», развлекательная сеть «Lexx» (особой популярностью пользовались филиалы «Игроград» и «Трахоград»), ресторан изысканной кухни «Доктор Лектер», бар «Сто  пятьдесят оттенков боли» и многое другое.
Практически неограниченные возможности супруги Эреро, новые знания и проснувшееся честолюбие позволили ей многое попробовать, но при этом не афишировать свои развлечения и не скатиться  в пагубные зависимости.  
Талис продолжала учиться и наблюдать за людьми, ставя собственные социальные эксперименты.
Она стала постоянным участником спиритических сеансов и организатором  нескольких мистических сект, набиравших популярность среди населения. Благо, уже появилось первое поколение рожденных на «Ковчеге» - управлять этим молодняком было очень легко.
Мадам Танаис, Тхалиси, Талиса Ра, Великая Селки – она  кропотливо создавала себе новые образы и новые имена. Пара фраз перекрученной правды, вскользь рассказанный одному человеку, клочок выдумки другому, пара-тройка чудес, организованных благодаря достижениям фармакологии, мистические аксессуары, а главное – грамотно обставленные обряды посвящения , тщательно культивируемая атмосфера прикосновения к Тайне и строгие своды правил. Одно из главных открытий Талис – люди любят четкие инструкции. Они позволяют им чувствовать себя в безопасности и при этом поддерживают иллюзию справедливости.
Эреро же был слишком поглощен проектом «Сигом» и не очень интересовался, чем же занимается супруга; ему хватало её заботы и ласки, но со своей стороны он уделял ей все меньше внимания и не особо осознавал, настолько сильно она изменилась. И постепенно Талис все больше сблизилась с капитаном Андреасом.
Он представлял собой разительный контраст с Эреро: уверенный опытный управленец, лишенный сентиментальности, практичный.  А главное – он не был знаком с прежней Талис, и знал только новую, улучшенную её версию; к тому же, он по достоинству оценил проделываемую Талис работу.
Вместе они разработали культ о Бессмертных Старейшинах – Детях Мафусаила,  которые будут Пастырями для смертных Звездных Пасынков, Хранителями Цивилизации. А обычные смертные должны безоговорочно слушаться и почитать.
- Заповедь десятая: «Увидев Старейшину, преклони колени твои и внимай  речам Его, ибо истину глаголят божественные уста . И милости великой будет удостоен праведник, открывший свое сердце Слову Старейшины » ... Ну, что скажешь?
- Даже не знаю, Талис. Как по мне, не хватает конкретики. Какая милость, что именно ты сулишь?
- Хто же тебе не просто устав,  заповеди должны быть составлены так, чтобы каждый человек  мог сам толковать их по своему разумению и оперировать абстрактными понятиями.  Наши постулаты должны находить отклик в сердце каждого и неизменно сулить блага. Уж поверь Мадам Танаис – ни одна клиентка не уходила от меня расстроенной.
В процессе совместной работы над культом  Талис и Андреас все больше привязывались друг к друг, и вскоре они стали любовниками .  Талис при этом искренне не считала это изменой супругу, да и перед Энжелиной, парой Андреаса, также не чувствовала вины.
В это же время, спустя тридцать лет после начала Полета, Эреро закончил работу над бессмертными синтетическими телами – Сигомов – и аппаратуру для перемещения в них человеческого сознания.
Андреас выбрал пять пар на роль Старейшин, а Талис на публику проявила мужество и безоговорочную веру в гениальность супруга, вызвавшись стать первой оперируемой.  На самом деле, после тридцати лет накопления знаний и успешного манипулирования людьми она теперь хотела быть первой во всем. И при этом Талис не видела рисков и не сомневалась в успехе , ведь давно искренне поверила в свою Избранность. С ней просто не могло ничего случиться.  
И, разумеется, гений Эреро не подвел – перемещение прошло успешно.
Правда, первые несколько дней Талис чувствовала себя непривычно. Эреро позаботился обо всем и внешне сделал Сигомами похожими на  человеческие тела их хозяев.  Талис теперь выглядела собой же, только  снова девятнадцатилетней. Гладкая кожа без единого изъяна, густые и такие мягкие на ощупь волосы, блестящие  живые глаза. Не кукла, не робот.  Homo superior. Бессмертное божество.  Первая из десяти.
После успеха Талис Эреро перенес остальных девять избранных, включая себя самого.
Талис неистово гордилась супругом и была искренне благодарна ему. Правда, даже в облике Сигома Эреро как любовник уступал Андреасу.
Первые несколько недель Бессмертные пребывали  в эйфории, но проблемы на «Ковчеге» все множились,  и им быстро пришлось вернуться к ежедневным заботам. Бесконтрольное размножение видов и нарушение экобаланса, постоянный выход из строя обслуживающей автоматики, нехватка ресурсов для постоянно растущего населения.
Андреас с возрастом становился все более деспотичен, он старался по максимуму решать проблемы самостоятельно, о чем бы ни шла речь, пренебрегая авторитетом коллег.
Но к Талис он всегда прислушивался, а она со своей стороны проявляла чуткость и предусмотрительность, тщательно скрывая свое влияние на капитана. Она предпочитала роль серого кардинала.
Внедрение культа Старейшин прошло очень успешно, чему поспособствовали и тщательно разработанная идеология, и заманчивая атрибутика, и гибкость психики новых поколений,  и сам обновленный величественный облик Бессмертных. Сигомы размерами несколько превосходили обычных людей, они были красивее и сильнее, чем оригиналы.
За несколько лет смертных разделили на кланы, чтобы избежать близкородственных браков, и успешно ввели ряд правил и запретов касательно близкородственных браков и заведения детей.
Почти все шло по изначальным планам Андреаса и Эреро.  Они не смогли предусмотреть только одного -  человеческое сознание помнило, что его существование конечно, и не могло избавиться от этой мысли. Бессмертные Старейшины начали умирать.
А «Ковчег» медленно, но верно, из оплота цивилизации становился её осколком.
Столетия проходили за столетием, население корабля пережило несколько эпидемий, сменились десятки поколений. Из-за необходимости сосредоточиться на вопросе ежедневного  выживания все меньше усилий направлялось на передачу знаний и образование подрастающих поколений.
Талис сначала не могла принять происходящее, но затем смирилась. Человеческий род деградировал, и они не смогли это остановить.
В итоге она сосредоточилась  на ведении Реестра популяции и поддержании правил культа Старейшин, надеясь, что на Глизе они смогут запустить процессы развития общества.
Наконец, Эреро после долгих столетий работы смог создать обновленных Сигомов и внести изменения в процесс переноса человеческого сознания  - теперь с естественной тягой к смерти было покончено.
Но к тому времени их осталось всего четверо.
И Энжелина уже была сломлена.
Талис вспоминала о ней с презрением и сожалением. Самой ей жизненных сил всегда хватало и никакой тяги к смерти она не испытывала.
А Энжелина была просто слабачкой, получившей шанс стать живой богиней. И как она этим шансом распорядилась? Сдалась посреди пути, отказалась от нового тела и забилась, как больная псина, умирать куда-то в одиночестве.
А напоследок ещё решила раскрыть глаза Эреро на отношения Талис и Андреаса.
Хотя спустя столько лет Эреро мог бы наконец и сам догадаться о происходящем, но что возьмешь: ученый он ученый и есть.
Талис даже польстила бы сила чувств Эреро, всплеск его ревности, если бы не  последствия: погибший Андреас, сгоревшая новая партия бессмертных тел, разрушенная лаборатория. Она смогла спасти Эреро из разрушенной лаборатории и после убедила его в своей невиновности.
Но у них не оставалось никаких шансов дожить до Глизе.
О, как же она горевала! Великая цель их Полета, её роль божества, возрождение человечества – все могло пойти прахом.
Эреро уже несколько столетий старался воссоздать Сигомов, но все было тщетно.
Зато её изобретательный ум нашел выход: у них ведь  уже были в наличие  заготовки новых тел. Смертные. Да, не такие великолепные физически, подверженные старению и болезням.
Но второй закон диалектики гласит: «Переход количества в качество». Нет бессмертного молодого тела? Что ж, достигнем бессмертие через череду коротких человеческих жизней. Десять реинкарнаций – пятьсот лет. Им нужно семьдесят перемещений, чтобы достичь Глизе. Правда, смертные заготовки не были пустыми, в отличи от Сигомов. Поэтому по факту перемещение означало смерть донора. Но сто сорок человеческих жизней – очень скромная цена за достижения мисси всего Человечества. И неужели все предыдущие испытания, усилия сыновей Земли, полторы тысячи лет Полета  - все было  зря?
Эреро колебался недолго, Талис  легко его убедила. Она внесла поправки в правила культа и  представила для смертных нововведенный Ритуал Смены Аватара как особую милость от Старейшин.
Церемониальные одежды и богатые украшения. Благовония. Торжественные песнопения. Мистическая атмосфера. Обещание милости Великих. Ореол Избранности. Непонимание сути процесса. Естественная логичность происходящего в глазах смертных– чтобы то-то получить, нужно чем-то пожертвовать. Чтобы получить благословение -  нужно задобрить богов.
А ведь смертные живут в Тверди, созданной этими богами, а вокруг тверди бесконечно текут звезды и таится Тень Андреаса  - зловещего врага сущего, поверженного Ра-Реро и Его Супругой.
И теперь смертные с радостью ожидали очередного Ритуала, когда к ним снова выйдут божества и выберут лучших юношу и девушку на роль новых Аватаров.
________________
Талис захлопнула «Меморум», подключилась к бортовому компьютеру и открыла Реестр. Нужно выбрать себе обновку. А ещё стоит хорошенько отдохнуть и привести дряхлую развалину в божеский вид. Нельзя допустить, чтобы во время Ритуала что-то прошло не так. А вот уже потом можно будет немного расслабиться – вдоволь накупаться, понежиться  в объятиях друг друга, наслаждаясь молодыми телами.
Эреро утверждает, что продолжает работать над очередными Сигомами. Но они оба понимают – это лишь самообман, он не сможет повторить предыдущие успехи.
Так что впереди их ожидают ещё пятьдесят Ритуалов.
И только после окончания долгого Полета начнется их настоящая работа, работа Звездных Пастырей – Возрождение Человечества.

[Todo Uno]

3. Эреро-младший.

