Текстовушки. Архив

[Anabelle]

не еш, пОдумой

[Cressa]

как сдающийся вовремя, имею право разжигать мангал с:

*задумчиво полирую шампуры

[Anabelle]

До меня только дошло, о каком весеннем празднике говорила Кресса  

[Todo Uno]

Фсё, жарьте. Сдалась и ушла мыть голову. Впервые такое - весь текст в голове от и до выстроен, а записать аж физически трудно. Это был очень интересный опыт.

[Anabelle]

Интро

От лестницы осталось одно название. Ступени опасно прогибаются под ногами, некоторых и вовсе не хватает. Я крепко держусь за перила, представляя, как ступенька ломается подо мной, я лечу вниз и ломаю шею.

Что ж, это будет история. Молодой Никлас, который хотел достичь славы Казимира, но был настолько неудачлив, что даже не добрался до зала с картиной. Я нервно смеюсь, потом оседаю на ступеньку, утыкаюсь лицом в ладони.

В голове пустота. Я пытаюсь сомневаться. Пытаюсь представить, как спускаюсь по лестнице вниз, выхожу на улицу, возвращаюсь домой и берусь за кисть. Пытаюсь убедить себя, что мне есть, что терять. Но вымученные видения разлетаются, как пепел по ветру, не имея ни веса, ни силы.

Войдя в зал, я замираю. Картина больше, чем я когда-либо себе представлял, она занимает всю стену. Я медленно иду вдоль холста, всматриваясь в решительные мазки, потом отхожу к противоположной стене, встаю рядом с окном, смотрю во все глаза, пытаясь охватить взглядом весь холст. Наконец подхожу к мраморной лавке, стоящей по центру зала, устраиваюсь поудобнее, не отводя взгляд от “Нарисованного мира”.

Я не могу объяснить сам себе, почему картина наполняет меня ужасом. Но кажется, я понимаю, почему Казимир упал замертво, закончив ее. Если Стеклянный человек сочтет меня достойным, я тоже создам что-то подобное? Тоже перенесу свою душу на холст и умру, когда во мне самом уже ничего не останется?

Может быть, так Стеклянный человек и выбирает тех, кто достоин его дара? Может быть, достоин тот, чья душа, будучи вылита в краски, способна сотворить великий шедевр?

Интересно, как будет выглядеть моя? Мне кажется, что на меня смотрят, и я оглядываюсь, но в зале пусто. Я снова поворачиваюсь к картине, и чей-то взгляд вновь начинает сверлить мою спину.

Я всегда смеялся над людьми, утверждающими, что они могут чувствовать, когда на них смотрят. По большей части все проще - им внезапно приходит в голову мысль обернуться, а человек, находящийся за их спиной, реагирует на движение и бросает на них взгляд. Но им приятнее думать, что они интересны, что они важны, что люди наблюдают за ними исподтишка.

Тем не менее, я чувствую взгляд все сильнее. Я вновь оборачиваюсь, и мне кажется, что теперь на меня смотрят из другого угла. Я вскакиваю, смотрю то в одну сторону, то в другую. Теперь я ощущаю не один взгляд, а множество. Они впиваются мне в спину, в затылок, заставляют волосы на голове вставать дыбом.

Я останавливаюсь. Кусаю губы, глубоко вдыхаю и выдыхаю.

- Ненавижу, когда на меня смотрят.

Мой шепот еле слышен в вязкой тишине, но горло отказывается издавать звуки громче. Я поднимаю голову, смотрю в потолок. Закрываю глаза.

Ненавижу, когда на меня смотрят. Всегда ненавидел. Я художник, все должны смотреть на мои картины. Не на меня.

Я иду к лавке, усаживаюсь на нее, чувствуя, как тысячи глаз наблюдают за каждым моим движением. Легенда гласит, что желающий получить дар Стеклянного человека должен провести ночь, вглядываясь в картину, а не крутясь на месте и рассматривая пустые углы. Мне тяжело дышать, голова кружится, и я осторожно ложусь на бок, не отрывая глаз от картины.

Взгляды, кажется, сдирают с меня кожу, но я держусь, я смотрю на картину, пытаясь разглядеть каждую деталь, каждый мазок. Я уже не вижу ничего, кроме картины, но все еще чувствую давящее наблюдение.

Кто бы вы ни были, что бы вы ни были - смотрите.

Стеклянный человек, я здесь. Я пришел. Я переживу эту ночь.

Погоня

Кругом, куда ни доставал человеческий глаз, простиралась пустота, ничто. Буро-желтая земля растрескалась и в отчаянии жаждала влаги. Творец забыл о созданной им игре, отвлекшись на новую забаву.

     Я очнулся. Сколько я здесь пробыл? От предыдущей обстановки осталась только мраморная лавка... и Я. Дрожь. Что это было? Это я дрожу или земля под ногами? Всё исчезло, рассыпалось, превратилось в ничто. Везде, до самого горизонта была сплошная пустошь. Будто по земле прокатилась огненная буря, и наступило забвение. Но это невозможно. Мне это снится? Это сон? Я потряс головой и ущипнул себя с внутренней стороны сгиба локтя. Нет, если я и сплю, то слишком глубоко, чтобы проснуться. Дрожь снова прокатилась под ногами, теперь я почувствовал её всем телом. Надо найти других живых.
     Выбрав направление от торца лавки, я двинулся трусцой к горизонту. Я бежал и думал, что могло произойти. Ничего путного не приходило в голову. Почему я оказался один? Где все люди? Снова дрожь, на этот раз сильнее. Я ускорил бег, очень хотелось пить.
     Дрожь земли повторялась снова и снова. Мне показалось, что это стало происходить чаще и точно сильнее. Сухая, и так растрескавшаяся, земля кое-где раскрошилась и сползла пластами, обнажая базальт. Наконец я увидел много людей вдали. Я даже остановился и прищурился, чтобы получше рассмотреть. Да, точно, это точно спины людей! Я припустил ещё быстрее, махал руками и звал на помощь в надежде, что меня услышат.
     И вот один обернулся. Потом другой. Третий. Сначала я перешёл на шаг, а потом и вовсе остановился. Что-то было не так. Их лица. Неживые застывшие гримасы. Будто гончар, работавший с глиной, не закончил работу над масками, а потом их лица попали в печь с слишком высокой температурой. Но страшнее лиц были их глаза: практически чёрные зрачки слились с тёмной радужкой. Будто заглянул в глаза пауку. Они бегут сюда! Я развернулся и бросился прочь. Но куда бежать? Где прятаться? И кто или что они?
     Я практически не оглядывался, но знал, что они сзади и догоняют. Я чувствовал это, потому что земля стала вздрагивать ещё чаще и ещё сильнее. Я понял: это они и вызвали дрожь земли. Очередной приступ дрожи, и я спотыкаюсь об огромный камень-валун, возникший на пути. Пытаюсь подняться, но соскальзываю. Они подступают, они как молчаливая скорбь произошедшего, как унылая участь. Их лица вблизи ещё страшнее. Я отбиваюсь, но их слишком много. Они хватают, тащат. Я чувствую их руки на своём теле, их пальцы в своём теле. Как крысы они хотят растерзать меня на кусочки. Множественная боль. Болит нигде и везде. Я весь сплошная боль. Вдруг я проваливаюсь, и наступает пустота.
     И дивный голубой цвет разливается передо мной. Это не лазурь, и не небесно голубой, и не кобальт. Я никогда прежде не видел такого дивного цвета. Он идеален. Если бы мне дали мольберт, я бы писал только этим цветом и его оттенками.