Долгожданная единица загорелась на большом табло в главном отсеке, оповещая о наступлении нового года. Всеобщий гвалт оглушил Эреро, сам-то он считал подобные торжества пустой тратой времени и с удовольствием провел бы время в лаборатории или с Талис наедине. Но с другой стороны, он ощущал облегчение, потому что ноль на табло угнетал его, казалось, что время остановилось. Где-то в глубине души Эреро начинал понимать людей, которые продолжали вести старый календарь одновременно с официально принятым летосчислением.

Эреро поднял бокал вина за первый год. Этот год в череде праздных развлечений и прочих благ «Ковчега» принес первую новую жизнь.

И первую смерть.

Под зажигательную музыку Эреро вспоминал бледное безжизненное тело женщины, которое тут же доставили в его лабораторию для исследований. Эреро без труда определил причину смерти – передозировка синтетиками. Под ежедневной маской радости и веселья пассажиров «Ковчега» скрывалась боль и страх. Люди топили свое горе расставания с близкими в вине, разврате и наркотиках.

Эреро не знал, как зовут погибшую, для него она стала образцом №1. Стимуляция электронными импульсами заставила нейроны в ее мозгу передавать сигналы остальным нервным окончаниям, а экзокамера не давала тканям разлагаться. В конце концов, поверхностная жизнедеятельность организма образца №1 была восстановлена, и, хотя полноценной жизнью это было назвать нельзя, Эреро с упорством продолжал работу.

***
- Вызывали, капитан? – Эреро прошел в просторный бокс. Капитан Андреас сидел за сенсорным столом и разглядывал записи с камер наблюдения.
- Приветствую, Эреро-младший, - ответ капитана заставил ученого поморщиться, - Подойди, посмотри на эту вакханалию. А ведь прошло всего несколько лет!

Эреро приблизился к мониторам. В обеденном боксе кто-то устроил пьяный дебош, в одном из жилых отсеков бушевала оргия из нескольких человек, в больничный корпус привозили все новых пострадавших от самих себя, странные люди в балахонах стояли вокруг какого-то идола.
- И это только начало… Запрет на синтетики вышел давно, но кого бы это остановило? - капитан Андреас потер подбородок, - Родильные боксы переполнены, видимо все восприняли библейскую заповедь слишком буквально, да? Еще немного, и я буду вынужден сократить нормы продовольствия. Но это не твои проблемы, конечно же… Как продвигаются твои исследования?
- У меня две новости – хорошая и плохая.

Плохая новость состояла в том, что человеческое тело в нынешнем виде к бессмертию не способно. Не помогали ни дополнительная стимуляция, ни искусственные органы. Биологическая ткань все равно постепенно разрушалась и остановить этот процесс было невозможно, как невозможно было создать консервы, которые вечно будут свежими. Но последние эксперименты ученого позволяли утверждать, что возможен перенос сознания в искусственное тело, хотя работы предстоит еще много.
- Любые средства в твоем распоряжении, любые! Все, что есть на этом корабле, все твое, - Андреас взволнованно мерил шагами комнату, - Ты превзошел своего отца, Эреро-младший, честно говоря, в глубине души я не верил, что твои исследования увенчаются успехом, - он подошел к Эреро и взял его за плечи, - Мы должны сохранить память о нашей цели и нашей цивилизации.

Идея капитана о создании нескольких бессмертных взбудоражила разум Эреро, ведь он сам должен был быть среди них. Он и Талис. Нужно создать настолько технологичных и безотказных андроидов, чтобы они могли максимально долго нести их сознание сквозь десятки лет.

И он обязательно их создаст.

***
- В следующем году мне будет пятьдесят, - сказала Талис, разглядывая себя в зеркале.
- Ты по-прежнему прекрасна, - улыбнулся Эреро.
- Ты всегда был слишком добр ко мне, - сказала Талис, - Ну ничего… Скоро я снова буду молодой, навсегда, - с этими словами она подошла к одному из андроидов и шутливо обняла его, - Здравствуй, мой новый Эреро!
- Это андроид для капитана Андреаса, - расхохотался Эреро, - Но пока он не видит, ты можешь делать с ним, что хочешь.
Однако улыбка сползла с лица Талис, и она вернулась к зеркалу. Впрочем, Эреро, как всегда погруженный мыслями в работу, этого не заметил. Как не замечал он и того, как много Талис и Андреас проводили времени вместе последние месяцы, а Андреас перестал называть его «Эреро-младший». Капитан создал культ о бессмертных Старейшинах, запретив все остальные культы. Талис же помогала ему в этом.

Наконец знаменательный день настал. Десять андроидов стояли в ряд и безжизненно смотрели в стену. Автоматику внутри них скрывал высококачественный эластопластик, они напоминали людей, но людьми не являлись. Искусственные тела предназначались для капитана, Эреро, доктора Сеймура, генетика Рууля, главного инженера корабля Русселя и, конечно же, для их пар.
- Ты уверена? – ладони Эреро вспотели, и он в сотый раз начал проверять показатели.
- Да, я хочу быть первой.
Она прошла мимо девяти андроидов и села в экзокресло рядом с последним. Помедлив, Эреро нажал на кнопку.
Спустя некоторое время система оповестила присутствующих о завершении процесса. Талис безжизненно лежала в кресле, ее глаза перестали двигаться под веками, Эреро не знал, дышала ли она. Завершилась операция успешно или он только что убил свою жену? Минуты тянулись бесконечно долго.
- Да пребудет с нами мудрость! – раздался механический голос рядом, - Что притихли, смертные? Кто следующий?

***
Культ Старейшин охватил все на «Ковчеге». Точнее «Ковчег» охватил Андреас. Новое тело не знало усталости, и он был вездесущ, не давая остальным Старейшинам шанса вмешаться в решение проблем.

А проблем было куда больше, чем можно было ожидать. Бесконтрольное размножение животных привело к уничтожению некоторых видов, автоматизированные механизмы по обслуживанию корабля и пассажиров постоянно выходили из строя и требовали ремонта. Население росло, и Андреас разделил людей на кланы, чтобы избежать близкородственных браков. Для того, чтобы завести детей, людям требовалось разрешение Старейшин.

Эреро мало интересовали проблемы смертных. Его задачей было обслуживание тел Старейшин. К тому же он вел разработки новых, более совершенных вместилищ. Но несмотря на бессмертие, Старейшины теряли интерес к жизни и умирали. Эреро называл это тягой к смерти, человеческое сознание помнило, что его существование конечно, и не могло избавиться от этой мысли. Эреро твердил, что чтобы стать бессмертным, надо изменить не только тело, но и сознание. Вот только как?

***
Прошла без малого тысяча лет. Нынешний «Ковчег» мало был похож на «Ковчег», покинувший Землю. Многие ресурсы были исчерпаны, отсеки заброшены, несколько столетий назад корабль постигла эпидемия, которая унесла сотни жизней. Нынешние люди не жили, а выживали. Они ничем не интересовались, их разум занимал только быт, и, быть может, починка механизмов. Они не учили детей наукам и всему, что касалось жизни вне корабля, а полет к Глизе казался полузабытой сказкой.
И, уж конечно, не были способны на бунт, как во времена эпидемии. Люди не знали, что Старейшины тоже способны на ошибку. Люди теперь вызывали мало проблем.

Однако никто не знал, что эра Старейшин стояла на краю пропасти. Андроиды изнашивались, а из оставшихся ресурсов удалось собрать только четыре новых тела – для Эреро, Талис, Андреаса и Энжелины, пары Андреаса. Но и им не суждено было обрести хозяев.

Энжелина отказалась от нового тела сама, предпочтя просуществовать в одиночестве последние десятки лет в заброшенных отсеках корабля. Она не ждала одобрения или порицания. Ее решение было окончательным и бесповоротным. Но это было не все, зачем она пришла к Эреро.

«Она давно с Андреасом,» - стучали в голове Эреро слова Энжелины. Он не мог понять, как такое возможно. Его Талис. Как она могла?
В порыве ярости Эреро обрушил кулак на голову Андреаса, стремясь повредить шлейф в шейном отделе позвоночника, Андреас оказывал серьезное сопротивление, но дрался как человек, Эреро же ломал механизм. Удар, другой, третий и координация Андреаса перестала поддаваться управлению его мозгом. Эреро в гневе отбросил тело.

Затем последовал взрыв - мини-реактор в теле Андреаса не выдержал удара. Вместилище капитана сгорело вместе с новыми телами для Старейшин.

***
Они остались вдвоем. Только два человека (а можно ли их назвать людьми?), которые помнили Землю. Талис молила Эреро о прощении, обвиняла Энжелину в ревности, и Эреро поверил ей, как и всегда. Впрочем, ревность в данной ситуации и так стала бессмысленной.
Несколько столетий Эреро пытался создать новые тела, но тщетно. Выход был один – переселение сознания в живые тела, но Эреро сперва гнал эти мысли прочь, но андроиды были совсем плохи и выбора не оставалось.
Талис смогла представить эту жертву как особую милость Старейшин к юноше и девушке, личности которых после перезаписи перестанут существовать.

***
Табло в главном отсеке показало 2500 год. Люди, как и прежде, поднимали бокалы за новый год (правда, вместо хорошего вина там было какое-то унылое синтетическое пойло), но никто из них не пил в память о Земле и за новую жизнь на Глизе. Они были уверены, что живут в Тверди, созданной Богами, вокруг которой летят звезды. Андреас в их памяти представал как изгнанный Сатана.  Люди едва умели писать, их знания были скудны. Лишь некоторые старики передавали по наследству все необходимое для выживания.

Эреро и Талис выходили к ним раз в пятьдесят лет, чтобы благословить (или попросту забрать) новые тела юноши и девушки волей Богов. Эреро уверял Талис, что погружен в работу, а сам просто неподвижно сидел в лаборатории, прекрасно понимая, что не сможет больше ничего создать.

Неужели это конец?

[Todo Uno]

4. Лу, 17 лет.

Аша танцевала.
Танцевала медленно, плавно, легонько покачивала длинными изящными руками, не выходя из выжженого на полу круга. Лу не смел заступить за черту, символизировавший Твердь, и стоял чуть поодаль, скрестив на груди руки в ритуальном жесте. Аша танцевала для него и для Народа, но прежде всего - для Богов. Боги спускались в Твердь один раз за цикл, Боги ждали девушку и юношу, лучших из лучших детей Народа. День настал - сегодня.
Аша поводила плечами и на каждом развороте обжигала Лу чернущими глазами. Он едва переводил дыхание, не в силах оторваться от обнаженной девичьей спины, по которой змеились длинные косы. Когда она перебросит косы вперед и застынет, гордо выпрямившись, настанет его очередь танцевать.
Мать Лу украдкой смахивала слезы, глядя на сына. Вспоминала, как кормила грудью, как впервые он пошел, как заговорил. Как начал танцевать. Как пел, счищая плесень с крыши, как сорвался однажды с перекладины и долго, невыносимо долго лежал в беспамятстве и бреду. И теперь он уходит к Богам. Это великая часть для нее, матери, и великое горе. Зная, что грешит против Их воли, зная, что для Народа сегодняшний день важнее всех предыдущих, она взмолилась без слов, всей душой и всем материнским сердцем: оставьте мне сына! Возьмите меня, возьмите любого другого, оставьте сына!!!
Аша перекинула косы вперед и замерла. Лу притопнул ногой и раскинул руки - его очередь.
Народ глухо подпевал большому барабану, в который била Старшая. Кое-кто раскачивался в такт, по рукам шла чаша с дурманящим напитком, и мать Лу тоже отхлебнула свою порцию. Перед глазами уже заклубился туман, предварявший, по словам стариков, появление Богов.
Когда Лу порывисто припал на колено, чуть запрокинув голову, появились Боги. Молча встали неподалеку от круга, наблюдая за танцем, неподвижные, вечные. Барабан продолжал гудеть. Старшая начала читать заклинания.
Вдруг из давно заброшенного коридора Тверди вышли "те-другие". Так их называла потом Старшая, так их называл Народ, так говорила и мать Лу, вынося им угощение много позже. А во время танца их даже заметили не сразу.
- Падите ниц! - возгласила Старшая. - Боги снизошли до нас!
Народ попадал. "Те-другие" смотрели на них молча, но сами на колени не вставали и не выражали Богам почтения. Просто заговорили, легко и непонятно.
Сознание милостиво оставило отчаявшуюся женщину, и мать Лу снова открыла глаза только тогда, когда почувствовала на плече знакомую руку сына. Ее несгибаемый, умный и смелый мальчик рыдал в голос, уткнувшись в ее косы.
- Они меня не взяли... не взя-я-я-ли... я не... недостоин! жалок! не нужен им! никому! не нужен...
Она машинально гладила сына по спине, прижимая к себе обеими руками. Чуть поодаль точно так же мать и сестренка успокаивали Ашу. Отцы стояли нахмурившись, не показывая чувств, как и подобает мужчинам. Избегали смотреть друг на друга, Старшую и Народ. Позор, позор пал на их семьи. Теперь, того гляди, никто не захочет делиться с ними продуктами и водой, их будут обходить, как больных, а младшие дети никогда не найдут себе пару. Боги отвергли дар. Боги забрали одного из "тех-других", а дар Народа отвергли. Проклятие ляжет на семьи, коль скоро Боги не оказались благосклонны.
"Те-другие" не обращали внимания на постигшее Народ несчастье. Они как ни в чем не бывало болтали с детьми, вежливо склонялись перед стариками, предложили Старшей разделить трапезу. Постепенно к кругу подошли все, кроме семей Лу и Аши.
Мать Лу, утешая сына, с опаской поглядывала на свои ладони. Выходит, она - колдунья? Ведь это ее молитва нарушила ход вещей и отвела беду? Или напротив, накликала еще большую? Вроде бы нет, зеркало отражало ее по-прежнему, глаза не почернели, волосы не побелели... И даже тень никак не изменилась, хотя всякий знает, что тени ведьм дрожат, когда сама ведьма не шевелится. Но молитва сработала? Ведь сработала? Сработала? 

[Todo Uno]

5.  Аша, 17 лет.

Стать Избранной богами - самое значимое событие в жизни юноши или девушки, но для Аши таким событием стало вовсе не избрание. Ее жизнь разделилась на до и после, когда она, вопреки запретам пробравшись в заброшенный коридор, случайно коснулась пальцами черного зеркального экрана. Экран треснул разноцветными искрами, по нему пробежала яркая рябь. Аша в ужасе отдернула руку и зажмурилась, когда он заговорил приветливым женским голосом:

- Привет! Я Siri! Чем я могу тебе помочь?
- Кто ты? - прошептала Аша.
- Я Siri! Но я не люблю много про себя говорить. А как тебя зовут?
- Я Аша. Но где ты? Почему я тебя не вижу?
- Я нахожусь на космическом корабле "Ковчег", который отправляется к планете Глизе в созвездии Скорпиона. Ты не можешь видеть меня, потому что у меня нет тела.
- Как это - нет тела?
- Мой интернет-доступ ограничен, а во встроенных библиотеках мне не удается найти ответ на запрос "Как это - нет тела".

Аша в растерянности нахмурила лоб. Ничего не понятно. Что такое интернет? И доступ? И запрос? И биб-ли-о-те-ка?
- Что такое биб-ли-о-те-ка? - рискнула она после недолгого раздумья.
- Библиотека - учреждение, собирающее и хранящее произведения печати и письменности для общественного пользования, а также осуществляющее справочно-библиографическую работу, - монотонно зачитала Сири, разом растеряв приветливость и живость голоса.

Почему она говорит так мудрено? Половина слов - не понятнее, чем монотонное жужжание старых машин и перемигивание цветных лампочек. Когда-то маленькая Аша верила, что машины тоже говорят, просто не так, как люди, а с помощью жужжания и цветовых сигналов. Но хранитель знаний Уно поднял ее на смех и запретил заниматься бесполезными играми вместо нормальной учебы. Учеба была скучной, дети сидели в тесной комнатенке и хором повторяли за хранителем одно и то же: что делать, если включится аварийное освещение; что делать, если засорится главный воздуховод; что делать, если закончатся запасы питьевой воды; что делать, если начнется тряска.

- Сири, а почему ты раньше молчала?
- Меня никто не спрашивал! Но теперь ты можешь спросить у меня что угодно, и я постараюсь ответить, Аша.

Что угодно. Аша раскрыла рот в попытке осознать - но нет, мысль продолжала не помещаться в сознании и выпирала через все доступные отверстия. Что угодно. Я могу спросить что угодно, и она ответит. Но пойму ли я?

Аша резко вскочила, на ходу бросила:
- Мне нужно подумать! Пока, Сири! - и убежала.

***
Аша думала недолго. Во-первых, она была решительной девочкой, и чаще действовала, чем думала. Во-вторых, она обожала задавать вопросы, и эта ее милая особенность вечно ей вредила. В обществе, скатившемся практически до уровня первобытного строя, задавать вопросы было не принято, поэтому она вечно получала выволочки от старших. За дерзость, за непослушание, за желание странного.

Спустя несколько недель Аша стала носительницей такого объема информации, какой не уместился бы в головах всех ее соплеменников вместе взятых. Она верила Сири намного больше, чем старшим родственникам и хранителям знаний, ведь Сири всегда находила ответы. Сначала она не понимала большую часть из них, но настойчиво спрашивала и анализировала скудные крупицы доступной для понимания информации, изложенной более-менее ясным языком. "Когда-нибудь я все пойму, - думала она. - А пока просто буду спрашивать и запоминать. Когда-нибудь все эти слова сложатся для меня в ясный образ. Я находила закономерности даже в перемигивании лампочек на тех больших железных столах, а с Сири все-таки проще: она говорит на нашем языке и явно пытается мне помочь".

Вот только насчет богов Сири не могла сказать ничего определенного. Она стояла на своем и утверждала, что боги придуманы людьми, и их вообще не существует, а изображения древних богов, в изобилии демонстрируемые экраном, Аше казались совсем уж нереалистичными. "Но кто же тогда придет за мной?" - думала Аша.

Очень скоро она узнала об этом.

Боги выглядели как люди. Очень старые и очень усталые люди. У них не было шести рук или голов животных (это такие, живые и разные, бывают большие, бывают маленькие, вместо рук и ног у них лапки, и многие покрыты волосами целиком, а не только на голове), и они, кажется, не собирались метать молнии (такая вспышка, как удар током - вжух, и ярко-ярко) или что-то подобное.

Тем неожиданнее стало появление чужаков. Они на людей походили только отдаленно, голосами да некоторыми частями тела. Железо причудливо переплеталось с живой плотью, и они казались выше, сильнее и опаснее людей. Они говорили о том, что прилетели с миром, но мало кто понимал их. Только Аша улавливала уже знакомые слова - корабль, "Ковчег", космос - и сгорала от нетерпения. Они и есть настоящие боги! Что будет, если она заговорит с ними?

Поддельные людообразные боги, казалось, были вовсе не удивлены появлению пришельцев. В наступившей суматохе они увлекли куда-то настоящего бога, имя которому было Эреро-старший, и скрылись с глаз, совершенно забыв про Избранных - Ашу и Лу.

Пока остальные недоверчиво косились на оставшихся пришельцев и помалкивали, Аша решила рискнуть и завести разговор с одним из них. Вообще-то он сам ее выбрал - рассматривал ее пристально и даже не пытался скрыть интереса.
- Привет, я Аша! Как тебя зовут?
- Привет, Аша, я Ньютон.
- Вы сказали, что прилетели на корабле, и что мы тоже летим на корабле в космосе, а я знаю, что такое корабль, и что такое космос - это такая пустота, а там висят планеты и звезды, и некоторые крутятся, и на них даже есть люди, как мы! - выпалила Аша.

Ньютон ужасно удивился.
- Вот как. Неужели. И кто же тебе об этом рассказал?
- Сири! Она мой друг. Ее как бы нет, только голос. Но мы с ней все время разговариваем, с ней ужасно интересно, намного лучше, чем со всеми остальными.
- Сири? Та самая Сири? - Ньютон расхохотался.

Аша, не ожидавшая такой обидной реакции, бросила на него гневный взгляд и убежала. "Зачем вы только прилетели, гадкие? Чтобы посмеяться над моим единственным другом?" - в этот момент Аша желала только того, чтоб корабль пришельцев свалился куда-нибудь поглубже в космос и наткнулся на самую большую и злую планету.