[Anabelle]

Свет

не вижу
ничего не вижу
рук своих не вижу, пальцы трясутся, чувствую, так трясутся, что слабостью отзываются в локтях и даже в плечах
лицо на месте, глаза на месте, пальцы все, руки обе, я цел, цел, одним куском
как же тошнит
не вижу
бл*дь, где я, куда мне
надо куда-то, но желудок скрутился в узел и лезет из горла, кажется
сколько я уже здесь
руки есть, обе, целые, но не легче совсем
трогаю себя, трогаю вокруг, есть место, чтобы шевелиться, главное, оторвать себя от
где я сижу, на чем, это что
будто земля, влажная, плесенью пахнет, но тошнит меньше
нащупал, встал на четвереньки – и тошнит меньше
хорошо
пошел, пошел, может, встать, бл*дь, на спине будто иней выступил от мысли, внизу тут безопаснее, внизу всегда безопаснее
ветки какие-то
бл*дь, не ветки
я могу ползти очень быстро!
но ничего не меняется
сколько я здесь, где это здесь
кто
кто-то есть
за спиной
тихо это кажется все кажется просто
я здесь один как я надеюсь что один
он всегда за спиной да
всегда зачем
бл*дь
бл*дь тут есть холмы!
и я упал и какая-то слизь мерзкая рукам тепло
тошнит наизнанку меня как же это громко
сколько я здесь, где это здесь, за что
свет, там свет, свет – это хорошо, свет – это всегда хорошо, свет – это я вижу
и все хорошо
вдруг так близко и высоко и будто ядерный гриб
как горячо и боль

Похоть

Картины Никласа выглядели так, будто с той стороны холста кто-то инфернальный царапался лапой.
Иногда демон изощренно пугал зрителя силой и мощью когтей, иногда - неистово терзал полотно, намереваясь покинуть заточенье. Масло сдерживало рвущуюся энергию, как могло, но то там, то здесь можно было заметить тень рогов, отпечаток колючей ладони, кровавый мазок, смазанную хвостом линию.
И на каждом холсте - несколько коронных штрихов наискось, охранная система от Никласа. Как взмахи лезвия, заставляющие зло держаться вне нашего мира.
Учителя в один голос отмечали кричащую эмоциональность картин и бьющий наотмашь цвет. Никлас самодовольно улыбался и уже видел себя "зловещим братом Джексона Поллока", "одержимым бесами Кунингом" или "лучистом потустороннего мира".
Но признание обходило его стороной, словно прохожие - агрессивного попрошайку, зато испытания выпадали одно утомительнее другого. Казалось, все существенное и яркое могло происходить только на холсте, но никак не в жизни Никласа.
Тем удивительнее было нынешнее пробуждение - на промерзшей глинистой земле с редкой травой оттенка фельдграу. Поодаль кривился ряд обгоревших деревьев, будто сгнившиие до пеньков зубы горизонта.
Никлас поднялся, прислушиваясь к ощущениям в теле и ожидаемым крикам птиц, но ни боли, ни ворон не было. Холода тоже не чувствовалось, несмотря на продрогшую спину. Разминая ноги, Никлас терялся в догадках, сколько времени он провел здесь без сознания и как вообще сумел сюда попасть, но восторг от новизны ситуации отсекал любые вопросы. Тем не менее, оставаться дольше в некрореалистичном пейзаже не хотелось, и Никлас пошел в сторону деревьев.
Казавшиеся издалека редкой щетиной, они с каждым шагом густели - будто щенок вздыбил шерстку при виде чужака. Вот только шубка у этого цербера оказалась более чем впечатляющей - Никлас не мог даже разглядеть дороги, лишь перечерченное истощенными ветвями пространство, куда ни посмотри.
Никлас вертелся на одном месте - будто окруженный тысячами разрезов из внешнего мира, будто потерянный в зазеркалье Хуана Гриса, будто пойманный в петли Сая Твомбли. Когда за деревьями мелькнула фигура, он уже готов был поддаться панике, упасть на колени и просить о пощаде, но серый силуэт, чуждый этому ксилографичному месту, приветственно поднял руку: "Это я, Ник".
"Джессика?!".
Никлас не видел однокурсницу долгое время, но узнал сразу: все та же неуловимая красота картин Климта. Если слухи о ее замужестве правда, то супруг может считать себя состоявшимся галеристом.
Напряжение, сжимавшее его, как перелюбленного сына, резко отхлынуло, и он рассмеялся - немного неуместно и даже слишком неестественно.
"Боже, Джесс! Что ты здесь делаешь? Я слышал, ты уехала удивлять мировое арт-сообщество", - спросил Никлас, стараясь придать голосу спокойные нотки. В нем боролись два маленьких кусачих чертика - радость от присутствия Джесс и удивление от этого же факта. Они впивались в него мягкими молочными зубами, и вместо того, чтоб вести себя как покоритель монохромных лесов, Никлас глупо улыбался и потирал затылок, щеку, подбородок, плечо.
В студии Джессика всегда была звездой, даже большей, чем натурщицы во времена мальчишеского пубертата. Все студенты прекрасно знали, что, в отличие от них, будущих менеджеров, грузчиков, если-повезет-то-дизайнеров, продавцов и прочих несомненно нужных рабочих, Джессика собирается посвятить свою жизнь искусству. И не беда, что она штампует аккуратный безликий академизм, с папой-миллионером и южной перчинкой во внешности ей не обязательно быть революционером в живописи и Художником эпохи. Однако в игривых фантазиях Никласа Джессика писала примитивизм - ее мольберты горели желтым, ее персонажи были большеглазы, а фоны пересекали прыгающие буквы. "Не хочешь немного первобытности?" - спрашивала воображаемая Джессика и расстегивала вышитую рубаху. Настоящее арт-хулиганство.
Видимо, нахлынувшие фантазии отразились на лице и теле Никласа слишком явно - он поймал взгляд Джесс в сторону его паха, а мгновением позже она уже сжимала его лицо в ладонях и обжигающе, голодно, безотрывно целовала. Ее губы по вкусу напоминали рябину - именно так, как и должно быть у художницы наивного искусства в его мечтах.
Терпкое, простое, бордовое.
Агрессивная страсть, слегка напившись эмоциями, сменилась любопытством - ладони Ника скользнули под платье Джесс, и она выдохнула легкий стон, губы в губы, не прекращая поцелуев. Ее правая рука переместилась ему на затылок, нежно и крепко удерживая, а пальцы левой сминали и разрывали рубашку.
Стихийное, главное, хлесткое.
Задыхаясь от напора девушки, Ник попытался было перехватить инициативу и начать недолгий сладкий путь вниз по телу Джесс, но та словно не хотела этого. В недоумении Ник приоткрыл глаза, ожидая пикантный сюрприз, но вместо замыслившей грязные шалости пейзажистки увидел что-то, напоминающее шарнирную куклу из оплывшей карамели. Некогда карие глаза были похожи на расплескавшиеся лакричные лужицы, кожа расползалась, как у переспевшего персика, а тело таяло, обнажая сероватую остроту костей и  истирающийся вельвет мышц.
"Что за х..?!" - Никлас дернулся в сторону, но ни оттолкнуть трупное создание, ни вскочить на ноги не получилось: похожие на пауков костяные пальцы сжимали его с нечеловеческой ха-ха силой. Обнаженный череп прижался к губам еще сильнее, перемежая грубые поцелуи с болезненными укусами.
 Медное, жадное, плесень.
Возбуждение исчезло, оставив вместо себя лишь желание уйти. Неважно, хоть обратно к вытоптанной траве и невидимым стервятникам, только бы не соприкасаться с мертвой слизью. Когда попытки Никласа вырваться и его возмущенные стоны стали слишком частыми, Джесс-огарок на мгновение прервала ставший фарсом поцелуй и всмотрелась в его лицо чернеющими глазницами.
А потом опрокинула на землю, по-весеннему теплую землю, и начала зубами рвать его тело. Никлас даже не мог закричать, будто со стороны наблюдая, как она по-птичьи вытягивает полусгнившую шею и кусками проглатывает его плоть. Прижимая к земле каркасными руками, вгрызается в мясо, пирует, терзает самое нутро.
А затем - взмах когтями наискось и сомкнувшиеся на сонной артерии клыки.
Благословенное.
Теплое.
Вечное.

[Anabelle]

Пепел

Он не нужен.
Первый кусочек пепла ложится на кожу почти нежно, как поцелуй. Как будто даже не мне предназначавшийся, а случайно донесённый ветром обрывок фразы. Я открываю глаза и, словно русский князь из многословного романа, смотрю в небо. Только персонаж знал, где, почему и зачем он оказался, а я внезапно обнаруживаю себя среди выжженной пустыни. Возможно, это был мой сознательный выбор - прийти сюда? Не мог же я, взрослый разумный человек, попасть туда, куда не хотел сам?
Он ничтожество. Он не способен.
Хлопья пепла падают с неба и рассыпаются прахом на лице, на руках. Я вспоминаю рождественский снегопад в детстве, но в отличие от мягких снежинок, эти хлопья не хочется ловить языком. Вообще ничего не хочется, хотя нужно хотеть, так будет правильно.  Ему не стоило этого делать. Растираю между пальцами - мерзкая сухая гадость пачкает руки. Надо найти какой-нибудь источник, смыть с себя это.
Поднимаюсь, растираю ноги, руки, чтобы разогнать кровь - когда-то это безотказно помогало. Сейчас вместо мало-мальской бодрости только сухой серый порошок. Зачем-зачем-зачем. Почему бы тебе не. Просто иди и сделай.
Возможно, это имеет смысл - просто пойти и сделать. По крайней мере, это даёт толику тепла и какое-то подобие цели. И я иду. Я очень стараюсь, хотя к каждой ноге как будто привязана гиря. Возможно, если не давать себе послаблений и перетерпеть, увеличить нагрузку, то потом станет легче.
Тебе надо действовать, а не ныть и не жалеть себя. И то верно. Дорога идёт в гору - а это верный признак будущего успеха. Подняться на гору, осмотреться.
Что может быть проще.
С этим справится любой.
 Даже ты.
Даже такое безмозглое чучело, как ты. Ого, этот кусок пепла не просто тёплый - он горячий.
В лицо дует ветер. Какого чёрта, вяло раздражаюсь я, и так идти нелегко, теперь ещё и это. Почему ветер не сдувает пепел? Тот продолжает падать ровными тяжёлыми хлопьями, всё крупнее и крупнее. А меня очень даже сдувает - забирается под рубашку, пронизывает всё тело до позвоночника.
Просто ты слабак. Да, это многое объясняет и даже согревает. Спасибо, правда, спасибо. Ветер не такой уж и сильный, это я недостаточно стараюсь. Набираю в лёгкие  столько воздуха, сколько могу, сколько получается до железной заслонки где-то примерно на уровне шестой пары рёбер.
Ты не умеешь ценить то, что тебе дают.
 Неблагодарная тварь.
Не оправдываешь вложений. Спасибо, спасибо, спасибо, я очень благодарен, я не знаю, как это выразить, но когда выражу, это непременно отфильтрует горький привкус вдыхаемого воздуха.
Пепел - это благо. Он тёплый, он пытается меня согреть. Хотя я и недостоин этого. Ветер бьёт по лицу, перехватывает дыхание, забивает горло мелкой пылью. Пепел окутывает и слегка жжёт, но это только потому что я бессмысленный кусок грязи, только потому что слишком яркий контраст с ледяным ветром. Скоро я привыкну и хотя это не имеет смысла смогу не смогу наслаждаться просто существовать заботой задыхаться под ней.
У меня есть цель, слышишь, ты? Никто не слышит. Я дойду до вершины упаду на самое дно, осмотрюсь и не увижу ничего и пойму никогда не пойму, куда идти зачем? дальше. Уже всё.
Я не справляюсь. Я должен. Ноги не слушаются, падаю. Стряхиваю, срываю с себя это же для моей пользы, я не умею ценить добро. Тварь, сдохни. Ненавижу тебя. Ты мешаешь. Ты мусор. Ты заслужил это всё. Всем будет лучше без меня. Мне недостаточно больно, должно быть больнее. Уколы жара сливаются в одно большое покрывало боли, точки превращаются в круги, от кругов идут волны, они наслаиваются друг на друга.
Я срываю с него кожу. Вместе со жгущими угольками. С себя. С меня. Это не закончится. Это  закончится.
Темнота. Темнота.
Почему даже темнота полна боли?