[Todo Uno]

6. Ньютон.

Перелет я переносил очень плохо. То и дело меня выворачивало наизнанку, даже когда казалось, что организм уже привык и стабилизировался, и стопка самодельных пакетов из исписанных формулами листов стала моим постоянным спутником. Я всячески пытался скрыть свое нездоровье от других, но вскорости понял, что это невозможно, даже Эреро заметил мое зеленое лицо и насмешливо приподнял бровь. "Я думал, вы будете покрепче, лаборант", - сказал он.
Итак, пока для других полет был полным приключений новым опытом, для меня он был бесконечной пыткой. Почти все время я находился в каюте и в промежутках между спазмами читал. Однако, чужие миры уже не казались мне такими привлекательными. Раньше я узнавал об эмоциях и их выражении из книг, учился строить свою речь по диалогам любимых персонажей, представлял себе жизнь и романтические отношения по страницам романов, но все это оказалось лишь иллюзией жизни. Я думал, что и у нас с Катажиной все будет так, как об этом пишут, - взаимное признание и безоблачная жизнь душа в душу. Но все вышло иначе.
В одно из утр я почувствовал себя лучше и вышел попить воды. На корабле было неожиданно оживленно, а в иллюминаторах виднелось что-то явно рукотворное - блестела металлическая поверхность, бликовало стекло.
- Что происходит? - спросил я у одетой в комбинезон медицинского отсека девушки.
- Мы догнали "Ковчег", - сказала она, окинув меня взглядом и, видимо, оценив мое самочувствие. - Корабль не отвечал на позывные, и мы пристыковались, но никто не выходит на встречу! Сейчас собирается экспедиция на борт.
Так вот почему мне полегчало - корабль был неподвижен! Завидев в толпе подтянутого и высокого Эреро, я рванулся к нему, чтоб попроситься быть среди тех, кому позволено взойти на "Ковчег", но тот увидел меня раньше:
- Мейс Ньютон, я вижу, вам уже лучше? Наденьте форму и через три минуты будьте на выходе, я хочу, чтобы вы пошли с нами.
Об этом я только и мечтал. Дрожашими пальцами застегивался вдвое дольше обычного, не сразу смог зашнуровать обувь, но все равно успел к указанному месту вовремя. Эреро пересчитал нас по головам и, взмахнув рукой, дал команду начать экспедицию на "Ковчег".
Я чувствовал холод в коленях и кончиках пальцев, когда делал первый шаг на тот самый легендарный, недоступный для меня звездолет. "Вы говорили, что я недостоин, а я все равно здесь", - хихикнул внутренний голос.
На "Ковчеге" было очень пусто и очень темно - как будто тут изначально никого и не было. Эреро дал команду включить фонари, и лучи света забегали по заросшим паутиной углам того самого детища человечества, что пожрало все его ресурсы. Я боролся со странным чувством, возникающим при виде разрушенных приборов и покрытых пылью комнат, - неужели мы расставались с любимыми и страдали ради этих облупленных стен и заржавевших роботов? Мы осматривали комнату за комнатой, но не видели той роскоши, которую обещали улетевшим. Я думал, что наконец-то встречу растения и животных, которых до этого рассматривал лишь на картинках, но перед моими глазами были лишь битое стекло, жженая пластмасса, рваная бумага.
Но вдруг мы услышали какие-то звуки, напоминающие человеческое пение и плач ребенка, из центральных помещений.
- Осторожнее, они могут быть опасны, - сказал Эреро и потушил свой фонарь.
Офицеры достали огнестрелы, а я держал руку на рукояти ножа,от всей души надеясь, что его не придется применять: для боевых действий он явно не был предназначен. На счет три мы в строгом порядке вошли в отсек, держа под наблюдением каждый его участок.
Нашим глазам предстала достаточно скорбная картина: у горящих в ведре книг сидело десятка три испуганных чумазых женщин с младенцами на руках, и в глазах каждой был первобытный страх.
- Мы добро, - пролепетала одна из них, почти голая. - Мы добро, не зли.
- Что она говорит? - спросил один из офицеров.
- Просит не делать зла? - предположил переводчик.
- Где ваши мужчины? - спросил Эреро.
Женщины переглянулись. Наблюдая за их лицами, я сделал вывод, что самые младшие, закутанные в рваные одеяла и что-то, похожее на скатерти, не понимали нашу речь совершенно, а те, что были постарше, с трудом, но улавливают смысл.
- Мужчины... около, - ответила та же полуголая женщина. - Питание. Дары.
Переводчик пожал плечами:
- Давайте подождем мужчин, кажется, они где-то недалеко, ищут еду.
Мы расположились в противоположном от женщин углу комнаты, постоянно чувствуя на себе тревожные взгляды. Они перешептывались на странном, напоминающем постукивания, языке, и колыбельные их тоже напоминали скорее морзянку, чем разумную речь. Мы отчаянно пытались вслушаться, но, кроме множества искаженных слов, обозначающих эмоции, не распознавали ничего.
- Здесь разве что радист поможет, - мрачно пошутил переводчик.
 Но долго терпеть это не пришлось - через несколько минут появились мужчины. Завидев нас, они залопотали что-то вроде "господины" и подтолкнули в нашу сторону главного, который положил к ногам Эреро сверток со слабым запахом гнили.
- Мы - жители Твердь, - гордо заявил тот, кто, очевидно, был вождем. Высокий, но сутулый хрипло кашляющий мужчина, обернутый клеенкой. - Приветствовать-радостно!
-  Мы не принимаем ваши дары, разделите их с вашими спутницами, - ответил Эреро, полуголая женщина улыбнулась ему и торопливо схватила сверток.
- Что такое Твердь? - спросил я.
 - Твердь - наш дом. Боги делать Твердь! - ответил вождь. - Боги любить-желать дары. Люди приносить дары. Мирно-спокойно.
- И как часто вы приносите дары?
- Этот миг ждать-наступить. Хотеть смотреть?
Мы прошли за вождем в сторону хвоста, где ожидали увидеть какое угодно чудовище или мутировавшее растение - я читал, такое бывает - но на встречу вышли двое пожилых людей, мужчина и женщина, которые, в отличие от встреченных ранее, были одеты в классическую одежду, лица и руки их были умыты, жесты привычны, а речь - грамотна.
- Добрый день, путники, - сказали они хором.
- Мы приносить боги молодость, - сказал вождь. - Мужчина-молодость и женщина-молодость. Боги приходить редко. Боги нуждаться лучшее. Люди верить-надеяться-сильно.
- Вы можете пройти с нами, - сказали "боги", обращаясь к Эреро. Я видел, что он колеблется, и вмешался.
- Если хотите идти, мейс-лорд, вы идите, - сказал я. - Мы будем ждать вас у племени столько, сколько нужно.
Эреро кивнул.
- Ты будешь за главного, - сказал он одному из офицеров. - Ждать меня в центральном отсеке. Команду выполнять беспрекословно.
Они пожали друг другу руки, и Эреро, не прощаясь, ушел в хвостовую часть.
Я вернулся вместе с остальными, и поначалу жизнь с племенем казалась мне сложной и пустой.
Мужчины почти всегда были где-то в поисках по кораблю, а женщины относились к нам с недоверием и опаской, пока старшая однажды не угостила нас непонятным варевом, которое, судя по всему, изобрела сама.
- Это очень вкусно, - улыбнулся я ей после первых нескольких ложек, и после этого лед в отношениях между нами треснул.
- Есть-нравится! - рассмеялась она.
Мы выяснили, что нынешние люди считают себя жителями Тверди, которая покоится между звездами, созданная богами, и этим богам позарез нужны юноша и девушка раз в какой-то длительный период времени - такой длительный, что выпадал лишь раз в жизни почти каждого. Главная из женщин поведала мне, что наше появление разрушило ритуал - они заготовили для богов лучших юношу и девушку, семнадцатилетних Лу и Ашу, которых теперь они освободили и отогревают у костра.
Оба подростка были хрупки и тонкокостны, с одинаковыми длинными волосами, но, когда Аша подняла лицо, мне показалось, что я вижу перед собой Катажину. Сердце стало биться так, что я почти не слышал остальных рассказов, - лишь смотрел на порывистые движения юной красавицы.
Я уловил, что жители Тверди утратили письменность, поэтому все, что они умели и знали, заставляли выучивать наизусть, и помнивший больше всех звался главным Умом племени. Когда я поинтересовался, где же их Умы, мне поведали, что они живут в самых комфортных условиях, и их желания выполняются беспрекословно, но, если я захочу их увидеть, должен пройти с вождем, только он может в любое время приходить туда. Тем не менее, некоторые из обычных жителей Тверди даже могли починить что-то несложное, но разве что на уровне "так научили", без понимания процесса.
Меня это немного удручило - выходило, что моя прекрасная Аша находится даже не на другой ступени, она словно послана из другого времени, причем прошлого. На то, чтобы научить ее основам современной жизни, ушли бы годы, а до времени, когда я смогу заговорить с ней о чем-то абстрактном, - еще больше. Но сейчас меня это не останавливало, я просто хотел коснуться красоты, которую наконец-то нашел, пусть и проделал для этого колоссальный путь.
- Добрый вечер, - сказал я, отодвинув в сторону Лу и романтические представления о женщинах. - Ты знаешь, что ты  очень красива?
Она подняла на меня светлые глаза, в которых плясали отблески костра, и в лице ее находили отражение все иконы, репродукции которых я видел в своей жизни.
- Ты говорить ха-ха. Ты не житель Твердь.
Аша с усмешкой покачала головой и повернулась к отстраненному Лу, руку которого поцеловала с выраженной нежностью.
Под тихие смешки женщин я  зашагал в неосвещенный угол - моя любовь снова отвергала меня ради другого.

[Todo Uno]

7. Эреро-старший.

Всему свое время, и время всякой вещи под небом: время насаждать, и время вырывать посаженное; время разрушать, и время строить; время разбрасывать камни, и время собирать камни; время обнимать, и время уклоняться от объятий; время искать, и время терять; время сберегать, и время бросать; время раздирать, и время сшивать; время молчать, и время говорить; время любить, и время ненавидеть.
Книга Екклезиаста, глава 3.