Костер

Холод поглощал меня. Казалось, еще немного, и сил открыть глаза уже не будет, потому что конечности онемеют, и мне просто не хватит сил открыть глаза. Но я распахнул их раньше. Неудивительно, что было так холодно – я лежал на земле, ничем не укрытый, и рядом не было ни единого источника тепла.

Даже деревья, и те не имели ни единого листика, но, хоть земля и была белой, снега не было тоже. Где бы я ни оказался, это было странное и зловещее место, похожее на оживший кошмар. Или, быть может, мне это снилось? Тогда отчего так холодно?

Я стучал зубами, с трудом поднимаясь, и постоянно поскальзываясь, хотя льда не было тоже. Вскоре у меня получилось, и я поднялся, да только никуда не делся этот пробирающий до костей холод.
Не было видно моего дыхания, однако от каждого вдоха наворачивались слезы, тут же замерзая. Я выругался. Здесь не было ровным счетом ничего, чтобы согреться. Да и где это «здесь»…

Я проклинал тот день, когда решил поверить дурной легенде, и рискнуть. Ведь, раз я здесь, значит… она действительно правдива?

Это пугало. Но еще больше пугал холод, и я шел как можно быстрее, пытаясь согреться хотя бы так. Шел вперед, не зная, ни куда я иду, ни что меня ждет. Смерть? Скука? Вечность среди белого ничего и кривых деревьев?

Казалось, я буду идти вечно, с каждым шагом все медленнее переставляя ноги, и все с большим трудом делая следующий. Но вдруг, бесконечное белое марево изменилось. Я увидел вдали нечто оранжевое. Неужели огонь? Неужели даже в бесконечном Нигде можно найти костер?

Я ускорил шаг, превозмогая усталость и боль. Безжизненные деревья стали куда быстрее сменять друг друга, и, наконец, я оказался… на площади?

Я затряс головой, пытаясь понять, что произошло. Но деревья исчезли, словно их и не было. Теперь я находился на каменной мостовой, посреди которой был сложен большой костер. Рядом с ним, наконец, было тепло, и я придвинулся ближе.

А осмотревшись, понял, что он мне напоминает. Костер в День Города! Конечно. Так же сложенный, тоже на площади, и такая же атмосфера нежданного уюта окружала меня.
Я сел у костра, и, кажется, задремал. Мне снились танцы и карнавалы, теплые яблоки в карамели, цветастые юбки танцующих девушек, и простые, но приятные мелодии, что наигрывал уличный шарманщик.
Я видел, как складываются пары, и как рождается детская дружба. Видел, как ремесленники пристраивают с любовью созданные игрушки.

Видел, как маленькие дети смеются и едят пряники в форме зверушек. Я как будто вспоминал не только свое прошлое, но прошлое всех жителей города, каждый День Города, на котором мне удалось побывать.

Я помнил даже, как мать купила мне деревянную лошадку. Ту самую! Лакированную, какой не было ни у кого! Это тоже было на ярмарке…

Ярмарке, заволоченной дымом?.. Что?..

Я закашлялся, и вдруг понял, что со лба катится пот. Открыв глаза, я резко подскочил на ноги, и закашлялся снова.

А потом понял. Все – в огне. Я – в огне. И ничего нельзя изменить… Поздно!

[Anabelle]

Песок

из печной золы сыночку
искорка мигала
хочешь, сказку расскажу?
это лишь начало

Я иду по странной земле - она состоит из мелких гранул, на ощупь как влажный песок, и пепельно-серого цвета, как зола. Хотя здесь все серое: поверхность внизу (земля?), однотонный холст вверху (небо?). Больше нет ничего до самого горизонта. Оглядываясь, я вижу лишь ровную полоску своих следов, теряющуюся вдали.
И тишина - ни пения птиц, ни шума ветра, только мое усталое дыхание.
Идти трудно, ноги проваливаются в землю, каждый шаг дается с трудом. Но куда тяжелее смотреть на окружающий пейзаж. Я подумал пейзаж? Скорее, натюрморт: два серых полотна разного тона над и под горизонтом. Глаза устали. Нестерпимо хочется схватить огромную кисть, обмакнуть в кармин и провести широкий мазок поперек, перечеркивая пепельную пустыню.

жила-была принцесса
в скрипача влюбилась
король устроил им свадьбу
и сказка завершилась

Очнувшись, я привычно нащупал в кармане носовой платок - и хотя я точно помнил, что он был белым с ультрамариновой полосой, вынув руку из кармана я увидел пепельный платок с полосой цвета маренго. Я оставил платок там, на земле, немного прикопав (тогда я еще не знал, что ветра здесь нет) - чтобы на всякий случай пометить свой путь. Потом я все смотрел по сторонам, надеясь заметить знаки те, кто проходил этот путь до меня. Но вокруг не было ничего.  
Я не знаю, сколько я уже иду. Сначала я считал шаги - сбился где-то за восемьдесят третьей тысячей. Прочитал "Pater noster" раз двести. Начал напевать колыбельную, что пела мне бабушка, и окончательно охрип на сорок втором повторе.
Сначала я надеялся, что вот-вот приду куда-то или встречу кого-то. Теперь я мечтаю лишь о том, чтобы это закончилось.

жила-была Баба Яга
домик был из масла
а в домике такие чудеса...
тщщ! искорка погасла

Я очень устал. Колени дрожат, ноги подкашиваются. Глаза слезятся. Сажусь, чтобы немного отдохнуть, затем ложусь. И тут же засыпаю. А потом так же мгновенно просыпаюсь, почувствовав движение под собой, где-то в толще земли. Вскочить не получается - меня, словно муху, попавшую в паутину, спеленали побеги диковинного растения. Что-то вроде вьюна или плюща, но с листьями сизого цвета и толстенными стеблями толщиной с мою руку. Я пытаюсь их разорвать, но они сильнее и затягивают меня все глубже.
Вдруг я замечаю что-то светлое на поверхности, пытаюсь протянуть к нему руку, присматриваюсь и узнаю носовой платок, который я бросил сто тысяч шагов назад. Я пытаюсь закричать, но земля смыкается над мой головой, забиваясь в глаза, нос и рот.
А потом наступает тьма.