— Ковчег, это Джокер. Мы с Земли. Ответьте. Да ответьте же, чёрт бы вас побрал!
Я похлопал Ньютона по плечу.
— Не горячись, amigo. Мы ведь уже давно поняли, что ничего так не добьёмся. Если ни одна автоматическая система корабля не откликнулась, ждать ответа от живого оператора как-то самонадеянно.
— Дон Эреро, я не понимаю…
— И я не понимаю, Исаак. Это не укладывается ни в какую логику.
Мы синхронно перевели взгляды на главный экран. Бесконечно-звёздное небо заслоняло гигантское угольно-чёрное пятно неправильной. «Ковчег». Я знал о нём больше, чем кто бы то ни было из ныне живущих. Но, стыдно признаться, не поверил, когда впервые увидел изображение. Это безмолвное тёмное нечто могло быть всем, чем угодно, но только не моим детищем.
— Ласло, стыкуйтесь. Посмотрим своими глазами, что там происходит.
Пилот кивнул и надвинул на глаза забрало штурманского шлема.
— Вижу шлюз. По виду цел, но приводные маяки не работают. Придется подходить в ручном режиме, это займет время.
— Действуйте, — ответил я, откинулся в своем ложементе и закрыл глаза.
Нужно успокоиться. Я целиком и полностью отвечаю за это предприятие, и пороть горячку сейчас — последнее дело. Но Santa María, как же тяжело сохранять хладнокровие в одном шаге от цели! Сейчас я даже рад, что ношу в груди искусственное сердце. Оно точно не остановится от избытка чувств.
Постройка корабля заняла полгода. Мы сохранили все наработки «Ковчега», так что единственное, что нужно было сделать, — достать старые папки из архива и сдуть с них пыль. Образно говоря.
С экипажем было сложнее. Помимо меня, Ньютона и Эвелины нужны были инженеры-математики и хотя бы один пилот. А ведь мы, земляне, уже давно разучились летать… Так что специалистов пришлось собирать с миру по нитке.
Эти полгода я старательно гасил в себе все эмоции, с головой погрузившись в создание «Джокера». Я совсем потерял связь с внешним миром, за неё отвечал Ньютон и, в меньшей степени, Эвелина. За это время мы прониклись доверием друг к другу.
Запуск прошёл в штатном режиме. Встать на курс «Ковчега» тоже не составило труда: у нас была подробная астрограма его маршрута. Две недели в пути пролетели как одна минута, и вот радары показали приближение массивного объекта прямо по курсу. Мне сразу показалось странным, что объект ничего не излучает. Мы передали запрос по радио… Точнее, мы задолбали «Ковчег» на всех доступных частотах, но ответа не получили. И это было очень, очень подозрительно.
Предложение Ньютона остаться на корабле я отмёл сразу же. К шлюзу направились я, он, Эвелина и трое техников. Остальные четверо остались на «Джокере». И я приказал не заглушать маршевый двигатель. Так, на всякий случай.
— А если он не откроется? Будем резать?
— Надеюсь, не придется. — Я подошёл к внутренней мембране и отправил с наручного компьютера коротковолновый сигнал. Томительную секунду ничего не происходило. А потом проход открылся.
За ним царила темнота. Абсолютная непролазная темнота.
***
…Мы шли уже второй час. Меня не покидало ощущение, что я сплю. Может, мы ошиблись, и это вовсе не «Ковчег»? Нет, это глупость. Трудно, но необходимо было признать, что это и есть величайшее творение человечества. И с ним что-то не так.
Корабль имел форму линзы диаметром 36 километров. По сути, это планета в миниатюре. Здесь есть города, фермы, джунгли, реки и прерии. Весь объём поделен на зоны, и у каждой есть назначение. В них пассажиры живут, учатся,  работают, воспроизводят пищу и… гм… свою популяцию. Замкнутая идеальная экосистема.
Но это в теории. А на практике мы шли через мёртвые пустоши. Нашлемные фонари скафандров разгоняли мрак, но мы не видели ничего, кроме пыли и каких-то обломков. На переговорной частоте царило подавленное молчание. Каждый боялся вслух признать, что «Ковчег» постигла катастрофа. Но какая?! Caramba, я знал проект этого корабля до последней мелочи. В помещениях был воздух, хоть и не очень чистый. Сохранялась нормальная гравитация — 0,85g. Это значит, что базовые системы ещё работают. Но что тогда случилось с освещением и со всем остальным? И где все люди?!
С каждым шагом надежда встретить хотя бы одну живую душу таяла. Я понял, что был слишком самонадеян, надеясь на встречу с сыном.
Постепенно картина вокруг стала меняться. Мы вышли из зоны прерий, по техническому коридору опустились на четыре палубы и приближались к центральной части корабля, где по проекту были сосредоточены жилые и общественные отсеки. Один из них мы пересекали, когда Ньютон подал голос.
— Это просто какой-то город-призрак… посмотрите только!
Он поднял голову, и луч фонаря осветил комплекс личных кают. Голые переборки, зияющие чернотой провалы дверей, брошенные тут и там вещи, покрытые слоем пыли. И никаких признаков жизни. Даже кибернетической.
— Я не могу пове… Ай! — Эвелина споткнулась обо что-то и упала. Мы бросились её поднимать.
— Ты в порядке?
— Да. Что это бы… О боже!!!
Под ногами валялся скелет в каких-то лохмотьях. Об него и запнулась девушка.
— Дон Эреро, да что же здесь творится? — Потрясенно спросил Ньютон.
— Не знаю… — Я замолчал, собираясь с мыслями. — Нужно спросить у главного компьютера. Он жив, пока жив сам корабль.
— Где его искать? — Деловита осведомилась Эвелина. Мне положительно нравилось, как быстро она отходила от шока. — Нам придется дойти до центра корабля?
— Хмм, нет. — Возразил Ньютон. — Не обязательно. В каждом секторе есть резервный пункт управления с терминалом ГК. Он должен быть где-то поблизости.
— Я даже знаю, где, — внезапно откликнулся один из техников, Джеймс. — Вот там.
Он указал лучом фонаря в сторону. — Я просканировал палубу. Силовые кабели сходятся вот в том… строении.
Терминал был покрыт пылью и казался мёртвым, как высохший дуб. Но техники азартно взялись за него: расчистили порты, подключили свои микрокомпьютеры и принялись за реанимацию.
— Голографический интерфейс умер, — доложила Анна, специалист по кибернетике. — Но сам мозг не поврежден. Общаться придется через командную строку, но это мелочи. Сейчас запущу автономную батарею…
Она что-то нажала, и терминал ожил. Засветились мёртвенно-зеленым светом индикаторы, замерцал маленький дисплей на вспомогательной консоли.
— Готово! Проснулся, болван электронный. — Женщина с гордостью похлопала по боковой панели перчаткой скафандра, отчего поднялось облачко пыли. — Сейчас выгружу его логи, и посмотрим, что здесь творится.
Она склонилась над консолью и подключила к ней свой микрокомп. Минуту ничего не происходило. Потом ещё одну. И ещё…
— Странно…
— Что там, Анна? — Ньютон потерял терпение. Я был ему благодарен, потому что сам был готов спросить. А руководителю проекта демонстрировать юношескую горячность не полагается. Впрочем, это Ньютон-то юноша, а, Элена?..
— Здесь какой-то нереальный массив данных. Логов накоплено на два порядка больше, чем должно быть. Мой комп просто не может переварить такой объём.
— Нам и не нужен весь объём. Найдите записи об авариях или ЧП.
— Сейчас попробую… Так, вроде есть. Посмотрите, сеньор Эреро.
Я подошел к терминалу и взглянул на дисплей. Строчки репортов мелькали на нем одна за другой, а я читал их, словно книгу.
Нет.
Santa Maria е todos ángeles de dios. Нет, Элена.
Это просто не может быть.
— Что случилось, сеньор Эреро? — Нетерпеливо спросил Эвелина. Кажется, последние слова я пробормотал вслух.
Я не смог ответить сразу. Не смог облечь в слова чудовищное открытие. Мне пришлось призвать всё мужество Herrero, чтобы сказать своим спутникам правду.
— Кто-то вмешался в настройки тахионного контура и изменил спин частиц. Релятивисткое замедление изменило вектор. Если говорить упрощённо, время в корабле потекло в другом направлении… Точнее, с другим вектором скорости.
Они всё ещё не поняли, Элена.
— С момента отлёта с Земли здесь прошло 2519 лет. — Я снова взглянул на дисплей. — И четыре месяца.
Мои спутники потрясённо замолчали. Я не знал, что им сказать, потому что сам не понимал, как такое возможно. В моей голове не укладывалось, что за мои двадцать лет здесь прошло двадцать пять веков. Что все, кто отчалил с орбиты, давно рассыпались в пыль. И их потомки тоже. И мой сын…
Не знаю, сколько бы мы так стояли, но наше бдение прервали весьма грубым образом. Что-то мелькнуло в темноте, ударило Ньютона в грудь и отскочило от скафандра. Мой помощник наклонился и поднял с палубы дротик с грубым самодельным наконечником.
— Это что ещё такое?..
— Вон там! Держите его! — Мы повернулись в сторону, куда указала Эвелина, и увидели, как от нас со всех ног улепетывает фигурка.
Техники бросились в погоню. Они были молоды, сильны, но главное, что решило исход погони, были сервомышцы в скафандрах. Через минуту они подтащили упирающегося беглеца.
К тому моменту я уже утратил способность удивляться и просто фиксировал информацию. Итак, девчонка. Молодая, лет шестнадцати. Лохматая, волосы подрезаны очень грубо. Одета в какое-то рубище, на ногах вместо обуви — обмотки. На руке браслет из оргалитовых бусинок, за спиной — колчан, в котором болтается еще пара дротиков — близнецов того, что прилетел в Ньюта.
— Кто ты и почему напала на нас?
Я не был уверен, что она поймет мои слова. К счастью, поняла.
— Вы есть недобрые! Вы пришли из темноты! Вы разбудили столб!
Сколько ярости в голосе. Не любит она, когда столбы будят…
— Мы спустились с неба. Как тебя зовут?
Она замерла и стала похожа на любопытного зверька.
— Ява. Я — Ява. А что есть небо?
Мои спутники удивлённо переглянулись. Действительно, что такое небо?
— Небо — это то, что вверху, — попыталась объяснить Эвелина.
— Вверху Твердь! — Радостно возразила наша пленница. — И внизу тоже. Твердь везде.
— Что такое Твердь? — настала наша очередь удивляться.
— Твердь — это везде, — лаконично ответила наша новая знакомая, всем видом давая понять, что это заявление не нуждается в каких-либо пояснениях.
— Твердь — это твой мир? – Осторожно уточнил Ньютон.
— Да, Твердь — это мир, а мир — это Твердь, — кивнула девушка, — и мимо неё текут звёзды.
Итак, эта дикарка знала звёзды, но не знала неба. Удивительно!
— А где ты видела звезды?
— На Тёплых Уровнях. Мы любим смотреть на звезды, прежде чем идем спать.
Мы. Значит, она не одна такая, Элена. Это логично: одиночка бы не выжил. Человеку нужна хотя бы небольшая триба.
— Отведи нас к звёздам, Ява.
Девушка бесхитростно махнула рукой. Мол, за мной, и зашагала в темноту.
Пока мы шли, Эвелина вовсю расспрашивала Яву. Вот уж где неожиданно пригодились её навыки журналиста. Юная дикарка рассказывала и рассказывала, и будто бы даже не понимала, что говорит не по своей воле.
Итак, её зовут Явой, ей 17 больших циклов и она одна из сильнейших девушек в команде. Команда — это все люди Тверди, а живут они на Тёплых Уровнях. Там растут плоды и травы, есть вода и водятся звери. В начале каждого малого цикла добрые боги Вулкан и Майя зажигают для команды свет, а в конце — гасят его и позволяют посмотреть на звёзды.
Через половину малого цикла начнется большой праздник. Раз в пять по десять больших циклов добрые боги выходят к Команде. Они берут самых сильных, храбрых и красивых юношу и девушку и уводят за собой на Мостик. Быть избранным добрыми богами — великая честь. Ява хотела доказать свою доблесть и добыть к празднику самую крупную ратонгу. Это такой зверь размером с половину Явы. Ратонги хитры и опасны, но люди с помощью добрых богов прогнали их с Тёплых Уровней. Поэтому Ява отправилась на Тёмные Уровни в надежде на добычу. Но встретил пришельцев, а значит, теперь её точно выберут в дочери Майи. А её друга, Слая, — в сыновья Вулкана.
— Дон Эреро, вы что-нибудь понимаете в этом бреде? — шёпотом осведомился Ньютон.
— Примерно. У меня есть гипотезы, но проверить их удастся, только когда мы достигнем этих самых Тёплых Уровней.
Достигли их мы через пару часов. Ява шла как заведённая, а вот мы уже начали уставать. Вообще-то, в «Ковчеге» была предусмотрена разветвлённая сеть внутрикорабельного транспорта, но, судя по рассказам Явы, иного способа перемещения, нежели на своих двоих, Команда не знала.
***
…Когда я увидел поселение наследников земных колонистов, Элена, меня разобрал нервный смех. Посреди центральной прогулочной палубы, под огромным, с небольшое озеро размером иллюминатором, ютились неуклюжие хижины из тростника и обломков пластиковых панелей. Здесь никогда не дул ветер и не шёл дождь. Просто люди измельчали духом настолько, что пространство палубы казалось им слишком большим. Звёзды не манили, а пугали их. И люди пытались отгородиться от них крышами.
Нас приняли легко. Эти люди — люди ли? — разучились бояться или удивляться. Точнее, научились это делать слишком хорошо. Для эмоции, которую мы называли страхом, у них было около тридцати наименований. Зато не было будущего времени в языке. И сослагательного наклонения тоже. Но всё это Эвелина выяснила позже.
Старейшины племени не смогли мне ничего рассказать. Их память охватывала только события собственной жизни, и они не знали что было до них. Они вообще не знали, что значит «до них». Команда жила без вчера и завтра, одним лишь сегодня. Всё остальное было в ведении добрых богов. Они давали свет и пищу, учили ремёслам и показывали звёзды. Если что-то и можно было узнать, то только у них.
— Я хочу встретиться с Вулканом и Майей, — заявил я после трёх часов бесплодных бесед.
— Добрые боги сами решают, когда им встречаться с людьми, — мужчина лет пятидесяти ответил мне без злобы или благоговения в голосе. Он просто констатировал факт.
— Вы говорили, что они живут на Мостике.
— Да, вот там, — дикарь указал рукой вперед и вверх. Я сверился с планом «Ковчега». Ну, конечно. Центральный командный отсек. Стоило догадаться.
— Туда можно пройти?
Я специально не стал уточнять, что имею в виду под «можно».
— Можно, — спокойно ответил старик. — Но двери Мостика могут открыть только боги.
— О, насчет этого я не беспокоюсь, сеньор, — я подумал о загруженных в мой коммуникатор кодах доступа нулевого уровня. — Я в какой-то мере тоже бог.
***
— Дон Эреро, вы уверены? Быть может, я всё-таки пойду с вами?
— Нет, Ньютон. Мы не знаем, что творится на мостике. Если со мной что-то случится, собирай людей и уходите на «Джокер». Возьмите с собой парочку аборигенов и возвращайтесь на Землю.
Элена, он совершенно не умеет владеть лицом.
— Послушай, Ньютон. Я ценю твою преданность, правда. Но ты должен понимать, что кроме тебя завершить мои проекты некому. Поэтому не вздумай геройствовать. Не подставляй из-за одного старика целую планету. Обещаешь?
Он тяжело вздохнул.
— Обещаю, дон Эреро. Но мне это всё равно не нравится.
— Вполне возможно, мы зря беспокоимся. В любом случае, сейчас я это узнаю.

[Todo Uno]

***
Мостик располагался на соседней палубе. Я добрался туда за час с лишним. В пути я пытался понять, что же могло произойти на корабле, какой причудливый выверт энтропии привёл к краху проекта, в который вложила пот и кровь целая цивилизация. Думал, прикидывал варианты и не мог найти ответа.
Может, это просто наша судьба, Элена? И человечеству просто не суждено спастись?
От тягостных мыслей меня избавила дверь, преградившая путь. Я вдохнул поглубже и послал код разблокировки.
Дверь открылась мгновенно, и я словно попал в другой мир.
Здесь было светло и свежо. Помещение было напичкано электроникой, ЖИВОЙ ЭЛЕКТРОНИКОЙ! На экранах светились данные о курсе и скорости звездолета и прочей информации.
Переход был столь резким, что я растерялся. И не сразу видел мужчину лет семидесяти с умными глазами, одетого в комбинезон технического сотрудника. Он вышел из-за пульта и молча встал передо мной, внимательно вглядываясь в моё лицо.
Я снял шлем и представился.
— Здравствуйте, Вулкан. Меня зовут Рамон Эреро, я создатель «Ковчега». Я прилетел с Земли.
Мой собеседник странно улыбнулся в ответ.
— Здравствуй, отец. Я знал, что мы с тобой ещё встретимся.
— Отец? Я не отец «Ковчега», я, скорее, его архитектор…
Мужчина расхохотался. Он смеялся долго и заливисто, заставляя меня замереть в недоумении. Наконец, он совладал с собой.
— Я так и думал, что ты меня не узнаешь. Хотя ты и мой отец. Я Рокэ Эреро, твой сын. Твой Ро.
Я подумал, что это шутка, Элена. Слишком жестокая и глупая шутка.
— Ро?..
— Да, отец. Ты же знаешь, что кроме тебя и мамы меня так не называл никто.
— Но… — Мне показалось, что палуба уходит из-под ног. — Как это возможно? И что, чёрт возьми, здесь случилось? Что стало с «Ковчегом»?!
— Пойдём, я покажу тебе.
Мы подошли к огромному проекционному экрану. Он простирался на пять метров вверх и вниз. Рокэ… Нет, Элена, мне легче называть этого человека Вулканом. Вулкан вывел на экран какие-то графики и начал объяснять.
— С самого начала в концепции «Ковчега» была ошибка. Нет, отец, не твоя. С двигателем всё в порядке. Ошибка касалась пассажиров корабля.
Как ты помнишь, на борт поднялось около 80 тысяч человек. Они должны были вывести корабль на разгонный трек и продолжить свой род, передавая ему знания о Земле. Вот здесь-то и возникла заминка.
Мы не захотели размножаться.
Вырвавшись с отравленной планеты, получив в распоряжение неограниченные ресурсы, люди впали в праздность. Им хотелось пожить для себя, а не для человечества. Мы потратили чёртову прорву сил, чтобы каждому найти пару. Но в этих парах не было любви и они не хотели рождать детей.
Конечно, поначалу это было не так заметно. Тенденция проявилась не сразу. Каждое поколение было немного, но малочисленнее, чем предыдущее. Когда мы заметили это и забили тревогу, было уже слишком поздно. Естественное разнообразие генов опустилось до критически низкой отметки, и мы стали вырождаться.
Я видел всё это своими глазами, отец, ведь к тому моменту я прожил три сотни лет. Едва поднявшись на борт, я продолжил свои эксперименты над совершенной оболочкой и смог создать два нестареющих тела — для себя и Талис, моей пары. Ты помнишь её? Но это не стало решением проблемы. Я мог наблюдать за нашим медленным исчезновением, но не могу ему помешать. Идею пересадить всех оставшихся людей в нестареющие тела пришлось отмести в самом начале. Во-первых, тел на всех все равно не хватило бы, потому что их очень трудно создавать. Во-вторых, они не способны к воспроизводству.
И тогда в отчаянии я решил вмешаться в работу твоего контура и изменить интенсивность потоков.
— Что? Это сделал ты?!
— Да, отец. Я изучил твои работы и попытался ускорить наш полёт. Надеялся, что если мы прибудем на Глизе не через пять тысяч лет, а хотя бы через две с половиной, то ещё можно будет что-то сделать. К сожалению, я ошибся.
—  Ты не учёл спин тахионов…
— Да, — он понурил голову, но затем поднял глаза и продолжил твёрдым голосом. Я узнал этот тон, Элена. В тот момент со мной говорил настоящий Herrero. — Я остановил время в корабле и лишил нас последнего шанса.
Когда я понял, что произошло, мое вечное тело, как и тело Талис, просто износилось, как старый костюм. Биология не могла обновлять его бесконечно, а с физикой у меня так и не получилось договориться. Пришлось пойти другим путём. Раз в полвека мы с Талис берём пару молодых людей и пересаживаем свои сознания в их тела. Да, исходные личности при этом стираются. Но жалости к ним у меня осталось не больше, чем к домашним животным. Прости, отец.
Он замолчал, и на мостике воцарилась тишина. Нам обоим нужно было подумать.
— Сколько сейчас людей на «Ковчеге»? — Спросил я наконец.
— Около семи сотен.
— И ты стал для них богом?
— Мы с Талис остались единственными на этом корабле, кто сохранил память и научное мышление. Кто-то должен был присматривать за ними, хотя бы напоминать им о ремеслах… У меня не было другого выбора, отец. А Вулкан — это просто шутка. Бог-кузнец — чем не имя для наследника рода Herrero? Ты ведь сам рассказывал мне эти мифы и легенды в детстве, помнишь?
— Помню. Бог-кузнец, которому люди приносили человеческие жертвы.
— Я не кровожаден, отец, — он помрачнел. — И не беру больше того, чем нужно для продления жизни.
Снова неловкое молчание.
— Почему ты всё не исправил?
— Отец?
— Когда ты понял, что время течет вспять… Почему ты не вернул прежние настройки? Не попытался снова развить деградировавшее население корабля? Почему ты не начал всё сначала?
Он вскинул на меня пылающий взгляд, который, впрочем, тут же погас.
— Потому что не видел в этом смысла, отец. У нас был великолепный шанс, но мы не захотели им воспользоваться. Мы заслужили того, чтобы исчезнуть навсегда.
— Иными словами, ты сдался?
Он не стал юлить и отпираться. Всё же это наш сын, Элена.
— Можешь считать так, отец.
Мы снова замолчали на какое-то время. В общем-то, всё уже было понятно
— Рокэ, ты помнишь, что я сказал тебе в нашу последнюю встречу перед стартом?
— Конечно, помню, отец. «Спаси человечество, Ро».
— Мне жаль, что я на тебя надеялся.
Сервомышцы скафандра сделали удар смертельным. Я схватил обмякшее тело и сбросил его вниз, к основанию экрана.
Некстати вспомнился эпизод из книги легенд: Юпитер сбросил Вулкана с Олимпа, и бог-кузнец охромел.
***
Когда я возвращался с капитанского мостика, на душе было погано и хотелось плакать. Но мужчины рода Herrero не плачут. Даже когда убивают других мужчин рода Herrero.
Мои спутники ждали моего возвращения. Я посмотрел на Джеймса, Павла и Анну, техников с «Джокера»
— Господа, отправляйтесь в главное машинное отделение. Нужно перенастроить тахионный контур. Ньютон, свяжись с Ласло, пусть начинает рассчитывать маршрут обратно на Землю. Эвелина, поговори с Командой. Попробуй объяснить им, что их ждут серьёзные перемены в жизни. И да, друзья мои, вынужден признать, что эксперимент с переселением человечества на Глизе провалился. Мы возвращаемся.
— Что вы задумали? — Эвелина странно смотрела на меня. В её взгляде не осталось ни дерзости, ни вызова, не бесшабашного молодого веселья. Только робкая надежда.
Я помедлил с ответом. Усталость давила на глаза и тянуло веки вниз. Я позволили себе опустить их, но лишь на мгновение. Слишком много всего, Элена, слишком много. Горек свет звезды Полынь.
— Вторую попытку.