из печной золы сыночку
искорка мигала
хочешь, сказку расскажу?  
это лишь начало

Вода

Мне не хочется открывать глаза.
Что же я наделал?
Я помню это ощущение обреченности. Когда уже сделал шаг, и падаешь, и знаешь, что всё,  дальше только пустота, и ничего нельзя исправить.
- Все хорошо, Никлас, все хорошо. Летаешь во сне – значит, растешь.
Я помню этот голос. Усталый,  но такой спокойный и ласковый. Тёплый и родной.
Кому же он принадлежал?... Кем бы Она не была, когда-то я Её любил. Это я  помню.
Но я не летал во сне, нет. Я падал. Каждую ночь.
Вот я стою у входа на чердак. Внизу, на земле, на безумном расстоянии в  два этажа подо мной, бурлит жизнь. Дворовой пес гремит цепью и усердно облаивает невозмутимую кошку. Люди деловито снуют. А я смотрю на них – и мне так одиноко, и страшно. Я делаю шаг вперед, в пустоту, я просто не могу сопротивляться этому, не могу. И падаю. И чьи-то руки ловят меня у самой земли, и я сразу просыпаюсь, снова не увидев Её лица. Но Она со мной, любит и оберегает меня. Я в безопасности.
До следующей ночи.
Со временем эти кошмары изменились. Я перестал падать – и начал тонуть.
Золотистый свет пробивается сквозь толщу воды, пузырьки воздуха весело роятся вокруг моей головы.Я медленно погружаюсь вниз, в синеву, мне становится все холоднее, все спокойней. И вдруг сильная рука хватает меня и тянет вверх, и я успеваю заметить только  отблеск соскользнувшего с неё браслета – и жадно хватаю ртом воздух, и щурюсь от нестерпимо яркого солнца, и просыпаюсь. И снова я не вижу Её лица, но знаю – Она здесь, Она снова успела.
На этот раз я зашёл слишком далеко, слишком, и никто мне не поможет, никто не убережет, даже Она.
Я помню, как зашел в тот дом, помню неприятный холод мрамора – я долго сидел на  скамье, очень долго, но камень оставался ледяным.
А теперь я лежу на обжигающе горячей земле.
Где я? Как я здесь оказался?
Почва вокруг растрескавшаяся и словно выжженная.
Горло болит, губы пересохли, меня всего знобит.
Я прижимаю колени к груди и обнимаю их руками, инстинктивно принимая позу эмбриона. Я, словно поверженный Антей,  прижимаюсь к Матери-Земле, в тщетной попытке набраться так нужных мне сил. Земля горячая, но это тёпло меня не согревает. Я  пустой. Ничего не осталось внутри. Просто сухая выжженная оболочка.
Я не могу просто лежать, тело требует движения. Сам этого не замечая, я начинаю бездумно качаться с боку на бок и шептать бессмысленные слова сожаления.
Кому? Зачем? Здесь никого нет, никто не услышит. Никто не сможет мне помочь.
Я, только я сам мог вытащить себя же из тьмы, из нищеты, холода и тревоги. К свету, к сытости и теплу. К уверенности.
Интересно, а каково это – быть уверенным в чем-то? Уверенным в себе, в своих силах.
Наверное, это просто чудесное ощущение.
Знать, что можешь поесть – и позавтракать, и пообедать, и поужинать, и  перекусить чем-то вкусным просто так, потому что захотелось.
Знать, что не нужно больше сбивать ноги в кровь, часами бегая в прохудившихся ботинках, экономя на транспортеъ.
Знать, что можешь просто так, сытым и довольным, погулять по городу, наслаждаясь славной погодой.
Знать, что можешь не хвататься за любую подвернувшуюся работу.
Знать, что можешь подойти к понравившейся девушке и позвать её в кино.
Знать, что можешь просто так купить своей старой одинокой соседке продуктов, и торт к чаю, да, большой, красивый и вкусный торт!
Знать, что можешь зайти в тот заветный магазин – и не спеша, и не смущаясь под  жалостливыми или насмешливыми взглядами, выбрать нужные кисти, и холст, и акварель, и масляные краски, и пастель, и уголь, и этот чудесный набор карандашей!...
И рисовать, спокойно, не торопясь. Рисовать днём, при солнечном свете! Создавать картины, которые будут наполнены силой и смыслом, картины, которыми будут восхищаться, и любоваться на выставках, и покупать их.
Наверное, это просто чудесное ощущение. Жаль, что я уже никогда этого не узнаю.
Внезапно я начинаю задыхаться. В груди  набухает и быстро разрастается колючий ком.
Мне больно, больно, больно!
Я опираюсь на колени, и меня начинает рвать водой.
Горло саднит, желудок скручивает в узел, глаза слезятся, я задыхаюсь от боли, спазмы все накатывают и накатывают.
Мне  страшно, я уже захлебываюсь горькой смесью желчи и воды;  стоит лишь попытаться вдохнуть – и меня снова скручивает судорогой.
Наконец, эта агония прекращается. Заплаканный, измученный, я раздавленным червяком распластываюсь на земле, едва не утыкаясь лицом  прямо в  отвратительную лужицу;  сил нет даже на то, чтобы откатиться в сторону и вытереть дрожащий подбородок.

[Anabelle]

Зеркало

Сознание медленно возвращалось. Когда он уснул? Никлас помнил, что прилежно разглядывал картину, но в какой-то момент потерял счет времени, а потом исчезло не только оно, но и всё вокруг.
Спину холодило, а значит, лавка была на месте. Он сел, опустил ноги на… на землю?
Юноша нахмурился, разглядывая черную хрусткую поверхность. От ботинок легким облачком взвился пепел.
«Так вот ты какое, испытание Казмира», – подумал он и поднялся. В окно всё так же проникал свет с улицы, но что-то говорило Никласу, что никто из прохожих не сможет увидеть или услышать его. Сейчас он не принадлежит к этому миру и отчего-то это придаёт ему уверенности.
Картина исчезла. На её месте висит зеркало; тяжелая, ничуть не изменившаяся рама даёт ощущение, что это не гладкая поверхность, в которой отражается Никлас, а его портрет. Будто призрак Казмира любовно вывел на чистом полотне старую комнату с одинокой лавкой и растрёпанным и растерянным юношей, мечтающим изменить жизнь к лучшему, и плевать какой ценой.
Никлас делает шаг к зеркалу и вздрагивает. Потому что на самом деле он стоит на месте, а приближается только его отражение.
– Кто ты? – шепчет Никлас, пытаясь попятиться, но спотыкается о скамейку и с размаху садится на неё.
– Я – это ты, – разводит руками двойник из зеркальной картины. У него безумная улыбка, и странные глаза. Неправильные. «Нет радужки», – вспыхивает понимание у Никласа. А двойник тем временем продолжал, и улыбка его становилась все шире:
– Но я – лучшая версия. Тот, кем ты никогда не станешь.
Он подходит ближе, не торопясь, будто растягивая удовольствие.
– Я сильнее, не сопротивляйся. Ты всего лишь плоть. Старая, уязвимая плоть. Так будет лучше.
На какое-то мгновение Никлас понимает, что согласен с ним, но тут двойник делает широкий шаг и хватает его. Страх толкает молодого художника в спину, и, оттолкнувшись от лавочки, он отшвыривает от себя двойника.
Слова сменяются звуками ударов и тяжелым дыханием, эхом отражающимися от стен.
Двойник не врал, он был сильнее. Он был быстрее. Он был лучше во всем, и будто видел, что хочет сделать Никлас в следующее мгновение.
«Зеркало!», – вспыхивает внезапное озарение в пылу схватки, и юноша срывает его со стены, обрушивая на пол. Осколки широким веером растекаются по полу, но двойник лишь выпрямляется с торжествующей улыбкой. Никлас понимает, что он знал и это. Он знал всё. Ведь кто знает тебя лучше, чем сам ты? Чем твоё отражение.

– Сдайся, – предлагает двойник и изящно подставляет ногу, когда Никлас пытается сбить его. Художник падает сам, больно ударившись ладонью об остатки зеркала. Стиснув зубы, он поворачивается, ожидая пинка, но видит, как его отражение морщится, отряхивая руку. Ту же руку, которой ударился Никлас, и с которой слетают сейчас темные капли, разбиваясь об осколки.

Кто может понять тебя лучше, чем ты сам? Кто знает твои желания лучше, чем ты сам?
И никому не сможешь ты навредить сильнее, чем самому себе.

Пальцы сжимаются на холодном осколке, и Никлас впервые за долгое время улыбается, глядя на самого себя. Он знает, что сейчас всё закончится. Всё правда, действительно закончится!
Острый край касается тонкой кожи на сгибе руки, и через несколько мгновений всё готово. Кровь тонким теплым ручейком стекала до запястья и разливалась на полу.
– Я – это ты, – улыбается своему двойнику Никлас. Тот молча смотрит на него, опустив руки, и их кровь всё течёт на пол, стекаясь по направлению друг к другу, будто стремясь объединиться.
Миг и отражение вздрагивает, покрываясь рябью. Никлас уже думает, что начинает терять рассудок, но вместо двойника появляется сухощавый человек.
– Поздравляю, молодой человек, – кивает он, хлопая в ладоши. В его голосе не слышится одобрение, не слышится торжества или досады, просто сухая констатация факта. – Вы победили!
«Я знаю, – расслабленно думает Никлас, откидываясь на спину, и чувствуя, как вместе с кровью из него уходит жизнь. – Теперь я смогу отдохнуть».
 Он слышит щелчок пальцами, и мир погружается во мрак.

Кода

Отчет главного врача психиатрической клиники о состоянии пациента N.

Анамнез собран путем наблюдения за пациентом сотрудниками клиники. Пациент не говорит.
Пациент был найден без сознания около клиники. Выглядит чистоплотным, опрятным, малообеспеченным. На контакт не идет. Не агрессивен. Говорить не желает, но не является глухонемым, что доказано выявлением реакции пациента на громкие звуки, также может издавать громкие нечленораздельные выкрики в случае стресса.
 У пациента выявлена гиалофобия и эйсопротрофобия. Любые зеркала, окна и иные стеклянные и отражающие поверхности пытается повредить или разбить, если они оказываются в поле его зрения. Если такой раздражитель убрать или закрыть, пациент успокаивается.
 У пациента наблюдается сильное нарушение сна. Во время редкого сна, обычно длящегося не более 3-4 часов, часто просыпается. Во сне подвержен интенсивному тремору.

Диагноз: недифферинцированная шизофрения (?).
Присутствует острая паранойя, симптомы шизофрении (апатия, депрессия, сниженная мыслительная и физическая активность, ступор, синдром Кандинского-Керамбо (не доказан), возможны вкусовые, соматические и иные галлюцинации, социальная аутизация и мутизм).

Лечение: сульпирид, амисульприд,
В рамках лечения рекомендована арт-терапия, конкретно - рисование красками. Во время занятий у пациента наблюдается увлеченность, положительная динамика в мыслительных процессах и активности, улучшение настроения.

Примечание: на недавнем аукционе картины пациента были выставлены. За них долго соревновалось несколько очень крупных покупателей, были успешно проданы. Многие критики признали картины незаурядными и гениальными. На часть вырученных с продажи денег пациент переведен в индивидуальную палату, где постоянно находится под наблюдением.

[Anabelle]

Угадывайте, кто есть кто
Бонус-балл тому, кто угадает изначальный источник идеи.

Авторы:
Сашетта
Некст
Кейли
Симка
Шебуршунчик
Кресса
Уля
Шинанай
Френ
Тодо

[Cressa]

Ух, с удовольствием прочла. Отметила для себя небезынтересным, что стиль повествования нескольких авторов совпал.
Спасибо за приятный вечер
Я бы отдала Похоть Уле.

[Succin]

Я бы отдала Похоть Уле.

похоть эт хорошо
но никто мне её не даёт. Так что нит

[Anabelle]

Тодо угадала в личку:
Похоть - Френ
Песок - Кейли

[Next]

Прочитала. Как здорово у нас вышло-то. Белль, спасибо!

Ткну пальцем в небо. Зеркало - Сашетта?

[Sashetta]

А я с рецензией.

Песок

Текст получился жуткий и метафоричный. Уставший художник уже и сам не знает, где он, и что будет дальше, но идёт и идёт. Атмосферу очень задают стишки. Сразу как-то не по себе становится. Хорошая деталь с платком — он ходил кругами, и понимает это в последний момент. В целом, мне понравилось. Один из самых брр текстов.

[Кейли]

Тодо угадала в личку:
Похоть - Френ
Песок - Кейли

ох уж эта Тодо   поразительно, что она не угадала вообще всех

блин, если бы написала не " широкий мазок поперек", а "широкий мазок наискось", мы бы отличненько совпали с Френ(
а так я без похоти осталась(((

[[Begotten]]

Сорян, это было стереотипно, но я взяла похоть.)

[Todo Uno]

Мне на рецензию достался Костёр.
(хоть тут не посвинничаю).

Честно говоря, мне трудно угадать автора. Если Френ и Кейли я увидела сразу, то над автором Костра прямо думать надо.
Что я вижу в тексте? Он контрастен (холод-тепло, детство-сейчас, счастье-отчаяние и т.д.). Он претендует на сюжетность и отсылки к прошлому персонажа, вне наводки и вне пространства внутри картины ("та самая лакированная лошадка". Мало кто так сделал, почти все остальные тексты (ну, кроме разве что Похоти, первого и последнего) сосредотачиваются на "здесь и сейчас". Многие херачат кинестетизмом, а тут персонаж рассудителен и пробует в визуальное восприятие.

Неожиданной иронией выглядит кусочек:

Я видел, как складываются пары, и как рождается детская дружба. Видел, как ремесленники пристраивают с любовью созданные игрушки.

Почему-то у меня возникает в голове параллель с пафосным "я видел, как рождались и гасли звёзды..."
Но при этом в структуру глобальных образов уложены мелкие, близкие и тёплые картинки.

А ещё в тексте дофига вопросов и многоточий. И попытки найти обоснование персонажу - "откуда есть пошла земля русская", выделить, обособить его историю, сделать отдельный рассказ, а не лоскуток общего одеяла.