[Todo Uno]

Маскарад:

Ньютон - [Begotten]
Катажина - Countryman
Тиб - Cressa
Эреро-младший - pysh000000
Талис - Simka
Аша - Актриска
Эреро-старший - Ветер
Уно - Кейли
Пекки - Сашетта
Таштимер и Лу - Снайпер
Снорг - Чехарда
Демид - Гость - автор вне форума. Этот игрок писал Себастьяна в "Сан-Мало".

[Todo Uno]

Рецензии от авторов.

В общем, мне достался Таштимер.

Мне нравится, как написаны тексты, они легкие и в то же время довольно емкие. Себя немного вижу я здесь, кстати. Манера похожа, много восклицательных знаков, например. Но разнообразные циничные сравнения покрепче моих будут, это да.
Таштимер - гопник. Я на всякий случай дважды посмотрел его возраст. Не тянет он на 49. Он явно моложе и не собирается, похоже, стареть. Ну вот совсем. Я бы сказал, что он - оптимист. Он как-то с насмешкой смотрит на жизнь, прекрасно осознавая весь грядущий п*здец, не забывая при этом жить на полную катушку, насколько это возможно. Немного необычно смотрится этот подход "мы все умрем, да пофиг, пойду выпью, это весело" с желанием продлить свою жизнь настолько насколько это возможно с помощью искусственных органов и других достижений науки.
Очень зашел кусок о выборе, чью жизнь спасти. Настолько четко показано реальное положение вещей, что прям закурить хочется, хотя я не курю =D
А вот тема с мутантами удивила, в моей наводке такового не было. Ну то есть думал, что мутируют только в плохую сторону, это заставляет смотреть на происходящее несколько под другим углом.

С определением авторства у меня плохо. Но это точно не Сашетта.

На отзыв попалась Катажина. Такой очень понятный мне персонаж. Мне понятны её высокие мотивы и плохо-скрываемый эгоизм. Жаль, что она испытывает за него вину. В моём представлении в сложившейся ситуации здоровый эгоизм разумное качество. У Катажины есть цель, у неё есть мечты. И ей выпадает шанс эти мечты реализовать или хотя бы попробовать, но для этого нужно отказаться от мужа и вступить в новый союз. Что ж, чувства имели место быть, но сама Катажина признаёт свой брак союзом двух чистых людей. Её муж тоже эгоист, стремится Катажину оставить рядом с собой. Ни один из них не думает о партнёре, каждый думает о себе. Что ж, имеют право. Я почти уверена, что разыграй ситуацию иначе и убеди Ньютон её остаться, их жизнь превратится в ад - её от чувства нереализованных желаний, его от чувства вины этих самых нереализованных желаний супруги.
Читая текст, мне вспоминалась сцена ухода жены Шурика в "Иван Васильевич меняет профессию" - там очень похожие эмоции, заламывание дамой рук, понурая голова Шурика, вроде как понимающего, но которому очень больно. Даже сцена, где жена Шурика снимает свои портреты со стен будто трансформировалась и перенеслась в текст, тут Катажина снимает дорогие ей картинки. Не знаю, случайное это совпадение или автор текстовушки тоже что-то схожее хотел проиллюстрировать или это вообще моё "прочтение", но улыбнуло.
Написано гладко, возможно, чуть более эмоционально пафосно, чем могло бы быть. Особенно сцена окончательного разрыва.
На тему авторства... у меня крутится на языке Сашетта. Правда, я не в курсе окончательного списка авторов   Так что могла легко попасть впросак. Но на мой взгляд, автор молодая девушка: здоровый эгоизм, чуть максимализма, драматизм, заламывание рук, страстный безответный поцелуй перед окончательным расставанием - вот такой клубок эмоций привёл меня к Сашетте.

Мне достался Пекки и я ставлю на Сашетту.
Во-первых, за

Они доходили ей до пышных бедер, и она никогда не мешала их трогать. И ее ноги!

Во-вторых, за общий дух персонажа - раззвиздяйство и поиск легких путей. Это ж надо, служебную машину сдать знакомому мерзавцу (с осознанием, что он мерзавец, потому что лез к Тиб) за бабло. Как минимум, неполное служебное соответствие, как максимум - трибунал и вышка по законам чрезвычайного положения. В общем, довольно мерзкая личность получилась, может быть, такой и задумывалась.

Мне на рецензирование достался Демид.

Персонаж очень фактурный и правдоподобный. Автор показал профессионала, который верит в себя и в своё дело. В противостоянии "бедные VS богатые" он показывает сторону богатых, такой, какая она есть изнутри, а не если смотреть глазами озлобленных неудачников вроде Ньютона. Демид вызывает неприятие, но не неприязнь. Он такой, какой есть и не виноват в том, что кому-то не нравится. Для своей эпохи он достойный представитель, со всеми достоинствами (вера в науку) и недостатками ("могу позволить себе сколько угодно Катажин").
Что автора подвело, так это манера письма. Длинные составные предложения с деепричастными оборотами и вводными конструкциями тяжело читать. Очень часто мысль терялась на середине фразы, приходилось останавливаться и перечитывать. Был бы текст немного длиннее -- его бы захотелось промотать вниз.

У меня второй перс Аша.
Ух, огонь деваха! Самая тут симпатичная, что ли. По развитию я б ей лет 12 дала, не 17, но все равно - ух, какая деваха! Бойкая, шустрая, ничего не боится, ничего не стесняется, понаехалы хамят - давайте их выкинем, и пусть они наткнутся на злую планету!
И она хочет учиться, в отличие от земных детей. Сама пошла к Сири, сама начала читать, пусть даже как сказку, а не как учебник.
Вообще, весь текст написан от лица задорного ребенка, и это очень здорово. Я так не умею, например, вообще себе не представляю, как писать детей.

Боги выглядели как люди. Очень старые и очень усталые люди. У них не было шести рук или голов животных (это такие, живые и разные, бывают большие, бывают маленькие, вместо рук и ног у них лапки, и многие покрыты волосами целиком, а не только на голове), и они, кажется, не собирались метать молнии (такая вспышка, как удар током - вжух, и ярко-ярко) или что-то подобное.

Вообще отлично, я это читаю в голове таким захлебывающимся речитативом, даже голос слышу. Не 17, да, но зато живо и очень ощутимо физически.
Автор молодец, короче. И кто-то, кто знает детей.

Мне досталась Талис.
От первого текста возникло чувство некоторой неловкости и легкого отторжения, словно бы заглянула за шторку душевой к не очень приятному человеку. Плюс, создалось ощущение легкой порочности связи с Эреро, мне это понравилось, островатый привкус, все как я люблю.
[забегая вперед паровоза - во второй части похихикала с "великой Селки", прошу прощения за быдло-стайл]
По описанию мне представлялась кто-то типа Слай Мур из Звездных Войн чисто внешне, только с повадками сумасшедшего педанта.
В целом персонаж по поведению и привычкам мне и правда оказался неприятен, только на моменте измены супругу я почувствовала к ней какую-то симпатию - ну хоть живая.)
Если честно, то окончательно в рассказанную ей историю я пока не вникла. Персонаж явно стальнояйцевый и одиозный, но прям канцелярский, вторая половина текста - как Сильмариллион, который я не читала суровая такая монография, она меня и поломала.
Я обязательно еще раз переварю, но первое впечатление все равно опубликую.