Исходя из всего вышесказанного, предположу Сашетту.
Сначала я думала на Симку - именно по образному ряду, или на Некст - по контрастам.
Для Шинанай текст чересчур divertido, имхо, Шинанай обычно не нужны ответвления от постраданий, чтобы эти самые пострадания подчеркнуть. Для Шебуршунчика маловато жёсткого физиологизма. Для Янтаря маловато уверенности. Теоретически, может быть ещё и Кресса, но на Крессу я думаю последний текст, он очень земной и деловитый, прямо как взрослый человек среди галдящей эмоциональной малышни.
Поэтому моё предположение - Сашетта.  

[Succin]

Кода

Сухонький административный тон. Всё по делу, всё четко. Приятно читать, ой вей))
Печально, конечно, вышло в итоге. Герой шел-шел к своей мечте, вон сколько испытаний шел, и пришел.
Но только вот радости ему это не принесло. Да собсно такие штуки в целом радости обычно не приносят, бо бесплатный сыр, мышеловки, такое всё.
Такое в общем. Хотя хер знает, может я и полезла бы ради интереса, и лежали бы мы, в лучшем случае, с героем на соседних койках.

Вообще, если честно, я бы таких записок почитала. Хоть целую текстовушку из них. Было бы интересно)

[Nat_nat]

Очень интересно, чья Вода. Кому ставить плюсы за желание жить?)

[Anabelle]

Раз никто особо не угадывает, раскрываю карты и даю первую часть обратной связи от меня. Вторая будет, как сдадите все рецензии)

Интро - Некст
Погоня - Кресса
Свет - Шинанай
Похоть - Френ
Пепел - Тодо
Костер - Сашетта
Песок - Кейли
Вода - Симка
Зеркало - Уля
Кода - Шебуршунчик

Изначальная идея Нарисованного мира и Стеклянный человек (Господин Зеркало) взяты из Ведьмака 3, длс Каменные сердца. Собственно, именно это дополнение и вдохновило меня на создание текстовушки. Изначальный концепт (сейчас этот концепт в моей голове уже поменялся), заложенный в эту текстовушку, заключался в том, что Стеклянный человек заставляет Никласа пройти в Нарисованном виде все, что причиняет ему боль в обычном мире, и как бы вырезает этой болью душу от тела. В конечном же итоге душа, не в силах справиться с собственными страхами, выгорает, отдавая всю свою жизненную энергию Стеклянному человеку, и превращается в еще одного обитателя Нарисованного Мира с пустыми черными глазами. Почти каждый текст выступает отражением одной из ситуаций, причиняющих творцу боль: Погоня - это навязчивое чувство тревоги, Свет - это болезненное одиночество, Похоть - сексуальная фрустрация, Пепел - непонятность, Костер - чувство ностальгии по простым и светлым временам, Песок - затягивающее и удушающее влияние общества, Вода - это депрессия. Зеркало же - это признание и принятие собственного несовершенства и одновременно - вырезание максимально возможного идеала из себя, как статуи из мрамора.
В финале Стеклянный человек не делает подарков, не наделяет талантом - он всего лишь заставляет чувствовать острее, что терзает и не дает спокойно существовать, но одновременно позволяя выражать эту остроту чувств в творчестве.

Авторы о заложенном мной концепте не знали, получилось или нет - судите сами  

[[Begotten]]

Следующий текст будет мало кому интересен,
но я слишком хотел его сказать,
и
И!
Я чувствую себя примерно как зверек с "смотри, чо я сделяль!".
Звучит ппц как е#ануто, но мне мой текст прям нравится. Я хотела его сделать именно на том уровне графомании/напыщенности, каким мог бы мыслить расхваленный начинающий современный художник, и, ящитаю, я молодец.
Блиииин, это была потрясающая наводка.
Это был нырок в "что я люблю",
плюс отдельный реверанс за саундтрек, группу я и раньше слушала, но без симпатий, однако же трек-вдохновение оказался на ура. О_О
Изначально я плясала от стиля рисования Никласа, а потом меня понесло.
Я пыталась впихнуть вообще все, что я люблю, по-моему.
Сначала я хотела видеть Никласа лучистом и открыла картины Гончаровой. Думаю, ну все, писать буду под "испанку" и любимое из увиденного ирл.
Потом я поняла, что он - гибрид Поллока, Кандинского <3 и, наверное, Баскии [всем приветы!!], только агрессивный. Нужную эмоцию я честно вспомнить не смогла, поэтому отсылок и не давала.(
Но при этом Никлас агрессивный тупо на бумаге. Столкнулся с измененной реальностью - и ой, а кто я, что я, где это я, а мне страшна! Двачер от хоррора, в общем.
А дальше я попыталась скормить всю свою любовь к странным течениям авангарда, ксило- и литографии,
короче,
эй, братишка!..
И я люблю вас.
Рецензию напишу чу-чуть попозже.

[[Begotten]]

Мне на рецензию достался Пепел.
Привет, Пепел.)
Пепел, ты крутой, ты играешь на "моих" струнах. Вот эти все курсивчики, вот эти все хоррорные штучки, в которые я нишмог.
[а еще одна из моих любимейших порнух - это вариация на тему Аутстерлица, а у тебя прям серьезно, гыгыгы, Бивис и Баттхед]
В общем, после скидывания масок мои похвалы будут уж слишком слащавы
А еще в тексте падает с неба. Если учесть, как я тоскую по снегу и стихии, - НУВЫПОНЕЛИ.
Очень круто, типа-неизвестный-автор.
Опрокину-ка за тебя еще пару емкостей.

[Anabelle]

Это я бекон ходячий, сегодня вечером сдам, простите-простите!  

У меня сегодня в донт старве получилась идеальная иллюстрация   (Тодо, это не в укор тебе!)