Мне выпал Ньютон.

Про текст и про персонажа я буду говорить отдельно, потому что многое было не во власти автора.
Например, то, что изрядную часть второго и третьего текста персонаж рассказывает о других, а его самого мы видим мало, что печалит. Но такова, видимо, наводка.

Ньютон нытик. Непонятно, что он зациклился на Катажине, если ему нужна была не она сама, а волновала лишь внешность. По крайней мере такое сложилось впечатление, когда он встретил похожую на нее Ашу. Катажина, не Катажина - какая в опу разница. Главное, выглядит так же! А еще она - юная необразованная аборигенка, уж ее будет легче закадрить, чем "оригинал". А вот облом-с.  
Непонятно, чего он столько лет на земле ждал - но, видимо, все Катажины улетели на ковчеге.

Испарилось, исчезло, улетучилось. Не осталось ни искры, ни света, ни тепла.
Ни надежды.

Ага, ну да.
Итого: Ньютон - фу, девка - молодец.

Теперь о тексте. Вот от самого текста у меня приятные впечатления. Написано хорошо, повествование идет плавно. Все интересно и легко читается, автору хорошо удалось описать других персонажей и происходящие события. Оригинально подана история, речь аборигенов. Множество хорошо выписанных подробностей.
Только мне недоставало ... шока что ли персонажа от того что все так обернулось с ковчегом. Это мы-то прошаренные, может, и Эреро-старший что-то такое ожидал. А Ньютон вроде думал, что Катажину тут встретит. А они вошли такие, как будто так и надо, дело-то житейское! Ну и переход от мыслей о Катажине к мыслям о впервые увиденной жительнице тверди резковат и не очень понятен.

А так, тексту плюс, автору респект.

Мне достался Лу. Кто это написал - даже предположить не могу, но от текста веет мистицизмом и деградацией человечества куда как больше, чем от всех "Ты идти в Твердь", которые встречаются у более разумных персонажей. Читаешь, и понимаешь - люди все. Скатились. Отныне и вовеки это даже не средневековье, это анимализм и верования уровня первобытных племен. Очень сильно погружаешься в это и прям... жалеешь людей. Всех. В целом. Хороший текст, там мало персонажа, но очень много этой атмосферы, не переданной так ярко больше никем.

Мне достался Уно.
Тодо уже упомянула, что наводка была особой, чёткая задача игрока - создать и пересказать миф.
По-моему, игрок справился просто прекрасно, создав образчик космогонического мифа без жесткой привязки к какой-то религии/мифологии. Классическая история возникновения окружающего мира через расчлененку некоего существа с отсылкой к конечности Полета. При прочтении сразу невольно возникли ассоциации с индуистким Пурушей и скандинавским Имиром.
Понравилось, что игрок ограничился просто именами главных божеств и ушел от всяких титулов и расшифровок:
Талис равно Богиня, Эреро - Бог. Все ясно и понятно, нечего приукрашивать.
При этом используемая лексика явно указывает на истинную сущность мира-Корабля, в котором живет Уно: Навигатор, пассажиры, запретные отсеки...А через пророчество явно показывается, настолько тяжело живется пассажирам сейчас.
Понравилось ещё и то, что Уно использует открытую пессимистическую концовку.
Сразу понятно, что Уно вовсе не слепой фанатик, безоговорочно верящий в те легенды, которые должен запоминать и передавать, как хранитель знаний.
Отличный текст, насыщенный и легко читаемый.

Гость написал мне про своего подопечного - Эреро-старшего.

Я не знаю, какая задача (и наводки) изначально была у игрока Эреро-старшего, но его тексты образуют сюжетный костяк. Включая всю научно-фантастическую составляющую.
Все прочие тексты как ячейки в его матрице.
Я не очень хорошо помню теоретические основы перемещения сверх скорости света и предполагаемые смещения во времени, но в целом триптих впечатляет. Его можно читать как отдельное произведение.
Больше всего Эреро-старший меня порадовал композициями текстов. Единое обрамление, и его перекличка с сюжетной составляющей.
В первом тексте - отче наш, и человечество надеется и молится на новый проект. В том числе, с ним, с человечеством, в этом един создатель проекта. Второй текст строится вокруг цитаты из Апокалипсиса и вокруг апокалиптического развития сюжета, где все переворачивается с ног на голову: надежда и спасение становятся ошибкой и проклятием, но и в них зарождается новая надежда. Экклезиаст в третьем тексте так же внезапен, как появление землян на корабле. С одной стороны, он задает настрой на закрытие гештальтов, на приход к катарсису, на концовку истории о попытках человеческого исхода с Земли, с другой как бы намекает на отмотку хронометража назад - прошлое догнало будущее.
Научно-техническая составляющая хорошо сочетается с этическими проблемами и переживаниями главного героя. Автора не перекосило ни в одну, ни в другую сторону. Возможно, этому способствует большой объем текстов. Есть, где равернуть мысль, и ее не лень разворачивать.
Динамика сюжета сбалансирована: рефлексия, событийный ряд, техническая информация, диалоги размещены так, что читать не скучно. Есть интрига. Есть саспенс. Есть и своего рода катарсис, когда история переселения человечества на Ковчеге заканчивается детоубийством, где полукиборг убивает реинкарнировавшегося божка.
Теперь о том, что автору удалось немного хуже:
автор детально проработал ход мысли и речь Эреро-старшего, но речь прочих персонажей выглядит невыразительно. Я понимаю, что их роли вспомогательные, но они неотличимы один от другого по характерам. Они пунктирны.
Выделяется Эвелина, потому что автор решил внести в диалог Эреро с Эвелиной нотку флирта, провокацию и конфликт, поэтому это самый живой диалог за все три части. Кроме того, это ключевая структурная часть второго текста, в которой читателю напряженно и интенсивно подается информация, а интрига совершает разворот.
В связи с большим объемом текстов и ограниченностью по времени придираться к диалогам будет неуместно.

Снорг
Забавно, на первый взгляд текст как будто мной самой написан: все эти пустые строки между абзацами и "***". Очень ровный, спокойно развивающийся текст, и это удивительно с такими вводными. Там же кризис во все поля: сначала потеря любимой девочки, потом сомнения, тяжело давшееся решение ее спасать, раздумья над способом, похищение, побег... А в тексте все как началось плавно, так плавно-напевно и продолжается, и заканчивается тоже спокойно, без драмы.

А им пора было дальше, и, взявшись за руки, они пошли.

Они взялись за руки и пошлепали к воде, как в Рождественских Ивах  
Мне очень интересно, какими были наводки Снорга и Пекки, потому что в текстах вышло большое противоречие. Пекки, по его собственному мнению, всегда восхищался красотой Тиб и мешал другим, в том числе и Сноргу, трахать ее за еду. А Снорг утверждает, что это он восхищался и вообще ничего плохого в виду не имел   И Снорг при этом довольно логичен: восхищался, любил, всегда хотел быть вместе, спас, увез. А с Пекки творится что-то странное: он помогает насильнику, похитителю и наркоману увезти девушку, прекрасней которой он в жизни не видел, и которую до этого защищал. Потому что красота должна быть на поверхности! Что-то я совсем съехала на обсуждение текста Пекки, но это для того, чтобы показать, что Снорга я считаю более логичным, последовательным и правдиво описанным.

Мне на рецензирование досталась Тиб.
Вот в данном случае по персонажу хочется сказать - верю. Правдоподобно описаны ощущения; скользящие мысли в момент пребывания в боксе, которые сосредотачиваются на том, что было когда-то дорого... Трагедия маленького человека с "дефектами" и смирение перед своей судьбой во благо общества. Великолепно!
Отдельно радует стиль написания автора - легко читаемый, приятный, ты словно входишь в ритм повествования/мыслей Тиб и проживаешь с ней эти короткие кусочки ее жизни.

Угадаек разрешали для новичков не делать, если я правильно помню?

после того, как я прочитала последний текст Эреро-старшего, про младшего сложно сказать что-то кроме "вот козел!"
сам накосячил, папкины надежды не оправдал, сделал бессмысленной работу кучи людей и сидел, рефлексировал
а еще принял за всех решение, что человечество потратило свой шанс, но сам-то помирать не спешил  
в общем, вторую часть спокойно читать не могу. А первая мне сначала даже понравилась - такой милый ботаник в очках (нет), дерзкий в науке, но робкий с девушками.
понравилось как написано, особенно забавные мелкие детали - вроде секты свидетелей Эгуаны или молчания по погибшей крыске

[Ветер]

Нестыковка сцены расставания у Катажины и Ньютона.
И я даже не могу сказать, кто из этой парочки вызывает у меня бОльшую брезгливость  

[Todo Uno]

А Демид, значит, норм?  

[Ветер]

Как ни странно, да. В нем чувствуется радение не только за себя-любимого, но и за дело. А влюбленная парочка вызывает ассоциации то с "ведром крабов", то с половиной истории из раздела "С КМП, опубликованные".
А вот Таштимер понравился. Да, эгоист. Но настолько искренний эгоист, что вызывает уважение. Любит себя более чистою любовью, чем Катажина с Ньютоном -- друг дружку.
Эреро вообще какой-то невнятный.

[Todo Uno]

Ну, у "невнятных" будет шанс стать более внятными в последующих главах

[pysh000000]

Эреро вообще какой-то невнятный.

Ну на самом деле для одинокого пожилого ученого, полностью погруженного в работу, вполне подходит, имхо.
Автор напичкал текст всякими "научными" штуками, мне понравилось.

[Todo Uno]

7/20.

Добавлены оставшиеся два текста первого этапа.
Дедлайн по второму этапу (и третьему, кто получил наводки) - 15 февраля, 12.00.

[Ветер]

Свидетели Эгуаны. Ну вы поняли, да?
А кто не разделяет священное учение,
получит фатальный кусь в свете луны.