[Cressa]

Моя рецензия будет немного пересекаться с общим впечатлением о текстовушке. Исходно, записываясь, я думала, что мы будем писать некое развитие мистического сюжета с неожиданным (а куда ж без него?) поворотом в конце. Прочитав все тексты, я подумала, что концепт глубокий, многогранный и интересный - будто каждому дали возможность написать примерно об одном и том же, вписав разные детали, придающие колорит и самостоятельность каждому тексту. И что каждый автор, благодаря своим индивидуальным особенностям, интуитивно выбрал и раскрасил историю в определённом жанре. Мне кажется, что если снять кино по нашим текстам, тут можно снять и фильм ужасов "Похоть", и триллер с элементами экшена "Погоня", детектив "Зеркало" и т.д. Правда, потом Анабелль написала часть обратной связи, где коснулась идеи и интерпретации, и я поняла, что я в своей прямолинейной оценке жестоко заблуждалась, но сейчас не об этом ) Мне достался на рецензию "Свет". И из этого текста, следуя моей логике, вышла бы психологическая драма в гнетущих серых тонах с ярким но трагичным финалом. Ранее сегодня я уже упоминала, что мне понравилось как некоторые авторы совпали в стилях повествования, но именно Свет с одной стороны разительно отличается от всех остальных текстов, но и идеально вписывается в сочетание с концовкой "Коды". Я реально могу увидеть этого раскачивающегося в такт собственным мыслям психически больного. Короткие цепочки, бессвязные ощущения, гнетущие повторы, вопросы без ответов.. Я кстати не удивлюсь, если Шинанай напишет "вообще там не об этом ..." и дальше расскажет что-то совершенно эпическое, но у меня возникло грустно-гнетущее ощущение человека, давно перепутавшего пол с потолком, день с ночью, запутавшегося между "что" и "где" и для которого весь мир сузился до тактильных ощущений. Мне не понравилось, но в этом ведь и был замысел?!

[Next]

Нежно похрюкивая, я добралась до рецензии. Звиняйте, вчера даже минуты свободной не было. К слову, с праздником всех!

Погоня

Творец забыл о созданной им игре, отвлекшись на новую забаву.

И сразу же, в начале текста, очень зацепивший меня образ. Создатель, который забыл о созданном мире. Чудесно передает ощущение пустоты и покинутости.

Сомнения, терзания Никласа - он спит? Нет? Этого же не может быть... или может? Дрожь, то ли реальная, то ли фантомная. И, наконец, решение двигаться, искать кого-то, лишь бы не сидеть на месте. Очень классно переданы все эти метания.

Повторяющаяся дрожь земли нагнетает атмосферы. В этом заброшенном мире нельзя надеяться даже на землю под ногами. И спины людей, которые видит Никлас. Спины. Они еще не обернулись, а читатель уже понимает, что что-то здесь не так.

И вот, те, кого так искал герой, оказываются главной опасностью в том месте, куда он попал. Красивая подвязка к связи этих людей (людей ли?) с землей:

Будто гончар, работавший с глиной, не закончил работу над масками

Весь текст пропитан описаниями земли, и после отсылочки к глине мы тут же понимаем, что эти существа имеют какое-то отношение к происходящему здесь.

Понравилось мне и описание нападения. Существа так и остаются чем-то непознанным, непонятным, как будто они не реальны, а плод воображения героя (как, вероятно, оно и есть).

И классная концовка - дивный голубой цвет, и художник, полностью концентрирующийся на этом цвете, тут же мечтающий о написании картины, как бы забывший обо всех ужасах, что только что с ним происходили.

Единственное, что меня цепануло во всем тексте - вот эта немного тяжеловесная конструкция, которая как-то выпадает из общего стиля повествования и выдергивает читателя из созданной автором атмосферы:

ущипнул себя с внутренней стороны сгиба локтя

А в остальном, мне все понравилось, очень интересно было почитать, что произошло с Никласом после того, как я оставила его лежащим на мраморной лавке.)

[Шебуршунчик]

Прежде всего хочу сказать, что мне очень понравился результат нашего совместного творчества. Анабелль отдельное спасибо за прекрасную идею.
 Вообще в процессе чтения у меня сложилась в голове картина, будто этот Стеклянный человек специально доводит жаждущих славы и признания художников до сумасшествия, чтобы они потом писали свои картины в эдаких крейзи-трипах. Вроде как любой художник должен быть хоть немного сумасшедшим. Ну здесь не очень немного… )))
 В части “Интро” хорошо изображен этот амбициозный художник, который ради славы готов даже на такой риск, о котором он предупрежден. И понравилось это колебание его, то он уверен, что все закончится провалом, то в конце он уже думает об успехе. Показалось, будто об неудаче он думает даже в комическом ключе, мол, навернется на лестнице и свернет шею, так и не добравшись до цели. Наверно, зачастую страх стать посмешищем сильнее страха смерти или сумасшествия. А еще очень понравился вот этот момент:

Ненавижу, когда на меня смотрят. Всегда ненавидел. Я художник, все должны смотреть на мои картины. Не на меня.

Мне кажется, настоящий художник, действительно в первую очередь заинтересован именно в успехе своего творчества, продукта, который он создает, а не в том, чтоб смотрели на него самого. Или нет?..

[Simka]

Всех с праздником
Анабелль, спасибо за интересную идею, необычная получилась текстовушка У нас вообще давненько не было игр с поэтапным раскрытием истории и переживаний одного персонажа.

Зеркало
Эта часть истории посвящена борьбе Никласа с самим собой. В тексте зеркальный двойник самоуверенно называет себя лучшей версией художника, но мы пониманием, что  он - воплощение всего слабого и негативного в Никласе.
Интересная деталь с неправильными глазами двойника. А если вспомнить пресловутое - "глаза - зеркало души" - деталь становится ещё интересней.
Осноная идея текста, по моему мнению, сосредоточена в этих фразах:

Кто может понять тебя лучше, чем ты сам? Кто знает твои желания лучше, чем ты сам?
И никому не сможешь ты навредить сильнее, чем самому себе.

Забавно, что это  перекликается с моим собственным текстом, предыдущей частью истории:

Никто не сможет мне помочь. Я, только я сам мог вытащить себя же из тьмы, из нищеты, холода и тревоги.

В "Зеркале" Стеклянный человек завел Никласа в парадоксальную ситуацию: сдаться, чтобы победить.
Но вот эта часть:

«Я знаю, – расслабленно думает Никлас, откидываясь на спину, и чувствуя, как вместе с кровью из него уходит жизнь. – Теперь я смогу отдохнуть».

невольно наводит на размышления - а победил ли на самом деле Никлас?
Или все же он просто сдался? Не слишком ли дорогую цену заплатил он, выступив  Пигмалионом для себя самого?
Следующая часть, заключительная, подсказывает нам ответ.

Спасибо, Янтарь, часть получилась интересной

[Todo Uno]

Вот эта я жопочтеееец...
ТОЛЬКО СЕЙЧАС прочитала и поняла, что это была

вариация на тему Аутстерлица,

а не Аушвица. И ведь мне даже ничего не показалось подозрительным.
"Откуда у вас такие картинки, доктор?"

Я у себя элементов хоррора не вижу вообще. Потому что, как уже говорила, не умею в ужастики. Только драма, только слёзы. Страшное - это не моё, я слишком добрая и сентиментальная.

Симку я угадала про себя. То есть не озвучивала догадку, но подозрения у меня в голове были, честно-честно. Потому что никто не умеет дать такой внутренний стержень, ощущение силы и веру в будущее, несмотря ни на что, как Тюлень.

[[Begotten]]

Я еще и в названии опечаталась, ай да я.